Текст книги "Тройная игра афериста (СИ)"

Автор книги: Владимир Круковер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)

Все это у меня получалось так складно, что сам во все поверил, совсем забыв, что намеревался отсидеться, немного, продать квартиру (паспорт Демьяныча еще в Красноярске перекочевал в мой карман; он потом сокрушался, что потерял его где-то),

О деньгах я пока не беспокоился. Остатки содержимого бумажника директора рынка лежали у меня в карманах. В валюте и дубовых там было что-то около 1200 баксов.

Мы обговорили еще какие-то мелочи, о том, что договор между нами следует заверить у нотариуса, о сумме расходов на содержание ребенка. И я, наконец, спохватился:

– Где же предмет нашего разговора, где бесенок этот?

– Ах, да, – зарокотала дамочка, – как же, как же. Действительно. Ну-ка, Маша, иди сюда.

И вошла в комнату пацанка, стриженная под ноль, будто после суда, в застиранном бумазейном трико, пузырями на коленках, тощая, нескладная, как щенок дога, пучеглазая, с большими ушами. Стояла она, косолапя ноги в старых кедах, стояла на шикарном паласе среди всего этого хрусталя, мебели стильной, смотрела исподлобья.

Елейным голоском заговорила мамаша:

– Что же ты, Машенька, опять старье напялила. Сколько раз я тебе говорила, что девочка должна хорошо и красиво одеваться! И я вижу, что ты опять под слушивала. Ну ладно, подойди к дяде, поздоровайся.

Девочка продолжала стоять молча и зло. И я почему-то смутился.

– Побегу, – сказал я, – вещи надо забрать из жамеры хранения, то, се. А завтра с утра займемся юридическими формальностями.

Я почти выбежал на лестницу. И пока спускался, перед глазами стояла девчонка, стояла посреди комнаты, трико на коленках светится, вздулось, кеды носками внутрь.

Формальности заняли два дня. У дамочки всюду оказались знакомые, мой зоновский «паспорт» подозрения не вызвал, так что на третий-день мы с девочкой проводили ее на самолет и вечером ехали в такси по ночной Москве домой.

Девочка сидела с шофером, а я на заднем сиденье смолил сигаретку, подставляя лицо сквозняку из окна. Передо мной болталась стриженная голова с большими ушами. Берет съехал на ухо, того и гляди, свалится. Я хотел. поправить, протянул руку, а девочка, не обернувшись, не видя моего жеста, вдруг дернулась, стукнулась лбом о ветровое стекло.

«Ну и шальная, – подумал я. – Били ее, что ли?» И отметил реакцию, как у зверя.

Ничего я не сказал, а руку опять протянул. Девочка повернулась, вернее сказать – извернулась и тяпнула меня зубами за палец. Долгие годы общения с собаками и психами выработали у меня привычку никогда в случае попытки укуса рук не отдергивать. Точно так же я поступил и сейчас. Даже вперед руку немного подал.Выплюнула девчонка палец, посмотрела своими зелеными буркалами, молчит.

– Берет хотел поправить, – сказал я. – Поправь сама.

Поправила, еще раз посмотрела на меня, а я палец платком перевязываю, до крови прокусила, чертовка Как раз мимо аптеки ехали. Я попросил шофера остановиться, сунул девчонке деньги:

– Сходи за йодом, надо прижечь, а то нагноится.

Взяла молча, пошла в аптеку. Сквозь стекло витрины было видно, как она чек продавцу протянула и пальцем указала. Вышла, в одном кулачке сдача, в другом – йод.

Я прижег палец, сморщился. Обратил внимание, что она подсматривает за мной, подмигнул. Она так резко отвернулась, что если бы у нее были косички, они хлестнули бы меня по лицу.

Возможно, скоро все это станет далеким воспоминанием. А может, и нет? И меньше всего я мог думать, что эта маленькая чертовка сыграет важную роль в моей жизни.

Первое же утро после отъезда ее матери началось с происшествия. Меня разбудил страшный грохот, я соскочил с кровати и не сразу понял, где нахожусь. Когда же понял – выскочил на кухню и увидел девчонкуу груды белых осколков. Она была в одних трусиках, таких же дешевых и застиранных, как трико, в кедах на босу ногу. Тощая, угловатая, больше похожая на деревянного человечка, она стояла в своей обычной позе: ступни носками внутрь, руки чуть согнуты в локтях, взгляд исподлобья.

– Не самый лучший способ будить, – сказал я грустно. – Впрочем, эту вазу ты правильно грохнула, я вчера чай пил и все боялся, что она мне на голову шлепнется.

Я вернулся в комнату и, теперь уже не спеша, по-хозяйски, осмотрел новое жилище. Комната большая, светлая, две кровати: одна деревянная – моя, вторая, почему-то двухспальная, девочки. Шкаф с детскими книгами, многие зачитаны. Письменный стол, торшер у моей кровати, бра – у нее в изголовье. Комод.

Я выворотил нутро комода. Две смены постельного белья для меня и для нее, куча платьев, колготок, брючек, кофточек, прочего барахла. Что ж она, дурочка, так плохо одевается? Из-за вредности? Кукла-чебурашка привлекла мое внимание, я рассеянно взял ее в руки.

– Положи! – сказала девчонка.

Я поднял голову. Она стояла в дверях и зло смотрела на меня. Голос у нее был резкий, каждое слово выговаривалось будто по отдельности.

– И пожалуйста, – равнодушно сказал я, кладя игрушку на место. – Жадина!

Мылся я с наслаждением, потом заправил постель. Когда она ушла на кухню, заглянул в комод. Чебурашки там уже не было. Я приподнял ее матрасик – Чебурашка лежал там.

– Не трогай, – сказали за моей спиной.

– Тогда заправляй постель сама, – ответил я невинно, – я думал, что ты не умеешь. Она, кажется, поверила. Но с места не тронулась, пока я не отошел. Она вообще старалась выдерживать между нами дистанцию.

Я сел в сторонке и смотрел, как она заправляет постель. Делала она это умело, но небрежно.

– Куда пойдем кушать? – спросил я.

Она ничего не ответила.

– Хочешь в ресторан?

Молчание.

– Тогда давай сходим в зоопарк, там и поедим на ходу пирожков, мороженого? Только оденься по-человечески, а то всех зверей напугаешь.

...В джинсовом костюмчике она выглядела приличней, но все равно походила на маленького уголовника.

А в зоопарке долго стояла около клетки с волками...

Прошло три дня. Я долго читал на кухне, потом лег, наконец. Не успел задремать, как меня начали теребить за плечо.

– Слушай, вставай, вставай скорей.

– Ну-у, – протянул я, – что случилось?

– Ну, вставай же, скорей вставай.

– Что случилось, в этом доме? – я с трудом сел и вытаращился на Машу. – Что случилось в этом доме, чадо?

– Надо ехать к волку. Скорей!

Я взглянул на часы. Пять утра.

– В такую рань зоопарк закрыт.

– Надо ехать. Надо. Скорей!

– Бог ты мой, – я начал одеваться. – Я понимаю, что волк вызвал тебя по сотовому телефону, но при чем тут я? Я не давал ему никаких обязательств и пакт дружбы не подписывал...

Я посмотрел на Машу и прервал свое шутливое бормотание. Одно то, что она снова была в своем уродливом трико, говорило о серьезности ее намерений. Я ведь с первого дня заметил в ней некую странность, что-то похожее на откровение юродивых. Иногда я только собирался что-то сказать, сделать, а она уже реагировала. Иногда мучительно страдала: от чего-то, происходящего за пределами моего сознания. В зоопарке звери при виде ее выходили из сонного транса и чуть ли не вступали с ней в беседу. Она же разговаривала с ними на каком-то птичьем языке и они ее, вроде, понимали.

Я думал обо всем этом сквозь дремоту, отрывочно и не заметил, как мы приехали, вышли из такси, а Маша уверенно, будто бывала тут сотни раз, провела меня по Красной Пресне, потом каким-то двором скользнула в щель железной ограды.

Я протиснулся за ней, а она уже почти бежала, дыхание ее не изменилось, что я отметил мельком, и вот она бежала уже, мелькая стертыми подошвами, дышала так же тихо и ровно, а я бежал за ней, стараясь делать это бесшумно, и тут она остановилась, я легонько налетел на нее, затормозил каблуками и заглянул через колючую макушку.

Под кустом лежал на боку волк. При виде нас он заскреб задними лапами, перевалился на живот, нелепо расставив передние; трудно поднял голову.

– Ты стой, – сказала Маша шепотом, – ты стой тут, не ходи.

Она легко как бы перетекла вперед, присела рядом с волком, положила руку на зубастую морду и стала что-то бормотать на птичьем языке. Волк расслабленно откинулся набок, закрыл глаза, вздохнул.. Маша тоже закрыла глаза.

В полной тишине они походили на серое в сумерках рассвета изваяние – девочка и зверь.

Неожиданно Маша вся изогнулась, напружинилась, скрючила пальцы, стала походить на зверя больше, чем безвольный волк.

Я вскрикнул. Маша душила волка. Все тело ее извивалось, колотилось, лицо посинело, глаза по-прежне-му были закрыты.

Я стоял неподвижно. Я оцепенел.

Волк последний раз дернулся и затих. Маша отвалилась от него, как сытая пиявка, ватной игрушкой раскинулась на траве. Веки ее дрогнули, блеснули белки. В этот же момент открылись веки волка. Стеклянные мертвые зрачки...

Я сел на траву. Вокруг все еще стояла тишина, в следующий момент она рухнула и в уши мне ворвался разноголосый гвалт зверинца.

Я передернулся, отгоняя кошмар, посмотрел, будто хотел запомнить, на два тела: теплое живое и теплое мертвое, поднял Машу на руки и, запинаясь, пошел к выходу.

Я совсем забыл про лаз в заборе, вышел через главный вход, причем сторожа мне почему-то открыли, не спросив ни о чем.

Д ома я положил Машу на кровать и долго сидел рядом, щупая пульс. Пульс и дыхание были ровными – девочка крепко спала. Постепенно я успокоился, накрыл ее одеялом, вышел на кухню. Больше всего я нуждался в стакане водки.

Мысли мои начали упорядочиваться, и утром рано я позвонил в зоопарк, чтобы уточнить одну из этих мыслей.

«Да, – ответили мне из дирекции, – один из волков найден возле вольера. Сдох, скорее всего от удушья. волк очень старый...»

«Один из волков найден возле вольера,– повторил я шепотом, вешая трубку.– Сдох, скорее всего от удушья. волк очень старый...»

Какой-то кубик моих догадок стал на место. Я знал, что стая иногда убивает или изгоняет умирающих животных, что этот рефлекс иногда проявляется и у домашних... Я сам видел, как к сбитой машиной дворняге подбежала другая, оттащила ее с проезжей части, лизнула, а потом схватила за горло и задушила. Что это? Гуманность природы для того, чтобы сократить время предсмертных мук?

Но если это так, то я живу не со странной девочкой, а с животным, или с самой Природой, которая в моих глазах может быть и доброй, и безжалостной. С одинаковым равнодушием. Я не пойму ее добра и ее зла, но она знает, что творит, и далека в поступках от нашей надуманной морали.

Так, или примерно так, рассуждая, я зашел в комнату, убедился, что Маша спит спокойно. Глядя на ее мирное личико, я никак не мог совместить этy Машу с той, в зоопарке.

В конце концов я прилег рядом с ней поверх одеяла и незаметно заснул.

Снились мне всякие кошмары: змеи с человеческими головами, говорящие крокодилы, русалки с кошачьими мордочками. Вдруг появился волк и спросил Машиным голосом, как меня зовут.

– Я открыл глаза. Маша теребила меня за плечо и смотрела на своими зелеными глазищами.

– Я есть хочу, – сказала она и засмеялась. Я впервые услышал ее смех. Он был хорошим – легким, светлым. – Очень хочу, – повторила она, и я удивился множеству перемен. Речь потеряла отрывистость, лицо стало подвижным, глаза распахнулись. Глубина их – почти океанская, цвет не был постоянным – менялся с каждым мгновением.

– В зоопарк поедем? – спросил я осторожно.

– Зачем? – удивилась она.

– Тогда поедем в ресторан, – сказал я. – Мне лень готовить.

Мы поехали в маленький кооперативный ресторанчик, в котором из-за высоких цен почти не было народа. Метрдотель подвел нас к тучному полковнику, еще не сделавшему заказа. Толстяк оживился.

– О, вы с дамой! – засюсюкал он. – Прошу, прошу! А то я тут в одиночестве...

Я чопорно поклонился, а он продолжал разглагольствовать:

– Соскучился, знаете ли, по столице-матушке, по звону ее, шуму. Специально по дороге к морю завернул погурманствовать.

«Э-э, – подумал я, – неплохой гусь, жирный. Может, он в карты любит?»

– Дочку решили побаловать? – не унимался полковник.

Я хотел ответить, что это моя племянница, но Маша опередила:

– Да, это мой папа. И мы тоже скоро едем к морю.

– С тайги сибирской, – пояснил я, – в отпуск.

Полковник привстал:

– Дронов Петр Яковлевич.

– Очень приятно, Семенов Владимир Иванович. А это – Маша.

– А супруга?

– Я вдовец.

Я сказал это и покосился на Машу, заранее почему-то зная ее реакцию.

– Да, – сказала она невозмутимо, – наша мама давно умерла, я ее не помню вовсе.

Полковник сделал вид, что знаком с тактом.

– Извините, я не знал,.. – Он потер ладони призывая официанта. – Что будем пить?

Я посмотрел меню и передал Маше:

– 3аказывай.

Она спокойно отодвинула коленкоровый буклет:

– А зачем читать? Я и так знаю, чего хочу: жареную картошку и мороженное.

Мы улыбнулись.

Я сделал заказ, добавил для Маши кофе-гляссе и бульон.

Первый тост полковник поднял за Сибирь. Сам он, как я понял, служил недалеко от Норильска. Впрочем, о службе он не распространялся, но зато выдавал грубоватые солдатские истории, смачно ел ипил. Я все подливал ему, а сам хитрил: то вылью бокал в цветочную вазу, то только пригублю. К концу трапезы полковник изрядно окосел, мы немного повздорили, кому платить за стол, поймали частника и решили кататься по Москве.

Маша уселась рядом с шофером, а я «случайно» обнаружил в кармане нераспечатанную колоду карт. Я, кстати, действительно забыл про эту миниатюрную, особым образом «заточенную» колоду – лично мной изготовленную от безделия в унылом доме директора зоновской школы. Для изготовления специальных карт нужно только терпение. Ну, и натфель или пилка для ногтей.

– О-о, – сказал я, – как же это я забыл? Купил вчера на Арбате, незаменимая вещь в дороге.

Дальше начиналась голая техника. Вскоре бравый воин забыл и про Москву, и про море.

Шофер попался понимающий, крутил нас по Садовому кольцу, все шло тип-топ, но Маша вдруг закапризничала.

– Домой хочу, – тянула она с настырной монотонностью.

– Ну, поедемте к вам, – сказал полковник. Он отдал уже больше лимона и ему не хотелось прерывать игру.

В мои же планы не входило знакомить «партнера» с местом моего жительства.

– Маша! – одернул я девчонку. – Ты что, подождать не можешь?

– Домой хочу, – продолжала ныть она.

Я разозлился:

– Тебя в пять утра ни с того, ни с сего потянуло вдруг в зоопарк. И я поехал с тобой – без звука! А тут ты зауросила... Может, в туалет тебе захотелось?..

Маша, вздрогнув, обернулась – взгляд ее был жестким:

– Хочу домой!

Я взбесился: рядом сидел крупнокалиберный, в смысле кошелька, «лох», которого можно было еще доить и доить, а тут – «домой!»

– За каким чертом?! – гаркнул я. – Дома волков нет, душить некого...

Я даже не успел пожалеть о последней своей фразе: на полном ходу дверь распахнулась, и ее маленькую фигурку прямо-таки вырвало из салона в темноту. Отвратительно завизжали тормоза, мне показалось, что я выскочил наружу прежде, чем машина остановилась. Я метнулся в ту сторону, где по всем предположениям должна была «приземлиться» Маша, и тут вдруг увидел ее, стремительно убегающую в сторону чернеющей вдоль дороги рощи. Это было невероятно, уму непостижимо, но девчонка, по всей видимости, даже не ушиблась!..

Глава 10

(Красноярск, май)

Генерал Синельников не баловал сотрудников разнообразием. Все смотрели, как он пил соду и сочувственно морщились.

– Безвольный я человек, – сказал генерал, – знаю, что нельзя соленое, а не могу удержаться. Супруга такую селедочку приготовила с лучком...

Генерал выразительно глотнул. Оперативники синхронно проглотили слюну: был поздний вечер, многие не успели пообедать перед совещанием.

– Ну-с, господин капитан, – обратился начальник к Калитину, – чем порадуете?

– Есть две зацепки, – устало сказал капитан, – одна зацепка сейчас находится в больнице. Вторая – крыша рынка, Чача. Я его подзавел намеками, он себя считает лично ответственным за происшествие, возмущен до крайности. Если моя версия с Адвокатом подтвердится – пущу на него Чачиных бандюг, а мы за ними пойдем следом.

– Разработка у Сан Саныча интересная, – подключился Табаков, – он в больнице нашел начальника медсанчасти из лагеря, где Адвокат отбывал. Некто Момот, майор. Так вот, этот майор был найден в гостинице с двумя малолетками. Напоил пацанок каким-то сонником, врачи говорят, что пипольфеном или димедролом, оттрахал их, а потом ему наш фигурант головку графином раскокал. Капитан его допросил, намекнул, что срок большой по 117 статье светит. Тот грабителя не видел, был ослеплен фонариком, но по голосу вроде узнал Адвоката. У них какая-то стычка еще в зоне была, ненавидит майор этого аферюгу.

– Если вы разрешите, – вступил Калитин, – не возбуждать пока против Момота дело, то я его подключу к розыску. Очень напуган майор, будет землю рогом рыть за спасибо. А дело все равно грязное, хоть и не трудное. Малолетки обе занимаются проституцией, одна – регулярно. Вторая замечена в кражах на вокзале. Надо бы их передать в комиссию по несовершенолетним, да оформлять в детдом, родители безнадежные алкоголики, у старшей мать лишена материнских прав, у младшей – проститутка. Майора посадить, конечно, следует, но зачем? От него больше пользы можно получить, используя. А за этих пацанок если сажать, так не только майора, многие мужики там полакомились.

Генарал почесал затылок:

– Да, беда с этими малолетками. Совсем плохо комиссия с ними работает. На вокзале, на рынке – всюду эти ребятишки. Голодные, оборванные... Эх, ну ладно. Только денег на вашего распутного майора я выделять не собираюсь.

– Какие деньги, – радостно сказал Калитин, – будет рогом пахать за так. Напуган, козел похотливый.

С оперативки расходились поспешно. Торопились домой. Калитин не был исключением. Он предвкушал домашний ужин, бездумную болтовню с востроглазыми дочурками, и совсем не соотносил своих дочек с этими малолетними шлюшками. В его очерствелом милицейском сознании эти девочки были как бы существами из другого мира, бездушными фигурантами по одному из служебных дел. И действия Момота, которые квалифицировались как «изнасиловние несовершеннолетних с отягчающими обстоятельствами в виде использования беззащитного состояния последних», не вызывали у него естественной ненависти. Так, легкая брезгливость. Подобным образом реагирует паталогоанатом на очередной изуродованный труп.

И вариант с распутным майором он считал удачным, так как его использование экономило средства Управления. Рыночная экономика крепко ударила по возможностям уголовного розыска. Порой, оперативники не имели бензина для выезда на происшествие. Отошла и прежняя лафа с оплатой услуг осведомителей. Сексотов теперь «поощряли» не деньгами, а тем, что закрывали глаза на их проступки. Что греха таить, и раньше приходилось покрывать некоторых преступников взамен за оказанные услуги. Но тогда такие случаи были единичными. Теперь же превращались в систему.

Калитин вырулил на улицу Пролетарская, откуда до дома оставалось всего ничего, когда грузовик, выползающий из переулка, вдруг резко подал вперед и, вместо того, чтобы пропустить москвич, едущий по главной, перегородил дорогу и остановился. Капитан сунулся было к бардачку, где держал табельный «макаров», но в опущенное окно просунулась чья-то рука, оперативник ощутил сладкий, но едкий запах газа, действительность исчезла, подменяясь сумбурными тенями, он обмяк, склоняясь головой на руль, и уже не чувствовал, как его выдернули из машины, пересадили в другую...

...Очнувшись, Калитин испытал позыв рвоты. Глаза жгло, но протерев их ладонью, он разглядел перед собой фаянс раковины, полуощупью открыл кран, подставил голову под холодную струю, потом набрал воды в рот и сразу сблевал, чувствуя облегчение. Еще постоял, поливая лицо и голову холодной водой, закрыл кран, осмотрел ванную, снял с крючка полотенце, вытерся и, держа полотенце в руках, вышел из ванной.

Он очутился в однокомнатной квартире, обставленной с простотой истинного богатства. В квартире почти не было мебели, хотя все необходимые элементы меблировки присутствовали. В легком ажурном кресле около низкого журнального столика сидел человек с журналом в руках. У человека было интеллигентное узкое лицл. Густая, совершенно седая шевелюра бросалась в глаза, отвлекая внимание от остальных деталей внешности.

Капитан чувствовал себя неважно, но привычно прогнал в памяти фотографии и словесные ориентировки из криминального архива. Человек с такой приметной шевелюрой там не значился. Да и лицо не навевало схожих образов.

– Садитесь, голубчик, – сказал Седой, – после этого газа всегда тошнит и голова кружится. Садитесь и вот, выпейте – это вас подбодрит.

Он показал на пузатую бутылку бренди, стоявшую на отдельном подносе. Рядом стояли два бокала, нарезанный лимон в тарелочке, запотевшая бутылка нарзана.

Калитин охотно сел, налил полфужера золотистого напитка, выпил залпом, бросил в рот ломтик лимона. По телу прошла приятная теплая волна, обручи, сжимающие голову, немного разжались.

– Хороший коньяк, – сказал Калитин.

– Это, голубчик, не коньяк, а бренди, – поправил его Седой. – Коньяки производятся только в местечке Коньяк во Франции, все остальное – подделка или бренди. Но этот бренди действительно не плохой, семь лет выдержки, особый разлив. Впрочем, мы же с вами не для того собрались, чтоб обсуждать достоинства вин. У меня к вам, голубчик, просьба...

Тут Седой сделал нарочитую паузу, как бы ожидая вопросов, но Калитин был тертый волк и на вопросы в подобной ситуации не разменивался.

– ...Да-с, капитан, – продолжил Седой удовлетворенно, – вижу, что вы воробей стрелянный, так что обойдемся без прелюдий. Мне нужен один человек. Похоже, что этот человек и вам нужен. Это Мертвый Зверь, бежавший недавно из зоны строгого режима в Решетах. Где его искать я пока не знаю, но, возможно, он фигурирует в эпизоде, связанном с зооцирком. Слышали?

Капитан слышал об этом эпизоде. В гастролировавшем московском зооцирке сорвалась слониха и воротами раздавила какую-то машину с пассажирами. Об этом докладывали на вечерней оперативке, но отнесли происшествие к банальному несчастному случаю и внимание ему не придали.

– Несчастный случай, – сказал Калитин, – такие дела вне нашей компетенции. Там, кажется, только один остался в живых?

– Да, несчастный. Один выжил, хотя изуродован. Говорят, что слон весит несколько тонн. Значит, ваша контора этим делом не занималась? Зря. Есть предположение, что зэк тот там присутствовал. Вы, голубчик, поговорите с рабочими зверинца.

– Ну, допустим, – несколько раздраженно сказал капитан. – А вам то какая от этого радость?

– Вы, голубчик Александр Александрович, еще не вполне очухались от газа. Я сказал вполне отчетливо, что мне нужен этот зэк. Не на долго, я его вам верну в целости и сохранности. Вам же хочется раскрыть гостиничную историю? Звездочку вам хочется получить, чтоб не четыре маленьких, а одна большая. Ой, как я вас понимаю. Трудно без диплома карьеру делать. А без карьеры финансы поют романсы. Вы же взятки не берете? Простите, я хотел сказать, что вам их не дают – слишком мелкая сошка! Да вы пейте, пейте, не стесняйтесь.

– Я и не стесняюсь, – сказал капитан, успокаиваясь и наливая себе еще полбокала. – И от взяток отказываться не собираюсь. Мне бы доказательства какие-нибудь по этому Мертвому Зверю?

– Доказательства вам, милейший Александр Александрович, не нужны. У вас есть косвенные улики, а после задержания вы на очной ставке с медсестрой и шофером скорой этого афериста расколите, как орешек. Да он и не будет особенно брыкаться, ему и так за побег срок светит. Вы же воров знаете, для него главное будет поскорей в зону уйти, на спокойные харчи, а не в СИЗО мыкаться.

Седой достал из нагрудного кармана изящный портсигар, раскрыл, протянул Калитину:

– Угощайтесь, голубчик. Ручная набивка, а табак – настоящий английский кинг, без подделок. Слегка для вкуса добавлен еще сухумский табачный лист. Говорят, Сталин любил именно такое сочетание.

– Ну так вот, – продолжил Седой, закуривая, – вы этого Зверя в Красноярске больше не ищите. Он подался куда-то в центр, скорей всего в Москву. Вот вам денежки на первое время, езжайте, помощников нанимайте, не экономьте. Как найдете – позвоните по телефону 353-353-00 в Москве. И передайте фигуранта нам. На время. Премию получите хорошую, сможете девочек на море наконец свозить. Вы своих девочек, я слышал, очень любите?..

Седой опять сделал многозначительную паузу. На этот раз она выглядела зловеще.

Калитин не стал ломаться. Он вовсе не питал иллюзий по поводу могущества теневых структур, а служить ему было, собственно, все равно кому. Лишь бы хорошо платили. Седой предлагал заработок, да и цели уголовного розыска и заказчика в данный момент совпадали: найти преступника. Так что капитан был бы согласен и без намекающей угрозы, а уж за бесопасность дочек он готов был наизнанку вывернуться. Он так и сказал Седому.

– Рад, искренне рад, голубчик капитан, – ответил Седой, аккуратно задавливая длинный окурок в изящной пепельнице. – Мне ваш начальник говорил, что вы человек без предрассудков, трезвый человек. Пройдет все хорошо, будем и в дальнейшем сотрудничать. Действуйте.

Мгновенно в комнату вошла какая-то бесцветная личность и приглашающе указала капитану на выход. Калитин взял конверт, удовлетворенно ощутив пальцами его плотную толщину, поклонился Седому и вышел, раздумывая, кто же из его начальников так о нем своеобразно отозвался – уж не сам ли генерал?

Москвич ждал у входа. Калитин огляделся, он находился на улице Советская возле вокзала. Он сел за руль, чувствуя себя почти хорошо, разве что голова немного кружилась, открыл конверт, удовлетворенно посмотрел на пачку стодолларовых купюр, и поехал к супермаркету, в который за покупками позволял себе заходить только перед большими праздниками. Он не видел большого греха истратить из этих денег долларов двести на семью. Конечно, он понимал, что за каждый доллар придется отчитываться, но был уверен в своих способностях сыщика. Пойманный аферист будет лучшим отчетом за деньги.

Но насладиться мотовством Калитин не успел. Два черных БМВ пристроились ему в хвост, пытаясь взять «в коробочку». Прием этот оперативнику был знаком по многочисленным американским боевикам. В России он лично с подобными гонками не сталкивался: кто в заштатном Красноярске будет гоняться за стареньким москвичем или за его водителем – заурядным оперативником.

Калитин поспешно закрыл стекло дверки (недавнее происшествие быстро научило его осторожности), прибавил скорость. Он понимал, что преследователи никак не могут быть людьми Седого, а, следовательно, в разговоре с Чачей он, капитан, перегнул палку. И уголовник хочет проучить зарвавшегося мента.

Капитан чувствовал себя почти хорошо – коньяк снял остатки наркоза от газа, а заодно – накопившуюся за день усталость. Он осознавал, что этим вечером решается его статус в родном городе, его авторитет среди воров и среди сотрудников. Что греха таить, сращение милиции с криминальными структурами шло стремительно, и оперативник «важняк» имел гораздо больше возможностей, чем рядовой сотрудник. И он решил показать зубы.

Калитин резко вдавил педаль акселератора. Машина буквально прыгнула вперед. Капитан обогнул вокзал и вышел на шоссе. БМВешки маячили вдали, ошеломленные немыслимым для москвича рывком, они явно растерялись. Стрелка спидометра зашкалила – усовершенствованная машина спокойно давал больше 120, указанных на приборе. Теперь надо было применить прием Спартака. Этот метод борьбы с несколькими противниками известен с древности и носит имя легендарного гладиатора. Надо разобщить врагов, растянуть в разомкнутую цепочку и бить по одиночке.

Калитин выжал газ до упора. Старый корпус ветхой машины задребезжал, заныл, как бормашина у стоматолога. Корпус был усилен металлитовыми стойками и прокладками, но все равно не соответствовал подобной скорости, которая, скорей всего, приближалась к 200 км. Да и шоссе вовсе не было гладким, как автобан в Германии. Через пять минут капитан сбавил скорость, развернулся и помчал навстречу поотставшим ворам. Он поравнялся с ними почти мгновенно и пролетел мимо, торжественно вибрируя старым корпусом. Как он и ожидал, бандиты не сразу среагировали на этот маневр. Одна машина значительно опередила другую во время торможения и разворота, и теперь шла почти впритык. Калитин вывернул на встречную полосу, чтоб замешкавшиеся преследователи не врезались ему в багажник, и врубил тормоз. Москвич занесло, несколько раз крутануло. Калитин выскочил из машины и пошел на БМВ, где дверки только еще

открывались. Резкий удар ногой по задней двери зажал вора, как в щипцах. Уже не глядя на него капитан вбил локоть в шофера, оказавшегося сзади, легко передвинулся вправо и знаменитыми русбоевскими "ножницами" (удар в прыжке обеими ногами, двигующимися, как ножницы) достал третьего, выбегавшего из-за машины.

Остался один. Видно было, что он не новичок в драке. Двигался легко, ступни от асфальта не отрывал, руки держал расслабленно, но глазами фиксировал Калитина внимательно. Не ясно было, в каком стиле парень будет работать. Калитин сменил левостороннюю стойку на правостороннюю, желая спровоцировать противника на ответные действия. Но парень выжидал. Три обездвиженных за долю минуты товарища заставляли его осторожничать.

Послышалось легкое жужжание машины. Вторая группа спешила на помощь. Калитин решил применить атаку барса. Этот атакующий комплекс существует во многих школах восточной борьбы, но наиболее эффективно он реализуется именно в русбое, в борьбе, созданной богатырями казачьей вольницы, дополненной русскими витязями и окончательно доведенной до совершенства российскими спортсменами. Капитан выставил слегка вперед левую ногу, присев на правой – толчковой. Когда сжатый в комок зверь летит на добычу, встретить его можно, но защититься почти невозможно.

Парню ничего не оставалось, как активизироваться. Он попытался уйти от броска влево, блокируясь обеими руками и ногой, но пропустил удар в голову. Капитан расслабился на миг, повернулся к второй машине, затормозившей рядом. Но вторая группа не собиралась выходить на поле боя. Воры смотрели в опущенные окна на своих поверженных товарищей, раздумывая. Наконец передняя дверка приоткрылась.

– Начальник, не дерись, поговорим, – раздался голос. Чача, капитан легко узнал его хрипатый баритон, говорил без акцента. Это был хороший признак.

-О чем мне с тобой говорить? – задиристо сказал капитан. Ты же хулиган простой. Что, поучить опера вздумал? Я тебе объяснял, что мой москвич трех твоих БМВ стоит.

– Начальник, дерешься ты хорошо, но против пули твои приемы не катят, – попытался удержать инициативу Чача.

Калитин к подобной угрозе был готов. Он выхватил из наплечной кобуры заранее снятый с предохранителя пистолет и два раза выстрелил. С томным шипением спустило правое переднее колесо. Теперь Чача был окончательно повержен. В глубине души он уже проклинал свою затею «поучить» зарвавшегося мента. Сейчас он мечтал выйти из ситуации с наименьшими потерями и как следует врезать участковому, который говорил, что Калитин простой собаковод, попавший в уголовку по знакомству.