Текст книги "Ушли клоуны, пришли слезы…"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 36 страниц)

14

Двадцать минут спустя Барски вернулся в отделение реанимации.

Ханни опять потеряла сознание. Ее пришлось отвезти в психиатрическое отделение на каталке. Там ею занялись врачи. А он бросился обратно. И когда Каплан потянул его за собой в уголок отдыха, он все никак не мог отдышаться. Каплан хотел поговорить с ним подальше от людей Сондерсена.

– Харальд произнес при мне код главного компьютера, – охрипшим голосом проговорил Барски. На нем опять был белый халат и белые туфли.

– При мне тоже, – сказал Каплан. – И даже куда больше. Я задавал ему вопросы целенаправленно. Он вроде не соображает, но на профессиональные вопросы отвечает четко. Все равно кому. Он ведь никого не узнает. Ни меня, ни тебя.

– Он даже Ханни не узнал.

– Вот именно. Но на вопросы отвечает. И комбинации цифр банковского сейфа, в котором лежат наши секретные копии результатов опытов! Их он называет даже без дополнительных вопросов. Кто знает, сколько времени это уже продолжается?

– О Боже! – тяжело выдохнул Барски. – Превеликий Боже!

– Оставь ты своего Бога в покое! – сказал Каплан. – Ему до нас дела мало. Передо мной сюда заходила Александра. Вообще говоря, Харальд должен был и в ее присутствии называть код и номера комбинаций банковского сейфа, да? Но она об этом ни полсловом не обмолвилась. Равно как и о том, что отвечал он на ее вопросы. Или он при ней молчал?

– А если?..

– Nebbich.

– Послушай, разве это исключено?

– Ты прав. Ты прав, – сказал Каплан. – Но учти, что, кроме нас и Александры, к нему то и дело заходят разные врачи. Ни одного из них я не знаю. И с десяток медсестер. Их я тоже не знаю. У нас их много. И они все время меняются. Кто-то берет отгул, кто-то увольняется, а кто-то болеет. Врачи выходят из себя. Один сказал мне, что ему надоело каждый день иметь дело с разными бабами. И у каждой из них свои болячки. Это не больница, а сумасшедший дом, сказал он.

– И не он один.

– Мы даже приблизительно не знаем, сколько людей побывало у Харальда и при ком из них что он говорил… кто теперь знает код… Хотя можно все-таки надеяться, что никто из них ничего не понял.

– У меня здесь работает приятель, – вспомнил Барски, – Клаус Гольдшмид. Он дежурил в ночь с пятницы на субботу. Может быть, он нам поможет. В том смысле, что будет допускать к Харальду только тех, за кого поручится головой.

– За кого мы сегодня можем поручиться головой? – спросил Каплан. – Ты хорошо разбираешься в людях?

– Пожалуй, что да, – подумав, ответил Барски. – Например, ты не предатель и никогда им не будешь.

– Почему же? – возразил Каплан. – Это еще как сказать. За очень большие деньги можно попробовать. Или если меня начнут шантажировать. Да не пялься на меня так, дружок. Кстати, о предателях. Разве не может им оказаться любой из нас, даже если исключить лежащего здесь Харальда и Така, который в инфекционном отделении. Любой из нас может им оказаться: я, Александра, Харальд, Так, ты. Я говорю, что может. Ты не согласен?

– Согласен, чего там, – махнул рукой Барски. – Ох, дрянь дело. Но как нам быть?

Ты не знаешь того, что известно мне, подумал он, это катастрофа. Абсолютная катастрофа.

– Первое, что мы должны сделать, – немедленно изменить код. Надо срочно вызвать программистов из фирмы, которая подключала наш компьютер к электронному мозгу. Сейчас же позвоню ему.

Он побежал в сторону стеклянного куба. Каплан видел, как он схватил телефонную трубку. Несколько минут спустя Барски вернулся.

– Ну?

– Программист приедет завтра днем. Как знать, может быть, будет уже поздно? А Харальд разболтает еще Бог весть что, – сказал Барски.

– Можешь не сомневаться, никто из нас круглосуточно дежурить у его постели не станет. Давай предположим, что мы с тобой оба не предатели, – чисто экспериментально! Что случится, если Харальда начнет расспрашивать какая-нибудь медсестра или неизвестный нам врач? Сам понимаешь, задать ему соответствующие вопросы может сейчас любой.

– Ты даже не представляешь, в чем суть дела, – сказал Барски.

– Брось ты, – улыбнулся Каплан. – Я не идиот. У меня есть глаза и уши. Представь себе на минутку, что я все-таки догадываюсь, о чем идет речь, Ян.

Барски смотрел на него, не в силах произнести ни слова.

– Я догадываюсь и о том, что ты сейчас подумал, – сказал израильтянин.

– Выкладывай!

– Я тоже об этом думаю. Постоянно. Все время. Это ужасно. Но у нас нет выбора.

– Скажи, о чем ты думаешь!

– Я спросил одного из врачей, выживет ли Харальд. А он мне: «Здесь уже много чудес случилось». – «И сколько еще они будут продолжаться, эти чудеса?» – спрашиваю. «Представления не имею, – отвечает он. – Во всяком случае, долго». – «Несколько недель?» – спрашиваю. «Да, несколько недель», – отвечает он. «Но уверяю вас, скорее всего чуда с вашим пациентом не произойдет, – говорит он мне. – У пациента еще перед операцией пошаливало сердце. А здесь все только ухудшилось. Конец может наступить в любую минуту. Но он может протянуть две-три недели и только после этого умереть. Так или иначе, время его почти отстучало». Слышал? Время его отстучало! Понимаешь?

– На это… на это никто из нас не решится, сказал Барски.

– Из нас никто? А если кто другой?

– Не знаю.

– То-то и оно.

– Как бы нам заставить его замолчать?

– Да, – сказал Каплан. – Как?

– Ты предлагаешь ужасные вещи.

– Да, Ян, ужасные. И ты знаешь почему. Если он будет продолжать болтать, в любой момент все может полететь в тартарары. Сам понимаешь! Просто непредсказуемо, что произойдет, если кто-то расшифрует материал о наших опытах. Я прав или нет?

– Ты прав, – согласился Барски.

– В палату заходит множество людей, – продолжал Каплан. – Врачи, сестры, санитары, уборщицы. Он не должен больше говорить! И я знаю способ. Возле него стоит выносной стабилизатор сердечной деятельности. Если его отключить – через десять-двадцать секунд Харальд умрет. Ты ведь тоже подумал об этой возможности, а?

– Да, – признался Барски. – Но Бог ты мой, ведь он человек, Эли! И мы должны дать ему шанс.

– У него очень мало шансов выжить. И очень много, чтобы выдать нас всех с головой.

– Я не в состоянии сделать это, Эли!

– Тогда я…

– Нет, я не допущу. Я… я в самом деле представляю все последствия того, что произойдет, если он будет продолжать говорить…

Прозвенел звонок. Пожилая медсестра Агата подошла к входной двери и открыла её. На пороге стоял высокий мужчина с озабоченным лицом. На нем тоже был защитный халат и белые туфли. Барски и Каплан слышали, как он сказал:

– Здравствуйте, сестра. Я Вильгельм Хольстен, его брат Профессор Харнак разрешил мне…

– Входите, господин Хольстен! Профессор мне позвонил. Вы из Мюнхена приехали?

– Да. Мой бедный брат…

Оба сотрудника Сондерсена поднялись и предъявили ему свои служебные удостоверения.

– Специальная комиссия ФКВ, – сказал один из них. – Позвольте взглянуть на ваше удостоверение.

– Разумеется. Вот, пожалуйста, мои водительские права.

Они внимательно рассмотрели документ и фотографию на нем.

– В порядке. Господин профессор Харнак нас тоже предупредил.

– В какой он палате?

– В третьей, – ответила сестра Агата. – Но на десять минут, не больше. Десять минут!

– Благодарю, сестра! – Мужчина направился к двери в палату.

Барски преградил ему дорогу:

– Остановитесь!

– Вы что, с ума сошли? – Высокий мужчина сразу взвинтился.

– В чем дело? – поинтересовался один из криминалистов.

– У доктора Хольстена нет братьев, – сказал Барски.

В следующую секунду он почувствовал, как в живот ему уперся ствол автоматического пистолета.

Сестра Агата испустила душераздирающий крик.

Сотрудникам Сондерсена, выхватившим пистолеты, неизвестный крикнул:

– Немедленно бросьте оружие на пол! И руки за голову! Все, все! И вы там, у двери! Да поживее, не то он получит пулю в живот!

Они бросили пистолеты и подняли руки, как и все остальные.

– Отшвырните их ногами!

Те сделали, что было велено.

– Назад! Все, все назад! Дальше, еще дальше! Если не отойдете, стреляю без предупреждения.

Они отступали от него и от Барски, стоявшего с поднятыми руками.

– Сестра Агата! Откройте дверь!

Дрожа всем телом, та прошла мимо него.

– Стоит вам шелохнуться, и я прикончу его! – заорал вдруг неизвестный.

– Дверь открыта, – сказала сестра Агата.

– Станьте вместе с остальными! К стене! А теперь и вы тоже! – толкнул он Барски в плечо. – Рук не опускать, стреляю без предупреждения!

Неизвестный наклонился и поднял оружие сотрудников Сондерсена, сунул себе за пояс. Затем, держа свой тяжелый пистолет обеими руками, стал медленно пятиться к двери, пока не оказался в коридоре. Другой вооруженный бандит держал открытой дверь лифта. Когда первый добежал до него и вскочил в кабину, тот сразу нажал на кнопку и дверь лифта моментально закрылась.

Можно себе представить, что творилось в приемной и на площадке перед другими лифтами, куда бандиты согнали нескольких пациентов, врачей и медсестер, случайно оказавшихся в этом конце коридора, когда они выбежали из лифта. С кем-то случилась истерика, кто-то плакал навзрыд. Один из сотрудников Сондерсена бросился к лифту. Другой схватился за «уоки-токи»:

– «Мимоза»! «Мимоза»! «Мимоза»! Нападение на реанимационное отделение на двенадцатом этаже, секция «Д»! Двое вооруженных бандитов! Спускаются сейчас на лифте! Перекройте все выходы из здания! Немедленно вызовите подкрепление! Заблокируйте выезд на шоссе! Внимание: они вооружены до зубов! Один – очень высокий, в белом халате и белых пластиковых туфлях. Другой пониже, в сером костюме и синей рубашке с открытым воротом.

– Лифт все еще спускается! – крикнул ему от лифтов второй.

– Лифт все еще спускается! – повторил в «уоки-токи» первый.

– А теперь остановился в подвале! – крикнул второй. – Теперь – в цокольном этаже!

– Лифт остановился в подвале, потом в цокольном этаже! Перекройте все выходы из подвалов тоже! – Сотрудник с «уоки-токи» заметил, что его напарник нырнул в кабину подошедшего лифта. – Седьмой спускается! Я остаюсь здесь. Конец!

Сестра Агата потеряла сознание. Другие сестры плакали в три ручья, двое из них, обнявшись, направились было к двери. Сотрудник Сондерсена задержал их:

– Никому отсюда не выходить!

– Но нам нужно!

– Никому, я сказал!

Сотрудник Сондерсена стоял спиной к двери. Из коридора доносился какой-то неясный шумок. Вбежала запыхавшаяся медсестра и воскликнула:

– Доктор Гросс! Доктор Гросс!

Врач, приводивший в сознание сестру Агату, при виде ее расширившихся от страха глаз, бросился на зов, и вот они уже исчезли в полутемном коридоре.

Сестра Агата понемногу приходила в себя. Из шести телефонов в стеклянном кубе беспрестанно трезвонили пять.

– Что будем делать? – спросил Барски.

– Подождем, – пожал плечами Каплан.

Ждать пришлось шесть минут. Вернулись доктор Гросс с медсестрой.

– Вы ведь доктор Барски, а вы – доктор Каплан, я не ошибаюсь? – остановился перед ними врач.

– Да, это мы, – ответил Барски.

– Черт бы побрал эту проклятую панику! На мониторе сестры Николь замерцала сердечная синусоида, но когда мы прибежали в палату доктора Хольстена, он уже умер, – объяснил доктор Гросс.

15

– Почему здесь так темно? – спросил Алвин Вестен.

Норма испуганно взглянула на него. Только что они вместе с охранником вошли в ярко освещенный зал аэропорта Фульсбюттель.

– Что с тобой, Алвин? Тебе плохо?

– Голова вдруг закружилась. Поддержи меня!.. Да, так, покрепче, не то я сейчас упаду. Ерунда какая-то. – Он тяжело оперся на ее руку.

Норма сделала знак охраннику.

– Врача! – шепнула она. – Живо!

Охранник проложил себе локтями дорогу сквозь толпу собравшуюся у стойки, и исчез из виду. Буквально у каждой стойки собрались очереди, будто сегодня весь Гамбург куда-то улетал; ежеминутно из репродукторов доносились женские голоса, сообщавшие о прибытии и отправлении самолетов и называвшие чьи-то фамилии. Было душно, воздух спертый… Вестен негромко застонал.

– Тебе больно, Алвин?

– Нет.

– У тебя такой вид…

– Съел, наверное, какую-то дрянь. Нет здесь поблизости кресла или диванчика?

Она отвела его в левый угол зала, где в длинный ряд выстроились обтянутые искусственной кожей кресла. Ей помогал носильщик, который услужливо принял из ее рук чемодан Вестена. Наконец бывший министр удобно устроился в кресле.

– Дьявольщина! Что у меня со зрением? С чего вдруг здесь будет темно – наверняка зал залит светом! – Он мог вот-вот потерять сознание, но держался подчеркнуто прямо, подтянутый, как всегда. Но говорил с трудом. – Вот напасть-то! Отправляться к праотцам именно отсюда? Из этой бестолковой толчеи? Да и воняет здесь Бог знает чем. Нет, я свой уход из жизни представлял несколько более изящным.

– Алвин!

– А что, разве не правда? Такой конец – словно плевок в душу!

– Тебе так худо?

– Мелочи жизни… Неужели и пошутить нельзя? – проговорил он, выжимая из себя улыбку.

Вдруг он резко повернулся в сторону, и своевременно: его вырвало прямо в урну.

– Боже! Как мне неловко, – сказал он. – Извините меня. Я… – и его снова вырвало.

К ним подошел телохранитель. И сразу за ним врач в белом халате с двумя санитарами в серых брюках и серых рубашках. Один из них держал в руках складные носилки.

– Здравствуйте, господин министр. Моя фамилия Шрайбер, – представился врач.

– Кто вас звал? – обиделся Вестен. – Я в вашей помощи не нуждаюсь. Пожалуйста, возвращайтесь к себе, доктор Шрайбер.

И тут же обмяк, упав на спинку кресла. Сразу собралась группа зевак.

Господи, не дай ему умереть, взмолилась Норма в отчаянии. Не дай, Господи, умоляю тебя, умоляю!

Несколько минут спустя они с охранником сидели уже в «предбаннике» амбулатории аэропорта. Высокое и широкое окно выходило на летное поле, неподалеку от которого паслись овцы. В просторной комнате с желтыми стенами и стильной голубой мебелью рев садившихся и взлетавших лайнеров звучал не громче мурлыканья кошки. Стекло в окне звуконепроницаемое, подумала Норма. Как мне быть, если он умрет? Я не представляю свою жизнь без его помощи и поддержки. Ну да, ему восемьдесят три… Нет, даже подумать страшно! Он мне так нужен! Мне и многим-многим другим людям. И если добрые, смелые, умные и порядочные люди умирают куда чаще, чем всякие свиньи, мерзавцы, подлецы и сукины дети, если всегда умирают не те, пусть хотя бы он в виде исключения останется в живых, ради всего святого – пусть он не умрет!

Открылась дверь амбулатории, и перед ними вновь предстал доктор Шрайбер, мужчина среднего роста с добродушным лицом.

– Как?.. Что?.. – вскочила Норма.

– Ничего страшного, фрау Десмонд.

У Шрайбера был приятный мягкий голос, всем своим видом он внушал спокойствие и надежду.

– Не тревожьтесь. Господину министру много лучше.

– Но что у него было?

– В какой-то момент у него резко подскочило давление. Он что, много летал в последнее время? Или переживал из-за каких-то неприятностей?

– Да. И то, и другое.

– Я сделал ему два укола, – сказал Шрайбер, – и посоветовал немного полежать. А он сразу сел на диванчике. По-моему, он нервничает…

– Потому что вы не отпустили его сразу, – договорила за него Норма, а сама подумала: спасибо, спасибо вам, доктор! – Упрямый. Переубедить его невозможно!

– Вы с ним давно знакомы?

– Очень… помню, как он однажды, будучи еще депутатом, с вирусным гриппом и температурой сорок, разогнал всех близких, которые не выпускали его из дома, сел в машину и заставил меня отвезти его в бундестаг, где без всяких бумажек выступил с блистательной часовой речью. И это не единственный пример. Я всякий раз до смерти пугаюсь… А теперь ему не терпится сесть в самолет, правда?

– Да. Но это ему категорически противопоказано, – сказал врач. – Укол сразу понизил давление. Одних уколов мало. Ему придется дней десять провести в клинике. И никаких возражений!.. Если он полетит сегодня, я ни за что не ручаюсь. Пожалуйста, фрау Десмонд, помогите мне уговорить его!

– Сделаю все, что в моих силах.

– Спасибо.

– А где охранник?

– У него.

– Мне нужно успеть на самолет во Франкфурт, – сказал Алвин Вестен.

Прошло шесть минут, а он успел уже четыре раза повторить эту фразу. Причесанный и при галстуке, он сидел на узком диванчике как ни в чем не бывало. Перед ним стояли телохранитель, Норма и доктор Шрайбер.

– Что абсолютно исключено, – сказал врач с добродушным выражением лица. Свою мысль он в той или иной форме варьировал в шестой раз. – Вы уже не юноша, господин министр.

– Вы мне делаете комплименты.

– Как вам будет угодно, но я не допущу, чтобы вы по собственной воле ушли из жизни.

– Это моя жизнь или ваша?

– Прошу тебя, Алвин, будь благоразумен! – сказала Норма.

– Я веду себя как паинька.

– Нет! Ты упрямый и неблагоразумный! Я тоже не допущу, чтобы ты полетел.

– Милое мое дитя! – повысил голос Вестен. – Не заставляй меня нервничать понапрасну.

Он встал с диванчика, и его сразу шатнуло. К нему быстро подошел Шрайбер.

– Вот, сами видите!..

– Ничего я не вижу. Между прочим, почему у вас такой неудобный диван? И где мой чемодан?

– Вот он, господин министр, – сказал телохранитель.

Шрайбер встал перед Вестеном, преграждая ему путь к двери.

– Только через мой труп.

– Переступлю и не замечу, – сказал Вестен.

– Я слышал, господин Вестен, что к своему здоровью вы относитесь как наивный ребенок, – не уступал врач.

– Кто? Кто вам сказал?

– Фрау Десмонд.

– Что ты ему там наговорила, моя дорогая?

– О разных разностях рассказала, но ничего не придумала, ты уж поверь.

– Как нечестно, за моей спиной, – с деланной строгостью проговорил Вестен. – Вот уже никогда не подумал бы, что ты на такое способна. Пропустите меня, доктор!

– Нет, – сказал Шрайбер. – И не подумаю. Я вам уже сказал: вы должны на несколько дней лечь на обследование. Хотите в санаторий? Никто вас там знать не будет, я вас устрою анонимно. У вас будет все что пожелаете. Согласны? Что я могу еще для вас сделать?

– Умереть, – сказал Алвин Вестен.

– Простите?..

– Вы сами сказали, что я выйду отсюда только через ваш труп. Ну и вот!..

– Алвин! Как тебе не стыдно! – проговорила Норма.

– Мне ужасно стыдно, – ответил ей Вестен. – Потому что я торчу здесь, а меня ждут за стаканчиком доброго виски. Как я могу отказаться от предложения пить виски целую неделю?

– Вот еще новости! – удивился Шрайбер. – Вы собираетесь пить виски? Это правда?

– По две бутылки каждый день, – ответил Вестен. – В течение целой недели.

Шрайбер беспомощно взглянул на Норму. Та покачала головой.

– Позвони ему, Алвин! Скажи, что тебе запретили лететь. Отложи встречу на неделю. И объясни почему. В конце концов неделя роли не играет.

– Много ты понимаешь! Сейчас каждый миг на вес золота. Я вас в последний раз предупреждаю, доктор: выпустите меня отсюда, не то неприятностей не оберетесь! Если я опоздаю на франкфуртский самолет, вам несдобровать!

– Да он уже двадцать минут, как улетел, – сказала Норма.

– Тогда я найму частный самолет. Господин Варнер!

– Слушаю, господин министр! – Телохранитель встал и подошел к нему.

– Организуйте что-нибудь подходящее.

– Господин министр, я умоляю вас… – начал врач. Но Вестен перебил его:

– Идите же, идите, идите, господин Варнер.

Поколебавшись, телохранитель осмелился возразить:

– Сожалею, но сначала я должен получить разрешение господина Сондерсена.

– Пусть ваш Сондерсен лучше в мои дела не вмешивается! Я вам велел подыскать подходящий самолет, вот и займитесь чем положено!

Но Варнер и не думал уходить. Вестен по очереди оглядел всех стоявших перед ним.

– Слушайте, что я вам скажу! – сердито проговорил он. – Я старый человек. Недавно я просил Господа Бога продлить мне мою жизнь – и на то была причина. До сих пор Всевышний меня не подводил.

– Вы можете умереть во время полета, – предупредил его Шрайбер.

– Умирать все равно придется. Подумаешь невидаль какая! Пока я жив, я должен делать то, что считаю важным, необходимым и неотложным. Так я поступал всю жизнь. Не думаете же вы всерьез, что сейчас, перед самым концом, я буду жить иначе? Я отнюдь не выполнил всего того, что мне полагалось. Но сделать все, что в моих силах теперь, я обязан точно так же, как и любой из живущих.

– Как врач я несу ответственность за вас, – сказал Шрайбер.

– Безусловно, – согласился с ним Вестен. – Давайте договоримся, господин доктор. Если я подпишу вам сертификат? Ну, эту бумажку насчет того, что вы меня предупредили о грозящей мне опасности, но я беру всю ответственность на себя и не ложусь по вашему настоятельному совету в клинику на обследование, а улетаю из Германии. В таком случае вы по закону не имеете права задерживать меня?

– Нет, не имею, – согласился Шрайбер.

– То-то и оно, – Вестен по-дружески положил ему руку на плечо. – Зачем, спрашивается, вы вынудили меня нагрубить? Вы мне просто не оставили другого выбора… Я вам очень благодарен, что вы так быстро подняли меня на ноги.

– Господин министр! Я все-таки очень беспокоюсь. А вдруг…

– Одну секундочку, извините, – подумав, сказала Норма. – «Самое мужественное решение, которое представляется мне сегодня возможным, это компромисс!» – цитата из прощальной речи господина Вестена в бундестаге. Я ничего не перепутала, Алвин?

– Куда ты клонишь?

– Я предлагаю компромисс.

– Интересно узнать какой?

– А вот какой: с тобой полечу я. Тогда у всех у нас будет спокойней на душе. И у вас, доктор Шрайбер, и у меня. И у тебя самого, Алвин, согласись. Когда у тебя была температура сорок и тебе непременно потребовалось выступить в бундестаге, я отвезла тебя туда, а сама села на балкон к журналистам и телекомментаторам. Ты потом уверял, будто только мое присутствие заставило тебя говорить так энергично и убедительно. Так это было? Или я что-то путаю?

Вестен пробурчал что-то неразборчивое.

– Я лечу с тобой. Или ты против?

– Ты… ты… У тебя даже зубной щетки с собой нет!

– Ничего, не проблема. Купим!

– Но ведь ты как будто собиралась всего лишь проводить меня в аэропорт, а? А сама только о том и думала, как бы увязаться за мной? Признавайся!

– Да, о чем-то в этом роде я думала. Но никак не находила подходящего повода. К счастью, тебе стало плохо. – Она улыбнулась.

– Как вам нравится эта дамочка? – спросил Вестен врача. – Ладно уж, согласен, моя дорогая, чего там. Давайте, господин доктор, ваш сертификат, я подпишу. Насчет собственной ответственности и так далее… А вы, господин Варнер, займитесь наконец билетами. Безобразие какое! По любому поводу целое представление устраивают. Кому нужна эта нервотрепка? Я ведь такой мирный человек…

Телефонный разговор

– Нет, господин криминальоберрат! Отговорить его лететь невозможно. Все попытки были сделаны. С ним полетит фрау Десмонд. Это единственное, на что он согласился.

– Что толку? Значит, он летит. Я знаю, он такой, его не уломаешь. Тогда подыщите подходящий самолет и полетите вместе с охранниками фрау Десмонд. Вы сказали, что она с вами в машине? Я бы хотел кое-что сказать ей.

– Слушаюсь, господин криминальоберрат, секунду. – Телохранитель Варнер передал наушники Норме. Она сидела рядом с ним в бронированном «мерседесе», на котором приехала в аэропорт. Она знала, что разговоры по автомобильному радиотелефону не прослушиваются.

– Норма Десмонд слушает вас, здравствуйте. Да, он кремень.

– Вот-вот, кремень. Я сейчас в клинике имени Вирхова, занимаюсь этой историей с нападением на отделение реанимации.

– Пойду договорюсь с летчиками, – сказал Варнер, кивнул Норме и вышел из машины.

– На сей раз я сделал все, что было в моих силах, не сомневайтесь. Я послал на Гернси моих лучших людей. И из спецгруппы самых крепких ребят. Ничего плохого случиться не может. Ни с кем. Если Генри Милленд нашел выход, мы узнаем какой.

– Хорошо, господин Сондерсен. Наша договоренность действует.

– Разумеется, благодарю. С вами еще хотят поговорить…

– До свидания, господин Сондерсен. Привет, Ян!

– Норма, я далеко не в восторге от вашей идеи лететь на Гернси.

– Не могу же я оставить Алвина одного. И не забывайте, пожалуйста, о моей профессии.

– Я не забываю о вас. Черт! Сам я никак вырваться отсюда не могу. Выясняются все обстоятельства случая в реанимации… А тут еще Так. Еще жена Хольстена. Еще мне в который раз приходится заниматься похоронами… Да, у господина Гесса, этого образцового служителя смерти. Скажите мне по возможности поточнее, где этот самый Милленд живет.

– У меня записано, сейчас посмотрю. Его особняк называется «Энжелс Винг», это неподалеку от маленькой рыбацкой гавани Бон-Репо на южном побережье Гернси. Набираете код Гернси, а потом тридцать восемь четыреста тридцать два. Как только мы с Алвином будем там, я вам сообщу. Пожалуйста, позвоните моему главному редактору. Ну Ханске. Передайте ему, где я нахожусь.

– Непременно. Норма, берегите себя…