Текст книги "Тройная игра афериста (СИ)"

Автор книги: Владимир Круковер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

Рассортирована хата была обычно: за столом восседали сытые паразиты, их полуголые торсы были покрыты бездарными наколками, выше, в самой духоте нар, ютились изможденные бытовики, а справа у толчка сидело несколько забитых петушков.

Стандартная картина камеры общего режима, где шпана пытается вести себя по воровским законам, извращая саму суть воровской идеологии. Амбал с волосатой грудью пробасил:

– Кто это к нам пришел? И где же он будет спать? Ты кто такой, мужичок?

Я не удостоил его ответом, а просто прошел к туалету, расстегнулся и начал мочиться. Потом пошел к столу.

С верхних нар на цементный пол упало серое полотенце. Начинающие уголовники пытались меня тестировать. Эта детская проверка заключалась в изучении моей реакции. Интеллигент обычно поднимает полотенце чисто механически и ему уготована роль шестерки, мужик просто перешагивает через него, а вор (как считали эти пионеры) вытирает о рушник ноги.

Я отпихнул полотенце в сторону и подошел к столу. Подошел и уставился на амбала, задавшего мне провокационные вопросы. Я смотрел на него остекленелым, безжизненным взглядом, лицо мое было совершенно неподвижно, как маска. Не зря же в краслаге мне дали погоняло «Мертвый Зверь». Амбал некоторое время пытался выдержать мой взгляд. Я слышал, как в его тупой башке со скрипом ворочались шестерни, пытаясь совместить мое нестандартное поведение с привычными ему аксиомами. Наконец он отвел глаза и пробурчал:

– Чего надо то?

– Я долго буду ждать? – спросил я тихо.

– А чо надо то? – забеспокоился бугай.

– Ты что, сявка, не понял что ли? – прибавил я металла в голосе.

Создалось впечатление, что под этой грудой мяса разгорается небольшой костер. Он ерзал, подергивался. Не до конца понимая странное поведение новичка он, тем ни менее, шкурой ощущал опасность. К тому же – я на это и рассчитывал – ему хотелось уступить мне место. И это желание, противоречащее хулиганскому уставу хаты, смущало его больше всего.

– Да ты чё, мужик, я тебя чё – трогаю, что ли?

Ну вот, он уже оправдывался. Мне на миг стало его даже жалко. Куда уж этому безмозглому качку меряться с профессиональным зэком.

– Ты где, падла гнойная, мужика нашел? Мужики в деревне землю пашут, а мне что-либо тяжелей собственного члена врачи поднимать запрещают. Шлифуй базар, лярва жирная.

Амбал привстал. Он понимал, что должен как-то ответить на оскорбления, но в тюрьме он все же был впервые, про воровские законы знал понаслышке и боялся их нарушить. Примитивные люди больше всего боятся непонятного, а я был ему очень непонятен.

– Молодец, – сказал я с неожиданной после моей резкости теплотой, – соображаешь. Иди, сынок, посиди на шконке, папаша от ментов набегался, его ножкам покой нужен.

Теперь он начал понимать. Его лицо выразило облегчение, он уступил мне место и сказал:

– Чо ж ты сразу не сказал? Я же не лох, понимаю порядок.

– За что, батя? – подал голос молодой парнишка, сидящий во главе стола. Я вычислил его еще с порога и сознательно спустил полкана на амбала, понимая, что лидер никогда не станет доставать незнакомца сам, а поручит проверку кому-нибудь из своих подручных.

– Что, за что?

– Ну, повязали за что?

– Сто семнадцатая, – сказал я, иронически на него глядя.

117 статья – вещь неприятная. Тех, кто сидит за изнасилование, за мохнатый сейф, в тюрьме не любят. А, если выяснится, что жертвой была малолетка, насильник может сразу идти к параше, все равно его туда спровадят.

Лицо юноши дрогнуло. Он чувствовал подвох, но не мог понять в чем он заключается. Я не стал выдерживать слишком большую паузу. Люди по первой ходке не отличаются крепкими нервами, а драка в хате, как и любая разборка мне не была нужна.

– Изнасилование крупного рогатого скота, – продолжил я, улыбнувшись. И добавил тихонько: – Со смертельным исходом.

На секунду в камере наступила тишина. Потом грянул смех. Смеялись все, особенно заразительно смеялся сам спрашивающий. Он понимал, что я купил его, но купил беззлобно. К тому же ему было немного неловко – по воровским законам он не имел права задавать подобный вопрос.

Минут через пять смех утих, но тут амбал, который все это время недоуменно вертел головой, вдруг, переварил шутку и зареготал зычным басом. И камера вновь грохнула.

Я протянул парню руку:

– Мертвый Зверь. Хотя меня больше знают, как Адвоката. Чифирнуть организуй.

Знакомство с хатой состоялось и меня сейчас интересовали другие вопросы. Ведь я уже не был простым аферистом, я стал каким-то суперменом, по крайней мере – в глазах Седого, и он должен был отнестись ко мне серьезно. Я всей шкурой чувствовал, что не задержусь в тюряге. Единственное, чего мне стоило избегать – это кичманов: воры наверняка запустили ксиву о моей подставке во время побега. Так что на тюрьме меня могли кончить без суда и следствия. Будь я хотя бы в законе, тогда судили бы по правилам, на сходняке, но я же был волком-одиночкой.

Впрочем, в хате общего режима мне пока неприятности не грозили. Хоть я и не был в законе, но авторитет имел и никто, кроме самих воров, не имел права со мной расправиться. Поэтому я чифирнул с парнем и его корешами, забрал у очкарика с верхних нар книжку (оказался Л.Толстой) и завалился на почетное место на низу у окна, прикрывшись этой потрепанной классикой.

Я не пытался читать, горячка последнего дня еще не остыла в моей памяти. Я четко помнил, что мне в обед предстоит встреча с Паханом и что эта встреча может кончиться тем, что меня поставят на ножи. Еще я помнил, что надо выпустить собаку погулять. Она еще маленькая и всю ночь протерпеть не может, написает под кухонную плиту. И никак я не мог связать свое нахождение в камере с этими, предстоящими делами. А тут еще зек с соседней шконки начал скулить и лизать мне руку. Я открыл глаза. Кто-то настойчиво лизал мне руку, свесившуюся с кровати.

Бог ты мой, Джина. У нее еще не хватало силенок запрыгнуть на кровать, но напоминала она мне о том, что мочевой пузырь у нее не резиновый, достаточно настойчиво. Я слез с кровати, подошел к входной двери и выпустил собачку во двор. Сон еще не полностью отпустил мое сознание, хотя камера становилась прозрачной, таяла вместе с населявшими ее призраками моего ночного бреда.

Я доковылял до часов, чиркнул зажигалкой. Было пять утра. Я достал сигарету и вышел во двор. Знойная южная ночь стояла на дворе. Слышалось равномерное мощное дыхание моря. За невысокой оградой виднелся черный силуэт джипа «Черроки». Местные воры почему-то очень любили эту модель. Этот джип припарковался около дома сразу после ухода Филина. Не нужно было обладать высоким интеллектом, чтоб догадаться, кто там проводит бессонную ночь.

– Наша служба и опасна и трудна,.. – негромко пропел я. В машине, похоже, услышали. Там зажглась сигарета. – И на первый взгляд вообще-то не видна,.. – продолжил я, не очень заботясь о правильности текста.

– Эй, Зверь, – донеслось из джипа, – чё это тебя на ментовские песни потянуло.

– Ну, надо же подбодрить сонных сторожей.

– Сам ты сонный. Мы днем выспались. А острить сегодня в обед будешь, если живой останешься.

– Попробую остаться, – сказал я тихо. И мрачно пошел досыпать.

Но поспать мне все же не удалось. В дверь постучали.

– Открыто, – сказал я. Вошел один из сторожей.

– Мертвый, – спросил он у меня, выпить хочешь?

– Водку не пью.

– У нас коньяк. Филин говорил, что ты коньяк уважаешь?

– Ладно, тащите. Только потише, у меня ребенок спит.

Вскоре на кухне организовалось застолье. Я вывалил из холодильника все, что было вкусного, и воры активно навалились на съестное.

– Зверь, – спросил тот, что постарше, – я слышал, что ты замполита снял с должности. Это правда?

Ребята были молодые, толком кичмана еще не понюхавшие. Зла они ко мне не питали, скорей уважение, как к маститому уголовнику, хотя я и не состоял в клане законников. Видно было, что они с гордостью шестерят на Пахана, надеясь на успешную воровскую карьеру в будущем. А история с замполитом имела место и сыскала мне некоторую славу среди воров. Хотя, со временем, как это всегда бывает с воровским фольклором, обросла фантастическими подробностями.

Возникла она после того, как мне, скромному зэку, удалось снять с работы и чуть ли не посадить замполита. Этот замполит, должно быть, родился оперативником. Вместо того, чтоб сеять в зоне «разумное и вечное», заниматься клубом, библиотекой, смягчать, хоть символически, зэковское существование, он все и везде вынюхивал, расследовал. Пересажал ребят больше, чем самый ярый режимник или оперативник.

На меня замполит обратил внимание в книжном ларьке. В зону каждый квартал привозили на свободную продажу книги. Среди них встречались весьма дефицитные. (Речь идет, естественно, о периоде СССР). Первыми ларек посещали охранники, сперва, естественно, офицеры, потом прапорщики и вольнонаемные. Потом шли активисты – председатели разнообразных секций, осведомители, а только потом к книгам допускались простые заключенные. Очередь всегда выстраивалась с утра, обычная сварливая очередь, сдерживаемая и регулируемая активистами в повязках. Ей мало что доставалось, лучшие канцелярские принадлежности, красивые книги закупались первыми пачками. Что-то пересылалось на волю, многое появлялось на зоновской барахолке. На этой барахолке за чай, золото или за деньги, которые котировались гораздо ниже чая, можно было купить все: от черной икры до старинных серебряных часов-луковиц. Но и последние посетители могли кое-что выбрать из книг, не заинтересовавших первоочередных.

Я никогда не уходил без дефицита, прятавшегося в невзрачных книжных изданиях. Вкус у всей этой толпы был невысокий, в основном охотились за макулатурой приключенческого плана в ярких глянцевых обложках. Так мне удалось купить отличные сборники М. Цветаевой, Б. Пастернака, И. Северянина, Н. Рубцова, прекрасный роман А. Кестлера «Слепящая тьма». До сих пор помню цитату из этого романа о репрессиях 1937 года: «В тюрьме сознание своей невиновности очень пагубно влияет на человека – оно не дает ему притерпеться к обстоятельствам и подрывает моральную стойкость». Артур Кестлер первым на Западе описал коммунистические застенки.

Со временем я нашел способ проникать в ларек одним из первых. Дело в том, что отоварка зэков происходила по карточкам, где были отмечены их дебет и кредит. Карточки постоянно хранились в продовольственном ларьке, в день книжного базара переносились в помещение школы, где обычно шла торговля. С продавцом этого ларька, толстой бабищей, не равнодушной к подношениям, я наладил контакт быстро. Она очень благосклонно отнеслась к сережкам из серебра тонкой зэковской работы. И вот, в дни книг, я крутился около нее, и она вручала мне ящички с карточками осужденных – помогать нести. Мы проходили сквозь все заслоны, а потом я уже заслуженно пользовался правом первого покупателя.

Замполит как-то попытался меня выгнать. Я возмутился. По негласному правилу зон любая работа должна оплачиваться. В данном случае платой был сам книжный базар. Продавщица за меня вступилась.

– Ну, что ты, капитан, – сказала она укоризненно, – парень всегда мне помогает. Эти карточки не каждому же доверишь. Пускай купит книжку.

Замполит отвязался, но посматривал на меня все время косо. Когда же я с огромной охапкой книг подошел к столику расчета, он оказался рядом.

– Это откуда же у вас столько денег? Сколько там у него, на карточке?

Узнав, что у меня больше пяти тысяч – деньги по тем временам большие, – он немного сменил тон: к имущим зэкам начальство относилось если не с уважением, то с некоторой его долей.

– И что же вы купили? Давайте спустимся ко мне в кабинет, я просто полюбопытствую.

В кабинете я прочел ему небольшую лекцию о настоящей и мнимой ценности книг.

– Вот, видите, «Декамерон». Обложка бумажная, Никто и не смотрит. А без него ваша библиотека не полная. Или Л. Андреев, пьесы. У нас покупать некому, а на воле минуты бы не пролежала.

Перед следующим ларьком замполит пришел ко мне в барак и предложил провести меня в книжный ларек первым.

– Только с условием, вы и на мою долю выберете. Я, знаете, техническое образование получил, в художественной литературе – не очень. А жена собирает библиотеку.

Я добросовестно отобрал ему книги, а так как его в магазине не было, оплатил сам со своей карточки и отнес стопку томов в кабинет.

Замполит попросил прокомментировать каждую книгу, кое-что записал в блокнот и сказал, засовывая руку в карман:

– На какую там сумму? Я сейчас пойду заплачу.

– Уже оплачено, – успокоил его я. Я прекрасно понимал, почему его не было рядом со мной во время покупки. И меня это, в общем, устраивало. Все взаимоотношения в зоне построены на купле-продаже, на взятках, поборах. Диетпитание – 25 рублей в месяц Норма – 50 рублей, и лежи весь месяц, сачкуй на работе. Короче, все. Надо только знать, кому давать и сколько.

– Ну, что вы, – изобразил замполит оскорбленную невинность, – так нельзя.

– Можно. У меня денег много, а тратить их все равно не на что.

– Нет, так нечестно. Давайте я вам чаю насыплю думаю, это не будет большим нарушением.

И он насыпал в небольшой кулечек чаю из огромной коробки.

В зоне привыкаешь все считать и пересчитывать. Иначе обманут. Я купил ему книг на 67 рублей. Пачка чая стоит на черном рынке зоны десять рублей. То количество, которое он выделил от щедрот своих, тянуло рублей на 15. К тому же, чай грузинский, а не индийский.

Я поблагодарил за чай и ушел. В бараке ко мне пристали деловые, интересуясь, что за дела у меня с замполитом. Ну, прямо чихнуть нельзя на этой зоне, всем все известно. Мне, честно говоря, было наплевать на их мнение, я ни к какой коалиции в зоне не принадлежал, жил сам по себе, поддерживая ровные от ношения и с ворами, и с мужиками. Активистов, естественно, сторонился. Хотя, и с активистами все относительно. Все относительно на нынешних зонах, прежний уголовный шарм частично канул в Лету. Но все же, чтоб не ходили пустые разговоры, я объяснил. Не знаю, поверили ли они мне. Но после следующего ларька пришлось поверить.

Пахан, который иногда любил со мной приколоться, посетовал на поведение замполита и намекнул, что не плохо бы мне, Адвокату, послать на него ксиву прокурору под надзору.

– Достал он нас, – откровенно сказал Пахан, – надо, чтоб он чуток затихарился. Пока прокурорские разборки идти будут, мы тут одно дело успеем прокрутить. А тебе что – ты не вор, тебя за мента гасить не будут: жаловаться мужикам не запрещено.

Закупая в очередной раз книги хитромудрому замполиту, я задержался в коридоре и в каждом экземпляре его книг на 21 странице поставил маленькую букву "в", а в двух книгах нагло расписался на полях.

Мент привык к безнаказанности. Где ему было догадываться, что в притворно-вежливом, даже угодливом зэке кроется профессиональный аферист, не признающий ничьих авторитетов и умеющий мстить с расчетливой жестокостью кораллового аспида – очень красивой, черно-красной змеи, во много раз более ядовитой, чем кобра. Он выдал заварки еще меньше, чем в первый раз, благосклонно выслушал мою благодарность и махнул ручкой, будто Нерон рабу – ступай, мол.

Утром через доверенное лицо – врача из вольнонаемных, ушло письмо в Москву, в прокуратуру по надзору за исправительно-трудовыми учреждениями. Местному прокурору по надзору посылать жалобу было бессмысленно – он дул в одну дудку с руководством зоны, скорей всего, имел долю с их разнообразных доходов.

Письмо сработало с точностью нарезной пули. Представитель Москвы не поленился приехать лично, уж больно конкретный способ разоблачения предложил я в письме. Сперва они провели обыск у замполита дома. Неофициальный, товарищеский, по его согласию (попробуй он не согласиться). В указанных книгах на 21-й странице стоял мой тайный знак, мой укус кораллового аспида. На вопрос, откуда на этих книгах подобные значки и где приобретены эти книги, хитрый замполит, мгновенно понявший, откуда дует ветер, рассказал про коварного осужденного, который эти книги просматривал, очень просил полистать во время работы книжного ларька и, видимо, решил таким образом напакостить офицеру.

Я этот ход предусмотрел. В письме я упоминал, что замполит может попытаться отпереться именно таким образом. Я предлагал опросить продавщиц, заглянуть в мой лицевой счет. И я, постоянно делающий крупные покупки, и замполит, на котором лежит вся организация книжной распродажи, были продавцам хорошо известны. Они, работающие с книгами, не могли не запомнить, что уже второй ларек замполит не покупает ни одной книжки, а я беру много двойных экземпляров. Тем более, что я им назойливо подчеркивал: «вот, мол, беру двойные экземпляры для одного начальника, только вы меня не выдавайте, а то он меня живьем съест».

Проверяющий москвич взял информацию у этих продавщиц. Так что, незадачливый замполит только углубил яму, которую я ему вырыл. Закон «падающего – толкни» в зонах один из главенствующих. На суде офицерской чести замполит узнал про себя много нового, эти новости вряд ли пришлись ему по вкусу. Но его все же не посадили, просто разжаловали и выгнали. И если остались его друзья, то месть их меня не слишком волновала. Сразу преследовать меня было опасно, первое время даже общий пресс за дерзкие высказывания, за помощь зэкам в написании жалоб ослабел. Боялись, что я сообщу, будто меня преследуют за замполита. А в дальнейшем? Кто его знает, что будет в дальнейшем? Зона! День прожил – скажи спасибо. Загадывать – зарекись.

Мои юные охранники выслушали всю историю восторженно. Почему то обычные для меня аферы казались ворам чем-то особенным.

– Как же ты воров подставил? – начал один из них. – Зачем?

– Прекрати! – прервал его старший. – Ничего еще не известно, разборки не было. И не наша это дело, знаешь, что за пустой базар бывает?! Давай, пошли в тачку. Бывай, Зверь, удачи тебе.

Они ушли, а я прибрал со стола, закурил очередную сигарету, налил Джине в плошку кефир ( молоко щенку я давать избегал – опасался поноса), и собрался побриться – утреннее солнце уже вовсю гуляло по городу. В это время на кухне появилась Маша. Она была в трусиках и майке, я отметил про себя как она выросла и похорошела за эти месяцы. Она уже не напоминала деревянного человечка, хотя угловатость Буратино в ее фигурке еще оставалась. Округлись, налились соком ее маленькие грудки, зарумянились щеки (они у нее толстые, как у меня, отметил я про себя), ножки перестали напоминать спички, движения стали пластичными, а глаза потеряли туповатую безжизненность. Ожила девочка, скоро красавицей станет.

– Вовка, – сказала Маша, – это у тебя воры были?

– Ну.

– У тебя что-то плохое сегодня будет?

– Ничего плохого. Так, небольшое выяснение отношений. Не волнуйся. Я, Маша, навроде Ваньки-Встаньки – всегда на ногах. Но, на всякий пожарный, деньги в столе. Если не вернусь к вечеру – дай телеграмму отцу.

Лицо Маши дрогнуло:

– Я с тобой пойду!

– Рехнулась. В этом воровском вертепе тебе вообще нельзя появляться. Там же в основном нелюди. Изнасилуют, как сидорову козу. Ты же знаешь, я не вор, хотя и занимаюсь уголовщиной. Их законы не для меня. И перестань дергаться, ты же не хочешь мне навредить?

Глаза Маши стали очень большими, хотя мне казалось, что больше, чем они есть на самом деле, быть невозможно, почти половину лица занимали ее глазенапы (как, впрочем, и у меня).

– Я без тебя не смогу жить, ты это помни!

– Если бы не помнил, то мы сейчас не были бы вместе. Садись завтракать, я тебе яичницу сотворю. И выпей немного вина, это тебя успокоит.

Глава 7

Квартира Хоркина. Он загнал девчонку в ванную, сам присел к компьютеру. Лицо его оживилось. Экран опять стал окном в реальность прошлого.

Сегодня получка. Суперважная толстуха Вера Петровна, главбух, покрикивает на рабочих.

– Выдавать вечером буду, после работы, – визгливо сообщает она. – Директор запретил днем выдавать, чтоб не нажрались.

Мы, руководители, обладаем привилегированной возможностью получить зарплату на несколько часов раньше. Андросов уже получил и с просветленным лиуом отбыл в сторону магазина. Я вожусь в слоновнике, очищаю пол, присыпаю его опилками. Это единственная работа, которая доставляет мне удовольствие. Громадная хулиганка Кинга, в сущности, совершенно беспомощна. Оставь ее ненадолго – грязью зарастет. Это на воле она могла бы помыться, почистить себя мощными струями грязи, гравия из данного ей природа шланга – монитора. Да и голодная будет. Никто ей вовремя сена не кинет, нежных веток зеленых, каши, сваренной с чечера на сахаре.

Самое обременительное – вода. Когда ее приходится таскать издалека, руки у меня к вечеру повисают петлями. Кинга – настоящая водохлебка, 50 литров зараз и так три-четыре раза в день.

– Михалыч, – кричит бухгалтерша, – почему не идете деньги получать? Вечером не дам, вечером я рабочим выдавать буду, и не подходите.

Деньги мне нужны. Ну, что ж, характер выдержал, можно и по йти.

Отношения с Верой Петровной у меня сложные. Она всячески преследует меня за привычку покупать разные хозяйственные товары за наличные. Так как сознание ее сформировалось лет двадцать назад и с тех пор изменениям или развитию не подвергалось, она свято увверена, что хорошую тачку, швабру, лопату или бумагу для пишущей машинки до сих пор можно купить перечислением. То же мнение у нее по поводу приобретения дефицитных медикаментов. Она, кстати, вообще не понимает, зачем их покупать. «Раньше не покупали – и все звери были здоровы». – убежденно заявляет она.

Вера Петровная подсовывает мне ведомость на зарплату, отдельную ведомость по командировочным: часть суммы нашего заработка составляют так называемые колесные и квартирные, хорошая добавка, и с наслаждением сообщает, что удерживает стольник за погибших фазанов.

На прошлом переезде подружки шлюхи-контролерши, уволенные мной за то, что брали с посетителей д еньги в обход кассы, открыли задние дверцы в зоопагончике, где в четырех вольерах жили фазаны, а в мятом – две лисы. Естественно, что в дороге от сотрясений дверцы открылись. Прибыв на место, вагончик являл следующую картину: в коридорчике были сложены 12 фазанов, аккуратно удушенных, а рядом сидела счастливая лиса. Только ежинственный серебряный фазан каким-то чудом остался в живых. Он смотрел на это безобразие через металлическую сетку и пытался клллюнуть лису. Смелый оказался парень.

Я уже писал, что директор – человек умный. Он махом издал приказ, из которого следовало, что в гибели фазанов виноват я, так как содержание хищных животных в одном зоовагоне с птицами запрещено инструкцией. Оно так, то еще и мес яца не прошло, как я вступил в должность. И столько на меня сразу навалилось всяческой текучести, что просто руки не дошли до птичника.

Но директор – человек умный. Он принят мою версию о мести, тем более, что после бегства слоники, к диверсиям своих подчиненных притерпелся (ла у него, как я потом узнал и раньше случалось подобное), и разделил фазанов между зоотехником Филиппычем, бригадиром Антониной, мной и, даже, взял одного фазана на себя. А фазаны по балансовой стоимости – от 250 до 700 рублей. Хорошо, что серебряный не погиб, тот вообще стоит 1500.

Не то, чтоб меня эти сторублевые удержания шибко ударили по карману, злорадство толстухи главбуха раздражало.

Получив деньги, я тоже направился в магазин. Только не в продуктовый, а в промтоварный, где приобрел за 55 рублей радиоилу «Серенада». Пластинки Высоцкого, Окуджавы, Галича у меня уже были, и вечарами мне их очень не хватало. Тем более, что жилье мое улучшилось: директор переселил меня в другой, тоже фасадный, вагон, где я стал обладателем уюьной комнаты с прихожей6 кухней и минимумом мебели, в которой главенствовала деревянная двухспальная кровать с атласным матрасом.

Не успел я подсоединить свою радиолу, как заявился Жора. Укрощение Кинги нас сдружило и Жора пришел выразить свою симпатию бутылкой «Столичной». Пришлось соорудить закуску. Мы выпили по рюмке и Жора, удовлетворившись моим объяснением, что я в «завязке», удалился вместе с бутылкой. Я, наконец, подсоединил радиолу, размотал комнатную антенну, поставил пластинку.

«Идет охота на волков, идет охота», – мощно начал Высоцкий.

В дверь постусали. Это явился засвидетельствовать почтение главный администратор. И тоже с бутылкой, но хорошего коньяка.

Проводив Андросова, я увеличил звук.

«Я не люблю себя, когда я трушу...». Стук. На сей раз у меня в гостях Филиппыч. Он долго плачется из-за необходимости платить за фазанов, хотя еще два года назад ему надо было перевести лис в другую секцию. У него «Зубровка».

Выпив третью рюмку, я понял, что визиты не прекратятся. Наверняка на подходе были еще: армянский коммерсант с жалобами на несправделивость азербайджанской милиции, соседка по вагончику Тося, Царь, который узнал, что я сидел и теперь искал встреч, а потом и другие сотрудники.

Я накинул куртку и зарулил в кабинет к шефу. Сутки отгула он мне дал без разговора. Паспорт был в кармане, пригласительные билеты тоже. Уже через час я стал обладателем одиночного номера в «Интуристк» – лучший тольяттинской гостинице. Номер вполне оплаврывал репутацию отеля: цветной телевизор, горка с сервизом, красивый интерьер и, даже бизе в туалете.

Я принял луш и спустился в вестибюль в бар. Три выпитых рюмки требовали продолжения. Я попросил бармена смешать мне коктейль и обратился к сидящей рядом девице:

– Простите, вы не местная?

– Местная, а что?

– Да так, хотел попросить показать мне город.

– Что его показывать. Город, как город. Вы лучше угостите девушку коньяком.

С ней все было ясно. Небогатая продавщица или столовская работница вышла на внеурочную работу. Но девчонка была молоденькая, не слишком потрепанная. Я заказал коньяк и предложил поужинать вместе.

Не столько я нуждался на эту ночь в женщине, сколько боялся уйти в запой. Я уже клял себя за мягкость характера. Надо было отказать своим гостям, не бобясь их обидеть. Проглотили бы, тем более – все они мои подчиненные. Секс мог удержать меня от пьянки, я это знал. А девчонка была явно не против, но сразу предупредила, что к двум ночи ей надо быть дома, «а то мама убьет».

– Почему же именно к двум, а не к часу или к трем? – спросил я.

– Потому, что в два кончается дискотека, – умудренно пояснила она.

– Я прихватил в баре бутылку сухого вина, фрукты и мы подняолись в номер.

... В два я проводил девчонку до выхода, где сунул сонному швейцару пятерку, и с удовольствием завалился спать. Проспал до 12, принял душ, перекусил в гостиничном кафе и бодрый, счастливо избежавший запоя, направился в зверинец.

Не успел я зайти на хоздвор, как на меня набросился директор.

– Где вы ходите? В зале бардак, клетки не убраны, дежурить некому...

– Простите, – прервал я его, – вы, Виктор Викторович, сами меня отпустите после обеда на сутки. Я даже раньше пришел. Это, кстати, мой первый выходной за полтора месяца.

– Надо знать, когда брать выходные, не после получки же, – сбавил он обороты.

– А какая разница? – искренне удивился я.

– А пройдите по вагончикам, посмотрите, – с ехидцей, но уже спокойно, предложил он.

Да, я действительно был еще новичком в этой системе. В первом вагончике водители лежали вповалку, пахло блевотиной, на полу валялся мордвин Кильмяшкин по прозвищу Пельмень, изо рта у него стекала желтая слюна. Во втовром вагончике лежал бузчувственный Жора, обнимая недопитую бутылку. На соседней койте по жилая девица, сонно остатривалась, натягивая на дряблые груди простыню. В третьем вагончике жил Царь. На стук он открыть не соизволил. Царь всегда пил в одиночестве, а потом сутки-двое сидел взаперти, отходил. В третьем вагончике жили Филиппыч и Анлросов. Они встретили нас помятыми рожами и здоровенным жбаном пива. Работы от них сегодня ждать не приходилось. В вагончике, где жили мои рабочие, было не лучше, чем в шоферском. Недавно принятый парень из Тольятти – он отвечал за обезьян – был трезв, но так сильно болел с похмелья, что едва поднимал голову. Стоящий около койки таз был

наполовину полон коричневой вонючей рвотой. Рабочий хищного ряда, к расивый кореец Ким успел опохмелиться. Он готовно вскочил, но я запретил ему появляться в зале.

– Да, Виктор Викторович, – сказал я уныло, – коллектив надо менять.

Он только ухмыльнулся. Десять лет в этом болоте сделали его человеком умудренным, мой идеализм только смешил его.

Я зло переоделся в робу и взял в руки крайсер. После чистки клеток мне предстояла долгая процедура рубки мяса и кормления, потом надо было поить животных, потом проводить вечернюю уборку... Хорошо, что Антонина уже почистила у обезьян, задала им полдник и начала убирать у птиц.

Ближе к вечеру дежурство по залу осложнилось появлением на горизонте пьяных шоферов. Проспавшись и опохмелившись, они начали изображать из себя дрессировщиков. Я тогда еще не был свидетелем многих кровавых сцен, которых досыта насмотрелся в дальнейшем, поэтому гонял их без особого азарта. До тех пор, пока Лариса не цапнула одного из них.

Лариса – это удивительное животное.

Стремительность гепарда, мощь тигра, гибкость пантеры, тепение рыси сплавились в ней, создав великолепную машину для убийства. Персидских леопардов в мире осталось несколько десятков, просто странно, что один экземпляр оказался в зверинце нашего уровня. Если другие кошачьи в неволе опускались, мало двигались, жирея, теряли интерес к окружающему, то Лариса сохранила себя в такой преврасной форме. Часами она крутилась о клетке, как волчок: стенка-потолок-стена-пол-стена-потолок-стена-пол. И так же часами могла скрадывать добычу. На воле она бы нашла вкусную жертву, тут приходилось довольствоваться зазевавшимися рабочими и пьяными шоферами.

Бросок ее был стремителен, лапа сквозь прутья пролазила метра на полтора. На сей раз ее жертвой стал новенький водитель, бывший десантник, бойкий, решительный парень. Кстати, именно он вывез во время буйства Кинги жену директора с поля боя. Он, собственно, направлялся к медведице Раисе, умеющей за конфетку хлопать в ладоши и улыбаться, но слишком близко подошел к клеткам. Лариса располосовала ему предплечье до кости, он сразу побелел, сдлелал несколько шагов и начал осебать. Мы с Антониной подхватили его под руки, отвели в хоздвор. Пока Тоня вызывала скорую, я обработал рану кубатолом. Эта аэрозоль предназначена для борьбы с копытной гнилью, но прекрасно может использоваться для дезинфекции ран.

Рабочие никак не могут уяснить себе, что в зверинце содержатся дикие звери. То, что некоторые из них раньше работали в номере, подвергались дрессировке, только делает их опасней. Известно же, что выпущенные в Белоруссии эсэссовские овчарки, одичав, стали гораздо опасней волков. Даже безобидный, на первый взгляд, зверь может причинить серьезные неприятности. Видел я выколотый глаз у любителя подразнить дикообраза, видел аспутированный палец у смельчака, решившего щелкнуть по носу лису. А с барсуком вообще целая история произошла.