Текст книги "Новый мир. Книга 4: Правда (СИ)"

Автор книги: Владимир Забудский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 34 страниц)

– Моя борьба только началась, Мей. И мне нет смысла думать о нормальной жизни, пока она не закончится. От таких людей, как Чхон, не спрячешься. Он умеет убивать так, как ни один человек на Земле. Он дождется момента и уничтожит меня, рано или поздно. Если только…

Сжав губы, я добавил:

– … если только я не уничтожу его первым.

– И как ты собираешься это сделать?

Я тяжело вздохнул, прежде чем произносить то, что мне очень не хотелось.

– Я дам против него официальные показания. Не дам ни единого повода, чтобы мои слова поставили под сомнение. Чего бы мне это не стоило.

Мей смотрела на меня какое-то время, переваривая услышанное.

– Кому ты собираешься давать показания? – спросила она удивленно, разводя руками. – Ты до сих пор считаешь, что в вашем олигархическом обществе есть правосудие? Попав в руки СБС, ты не добьешься ничего, кроме того, что станешь их жертвой. Кто помешает им просто-напросто уничтожить тебя?

– Гражданское общество.

– Ты правда в это веришь?

– Это единственное, во что мне остается верить. В то, что большинство людей еще не полностью прогнили. Если это не так – какой вообще смысл вообще за что-то бороться?

Мей неуверенно покачала головой.

– Я объявлю о том, что делаю. Запишу небольшой видеоблог. Так что весь мир будет знать, что я пошел сдаваться. Это должно удержать их от того, чтобы инсценировать мое убийство при задержании или просто скрыть факт задержания и тайно запереть где-то. Получив меня в руки, они потеряют свою последнюю отмазку, что, мол, мои показания сомнительные. Общество будет требовать от них отчета о расследовании. И они вынуждены будут начать действовать. Даже если Протектор был осведомлен о том, что творили Окифора, Чхон и остальные – это не помешает ему откреститься от них и принести их в жертву. Так ведь работает политика?

– Это крайне рискованная игра, Дима.

– Я знаю.

– Даже если твой расчет оправдается, и высшее руководство Содружества решит пожертвовать парой пешек, которые фигурировали в твоих показаниях, дабы задобрить широкие массы – это не особо тебе поможет. Ты стал слишком одиозной фигурой, занял слишком непримиримую позицию и бросил слишком громкие обвинения, чтобы власти могли позволить себе полностью тебя оправдать и реабилитировать. Если ты сдашься им без каких-либо предварительных условий, то будешь первым, кто будет репрессирован.

– Пусть будет так, если я смогу потянуть за собой Чхона.

– А ты уверен, что сможешь? Как ты вообще можешь знать, чьим интересам на самом деле служит любой человек из вашей правоохранительной системы или спецслужб? Что, если человек, которому ты решишь сдаться, окажется их союзником? Ты об этом не думал?

Я крепко задумался.

– Эта прокурор, Анна Миллер. Она редкая сука, умная и безжалостная. Но при этом кажется принципиальной. Не думаю, что она служит чьим-то интересам, кроме тех, которые считает «интересами Содружества».

– Ты не можешь этого знать. И не можешь знать, что она считает «интересами Содружества».

– Не могу, – подтвердил я.

Переведя взгляд на Мей, я спросил:

– Как считаешь, товарищи из МГБ помогут раздобыть ее прямой номер?

§ 39

Над Сент-Этьеном восходило солнце. Я смотрел на него из окна воздушного челнока, который пролетал над городскими кварталами. Угрюмый азиат, сидящий в кабине пилота, не делал попыток завести разговор со своим единственным пассажиром, и я с этим также не навязывался.

Челнок лавировал в редком в это время суток воздушном транспортом потоке, между аэростатов, проносясь над аккуратненькими жилыми и административно-офисными кварталами, пока небо впереди, до самого горизонта, не очистилось. Около мили мы летели над неприглядной городской периферией, складами и производственными сооружениями, пока не перелетели через 20-футовый сетчатый забор, вдоль которого через каждые 200–300 ярдов были установлены сторожевые посты охраны.

Когда к нам прицепилась на небольшом удалении пара скоростных дронов-перехватчиков, принадлежащих службе охраны порядка, я решил, что это конец.

– Не беспокойся, – раздался у меня в наушнике голос Мей Юнг (или, вернее, Чанг). – Это стандартная процедура. Передают пилоту стандартное предупреждение о приближении к границе безопасной зоны и об отказе от ответственности в случае ее покидания.

Ее информация подтвердилась – пилот челнока свой курс не поменял, а охранные дроны не шли на дальнейшее сближение. Мы пролетели над 500-ярдовой буферной зоной, на голой земле которой не было видно растительности, и, судя по единичным старым черным воронкам от взрывов, разместилось минное поле. Оставили за собой еще один забор, предупреждающие знаки на котором возвещали о высоком напряжении. В этом месте дроны отстали.

Мы вынырнули из-под искусственного озонового купола, и небо наверху приобрело естественный серо-стальной оттенок. Внизу был сухой грунт, изредка прорезаемый сухим кустарником или колючей травой. То тут, то там виднелись вырубки, оставшиеся на месте засохших полос леса, и борозды от пересохших рек. Автомобильные дороги были очищены от брошенных машин, а старые линии электропередач – отремонтированы или демонтированы, демонстрируя, что люди постепенно снова становятся хозяевами на этом участке пустошей. На пустынной местности раскинулись, в одиночку или небольшими группками, невысокие загородные объекты довоенной застройки – фермы, поместья, небольшие заводики. Большинство строений были заброшены и от времени разваливались. Некоторые, однако, были отремонтированы, огорожены заборами и освещены, или даже накрытым маленьким куполом благодаря микро-озоногенератору.

Челнок, оставаясь на высоте не больше трехсот футов и сохраняя стабильную скорость порядка 200 м/ч, скользил над равнинами и невысокими холмами. Через заднее стекло я мог видеть, как живописный Сент-Этьен, над которым висело облако разноцветных аэростатов, удаляется.

– Даже сейчас еще не поздно передумать, – услышал я в своем ухе голос Мей.

– Я уже все решил, Мей, – ответил я твердо. – Но спасибо.

Преодолев примерно 10–12 миль, челнок замедлился и начал выполнять маневр снижения. Когда он обогнул пятисотфутовый холм, на котором стояла старая церковь, Сент-Этьен окончательно скрылся из поля зрения. Челнок снизился около группы довоенных построек, напоминающих конюшни. Поваленные ограды, дыры в крышах зданий и грунтовая дорога, очертания которой почти стерлись и перемежевались островками колючей полевой травы, красноречиво свидетельствовали о том, что это место заброшено.

– Удачи тебе, Дима. Я верю, что мы с тобой еще увидимся.

– Я тоже надеюсь на это, Мей. Спасибо тебе за все.

Едва челнок приземлился, пилот, не заглушая мотор, не говоря мне ни слова и даже не поворачиваясь ко мне, нажал кнопку, которая открыла дверь пассажирского салона. Я спрыгнул на сухую землю. Дверь сразу же закрылась – и меньше чем через минуту челнок уже стремительно скрылся за холмом, направляясь обратно в сторону города.

Я остался стоять в одиночестве посреди поля, ярдах в пятидесяти от группы построек. На глазах были очки-авиаторы, а на голове – блейзер, так что я надеялся, что солнце, которое только-только поднималось над горизонтом, не успеет причинить мне большого вреда за короткое время. Да и вряд ли именно солнце являлось моей самой большой причиной для беспокойства.

Посмотрев на церковь на холме, который высился над долиной, я подумал, что сидящий там снайпер смог бы «снять» меня с такой же легкостью, как мишень в тире. Для современных снайперских систем, которые осуществляют прицеливание при помощи компьютера, расстояние в 1000 ярдов не было критичным, а в Легионе было несколько снайперов, которые способны были поразить цель с 2500 ярдов. Впрочем, может быть, снайпер и не требовался. Стрелок с обыкновенной штурмовой винтовкой, скрываясь в одной из близлежащих построек, мог подстрелить меня так же легко. Гипотетический убийца мог бы при желании даже открыто выйти мне навстречу и выстрелить мне в грудь из пистолета, смеясь в лицо. Я не имел при себе оружия. Прекрасно понимал – если мои расчеты не оправдались, если меня тут будут подстерегать убийцы, то оружие мне не поможет.

– Что ж, – произнес я тихо. – С Богом.

Я включил на своем коммуникаторе видеозапись, которая несколько секунд назад была загружена в Интернет. Запись была сделана в евразийском торговом представительстве примерно за час до вылета оттуда. Мое лицо виднелось в приглушённом свете настольной лампы.

– Добрый день. Это Димитрис Войцеховский, тот самый. И я все еще жив. До вас, наверное, дошли слухи о том, что меня пытались похитить или убить в Сент-Этьене. Так вот, это правда. Это были наемники, ветераны спецподразделений частных военных компаний, включая эскадрон «Сатана» и корпус «Крестоносцы». Я не знаю, кто был их заказчиком. Но об этом легко догадаться. Я выжил лишь чудом, благодаря помощи, пришедший с очень неожиданной стороны. Я хотел бы опередить своих недоброжелателей, и первым признать, что эта запись делается в торговом представительстве Евразийского Союза в Сент-Этьене. Моя подруга детства, а ныне сотрудник прокуратуры Нового Шэньчжэня и член Коммунистической партии Китая, Мей Чанг, прибывшая в город по поручению кого-то из высокопоставленных лиц Евразийского Союза, посоветовала мне ходатайствовать о получении политического убежища там. Я отклонил это предложение. Причина такого ответа – не в моей неприязни к Союзу или недоверии к предложению Мей. Мой отец говорил, что даже самые глубокие обиды и самую давнюю вражду, которые существуют между людьми, народами или государствами, можно и нужно принести в жертву во имя мира. И я до сих пор серьезно отношусь к его словам. Причина моего решения в другом – я не намерен прятаться и убегать. Борьба за правду, которую я начал, важнее моей жизни. И я буду верен себе в этой борьбе до конца. Только что я вышел на связь со специальным прокурором Анной Миллер. Я объявил ей свою готовность повторить показания, которые я дал в студии у Барри Гоффмана, под присягой, и пройти полное сканирование сознания на аппаратуре СБС. Я согласовал условия своей сдачи в руки властям. К тому времени, как эта запись увидит свет, скорее всего, этот процесс уже будет завершен. И я призываю всех, кому не безразличны преступления, которые я разоблачил – помогите мне. Я не хочу, чтобы вы требовали моего освобождения или моей амнистии. Нет. Я готов ответить за то, что я сделал. Я прошу о другом. Требуйте от властей ответа и отчета о расследовании. Не принимайте никаких отмазок и отговорок. Не позвольте им замять это дело. Не допустите, чтобы настоящие преступники – все эти Окифоры, Брауны, Чхоны и Гаррисоны, а также те, кто их спонсировал, покрывал и покровительствовал им – остались безнаказанными. Не позвольте им подсунуть вместо себя козлов отпущения, свалить все на исполнителей, которых они накачали наркотиками и сделали безвольными орудиями в своих руках. Больше никакой лжи – даже «во имя общего блага». Это то, для чего нужна «Правда о войне». То, за что я борюсь. И я никогда не отступлю.

Около пяти минут я нетерпеливо притаптывал ногой и изредка прохаживался по полю из стороны в сторону. Ничего не происходило – лишь ветер гонял по полю песок и высохшие стебли колючей травы. Я начал уже задумываться над тем, не найти ли мне прибежище в одной из заброшенных построек. Но в этот момент небо над моей головой прорезал резкий свист реактивных двигателей. Сквозь завесу облаков я не смог разглядеть самолетов – скорее всего, пилотируемых истребителей-бомбардировщиков – которые пронеслись в сторону Сент-Этьена. ВВС Содружества проделывали такое всю прошедшую неделю. Но в этот раз я не сомневался: их появление тут – не совпадение.

Едва эхо от гула реактивных двигателей стихло, до моих ушей наконец донеслось далекое, но быстро приближающееся жужжание, похожее на звук роя рассерженных шершней. Я едва успел разглядеть несущуюся ко мне стайку маленьких пылевых вихрей, какие способны вызвать лишь низколетящие летательные аппараты – и вот он уже настиг меня. Около полудюжины «Стрекоз» – многофункциональных дронов, знакомых мне еще с полиции – примчались на своей максимальной крейсерской скорости свыше 300 м/ч. Две из них закружились в хороводе вокруг меня, обдавая бодрящим ветром от пропеллеров с примесью мелкого песка, еще один – над заброшенной конюшней, три остальных – разлетелись в разные стороны, разведывая обстановку. Из-под крыльев «Стрекоз» на меня смотрели головные части мини-ракет «воздух-земля» и столь же маленькие авиационные пушки. Все, что мне оставалось – покорно поднять руки вверх.

Следом за «Стрекозами» примчалось звено беспилотных боевых вертолетов «Акула». Один из них, выйдя из крутого пике всего в десятке футов над землей – не иначе как для того, чтобы повыпендриваться передо мной – приблизился ко мне на расстояние двадцати шагов, и начал описывать узкие круги, оставаясь повернутым ко мне носовой частью. Столкновение лоб-в-лоб с этой машиной смерти, на борту которой хватило бы вооружения, чтобы испепелить тысячу таких как я, было шокирующим опытом. Я инстинктивно закрылся рукой, чтобы хоть немного укрыться от ветра, создаваемого пропеллером. Оставалось лишь надеяться, что компьютер уже успел считать мой лицевой паттерн и сопоставить с теми данными, которые у него были.

За вертолетами прилетели «Вороны». Сразу четыре конвертоплана, сверкая бортами камуфляжной раскраски со знаком миротворческих сил, возникли словно из ниоткуда, и совершили резкое приземление с разных сторон от группы старых построек. Из открытых боковых дверей десантных отсеков выскочили по три-четыре «Автобота». Следом за ними начали высыпать многочисленные люди, экипированные в боевую экипировку Сил специальных операций – тяжелые бронекостюмы и шлемы зеленой камуфляжной раскраски, разгрузочные пояса и жилеты, набитые боеприпасами и гранатами, штурмовые винтовки и даже ручные пулеметы.

Меня сразу же окружила десантная группа численностью около отделения. Сохраняя дистанцию в 5–7 ярдов, они угрожающе наставили на меня оружие. Я заметил нашивки 1-го рейнджерского батальона, который ранее базировался в Индокитае, но теперь, видимо, был переброшен в Европу. Батальон входил в состав Сил специальных операций под руководством генерал-полковника Окифоры.

– Спокойно, рейнджеры. Я безоружен, – проговорил я, держа раскрытые ладони высоко над головой

– Ни делай ни одного резкого движения! На колени!

Я исполнил сказанное. Из-за спин бойцов показался офицер с погонами капитана.

– Эй, кэп! – крикнул я, стараясь перекричать шум роторов вертолетов и дронов. – Вы танковый полк не забыли сюда перебросить?! Я здесь один, и безоружный!

– Мы в 15 милях от города, контролируемого Консорциумом, наёмник. Ты считаешь, что мы идиоты, и не предполагаем никакого подвоха?! Сиди смирно. Ортега, Стурджес, Оливьери – обработайте его!

Я не сопротивлялся, когда трое рейнджеров заломили мне руки за спину и защелкнули наручники, а затем тщательно обыскали. Я поморщился, когда один из них приспустил мне штаны, а другой – засадили в ягодицу шприц – вероятно, с чем-то вроде «сыворотки пай-мальчика», знакомой мне еще по службе в полиции.

– Не дергайся! – предупредил меня третий, приставляя к уху небольшое вакуумное устройство, похожее на присоску.

Не успел я спросить, обязательно ли это, как в ухе кольнуло. Появилось крайне неприятное ощущение, которое я впервые ощутил в специнтернате «Вознесение», – что в мою голову проникло инородное тело. Миг спустя я ощутил едва заметный зуд в глазу.

– Готов! – доложил один из рейнджеров.

– Отлично, – кивнул капитан, и сообщил по радиосвязи, используя позывные: – Хотел-Квебек, это Папа-1. Объект безопасен и готов к транспортировке. Так точно! Можете направлять «ласточку» по отведенным координатам.

Не прошло и минуты, как из-за плотной завесы облаков показался, сверкая обтекаемыми иссиня-черными бортами, скоростной воздушный транспортный корабль U-3, похожий по конфигурации на летающую тарелку. На таких мне приходилось вылетать на некоторые операции и эвакуироваться с них еще во времена Легиона. Нечасто – ведь на тот момент ВВС Содружества имели на вооружении не больше десятка таких штук. Его снижение было до такой степени быстрым, что на месте посадки, которое располагалось примерно в 50 ярдах от нас, разыгралась настоящая песчаная буря в миниатюре. Воздушная волна от двигателей едва не сбивала рейнджеров с ног, и те пятились, закрываясь руками от ураганного ветра.

По молчаливой команде капитана-рейнджера меня в буквальном смысле железной хваткой схватили под руки два «Автобота» и, преодолевая воздушный поток, потащили к транспортнику, десантный отсек которого начал на ходу открываться. Между железных клешней роботов я чувствовал себя безвольной тряпичной куклой. И это ощущение вполне соответствовало моему положению – ведь с этого момента я находился полностью во власти аппарата безопасности Содружества. Ставка была сделана. И если она не оправдается – на этом мой жизненный путь подойдет к концу.

Я прикрыл глаза. Вспомнилось еще одно видео, которое я записал в евразийском торговом представительстве перед отбытием. Оно не предназначалось для размещения в Интернете. И было отправлено лишь одному человеку.

– Лори, я надеюсь, что с тобой все в порядке, – говорил я на этом видео. – Больше всего на свете мне хотелось бы услышать сейчас твой голос и убедиться в том, что это действительно так. Но я не могу, милая. Сразу по нескольким причинам. К тому времени, как ты увидишь это, все уже будет сделано. Не вини меня за то, что я сделал это, не посоветовавшись. Просто так было нужно. И я не хотел, чтобы наши эмоции помешали мне принять трезвое решение. Я прошу тебя об одном – пожалуйста, не вмешивайся в это. Оставайся там, где ты будешь в максимальной безопасности. Слушайся советов своего отца – он умный человек, и он искренне желает тебе добра. Я очень хотел бы верить, что мне удастся выбраться из этой истории. Что у нас с тобой еще будет время… на все. Но даже если судьба не подарит мне такого шанса, то знай – я все равно имел в миллион раз больше того, что я заслуживал. После всего, что я пережил в жизни, я не смел надеяться, что смогу когда-нибудь ощутить такое – счастье от того, что ты любишь, и чувствуешь себя любимым. Ты – самое лучшее, что когда-либо у меня было, Лори. Пожалуйста, береги себя.

К тому времени, как «Автоботы», преодолев ураганный ветер, от которого у меня аж вибрировала кожа на лице, передали меня в руки других рейнджеров, ожидающих на борту, картинка перед моими глазами уже сделалась смазанной, а звуки в ушах – приглушенными. Нанокапсулы с транквилизаторами, которые вкололи мне внутримышечно, по-видимому, сразу же активировались и уже начинали действовать.

– Давайте его сюда! Пристегните как следует! – велел чей-то командный голос.

Я не сопротивлялся, когда две или три пары крепких рук приняли меня, затащили на борт и довольно грубо водрузили всем телом на твердую поверхность авиационной медицинской кушетки. Дверь десантного отсека сразу же закрылась, резко уменьшив количество света внутри. Рев двигателей и вибрация усилились, возвещая о том, что корабль готовится к взлету.

Я почувствовал, как кто-то защелкнул металлические браслеты на моих щиколотках, а кто-то другой – разомкнул мои наручники, лишь для того, чтобы секунду спустя заковать запястья в такие же браслеты, как те, что были на щиколотках, растянув меня по кушетке, как на голгофе.

– Спасибо. Дальше я о нем позабочусь, – произнес мягкий мужской голос, не похожий на голос военного.

Я открыл было рот, чтобы спросить, что происходит – на мое лицо плотно легла кислородная маска. Руки и ноги, закованные в браслеты инстинктивно дернулись и напряглись. Я протестующе замычал и задергал головой, но кто-то тут же схватил ее руками и зафиксировал. Частота дыхания и пульс на краткий миг взлетели – но тут же начали замедляться.

– Спокойно, – прошептал у меня над ухом все тот же голос – мягкий, но без добродушия – словно у ученого, успокаивающего лабораторную крыску, перед тем как уколоть ей какую-то дрянь. – Еще пара секунд – и ты уснешь.

Последнее что я почувствовал перед тем, как окончательно отключиться, – перепад давления от того, что корабль поднимается в воздух.

§ 40

Когда я очнулся, то мое тело находилось в сидячем положении. Я ощущал сухость во рту и тяжесть в голове, словно с похмелья. Мои запястья и щиколотки были прикованы к тяжелому, привинченному к полу креслу.

Проморгавшись, я оглядел контуры помещения. Окон здесь не было. Стены, пол и потолок из голого серого бетона были освещены яркой лампой дневного света на потолке. Единственная тяжелая металлическая дверь с запорным механизмом вентильного типа, словно на субмарине, была плотно закрыта. Напротив моего кресла стоял столик со стульчиком, за которым никто не сидел.

– Он очнулся. Так точно, – раздался настороженный мужской голос вместе с шипением рации.

Голос принадлежал стоящему в углу помещения рейнджеру с погонами сержанта в полной боевой экипировке, с висящей напротив груди штурмовой винтовкой. Его глаз было не разглядеть из-за шлема с тонированными очками, но рот был насуплен так сурово, а мышцы – так ощутимо напряжены, словно он был готов пустить мне пулю между глаз за любой неправильный чих. Судя по тихому покашливанию и шарканью ног у меня за спиной, там находился как минимум еще один такой же.

– Где я? – спросил я у рейнджера, едва ворочая пересушенным языком.

– А-ну заткнись! – угрожающе велел мне тот.

Облизав губы, я рискнул все же озвучить еще одну просьбу:

– Не дадите мне глоток воды?

– Ты что, не понял?! – еще более гневным тоном вскричал рейнджер, красноречивым движением пальца двигая рычажок на винтовке в положение, в котором он мог воспользоваться подствольным электрошокером.

Я кивнул, признавая за ним право устанавливать правила. Этот парень выглядел и говорил так, словно только и ждал удачного повода, чтобы меня покалечить или прикончить. Возможно, это впечатление не было обманчивым – ведь он входил в подразделение, подчиняющееся Окифоре, который едва ли желал мне долгих лет жизни.

Несколько минут я просидел, не издавая больше ни звука и не делая никаких движений, если не считать попытки потянуться и размять затекшую спину, будто это было возможно в моем положении. Все это время рейнджер не сводил меня пристального взгляда. Такое внимание выглядело крайне чрезмерным, учитывая, что из своего положения я бы никак не сумел нанести ему вред. Уж не знаю, что было на уме у этого парня. Но, на мое счастье, скоро я увидел, как вентиль на двери крутится, возвещая о ее открытии снаружи. Заметив это, рейнджер тут же задрал подбородок вверх и вытянулся по струнке.

– Вольно, – произнесла, заходя в помещение, Анна Миллер.

Вторая по счету наша встреча (вторая – если не считать «встречей» короткий разговор по видеосвязи, состоявшийся, когда я набрал ее из евразийского торгового представительства) была похожей на первую. Меня даже подмывало спросить, бывает ли так, что она встречается с людьми без того, чтобы похищать их и заковывать в наручники.

Миллер была в этот раз одета в костюмчик цвета хаки в стиле smartcasual и кроссовки. Это не столь вписывалось в ее образ гестаповки, как костюм двойка и туфли на высоком подборе, но было, наверное, более удобно, чтобы преодолеть N-ное расстояние, что ей пришлось сделать ради этого рандеву. Впрочем, она не изменила своим круглым очкам, которые, в сочетании с тонкими губами и стальным цветом глаз, делали её строгой, как учительница геометрии.

Она брезгливо оглядела помещение, и поверхность стола, за который ей предстояло сесть.

– Давно здесь в последний раз убирали? – спросила она у сержанта-рейнджера.

– Мэм? – непонимающе нахмурил лоб сержант.

– Я спросила, давно ли последний раз убирали в этом свинарнике, – повторила она медленно, как для слабоумного.

– М-м-м, у меня нет такой информации, мэм, – слегка растерялся тот.

Миллер вздохнула, очевидно, подавив раздражение.

– Оставьте нас, – велела она.

– Мэм, капитан приказал мне не отходить от заключенного ни на шаг, – возразил сержант.

Глаза прокурора опасно сузились. Уставившись на рейнджера так пристально, будто хочет испепелить его взглядом, она взмахом руки вывела в воздух свое голографическое удостоверение и медленно, по слогам, отчеканила:

– Это – лицо, задержанное по указанию СБС в соответствии с Законом «Об особых полномочиях». Я, специальный прокурор III ранга Миллер, являюсь заместителем процессуального руководителя расследования, в рамках которого произведено задержание. Препятствование мне в выполнении моих служебных обязанностей является уголовным преступлением.

– Простите, мэм, но капитан…

– Я не знаю и не желаю знать никакого «капитана». Я направляла запрос о привлечении вашего подразделения в качестве силовой поддержки лично полковнику Джеймсону, командиру вашего батальона. Мой ранг государственного служащего соответствует армейскому званию бригадного генерала, и я напрямую общаюсь с офицерами соответствующего уровня. Так что я настоятельно рекомендую вам, сержант, отправиться прямо к полковнику, и спросить у него, имеете ли вы право перечить мне и вмешиваться в процесс моего взаимодействия с задержанным лицом. Лучше отправляйтесь прямо сейчас. Потому что если я приглашу полковника прийти сюда и объяснить вам очевидные вещи, которые вам и так полагается знать, – предполагаю, что он не будет так тактичен, как я.

У людей, привыкших к тяготам армейской службы, как правило, хорошо развиты инстинкты, необходимые, чтобы сохранить свою задницу целой в условиях жесткой субординации. Один из таких инстинктов велит не перечить людям, которые ведут себя как большие шишки, если их поведение выглядит достаточно правдоподобно.

– Вас понял, мэм! Простите, мэм! – выкрикнул он.

– Миллер, – прошептал я. – Раз уж ты тут главная, может, прикажешь сержанту дать мне хоть каплю воды? Горло пересохло после той дряни, которой вы меня накачали…

– Сержант, дайте ему воды, – велела она.

Достав из-за пояса металлическую флягу и отвинтив крышечку, сержант нехотя шагнул ко мне и довольно грубо ткнул горлышко фляги мне в рот. Мне было не до того, чтобы обижаться из-за недостатка обходительности – я присосался к фляге, как умирающий от жажды в пустыне, едва не причмокивая от удовольствия, и не обращал внимания, что капельки жидкости стекают у меня по подбородку на грудь и на колени.

– Спасибо, – прошептал я, когда фляга почти опустела.

Ничего не ответил, сержант сделал знак рукой стоящему за моей спиной сослуживцу и они вместе направились к выходу из помещения. Прокурор дождалась, пока в ответ на стук сержанта дверь снаружи открыли и выпустили рейнджеров, а затем закрыли. Тогда она педантично достала из своей сумочки влажную салфетку и начала тщательно протирать стул и столешницу.

– Я удивлен, что я жив после того, как пробыл пару часов без сознания под присмотром этих парней, – заметил я.

– Их привлечение было вынужденной мерой. Их сменят специально обученные люди из G-3, – пояснила она спокойно, не прерывая своего занятия.

G-3 «Пантера» была одной из групп специальных операций, входящих в состав СБС. Их обычно привлекали в качестве силовой поддержки к тем операциям, в рамках которых Служба не желала взаимодействовать с другими силовыми структурами в силу особой секретности или по иным причинам. Я ожидал, что мне с самого начала придется иметь дело именно с ними. Но вместо этого Миллер обратилась за помощью к Джеймсону, прекрасно зная, что тот подчиняется Окифоре. В то, что она допустила просчет и не учла столь серьезный риск, мне не верилось. Надеялась, что нигериец использует удачный шанс избавиться от меня, и она сможет умыть руки, записав, что я «убит при оказании сопротивления» или «совершил самоубийство»? Не исключено.

Почему Окифора не воспользовался такой возможностью? Не решился? Или, может быть, просто не имел возможности попросить Джеймсона об услуге? Не каждый захочет рисковать своей головой ради командира. Особенно – командира, которого ненавидишь. Ни для кого, кто имел хотя бы общее понятие о положении дел в Силах специальных операций, не было секретом, что у Джеймсона – давний конфликт с Окифорой, не будь которого, он бы давно получил генеральское звание. Может быть, Миллер именно поэтому прибегнула к помощи Джеймсона?

Завершив протирание и придирчиво уставившись на стул, она наконец произнесла:

– Что ж, признаюсь, тебе удалось меня удивить, Войцеховский. Даже после твоего звонка я не ожидала, что ты и впрямь явишься. Все размышляла, что за подвох подстроил ты или те, кто стоит за тобой.

– Прости, что нарушил твои планы, – съязвил я. – Я понимаю, что гораздо удобнее было выставлять меня лжецом дистанционно, чем глядя мне в лицо.

Она наконец присела и пристально уставилась на меня. Я ответил ей таким же взглядом. Некоторое время в помещении царило молчание, наполненное осязаемым напряжением, которое создавалось от столкновения наших взоров. В холодных глазах за стеклами ее очков отражалась напряженная умственная работа, как у шахматиста, который пытается просчитать все варианты ходов в партии. Я бы многое отдал за возможность хотя бы на миг заглянуть в ее мысли. Какие цели она на самом деле перед собой ставит? Чьим интересам на самом деле служит? Верит ли моим словам в студии у Барри Гоффмана? А если да – зацепили ли эти слова струны ее души, или она легко способна оправдать все услышанное «интересами глобальной безопасности»? Верит ли она, что я действую по собственной инициативе, или расценивает мои поступки как часть чьей-то большой игры – Консорциума, оппозиции, Сопротивления, Евразийского Союза?

Я был без сознания довольно долго. За это время СБС вполне могли провести сканирование моего сознания. Это мог сделать даже человек, который находился на борту U-3 под видом медика – благодаря научно-техническому прогрессу, теперь это может быть сделано с помощью портативного устройства, внешне трудноотличимого от медицинского оборудования. Данные, снятые вне специализированной лаборатории, не могли быть чёткими и надёжными. Но все же их было достаточно, чтобы со значительной точностью проверить достоверность картинки, показанной в студии OWN. А при необходимости СБС могла провести сколько угодно сканирований в лабораторных условиях. Так что сомнений в правдивости моих слов у них быть не могло.

Пойдет ли СБС на то, чтобы сфальсифицировать результаты экспертиз и обвинить меня во лжи? Или попробует просто замять мою историю, не давать общественности никакой информации, пока шум не утихнет? Конечно же, они могли бы легко пойти и на то, и на другое. Но если «Правда о войне» заработает так, как я рассчитывал, если за моим признанием последуют десятки и сотни других – то ни грубая подтасовка, ни замалчивание не сработают, не удовлетворят общественность. А значит, скорее всего, властям придется дать общественности объяснение тех картин, которые были им показаны в студии у Барри Гоффмана.