Текст книги "Тройная игра афериста (СИ)"

Автор книги: Владимир Круковер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)

Я сунул телефон в карман и обследовал сети. Действительно, обнаружился большущий пакет с прекрасным содержимом. Вскоре на скатерке, растеленной на песке, передо мной красовалась разнообразная закуска и, даже, мороженное

в специальной коробке с сухим льдом. Там же были две бутылки с нарзаном, я вынул одну и она сразу запотела, и ликер с пивом (Филин запомнил мои похмельные пристрастия). Текилы не было, ясно, что Филин боялся продолжения

моего запоя.

Я залпом выпил ликер, запил нарзаном и разделся до трусов. В голове слегка прояснилось. Несмотря на позднюю осень солнце палило вовсю и вода была достаточно теплой. По крайней мере для человека, недавно прибывшего из Красноярского

края, где лужи утром покрывались глянцевым льдом, а на пороше в тайге красовались следы лесной живности. Я бахнул еще стакан ликера и с удовольствием окунулся в соленое море. Поплескавшись, подсел к закускам и отдал им должное.

Запой только начинался и я еще не испытывал обычного отвращения к еде. Но, продлись он несколько дней, и я не смогу есть даже символически.

Дринькул телефон. Я порылся в одежде, вытащил трубку.

• Вот, – добродушно хохотнул Филин на мое "але", – теперь твой голос обрел нечто человеческое. Давай, отходи. Сходняк завтра. От скуки, надеюсь, не умрешь. Там же под сетями рюкзак с вещами и книги, которые ты привез. Спальник

там же и всен необходимое, включая фонарь мощный. Аккумулятора хватит неа всю ночь, если будешь читать. Комаров тут нет, а москиты уже подохли. Так что отходи спокойно. Завтра пришлю за тобой катер. Ты, надеюсь, не в обиде?

• Ты старший, – сказал я уклончиво, – а, впрочем, мне и самому этот запой ни к чему.

• Может бабу прислать? – спросил Филин.

• Да нет, не надо. Ты там сонников не догадался положить?

• Догадался. Пипольфена упаковка. В книжку вложена. И анальгин.Ну, давай, пока. Если что надо – звони 356 756 по сотовому.

Филин отключился, а я провел ревизию рюкзака. Спальник, невесомый, явно пуховой, надувная подушка, несколько книг из моего багажа, туалетные принадлежности, мощный фонарь, гарпунное ружье, маска, трубка и ласты – комплект

номер один для подводной охоты, нож, спички в полиэтиленовом пакете, мешочек с древесными углями: явный намек на жареную ломтиками рыбу, если я ее поймаю. Забота почти отеческая. Ай, да Филин!

Я разложил имущество и удержал свой оживший органон от желания жахнуть еще стакан ликера. В бутылке оставалось не так уж много и была она единственная. А похмелье еще вернется. Три бутылки пива его не снимут. Правда, на

крайний случай, если сильно крутить будет, оставался пипольфен.е просто сонник, но и легкий нейролептик. Уж кто – кто, а мы, зеки, в колесах толк понимаем. И Филин знал, что я сильными наркотиками никогда не пользовался,

но легкиие колеса, типа того же пипольфена или димедрола, принимал порой охотно, что б снять раздражение, плохое настроение. К ним привыкание наступает редко. Для выхода же с запоя – лучше не придкмаешь.

Я еще раз искупался, выпил пивка, доел бастурму, обильно намазав ломоть горчицей, и распечатал пачку мороженного. И тут Филин выказал знание моих пристрастий: мороженное было шоколадное с изюмом.

В какой-то мере я был доволен предстоящими сутками одиночества. После побега у меня редко выпадали свободные от дел дни. Следовало кое о чем подумать, и вообще, поразмыслить. Что ждет меня, чего я в жизни хочу добиться?

Быть или не быть? А, если быть, то – кем? Вернее – с кем?

От философствования меня отвлекло жужжание гигантской пчелы. Или шмеля. Фу, с

похмелья покойных вспоминать не стоит! Странно, Шмель считался моим корешом,а

жалости особой после его смерти я и не испытываю. Впрочем, Шмель всегда был

сам по себе.

Жужжание усилилось. Моторка явно направляласб к моему острову. Я быстро

собрал остатки похмельного пикника и слинял в сарай. Щели там были достаточно

большие и я воспольсовался ими вместо перескопа.

Лодка выросла, люди в ней явно занимались делами непотребными. Один, правда,

сидел на корме, рулил, ворочая рукоятку подвесного мотора. Второй же

скручивал руку особе женского пола. Особа была без купальника, ее незагорелые

груди ярко белели на фоне коричневого тела. Треугольник ниже пояса от меня, к

сожалению, заслоняли борта лодки.

Что ж, бесплатный стриптиз мне сейчас в самое время смотреть. Я налил себе

полный стакан, жадно выпил, сбивая возникшую тревогу. Моторка была уже почти

у берега, рулевой заглушил мотор, она шла по инерции. И я, к своему горькому

сожалению, различил уже ясно, что особа была просто девчонкой лет

четырнадцати!

Судьба продолжала издеваться, подбрасывая мне то педофилов с майорскими

погонами, то малолеток, которые в защите нуждаются, то дочек, о которых я

много лет и не подозревал.

Я автоматически пошарил рукой у пояса, но ничего, кроме трусов и собственного

живота не обнаружил. Постояное присутствие телохранителей лишили меня

необходимой сноровки, я расслабился, хотя при моей жизни расслабляться не

стоит никогда. Теперь придется расплачиваться. Хотя, почему? Мне то какое

дело до этих насильников.

Я судорожно допил вино прямо из бутылки и прильнул к щели. Лодка уже с

шуршанием вползла носом на песок, тот, кто держал девчонку, теперь просто нес

ее, как ватную куклу, а она, отчаявшись и устав, только причитала беспомощно:

• Ну не надо, я умоляю, не надо, пожалуйста, я прошу вас...

Мужики были тем, кого принято нынче называть "лицами кавказской

национальности". Оба в курчавой черной шерсти, рулевой – при солидном брюхе.

Плавки у них топорщились, видать предвкушали черножопые долгое развлечение с

беспомощной жертвой.

И опять подумал я, что моя-то хата с краю, с самого краешка. Мне и с одним,

наверное, не справиться, не то что с двумя. Вон, какие здоровые амбалы!

Откормленные, молодые... Плохо только, что они несут девчонку именно суда, в

сарай. Видать не первый раз этим островом пользуются для своих грязных

делишек, знают где что находится.

Я завертел головой. Спрятаться за сетями? Не надежно. Линять надо из сарая.

Вон, сзади, вроде доски хлипкие, пролезу. Эх, был бы ствол!

Я ринулся к заднику, споткнулся, естественно, за сеть, грохнулся и услышал за

спиной удивленный голос:

• Э-э, да тут гости!

Я обернлся, пытаясь одновременно встать, и увидел прямо перед собой пузатого.

• Слюшай, дарагой, ты тут чего делаешь, а? – спросил он.

Мне наконец удалось выпутаться из сети и встать. Я принял независимую позу,

насколько это было возможно в моем положении, и заявил:

• То же самое могу спросить у тебя. Я то товарищей поджидаю, шашлык вот

готовлю, костер будем жечь, гулять.

• Ты сматри, – возмутился пузан, обращаясь к колеге, который уже вошел,

продолжая держать девчонку на руках, – ты сматри, какой нахал. Пришел на наш

остров, в наш сарай, на наши снасти пришел и еще спрашивает! Мы – рыбаки, это

наш сарай! – неожиданно заорал он.

• Ваш, так ваш, – миролюбиво сказал я, – мы же не знали. (Я упорно

поддерживал легенду о товарищах, будто они и в самом деле могли прибыть с

минуту на минуту). – Думали ничей сарай, брошенный. Если нельзя, так мы

уедем. Ялта большая, найдем где повеселиться.

• Куда же ты поедешь, дурачок, – вступил второй. Он говорил на удивление

чисто, без акцента, правильно строя речь, но иностранный привкус в его

предложениях чувствовался. – Кто же тебя отпустит теперь? Ты нас видел, девку

эту видел, все понял, сам русский. Ты что же, думаешь, мне или Гиви хочется

ссрок мотать? Нет, пока не поздно, мы тебя кончать будем. А товарищам твоим

скажем, что тебя тут не было.

• Так они вам и поверили, – заспорил я, – они же меня сами сюда привезли со

всем барахлом. – Я куивнул на остатки пикника. – А сами поехали за бабами и

еще вина купить. Так они вам и поверили.

• Поверять, – убежденно сказал мой оппонент, бросая девчонку под ноги, будто

грязное белье. Судя по плавкам, ему сейчас было не до похоти. – У нас другого

выхода нет, по 117-й чалиться неохота. Грохнем, зароем вместе с тряпками и

жратвой, а друзьям твоим скажем, что мы тебя на берег перевезли, попросился,

мол. Почему – дело не наше. Забашлял, вот мы тебе я перевезли. Секешь?

Видно было, что он уже все решил, а разговор продолжал чисто по инерции,

оттягивал неприятную процедуру убийства. Но некоторые его фразы вселили в

меня надежду. Хотя, нынче жаргон знают почти все. Чтоб определиться, я

спросил:

• Ты что, бывал у хозяина?

• Приходилось, – равнодушно ответил насильник и сказал пузатому: – Иди,

принеси из лодки приблуду. – Он мельком смерил мою тощую фигуру взглядом,

прикидывая мои физичские возможности, и повторил: – Иди, иди. Я, если фраер

рыпнеться, и один его успокою.

Я посмотрел на его грудь, поросшую курчавым черным волосом и подумал, что

волос этот жесткий, наверное, как проволока. Посмотрел на девочку, что лежала

у его грязных ног с оттопыренными большими пальцами тоже покрытыми жесткой

волосяной проволокой, на тоненькие, коричневые от загара ручки ребенка,

которыми она прикрывала свои маленькие груди, вся свернувшись, будто эмбрион,

и багровая ярость окутала мою похмельную голову.

Я заговорил. Заговорил тихо, чуть ли не шепотом. Потом я не вспомню строение

своей речи, изощренную феню, впитавшуюся в мой ум с детства, грозные

ругательства, которые ничего общего не имеют с вульгарным мужицким матом. Я

говорил, идя ему навстречу мелкими шажками, как в игре замри, и видел, как

белеет его смуглое лицо, как расширяются зрачки шоколадных глаз.

• ... и ты, сявка скверная, сам себе член отрежешь и съешь без соли. И меня,

Адвоката, меня, законного вора, меня, Мертвого Зверя, просить о смерти будешь

как о милостыне. И тогда я, может, подарю тебе смерть, – закончил я почти

беззвучно, продолжая двигаться на отступающего насильника. И, подняв руку,

грубо провел по его ошеломленному лицу, выразив этой "шмазью всеобщей" свое к

нему отношение.

Продолжая пятиться и вовсе не пытаясь защититься насильник споткнулся о

какую-то палку и упал на спину, продолжая пятиться в полусидячем положении.

Он был по-настоящему испуган, он явно слышал мою грозную кликуху. Его товарищ

непонимающе ворочал головой и я с наслаждением врезал сгибом локтя ему в

толстое пузо. Советы Шмеля не прошли даром, толстяк согнулся и я смачно

добавил ему по затылку сомкнутыми в замок руками, не забыв подставить колено.

Что-то хрястнуло, по колену потекло теплое, а пузан, не разгибаясь, завалился

на бок и скорчился, как девочка у ног негодяя. И мне опять пришла на память

книжная фраза о том, что человек в моменты растерянности принимает позу

эмбриона.

Я вернулся к сетям и поднял телефон. Какой же я все-таки идиот. Рисковал,

хотя мог давно позвонить и решить все проблемы. Я, как никак, могущественный

член воровского клана. И не просто член, а один из руководителей. Генерал.

Почти маршал, если маршалом можно считать Пахана.

Я разговаривал с Филином, постепенно переходя на привычную ироническую речь,

а тот парень все смотрел на меня, не вставая. В глазах его стыл абсолютный

ужас, похоже – трубка сотового его окончательно доконала.

• Нет, похоже они полностью деморализованы, – сказал я в ответ на вопрос

Филина. Но на всякий случай могу дать трубку. Иди, тебя.

Черножопый подполз, так и не встав на ноги, подошел на коленях и взял трубку

только со второй попытки, придержав одну руку другой. ОН слушал и мычал,

пытаясь в чем-то клясться. Потом все же прорвался и сказал громко:

• Мамой клянусь! Я же не знал!! И мыслей не было. Все исполню, мамой

клянусь!!!

Я присел около девочки и накинул ей на печи свою рубашку.

• Давай, малыш, накинь пока. Твоя одежда в лодке?

• Да, сказала она, продолжая судорожно всхлипывать, как всхлипывают маленькие

дети после рыданий. – Я покататься села, я думала они дяденьки, а не

мальчишки. Я только покататься чуток, так хотелось. Я на море впервый раз.

• С кем? – спросил я.

• С мамой, она путевку получила почти бесплатную. Мы на Севере живем, я так

радовалась, что море увижу.

• Еще увидишь. И на лодке покатаешься. Я тебя лично покатаю, на смаой лучшей

лодке. И на планере, если не побоишься. Вы еще сколько тут пробудете?

Еще десять дней. У нас на три недели путевка.

• Вот и не плач. Это здорово, что мы с тобой встретились. У меня дочка твоего

возраста. Тебе четырнадцать, я не ошибся?

• Тринадцать. Четырнадцать через два месяца исполниться. И я вовсе уже не

плачу. Я напугалась сильно.

• Конечно ты не плачешь. Это я по глупости сказал, что ты плачешь. Я же вижу,

что ты девочка мужественная. Вообщем, благодаря этому твоему приключению мы

теперь с тобой познакомились. И я сделаю так, что ты свою поездку на море

запомнишь на всю жизнь. Представь себе, что я Старик Хоттаббыч или золотая

рыбка. Эй, я не шучу – любое твое желание будет тут исполняться, честное

слово.

Девчонка смотрела на меня заворожено, а я недовольно подумал, что становлюсь

сентиментальным. Впрочем, из шока я ее своими сладкими речами вывел. И врать

не вру, исполнить ее девчоночьи желания мне в моем нынешнем статусе совсем не

трудно. Я сказал, не оборачиваясь:

• Эй, сявка, притащи-ка одежду ее на скороту. Яволь?

• Слушаюсь, – рванул к лодке парень.

• Не вздумай попытаться сбежать, – повысил я голос ему вслед, – найдем на дне

моря.

• Что вы, – крикнул он на бегу, – я не дурак, два срока мотал. Как скажите -

так и будет. Я – ваш раб.

Он вернулся мгновенно, бережно подал девочке ее нехитрые тряпки. В это время

очнулся толстяк. Он трудно встал и непонимающе огляделся, протирая залитые

кровью глаза. Нос я ему переребил капитально!

Зажужжала очередная пчела – моторка. Глиссер выпорхнул из морской глади, как

белая чайка.

• Ну, Верт, – сказал Фили, сходя на берег, – тебя на минуту одного оставить

нельзя. Что ты за человек такой?

На насильников он не смотрел, ими уже занялись мои телохранители. Они умело

уложили их на песок вниз лицом, не приступая пока к силовым действиям, и

вопросительно посмотрели на меня.

• Тебя как зовут, – спросил я у девочки.

• Настя.

• Тебе тут смотреть теперь не стоит, Настюха, мы их немножко бить будем,

ничего приятного. Ты иди в нашу лодку, видишь какая красивая, как я и обещал.

Не лодка – чайка. А знаешь, какая быстрая. Иди и посиди там. Искупайся, если

хочешь. А мы скоро.

Потом я присел и спросил у Гиви:

• Будешь говорить правду?

• Все скажу дорогой, – попытался тот привстать, но охранник ногой уложил его

на место.

• Какая это у вас по счету девочка?

• Это не я, это все он.

• Я спрашиваю какая?

• Седьмая, – выдавил он.

• И не жалко?

• Что их жалеть, блядей русских, – неожиданно не сдержался пузан, – мы их сюда

звали!

• Ясно! – я встал. – Ребята, отведите их, что б девочка не видела. Потом

зароете. Филин, выпить не привез?

• Привез, – сказал Филин, глядя на меня с интересом, – знал, что после такой

встряски потребуется тебе. А теперь думаю, что зря вез.

• Правильно думаешь, – сказал я равнодушно. Пивка вот выпью, у меня еще

должно было не согреться пару бутылок. А вина не хочу, прошел запой. Вот, еще

одна дочка образовалась, хоть пансион благородных девиц открывай. Будешь

пиво?

• Буду, – сказал Филин, – продолжая смотреть на меня с откровенным

удовольствием. – Не ошибся я в тебе, Верт, и кликуха твоя тебе скоро будет

полностью соответствовать. Был Адвокат, а родился Мертвый Зверь.

Глава 9

Похмелья и в самом деле не было. Утром я встал свежий. Очевидно испуг и ярость выделили какой-то химический элемент, уничтоживший похмельный яд. Впрочем, я не биохимик, пусть над этим ученые думают. Надо им подсказать: лучший метод лечения от алкоголизма – испуг. Берем алкаша, пугаем его до икоты... И никакого похмелья. Идея претендует на Нобелевскую премию. Надо нам с Филиным открыть уникальную больницу по лечению алкоголиков. Спецбольницу. С решетками и санитарами в форме вертухаев.

Я сидел в кафе гостиницы, пил кофе и катал в голове эту муру. Идея спецлечебницы меня рассмешила. Особенно, когда я представил себе, что излечение будет стопроцентное. Тех, кто не вылечится, мы с Филиным будем закапывать в песочек.

Я фыркнул и, подняв голову от чашки с кофе, обнаружил напротив Белого. Пацан, как видно, сидел тут уже давно. Мне стало неловко, что я его не замечал, и я сказал:

• Что сидишь тихо, как мышка. Я тут задумался...

• Ничего, ничего, – сказал Белый, – я собственно, не хотел отвлекать. Вы, наверное, не помните, что мне позавчера рассказывали?

• Признаться, нет.

• Я вот записал на магнитофон, с вашего разрешения. Хотите послушать?

• Ну, давай, – сказал я, несколько удивленный предложением.

Пацан включил аккуратный диктофончик, похожий на пачку сигарет, и я услышал свой пьяный голос. Несмотря на опьянение, трепался я бойко, а уж в фантазии вообще превзошел себя трезвого. Я слушал с интересом и, даже, подумал – не уйти ли мне в писатели.

Жизнь на зоне всегда насыщенна событиями. Зэки постоянно создают друг другу крупные и мелкие неприятности, насыщая эту жизнь коммунальными "разборками", а начальство добавляет жару в костер страстей. Профессор абстрагировался от этой мелочной возни, удачно прикрывая неординарность своего поведения частичной ненормальностью. Но администрация не могла себе позволить допустить отстраненности какого-то осужденного от склок дружного семейства ИТУ-9, а в сумасшествие интеллигента не верила. Поэтому, пока ум профессора витал в эмпириях, шкодливое подсознание активно участвовало в жизни зоны, навлекая на профессора изменение режима на "строгий усиленный". Зловещая тень БУРа уже почти покрыла недальновидный спинной мозг вместе с витающим в облаках, головным, когда педантичный майор Момот попытался вмешаться в стройное течение событий.

Майора долго мучила незавершенность его беседы с профессором. Он ведь так и не получил ответа на свой вопрос (по крайней мере, ему так казалось). Вызвав осужденного Брикмана вторично, майор настроился на спокойную беседу, но на всякий случай позвонил в дежурку и попросил прислать охрану.

Войдя в кабинет начальника санчасти, профессор обнаружил Толю-Жопу, равнодушно стоящего у окна и чистенького Момота, сосредоточено отлавливающего незримую грязь на колпачке авторучки. После того, как майор закончил многосложную операцию с марлевыми тампонами и спиртом и удовлетворенно положил стерилизованную авторучку на стол, профессору была заново рассказана предыстория его болезни, с небольшими научными комментариями по поводу открытия палочки Коха. После этого монолога добросовестный Момот задал основной вопрос:

– Вам все понятно, гражданин осужденный?

В кабинете наступила напряженная тишина. Даже прапорщик Ковшов прервал на миг перманентную зевоту и вперил оловянные глаза в гражданина Брикмана.

Активный спинной мозг не стал на этот раз советоваться с отвлеченным сознанием профессора, а сообщил бойко:

– Чего темнишь, начальник. В БУР упрятать хочешь, так не темни ╕ крути вола. А чернуху мне кидать нечего, в гробу я всех вас, волков тряпичных, видал в белых галошах.

– Вы слышали, товарищ прапорщик? – монотонно спросил майор.

Толя-Жопа слышал подобное уже 20 лет. Сказанное не вызывало у него никаких эмоций. Он и сам на подобный вопрос ответил бы точно так. Поэтому прапорщик Ковшов зевнул и мотнул головой сверху вниз.

– Отконвоируйте его в дежурную часть, – приказал майор, – рапорт доставит мой санитар.

Толя-Жопа ничего на свете не боялся. Он обладал завидным здоровьем, в любую погоду исполнял свою службу без бушлата или шинели, презрительно поглядывая на мерзнущих коллег, каждый день съедал здоровенный шмат деревенского сала, ничего, кроме пива, не пил и при необходимости мог уложить быка ударом кулака между рогов. Но невидимые палочки Коха вызывали в его невежественной головке смутную неприязнь. И, если, например, про гром Толя-Жопа еще со школы прапорщиков имел научное объяснение, что "это молнии стукаются в небе", то палочки туберкулеза все-таки его настораживали. Поэтому Ковшов уперся, сказав:

– Чего это я его в дежурку поведу, волка тряпичного? Он там всех перезаразит этими бацильными палочками.

В глубине души санитарный майор тоже не питал доверия к таинственным палочкам. Он предпочел бы, конечно, чтоб они витали в помещении охраны, чем в великолепном дизайне санчасти, но по нелепой прихоти судьбы его вотчина носила лечебное направление. А туберкулез никак нельзя было отнести к нарушению режима. Поэтому в кабинете повисло тревожное молчание, во время которого прапорщик смотрел на майора, а майор на блестящую столешницу. Профессор же смотрел прямо перед собой. Его сознание в этот момент обдумывало вопросы структурной лингвистики, а подсознание чесалось и мечтало о глотке чифира и жирном педерасте.

Напряжение разрядило селекторное сообщение. Жестяной голос начальника оперативно-режимной службы майора Токарева разыскивал осужденного Брикмана для предоставления его в штаб.

Майор Токарев отличался высоким ростом, военной выправкой, металлической дикцией и непримиримостью к нарушениям режима содержания. Он был прислан в Калининград из Москвы, свою службу в колонии расценивал, как ступень к передвижению в Управление, успел уже уволить трех оперативников, поймав их во время продажи чая осужденным, и в чем-то превосходил даже главного человека лагеря полковника Васильева.

Прапорщик Ковшов, не мыслящий жизни без службы, вытянулся по струнке, обнаружив кругленький животик, отдал репродуктору селекторной связи честь и быстренько увел осужденного из гостеприимного кабинета стерильного Момота.

В кабинете майора Токарева профессор обнаружил высоко-поставленное общество. Там находился длинный Токарев, коротенький полковник Васильев, носящий среди осужденных ласковую кличку "Василиса", незнакомый гражданин в гражданском с унылым вытянутым лицом дятла, который впоследствии оказался прокурором по надзору за местами лишения свободы. Еще там была пышная дама, полная столичного шарма. Она представляла прокуратуру РСФСР.

Профессору не предложили сесть. Его спросили сухо:

– Жалобу в Москву писали?

– Писал... – вспомнил профессор коварное перо Верта-Адвоката.

– Рассмотрена, – столь же сухо сообщили профессору. – Вот, товарищ из Москвы к вам.

И профессор услышал от столичной богини, что нерадивый следователь и раньше принуждал доверчивых осужденных давать ложные показания, избавляясь от груза нераскрытых дел, и,.что Прокуратура РСФСР приняла необходимые меры: профессорское дело в данный момент пересматривается, мера пресечения на этот период изменена на подписку о невыезде, а профессор должен в двухчасовой срок покинуть колонию, в которой ему теперь находиться не положено.

Дятлообразный прокурор задал уставной вопрос – нет ли у товарища Брикмана жалоб на условия содержания в колонии, на что профессор, загнав титаническим усилием ликующее подсознание в мозговой уголок, сказал, что всем доволен. Он действительно был доволен, но не колонией, а тем, что удержал контроль над голосовыми связками, не дав им произнести: "сучья зона, все менты – волки тряпичные, а майор Момот – петух голожопый".

Оставшиеся два часа были заполнены до отказа. Профессор еще только выходил из штаба, а в бараке уже варилось ведро чифира. Все зоновские «авторитеты» собрались на проводины. Давались различные поручения на волю. Спешно готовились некоторые ценности для передачи надежным людям. Профессор рассматривался коллегами, как почтовый вагон, который надлежит загрузить до отказа.

Если разнообразные "ксивы" почтенный ученый просто приклеил лейкопластырем к бедру, то ювелирные украшения требовали более серьезного хранилища. Их очень качественно изготавливали зоновские умельцы из серебра и золота. Серебро выплавлялось из различных электроприборов, золото попадало в лагерь, в основном, через комнату свиданий в виде обручальных колец. Кроме того, большим спросом пользовались перстни из металла, имитирующего золото, – "рандоля". Пробы ставились любые, по желанию заказчика. Единственным местом для размещения изделий из драгметалла была, простите за реализм, прямая кишка. Этот физиологический орган прежнего профессорского тела в прошлой жизни никогда не смог бы вместить длинную полиэтиленовую "колбасу", начиненную сережками, крестиками, перстнями. Но нынче анус принял весь товар безропотно, что свидетельствовало о высокой степени подготовленности и прямой связи между душой и телом.

Нельзя было избежать и еще одного ритуального действа, необходимого освобождающемуся – последнюю помывку в лагерной бане. Профессор мылся на совесть, стараясь не думать о смутном и опасном бытие на воле, где его не ждали больше профессорский оклад вкупе с другими льготами его ранга. У него на воле не было больше даже квартиры.

Профессор хотел было посоветоваться с могучим подсознанием, но подсознание связно могло произносить только простейшие фраза, типа: "волк тряпичный" или "падла бацильная". В роли советчика оно выступать не желало, излучая мощные импульсы радости. Эти импульсы ассоциировались в привыкшем к корректной расстановке данных мозге ученого Брикмана с какими-то безумными оргиями, ящиками водки и обнаженными женскими телами.

Последние объятья с уголовными коллегами, последняя проверка в пропускном пункте между жилой зоной и штабом, последний визит в кабинет заместителя начальника колонии по оперативно-режимной работе.

Майор Токарев выразил на лице радость по поводу досрочного освобождения гражданина, а теперь уже товарища Брикмана. Полковник Васильев, заглянувший к своему заму, посмотрел на Дормидона Исааковича снизу вверх и произнес важно:

– Надеюсь, мы расстаемся не надолго, товарищ уголовник? – И вручил ему бумагу:

–

"Наказ-памятка

администрации учреждения освобождающемуся.

Товарищ Брикман. Сегодня вы становитесь полноправным гражданином советского общества, перед вами открываются широкие возможности для честной трудовой жизни. Мы надеемся, что вы пересмотрели свои жизненные понятия, серьезно обдумали совершенные ранее ошибки. Администрация всемерно стремилась помочь вам осознать сваю вину перед обществом, повысить политический, общеобразовательный и культурный уровень, приобрести специальность. Мы выражаем уверенность, что вы будете добросовест-но трудиться на благо нашей любимой Родины, строго соблюдать советские законы и правила социалистического общежития. Всегда помните, что где бы ни пришлось вам жить и трудиться, вы обязаны дорожить честью советского гражданина.

В день вашего освобождения даем вам несколько добрых советов. В пути к месту следования ведите себя достойно, не употребляйте спиртные напитки, будьте выдержанным, не заводите случайных знакомств. Прибыв к месту жительства, сразу же обратитесь в милицию. Здесь вы получите паспорт, решите вопрос о прописке, вам окажут помощь в трудовом и бытовом устройстве. Если встретитесь с трудностями при решении этих вопросов, обратитесь в местную юридическую консультацию, где вам помогут выяснить некоторые правовые вопросы.

Стремитесь к знаниям. Используйте имеющиеся возможности в повышении своей трудовой квалификации и общеобразовательного уровня. Любите книгу, искусство, занимайтесь физкультурой и спортом. Добросовестно выполняйте общественные поручения. Будьте самостоятельны и честны в своих действиях, учитесь разбираться в людях, оценивайте их не только по словам, но и по делам. Если ранее у вас были сомнительные приятели, не восстанавливайте с ними связь. Помните, что хороший друг ╕ это добрый советчик и наставник. Он всегда предупредит от неверного шага.

Будьте хорошим семьянином, воспитывайте детей достойными строителями коммунистического общества. Не омрачайте недостойным поведением своих близких, не лишайте их радостей жизни.

Поддерживайте с нами письменную связь. Сообщайте о своей жизни. Желаем успехов и большого настоящего счастья!

Администрация учреждения".

Звонко щелкнули железные створки второго КПП, сержант наружной охраны проверил документы бывшего зэка, с жужжанием отодвинулась вторая металлическая калитка и профессор вышел с территории исправительно-трудовой зоны N 9 на территорию свободной экономической зоны «Янтарь».

Я с удовольствием продолжил бы слушать собственный треп, но появился Филин и довольно бесцеремонно прервал литературное пиршество.

• Верт, через час сходка начинается, а ты тут кофе попиваешь и пацану голову морочишь. Я же тебя просил его не трогать. Он же, дурашка, всему верит.

Филин взял Белого за плечо и сказал, глядя тому в глаза:

• Адвокат просто прикалывать любит. А твой папа – нормальный мужик. И Верт его в зоне поддерживал, облегчал ему жизнь.

Потом Филин перевел взгляд на меня и под этим взглядом и дурашливо изобразил смятение, встал со стула и засеменил к выходу их кафе. Впрочем, я и сам понимал, что надо поприличней одеться – сходка серьезная. Да и проблемы на ней решаются важные. Приди на место Пахана вор мне чуждый – отпадет лафа свободного поиска. Нагрузят меня воровскими делами по уши, а то и вовсе попрут, как чуждый элемент.

Филин проводил меня до номера и подтвердил мои размышления короткой фразой:

• Не будь лопухом. От того, кто Паханом будет, не только моя судьба зависит.

Ясно, что он сильно рассчитывал на статус воровского вожака. Не помню уж у кого, кажется у Киплинга, я читал, что власть опьяняет сильнее, чем вино. Как это, надо вспомнить? Кажется так:

Что опьяняет сильнее вина?

Женщины, лошади, власть и война.

Насчет лошадей – не знаю, а власть – штука заразная. Лично мне она и даром не нужна.

Думая о власти я вошел в свой номер и включил телевизор. Как оказалось – весьма кстати: шла криминальная передача и диктор торжественно сообщал, что в Красноярске задержан и скоро предстанет перед судом серийный маньяк бывший майор санитарной службы МВД Момот О.П.

Радостно закурив я устроился в кресле поудобней. Надо же, стоило только подумать о гаде...

• Сотрудник уголовного розыска, – обнаруживший маньяка и успешно проведший его задержание, – коряво вещал диктор, – представлен к награде. Если медицинская комиссия не признает убийцу психически недееспособным, то суд, скорей всего, вынесет высшую меру наказания. Но это не утишит горе родителей, чьи дети кончили свою жизнь в руках маньяка.

Смотрите репортаж нашего специального корреспондента из Красноярска.

На экране возник тот самый двор, где я схватил с помощью Маши майора. Потом камера крупно показала и самого Момота. Видимо проводился следственный эксперимент с выездом на место совершения преступления. Вид у Момота был достаточно бодрый. Я с раздражением подумал, что Калитин не выполнил мою просьбу и не сунул майора в общаковскую камеру. Если бы он там побывал, вид у него был бы не такой.

В дверь постучали.

• Да, – раздраженно сказал я, – открыто.