355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Забудский » Новый мир. Книга 4: Правда (СИ) » Текст книги (страница 20)
Новый мир. Книга 4: Правда (СИ)
  • Текст добавлен: 29 марта 2022, 14:30

Текст книги "Новый мир. Книга 4: Правда (СИ)"


Автор книги: Владимир Забудский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 34 страниц)

– Я надеюсь, что руководство Евразийского Союза в ближайшее время сосредоточит свое внимание на бедственном положении своего населения и решении внутренних проблем, и проявит достаточно мудрости, чтобы не пытаться препятствовать нашей кампании. На всякий случай я хотел бы сказать, что я уже провел экстренное тайное совещание с руководством миротворческих сил и убедился в их абсолютной лояльности и готовности к действиям. Центральное космическое командование уже переведено в повышенную степень боевой готовности, готовое к применению орбитальных средств обороны в ответ на любые провокации.

Я мрачно посмотрел на потолок, подумав, что даже в этот самый момент высокоточные орбитальные средства поражения могут быть нацелены куда угодно, в том числе и на Сент-Этьен, и им понадобится всего несколько секунд, чтобы нанести удар. Владение ближним космосом было равносильно владению Землей.

Протектор, тем временем, продолжил:

– Гражданские институты всех уровней, включая Парламент Содружества наций, продолжат свою нормальную работу. Генеральный прокурор и директор Центрального бюро расследований были проинструктированы, что я не потерплю необоснованных репрессий против политиков, которые принадлежат к оппозиции, включая и тех, кто обманом был втянут в кампанию консорциума по свержению действующей власти. Однако те, кто непосредственно участвовал в заговоре, какую бы должность они не занимались, не пользуется иммунитетом от уголовного преследования. В связи с характером таких действий их уполномочена расследовать Служба безопасности Содружества, а правосудие будут вершить особые военно-гражданские трибуналы.

В памяти предстало лицо Анны Миллер, и я поморщился.

– О, Боже, – прошептала Лаура, побледнев.

Я знал, что в эти минуты она думала о своем отце.

– Будут приняты решительные меры по предотвращению массовых беспорядков, которые, вне всякого сомнения, будет пытаться спровоцировать бьющийся в агонии консорциум, чтобы дестабилизировать ситуацию. Для этого в некоторых регионах и муниципалитетах могут быть временно ограничены права граждан на свободное передвижение и мирные собрания. Будет дано разумное, но не чрезмерное время, необходимое, чтобы все, кто сейчас участвует в различных массовых акциях, имели возможность спокойно разойтись по домам. После этого, если потребуется, местные органы правопорядка применят меры, чтобы восстановить порядок. Я надеюсь, что эта задача будет успешно решена местными органами власти. Однако при необходимости на места будут откомандированы представители центральной власти, а также подкрепления из других муниципалитетов. В связи с исключительно напряжённой ситуацией в Сиднее я уже распорядился направить туда контингент миротворцев в составе 85-ой пехотной миротворческой дивизии. Кроме того, я назначил Изабеллу Линнакер, экс-заместителя министра-координатора по делам миграции, своим представителем, который поможет муниципальным властям Сиднея преодолеть кризисный период.

Я подумал о ребятах, оставшихся в Сиднее, и представил себе, как бледнеют их лица в этот самый момент. 85-ая пехотная была боевым подразделением с большой историей. Ее номер был суммой номеров трех довоенный соединений, из остатков которых она была сформирована еще в Темные времена: 25-ой пехотной дивизии армии США, 8-ой дивизии Сил самообороны Японии и 56-ой пехотной дивизии армии Республики Корея. Эта часть очень хорошо проявила себя во время войны, в том числе в Индокитае и Индостане. Ее командующий, генерал-лейтенант Изаму Миура, был известен как сторонник железной дисциплины и жесткого стиля ведения боевых действий. Если и бы меня попросили назвать военачальника из числа миротворцев, который не поколебался бы ни секунды, получив приказ применить силу против демонстрантов, то Миура был, пожалуй, вторым после Окифоры, кто пришел бы мне на ум.

Что касается Изабеллы Линнакер, то эта 37-летняя дама, выпускница одного из интернатов «Вознесение», слыла убежденной и верной соратницей сэра Уоллеса. Линнакер входила в команду Райана Элмора – была ответственной за реформу, связанную с реинтеграцией бывших «зеленых» и «желтых» зон, и, несмотря на сравнительно молодой возраст, добилась немалых успехов в решении этой непростой задачи. Однако после того, как Элмор выступил против Патриджа, она публично порвала с ним все связи, объявив, что «глубоко разочарована этим предательством».

Можно было не сомневаться, что эти двое готовы «решать» ситуацию, закатив рукава.

– Все сказанное не должно беспокоить вас, мирных граждан. Компетентные органы сделают все возможное, чтобы происходящие события не затронули вас. Государственные институты в состоянии решить поставленные перед ними задачи, и им не требуется какая-либо активная помощь со стороны граждан. Однако вам все же отведена в этом противостоянии исключительно важная роль. Как я уже сказал в самом начале, от вас требуется вера. Молчаливая, пассивная поддержка. Бдительность. Вы не должны позволить подручным консорциума одурачить себя и использовать для реализации их преступных целей. Не должны позволить сделать это с вашими родными и близкими, друзьями и знакомыми. Вы должны помнить то, что я вам сейчас сказал. Верить мне. И не сомневаться – человечество, как и всегда прежде, устоит перед лицом угрозы. И станет лишь крепче.

§ 29

Выступление Протектора, в лучших традициях жанра, прервалось записью выступления Ирены Милано. Под пронзительные звуки ее плачущей скрипки мы с Лаурой перевели растерянные взгляды друг на друга. В ее глазах читалось неприкрытое смятение, которое, однако, не мешало мозгу лихорадочно работать.

– Что теперь будет? – тихо спросила она.

– А ты как думаешь? – ответил я вопросом на вопрос, еще не определившись с ответом.

Она надолго призадумалась.

– Патридж – гениальный оратор. После этой речи осталось ощущение, что он раздавит всех, как букашек. Но, мне кажется, не все так просто. Он был всемогущим, когда за его спиной был Консорциум. Но сколько от его всемогущества осталось теперь?

– Хорошо, если половина.

– «Хорошо»? – переспросила Лаура.

– Это просто фигура речи, – покачал головой я. – Я не знаю, хорошо ли это. Не знаю, на чьей стороне нам стоит быть, и стоит ли быть на чьей-то вообще.

Девушка нервно покачала головой.

– И что же нас теперь ждёт? Затяжная война?

– Я не знаю, Лаура. Сейчас ясно только то, что ситуация обострилась.

– Это очень мягко сказано!

По ее лицу пробежала тень.

– Ты беспокоишься насчет отца? – догадался я.

– Папа всегда был так осторожен! – не сумев скрыть в голосе расстройства, вымолвила она. – Его нюх никогда прежде его не подводил. Но в этот раз, боюсь, он прогадал.

– С ним все будет в порядке. Он ведь ничего не сделал, кроме пары заявлений.

– Нет, Димитрис, не убеждай меня в этом. Ты сам вэто не веришь. Папа зашел слишком далеко, публично поддерживая Элмора. Боюсь, у него теперь нет возможности переждать в тени, как он это делал прежде. Придется делать ставку в игре, цена поражения в которой – все.

Она расстроенно покачала головой.

– Ты говорила, он сейчас в Бразилиа? Думаешь, его могут там арестовать?

– Не думаю. Латиноамериканская федерация входит в Содружество наций, но ее президент, Мария Кабрера, с которой папа поехал встречаться – родная сестра Родриго Кабреры, генерального директора «Бразилиа Трупс», и кума самой Анатолии Де Вонг, которую Патридж только что объявил одним из «врагов человечества».

Я припомнил слова Чако Гомеса, который сам был родом из Бразилиа, что отряды «черных беретов» из «Бразилиа Трупс» чувствовали себя в городе фактически хозяевами. Муниципальная полиция состояла на треть из ветеранов этого подразделения. Сложно было представить себе, чтобы спецназ СБС мог запросто ворваться в президентский дворец и арестовать почетного гостя президента федерации.

– Думаешь, в Содружестве возможен раскол? – спросил я, хмурясь.

Содружество состояло из 85 автономных образований верхнего уровня, 22 из которых – федерации, объединяющие больше чем 250 автономных образований нижнего уровня. Такая форма устройства была эхом из довоенных времен, когда на Земле были сотни суверенных государств. И хотя она в значительной степени стала формальностью после 40 лет непрерывной централизации и глобализации, было наивно полагать, что провинции больше не имеют региональной специфики и собственных интересов, отличных от интересов центральной власти.

Если в отношении Австралийского Союза и Новой Зеландии, а также 4 больших автономных муниципалитетов («городов-государств»), которые в 80-ых официально добились для себя статуса автономных образований верхнего уровня – Сиднея, Мельбурна, Окленда и Веллингтона – не было сомнений в их прочном подчинении Канберре, то в отношении более далеких регионов все было сложнее. Например, Центральноафриканская Республика, вотчина нынешнего премьер-министра Мэйфлауэра, была оплотом лояльности до тех пор, пока её бывший президент возглавляет Правительство Содружества. А вот если взять Новую Итальянскую Республику, Франко-Германский Союз (Ганновер, Магдебург, Инсбрук и десятки более мелких городов) или тем более на Соединенные Центральноевропейские Штаты, сформированные из остатков поглощенного во время войны Центральноевропейского Альянса, то я бы не заявил с уверенностью, что кампания Протектора получит там поддержку.

– Не знаю, Димитрис, – помотала головой Лаура. – Скажу тебе лишь одно. Сидя тут и накручивая друг друга, мы ситуацию не изменим. Так что для начала нам надо позавтракать, даже если завтра этот мир полетит в тартарары. И я предлагаю сделать это в пекарне Жерара, где готовят самые лучшие в городе, а возможно и в мире, круассаны.

Я открыл было рот, чтобы предложить ей быть осмотрительнее и заказать что-то домой. Но потом подумал: «А-а-а, к чёрту!» и согласно кивнул.

Ровно через двадцать минут я уже щурился от яркого солнца, слегка смягченного озоновым куполом, и любовался на Сент-Этьен с высоты в семь сотен футов. На широкой открытой платформе, застывшей в небе, размещались два – три десятка уютных деревянных столиков в старофранцузском сельском стиле под полосатыми зонтиками, и здание, словно бы вылепленное из глины, стилизованное под деревенскую пекарню. Платформу поддерживал над землей аэростат, украшенный изображением пузатого и усатого улыбающийся мужчина в фартухе и поварском колпаке в цветах французского флага с надписью на французском «La boulangerie de l'oncle Gérard».

– Господи, до чего же вкусно! – провозгласила Лаура, зажмурившись от удовольствия после первого же откушенного кусочка горячего, только из печи, круассана, заправленного миндальным кремом.

– Да, это что-то с чем-то, – признался я, предпочтя круассан с начинкой из форели, крем-сыра и зелени, который тоже оказался превосходным. – Хотя здоровым такое «питание» не назовешь.

– Не будь занудой. В студенческие годы я бывала тут не меньше двух раз в неделю, съедала иногда по три круассана за раз, но при этом весила не больше 105 фунтов при росте в пять футов и четыре дюйма, – хвастливо объявила Лаура, откусив еще кусок. – При этом не изнуряла себя тренировками, не считая езды на велосипеде по 20–30 минут в день и аэробики 2 раза в неделю.

– Некоторым людям просто везет с метаболизмом.

– Да, тут ты прав. Мама в детстве несколько раз проверяла меня на паразитов. Говорила, что это не нормально, чтобы маленькая девочка столько ела, и при этом не поправлялась. А у нее самой, как она любит говорить, «каждый грамм вкусняшек сразу откладывается в бедрах». Когда мне было 10 лет, она себе пятый или шестой раз делала липосакцию. И это при том, что она по пять раз в неделю занимается с персональным тренером.

Хотя тон Лауры, как и всегда, когда она говорила о матери, был полон иронии, я заметил, что от этих детских воспоминаний ее голос несколько потеплел. Я подумал, что хоть она и выросла и в не совсем обычной семье, и, вдобавок, была свидетелем развода своих родителей, она все же хранила приятные воспоминания о своем детстве.

– А ты-то что, Димитрис?.. Слушай, все хотела спросить – что за история с твоим именем?

– Ну, есть версия, что мои родители придумали его, чтобы досадить людям, которым придется его выговаривать, особенно в сочетании с фамилией «Войцеховский». Или чтобы я мог почаще веселиться, слушая, как люди его коверкают на разный лад, – пошутил я, чтобы не рассказывать в тысячный раз за свою жизнь историю о греческом моряке, спасшем жизни моим родителям. – Я все собирался предложить тебе называть меня «Дима».

– С удовольствием. Моё имя легче запоминается. Его выбрала мама, и всегда называла только так, считая, что придуманное ею имя – самое красивое и женственное на свете. Но папа называл меня «Лори». И кое-кто из самых близких друзей тоже. Так что, если хочешь…

– Тебе подходит, – улыбнулся и кивнул я, закрепив это соглашение. – Что ты хотела спросить?

– Да, мы же о ЗОЖ говорили. Ты, небось, всю жизнь был спортсменом?

– Да, это правда, – кивнул я. – Ни дня без тренировок. Много чего перепробовал: тяжелая атлетика, бокс, рукопашный бой, бег на ближние и дальние дистанции, многоборье, регби, академическая гребля, и это еще не полный список. Пробежал три марафонских дистанции, гонку Iron Man. На пике формы мог выжать от груди 550 фунтов. Об олимпийской медали по боксу ты знаешь. Привык быть лучшим во всем. Ну, конечно, до того, как…

Я красноречиво показал на свое лицо, испещренное шрамами, развел руками, мол, ничего не поделаешь, и откусил ещё кусок круассана.

– По тебе не скажешь, что ты не в идеальной форме. Я видела утром, краем глаза, спросонья, как ты отжимаешься. На вытянутых пальцах?! Шутишь? Я такое только в кино видела!

Я скромно пожал плечами.

– Что ж, с этим все понятно. А как насчет чего-то менее агрессивного? Какое-нибудь творчество, рисование, пение, танцы?

– Моё «пение», если это так называется, ты уже, к несчастью, слышала, – иронизировал я.

– И все-таки. Признавайся! Наверняка что-то такое было.

– Нет, не думаю, – призадумавшись, смущенно развел руками я. – Мы с Джерри и еще парой ребят из Генераторного, конечно, называли себя «гаражной рок-группой», когда нам было лет 12–13 и мы бренчали что-то непонятное на старой как мир расстроенной гитаре его отца и самодельных барабанах из ведер и консервных банок. Но это была скорее его идея, чем моя. И долго это не продлилось. А в дальнейшем я занимался в основном тем, что от меня требовалось. В школе был отличником и прилежно зубрил английский, так как мечтал поступить в колледж в Австралии. В «Вознесении» у меня не было выбора, чем заниматься. Потом полицейская академия, полиция, «Легион». Боюсь, Лори, ты встретила не самого интересного и глубокого человека.

– Ты явно что-то мне не договариваешь, Дима, – хитро взглянув на меня, предположила она.

– Да нет. Я бы и сам рад, если бы что-то такое было. Разве что… но это тоже было давно.

– Ну-ну? – подбодрила она меня.

– Я не говорил, что собирался стать астронавтом? – едва не покраснев от смущения, спросил я.

– Об этом, кажется, все мальчики мечтают. Пока не подрастают и не начинают мечтать стать плейбоями-миллиардерами.

– В моем случае это было больше чем детская мечта. Я перечитал на эту тему десятки книг, тысячи статей. Мог задалбывать родных и знакомых разговорами о космосе вечно. Вплоть до самого выпуска из «Вознесения» я не оставлял надежды поступить в Королевскую воздушную академию. И даже после того, как с этим не срослось, решил, как мне казалось, твердо – все равно пойду туда после того, как отработаю свой контракт в полиции.

– Ого. Значит, это было так серьезно. И где ты хотел побывать? На Марсе, на Титане?

– Нет. Я мечтал поучаствовать в проекте «Одиссей» – экспедиции в далекую звездную систему, где астрономы еще до войны обнаружили планету с невероятно высоким индексом подобия Земле, около 0.99. По мнению экспертов, с вероятностью до 20 % там может быть атмосфера, пригодная для обитания людей. А если так – то там, очень вероятно, есть жизнь. Не исключено, что разумная.

– Подожди-ка. Эмили, кажется, рассказывала мне об этом. Это так называемая «Земля-2», да? Этот проект ведь начали готовить еще в Старом мире!

– Да. Это был серьезный международный проект, с участием NASA. Даже начали строить корабль на космодроме в Алжире. Запуск был запланирован на 2060-ый. Если бы не Апокалипсис, то, быть может, корабль уже достиг бы своей цели. Проект экспериментального космического двигателя с аннигиляторным реактором был рассчитан на то, что корабль сможет набрать скорость, пренебрежительно близкую к скорости света в вакууме, а значит, он преодолел бы расстояние до цели в 19 световых лет приблизительно за 20 лет.

– 20 лет? – подняла брови Лаура. – И ты хотел быть на борту этого корабля? И сколько бы тебе было на момент, когда он вернется?

– Если Земля-2 оказалась бы именно тем, ради чего эта экспедиция и затевалась, то возврата не понадобилось бы. Корабль был бы превращен в исследовательскую станцию на поверхности, и его команда занималась бы далее исследованиями, которые необходимы для дальнейшего освоения. На Землю они бы передавали данные, необходимые для снаряжения последующих экспедиций.

– То есть это миссия без возврата?

– Можно сказать и так.

– Но ведь ты сказал, что есть меньше 1 шанса из 5, что планета окажется пригодной для жизни. А что было бы в том случае, если это не так? Если там вообще нет атмосферы?

– Если создание жизнеспособной исследовательской станции на поверхности оказалось бы невозможным, тогда на протяжении 5–6 лет проводились бы исследования с орбиты, а затем был бы начат путь назад. При большом везении у экспедиции был бы шанс вернуться домой примерно через 46 лет после отбытия.

– Но ведь до этого практически нет шансов дожить! Кто вообще мог согласиться на такое?

– Ты еще забыла упомянуть о том, что такое путешествие сопряжено с огромными опасностями, некоторые из которых сложно даже оценить. Так что вероятность вообще не долететь до цели, а тем более не вернуться – огромная. Тем не менее, к началу 2056-го администрацией проекта было получено больше 60 тысяч заявок на участие в отборе.

Лаура удивленно подняла брови, но затем усмехнулась и понимающе кивнула.

– Ну конечно, стоило это предвидеть. В мире никогда не было недостатка в романтиках, мечтателях и авантюристах.

– Да, ты права. Но заявки подавали не только подростки, которые считали, что это было бы крутое приключение. Среди тех, кто хотел участвовать в экспедиции, были действующие астронавты, ученые с мировым именем – в общем, взрослые, вполне разумные и состоявшиеся люди. Они хотели прикоснуться к великому. Стать кем-то большим, чем просто одними из миллиардов людей, которые проживут обычные жизни и оставят по себе потомков, которые, скорее всего, тоже проживут обычные жизни.

– Ты тоже этого хотел? Войти в историю?

– Нет, меня не это манило. Важно ли, что о тебе напишут в учебниках, которые ты никогда не прочтешь? – пожал плечами я, и попытался объяснить: – Но я хотел увидеть это. Хотел увидеть бескрайний космос, такой далекий, куда ни один человек до меня никогда не попадал. Хотел увидеть новую землю. Совершенно новый мир. Быть может, его и нет. Но если есть шанс, что он существует, я хотел быть первым, кто его увидит. Ступить на девственную землю, куда не ступала нога разумного существа… а может быть, и ступала. Увидеть картины, ощутить запахи и вкусы, почувствовать кожей касание к чему-то совершенно новому, чего никто из людей не может даже представить. Есть ли там животные, растения? Океаны, горы, леса? Как выглядит тамошнее небо, солнце, звезды? Когда я думал об этом, то я понимал, что это – что-то невообразимое, совершенно несоизмеримое со всем, что я смог бы сделать здесь, на Земле. И это нужно не только мне. Это нужно всем. Всему человечеству. Ведь все мы, как ни крути – родились узниками. Мы обречены задыхаться на загаженной, практически уничтоженной нашими предками планете. Яростно грызться друг с другом за ресурсы, которых все время не хватает, карабкаться к свету по головам себе подобных. Наблюдать круг за кругом новые витки спирали истории, похожие друг на друга, состоящие из насилия, борьбы, войн, революций, которым нет конца, которые ни к чему не ведут. Но что, если из этого опостылевшего, порочного круга можно вырваться? А может быть, можно стать тем, кто разорвет его? Обратит наконец внимание человечества вовне, в бескрайний космос, среди которого мы – лишь песчинка? Может быть это наконец объединит нас?

Лаура задумчиво кивала головой, а затем улыбнулась и сказала:

– Вот видишь. А говоришь, что ты – не глубокий человек.

Я махнул рукой, немного устыдившись излишнего энтузиазма при рассуждениях на эту тему, который я даже сейчас, в свои 34, не смог сдержать. И добавил, постаравшись состроить голос матерого циника:

– Это были лишь наивные мечты.

– «Мечты» – это не ругательство, – не поддержала меня Лаура. – С них начинались все великие свершения. Если хочешь знать моё мнение, то человек без мечты способен намного на меньшее, чем тот, у кого она есть. Так что, если у тебя есть мечта – береги ее. И, между прочим, я слышала, что этот проект «Одиссей», кажется, начали реанимировать.

– Да. Удивительно, но тем самым вечером в «Доброй Надежде», Тим Бартон, мой приятель, рассказал, что Хариш Сурадж возродил проект. На том самом космодроме в Алжире, который в Темные времена был заброшен и разграблен, уже начаты подготовительные работы.

– Так может быть, это перст судьбы? Или как там говорят в таких случаях?

– Ну, для меня это в любом случае в прошлом. В таком возрасте и в таком состоянии здоровья, как моё, уже не берут в школу астронавтов.

– Ты не кажешься человеком, который пасует перед препятствиями.

– Дело здесь не в силе воли и не в упрямстве. После комы и сорока перенесенных операций кое-кто из врачей считал, что я проведу остаток жизни овощем, а уж ходить точно не смогу. Но я стал на ноги за пару месяцев. Так что упорства мне не занимать. Но в эту экспедицию, если она все-таки состоится, должны войти лишь лучшие из лучших. Ответственность слишком велика, чтобы позволять какому-то инвалиду, пытающемуся доказать что-то себе и окружающим, ставить под угрозу жизни других и судьбу всей миссии. Нет, Лори, это невозможно. Тим предложил мне устроиться туда каким-нибудь подметалой, чтобы быть хоть как-то причастным к великому. Но, мне кажется, надругаться над мечтой – это еще хуже, чем просто оставить ее в покое.

– Что ж, можешь обижаться и называть меня эгоисткой, но я рада, что ты никуда не летишь.

Лаура, отхлебнув кофе, призадумалась немного, и заговорила о себе:

– А я, пока не избрала себе стезю юриста, пробовала себя в самых разных творческих ремеслах. Писала стихи (глупые, правда, хоть мне тогда так и не казалось). Рисовала акварелью, маслом. Занималась лепкой. А как очутилась в Палермо, в 82-ом, мне тогда было 16, меня вдруг очаровали танцы. Я никогда раньше ими не увлекалась. Танцы ассоциировались у меня либо с конвульсиями объевшихся экстэзи торчков, наводнивших танцпол в «Гэлэкси» или «Оазисе», куда меня пару раз проводили старшие подруги, либо с тошнотворным бальным официозом, которому обучали в «Мисс Марпл», «школе для маленьких леди», куда меня определила маман. И я, как мне казалось, твердо определилось, что моей ноги на танцполе больше не будет. Но однажды я случайно увидела, как проходит урок танцев во внутреннем дворике Академии искусств в Палермо. И простояла минут пятнадцать, открыв рот от изумления, не в состоянии оторвать глаз от движений преподавательницы. Ее звали Хелена Блашкович. И я никогда в жизни не видела настолько пластичных и грациозных людей. Она словно жила в танце. Будто ничего не весила и все время находилась в невесомости. В этом было столько бурлящей жизни, столько страсти, столько неизведанной энергии – это просто невозможно передать. Я буквально влюбилась в нее с первого взгляда. Уже через два дня пришла к ней на занятие. И посещала их все то время, пока училось в Палермо. Танго, сальса, ча-ча-ча, даже капоэйра – с ней все это давалось естественно и легко. Во время танцев возникало ощущение свободы, полета. Очень многие вещи в Палермо я ненавидела – от того и сбежала оттуда в конце концов. Но за этим я всегда буду скучать.

Как и всегда при упоминании прошлого Лауры, о котором я прежде читал в Интернете, ко мне в голову невольно начали вползать мелкие грязненькие фактики, которыми была полна желта пресса. Либо мне показалось, либо я приметил, как при упоминании своей учительницы танцев в голосе Лауры промелькнуло особенное восхищение и обожание, какое редко можно встретить по отношению к наставнику или учителю (хотя у девушек, быть может, все иначе). И я решил, что после всего, что между нами было, уже могу задать ей прямой вопрос.

– Когда ты говоришь, что «влюбилась в неё», ты имеешь в виду – в прямом смысле?

Лаура чуть смутилась. Но ответила прямо:

– Наверное, в какой-то степени – да. Если бы ты видел Хелену в танце, ты бы и сам влюбился в неё. К ней влекло всех, независимо от возраста и пола. Я, м-м-м, кажется, не спрашивала у тебя, как ты относишься к тому, что девушка может испытывать чувства к другой девушке. Я знаю, что это не совсем обычно, и что некоторые люди не приемлют такое…

– Я отношусь к этому нормально, – заверил я. – Меня лично мужчины не привлекают, но я никогда не имел ничего против ЛГБТ. Просто задумываюсь о том, что могла найти ценительница женственной красоты в таком брутальном мужике, как я.

– Красота бывает очень разной. Я выросла в обществе со свободными нравами. Так что никогда не боялась чувств и желаний, которые зарождались у меня в сознании, не глушила их в себе силой, а рассматривала ближе, тестировала. Старалась понять, настоящие ли они, или я повелась на веяние моды или попала под чье-то влияние. Этот поиск занял какое-то время. Через такое прошли очень многие. Среди моих одноклассников и друзей детства есть много тех, рядом с которыми я вообще чуть ли не монашка. Но им повезло – никто из них не провёл всю жизнь под прицелом камер папарацци, их личная жизнь никого не интересовала.

– Лори, меня не беспокоит, что ты испытывала что-то к своей подруге, или к учительнице танцев, – прямо сказал я. – У каждого из нас есть свое прошлое. Я тоже далеко не ангел. Может быть, по мне сейчас сложно сказать, но до того, как попасть в Легион, я никогда не отказывал себе в сексе. Я нравился девушкам, которых тянуло к классической маскулинности – качок, боксер, коп. Не считал, сколько партнерш у меня было после того, как я расстался с Джен. Думаю, десятка два наберется точно. Может и три. При этом, будь то секс на один раз, интрижка во время отдыха, или роман длиной в пару месяцев, я очень четко очерчивал дистанцию. Понял после своей истории с Джен, что не стремлюсь к очень близким отношениям, и не изменю свое мнение, если не произойдет что-то из ряда вон выходящее.

– Джен – твоя бывшая? – спросила Лори, и я понял, что она хочет знать больше.

– Да. Мы познакомились с ней в лагере, «Юнайтед», когда нам было лет по двенадцать. Мы долго дружили, а потом «встречались» дистанционно, пока я жил в Генераторном, а затем был заточен в интернате. Жили вместе почти четыре года, пока я учился в академии. Расстались, когда нам было по двадцать два. Так что в общей сложности эти отношения продлились почти десять лет.

– Из-за чего вы расстались?

Я припомнил события 2083-го и ощутил оттенок стыда за свой идиотский поступок. Стыд, впрочем, уже очень притупился по прошествии двенадцать лет, за которые моя карма отяготилась куда более серьезными вещами. Так что объяснил я это спокойно:

– У меня тогда был непростой период. Я был не в себе из-за новостей об убийстве моих родителей евразийцами. Однажды я набухался и изменил ей. Фрагменты всего этого были засняты на камеру и попали в Интернет. Началось выяснение отношений, в процессе которого я узнал, что она мне тоже изменяла со своим однокурсником – как впоследствии оказалось, ее будущим мужем. И мы разъехались буквально за один день. Не потому, что рассорились или не могли простить друг друга. Причина, конечно, лежала глубже. В какой-то момент мы просто перестали быть близки. Так иногда бывает с ранними влюбленностями – люди меняются, отдаляются друг от друга, и им не остается ничего, кроме как держаться за прошлое, за привычку, или сделать над собой усилие и порвать по-живому. К счастью, по прошествии времени мы всё друг другу простили, и сейчас у нас хорошие отношения.

– Это здорово, – кивнула Лори, и ее лицо омрачила тень: – Не думаю, что у меня так когда-то будет с Эдвардом.

Я заметил, как с этими словами она начала перебирать пальцами, прокручивая, видимо, картинку на сетчаточном дисплее. Я подумал, что Грант, наверное, не раз пытался связаться с ней на протяжении этих дней. А может, ей и самой не безразлично, что сейчас с ним – ведь один из вице-президентов «Дженераль», представитель энергетического гиганта в Австралии, после сегодняшнего заявления Протектора, скорее всего, станет объектом внимания спецслужб.

– Ты рассталась с ним два дня назад. Поверь, чувства очень сильно меняются со временем.

– Наверное стоит поверить человеку, у которого были отношения длиной в 10 лет.

– У тебя, как я понимаю, подобного не было?

– Я слышала, это не самый удачный ход – рассказывать мужчине о своих бывших.

– Я не настаиваю. Но ты можешь быть спокойна – это никак не повлияет на мое к тебе отношение.

Лаура некоторое время подумала, прежде чем заговорить.

– Даже не знаю. Если ты про Эми, то с ней все было сложно. Я воспринимала ее как близкую подругу, а наши с ней заигрывания казались мне забавой. Я была легкомысленным подростком, со свойственным многим подросткам эгоцентризмом, и не замечала, что для Эми все иначе. Она в юности была замкнутой и ранимой – следствие воспитания матерью-одиночкой, которая страдала биполярным расстройством психики. Из-за своего довольно шипастого характера ей было трудно сходиться с новыми людьми, но она очень крепко привязывалась к тем немногим, перед кем не боялась раскрыться. В тот момент ее жизни я была едва ли не единственным близким ей человеком. Но я не дорожила этими чувствами так, как они заслуживали. С энтузиазмом рассуждала перед ней о грядущем поступлении в вуз и своем отъезде в Европу, не замечая, как ее ранит, что я так легко воспринимаю перспективу нашей разлуки. Сейчас я понимаю, что в ее глазах это было настоящее предательство.

Подумав еще немного, она продолжила:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю