Текст книги "Новый мир. Книга 4: Правда (СИ)"

Автор книги: Владимир Забудский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 34 страниц)

– Да, – кивнул я.

– Вы понимаете, что это значит, что на экране, перед миллионами людей, могут отобразиться абсолютно любые фрагменты из вашей памяти? Фактически вся ваша жизнь, без каких-либо утаек и прикрас. Наше шоу имеет рейтинг «18+». Согласно политике канала и лично автора идеи, мистера Гоффмана, воспоминания не цензурируются, какие бы шокирующие или интимные подробности они не содержали.

– Я это понимаю, – кивнул я.

– Юристы должны были ясно объяснить вам, что вы сами ответственны за все, что будет показано.

В памяти всплыли строки из документов, великое множество которых я подписал за пару прошедших дней: «Я понимаю, что именно я, а не телеканал или авторы программы, буду нести ответственность за любой ущерб, который публичная демонстрация моих воспоминаний может нанести любым людям или организациям. Мне сделано предостережение, что мои воспоминания могут стать основанием для уголовного преследования, если их содержание либо сам факт их публичной демонстрации составляет состав преступления по законам какого-либо государства».

– Да, они сделали все эти оговорки. Все это есть в бумагах.

– И еще одна важная деталь. Никакая аппаратура не способна передать с помощью аудио или видео мысли человека, его переживания. Передана может быть лишь аудиовизуальная картинка. Людям будут видны лишь слова и события – без контекста, без мотивов и мыслей участников. Для посторонних наблюдателей это может выглядеть иначе, чем это выглядело для вас. И, хоть вы будете потом иметь шанс объяснить то, что они увидели – вы не можете быть уверены, что они примут вашу точку зрения.

Я тяжело вздохнул. Это было важное предостережение.

– Я принимаю этот риск.

Мужчина согласно кивнул.

– Полное сканирование сознания – это колоссальная нагрузка для мозга. Хотя осмотр доказал, что вы не имеете к нему медицинских противопоказаний, ни один врач не спрогнозирует в точности, как ваша психика отреагирует на такой сильный стресс. Полагаясь на свой опыт, могу предвидеть, что вас неминуемо ждет определенный период, на протяжении которого ваше психическое состояние будет нестабильным. Некоторые люди чувствуют после этого эмоциональное перевозбуждение, некоторые, напротив – глубокую депрессию. Не исключены нервные срывы и даже суицидальные порывы. Чтобы уменьшить этот риск, вам будет прописан специальный курс седативных средств и антидепрессантов. Но все же, согласившись на эту процедуру, вы дали согласие самостоятельно нести риски для вашего психического здоровья.

Я опять кивнул.

– Главное, чтобы сердце не отказало. Со своими тараканами в голове я справлюсь.

– Что ж, я вас услышал, – удовлетворенно кивнул мужчина.

Часы показывали 09:58 после полудня.

– Дышите ровно. Расслабьтесь. Постарайтесь не двигаться. Еще несколько минут вы пробудите в сознании, и сможете увидеть первые минуты шоу вон там, на экране над вашей головой. Затем вы плавно, незаметно для себя, провалитесь в состояние, схожее со сном. Вы будете видеть то же, что и люди, находящиеся в студии, а также телезрители. Но вам, вероятно, будет казаться, что это сон. Очнетесь вы тогда, когда все будет закончено. И начнется второй этап программы – 20 минут на ваши комментарии, а затем вопросы.

– Да, я помню сценарий.

– Хорошо.

Я сделал серию глубоких вдохов и выдохов, убедившись, что мое сердцебиение ровно. А затем, ровно в 10:00, экран над моей головой ожил. Я увидел, как подвижная камера обводит кругом телестудию. Увидел ряды нарядных гостей. А затем – залитую ярким светом сцену. В левой части сцены стояли два мягких диванчика и чайный столик, в правой – высокий темный занавес скрывал что-то от глаз присутствующих.

Под бурные аплодисменты публики на сцену энергично выступил, приветствуя всех взмахом руки, улыбающийся импозантный мужчина средних лет с высокой прической крашеных светлых волос, в очень ярком серебристом костюме с блестками и в розовых очках.

– Добрый вечер! Добрый вечер всем! – провозгласил мужчина бодро. – В эфире «Только правда», и с вами ее ведущий – Барр-р-р-р-и-и-и Гофф-ф-фман!

Публика взорвалась овациями. Я ощутил, как сердце начинает биться несколько быстрее, но замедляется под воздействием мягкого снотворного, которое в эти самые секунды начинало поступать в организм.

– Что, скучали по мне дорогие?! О, и я по вам тоже! А еще больше – по правде! Ведь только здесь, только сейчас – в пятницу, в десять часов вечера, на OWN – вы можете лицезреть настоящую правду! Самую сокровенную, льющуюся прямо из глубин человеческой души! Порой шокирующую, порой совершенно невероятную, но никогда, никогда не искажённую, не приукрашенную, не извращённую! Ведь подсознание человека невозможно обмануть!

Гоффман, опытный телевизионщик, мастерски игрался с тембром своего голоса, повышая и приглушая его именно в те моменты, которые были нужны, с тем, чтобы раззадорить зрителей и непрерывно удерживать их внимание.

– Сегодня у нас с вами особенный выпуск. Выпуск-сюрприз! Все вы помните, как в прошлую пятницу я анонсировал, что гостями нашей студии будет невероятная, экстравагантная, эпатажная Рита Маргарита, решившаяся явить миру свое скандальное, противоречивое прошлое, и ее жених Джон Кэлсворд, не убоявшийся взглянуть на сокровенные тайны прошлого своей возлюбленной. Увы, многие о вас знают и постигшем затем Риту несчастье. Но не спешите расстраиваться. Ведь мы, как всегда, приготовили для вас нечто особенное!

Хитро усмехнувшись, Барри продолжил:

– Кто из вас не знает обворожительную Жозефину Фламини, лучший голос современности – роскошную женщину, полную обаяния, женственности и тайн? Кто из вас не знает ее бывшего супруга, «хитрого лиса» столичной политики, Робера Фламини? И, конечно же, большинству из вас доводилось слышать об их дочери Лауре: обворожительной, своенравной, такой похожей и в то же время не похожей на своих знаменитых родителей. Ей была уготована судьба в шоу-бизнесе. Но она избрала свой путь, став скандальным адвокатом-правозащитником. Она избегает публики, не показывается лишний раз перед камерами. И лишь из комментариев очевидцев мы узнаем о пикантных перипетиях ее весьма интересной жизни. Но сегодня, и только сегодня, загадочная мисс Лаура изменит своей обычной скрытности. Она явится к нам в студию, чтобы открыть миру самое сокровенное – своего возлюбленного, не менее интересную личность, чем она сама. Так давайте же пригласим и поприветствуем её!

Сквозь слипающиеся веки я видел, как под аплодисменты публики на сцене появляется Лаура. Может быть, дело было в особом телевизионном освещении. Но мне показалось, что этим вечером она выглядела даже более нарядно, чем на приеме в «Кот-де-Азуре». Синее платье до колен идеально облегало ее фигуру. Волосы были идеально уложены и причесаны. Лицо, в особенности глаза, были такими выразительными, что от них захватывало дух. Не представляю себе, что творилось сейчас в её душе. Но выглядела она спокойной и сосредоточенной. Ни один мускул не дрогнул у нее на лице из-за ярких ламп и прицелов сотен, а если брать во внимание телезрителей – миллионов взглядов.

– О, Лаура! Выглядишь просто роскошно! – тепло приветствовал ее ведущий, разведя руки, словно для объятий.

– Спасибо, Барри. Ты, как всегда, тоже на высоте, – не растерявшись, четко ответила она.

Они расцеловались в щёки, словно старые друзья, и Барри любезно пригласил её занять место на диванчике рядом с собой. Подмигнув в камеру, он развел руками и обратился к зрителям:

– И такая красота так тщательно прячется от мира, вы можете себе представить?! Чудовищная несправедливость! И я рад, что я стал тем, кто наконец-то ее исправил!

Повернувшись к Лауре (в студии, словно по волшебству, установилась тишина, как всегда при начале диалога), Гоффман хитро улыбнулся и перешел в атаку:

– А теперь признавайся, Лаура. Что подвигло тебя показать себя миру? Только не говори, что мама заставила (хотя, между нами говоря, зная Жозефину, мне будет несложно в это поверить).

Последние слова Барри нарочито произнёс шёпотом, с хитрой усмешкой, и в зале раздались несколько смешков. Лаура тоже сдержанно улыбнулась, и, посмотрев в камеру, коротко произнесла:

– Наверное, у каждого в жизни наступает час, когда нужно выйти из тени.

– О, ты, как всегда, остаёшься загадочна! – засмеялся Барри. – Что ж, ты все еще можете себе это позволить! Ведь не тебе предстоит открыть сегодня миру свою душу, не так ли?

Лаура ответила сдержанной улыбкой, не теряя концентрации.

– Скажи, как твой спутник решился на такой шаг? Он сделал это, чтобы доказать свои чувства?

– Пусть мой спутник сам об этом расскажет.

– Ты все еще избегаешь называть его по имени. Но ведь все и так понимают, о ком ты говоришь, не так ли? Наш мир полон любопытных людей, и ваши отношения – не такая уж тайна.

– О, вы так думаете? – загадочно улыбнулась девушка.

То, как свободно она держится перед камерой, и ее дерзкий комментарий понравились публике – раздались аплодисменты. Барри поддержал их добродушным смехом, заговорщически подмигнув в камеру, мол, я-то знаю, о чем она, но вам не расскажу.

– Прежде чем мы начнем, я хотел бы все-таки потретировать немного и тебя, Лаура. Не думай, что можно выйти из моей студии, не выдав ни одного секрета – даже если ты сидишь на уютном красном диванчике, а не лежишь в белом ложе.

– Что я, тогда, полагаю, у меня нет выбора.

– Ходят слухи, что ты предпочитаешь женскую красоту. Но твой избранник – мужчина, не так ли?

– Да, мужчина, – кивнула она.

– И давно, извини за откровенность, ты перебежала из нашего лагеря в противоположный, а?

Такой комментарий со стороны Барри, открытого гомосексуалиста, вызвал взрыв смеха.

– Если уж на то пошло, Барри, то между этими лагерями я скорее занимала нейтралитет.

– Но ты наконец определилась со стороной окончательно?

– Да.

– И что тебя к этому толкнуло?

– Я встретила близкого человека. Близкого мне душой. Им оказался мужчина.

– О, как это трогательно! – умилившись, словно при виде котёнка, промурлыкал Барри. – Значит, это любовь, да?!

– Да, – кивнула она.

И студия взорвалась бурными аплодисментами.

– Что ж, это прекрасно! – повторил Барри, но тут умиление на его лице сменилось хитрецой, и, склонившись к Лауре, он вкрадчиво спросил: – Но позволь ещё один вопрос. Скажи – уверена ли ты полностью в своём спутнике? Ты совсем не боишься того, что будет, когда вы выйдете из этой студии два часа спустя?

– Это были два вопроса, Барри, – с адвокатской педантичностью поправила она ведущего. – И, раз уж мы условились насчет одного, то я отвечу на первый.

Переведя взгляд на камеру, она четко произнесла:

– Я абсолютно в нём уверена.

Студия разразилась новым всплеском оваций.

– О, мне нравится ваш настрой! – очарованно всплеснул в ладоши Гоффман, и, повернувшись к камере, поведал: – И не думайте, дамы и господа, что Лаура так спокойна из-за умело подобранных табу. Вы прекрасно знаете, что старина Барри ни за что не позволил бы показать вам лишь те фрагменты, которые кому-либо выгодны. А сегодня у нас вообще нечто особенное. Знаете, почему? Никто еще не догадался? Да-да! Всем, кто смотрит нас сегодня, крупно повезло! Ведь вы увидите всего лишь 5-ый из 543 наших выпусков, в котором никакие табу НЕ БУДУТ ИСПОЛЬЗОВАНЫ ВООБЩЕ!!!

Студия разразилась возгласом удивления и восторга.

– Да, вот именно! Нас ждет сегодня самая настоящая игра без правил! Так что я еще раз предупреждаю вас – лучше уберите от экранов детей и людей со слабым здоровьем или слабой психикой! Ведь уже через несколько минут вы увидите перед собой целую жизнь человека! Самую настоящую жизнь, такую, как она есть, без каких-либо прикрас, без какой-либо цензуры!

Снова аплодисменты.

– Как думаешь, Лаура – много ли ты увидишь того, о чем и сама не знаешь? – повернулся ведущий к гостье шоу. – Или ты полагаешь, что у вас со спутником совсем не осталось тайн?

– Думаю, мы с вами увидим многое того, что нас удивит, – ответила она, стараясь говорить спокойно, но в этот момент ее голос слегка дрогнул.

– Ты всё-таки волнуешься, не так ли? Ну же, милая, давай не будет делать вид, что это не так. Я даже не знаю, что чувствовал бы сам на твоем месте. Вовсе не уверен, что хотел бы знать абсолютно все о своем партнере. Быть может, некоторые вещи все-таки заслуживают того, чтобы навсегда остаться погребенными в глубинах сознания? Как ты считаешь?

– Тебе интересно мое мнение? Я считаю, что в наше время многие люди помешаны на том, чтобы создать привлекательный образ. Они отрезают и выбрасывают все, что им кажется лишним. И пришивают то, что, как им кажется, будет здорово смотреться по телеку и в соцсетях.

– О, поверь, эта «хирургия» мне хорошо известна, поверь мне! Но ведь такова наша жизнь.

– Так мне и говорили с самого детства. Но я никогда не могла принять сердцем этой истины. Порой я думаю, Барри, что мы живем в мире Дорианов Греев.

– О, отлично сказано! – восхитился Гоффман, явно очарованный своей собеседницей.

– Все мы, кто волей и неволей присутствует в публичном пространстве, соревнуемся друг с другом во лжи, а свое истинное лицо – прячем все глубже и глубже, смертельно боясь, чтобы его никто никогда не увидел. Мы готовы осуждать других за те же пороки, которые присущи нам самим, но мы пока ни разу не попались. Наши суждения, наши «убеждения» – изменчивы и непостоянны. Они следуют туда, куда их ведут тренды. И мы пытаемся выхолостить свое прошлое так, чтобы оно подходило под наш очередной аватар. Мы так к этому привыкли, что иногда и сами уже этого за собой не замечаем.

– О, Лори, прошу тебя – ты только что ударила по больному месту чуть ли не каждого, кто сидит в этом зале, не исключая и твоего покорного слуху! – засмеялся Барри. – Но мне очень нравится твоя прямота. Правда, очень! Я всегда считал, что искренность – это именно то, чего не хватает современности. Так у меня и родилась идея этого шоу – шоу, срывающего маски.

Студия отреагировала аплодисментами.

– Мне очень нравится наша беседа, Лаура. Это очаровывает, когда под столь прекрасным образом, как твой, скрывается глубокое содержимое.

– Спасибо за комплимент, Барри.

– Но, кажется, время уже подошла. Пора дать слово тому, кто сейчас за кулисами. Как считаешь?

– Да, пора, – решительно кивнула она.

В этот момент я окончательно провалился в забытье.

§ 32

За окном темно. Рев ё т снежный буран. От лютого мороза по ст ё клам растекаются трещины. Электричества в доме нет. На подоконнике горят свечи. Папа – тощий мужчина, с красными, как у деда Мороза, щеками, в потасканном бушлате, ворочает кочергой трещащие в печи дрова. Главный герой смотрит на мир из детской кроватки, укутанный во множество одеял, но дрожит от холода. Он плачет – ему страшно из-за метели, грозящей выбить окна. Но вот над кроваткой склоняется лицо молоденькой красивой девушки. Его матери. Мама улыбается, протягивает руку, и спрашивает: «Что такое, Димочка? Не спится? Испугался метели?» Плач стихает. «Не бойся, милый. Я с тобой».

Улица поселка, припорошенная красивым, девственным покровом снега. На дворе на вид морозно, но безветренно. Небо – ясное и красивое. Где-то вдали дворники скребут совковыми лопатами и долбят ломами лед. Еще дальше – монотонно гремит озоногенератор. Главный герой, а с ним лохматый паренек Джерри, раскосая кореяночка Мей и неловкий толстячок Боря, всем лет по семь. Они весело носятся по снегу. Оставляют за собой вереницы следов. Смеются, бросаются снежками. Им еще не ведомо, что пошлет им жизнь впереди.

Протагонист на кушетке в больнице. Медсестра отвлекает его праздными разговорами, чтобы маленький пациент не задумывался, зачем нужны все эти МРТ и энцефалограммы. «Я ведь здоровый, да?» – спрашивает он детским голоском. «Самый здоровый мальчик, какого я видела!» – с искренним энтузиазмом отвечает медсестра. Взгляд мальчика вскользь падает на дверь больничной палаты. За стеклом видно раскосое лицо незнакомца, пристально наблюдающего за происходящим в палате, со страшными, жестокими глазами. Тогдашний семилетний мальчик не замечает этого, не придает значения. Но, видимо, слепок все же бессознательно отложился в его памяти.

Вот Димитрис в зале погружений в виртуальную реальность. Садится в глубокое кресло, закрепляет на теле датчики, с нетерпением надевает VR – очки – и видит микротрещинки на стекле шлема космического скафандра. Он в невесомости, на борту космического корабля. Смотрит сквозь иллюминатор на бескрайние мириады звезд. Воплотилась в жизнь его мечта. А когда-нибудь, он уверен, она станет реальностью.

«Одумайтесь, грешники!» – со страшно выпученными глазами кричит худой лысый парень с кругами под глазами, перекрывая мальчику дорогу по пути домой. Мальчик шарахается прочь. Но куда он не побежит, отголосок этого голоса преследует его. Вот обширная деревянная изба нависает над мальчиком своей ветхостью и тяжестью. На крыльце сидит тихо помешанная старуха по имени Зинаида Карловна с каким-то шитьем. Она ничего не говорит, и казалось бы безобидной, но она пристально, неотрывно смотрит на Диму, проходящего мимо. Она знает о нем что-то. Воображение разыгрывается и заставляет Димитриса видеть в ее зрачках чужие, страшные, гневные и безумные – принадлежащие той, кого он никогда не видел, но память о ком передалась ему с генами о матери – о женщине по имени матерь Мария.

«Безумная предводительница сектантов слегла от мексиканки…» – говорит Димитрису мама, баюкавшая его в колыбели. Но она отводит глаза. Не говорит того, что ее маленькому сыну еще не время знать, что сложно будет понять тем, кто не прошел через Темные времена.

«… от яда, приготовленного твоей мамашей!» – страшным, шипящим голосом, контрастирующим с ее ангельской внешностью, шепчет девочка со светлыми косичками по имени Вита. – «Смрадная кровь убийц и вероотступников течет в твоих венах с самого рождения! Ты хоть понимаешь, что на всем твоем роду лежит проклятье?» Он кричит на эту дуру, едва сдерживается чтобы не ударить. Но ее слова навсегда западают в память.

Диме улыбается молодая, красивая итальянка с роскошными темными волосами. Е ё зовут Клаудия. Она учит его английскому. С ней всегда хорошо, легко и приятно. Даже странно, почему к ней так прохладно относится его мама.

Через приоткрытую дверь своей комнаты он слышит, как мама повышает голос на папу, и плачет. Его отец выходит из комнаты, где они ссорились, с нечастным, потерянным видом. «А ты чего не спишь?» – спрашивает он, заметив, как сын выглядываю из комнаты. Пытается выдавить улыбку, будто ничего не случилось. «Вы с мамой ссорились?» – спрашивает маленький Димитрис. «Нет, вовсе нет», – его папа отводит глаза в сторону.

«Жаль, что она заболела», – слышит он голос одноклассницы по имени Костя, в котором сквозь фальшивое сочувствие прорывается злорадство. – «И что у нее так произошло с твоим папой».

Больница. Наряженная ё лка неловко имитирует рождественское настроение. Отец деланно бодрый. Он развлекает сына и жену, разливает по бокалам шампанское, фальшиво приподнятым тоном провозглашает тост. Мать лежит на больничной кровати – бледная, похудевшая – и неотрывно смотрит на сына. Она тоже пытается улыбаться. Но в ее глазах видна тоска. Дима дрожит, едва сдерживает слезы. Мать пытается говорить с ним о школе и еще о какой-то ерунде, будто ничего не происходит. Но ее голос совсем слабый, совсем тихий.

«Сделай что-нибудь!» – плачет и кричит Дима, забывшись, когда они с отцом вышли из палаты, и несильно колотит своего папу, который крепко его обнимает. – «Ты должен что-то сделать, чтобы спасти маму! Должен, должен, должен!» Видно, в каком его отец смятении, как по его лицу пролегает тень. «Мы спасем маму», – говорит он тв ё рдо. – «Обязательно спасем».

Пьяный мужчина ирландской наружности по имени Седрик Лайонелл, небритый, жалкий, в замызганной одежде, спит на лавочке, бессвязно бормочет что-то себе под нос. Его штаны – мокрые, от него воняет рвотой, мочой и спиртом. Дима смотрит на него, но ничего не говорит. Рядом стоит его мать. В ее глазах видно глубокое сожаление. Но его пересиливает решимость. Она кивает, как будто что-то решила.

«Это твоя мать, сука, все устроила! Ненавижу ее! И тебя ненавижу!» – захлебываясь от слез, гневно орет лохматый паренек, неуловимо похожий на несчастного забулдыгу на лавочке – Джерри, друг Димы. Он бросается на Диму. Они борются, бьют друг друга, катаются в снегу. Димитрис призывает драчуна одуматься, прекратить. Но тот его не слышит. Лицо Джерри искажено от ярости.

«У тебя такая хорошая семья», – произносит очень грустная чернявая девчонка по имени Маричка, с тоской в голосе – тоской, которая кажется необычно глубокой для такой маленькой девочки. Она со светлой завистью оглядывает комнату, которая носит следы семейного уюта. «Спасибо! Да, мои предки классные!» – беззаботно отвечает Дима, по тону которого понятно, что он развлекает ее лишь для приличия, но на самом деле не замечает ее, не думает о ней. Ведь она лишь случайная грустная прохожая в его многообещающей, прекрасной жизни.

«Мы с тобой обязательно будем вместе, Дженни. Мы же любим друг друга, и всегда будем», – говорит герой голосом подростка, но с деланной серьезностью, пытаясь подражать взрослому. Тринадцатилетняя рыжеволосая девчонка в симпатичных веснушках слушает и кивает – так же серьезно, будто она уже совсем взрослая и понимает, о чем речь. Ее симпатичное личико красиво оттеняет свет лагерного костра. Играет музыка. Ребята и вожатые вокруг смеются и развлекаются. Жизнь кажется полной надежд, как никогда.

«Никогда им не сдадимся! Я готов отдать за это свою жизнь!» – горячо и непреклонно заявляет юный смуглый парень ромской внешности, Миро, которого Дима привык называть «братом». Миро сидит на кухне в уже знакомом интерьере Диминой квартиры – в военной форме с лейтенантскими погонами, раскрасневшийся от выпитого самогона. Отец героя, трезвый, облокотившись о кухонный стол, с сомнением качает головой. За окном слышны звуки марша, подбадривающие крики офицера, в воздухе развевается знамя воинской части с гербом Альянса. С экрана телевизора кричит и угрожает безумный старик по фамилии Ильин, чьи глаза похожи на горящие угли. Из-за этого немного страшно. Но лишь немного. Ведь он не один. С ним отец, с ним мать. И они вместе обязательно что-нибудь придумает.

«Пообещай мне сделать так, как я сказал. Обещаешь?» – требовательно спрашивает отец, глядя прямо на Дима. Тот отводит глаза. «Обещаю», – неохотно мямлит он. Мама с папой обнимаются на прощание . Мать закрывает глаза, устало кладет голову на плечо отца. Потом тот улыбается сыну, пожимает ему руку, как взрослому. Говорит, чтобы тот был молодцом. Машет рукой, убегает. Дима вместе с матерью смотрят, как вертолет уносит мужчину вдаль. «Все будет хорошо, сынок» , – говорит она. – «Папа скоро верн ё тся».

И вот 15-летний Дима с мамой бегут по родному поселку, среди толп народу, охваченных паникой. Земля дрожит от взрывов. Из зданий вылетают стекла. Кто-то в панике вопит. Миро за шкирк у затаскивает героя в армейский джип. Водитель давит на газ. Дима оборачивается и видит одинокую фигурку матери посреди дороги, с поднятой вверх рукой. За ее спиной в небо вздымается густой черный дым, скалятся языки пламени. Он едва успевает помахать в ответ – и машина скрывается за углом. «Я без мамы никуда не поеду!» – рев ё т он. Но уже поздно.

В терминале аэропорта Сент-Этьена – толпы народу. Потерянные люди бродят без цели, бормочут что-то себе под нос, косятся на табло с расписанием рейсов. «Называй меня «Роберт», парень. Можешь положиться на меня», – произносит мужчина по фамилии Ленц, которого герой видит на экране коммуникатора перед собой. Димитрис неуверенно кивает.

«Пропустите меня. Мой ребенок умрет с голоду», – жалобно шепчет озверевшим людям молодая азиатка с грудным ребенком. «Врешь, собака!» – орут на нее из толпы. Перед глазами Дима схлестнулись две массы людей, обезумевших от ярости. Охранники, лица которых скрыты шлемами, остервенело лупят людей дубинками. Жестокость и злоба этих людей шокируют, обескураживают.

«Я смотрю на смерть иначе, чем молодежь. Для меня это будет скорее… возвращением домой. Туда, где все, кого я любил», – говорит герою грустный пожилой мужчина скандинавской внешности, все в том же переполненном аэропорту. Диму изумляет и возмущает его отчаяние и бессиллие. Он пытается ободрить этого старика. Ведь мир не так уж зол, не так уж ужасен.

Взрослые злые мужики бьют Дима ногами в темной комнате – пока еще не сильно, для острастки. Он почти не сопротивляется, лишь пятится, закрывается от ударов руками. Он не может осознать, что все это происходит с ним. Что он – никто и ничто, что у него больше нет никаких прав, никакой защиты. «Так, а ну-ка почисти мне, для начала, ботинки. Живее, мразь или тебе руку сломать?!» – кричат на него.

«Четвертый специальный интернат «Вознесение», – спокойно и воодушевленно говорит лысоватый мужчина в костюме – тот самый Роберт Ленц, что назвался другом отца и заверил, что ему можно доверять. – «Для тебя это не должно стать проблемой». Он очень убедителен, ему хочется верить. Тем более, что больше верить некому.

«В меня заложили там прочный стержень, и теперь меня не сломать», – говорит на видеозаписи, которую просматривает Дима, серьезная молодая девушка во врачебном халате. Надпись внизу гласит – «Флорентина Лопес, выпускница». Ее слова вовсе не вдохновляют, скорее настораживают. Но разве есть какой-то другой выход?

Диме улыбается невысокий мужчина в костюме и круглых очках. На б е йджике написано: « П рофессор Петье». Мужчина воркует с деланным добродушием: «Мой юный друг. Я объясню тебе несколько важных вещей…» Обещанные «важные вещи» следуют одна за другой, одна хуже другой. Очень скоро Дима понимает, что совершил ошибку. Но уже поздно.

На лицо героя ложится кислородная маска. Когда он просыпается, его сердце выскакивает из груди от волнения. Он требует, чтобы из него вынули то, что только что засунули ему в ухо. Но его больше никто не слушает. Врач уже готовит шприц с успокоительным. В дверном проеме появляется дюжий охранник с обезображенным ожогом лицом, чья мозолистая рука лежит на рукояти дубинки. Он здесь в заточении, их собственность, их раб. И отныне с его мнением больше никто не будет считаться.

Димитрис тщетно пытается выйти из помещения, похожего на комнату в студенческом общежитии. Но красная лампочка на электронном дверном замке возвещает, что дверь заперта. Парень вздрагивает от ужаса и вскрикивает, когда вдруг начинает слышать голос ВИ у себя прямо в голове.

«… не пытайтесь убежать. Это еще никому не удавалось», – назидательно произносит похожая на гестаповку женщина с бледным лицом и ярко-красной помадой. Надпись на бейджике гласит: «мисс Каммингз».

«Тво ё имя теперь Алекс. Алекс Сандерс» , – слышит он, не веря своим ушам.

Герой заправляет постель, правильным образом ставит свои тапки, правильным образом складывает одежду. Пыхтит и приседает, отрабатывая свои ошибки, пока староста ведет сч ё т. Пыхтит и отжимается, отрабатывая ошибки, пока какой-то старшекурсник ведет сч ё т. Приседает. Отжимается. Хмуро слушает проповедь пастора, глаголящего о грехе и пороке. Приседает. Отжимается. Остервенело колотит бокс ё рскую грушу. Приседает. Отжимается.

Вот он стоит в туалете, тяжело дыша и теребя руке свой возбужденный член. Но над его головой вдруг начинает реветь сирена, мигает красная лампа. Он в панике выбегает в коридор, не закончив своего дела. Но ему некуда скрыться – из своих комнат уже повыбегали все ученики, из их рядов слышно идиотское гоготание, на героя показывают пальцем.

«Ну вот. Еще одна дисциплинарка», – злобное ворчит куратор Кито – сварливый японец со злым лицо, глядя на героя, как на пятно от вина на идеально чистой белой скатерти. Вскоре Дима уже сидит в тесном мрачном карцере. Из окошка вверху едва-едва пробивается солнечный свет. Тоскливым, безжизненным голосом он раз за разом повторяет заученные наизусть строки: «Статья 7 Дисциплинарного устава. Часть первая. Воспитанник обязан обращаться к преподавателям – «сэр» или «мэм»…».

Перед глазами Димы – перекошенное, полное страха лицо тощего азиата примерно на год его старше, в форме воспитанника интерната по имени Пу Чанг. Глазки затравленно бегают из стороны в сторону. Дрожащими пальцами тот пишет на сво ё м комме, допуская опечатки из-за спешки и волнения. «Там везде ВЕЩЕСТВА. В их воде, в их еде, в их витамминах!» «Они меня отпраят на остров. Надо ьедать. БЕЖАИЬ!»

Полумрак туристической палатки. 17-летний Дима, пока еще временно выбравшийся из интерната, самозабвенно, совсем не нежно имеет сзади хрупкую рыжеволосую девушку – ту самую Дженни, которой когда-то клялся в любви. Девушка стонет скорее от боли, чем от удовольствия. Но ее парню до этого нет дела. Он все ускоряется, пока наконец не разражается громким криком, с которым выплескивает из себя все, что есть. Вскоре он уже крепко засыпает на боку на фоне ее обиженного бормотания.

Занюханная, дешево выглядящая сауна. Перед лицом молодого Димитриса – покрасневшее, смущенное, испуганное лицо взрослого мужчины, директора интерната Сайджела, в чертах которого читается совсем неуместное для педагога сладострастие. Дима держит его за шкирк у, трясет, орет на него, требуя объяснений и признаний. Рассудительный взрослый голос Роберта Ленца позади призывает его о т стать и остановиться.

А вот на героя глядят безжалостные глаза сурового человека с покрытым шрамами раскосым лицом, переезжающие его, словно каток – генерала Чхона. Он усмехается, глядя герою в лицо. «У тебя, может быть, появится шанс отдать свой долг Содружеству, которое тебе следует благодарить за появление на свет», – произносит Чхон безжалостно.

21-летний герой, став старше, больше и сильнее, пляшет на ринге. Ревет толпа. Перед глазами возвышается, словно огромная белая башня, здоровенный блондин с холодными голубыми глазами убийцы по фамилии Соболев. Голова героя содрогается, как от столкновения с поездом, и он падает на пол ринга. Но с большим трудом встает. И побеждает.

«… я очень хотел бы вернуться к своей семье», – произносит Димитрис, на груди которого висит золотая медаль, дрожащим голосом, представ перед многотысячной аудиторией во дворце спорта. Косится глазами в ложу, откуда на него глядят, рассерженно переговариваясь между собой, раскосые мужчины в строгих черных костюмах и военной униформе – евразийские политики и дипломаты.

«Ты заставляешь меня говорить о неприятных вещах», – обращается к герою его опекун Роберт, в голосе которого больше нет деланного добродушия и мягкости. – «… лекарство от простодушия бывает очень болезненным».