Текст книги "Новый мир. Книга 4: Правда (СИ)"

Автор книги: Владимир Забудский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц)

Я выдержал прицел ее взгляда, не дрогнув.

– Я бы многое мог вам ответить, Миллер, – процедил я, сцепив зубы. – Но главное, что вам стоит знать: я решительно отвергаю все ваши инсинуации и отрицаю свою причастность к каким-либо преступлениям! Вы выдвигаете одно бездоказательственное предположение за другим! Но я не признаю за вами статуса ясновидящей.

Я испепелял ее гневным взглядом, но она оставалась безучастной.

– Давайте оставим все это фиглярство для суда, если до него дойдет, – спокойно ответила она. – Я же уже сказала вам, что запись не ведется.

– И почему, интересно, я должен вам верить? Для вас же закон – это пустой звук!

– Уж кто бы говорил.

– Неспроста же вы провели мое задержание руками сиднейской полиции. Что, побоялись высовываться? Значит, до вас уже начало кое-что доходить! Вы, эсбэшники, упиваясь своими непомерными полномочиями и властью, успели позабыть, что общество в Содружестве построено на демократических началах, а не на авторитарных. Мы – не Евразийский Союз. Люди в Содружестве – не планктон, с которым можно творить все что хочешь. И лучшим доказательством тому являются миллионы людей, которые стоят сейчас на улицах и площадях. И десятки миллионов, которые им сочувствуют. Они все тоже – экстремисты? А может, экстремисты – это такие, как вы, попирающие и извращающие идеалы свободы и демократии, на которых построена наша цивилизация?

Зрительная дуэль продолжалась, но на лице Миллер не дрожал ни один мускул.

– Кто сказал вам, что наше общество построено на культе свободы? – удивилась она. – Я уже не первый раз замечаю, как разные люди отождествляют наше современное постапокалиптическое государство с доапокалиптическими Соединенными Штатами и другими западными странами. Я встречала такой подход даже среди образованных на первый взгляд людей, которые имеют, как и я, докторские степени, но при этом не в состоянии хоть сколько-нибудь глубоко заглянуть в общественную механику. И я всегда отвечала им, что для такого отождествления нет никаких оснований… Прошу прощения, одну минутку.

Прервавшись ненадолго, Миллер достала из сумочки, лежащей рядом, спрей-антисептик, побрызгала им на ладони, а затем протерла их салфеткой – с тщательностью, которая встречается лишь у мизофобов – маниакальных приверженцев гигиены.

Закончив с этим, она продолжила речь, сделав небольшой экскурс в свое прошлое:

– Моя мать погибла от ядерного взрыва в Далласе в 56-ом, когда мне был всего год. Мой отец, полковник морской пехоты США Эндрю Миллер, сумел посадить меня на один из эвакуационных кораблей, которые двигались в Австралию. Я почти не видела его лет до шести. Он участвовал в боевых действиях с Россией, пока военное командование США еще существовало. Потом был командиром одного из спасательных отрядов Содружества, действовавших в Северной Америке. Прославился как герой. Он вернулся домой только в 62-ом, с хронической формой лучевой болезни, от которой впоследствии и скончался после долгой агонии – в 69-ом, когда мне было четырнадцать. Остаток времени до совершеннолетия я провела под опекой государства. Однако я никогда не забывала того, что рассказал мне отец. А он многое успел рассказать: о Судном часе, о Темных временах. Так много, что мне иногда казалось, что я была там, видела все это его глазами.

Самоконтроль Анны Миллер был идеальным – даже при упоминании погибших родителей на ее лице не промелькнуло ни одной тени. С таким же спокойным лицом она продолжила:

– Поэтому я очень рано усвоила одну истину. Мы не можем делать вид, что Апокалипсис, или, говоря сухим научным языком, гибель подавляющего большинства населения и полное разрушение экосистемы планеты – это так, мелочь, ничего особенного не изменившая. Господь не просто так, не ради забавы, покарал людей, уничтожив почти всех и сохранив лишь горстку. За этим стоит высший замысел, который нам не ведом. Но мы можем читать Его знаки и делать выводы, на какой путь Он нас направляет. Наша среда обитания необратимо изменилась, стала более агрессивной и враждебной. Как следствие, изменились ценности. Наши предки не задумывались о выживании. Они считали глобальную катастрофу детской страшилкой. Заигрывались в такие вещи как «свобода», «равенство», «демократия». Но глобальная катастрофа уже состоялась. Мы были поставлены на грань вымирания как вид. И усвоили из этого уроки. Один из которых – абсолютный приоритет вопроса глобальной безопасности над любыми иными. Игры – закончились.

Сделав ударение на последней фразе, она добавила:

– Как и многие, вы пытаетесь противопоставить нам Евразийский Союз. Но на самом деле не понимаете разницы между нами. Наше основное отличие от Союза – не приоритеты. Глобальные приоритеты одни и те же – сохранить человеческий вид и построить максимально эффективную человеческую цивилизацию. Отличается модель развития. Они выбрали модель, построенную на коллективизме. Мы – на индивидуализме. Отсюда и внешние различия: наша мягко регулируемая свобода самовыражения против их тотальной цензуры; наше разумное поощрение плюрализма взглядов и личных свобод – против их строгой регламентации всех аспектов быта; и так далее. Эти внешние различия более понятны широким массам, чем глубинные. Поэтому на них и делается основной акцент в информационной борьбе, являющейся частью большого цивилизационного противостояния. В результате у некоторых людей сложилось ошибочное представление о том, что они якобы живут в обществе абсолютной свободы и вседозволенности, которая не может быть ограничена даже из соображений глобальной безопасности. Но это – не так.

Я усмехнулся.

– Вас что-то смешит? – подняла брови прокурор.

– Немного. Я уже не первый раз замечаю такую черту у эсбэшников. Меня забавляет абсолютная убежденность таких людей, как вы, в неоспоримости своей точки зрения. Вы абсолютно искренне можете излагать, что хорошо, а что плохо для человечества, не испытывая и тени сомнений в том, что вы правы. Если кто-то не согласен с вами – то он не согласен с истиной. Если кто-то не любит вас – он, значит, не любит человечество. В вашем понимании вы – это и есть Содружество.

Не сводя взгляда с ее серых глаз, скрытых за стеклами очков, я продолжил:

– Вы упомянули о том, что я ненавижу Содружество, прокурор. Но это – ложь. Я с самого детства восторгался Содружеством. Меня окрыляла мысль о цивилизации, которая сумела пережить войну и восстать из праха, не утратив при этом человеческого подобия. Я мечтал быть ее частью. И даже сейчас, после всей несправедливости, которой я подвергся, я горд, что являюсь ее частью. Здесь, в Сиднее – мой дом. Я никогда не ненавидел и не буду ненавидеть здешних людей – и тех, которые стоят сейчас на площадях, поддерживая Элмора, и тех, кто сидит дома, поддерживая Патриджа. Я никогда не ненавидел своих коллег из полиции, прокуроров, судей, чиновников, миротворцев. Среди них есть подлецы, коррупционеры, подонки. Как и среди любых людей. Но большая их часть – порядочные люди, которые делают важную и полезную работу.

Закончив на позитиве, я добавил:

– К кому я действительно испытываю неприязнь – так это к таким, как вы. К тем, кто под предлогом защиты общества обращает его в рабство и держит в страхе.

– Это – обыкновенное словоблудие, – прыснула Миллер. – Вы повторяете штампы, которыми некоторые политики бросаются с трибун, чтобы привлечь на свою сторону массы, нужные им для достижения определенных интересов. Я не вижу ничего плохого в «рабстве» индивидуумов перед глобальными интересами человечества. И в «страхе» перед наказанием, которое постигнет тех, кто будет действовать вопреки этим интересам.

– Конечно, вы не видите здесь ничего плохого. Потому что вы среди тех, кто узурпировал право решать, что соответствует, а что не соответствует этим эфемерным интересам.

– Эфемерным? – удивленно подняла брови она. – Вы правда так считаете?

– Конечно. Вы говорите о таких высоких материях как сохранение человечества. Но ни у кого никогда и не было цели уничтожить человечество. Все хотели его сохранить. К катастрофе привели ошибки. И новые ошибки могут привести к новой катастрофе. Никто на самом деле не знает точно, а может лишь предполагать, какой именно шаг спровоцирует ее, а какой – отвратит.

– При наличии логического мышления и опыта это возможно просчитать с достаточной точностью. И выбрать наиболее рациональный путь. Я претендую на то, чтобы обладать определенным интеллектом: я доктор философии, профессор в отделении Высшей школы прокуратуры в Сиднее, автор нескольких пособий; вхожу в обществе Менса, так как мой IQ – 148 по школе Стэнфорда-Бине; неоднократно побеждала в шахматных турнирах. Но точка зрения, которую я озвучиваю – не моя собственная. За ней стоят колоссальные расчёты, сделанные светлейшими умами человечества, начиная от самого Протектора, и такие вычислительные мощности, какие вы не смогли бы даже вообразить. А что стоит за вашим отрицанием? Ваши эмоции? Ваше эго?

– За ним стоит моё понимание того, что есть хорошо, а что плохо. Можете называть это эмоциями: инстинктивным отвращением к одним вещам и тяготением к другим. Эти эмоции говорят мне, что вы или кто-либо другой, не имеете права обращаться с людьми как со скотом и решать их судьбу вопреки их собственной воле. И вы не убедите меня, что это не так.

За моим ответом последовала новая длительная зрительная дуэль, окончившаяся вничью. Миллер, оставаясь непроницаемой, покачала головой и заключила:

– Что ж, отлично. Мы выяснили, что находимся по разные стороны мировоззренческой баррикады. Опровергать точку зрения, основанную лишь на эмоциях – неблагодарное занятие. А у меня не так много времени на праздные беседы. Так что давайте теперь по существу.

§ 15

Миллер загнула большой палец на своей правой и изрекла:

– В сборище, которое вы сегодня устроили под видом празднования дня рождения вашего «брата», приняли участие сразу семь бывших членов вашего бывшего «клуба». И темы там затрагивались соответствующие. Вполне достаточно, чтобы заключить, что «клуб» – никакой не бывший. А значит, вы как минимум нарушили судебный запрет на деятельность этой организации. А это чревато штрафом в 200 000 фунтов, которые, за неимением таковых, конвертируются в общественные работы – по 1 часу за каждые 10 фунтов. Но мытье общественных туалетов – далеко не худшее, что вас ждет. Этот инцидент придаст второе дыхание заглохшему в последнее время уголовному делу, заведенному в связи с деятельностью этого «клуба». Не знаю, сумеют ли косорукие детективы довести дело до суда, и сможет ли стоящий над ними кретин-прокурор добиться для вас обвинительного приговора. Но можете быть уверенными, что суд снова арестует ваш гадюшник, и никакие адвокатские уловки больше не помогут освободить его.

Указательный палец отогнулся следом за большим, и за ним последовало пояснение:

– Теперь переходим к нелегалам, неофициально трудоустроенным в этой дыре. Трое этих персонажей сейчас сидят в СИЗО Миграционного комиссариата, и прекрасно понимают, что их песенка спета. Не пройдет много времени, прежде чем они дадут признательные показания. Это значит, работодателю светит как минимум по 50 000 фунтов штрафа за каждого трудоустроенного нелегала. А если будет доказан прямой умысел вашего «брата» Мирослава Молдовану в укрывательстве и пособничестве обустройству в Сиднее конкретных нелегалов (что крайне вероятно, учитывая его личное знакомство с одним из них) – ему грозит до 7 лет тюрьмы.

Средний палец согнулся следом за большим и указательным.

– Вы напрасно считаете, что никто не заметил, как к вам заявился Лайонелл. И напрасно думаете, что никто не проводил его после ухода, – сделала она укол, внимательно выискивая на моем лице признаки волнения.

Я ощутил, как по моей спине против воли стекают несколько капелек пота, а в голове проносятся панические мысли: «Я же говорил тебе! Говорил, идиот!» Миллер легко прочитала эти эмоции на моем лице и довольно усмехнулась.

– Что, занервничали? Не спешите расстраиваться. Лайонелл на свободе. Мы позволили ему уйти на этот раз к своим друзьям в подполье. Но зато он привел опергруппу в свою нору. Там обнаружились двое нелегалов – женщина и ребенок. «Крысоловы» уже их задержали.

У меня в душе все оборвалось.

– Ребенок сейчас во временном приемнике для малолетних бродяжек. Оттуда он в скором времени отправится в один из муниципальных детских домов или в центр Хаберна, если его там примут. Взрослая нелегалка – в СИЗО. Дальнейшая ее судьба вам хорошо известна. Методика работы с нелегалами оттачивалась десятилетиями, и работает бесперебойно как часы. Адвокатские финты ничего не изменили бы, даже если бы у вас были деньги на хороших адвокатов. Так что её репатриируют туда, откуда она прибыла. Если, конечно, тамошние власти ее примут. Но, конечно, это произойдет не раньше, чем она отработает затраты на свое задержание и депортацию плюс административный штраф. По ставке 7,5 фунтов в час это будет порядка 6000 часов общественных работ. В графстве Мак-Доннелл всегда не хватает рабочих рук. Три-четыре года, при нормальном графике – и, если здоровье не подведет, она отправится восвояси.

Мои кулаки сжались, но я сдерживался.

– Лайонелл, с его несдержанным диким нравом, наверняка наделает много глупостей, неистовствуя из-за судьбы своей партнерши и их ребенка. Совершая неосторожные поступки, рано или поздно он ошибется и выведет нас на своих друзей. Тогда их и возьмут.

Она пожала плечами.

– Конечно, он мог бы поступить и иначе. Мог бы сделать мудрый и дальновидный выбор, который помог бы вытащить из неприятностей и его самого, и даже его жену. Учитывая компанию, в которую он попал, он мог бы стать для нас ценным источником информации. Но Лайонелл, судя по его биографии, не склонен принимать мудрых и взвешенных решений. Разве что кто-то, кому он доверяет, объяснит ему, что к чему.

Убедившись, что намек понят, она добавила:

– Что до вас, то есть достаточно фактов, чтобы открыть очередное дело по факту пособничества нелегальной миграции Лайонелла. Для того чтобы раскрыть это дело, достаточно провести сканирование вашего сознания. Вы, конечно, можете попробовать отказаться, сославшись на право не свидетельствовать против себя, и надеясь, что вас не подвергнут сканированию принудительно, так как преступление не считается особо тяжким. Но не стоит забывать, что принудительное сканирование также возможно, независимо от тяжести преступления, если оно необходимо в целях общественной безопасности. Мне достаточно всего лишь предоставить информацию, что нелегал, миграции которого вы способствовали, подозревается в причастности к деятельности Сопротивления – и принудительное сканирование вам обеспечено. А дальше – от 3 до 7 лет за пособничество нелегальной миграции… либо, с чем черт не шутит, может и до 20 лет за пособничество терроризму.

Она отогнула безымянный палец.

– Рине Кейдж, оказавшей сопротивление сотрудникам полиции Сиднея при задержании, может быть предъявлена серьезная статья, которая тянет на 5 – 10 лет тюрьмы. Как пойдет ее дело – предсказать трудно. Сами знаете, полиция часто спускает подобные вещи на тормозах. Особенно своим бывшим коллегам. Но, если они будут чувствовать у себя за спиной наше присутствие, то очень сомневаюсь, что у них хватит на такое смелости.

Мизинец отогнулся последним.

– Довольно мелко, но приходится упомянуть и о некоем животном с поддельными печатями о регистрации. Лично я – убеждённый противник умерщвления живых существ, я даже никогда не употребляла в пищу их плоть. Но этот зверь, безусловно, должен быть конфискован и усыплен, ибо так велит закон. А если докажут, что вы сами подделали печати, а не купили его таким по незнанию – получите штраф в 30 000 фунтов. Или 2-летний срок в довесок ко всему, что было перечислено выше. Эта неприятность едва ли ухудшит ваше и без того плачевное положение.

Продемонстрировав мне полностью раскрытую ладонь, Миллер заключила:

– В общем, проблем у вас многовато. Так что вам весьма сложно будет дальше наслаждаться беззаботной жизнью на свободе. Впрочем, это, наверное, не слишком вас расстраивает. Что вас тут держит, в конце концов? Работы у вас нет. С вашим «предпринимательством» после сегодняшнего точно будет покончено. Да и на личном фронте ваши дела не очень успешны, не так ли?

При этих словах я не смог-таки удержать на своем лице деланно скучающую мину и поднял на нее тяжелый взгляд.

– Мне мало дела до вашей личной жизни, Войцеховский, – заверила она, но тут же опровергла себя: – Но, слушая ваши неловкие объяснения с Лаурой Фламини, я просто поразилась, как много может себе навоображать человек, пребывая в плену греховных страстей и животных инстинктов. А ведь эта особа знакома мне не понаслышке. Вы, вероятно, не знаете, но во время войны я была одним из основных обвинителей по делам о государственной измене, дезертирстве и коллаборационизме. Эти преступления, достойные величайшего осуждения и презрения, требовали особо жесткого и быстрого реагирования, без любых проволочек. И я его обеспечивала. В «урожайные» 90–92 года я припирала к стенке врагов государства целыми пачками. В 92-ом Протектор лично наградил меня за это медалью Почета.

Предавшись воспоминаниям, она продолжила:

– Так вот, я помню эту Фламини еще соплячкой-практиканткой, которая помогала одному старому жулику по фамилии Жерар «отмазывать» диверсантов, саботажников и коммунистов. Они все сели за решетку, как того и заслуживали – я не дала ни одной осечки. Но ее я запомнила. Не потому, что она чем-то примечательна или интересна. Просто этот тип личностей всегда вызывал у меня сильнейшее омерзение. Разбалованная и растленная с детства «панночка» с извращенной системой ценностей, уверенная, что ее семейные связи всегда оградят ее от всех рисков и опасностей. Решила поиграть в правозащитницу, не задумываясь, что подыгрывает людям, наносящим прямой и реальный вред государству, настоящим врагам, которые желали бы видеть все Содружество в руинах и в огне. Помню, она все время сидела в суде позади своего патрона, съежившись, с глазами, опущенными в пол. Я смотрела на нее, но она никогда не смотрела в ответ. Тряслась от стыда и страха. Ее нынешние попытки изображать из себя сильную личность смешат меня. Я всегда умела отличить сильных личностей от слабых. Я сама – сильная. А она – всего лишь капризная девица без внутреннего стержня, для которой жизнь – это театр.

Она смотрела на меня изучающе. Я надеялся, что на моем лице по-прежнему не дрожит ни один мускул.

– На нее есть обширный файл. Не удивительно, учитывая ее семейные связи. В этом файле, правда, нет ничего действительно серьезного. Она сама никогда не принимала никаких решений. Всегда была всего лишь смазливой куклой, которую изготовила для себя ее не менее избалованная и развращенная мать, заплатив генетикам три миллиона фунтов на исполнение своих капризов. Но вот всяческих мерзостей – там, конечно полно. Как и полагается представителям сиднейской богемы. Вряд ли стоит говорить о ее подростковом лесбийском романе с Эмилией Вонг, ныне, кстати, высокопоставленной сотрудницей «Андромеды», которая, как и я, входит в общество Менса. Информация об этой похабщине и так уже давно просочилась в Сеть. Не удивит вас и информация о ее связях с Эдвардом Грантом.

Громким щелчком пальцев Миллер спроецировала на воздух дисплей, на котором начала проигрываться видеозапись. Запись велась, видимо, скрытой камерой, в поле обзора которой, посреди весьма обширной спальни, стояла огромная кровать под балдахином, устланная белыми простынями. На записи можно было видеть, как Эдвард Грант, с растрепанными волосами и в расстегнутой на груди рубашке, покрасневший, с властным суровым лицом, совсем непохожим на его обычную улыбочку, остервенело долбит в позе «по-собачьи» поставленную раком девушку, крепко держа её рукой за шею, и время от времени с немалой силой шлепает её по ягодицам. Стройная девушка, которая была привязана шелковыми веревками к оголовью кровати, уперлась лицом в подушку, так что короткие тёмные волосы закрывали лицо и издавала сдавленные стоны. На нежно-белой коже её ягодиц от сильных шлепков остались яркие красные пятна.

Избегая смотреть на дисплей, и следя за выражением моего лица, прокурор продолжила:

– Камеру установили не спецслужбы, а сам Грант. Как и многие представители нашей бизнес-«элиты», это редкий извращенец, на котором негде клейма ставить, любитель домашнего порно и БДСМ. Ему едва удалось замять истории с жалобами нескольких его бывших секретарш и референток. Они в целом не против были использовать свое тело, чтобы снискать расположение босса и сделать карьеру. Но не ожидали, что он захочет пользовать их намного жёстче, чем эти недалекие проститутки рассчитывали. А вот Фламини, как вы сами можете видеть, это вполне устраивает.

Она поморщилась, и спросила, по-прежнему не глядя на экран:

– Вы достаточно увидели? Тогда я выключу это. Не могу преодолеть отвращение, когда сталкиваюсь с подобным.

Миллер покачала головой с неподдельной искренностью, которая выдавала в ней убежденную антисексуалку.

– Мне не дано понять, как люди позволяют, чтобы им овладевали столь низменные чувства, превращающие их в животных, и почему наше общество делает так мало для того, чтобы обуздать эти вредные и опасные инстинкты. Они совершенно не обязательны для воспроизведения потомства. Могу это сказать как человек, никогда не опускавшийся до такой мерзости, но при этом выносивший, родивший и успешно воспитавший дочь, которой недавно исполнилось 17. При этом эти атавистические пережитки прошлого разлагают основные моральные устои, подрывают семейные ценности, провоцируют бессмысленные конфликты, снижают производительность труда…

Анна вдруг взглянула в свой блокнот и поправилась:

– Впрочем, вряд ли вы придерживаетесь таких же взглядов, как я. Если судить по вашей биографии, вы невысоко оценили уроки благочестия, которые дали вам в «Вознесении», и тоже своих инстинктов никогда не сдерживали. На первый взгляд даже удивительно, что две личности со столь невысокой нравственностью, повстречавшись, воздержались от того, чтобы придаться своему излюбленному занятию. Хотя, на самом деле ничего удивительного здесь нет. Для бездуховной связи важны лишь внешние, материальные атрибуты. А они у вас, как вы сами понимаете, не на высоте.

Я устало вздохнул и поинтересовался ровным голосом:

– Какая цель этого всего? Вывести меня из равновесия? Спровоцировать на агрессию? Не выйдет. Давайте наконец к сути.

Прокурор пожала плечами, мол, не имеет ничего против.

– Все ведь банально просто, не так ли? Соответствует классическим канонам терроризма, которые вы, как вижу, хорошо постигли, пока с ним «боролись». Итак, у вас есть заложники. Вы их уже перечислили: это ряд людей, кто-то из которых мне дорог, а кто-то – вообще не имеет ко мне никакого отношения, и даже мой пес. И у вас есть ко мне требования, которые вы все никак не собираетесь прямо озвучить. Я должен убедить Джерома, чтобы он стал вашим информатором в сети Сопротивления? Или, может, я должен сам втереться к ним в доверие и стать информатором? Что еще? Саботировать работу НСОК? Информировать вас о ней? Или, может, сделать организацию слепым орудием в ваших руках? Вы, небось, жалеете, что стали свидетелем того, как окончились, не начавшись, мои отношения с Лаурой Фламини. А так бы было выставлено еще одно требование – поддерживать с ней дружбу и выуживать информацию относительно ее отца и планов объединенной оппозиции. Я ничего не забыл? Ах, да, самое главное. Отдать себя в лапы Чхона, чтобы он дальше ставил на мне свои эксперименты – это условие вы поставите сразу, или прибережете на закуску и предложите в конце в качестве «альтернативы»?

Миллер смотрела на меня очень пристально.

– Я не знаю, кто такой «Чхон», о котором вы говорите.

– Ну да, а как же.

– Что до остального – я поняла, как вы видите свое возможное сотрудничество со следствием. И некоторые из ваших идей звучат весьма здраво. А именно первая и вторая. Ваш «носок» никого не интересует. А вот ячейка Сопротивления – другое дело.

Прокурор сосредоточенно и задумчиво посмотрела в сторону, а затем молвила:

– Вы, наверное, думаете, что знаете, или догадываетесь, что такое «Сопротивление», благодаря своим друзьям. Но на самом деле вы даже не представляете себе, с чем имеете дело. Мало кто в обществе понимает беспрецедентную степень этой угрозы и сложность борьбы с ней. Будь у них какой-то центр, сердце – мы давно бы вырвали его. Но его нет. Они подобны раку, пустившему в организме метастазы. Тысячи автономных ячеек по всему миру. Большинство из них имеет связь лишь с парой «соседних», а о работе остальных не имеют ни малейшего понятия. Их не связывает ничего, кроме общей идеи, и лидера – человека по прозвищу Фримэн, которого, как я начинаю подозревать, не существует. И никогда не существовало. Это всего лишь символ. Ликвидация отдельных ячеек ничего не меняет. Вместо них тут же появляются новые – словно головы у гидры. Огромные ресурсы брошены на то, чтобы справиться с ними – а они становятся только сильнее.

Посмотрев мне в глаза, она произнесла:

– На совести людей, причисляющих себя к адептам Сопротивления – тысячи жизней ни в чем не повинных людей. Похищения, пытки и убийства. Захват заложников. Взрывы бомб. Распыление опасных веществ в общественных местах. Они сеют среди людей страх. А потом еще и обвиняют спецслужбы в том, что сами совершили. Очень много некрепких умом и убеждениями людей, в том числе молодежи, подростков, главным образом из неблагополучных семей, а также из среды нелегальных иммигрантов, купились на их дешевую риторику о всемирной революции, равенстве и братстве. Стоит за всем этим, конечно же, Евразийский Союз. Вы сами должны понимать, что без мощной подпитки с их стороны такая обширная сеть не могла бы существовать. После того как евразийцы утратили превосходство в космосе и тем самым навсегда потеряли возможность выиграть глобальное цивилизационное противостояние грубым военным путём, они сделали основную ставку на то, чтобы развалить Содружество наций изнутри. Их новый лидер, Бингвен Фэн, умнее предшественников. Он очень удачно сумел использовать конфликт между официальной властью и представителями большого бизнеса, так называемым Консорциумом. Убедил олигархов, что Союз, мол, готов к экономической либерализации и не является для них смертельной угрозой, как те считали прежде. В результате циничные дельцы начали подыгрывать ему, вливая дополнительные огромные ресурсы в дестабилизацию обстановки на просторах Содружества, приводящую к усилению мятежных настроений, и, соответственно – движения Сопротивления, находящегося на острие протестов. Возможно, со стороны олигархов это всего лишь интриги, эдакий извращённый способ торгов с Протектором. Но, что бы ни было у них на уме, факт остается фактом – они вырастили и откормили гидру, которую они едва ли сами контролируют.

В моей голове вдруг всплыл отрывок из моего разговора с Лейлой Аль Кадри, случившийся больше чем полтора месяца назад: «Я буду пользоваться каждой их слабиной. Буду обращать себе на пользу их внутренние склоки и противоречия. Кто-то из них попытается использовать меня? Пусть думают, что используют. А я буду использовать их, чтобы становиться сильнее. И в конце их будет ждать большой сюрприз».

– Сложно оценить, насколько важной является именно та ячейка Сопротивления, с которой вы соприкоснулись. Мы мало о ней знаем. Но я не склонна недооценивать ее значение. Так что сотрудничество, о котором вы упомянули, будет полезным и ценным для меня. И для вас – да, тоже. Вы совершенно правы – оно действительно могло бы повлиять на судьбу упомянутых вами лиц. Вы напрасно считаете, что ваши неуместные сравнения моей работы с «терроризмом» должны меня смутить. Как добросовестный прокурор, я нацелена на то, чтобы все без исключения преступники понесли заслуженное наказание. Но я не позволяю своему перфекционизму затуманивать взор и понижать эффективность моей работы. Как бывший правоохранитель, вы знаете – в правоохранительной деятельности важна расстановка приоритетов. Иногда приходится пренебрегать менее значительными правонарушениями, чтобы эффективно бороться с наиболее опасными. Я признаю, что это бывает необходимым. Может быть, пойду на это и в вашем случае. Вот и все.

Я хмыкнул.

– А что, если я скажу – «нет»? – прямо спросил я.

– Это ваше дело, – спокойно ответила Анна, сощурившись. – Вариантов как минимум три. Можете продолжать делать, что делаете – и получите то, что заслуживаете. Можете не сомневаться, что получите быстро и сполна. Не хотите – можете попробовать скрыться, затаиться где-то. Может быть, у вас и выйдет. У всех, включая меня, хватает сейчас более важных проблем, чем выискивать крыс, которые забились в щели по всему миру. Можете понадеяться, что руки до этого дойдут нескоро, или даже никогда. Либо сделайте выбор, достойный человека, воспитывавшегося в «Вознесении». Никогда не поздно одуматься. Я не слишком сильно верю в людей. Таков удел прокурора, который имеет дело лишь с худшими проявлениями человеческой натуры. Но я – христианка. И я помню, что Библия говорит о покаянии. Когда-то и апостол Павел преследовал христиан. Но он все же обрел веру. Может быть, обретете и вы.

Я в ответ лишь горько усмехнулся. Самым странным в прокуроре Миллер было то, что она, в отличие от многих ее коллег, которых я повидал прежде, верила каждому слову, которое произносила. Не была внутренне испорченной. Именно ее неистовая и непоколебимая вера в свою правоту, сродни той, что была присуща инквизиторам, сжигающим людей на кострах, и делала ее особенно опасной – на порядок опаснее подлых крысенышей вроде Поля Торричелли или матерых интриганов вроде Роберта Ленца, которые не верили ни во что вообще. Потому что такие люди никогда не отступают. И всегда доводят свое дело до конца.

– У вас есть время, чтобы обдумать это, – закончила она. – Но его немного.

– Я могу быть свободен? – спросил я.

Она кивнула – и дверь за моей спиной открылась. Минуту спустя на моей голове снова был мешок. А час спустя я стоял на пустыре неподалеку от станции «Олимпия-Ист», глядя вслед удаляющемуся черному микроавтобусу, на котором меня доставили.

§ 16

Сделав несколько шагов в сторону от дороги, к одному из бетонных опорных столбов проходящей надо мной транспортной развязки, я прислонился к прохладному бетону спиной, закрыл глаза и глубоко выдохнул, выпустив накопившееся напряжение. Колени будто сами подогнулись, и ставшее ватным тело невольно сползло к подножью столба.