Текст книги "Тройная игра афериста (СИ)"

Автор книги: Владимир Круковер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц)

"Hy и ну! – подумал я. – Мало того, что этот жидяра – пьяница, так он еще и гомик. Интересно, кто же ему с детьми помог?

Я пробормотал какую-то несуразицу, симулируя глубокий сон, повернулся на другой бок, но хозяин не унимался, настойчиво шаря лапами по моим трусам. Пришлось предпринять крутые меры:

– Слушай, давай спать! – резко сказал я, приподнявшись и не очень деликатно спихнув хозяина с тахты, – Я тебя завтра отоварю, лады? По пьяне что-то не стоит...

Моисеич засмущался, забормотал что-то, пятясь, покинул комнату. А через несколько секунд я снова услышал стук на кухне, перезвон стакана и бутылки – Моисеич опять опохмелялся...

...Неспешно постукивают колеса. Приятным тенором поет в соседнем купе-камере какой-то зэк:

«Я так тебя люблю, Люблю тебя, как брата, В объятья страстные О, не зови молю. Тебе принадлежать Все время я хотела, Об этом знаешь ты, Как я тебя люблю.»

Наивная, нескладная песня. Но будит она тоскливые мысли у пассажиров «столыпина». Даже охрана притихла, прислушалась, не стучит коваными прикладами в железные двери-решетки .

Конвоир черномазый у двери маячит.

– Эй, бандита, часы ручной, колесо золетой продавай?

– У нас все есть дубак нерусссский, – отвечаю я. – А у тебя что имеется?

– Водка есть, слюшай, хороший водка, одеколона есть, все есть.

– Баба есть?

– Баба много есть. Все маладой, карасивый. Соседней комната баба есть. Крычи коридор, какой баба хочет, я твоя маленький комната выводить с ней буду. Только палати...

Мерный стук колес куда-то исчезает. «Плати да плати! Сколько я могу платить. Мне на работе второй месяц зарплату не выдают!» – услышал я голос.

Открыв глаза и, выплывая из сна, посмотрел на дверь, за которой Лев Моисеевич объяснял дочке почему он не может заплатить за какие-то курсы. «А мне наплевать! – кричала девчонка. – Пить надо меньше! На водку деньги всегда есть!!»

– Саша, – громко сказал я, – сколько там надо?

– Да всего-то пять штук.

Голосок у хитрой пацанки мгновенно потерял истеричный надрыв. Лукавая мордочка появилась в проеме двери:

– К вам можно, дядя Володя?

– Можно. Чего скандалишь? Я же сказал, что пока у вас живу – за деньгами можешь ко мне обращаться. Только не наглей. На – стольник, заодно купи мне кофе хороший, а отцу похмелку. Ну и пожрать там...

Я вылез из постели. Желтый в трещинах фаянс старой ванной показался мне после зоны королевским фарфором. Я помылся и с хозяйским видом прошел на кухню.

Саша была уже там. Девчонка накрыла стол и привычно ворчала на отца. Лев Моисеевич в длиннющих трусах мучился над раковиной: он уже бахнул граммульку и теперь выворачивал желчь из пустого желудка.

– А вы кто? Ну, в смысле – где работаете?

– Коммерция, Саша, бизнес. Я из Москвы, но в Красноярске недельку проживу, если не выгоните. Не люблю гостиницы. Гуд?

– Гуд! – весело махнула Саша рукой.

Деньги таяли катастрофически, пора было приступать к работе по их добыванию.

***

Прошло несколько дней. Хозяин, благодаря мне, ушел в крутой запой. То, что он прогуливает работу, меня не колыхало. Главное, он избавил меня от своих приставаний. Пидары достаточно надоели в зоне.

Я давно снял парик – это никого не удивляло. Только Саша спросила, почему я не куплю более красивый; я отшутился, что седовласым уступают места в транспорте.

Эта тощая девица уже на вторую ночь попыталась прыгнуть ко мне в постель. Конечно, после зоны любая баба покажется красоткой. Но я имел твердые принципы: не живи, где трахаешься, не трахайся, где живешь. Тыл должен быть спокойным, особенно для беглого зэка. Хата не стояла на учете ментов, Лев Моисеевич был обычным, работающим, тихим бытовым пьяницей, жена отсутствовала, пацан допоздна пропадал во дворе – не всегда найдешь такую удобную нору.

Да и не любил я тощих. Такую обнимешь, а руки свою же собственную спину гладят. Баба, на мой взгляд, должна быть при теле. И не до баб пока. Более важные дела стоять в очереди. Надо поскорее сдернуть из Красноярска. Ксивы нужны другие: те, которые ребята сварганили в зоне, могут быть засвечены. Никогда не стоит недооценивать ментов.

Я выходил ненадолго в город, проигрывал варианты. Старые приемы, выручавшие меня при коммунистах, теперь не проходили. Кого напугаешь удостоверением журналиста или корочками внештатного инспектора санэпидемстанции.

Одно время я зашибал легкие деньги в роли фотографа. Я как раз оказался на абсолютной мели в родном Иркутске, даже за квартиру нечем было платить. Тем ни менее я наскреб небольшую сумму, которой хватило для того, чтобы взять напрокат фотоаппарат «Зенит». Дальше было просто. Я вышел на набережную Ангары и за день нащелкал многих, желающих увековечиться на фоне знаменитой реки. О том, что я всех снимаю на одну, давно засвеченную пленку клиенты, естественно, не догадывались.

На другой день я уже имел возможность нанять помощника – подростка, который записывал на конвертах адреса клиентов и проставлял номер заказа. Табличка, приколотая к дереву, гласила, что заказы выполняются в цвете в течение недели и высылаются заказчику по почте. Стопка квитанций, экспроприированных в химчистке, придавала фирме необходимую солидность. На случай проверки имелась копия договора с КБО (комбинатом бытовых услуг), от которого я якобы работал.

Сейчас на этом уже бизнеса не сделаешь.

Я мерил шагами пыльные улицы и обдумывал варианты быстрой аферы.

Город манил свободой, но ощущение того, что я освободился, пропадало, когда я заходил в автобус или трамвай. Оно возникало снова в продовольственных магазинах, но продавщицы смотрели на меня из-за прилавков с подозрением. Я никак не мог избавиться от впечатления, что хожу по большой зоне с теми же отношениями между ее обитателями и охраной. Я не мог расслабиться, мне хотелось заложить руки за спину, встать в строй. Я смотрел в лица людей и видел в них единственную перемену – озлобленную растерянность.   Маршрут мой был обычен. Бродил по проспекту, заглядывал на рынок. Трезвые и пьяные «мальчики» в кожаных куртках и мешковатых фирменных штанах торговали чем попало. Или покупали. Валюту, золото, медь. Полно черножопых. Чувствуют, падлы, себя полными хозяевами, высокомерно поглядывают на окружающих.

Как-то я зашел к директору рынка. Не знаю, зачем я к нему пошел, у меня не было ясного понимания сегодняшней «рыночной экономике». Я не видел своих возможностей «в сегодня». Какое, мать его, сегодня тысячелетие на дворе! Мне требовалось общение, мне хотелось задавать вопросы.

В предбаннике было пусто, никого не оказалось и в кабинете директора. На спинке стула висела щегольская кожаная куртка, на столе лежал дипломат. Я вышел в предбанник, спросил наугад: когда будет шеф? Ответом была почти полная тишина. Только за стеной постукивала пишущая машинка. Похоже, тут царила полная демократия. Я вновь зашел в кабинет и провел рукой по куртке. Бумажник сам упал в ладонь, толстый бумажник из хорошей кожи. Я вышел из кабинета, пересек рынок и нырнул в трамвай.

Трамвай двигался в сторону микрорайона. Пассажиров было мало, все они были какими-то сонными, озабоченными. Сонно-озабоченными. Я сидел у окна в совершенно обалдевшем состоянии. Впервые мне пришлось выступить в роли щипача. Господи, сколько переживаний! Я, как нервный заяц, до сих пор дрожал от страха. А я еще имел наглость относиться к карманникам свысока, считал свою профессию более трудной. У них, наверное, стальные нервы, ведь пиджаки, с которыми они работают, не висят на стульях в пустых кабинетах.

Я вышел на остановке и устроился в тихом скверике на кривом пеньке. Тут часто трапезничали алкаши – все пространство вокруг пенька было тщательно усеяно пробками от бутылок. Осмотревшись по сторонам, я извлек бумажник. Да, рыночный шеф – человек не простой. В бумажнике – стопка долларов, пачка дойчмарок и немного деревянных. Деревянные только в крупных ассигнациях. Представляю, насколько уверен в себе могущественный директор, вершитель торговых судеб, если даже не боится банальной кражи. Или для него содержимое такого бумажника – мелочь, карманные деньги на один день.

И все же я совершенно зря этот бумажник слямзил. Директор, конечно, пожалуется «крыше» рынка, воры цынканут шестеркам, пойдет воровской розыск. На меня никто не подумает – все знают, что аферист верен своему призванию, – но разговор будет, и в разговоре кто-нибудь обязательно вспомнит, что Мертвый Зверь в бегах. Кто-то вспомнит, кто-то поддакнет, кто-то намотает на ус, а кто-то станет присматриваться к окружающим: не мелькнет ли знакомая рожа с мертвым выражением глаз. И среди этих «кто-то» обязательно будут не только воры, но и менты.

Надо завязывать с Красноярском, в который уже раз сказал я сам себе. И сам с собой согласился: надо. Я выбросил бумажник, рассовал деньги по карманам и побрел домой. Ноги вынесли меня к «Дому фермера» Правильней назвать эту гостиницу «Дом черножопых», подумал я, разглядывая снующих «лиц кавказской национальности». И, вдруг, меня озарило. Даже весело стало. Я решил «поставить» эту гостиницу.

Деньги теперь были, была и валюта. Но не та сумма, с которой можно жить беззаботно. А я хотел пожить беззаботно. Хоть годик! Ни в чем себе не отказывая! И я вспомнил свой старинный, еще «доперестроечный», но так до сих пор не реализованный план. План по ограблению гостиницы рынка – тогдашнего «Дома колхозника», где в карманах и баулах торгашей можно найти неплохие бабки.

Для реализации плана требовались кое-какие медикаменты, машина, помощник и наглость. Наглости у меня хватало, остальное найти было вполне возможно.

Этим я и занялся. Поймал частника и зарядил его по городу на несколько часов. Первый мой визит был в ветеринарную аптеку...

Валюта сыграла свою роль. Самый главный компонент своего плана я приобрел в аптеке без особых проблем. Остальное было проще. Через три дня подготовка закончилась.

Был удивительно теплый для мая вечер. Редкая для Сибири весна была в этом году. Весна, Свобода, Будущее – три прекрасных состояния, о которых мечтает любой зэк. И было четвертое состояние, столь дорогое моему характеру, – Риск. От Риска я ловил больший кайф, чем от шмали. Я всегда был трусоват, но когда жизнь вынуждала меня идти на риск, я становился отчаянно смелым. Отважным до безрассудства, как после бутылки коньяка.

Я сидел на балконе, с наслаждением потягивая чешское пиво. Хозяин изредка появлялись в дверях, приглашая выпить, я молча отмахивался. Я специально купил десять бутылок водки, чтоб он меня не отвлекал. Ребятишкам дал денег и отправил гулять до вечера. И, хоть сидел тут, на балконе, эта квартира уже была в моем прошлом. Возвращаться сюда я не собирался.

Допив пиво я с наслаждением покурил и стал собираться. В правый карман куртки положил баллончик с нервно паралитическим газом, сложил в спортивную сумку свое небогатое имущество...

«Волга» с красным крестом ждала в назначенном месте. Мы доехали до Дома фермера, заглушили мотор и вошли туда втроем – шофер, медсестра и я – в белых халатах, важно и спокойно. Впрочем, водителю и медсестре и не из-за чего было волноваться: они были уверены, что выполняют договорную работу с медицинским кооперативом, взявшим на себя частичные функции санэпидемслужбы. Если и были какие-то сомнения, то оплата наличной зеленью их заглушила.

Через двадцать минут сестра и водитель получили баксы и уехали. Вышел с ними из гостиницы и я. Мы сделали инъекции всем, кого застали, включая обслуживающий персонал.

Но вскоре я вернулся обратно. Спали все. Это было прекрасно – громадное количество спящих торгашей. Спали в вестибюле, спали в номерах, спали в коридоре и в туалете. Я запер входную дверь, набросив на стекло табличку, что гостиница откроется через 15 минут. Потом начал неторопливый обход.

Я просто доставал деньги из карманов, сумок, портфелей, из-под матрацев и швырял их в сумку. Вскоре я перестал брать русские деньги, ограничиваясь валютой. Время поджимало. Некоторые номера были заперты, но спящая дежурная не стала возражать, когда я брал запасные ключи.

В одном номере меня застал бодрый узбек, который каким-то образом избежал инъекций калипсола – сильнейшего снотворного, применяемого в ветеринарии для усыпления лошадей. Именно его, под видом инъекций против брюшного тифа, вводили мы с медсестрой в доверчивые волосатые задницы. Листовки, предупреждавшие завсегдатаев рынка и гостиничных «аборигенов» об эпидемии этой страшной болезни были расклеены мной еще два дня назад. В них красным шрифтом было выделено предупреждение:

«Лица, не прошедшие обязательную вакцинацию, будут немедленно отстранены от торговли и выселены из гостиницы!»

Узбек получил в круглую рожу солидный заряд из баллончика. Он упал легко и охотно, а я едва выбежал из номера – неудержимый кашель разрывал горло. Эти балончики опасны и для того, кто их применяет. Впрочем, сам виноват – не надо разевать ебало.

Во рту жгло, будто я хватил стакан кислоты. Я быстро открыл ключом очередной номер и прежде всего заскочил в туалет. Прополоскав глотку, я направился внутрь и привычно пошарил ближайший пиджак на стуле у кровати. И обомлел. Моя рука наткнулась на прохладный и жесткий погон.

Я включил фонарик. На стуле висел ментовский китель с майорскими погонами. Я перевел луч света на постель. На меня таращился зоновский лепила, которому я не успел отомстить, сучий выродок майор Момот.

Глава 4

(Красноярск, май)

Олег Панфилович все никак не мог уехать из Красноярска. Ему повезло так, как давно не везло в жизни.

В ту ночь все было почти так, как он задумал. Никто ему не мешал, в гостинице никаких проверок не проводилось, снотворное подействовало прекрасно. Он делал с девчонкой все, что хотел, а Даша только постанывала сквозь сон, обессилено пыталась вырваться. Она совершала эти действия бессознательно, и это беспомощное сопротивление еще больше возбуждало майора.

Кончив первый раз Олег Панфилович встал с кровати, подмылся теплой водой, протер влажным полотенцем промежность девчонки. И снова лег на нее, заранее балдея от того, что возбуждение не спадает, а кончит он теперь не так быстро, как кончил десять минут назад.

Олег Панфилович вовсе не был сексуальным гигантом. Когда ему везло с малолетками, он кончал за ночь раза четыре с перерывам. Но в этот раз все сложилось настолько удачно, что он сам себе удивлялся. И он продолжил, так и не выйдя из малышки, и кончил с еще большим наслаждением, весь изгибаясь от сладкой судороги.

Подмывшись вторично, майор надел халат, накрыл девочку одеялом, чуть прибавил звук телевизора и, не включая свет, вскипятил маленьким кипятильником воду в стакане. Из аккуратной баночки он насыпал в кипяток четыре ложки сахара и две – растворимого кофе. Он не хотел упускать ни минуты из этой блаженной ночи, а как врач знал, что глюкоза и кофеин отлично помогают спортсменам при тяжелых нагрузках.

Прихлебывая кофе, Момот вспомнил одну девчонку, которая сама бегала к нему несколько месяцев подряд. Он тогда служил в лагере общего режима. Поселок Ингаш находился в 40 километрах от поселка Решеты, но отличался от нынешнего местообитания Олега Панфиловича тем, что кроме сотрудников колонии так жили и аборигены. Их предки промышляли охотой, рыбной ловлей. После создания лагеря их промысел постепенно сошел на нет: зэки тщательно вырубали тайгу, сплавляя часть леса по реке.

Нынешние посельчане подрабатывали вольнонаемными в зоне: заработок скудный и не постоянный. Горе они топили в самогоне. Их дети росли в разноцветном болоте зековского и ментовского быта, настоянного на том же самогоне. Купить их было проще, чем городских оборванцев. И Момот привадил девчушку мелкими подачками.

Девчонка быстро освоила технику ласк, требуемых майору. Тайну хранила крепко – деревенские позора боятся пуще пожара. Первый месяц она еще пыталась беречь невинность, но хитрый Момот все же убедил ее согласиться «на все». Разоблачил их девчоночий ухажер – малолетка: что-то почувствовал мальчишеским сердцем, углядел в подружке неладное, да и подглядел в щелочку избы Момоновы развлечения.

Тогда Момот спасся от тюрьмы чудом. Руководство управления, дабы не марать честь мундира, не стало разбираться в деталях «интимной близости» четырнадцатилетней замарашки и развратного офицера, а перевело Олега Панфиловича в соседней лагерь. Тем более, что Момот был хорошим администратором и умел поддерживать в медпункте идеальный порядок.

Воспоминания разожгли майора, он вновь приглушил телевизор, чтоб на звук не сунулся какой-нибудь сосед за спичками или еще чем, скинул халат и подступил к кровати.

***

Проснулся майор поздно. Майское солнце вовсю поливало маленькую комнату. Он сразу посмотрел на соседнюю кровать. Даша еще дремала.

Майор окончательно обессилил уже под утро. Он тщательно подмыл девчонку в ванной, положил ее временно на свою кровать, снял простыню, перевернул матрац заляпанной стороной к пружинам, вновь застелил постель гостиничным бельем и уложил девчонку под одеяло. И только тогда прилег сам, предвкушая целую неделю блаженства.

Сейчас, проснувшись, неторопливо совершая утренний туалет, майор подумал, что, гуляя с девчонкой по городу, он может наткнуться на ее знакомых или родственников. Не мог же он всю неделю продержать ее в гостинице – это наверняка вызовет подозрение у обслуги.

Майор мог решить эту проблему, увезя девочку в какой-нибудь загородный Дом отдыха, но жадность была в Олеге Панфиловиче родной сестрой похоти. Он разрывался между острым желанием трахаться и нежеланием тратиться.

Тоненький голосок прервал его размышленья.

– Дядя Олег, я уже проснулась. Мы пойдем в Детский мир?

«Вот, шмакодявка, – подумал Момот, вытираясь, – не успела проснуться, как подавай ей магазин. Как же, буду я еще на эти иностранный куклы деньги разводить, они, небось, дорогие.»

– Посмотрим, – сказал он строго, – я еще не знаю, как у меня со временем. У меня же всякие дела в городе имеются, не только магазины.

– Вы обеща-а-али! – капризно отозвался голосок.

Майор вышел из ванной.

– Потом решим, чуть позже. Я зря не обещаю. Только куклу тебе еще заработать надо. Я и так тебя балую бесплатно. Кормлю, пою. Вот, колечко тебе купил золотое.

Момот показал колечко. Девчонка села в кровати, свесив худенькие ноги.

– Ой, а дайте его мне.

– Только примерить. Давай договоримся, я буду на тебя тратить деньги, но не даром. Ты их будешь зарабатывать.

– Я согласная, – беззаботно сказала девочка, надевая колечко на средний палец, – а что надо работать?

– Ну, во первых, я должен убедиться, что ты умеешь хранить тайну.

– Это секрет? Умею. Я много секретов знаю.

– И ни кому не рассказываешь?

– Кто ж секреты рассказывает?

– Нет, я тебе не верю. Доказать можешь?

– А как доказывать?

Даша встала, ее слегка шатнуло.

– Вот, кулема, – ругнулась она сама на себя, – так заспалась, что ходить разучилась.

Она подсела к столу, налила стакан фанты, отломила хлеб. Видно было, что в ее семье умываться по утрам не принято. Майор посмотрел сверху на девчонку, на растрепанные короткие волосы, на шустрые глазенки под белесыми ресницами, на пухлые губки, на тоненькие ключицы, рядом с которыми билась синенькая жилка, на маленькие грудки, слегка прикрытые распахнутым воротом его рубахи.

– Как доказывать? – переспросил майор, будто раздумывая. – Я придумаю для тебя испытание и, если ты его пройдешь, то поверю, что ты умеешь хранить тайну. И тогда отдам золотое колечко насовсем.

– А куклу?

– Ну, может быть. Тогда два испытания будет: одно сейчас, а второе – вечером. Согласна?

– Я сейчас, пописаю.

Даша опять, пошатнулась, вставая и неуверенно пошла в ванную. Момот задумался. Он, собственно, был педиатром, он специально избрал эту профессию, чтоб иметь легальный доступ к детям. Еще в мединституте экспериментировал с разными снотворными, испытывая их на самом себе. У детей был слишком быстрый обмен веществ, взрослые дозы могли или не подействовать, или оказаться опасными для жизни. После защиты диплома кайфовал в детской поликлинике, заслужил своей добросовестностью несколько благодарностей. И охотно соглашался на ночные дежурства... Из-за этих ночных дежурств и пришлось уйти в зэковскую больничку.

«Не переборщил ли я с дозой? – думал он. – Впрочем, вряд ли. Это психотропный препарат, он может остаточно действовать, как мышечный релаксат. Да, кажется в рецептурном справочнике так и сказано: возможно побочное действие, проявляющееся в расслабление мышц и нарушении координации движений. Легко снимается любым анальгетиком.»

– Ну-ка, прими эту таблетку, – дал он Даше баральгин, – а то тебя качает, как матроса на палубе в шторм.

– Ты спрашиваешь, какое испытание? Я придумал, ты сама выберешь свое испытание. Я возьму три бумажки, – майор достал из кителя блокнот, вырвал листик, аккуратно сложил его и оторвал по сгибам три полоски бумаги, – и на каждой напишу одно испытание. Потом мы свернем их, перемешаем. То испытание, которое ты сама вытянешь, и будет твоим. Как в лотерею.

Майор был знатоком детской психологии. Этот трюк лучше всего срабатывал с культурными детьми из хороших семей. Он не сомневался, что Даша тоже попадется.

– А чей это китель? – спросила Даша. – А какие испытания вы напишите?

– Китель мой. Я не говорил тебе, разве, что я военный? А испытания я при тебе писать буду. Первое испытание – страхом. Если вытянешь бумажку с надписью «страх», я сделаю так, что тебе станет очень страшно. Второе испытание болью, – майор говорил и подписывал бумажки, прикрыв их другой рукой, – я так и пишу – «боль». Я сделаю тебе больно. И третье испытание – «стыд». Если вытянешь эту бумажку, тебе будет очень стыдно. Но все это, как бы понарошку. Главное, ты никому не должна будешь об этих испытаниях рассказывать. Расскажешь – не умеешь хранить секрет, беречь тайну. Значит, конец нашей дружбе и никаких подарков.

– А мне долго больно будет?

– Нет, не долго. И страх – не долго. Вот, если стыд попадется, тогда долго. Но стыд, это же не боль...

– Я не знаю, я боюсь вообще-то. – Даша включила телевизор и внимательно вгляделась в экран. – Ну, если больно недолго, я вытерплю. Лучше бы стыд. А как это стыд?

– Узнаешь, если вытянешь. Ты поняла, что никому не полсловечка.

– Поняла, поняла. А вы мне, если я соглашусь, сразу колечко подарите?

– Конечно.

– Тогда я согласная. Только я поем чуток.

Пока девочка ела, майор делал вид, что читает книжку. Он посматривал поверх книжки на Дашу и сладкая дрожь пробирала его. Если девчонка не забрыкается при «испытании», вечером он сможет не усыплять ее, а делать, что хочет под видом второго испытания. Куклу, дурацкую, придется купить, раздраженно беспокоила его единственная неприятная мысль.

Даша вытерла ладошкой губы:

– Я готовая.

Майор скатал поочередно три бумажки в трубочки, помешал их в руках, положил на стол.

– Тяни!

– Только бы не больно, – вздохнула Даша и смело развернула ближнюю. – Ура, стыд!

Майор поспешно собрал оставшиеся бумажки, смял их в кулаке. Нельзя, чтоб Даша случайно их увидела, на всех красовалась одна надпись – «стыд».

– Что теперь? – торопила девчонка.

– Теперь мы зайдем в ванную, выключим свет, чтоб друг друга не видеть, и я буду трогать тебя, где хочу и как хочу. А ты не будешь сопротивляться и никому об этом не расскажешь. Сможешь?

– Эх, – по-взрослому вздохнула девочка, – я смогу. И как-то обречено пошла в ванную, выключив по дороге свет.

Майор зашел за ней, не заметив, что девочка погасла. Он, несмотря на почти бессонную ночь, опять был возбужден неистово.

Он зашел за девочкой, прикрыл дверь и в полной темноте ванной нашарил худенькое плечо. Рука скользнула под рубашку к маленькой титьке, будто в первый раз. Второй рукой он быстро «заглянул» под рубашку снизу – трусики девчонка не одела. И Момот начал растягивать удовольствие:

– Ты не боишься меня?

– Нет.

– Ты веришь, что я тебе не сделаю ничего плохого.

– Ну...

– И никому не расскажешь?

– Что, я дура что ли, совсем.

– Дай, тогда, свою руку.

– Вы хотите, чтоб я вас за письку потрогала?

– А ты откуда знаешь?

– Тот, я вам рассказывала, мамин, ну, что маме, как муж... Он заставлял.

– А еще что он заставлял?

– Вы же сами знаете... Хотите, я вам подружку приведу? Она всегда согласная за деньги.

– А она не разболтает? Подожди, не убирай руку. Вот так, води рукой туда – сюда...

– Что вы. Она иногда по несколько дней дома не ночует. И нипочем не болтает. Только – мне, но мы же подружки.

– А сколько ей лет?

– Тринадцать скоро будет.

– Ну, что ж, я подумаю. А тебе не жалко будет, что я ей деньги дам, которые мог тебе дать? Ты не дергай, Даша, води рукой полегонечку. И кулачок сжимай...

– Я не жадная. И у меня все равно уже колечко есть. И кукла будет.

– Ты забываешь, Даша, кукла, это если второе испытание пройдешь.

– Такое же?

– Трудней, но похожее... Подожди, я тебе помогу. Ты только теперь не торопись. Давай вместе, а потом, когда я скажу, губы подставь, я тебя поцелую...

– Если похожее, то я пройду. Вы можете заранее куклу покупать. А целоваться я сама люблю, хотите покажу.

– Майор застонал. Он был близок к завершению, а тут еще девчонка так неумело поцеловала его сама, что он не мог не застонать. Левой рукой он сильно гладил девочке то письку, то грудки, и понимал, что вечером проблем с Дашей не будет. А, возможно, не будет проблем сразу с двумя девочками! Такого в жизни Момота еще не было – чтоб сразу две и обе по согласию...

Единственное, что несколько омрачало счастье Олега Панфиловича, это предчувствие денежных расходов. Но Даша, которая «согласная», Даша, слабо пытающаяся сопротивляться, спрашивающая «скоро уже, сделайте так, чтоб скоро,» с ее неумелыми пухлыми губками, Даша и еще, возможно, ее подружка, умеющая не болтать и не ночевать дома... Нет, такое счастье стоило любых расходов...

Момот так сильно сжал маленькую титьку, что девочка тихонько всхлипнула, задергался, помогая ее, не слишком умелой, слабой ручонке – своей, обмяк блаженно, продолжая тискать, но уже нежней, мягче.

Впереди был не слишком длинный день с расходами и прекрасная длиннющая ночь. Он все же даст девчонкам что-нибудь слабенькое, чтоб не сидели у телевизора допоздна, что-нибудь легкое, вроде седуксена или димедрола. И ночью добавит дозу. Хорошо, когда они вялые, полусонные, но все же сознающие все и на все согласные.

День и в самом деле оказался длинным для скупого Момота. Подарки пришлось покупать не только Даше, но и ее подружке, которую она быстро выловила на том же базаре и привела в кафе (майор не решился ходить с девчонкой по рынку, где ее все знали).

Он сидел в кафе, делая вид, что ест мороженное, и обливался потом от страха, трижды кляня себя, что отпустил девчонку одну. Встретит знакомых, разболтает, те – придут сюда, возьмут его за руки... Нет, он даже думать на эту тему боялся. И, когда шустрая Даша появилась у входа, чуть не подскочил от радости.

Даша не обманула. Рядом с ней стояла невысокая девочка с удивительно симпатичным лицом. Девочка была смуглая, скуластая, в ней, как видно, смешалась кровь татар и славян. Татары одарили ее чуть раскосыми глазами, тонкой линией небольших губ, черными волосами, коренастой, мальчишеской фигуркой. От славян ребенок позаимствовал золотистые глаза, светлые бровки и маленькие, прижатые ушки. Одета она была опрятно. Тонкий свитер обтягивал маленькую грудь, чуть косолапые ножки в коричневых колготках выглядывали из под коротенькой гофрированной юбочки. Даша рядом с ней выглядела не так соблазнительно. Впрочем, в его собственной рубашке и Даша смотрится отлично. Особенно вечером.

– Как зовут твою подружку, – елейным голоском спросил Олег Панфилович, – что она будет кушать?

Подружку звали Наташа, кушать она хотела все, что дадут, но обязательно мороженное с вареньем и пепси в бутылочках. Майор вздохнул и полез в карман за кошельком. О, если б можно было иметь таких девочек и при этом не тратить ни копейки... Нет, мир устроен несовершенно и счастье никогда не бывает полным.

Майор смотрел, как девочки мазали свои рожицы в мороженном и думал о том, что надо зайти в аптеку и купить мощный стимулятор. Он, все же, не Шварцнегер, в прошлую ночь почти не спал, а тут – целых две девочки, он же всю жизнь себя упрекать будет, если этой ночью упустить хоть мгновение.

Но майор замотался с этими бойкими девчонками по городу, окончательно расстроился из-за расходов, два раза изрядно перетрусил, пока девчонки разговаривали с знакомыми (у этих замарашек оказалось масса знакомых), и к вечеру так выдохся, что о стимуляторе вспомнил только в гостинице. Оставлять их одних и бежать в аптеку он не решился. А тут еще димедрол не желал быстро действовать на маленьких бестий. Они упорно хотели досмотреть по телевизору фильм и сварливо отказывались ложиться в постель так рано.

Пришлось увеличить дозу. Он уговорил их проглотить по две таблетки пипольфена, соврав, что это витаминки, только горькие. Теперь получилось наоборот – они заснули почти мгновенно. Расстроенный Момот раздел их, потискал, кончил в новенькую Наташу, отметив, что у нее на лобке уже есть реденький пушок и грудки побольше, чем у Даши. А потом решил пару часиков вздремнуть, чтоб потом действовать без перерыва. Чтоб прервать действие глубокого сна майор намеревался вколоть ребятишкам по ампуле кофеина.

Он прилег буквально на минуту, но проспал, как потом выяснилось, не два часа, а больше. И пробуждение его было кошмарным.

Сперва, еще сквозь сон, он почувствовал, что в номере кто-то есть, потом его ослепил яркий свет и он, инстинктивно прикрывая собой голых девочек, с ужасом приподнялся на локтях.

«Лет десять влепят, не меньше! – стучало у него в мозгах. – Но как они вошли, я же запирал номер?»

Он вспомнил, что у оперативных работников милиции могут быть запасные ключи и попросил обреченным голосом:

– Одеться хоть разрешите...

Глава 5

(Красноярск – геологический поселок, май)

Майор моргал ослепленными глазами, как беременный филин. Я перевел луч фонарика в сторону, чтоб его глаза не привыкли к свету. Фонарик высветил чье-то голое тело. Я присмотрелся.

Черт побери! Между стеной и майором лежали две голенькие девочки лет 10-12! Они спали расслабленно, будто я их накачал своим зловещим снотворным. Собственно, эта майорская мразь – медик. Ему сонники легче достать, чем мне.

Я вновь направил фонарик на его мерзкую рожу. Майор похлопал шарами и что-то пробормотал. Мне послышалось, что он просит что-то.

– Чего? – хрипло спросил я.

– Одеться разрешите, гражданин начальник? – жалобно пробормотал Момот.

Я возликовал. Майор недаром провел столько лет в зоне, он четко знал что бывает за тех голышей, что лежали рядом с ним. То, что он принял меня за опера, открывало массу возможностей, но – увы! Времени у меня не было. Я и так задержался у пидара – майора, заходить в оставшиеся номера некогда. Да ладно, жадность многих фраеров погубила. Пора рвать когти.