Текст книги "Тройная игра афериста (СИ)"

Автор книги: Владимир Круковер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)

постояльцы, увидел противную рожу майора Момота. Потом мой фонарик высветил два голеньких тельца

рядом с ним. До меня не сразу дошло, что строгий офицер МВД на самом деле заурядный развратник,

а он уже проснулся, смотрел на фонарь, лупая расширенными глазами, и я не нашел ничего

лучшего, чем врезать ему по башке графином с водой.

Потом я долго плыл по течению, поглядывая на правый берег, и пересчитывал выручку, намереваясь ее спрятать

вблизи геологического поселка – конечной цели плавания.

А потом... Эх, много чего было потом.

Сегодня же я плыву средь бела дня, никого не таясь и никого не боясь – кум королю, сам король, с охраной,

кучей денег и умелыми отбойщиками. А в геологическом поселке меня ждет ни неизвестность, ни робкая надежда

устроиться в геологическую партию и спрятаться в тайге, пока ментовский розыск не

затихнет, а родная дочь, о существовании которой я недавно и не подозревал. Милая, озорная

девчонка с такой же милой и озорной собачкой по кличке Джина.

Но, до чего же быстро шпарит это водное чудо техники. Не успел я понежиться как следует, а справа уже

мелькают знакомые приметы. Скоро поселок.

• К берегу, – сказал я, всматриваясь. – Так, так, подтабань мотором чуток. Давай, швартуйся.

Мы вылезли на берег. Первый остался у катера, двое пошли со мной в лес. Один нес лопату.

• Вот тут, – узнал я курок, – копай.

Несколько глубоких штыковых ударов обнажили мой простенький тайничек. Простенький, то он простенький,

но толстая пачка валюты, которую я из него извлек, произвела на парней впечатление. Хотя по их невозмутимым

мордам ничего прочесть было невозможно. Я сунул деньги в куртку и закурил. Жизнь, как считал

дедушка Ленин, развивается по спирали. Или по циркулю. В любом случае, моя жизнь, совершив за это

время изящный круг, вернулась к исходной точке окружности – таежному поселку, где имелся тайник с

взятыми в гостинице деньгами, где заканчивал сезон начальник геологической партии (он же Машин официальный отец).

Но, если в прошлый раз сюда явился загнанный волчонок, то сейчас на берег ступил Коронованный

Особым Образом За Особые Заслуги Вор В Законе по прозвищу Мертвый Зверь, он же – Адвокат, он же – я сам:

Владимир Иванович Верт, профессиональный аферист, непрофессиональный убийца и романтик.

Иван Иванович Иванов, большой любитель покушать, сейчас о еде не думал. Он думал об ученике,

которому со временем предстоит сменить его на нелегком посту руководителя полулегальной структуры

Серых Ангелов.

В тюремном фольклоре Серых Ангелов упоминали редко.

После разделения

уголовного мира на воров и сук, на тех, кто сохранил старый преступный

кодекс, остался ему верен, и изгоев, вступивших в контакты с

представителями закона, от общей массы преступников отделилась группировка

нейтральная, создавшая собственную коалицию. Серые Ангелы равно не приняли

романтику воров в законе и не поддались на двуличную политику сук. Они

продолжали заниматься преступной деятельностью на основе промышленной,

присущей серьезным мафиози Запада, база их была где-то на Дальнем Востоке.

Эти Серые дьяволы преследовали Верта уже третий месяц. Именно из-за них он стал убийцей,

хотя раньше презирал мокрушников. Именно из-за них он несколько месяцев метался по

городам и странам (ухитрился, даже, вместе с Машей побывать в Израиле). Отчасти,

именно из-за них он одел на себя цепи воровского клана, считая, что лучше уж служить

близким и понятным ему идеям мира воров, чем странным и опасным Ангелам.

Но Иван Иванович тут был не при чем. Он за Вертом не охотился. За Вертом охотился его

сотрудник, занимающий в хозяйстве должность начальника оперативной службы.

Этот человек вполне официально работал в ФСБ, занимал высокий пост, имел генеральские погоны.

Но на самом деле он был подчиненным Ивана Ивановича и имел псевданим Седой. Обычно его

звали Седой генерал, намекая на успехи в обеих должностях.

У организации многие люди успешно трудились в правительственных и коммерческих структурах

государства, занимая там как скромные, так и высокие должности. Именно этим Серые Ангелы превосходили

воров, (хотя, в последнее время воры также начали создавать свою группу внедрения – группу

свободного поиска).

Иван Иванович знал, чем вызван столь напряженный интерес Седого к мошеннику Верту.

Но, так как считал, что из любой ситуации следует извлекать пользу – даже из потенциального

предательства соратника, – то ограничивал пока свои действия пассивным наблюдением. Пока.

После того, как Верт совершенно неожиданно для всех был коронован в законные воры,

он стал недосягаем для Ангелов. С кем – кем, а с настоящими ворами Серые пока ссориться не смели,

не решались. Пока.

Но наблюдение за Вертом не прекратилось. Вел его лучший ученик, один из дублеров Ивана Ивановича. Звали ученика Иван.

Он с отличием закончил специальный колледж, созданный организацией для воспитания собственной элиты, привлек внимание Ивана Ивановича

еще во время учебы, сейчас мнение об ученике было наилучшее. Когда Иван Иванович уйдет на пенсию, Ваня

успешно заменит его на посту и так же будет именоваться Иваном Ивановичем Ивановым. Как каждый из семи.

Сергей Сергеевич, Сергеев. Петр Петрович Петров. Михваил Михайлович Михайлов...

Ваня находился сейчас в Красноярске, откуда и рапортовал по спецсвязи о неожиданных изменениях в статусе

афериста Верта. И добавил, что Верт отправился с охраной на катере куда-то вниз по Ениссею.

Было еще у Вани и второе поручение. Оно заключалось в беседе с неким Хоркиным по

прозвищу Шмель.

Настоящая фамилия фигуранта была Норкин. Прибалт способный к языкам заинтересовал

организацию в период его студенчества – Норкин вместе с психически больной матерью

переехал в Москву, где поступил в иняз, – когда парень выиграл закрытый чемпионат

столицы по кикбоксингу. Сочетание великолепной спортивной подготовки с иноязычием

позволяло использовать Норкина для исполнения "щекотливых" поручений за рубежом.

Парень был достаточно циничен, никого, кроме матери, не любил, хорошо адаптировался в

любых условиях. Со временем Серые оплатили его учебу в Таиланде, где он успешнно

стажировался в тайском боксе. Потом случилось так, что Норкин попал в лапы правохранительных

органов и организация не смогла его выручить. Боевик обиделся, принял крещение воровского

схода, досрочно (за организацию серьезного бунта в северной зоне) получил законного,

а вскоре был коронован на вора свободного поиска. Так как Серые Ангелы сами были

виноваты в том, что не вытащили своего человека из зоны, то и предъявить они ему ничего

не могли. Не было предательства в его действиях.

Сейчас Норкин – Хоркин находился во втором побеге и ходил под растрельной статьей.

Иван Иванович очень хотел вернуть дерзкого бойца в родные пенаты. Его ученик попытался

завести с Шмелем разговор об этом, но был, несмотря на черный пояс, почти мгновенно выброшен из номера, где жил

Хоркин.

Иван Иванович включил один их мониторов (в его квартире был смонтирован пульт связи, не

уступающий космическому) и связался с Сергеем Сергеевичем.

• Ты получил мою записки по Хоркниу – Верту? – спросил он.

• Да, только я не совсем понимаю – чего ты возишься с этим аферистом. Тебе очень надо, чтоб человек столь похожий на меня,

гулял по планете. Он же мина замедленного действия.

• Мина, Сергей, безопасна, пока нет взрывателя. А взрыватель – Седой генерал -

надежно мной блокирован. Мне, видишь ли, не хочется терять ни того, ни другого.

Да и тебе самому хороший двойник не помешает. Вспомни, сколько двойников было у лидеров.

У Нерона, Гитлера, Сталина.

• Я этого вспомнить не могу, возраст у меня не столь преклонный. Я же не Масуфаил.

К тому же, мы лидеры скрытые, нас в лицо почти никто не знает. Так зачем же нам двойники?

• Сергей, я сам до конца еще не осмыслил – зачем. Но ты же веришь в мою интуицию.

Интуиция у Ивана Ивановича была колоссальная. Это знали остальные шестерою

• Верю, поэтому и не вмешиваюсь. Шмель твоего ученика не покалечил?

• Так, помял немного. Ванюше это полезно.

• Ну, ладно, Иван, бывай. Когда, наконец, твое подсознание сообщит что-нибудь интересное -

звони.

Связь отключилась. Но тут же засветился второй монитор внешней линии. Из Красноярска

звонил ученик:

• Здравствуйте, Иван Иванович, впервые вижу вас не за едой.

• Ваня, вместо того, чтоб подкусывать начальника, ты бы лучше в спортзале побольше

качался. Хоркин тебя как пацана наказал.

• Иван Иванович, вы сами говорили, что он работает в тайском стиле. А он совершенно

в другом стиле дерется.

• Да, до меня доходили слухи, что во время побега он где-то в Киргизии освоил какой-то

малоизвестный метод боя. Интересно бы было записать и показать специалистам по единоборствам.

• Я и сам об этом подумал. Надеюсь, что скоро сотворю такую запись. Я, пока он меня

лупил, посадил ему "муху" в багаж. Удивительно, как эти воры принебрегают электроникой.

Теперь могу слушать вашего террориста. Так вот, он намерен через несколько дней

выступать на подпольном соревновнии в Питере.

• Что это за подпольные соревнования? – удивился Иван Иванович. – У нас, вроде, давно все запреты

на спорт сняты.

• Там не спорт. Китайцкая мафия решила попрактиковать в России тотализатор с гладиаторам.

Бои без правил и насмерть.

• А какое отношение к этому имеет Хоркин?

• Судя по подслушенному разговору, его попросили ликвидировать китайского

босса, не платит он долю смотрящему в Санкт-Петербурге. А Шмель попросил

разрешения сперва поучаствовать в боях. Приключений, видать, ему не

хватает. А, может, на деньги позарился. Победитель в финале получает

четыреста тысяч долларов.

• Да, это интересно. Поедешь?

• Если вы разрешите? Верт все равно пока в тайге, с дочкой кайфует.

• Езжай. Я сам ситуацию в Краснорске подстрахую. Может аппетит появится на свежем воздухе?

Олег Панфилович снял номер в

дешевом мотеле на выезде из центра, добрался на троллейбусе до рынка и

сперва зашел в то кафе, где несколько месяцев назад делал вид, что ест

мороженное, и обливался потом от страха, трижды кляня себя, что отпустил

уже прирученную им девчонку – нищенку, а теперь ждет ее. Встретит знакомых, разболтает,

те – придут сюда, возьмут его за руки... Но и не отпустить ее он не мог:

девчонка, которую он, напоив снотворным, всю ночь трахал в гостиничном

номере, утром за завтраком пообещала привести подружку 12-13 лет, которая

готова давать мужчинам за деньги. И, когда шустрая Даша появилась у входа,

чуть не подскочил от радости. Даша не обманула. Рядом с ней стояла

невысокая девочка с удивительно симпатичным лицом.

Девочка была смуглая,

скуластая, в ней, как видно, смешалась кровь татар и славян. Татары одарили

ее чуть раскосыми глазами, тонкой линией небольших губ, черными волосами,

коренастой, мальчишеской фигуркой. От славян ребенок позаимствовал

золотистые глаза, светлые бровки и маленькие, прижатые ушки. Одета она была

опрятно. Тонкий свитер обтягивал маленькую грудь, чуть косолапые ножки в

коричневых колготках выглядывали из под коротенькой гофрированной юбочки.

Даша рядом с ней выглядела не так соблазнительно. Впрочем, в одной рубашкее

и Даша вечером смотрелась отлично.

• Как зовут твою подружку, – елейным

голоском спросил тогда Олег Панфилович, – что она будет кушать?

Подружку

звали Наташа, кушать она хотела все, что дадут, но обязательно мороженное с

вареньем и пепси в бутылочках.

Момот вспомнил, как девочки мазали свои

рожицы в мороженном, а он планировал шикарную ночь в гостинице. Еще он

хотел тогда зайти в аптеку и купить мощный стимулятор. Он, все же, был не

Шварценеггер, в прошлую ночь почти не спал, а тут – целых две девочки, он

же всю жизнь себя упрекать будет, если этой ночью упустить хоть мгновение.

Но Момот замотался тогда с этими бойкими девчонками по городу, окончательно

расстроился из-за расходов, два раза изрядно перетрусил, пока девчонки

разговаривали с знакомыми (у этих замарашек оказалось масса знакомых), и к

вечеру так выдохся, что о стимуляторе вспомнил только в гостинице.

Оставлять их одних и бежать в аптеку он не решился. А тут еще димедрол не

желал быстро действовать на маленьких бестий. Они упорно хотели досмотреть

по телевизору фильм и сварливо отказывались ложиться в постель так рано.

Пришлось увеличить дозу. Он уговорил их проглотить по две таблетки

пипольфена, соврав, что это витаминки, только горькие.

Теперь получилось

наоборот – они заснули почти мгновенно. Расстроенный Момот раздел их,

потискал, кончил в новенькую Наташу, отметив, что у нее на лобке уже есть

реденький пушок и грудки побольше, чем у Даши. А потом решил пару часиков

вздремнуть, чтоб потом действовать без перерыва. Чтоб прервать действие

глубокого сна майор намеревался вколоть ребятишкам по ампуле кофеина. Он

прилег буквально на минуту, но проспал, как потом выяснилось, не два часа,

а больше. И пробуждение его было кошмарным. Сперва, еще сквозь сон, он

почувствовал, что в номере кто-то есть, потом его ослепил яркий свет и он,

инстинктивно прикрывая собой голых девочек, с ужасом приподнялся на локтях.

"Лет десять влепят, не меньше! – стучало у него в мозгах. – Но как они

вошли, я же запирал номер?" Он вспомнил, что у оперативных работников

милиции могут быть запасные ключи и попросил обреченным голосом:

• Одеться

хоть разрешите... После этого он потерял сознание (потом он узнал, что

вырубил его Верт графином по голове), а очнулся уже в иной реальности, где

его поступки не имели свободы выбора, а определялись злой необходимостью. И

кончилось все это более, чем печально...

Майор прервал воспоминания, так как детский голосок окликнул его:

• Дядя Олег, это вы? Эй, дядя Олег!

Да, это была Даша. Особо неприятных воспоминаний о добром дяде у нее не осталось.

Ну, разве только, что утром он завел ее в ванную и заставил трогать себя за одно место,

а сам больно хватал и за титьки, и за писюльку. А так, все было хорошо. И платьице он

ей новое купил, и покормил вкусно, и помылась она хорошо, и выспалась. Куда лучше,

чем просить на рынке, а потом возвращаться в их, предназначенный к сносу, дом, где

нет ни воды, ни света. А есть мамин хахаль, который, когда мама после очередного стакана

отрубается, заставляет ее делать гораздо более противные вещи, чем дядя Олег. Он такой тяжелый,

со рта у него всегда воняет, хватается до синяков...

Даша налетела на Момота и чуть не обняла его, предвкушая вкусную еду, чистую одежду

и спокойную ночь. Олег Панфилович тоже не скрывал радости. В первый же день найти

желанное – от возбуждения его колотило. С турдом взяв себя в руки Олег Панфилович

повел ребенка к выходу.

• Я тут снова в командировке, – говорил он, слегка заикаясь, – рад тебя видеть.

Сперва пойдем, купим тебе новое платьице, а то с тобой стыдно по улице ходить.

Ему не стыдно было, а просто опасался тертый сластолюбец, что обратят внимание на

неординарную пару – на него в полувоенном костюме и оборванку в замызганном платьице.

Одежду купили в том же ларьке с китайским барахлом рядом с кафе – мороженным. Даша зашла

за кустики, а майор пошел с ней, посмотреть. И, когда увидел худенькое тельце,

маленькие грудки, застиранные трусики, то едва сдержался. Внизу живота ломило,

судороги дергали поясницу. Шрамы на остатках члена зажили окончательно, поэтому боли

не было. Была, лишь, память о боли.

• Мы пойдем в кафе, – спросила Даша, – вы мне мороженное купите?

Момот хотел уже согласиться, но вспомнил, что теперь его методика должна быть другой.

Он же не поведет девочку в гостиницу, не оставит ее ночевать. Ему теперь вообще нельзя

рисоваться с этой девчонкой по городу. Не дай Бог, если кто-нибудь их заметит, а потом,

когда начнется розыск Даши, сообщит в милицию!

• Не сейчас, – сказал Момот. – У меня тут есть небольшое дельце, а ты сейчас

садись на трамвай и езжай в парк, знаешь, где парк?

• Знаю, а чё там делать, в парке. Холодно уже, там сейчас антракционы не работают.

• Ну, допустим, сейчас не холодно, осень в этом году теплая. А в парке я спрячу

одну штуковину и там у нас с тобой будет общий тайник. Ты там будешь хранить деньги, которые я тебе дам,

а я эту штуковину.

• Не-а, я там деньги свои хранить не хочу. А вы много мне дадите? Я, знаете, где храню?

У меня есть свой тайник в огороде, вот никто не найдет!

• Ладно, – перестроился Олег Панфилович, – там будет только мой тайник. А дам я тебе

много, сто тысяч.

• Вот здорово! А вы сейчас дайте мне немного.

• Нет, только в парке. Мы встретимся с тобой у карусели, договорились?

• Ну, ладно. А вы скоро приедете?

• Может быть быстрей тебя. И сам тебя ждать там буду. Давай, Даша, езжай.

Момот проследил, как девочка села в трамвай, и поймал такси. Выйдя у парка, он

прошел до карусели, усиленно вспоминая, где в парке могут быть достаточно укромные места.

Как он и предполагал, парк был пустынным – не сезон. Решив, что нужное место он

разыщет вместе с девчонкой, Момот вышел к воротам и, замаскировавшись за кустарником,

начал наблюдать трамвайную остановку. Следовало удостовериться, что девчонка приедет одна.

Он ждал и вспоминал ту ночь когда все было почти так, как он задумал. Никто ему не мешал, в

гостинице никаких проверок не проводилось, снотворное подействовало

прекрасно. Он делал с девчонкой все, что хотел, а Даша только постанывала

сквозь сон, обессиленно пыталась вырваться. Она совершала эти действия

бессознательно, и это беспомощное сопротивление еще больше возбуждало

майора.

Кончив первый раз Олег Панфилович встал с кровати, подмылся теплой водой,

протер влажным полотенцем промежность девчонки. И снова лег на нее, заранее

балдея от того, что возбуждение не спадает, а кончит он теперь не так

быстро, как кончил десять минут назад.

Он вводил член в маленькую, безволосую писюльку медленно, сперва неглубоко

• только одну головку, потом немного глубже. С каждым покачиванием

напряженного в пояснице тела, он позволял себе войти еще на чуть-чуть, и от

этого желание становилось острее. Так в детстве майор всегда откладывал на

край тарелки самые вкусные кусочки, чтобы съесть их напоследок,

гурманствуя.

Войдя, наконец, в девочку полностью, Момот едва сдержал крик, так ему было

хорошо. Легкое постанывание ребенка, безвольные попытки высвободиться

доводили его до исступления. И кончая, он закусил край подушки, чтоб не

заорать на всю гостиницу.

Майор не встал с Даши сразу. Он полежал на ней, не вытаскивая член,

предвкушая бесконечную и безопасную ночь. И от этих мыслей возбудился

снова...

Олег Панфилович вспомнил все это настолько ярко, что действительно

застонал. И захотел задушить проклятого Верта, лишившего его смысла жизни.

Но Верта рядом не было. Только Даша (слава, Богу – одна) шла от трамвайной

остановки. И он не мог получить от нее того, чего так желал. Он сам себе

напоминал умирающего от голода человека с зашитым наглухо ртом. Такой

человек в ярости бьет посуду, бросает на пол недоступные кушанья.

• Я же говорил, что приеду раньше тебя, – вышел из-за кустов Олег

Панфилович, состроив улыбку, больше похожую на гримасу. – Ну, пошли искать

место для тайника. Ты, наверное, лучше меня знаешь этот парк. Где тут можно

найти такой уголок, куда никто-никто не заходит?

• Я тут редко гуляю, дядя Олег. Вы сами ищите, а я вам помогать буду.

Только давайте побыстрей, а то я сильно кушать хочу.

Никем не замеченная парочка удалилась в глубь пустынного осеннего парка. Деревья

топорщили голые ветви, легкий ветер колыхал прутики кустарника. Приближалась суровая

сибирская зима.

Глава 2

Меня разбудил комар. Сперва он, в отличие от городских, честно предупредил о своих намерениях

пронзительным писком, но я только отмахнулся спросонья. И он, сочтя мое поведение бестактным,

с размаху засадил хоботок мне в нижнюю губу. Губа начала распухать, сон улетел, будто его и не было,

я вылез из спальника и мрачно побрел варить кофе.

Голова трещала ужасно. Вчерашний вечер вообще был трудным. Как ни как, но Демьяныч со своей

барыней – женой тринадцать лет были для маши отцом и матерью. Не совсем хорошими, но искренними.

И принять им мое возникновение из небытия было трудно. Хотя, потом, когда мы как следует

напились, Демьяныч признался, что все эти годы подсознательно ждал явление настоящих родителей.

• Это только так говорят, что не та мать, которая родила, а та, которая вырастила.

Кровь родная всегда себя сказывает. Я еще там, в Ялте, боялся, жену отговаривал брать

чужого ребенка...

Он говорил это печально, пил водку, почти не закусывая, а потом спросил:

• Ну, и что ты думаешь дальше?

• Что тут думать, – ответил я, не лукавя, – сейчас я девочку взять не могу. Определюсь,

тогда. Да и тебя я отталкивать от нее не желаю, она тебя любит. Бабу твою терпеть не

может, а тебя, да – любит. Так что, пока пусть все будет, как было. Заканчивай свой

сезон, езжай в Москву, живи, только ментам не болтай лишнего про меня. Сам понимаешь...

Демьяныч понимал. В геологических работах половина сезонников бичи или зеки. Его жена ничего понимать

не желала. Она попыталась высказать мне право собственности на Машу, сообщив, что уголовникам

в тюрьме сидеть надо, а не чужих детей воровать. Пришлось выдать ей плюху. Это только в книжках

благородные аферисты не поднимают руку на женщину. Я не был таким уж благородным, а эта мадам с моим понятием

женщин плохо ассоциировалась. Она замолкла мгновенно, В глазах Демьяныча я прочел жгучую

зависть застарелого подкаблучника. Если бы он выдавал ей тумаков хоть раз в квартал, то их семейная жизнь

сложилась бы гораздо более счастливо.

• Ты, лярва дешевая, – на всякий случай усилил я впечатление, – если еще раз пикнешь,

замочу и в тайге закопаю. Я тебе не муж. Усекла?.. Не слышу!..

• Усекла, – пролепетала она, вполне меня удовлетворив своим испугом.

Ну, а потом мы пили водку и брагу, и я не стал отказываться, сочувствуя Демьянычу.

А сегодня башка разламывалась на части, во рту медведь справил большую нужду, а кишки

иссохлись, как саксаул в пустыне Сахара. Да еще комар в губу укусил.

Я выглянул в окошко и настроение мое слегка улучшилось. К дому шла Маша. Она шла,

ставя ножки носками ступней чуть внутрь, глаза ее сияли, а в руках она несла какие-то

цветы. Я сам всегда чуток косолаплю, эта схожесть резанула меня по душе, дверь

открылась и Маша попала в мои объятья, взлетев к потолку и возмущенно заорав:

• Так нечестно, я не ожидала.

Я поставил ее на пол и сочно поцеловал в пушистую щечку. От Машки пахло смолой,

парным молоком и одуванчиками.

Нечто зубастое цапнуло меня за штанину. Джина выражала свою радость весьма оригинально.

В отличие от других собак она, будучи таксой, вцеплялась по-бульдожьи, намертво.

Пришлось выдать ей со стола кусочек мяса, который она охотно предпочла моей брючине.

Вошел Демьяныч:

• Иваныч, похмеляться будем?

• Всенепременно. А потом – на охоту.

• Я с тобой не смогу, дам в провожатые Спиридона, ты его знаешь, это младьший из

староверов, помнишь, пировали у них весной, когда ты на работу пришел устраиваться?

Естественно, я помнил эту своеобразную семью.

...Я тогда зашел в рубленную навечно избу в поисках начальника партии и сразу догадался, что попал к староверам. Мне, как иноверцу, "чужому", поставили отдельную посуду, чтоб не "загрязнил", но сделали это тактично, ссылаясь на то, что городскому человеку надо посуду тонкую, благородную, а не зти "тазики", из которых они, люди лесные, едят. За столом сидело шесть человек: дед, отец, братья-погодки, старшему из которых было уже сорок, хозяйка, мужчина лет сорока в энцифалитке и при очках – Демьяныч. Дочь подавала на стол. Староверы казались людьми без возраста. Коренастые, пышущие здоровьем, с окладистыми бородами, голубоглазые, светловолосые. Разве, что у деда чуть больше морщин проглядывало вокруг русой, без единого серебряного волоска, бороды.

• Наниматься, – полуутвердительно кивнул мне Демьяныч, – давайте поговорим после, не будем нарушать традиции.

Он не знал, что я – коренной сибиряк и что традиции староверов мне хорошо знакомы. Я кивнул, стараясь дышать не в сторону стола (староверы на дух не переносили вино и табачище). Все, кроме меня с Демьянычем, ели из огромного глиняного горшка деревянными ложками, четко соблюдая очередность и подставляя под ложку хлеб, чтоб не капнуть на блистающий белизной некрашеного дерева стол. Кто-то из братьев поторопился и дед сразу звучно вмазал ему ложкой по лбу. Посмеялись.

Потом дочка поставила деревянное блюдо с жареным хариусом и чугунок картошки. Появились на столе и разносолы: грибочки разных сортов соленые и маринованные, огурчики, помидоры, зелень, морошка, брусника. После нежной рыбы появилась чугунная сковорода с жареной медвежатиной. Там были печень, сердце, часть окорока.

• Хозяин подранка встретил, – сказала мать, будто оправдываясь, что медведь добыт весной, не по сезону. (Медведя бьют поздней осенью, когда он в самом жиру, или поднимают зимой из берлоги).

Дед добавил:

• Дурной был, плечо болело. Помять мог кого-нибудь, пришлось стрельнуть.

«А ведь ему, должно быть, далеко за восемьдесят ,» – с завистью подумал я.

Вместе с рыбой был подан и ушат медовухи. Настоящий ушат емкостью ведра на четыре. Мужики брали его за деревянные уши и, высоко подняв над головой, лили в рот пенистую, ароматную жидкость. Это единственный хмельной напиток, который они себе позволяют. Настоянную на меду, забористую брагу они алкоголем не считают. И они, наверное, правы. При их здоровье это просто бодрящий напиток, как для нас кофе. Мне брагу налили в чудную, из обливной глины, кружку.

Едой мой желудок был заполнен до отказа, а хозяева, казалось, только начали трапезу. Был подан горшок с кашей и рыбный пирог, величиной с колесо от трактора "Беларусь". Я пытался отказатьсл, но когда попробовал, съел свой ломоть за милую душу. Пирог был в четыре слоя: таймень, лук с яйцом и укропом, стерлядь, снова лук, но уже с картошкой и капустой.

Горшок с кашей выскребли до дна. Брагу допили.

• Яишню будете? – спросила хозяйка. – С кабанятиной можно ee?

Мужики подумали, посмотрели на деда. Было видно, что они не прочь. Но дед, к моей радости, покачал головой.

• Жарко сегодня, – сказал он.

К чаю в старинном, с медалями самоваре, который, как и все в этой хате, был большущим, основательным, на века, были поданы пироги, блины и варенья из земляники, брусники, голубики, костяники, морошки. В чай были добавлены стебли и листья можжевельника.

Совершенно расслабленные выползли мы на крыльцо. Я взглянул на Демьяныча, понял, что он, как и я, нестерпимо хочет курить и боится, что я оскверню табаком подворье.

• Не переживайте, – сказал я ему тогда, – я – Сибиряк, в староверах разбираюсь. Кто мог бы подумать, что через несколько месяцев мы с геологом станем чуть ли не родственниками!?

Чуть поскрипывая ранней изморозью, убегала под ноги лесная тропа. Спиридон шел впереди, показывал дорогу. Я, собственно, не особенно хотел охотиться, было желание просто окунуться в объятия тайги, в детство.

Как никак, я вырос в Сибири, совсем карапузом промышлял грибами и ягодами, таскал на радость кошке рыбную мелочь с Ангары. Чуть подрос – понес с реки рыбу солидную, которую не стыдно подать на стол: хариуза, ленка, налима. Из леса подростком я тоже не уходил с пустыми руками. Рябчики, тетерева, глухари, заяц, лиса, косуля...

В те годы охота и рыбалка были чуть ли не основным занятием деревенских мужиков и подростков...

Спиридон косился на меня недоверчиво, насмотрелся на городских баловней, неуклюжих на лесных тропах. Я и сам побаивался попасть в смешное положение. Уже много лет тайга для меня была лесоповалом под надсмотром узкоглазых айзеров с автоматами: шаг в сторону – побег, прыжок на месте – провокация. Но тело помнило школу детства. Неуклюжая походка городского жителя автоматически превратилась в скользящий, скупой, бесшумный шаг промысловика, тело легко уклонялось от ветвей, правая рука чуть придерживала ружье, готовая мгновенно слить приклад с плечом.

Недоверие старовера сменилось удивлением. Преодолевая привычную молчаливость, он спросил густым и чистым голосом:

• Промышлял?

• Охотничал, – ответил я так же лаконично, – белка, соболь, рогач... С Байкала я.

Спиридон одобрительно хмыкнул в огненную бороду. Этот хмык надо было рассматривать, как определенное уважение к промысловикам Прибайкальской тайги, где водятся знаменитый Баргузинский соболь, изюбрь – пантач, где в загадочном озере живет единственная в мире пресноводная нерпа, а при слове «омуль» у знающего человека сразу рот наполняется слюной.

Тут Спиридон неожиданно резко сошел с тропы и свернул влево. Тропа же перестала быть скромной, охотничьей, а приобрела качества серьезной тропинки. Я остановился.

• Нельзя, – понял мой вопрос охотник. – Запрещено. – И, видя, что этим только разжег мое любопытство, добавил: – Только посмотреть. Издали.

Он снова пошел впереди и лес вскоре поредел, а сквозь кедры прорисовался желтый забор с проволочным воротником и двумя вышками. Приглядевшись, я обнаружил несколько видеокамер, вращающих своими кургузыми шеями с заданным ритмом.

Спиридон перехватил мой взгляд, но объясниться не удосужился. Сердито мотнул головой и пошел прочь, не ожидая меня. Пришлось догонять. Охота меня уже не интересовала, но из старовера я больше ни слова не вытянул. Так и вернулись в поселок, молчаливые, с одним косачем у пояса Спиридона.

Переодевшись я помчал к Демьянычу. Любопытство сжигало меня.

• Забор? – сделал геолог невинное лицо. Он похмелился больше, чем требовалось, был настроен скептически, но, в отличии от Спиридона, язык за зубами не держал.

Через десять минут и два стакана медовухи я уже знал, что там находится правительственный охотничий домик, подходит к забору опасно, особенно ночью – могут выстрелить без предупрежджения. Эх, знал бы Демьяныч, какой азарт он во мне поселит, промолчал бы, наверное.

Уже вечером я был готов к исследованию засекреченного участка. Так как от моих охранников в тайге особого толка я не ждал, пришлось охмурять Спиридона. Для профессионального афериста обработать доверчивого лесного жителя, который, вдобавок, верит в Бога, особого труда не составило. Именно боженька мне и помог, навидался я всяких баптистов и прочих фанатов. Пр Аввакума читать приходилось, про двуперстников. Так что в атаку на бедного Спирю я пошел во всеоружие.

• Спиридон, – сказал я, вкрадчиво, – истинная вера должна бороться со злом...

Я специально сделал паузу. Его следовало вовлечь в беседеу, заставить спорить.

• Нет, – односложно ответил старовер. – Не должна.

• Почему! – изумился я.

• Мы, верующие, не приемлим зла, – расщедрился на более длинную фразу Мпиридон.