Текст книги "Новый мир. Книга 4: Правда (СИ)"

Автор книги: Владимир Забудский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 34 страниц)

Глава 7

§ 34

Я выдохнул, совершив первое отжимание. С кухни я слышал нервный, раздраженный голос Лауры, которая ругалась по телефону (должно быть, с матерью). Перед глазами был дисплей, транслирующий, в N-ный раз, запись шоу «Только правда», состоявшегося в пятницу, 30 сентября 2095 года. Как раз шла запись моей жизни, считанная прямо с моего мозга, похожая на артхаузное кино. Это было сложно объяснить, но я не мог воспринимать то, что видел сейчас на экране, как свое прошлое. После того как меня заставили пережить всё это заново, мозг запустил какую-то защитную реакцию, отторгнул все это на эмоциональном уровне – и, хоть память и логика никуда не делись, в глубине души мне казалось, что я смотрю на жизнь какого-то другого человека.

Я чувствовал себя так странно и паскудно, что это сложно было описать. Но по мере того, как кровь в венах разгонялась, давящий на меня груз начинал казаться чуть-чуть менее тяжелым. Я успел выполнить 92 отжимания на кулаках, прежде чем в комнату зашла, устало опершись о стену, Лаура.

– Может быть, хватит уже это пересматривать? – спросила она устало, кивнув на экран.

Она старалась говорить спокойно. Но в ее голосе чувствовалось раздражение. Скорее всего, отголосок ссоры с матерью.

– Как скажешь, – прошептал я, через силы выполняя последние отжимания, оставшиеся до сотни.

Затем – перевернулся на спину.

– Я не верю, что это моя жизнь, – прошептал я, переведя взгляд на экран.

– Да, Дима, я знаю, – кивнула Лаура.

Её взгляд тоже пополз на экран. Там как раз виднелась она – обнажённая, с румянцем на щеках от возбуждения – такая, какой видел её я, когда мы занимались любовью – здесь же, в этой квартире. Лаура закусила губу и поморщилась, глядя на эти кадры, которые видел весь мир.

– Мать еще не видела этого, – прошептала она расстроенно.

Скандал планетарного масштаба, разразившийся на шоу, на которое Жозефина Фламини с таким трудом протолкнула свою дочь, надеясь, что пару пикантных подробностей из ее жизни и жизни ее импозантного будущего зятя лишь добавят ей популярности, стал очень тяжелым ударом для светской львицы.

– Мне очень жаль, что с ней так вышло, – произнес я, видя, что Лаура искренне переживает.

– Мы должны были ожидать этого, – вздохнула та. – Знаешь, ей уже лучше. Истерика уже позади, она написалась успокоительных. Сказала мне, что Гоффман звонил ей снова и извинился за свою первоначальную вспышку. Сказал, мол, что его шоу никогда еще не смотрели столько людей, что там никогда еще не поднимались столь важные и серьезные темы. Так что он, как журналист, мол, должен быть благодарен ей за этот шанс.

Лаура презрительно прыснула.

– Барри – такой же, как все шоумены! Обоссался от страху и забился в дальнюю щель, когда такое произошло у него в эфире. А как отошел немного – сменил подгузники, обновил макияж, и теперь пробует строить из себя крутого журналюгу, который, мол, не боится резать правду-матку.

Я продолжал молчать, и она продолжила:

– Так что маман больше не винит меня в том, что я подставила ее. Но у нее теперь другая мулька.

Девушка тяжело вздохнула, и раздраженно сымитировала голос матери:

– «Пташенька, пожалуйста, скажи мне только одно – скажи, что это твой отец всё придумал, что это он попросил тебя привести в студию этого страшного человека вместо Эдди. Это ведь всё просто политика, правда?»

Она издала звук, похожий на рычание, выражающий крайнюю степень недовольства мещанским поведением матери, и рассерженно топнула ногой. Потом – перевела взгляд на меня.

– Как ты?

– В порядке.

– Дима, тебе прописали антидепрессанты. И сказали, что в таких ситуациях они необходимы.

– Ты ведь знаешь, я не принимаю ничего подобного.

– Знаю. Знаю и уважаю это. Но сейчас слишком непростое время, чтобы ты мог позволить себе быть не в форме. Ты точно в порядке?

– Не беспокойся, я в порядке. Физическая зарядка мне здорово помогает.

Я вздохнул, и, всё ещё лежа на спине, начал качать пресс. Лаура в это время стояла, прислонившись к стене, и смотрела в потолок.

– Я до сих пор не верю в то, что это произошло в реальности. Что ты действительно это сделал.

Я сделал еще с десяток скручиваний, разгоняющих кровь, прежде чем пропыхтеть:

– Жалеешь, что согласилась?

Она неуверенно покачала головой.

– Мне очень страшно, Дима, – призналась она.

– Знаю. Мне тоже, – произнес я, не переставая делать упражнения.

Она какое-то время молчала. Затем наконец выдала:

– Тебе пора уже включить свой коммуникатор.

При одной мысли о том, что это означает, я поморщился.

– Мне нужно еще чуть-чуть времени, – взмолился я, продолжая упражнение.

– Скоро пройдут сутки с начала эфира. События за это время развивались быстро. Мы не можем больше на них не реагировать. Если, конечно, не хотим, чтобы кто-то другой все решил за нас.

Она сделала шаг ко мне, и, пока я продолжал качать пресс, включила запись видео из Интернета у меня перед глазами. Я неохотно перевел глаза на дисплей – и увидел сморщенное лицо 88-летней старухи Аманды Бэксхилл, которую свора журналистов застала в коридоре офиса Протектора в Канберре.

– Ах, касательно этого, – пробубнила старуха недовольно. – Скорее всего, это очередная провокация со стороны сил, которые стремятся расшатать обстановку.

– Вы считаете, что слепки воспоминаний Войцеховского – это фальшивка?! – бойко спросила одна из корреспонденток.

– Эта тема не настолько мне важна и интересна, чтобы я что-то там «считала», милочка. Но я не удивилась бы, если бы кое-что из показанного оказалось правдой. Этот наемник, если убрать его личные суждения, пропитанные неприязнью к Содружеству, говорил главным образом о произволе со стороны частных корпораций и подконтрольных им военизированных структур, который вполне может быть реален. Долгое время никто не заглядывал, что творится за их закрытыми дверями, никто их не контролировал. А значит, эти люди, лишенные каких-либо моральных ценностей и идеалов, творили все, что хотели. Очередное доказательство, что это было правильным решением со стороны Протектора – лишить наконец эти структуры их беспрецедентной власти и влияния.

– Правоохранительные органы будут расследовать это? – спросил кто-то из журналистов.

– Я считаю, что это должно быть расследовано. Но вмешиваться в расследование ни я, ни тем более Протектор не собираемся. У меня все. Спасибо.

Проследив за выражением моего лица, Лаура включила следующее видео:

– Это тебе тоже стоит увидеть.

На невысокой трибуне в зале для пресс-конференций, перед строго ограниченным, судя по тишине, контингентом журналистов, сидела, вместе с рядом других строгих людей в костюмах, специальный прокурор Анна Миллер собственной персоной. Вид у нее был непреклонно суров.

– Этот человек известен, – произнесла она со сдержанным негодованием. – Против него заведено несколько уголовных дел, в том числе касательно пособничества террористам из так называемого Сопротивления. Я виделась с ним – я, специальный прокурор III ранга, уполномоченная инициировать самое серьезное расследование – но не слышал ни одного из этих его внезапных откровений. Он не пожелал сотрудничать с нами в деле поимки своих друзей из Сопротивления. Отметился как один из вожаков банды, сформированной из отставных контрактников, которые участвовали в потасовках с полицией Сиднея. А затем нарушил условия своего освобождения под залог и незаконно покинул Содружество – между прочим, на частном самолете, вместе со своей любовницей, дочерью одного из так называемых «оппозиционеров». Отправился прямиком в Сент-Этьен, на вотчину Консорциума. И вот теперь он вдруг решает предстать жертвой гонений и несправедливости со стороны всего мира, попутно пытаясь очернить легитимную власть. Думаете, я в первый раз наблюдаю что-то подобное? Как вы сами-то считаете, есть ли вера его словам? Или это больше похоже на очередную провокацию?

– Но ведь есть слепок его сознания, сделанный компьютером, – заметил кто-то из журналистов.

– Ой, да бросьте. Я не знаю, как работает машина Барри Гоффмана, откуда были взяты эти картины. Может, нарисованы каким-то сценаристом. Дамы и господа, вы сейчас говорите о развлекательном телешоу, на котором обычно перемалывают кости знаменитостям и копаются в их грязном белье! И о телеканале, который принадлежит, через пять – десять колен, все тому же Консорциуму. И вы предлагаете мне рассматривать показанное там в качестве серьезных доказательств?

На этот раз дисциплинированные журналисты, принадлежащие к наиболее лояльным СМИ, которых допускали на брифинги в СБС, не решились с ней спорить.

– Войцеховский наверняка слышит меня сейчас. И если этот человек так храбр и так сильно борется за правду, как он пытается показать, то пусть он не прячется под юбкой у Лауры Фламини. Пусть прибудет ко мне и лично и ответит за свои слова под присягой. Мы просканируем его мозг на нашей машине. Настоящей. И если мы правда увидим там всё то, что было показано в этом шоу – я клянусь честью своего мундира, что будет немедленно начато расследование, столь же серьёзное, как и все, которые я когда-либо проводила. А до тех пор – я считаю, что этот человек не заслуживает того внимания, которое ему сейчас уделяется.

Лаура скривила губы, передразнив Миллер.

– Надо же, как раскудахталась! Я не удивлена. Это – единственная худо-бедно разумная тактика, которой она может придерживаться в такой ситуации. Она прекрасно понимает, что ты не идиот, чтобы добровольно отдать себя в ее лапы. Так что будет выставлять тебя как лжеца и провокатора, под тем предлогом, что ты, мол, не решаешься дать те же показания официально.

Я продолжал пыхтеть, качая пресс. Лаура смотрела на меня с задумчивым выражением лица, будто размышляла, стоит ли сказать мне еще кое-что, или как мне это «кое-что» подать.

– Ты меня вообще слышишь?

– Да, – закончив упражнение, произнес я, тяжело дыша, и вытер со лба пот: – Мне нужен холодный душ. А потом мы с тобой все обсудим. Лады?

Я вышел из душа минут пятнадцать спустя. Она сидела за столом около эркера, глядя за окно. Хотя для нас окно было прозрачным, снаружи оно выглядело полностью затемненным – и это было помехой для папарацци, которые, вполне возможно, ошивались поблизости, норовя сделать удачный кадр с героями вчерашнего шоу.

При моем появлении Лаура пробежалась по мне взглядом, но ничего не сказала.

– Скажи мне то, что думаешь, – предложил я.

– Я думаю слишком о многом, – буркнула она.

– Тогда я задам вопрос, который меня беспокоит.

Она подняла брови.

– Всё больше не может быть так, как раньше. После того, что ты увидела. Не так ли?

– Нет, – покачала она головой, и тут же поправилась: – В смысле – и да, и нет.

– Я сам многое понял, увидев всё это – всё вместе, и как бы со стороны. Это очень хорошо помогает разложить все по полочкам. Увидеть полную картину.

Она смотрела на меня пристально, улавливая каждое слово.

– Я не могу просить тебя, чтобы ты забыла это, Лори. Или чтобы ты это приняла. Это – чудовищно. Я знаю, что ты будешь думать об этом теперь всегда, находясь со мной в одной комнате, или в одной постели. Это ведь так, правда?

На ее глазах едва не выступили слезы.

– Нет! – пробормотала она с отчаянным упрямством.

Я нервно облизнул губу. Посмотрел за окно.

– После того, что я сделал, я не заслуживаю того, чтобы жить. Я это понимаю.

– Да неправда все это! Неправда! – взревела она.

Я не успел опомниться, как она уже была у меня в объятиях и плакала, положив голову мне на грудь. Я обнял ее так нежно и одновременно так крепко, как только мог, и закрыл глаза, в уголках которых тоже блеснули слезы.

– Ты ни в чем не виноват, – прошептала она. – Эти подонки сделали все это с тобой. Если и есть кто-то, кто не заслуживает жить – то это они! Такие, как этот Чхон!

– Я должен был противиться им сильнее.

– Ты ничего не мог сделать. Прекрати наконец себя обвинять!

Мы долго простояли обнявшись. Ничего больше не говорили.

– Я боюсь, что разрушил твою жизнь, Лаура, – прошептал я наконец расстроенно.

– Может быть, и разрушил. Старую. Но я об этом не жалею. Теперь у меня есть нечто большее.

Не переставая обнимать её, я тоскливо посмотрел в окно.

– Я не могу поверить в то, что я провел тут почти сутки, и я до сих пор жив, до сих пор на свободе. Я вообще не думал, что я выйду из той студии.

– В какой-то момент и я так думала. Но твой план сработал.

– Да не было у меня никакого плана, – покачал головой я. – Это было безумие.

– Это безумие сработало, Дима.

Она какое-то время молчала, раздумывая о чем-то.

– Питер был бы рад. Ведь это то, что он хотел сделать, – молвил я.

– Гораздо больше. Такого еще не делал никто в современной истории. Ты должен увидеть все это, Дима. Должен увидеть последствия того, что сделал. Принять их. И принять нового себя.

– Я остался тем же, кем был. И мир, похоже, тоже не особо изменился. Ты ведь уже дала послушать мне Бэксхилл и Миллер. По их реакции не похоже, чтобы мои слова что-то изменили.

– Если ты сделал такой вывод из их речей, ты явно не умеешь читать между строк. Да и кого вообще заботят эти курицы?! Тебя посмотрели в прямом эфире 120 миллионов человек. Еще около 100 миллионов – в записи. И поверь мне – ни один из них не забудет увиденного. У многих из них картина мира перевернулась. Ты стал одним из самых известных людей на Земле. О тебе говорят и думают самые влиятельные люди в мире. Ты – больше не пешка.

Некоторое время мы молчали.

– Мой папа приехал, – наконец произнесла Лаура.

Я поднял на нее вопросительный взгляд.

– Он приехал специально из-за нас. Нам нужно с ним встретиться. Нам обоим.

– Когда? – тупо спросил я.

– Примерно через час.

От неожиданности я резко выдохнул.

– Ого. Не уверен, что я к этому готов…

– Мы – в очень непростом положении, Дима, – непоколебимо покачала головой Лаура. – То, что ты вчера сказал и показал – это мало кому понравилось. Я знаю, что ты так и хотел. Что ты хочешь оставаться политически нейтральным, не хочешь позволять никому использовать себя. Но нам нужны союзники. Без них мы обречены. Если мы станем персонами нон-грата в Сент-Этьене, то куда нам тогда податься? Прямиком в лапы к Анне Миллер?

На это сложно было возразить.

– Мой отец – не новичок в таких играх. Мы не должны отказываться от его помощи.

– Да, ты права, – вынужден был согласиться я.

Удивительно, но даже в эти минуты предстоящая встреча вызывала у меня волнение не столько из-за её темы, столько из-за того, что мне предстоит встретиться с ее отцом – отцом девушки, чей секс со мной увидели недавно 220 миллионов человек.

– Так мне снова надевать костюм? – спросил я невинно. – Всё-таки встреча с сенатором.

Ещё минуту назад она вся была в напряжении. Но тут расслабилась и состроила мне рожицу.

– Не будь идиотом.

Разговор прервался долгим поцелуем.

– У нас ведь нет времени на?.. – переспросил я около минуты спустя.

– Найдётся, – решительно заявила она, толкнув меня в сторону дивана.

§ 35

Робер Фламини не разделял страсти своей дочери к минимализму. Прибыв в Сент-Этьен частным самолетом из Турина, где проходило совещание лидеров Альянса оппозиционных сил, сенатор занял «президентский люкс», занимающий пол-этажа в 5-звездочном отеле «Меридиан», расположенном на высотном аэростате, выполненном в серебристо-золотых цветах.

Фламини мог позволить себе эту роскошь. Перед тем как занять министерский пост, а затем стать сенатором, он был одним из ведущих архитекторов, а также старшим вице-президентом строительного гиганта «Нагано констракшн». Помимо солидного оклада, «сэнсэй» Хирохито Нагано платил своему топ-менеджеру за лояльность акциями компании. Перед тем как сесть в министерское кресло, он вынужден был, в соответствии с законом, продать свой пакет акций – и выручил за него больше 250 миллионов фунтов. Некоторые журналисты считали, что реальное его состояние значительно превышает эту цифру.

В холле фешенебельного отеля нас встретила у порога вышколенная администратор, и сразу провела к специальному прозрачному лифту – единственному, который позволял подняться в «президентский люкс». В лифт она вместе с нами не села. В лифте мы с Лаурой не говорили – наши взгляды приковала к себе панорама ночного Сент-Этьена, который лежал в тысяче футов под нами.

За дверью лифта, как и следовало ожидать, нас ждала охрана – белые мужчина и женщина, от тридцати до сорока лет, оба – в черных брючных костюмах. Хотя они выглядели достаточно прилично, чтобы не привлекать к себе внимание в людном месте, наметанным взглядом я определил, что оба опытны и неплохо подготовлены.

Судя по кивку, которому была удостоена Лаура, они были знакомы. Как и многие люди, опасающиеся за свою жизнь, Фламини, видимо, предпочитал доверенных, хорошо оплачиваемых телохранителей, которых не менял много лет.

– Прошу прощения, мэм, но нам придется подвергнуть вашего спутника проверке, – сказала женщина, обращаясь к Лауре.

– Всё в порядке, – ответил я раньше, чем она успела бы начать спорить.

Мужчина вежливо, но тщательно обыскал меня.

– Простите, сэр, но таковы правила, – произнес он по завершении.

– Прошу вас, проходите, – кивнула его напарница, закруглив неловкий момент.

В «президентском люксе», куда мы попали, было на вид никак не меньше трех тысяч квадратных футов. Панорамные окна открывали непревзойденный вид на город. Следом за Лаурой я прошел через гостиную к рабочему кабинету. В кабинете не горел верхний свет – лишь настольная лампа и переливчатое сияние от воздушного дисплея. Еще издали слышались звуки телеэфира. По мере приближении я утвердился в своей первоначальной догадке – это была запись шоу «Только правда». В красивом и просторном кабинете с дизайнерской деревянной мебелью царил первозданный порядок, показывающий, что гость отеля еще не успел здесь обжиться, а может, даже не собирался.

Робер Фламини сидел за столом, глядя на воздушный дисплей, на котором проигрывалась запись шоу. Это был человек невысокого роста (на вид примерно 5' 8") и среднего сложения, без лишнего веса, но и без признаков атлетизма. Он выглядел чуть младше своих реальных 63 лет. Но, в отличие от его бывшей супруги, это не была заслуга пластических хирургов. На гладко выбритом лице сенатора, которое виднелось в синеватом свечении дисплея, пролегло достаточно морщин, и их становилось лишь больше при просмотре этого видео. Каштановые волосы средней длинны были тронуты естественной сединой, и не подкрашены. Черты ромбовидного лица (широкие скулы и примерно равные по длине линии лба и челюсти, орлиный нос) казались интеллигентными и мягкими, хотя и с хитрецой. Близко посаженные глаза оливкового цвета были живыми и энергичными. На нем была свежевыглаженная светлая рубашка с запонками, без пиджака и без галстука. На столе перед ним стоял бокал, в котором плескался янтарного цвета напиток.

Когда мы зашли в кабинет, его глаза тут же поднялись на нас. По мне он прошелся осторожно, вскользь, почти без зрительного контакта, а затем взгляд сразу переместился на дочь. Хоть в этом взгляде и чувствовалась теплота, но был в нем и адресованный дочери немой вопрос. Я заметил, что Лаура опустила глаза. Вздохнув, ее отец нехотя отключил дисплей и, встав из-за стола, прошел нам навстречу.

– Рад тебя видеть, Лори, – сказал он, приобняв дочь.

Голос у сенатора выдался мягким, успокаивающим, однако без оттенка нерешительности – такой голос говорил о его владельце как о человеке, который привык добиваться своего умом и хитростью, а не грубой силой. Таким же оказалось и его рукопожатие – он не стремился продемонстрировать им физическое превосходство над оппонентом. Мои мозоли встретились с мягкой кожей, какая может быть у человека, не привыкшего к физическому труду.

– Робер, – представился он ровным голосом, наконец переведя на меня более внимательный взгляд.

– Димитрис.

Я ответил ему столь же прямым взглядом, однако постарался, чтобы в нем не чувствовалось вызова или агрессии.

– В отеле нашелся неплохой довоенный арманьяк. Не угоститесь? – спросил он.

– Спасибо большое, но я не пью алкоголя.

– О, тогда угощайтесь водичкой. Вон там, на журнальном столике. Лори, тебе я могу предложить вина.

– Спасибо, папа, не стоит. Я в последнее время и так пью чаще, чем стоило бы.

– Что ж, тогда располагайтесь, – сделал он широкий жест в сторону мягких диванчиков и кресел в углу кабинета.

После того как мы присели, он прямо спросил:

– Ну и чья же это была идея?

Я был несколько огорошен тем, как неожиданно он перешел от арманьяка к делу, так что Лаура сориентировалась с ответом быстрее.

– Наша общая.

Сенатор вздохнул и с легким укором посмотрел на дочь.

– Лори, ты – взрослая, самодостаточная личность. Ты давно уже сама себе на уме, не спрашиваешь моих советов по поводу каждого своего решения. И я это очень уважаю. Но в данной ситуации, если честно, ты умудрилась меня удивить. До сих пор не могу понять, почему ты не посоветовалась со мной. Неужели ты сомневаешься, что я желаю тебе лишь добра?

– Я не сомневаюсь в этом, пап. Поэтому мне несложно было предвидеть, каким был бы твой совет. Но в этой ситуации я всё равно не последовала бы ему.

Ее отец покачал головой. Его лицо сделалось озабоченным.

– Лори, я расстроен тем, как легкомысленно звучат эти твои слова.

Лаура вздохнула, и открыла было рот, чтобы начать объяснения, но отец перебил ее мягким, но настойчивым движением руки. Я удивился тому, какое сильное действие возымел этот жест на ее непокорный характер – отец явно умел найти к ней подход.

– Я уверен, что ты понимаешь – то, что вы сделали вчера, не идёт ни в какое сравнение со всем, что ты творила раньше. Ты ведь знаешь, Лори – твоя мать всегда была против твоей правозащитной деятельности, тогда как я – принял этот твой выбор, и всегда тебя поддерживал. Точно так же я никогда не стремился навязать тебе свои взгляды в вопросе выбора спутника по жизни. Эдвард Грант – приятный и успешный молодой человек. Но я вовсе не испытывал по поводу его такого щенячьего восторга, как твоя мать. И легко пережил бы, что ты выбрала себе кого-то другого. Пусть даже этот «кто-то» не так хорошо смотрелся бы на обложке глянцевого журнала. Ты ведь знаешь, я никогда не был ханжой. Но то, что случилось вчера, меня просто шокировало. Мне казалось, что я очень хорошо тебя знаю…

– Пап, прошу, не надо. Сделано то, что сделано, – не без смущения, но твердо отрезала Лаура.

Робер Фламини тяжело вздохнул.

– Ну и чего вы рассчитывали этим добиться? – спросил он, на этот раз удостоив взглядом нас обоих.

– Справедливости, – ответил я.

Теперь сенатор смотрел только на меня. Наши взгляды осторожно скрестились.

– По тебе сразу видно, Димитрис, что ты из людей, которые совершают поступки, не задумываясь о последствиях, и не слишком сильно ценят свою жизнь, – проговорил он очень тихо и ровно, без конфликтных интонаций, но я все же ощутил себя под нажимом. – Лично я, не скрою, к таким людям не принадлежу, но уважаю многие их поступки, а некоторыми могу даже восхищаться. Может быть, так было бы и в твоем случае. Если бы не одно «но». Если бы не жизнь и судьба моей дочери, которые были поставлены на кон в твоей игре.

– Пап, прекрати! – тут же завелась Лаура.

– Почему я должен прекращать? – сдержанно переспросил он, и перевел на нее вопросительный взгляд. – Ты считаешь, Лори, что этот мужчина – любит тебя? Если так, то как ты объяснишь, что он подверг тебя такой опасности?

– Он никогда бы не сделал этого, если бы я не была на это согласна!

– Когда ты любишь человека, то бережешь его, – категорически не согласившись с такой оценкой, покачал головой сенатор. – Даже если он сам себя не бережет.

Пришел мой черед вздохнуть. В его словах, хоть они и казались жесткими, была, безусловно, большая доля истины. И эти слова из уст отца звучали вполне оправданно и справедливо.

– Я прошу прощения, Робер, за то, что я сделал, – произнес я искренне. – Я не имел права втягивать в это вашу дочь.

– Так и есть, – охотно согласился сенатор Прежде чем Лаура успела бы вставить хоть слово. – И я скажу больше. Прошение о прощении ничего в этой ситуации не изменит. Мы же взрослые люди. Ты использовал мою дочь, а косвенно – меня и ее мать, из-за которых она имеет публичную известность, чтобы добиться своих целей. Не важно, насколько справедливых и благородных. И теперь ты имеешь дело с последствиями. Если ты любишь мою дочь, то у тебя должен быть план, как защитить ее. Скажи мне – есть у тебя такой план?

– Пап, ну хватит! – наконец вмешалась в разговор Лаура. – А ты сам не подверг ли меня опасности, когда стал на сторону Элмора?! Ордер на твой арест еще не выдан?

– Это сравнение – не уместно, Лори, – твердо возразил ее отец, не поддавшись на попытку придать беседе эмоциональный оттенок. – За каждым моим поступком стоит логика, стоят расчеты. В мире сейчас происходит глобальное противостояние. Наступил момент, когда пришлось выбирать, на чьей я стороне. И я выбрал определенную стратегию, взвесив все «за» и «против». Ты прекрасно знаешь, что у меня есть убеждения. Но если бы речь шла об одних лишь голых убеждениях, если бы я не верил, что мой выбор, вдобавок к тому, что он правилен, также мудр и он оправдает себя – не думаю, что я сделал бы его.

– Значит, ты думаешь, Консорциум победит Протектора? – прямо спросила Лаура.

– Милая, я надеялся, что я достаточно многому тебя научил, чтобы ты не задавала таких глупых вопросов, – покровительственным тоном ответил ей отец. – Это не партия в шахматы, в которой обязательно побеждают черные или белые. Здесь все гораздо, гораздо сложнее. Возможны тысячи вариантов развития событий. Но это противостояние, так или иначе, завершится. И я полагаю, что интересы широкого фронта сил, которые не согласны с нынешней политикой Протектора, будут соблюдены. Однако это вовсе не значит, что те или иные люди, особенно недальновидные и импульсивные, не станут жертвами этого противостояния.

– Знаешь, пап, – проговорила в ответ его дочь, судя по всему, несколько уязвленная его менторским тоном. – Мне всегда нравилось, как ты можешь разложить все по полочкам и хорошо просчитать. Но сейчас, когда я слышу это от тебя, меня аж передергивает. Интриги, заговоры, передел власти и влияния. Господи! Ты видел вчерашнее шоу? Ты видел все эти ужасы, что пережил Димитрис?! Это не имеет никакого отношения к вашим играм!

– А вот и ошибаешься. Все имеет к ним отношение, – невозмутимо покачал головой он.

Переведя на меня взгляд, он сказал:

– Ты назвал вчера много имен и фактов, Димитрис. Но все эти люди, в которых ты видишь корень вселенского зла – Окифора, Браун, Гаррисон, и этот твой таинственный генерал Чхон, если такой человек вообще существует – это не игроки высшего уровня. В масштабах большой политики это пешки.

– Да, я это понимаю, – кивнул я спокойно.

– И знаешь, что происходит сейчас? – полюбопытствовал он, с интересом глядя на меня.

– Знаю. Каждая из сторон большой игры пытается использовать мои разоблачения себе на пользу.

Сенатор вопросительно поднял брови, мол, и что дальше?

– Именно на это я и рассчитывал, – добавил я, и пояснил: – У меня нет далеко идущих глобальных планов, как у вас, Робер. Сильные мира сего – Протектор, главы Консорциума, лидеры оппозиции – очень далеки от меня. Я не знаю, кто из них прав, а кто лжет (а точнее кто лжет больше), кто больше достоин быть у руля. В конце концов, я всего лишь простой человек со средним уровнем интеллекта. Многих вещей я просто не знаю и не понимаю. Все, чего я хочу – чтобы реальные преступники, совершавшие реальные преступления на моих глазах, были наказаны, а имя невиновных людей, которые заплатили за их грехи, было очищено. Это – мое требование к обществу. И мне все равно, кто возьмется его выполнить.

– О, сколько идеализма, – фыркнул Робер, не отдав должного моей речи. – Но оставим это. Ты ведь сегодня говоришь не с трибуны. Давай опустимся на землю. Как ты думаешь, кто сейчас больше подходит на роль твоего союзника? Уоллес Патридж – руководящий спецслужбами, которые взяли тебя в оборот, пославший в Сидней войска, которые в эти самые минуты готовятся задушить все протесты, включая и акцию твоих однополчан из НСОК? Или Райан Элмор, который сидит в тюрьме за преступление, которого не совершал, стремящийся лишить Патриджа его власти?

Я воздержался от ответа, но Фламини счел его очевидным, и продолжил:

– Но нет, думать об этом оказалось выше твоего достоинства. И в результате ты вывалил свою правду на голову миру – так, как вышло. И не подумал о том, что это окажется выгодно в первую очередь Патриджу. Ниточки, которые ведут от твоего «Железного Легиона» к нему, очень тонки, твои показания не дают возможность их распутать. А вот связь с Консорциумом – на поверхности. И все, чего ты реально добился – дал повод завести еще одно уголовное дело на наших союзников.

– Простите, сенатор, за ваших союзников, – не удержался я от нотки сарказма.

Лаура бросила на меня предостерегающий взгляд, призывая поумерить дерзость. Сенатор, какое-то время сверливший меня взглядом, покачал головой с оттенком разочарования.

– Знаешь, Димитрис, с такой поверхностной логикой – «все вокруг плохие, один я хороший» – я удивлён, как ты до сих пор не вступил в Сопротивление. Или прокурор Миллер права, и ты все-таки успел присоединиться к этому светлому братству мировых революционеров?

Я помнил о предостерегающем жесте Лауры. Но назидательный тон и оттенок насмешки в голосе ее отца задели меня, и я не удержался от очередной язвительной реплики:

– Сопротивление? А чей это проект? Ваш? Или Патриджа?

Робер еще какое-то время смотрел на меня. И в этот момент выражение его лица показалось мне удивительно похожим на выражение лица Роберта Ленца в те минуты, когда я говорил вещи, режущие ему слух. Затем он вздохнул и показательно отвернулся меня – с выражением, которое показывало, что со мной ему все понятно, и продолжать разговор он не видит смысла.

– Лори, как ты хочешь, чтобы я помог вам, если твой друг сам не хочет, чтобы я ему помог?

Я ожидал, что она начнёт оправдываться за мою дерзость. Но, к моему удивлению, ее ответ был так же колок, как и мои:

– Вообще-то я и не просила тебя о помощи. Ты сам приехал.

После слов, засвидетельствовавших, что и его дочь не стремится поддерживать разговор в той плоскости, в которой хотел он, сенатору потребовался хороший глоток арманьяка. Ароматный напиток, кажется, примирил его с действительностью. И он заговорил таким же ровным тоном, как с самого начала, вновь продемонстрировав свой талант удерживать лидерство в диалоге, делая в нем неожиданные для собеседника повороты.

– Вчера я был на совещании с лидерами объединенной оппозиции. А этой ночью у меня была прямая линия с «сэнсэем» Нагано, – произнёс он с обманчивой безмятежностью на лице, сделав вид, что не понимает, какое впечатление должна была произвести на нас информация о его личном разговоре с одним из самых влиятельных людей мира.