Текст книги "Тройная игра афериста (СИ)"

Автор книги: Владимир Круковер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

• Ну, а если рядом кто-то зло творит, вы что же – не вмешаетесь?

• Нет.

• Почему?

• Богу – богово, Дияволу – дьявольское.

Да, гениальный Спиридон сам того не ожидая выразил скверную идею римских завоевателей: Suum cuicve. Фашисты спустя много веков писали это на воротах концлагеря: «Едем дас зайне» – каждому -свое.

• Послушай, Спиридон, – отчаялся я переговорить догматика, – мне посмотреть надо туда, за забор. Ночью. Неужели ты меня одного в тайгу отпустишь?

• Да.

• Что да?

• Отпущу. Нечего там смотреть.

• Как хочешь! – разозлился я. – И без тебя схожу.

• Убьют.

• Вот ты и будешь виноват, если со мной что-то случится. Грех на душу возьмешь.

Спиридон задумался.

...Когда стемнело, он молча пошел впереди. У меня с собой был бинокль и карабин Демьяныча. У Спиридона – ничего. Удивительно, но промысловик шел в тайгк с пустыми руками. Если не считать охотничьего ножа на поясе. Этот нож он, похоже, не отстегивал и в постели.

Луны не было. Фонарика тоже. Спирька шел впереди, я едва поспевал за ним. Это днем детские навыки помогали, темнота наставительно подчеркнула, что тренировка необходима во всем. Треща валежником и прикрывая лицо от веток я ломился за таежником на манер дохлого горожанина.

Спиридон остановился и я уткнулся в его спину. Спина пахла потом.

• Дерево, – тихо сказал Спиридон. – Смотреть.

Мы полезли на дерево. И тут детские навыки помогали плохо. Разучился. Старовер же пер вверх быстро и бесшумно, как рысь. В трудных местах он протягивал мне руку.

Добравшись почти до самой верхушки могучего кедра Спиридон устроилмся в развилке веток и подождал, пока устроюсь я.

• Смотри, – сказал он.

Я осмотрелся. Три здания за забором смутно рисовались в темноте. Окна одного из них на втором этаже горели ясно. Похоже, что остальные постройки были одноэтажными, а это, освещенное, двухэтажным. Как ни странно, но забор не освещался вовсе, наверное у них была система сигнолизации и просмотре в инфракрасных лучах.

Я поднес к глазам геологический бнокль и окна прыгнули мне навстречу. Занавесок на них не было. Все три освещенных окна принадлежали одной большой комнате, зале. Похоже, что там было нечто, вроде медицинского учреждения, огромный процедурный кабинет или операционная на несколько столов.

Бестеневая хирургическая лампа виднелась над одним из столов, но включена не было. На столе лежал человек, лицо которого было мне мучительно знакомо. Седая шевелюра над сухим лицом была прихвачена узкой черной лентой. Седой был обнажен по пояс, от его предплечий тянулись трубки к аппарату, похожему на установку для переливания крови, но более громозкую, сложную.

На соседнем столе лежал ребенок. Его лицо было прикрыто марлевой косынкой, он был обнажен полностью, трубки зловещего аппарата соединялись с его шеей, животом и руками.

Гороло мне перехватило. Хотел сказать, а не могу. Даше дышать перестал. Молча сунул бинокль равнодушному Спиридону, прохрипел что-то. Нет, не могу говорить. Горло перехватило. Никогда не думал, чтио способен так зайтись от ненависти. И не потому, что Седой генерал, начальник Серых Ангелов доставал меня постоянно. Нет.

Просто я мгновенно сообразил, что там происходит, слышал я об этой мерзости от одного китайцуа.

В Санкт Перербурге участникам подпольного соревнования по восточным

единоборствам выделили для проживания целый этаж в лучшем отеле города.

Хоркин, естественно, в отель не поехал. И встречали его не устроители

соревнования, а воры. Смотрящий Питера пожилой домушник Батый, получивший

столь необычное погоняло за азиатские скулы и раскосые глаза, принял

коллегу в своем особняке в Гатчине. Батый не любид большие города,

воспринимая их только лишь как место работы. С работы же он возращался

домоу, в уютные хоромы, построенные на окраине небольших поселков или

деревень. Когда его назначили смотрящим Санкт Петербурга Батый совершил

инспекционную поездку по городам-спутникам и заодно выбрал собственное

гнездо. Мгновенно был закуплен старинный барский особняк; необходимый

ремонт, включающий установку автономной элекростанции в подвале и разбивку

парка – сада вокруг дома, был закончен с должной быстротой, и Батый въехал

туда со своей немногочисленной свитой.

Кроме охраны и слуг – шестерок семейка законного вора состояла из двух

симпатичных петухов, старшему из которых было всего семнадцать. Пацаны были

балованные, жеманные и страстные в постели.

Батый выделил Хоркину европейскую часть дома (в основном особняк был

обставлен по-азиатски: ковры, подушки, очень низкие столики -

дастарханы...). Для обслуги были, в виде исключения и уважения к гостю,

привлечены умелые девушки с уголовно-эротической закалкой.

• Шмель, – сказал Батый во время праздничного застолья, – китайца заказал

я, но должен предупредить, что твоя затея с участием в схватках мне кажется

рискованной. Он очень сильный боец, начинал у нас в городе с подпольных

секций восточных единоборств. Потом взял под контроль торговлю

компьютерами. Он российский гражданин, но работают на него только китайцы.

И убрать его надо не нашими руками, чтоб не доводить дело до разборок.

Сменит его брат, человек не гордый, с ним проблем не будет, он станет нам

платить сколько положено. Я надеялся, что ты, как вор свободного поиска

просто завяжешь с китайцем ссору в его ресторане и замочишь его, а потом

слиняешь. Мы за тебя не в ответе, так что разборок не будет. А брат давно

метит на место хозяина.

• Нет, – сказал Хоркин в своей обычной отрешенной манере, которую многие

принимали за высокомерие, – хочу драться. Без риска скучно.

• Но у него высший боевой дан. Он действительно очень сильный боец.

• Плевать.

• Шмель, ты же еще от ран не совсем оправился.

• Плевать.

• Ну, как хочешь. Сумма тебя устраивает?

• Вполне. А сколько победитель получает от китайцев знаешь?

• Немного. Всего сто тысяч баксов.

• Значит всего мне светит поллимона. Вполне прилично.

• Шмель, ты же к деньгам равнодушен.

• Естественно. Но и не отказываюсь от них. Ладно, Батый, пойду отдыхать.

На соревнования меня записали?

• Да, конечно.

• Тогда организуй мне к завтрешнему дню хорошего спортивного врача и

массажиста. Девочки мне сегодня не потребуются, много энергии отбирают. Ты

мне мальчика пришли, не старше тринадцати. От них самая лучшая подзарядка.

• Вот тут ты прав, Шмель! Я рад, что ты мои вкусы разделяешь. Правда я

люблю чуток постарше, лет с пятнадцати. Пришлю самого лучшего, у меня

несколько таких учеников подрастает.

Шмель ушел в европейский участок дома, где не приходилось сидеть на полу,

поплавал перед сном в подогретой воде бассейна, а когда зашел в спальню, на

огромной кровати его уже поджидал симпатичный мальчик лет двенадцати.

Белокурые волосики спадали пацану до плеч, глаза были голубые, огромные,

как у девчонки, рубашка – распашенка открывала нежную кожу предплечий и

стройных ножек.

• Вы дяденька Шмель? – встретил его мальчик звонким голоском. Я еще не

совсем хорошо это умею, но я буду стараться. Вы мне подсказывайте, если что

не так, ладно?

• Ладно, – угрюмо бросил Хоркин. Он всегда принебрежительно относился к

партнерам по сексу, не было в нем минутной нежности, присущей обычным

ловеласам. К тому же он был достаточно пресыщен всевозможными извращениями,

испробованными им в жизни, и в последние годы не искал ничего

экстравагантного, ограничиваясь обычным и оральным способами и меняя только

лишь возраст и пол проституток.

...Через час попользовал старательно кряхтевшего ребенка в обеих позах и

три раза получив удовольствие Хоркин подмылся и заснул. Измученный мальчик

лежал рядом и старался не шевелиться, чтоб не так болело в попе. Он

понимал, что со временем привыкнет и даже, как говорили ему старшие, будет

получать удовольствие от всего этого. Но все равно ему было противно и

страшно.

Я передал бинокль Спиридону.

• Нет, – сказал упрямый старовер. – Чужое смотреть. Нехорошо.

• Там большое зло, – возмутился я, – посмотри чуток.

Спиридон недовольно пробурчал что-то явно не божественное, но в бинокль

глянул. Увиденное сперва не вызвало у него нужных эмоций.

• Больница, – сказал он. – И что?

• Один китаец мне рассказывал, – сказал я, – что старость прежде всего

является следствием накопления в организме продуктов меетаболизма. Ну,

ядами такими. С возрастом кровь уже не обновляется так быстро, как в

молодости, и эти яды накапливаются в клетках тела и мозга. Клетки начинают

умирать, этот процесс сперва захватывает внутренние органы: печень, почки,

сердце, а потом весь организм. И начинается умирание нашего тела по частям,

то есть – старость. Проще говоря, старость – это болезнь. Если периодически

заменять всю кровь на молодую, свежую, то старение прекращается, а

длительность жизни значительно увеличивается. Кроме того кровь маленьких

детей обладает уникальными свойствами. Она обладает сильными

бактериоцидными и регенерирующими характеристиками. То есть убивает вредные

микробы и бактерии и восстанавливает разрушенные клетки.

Я замолчал, прислушался к сопению Спиридона и добавил:

• Мао Дзедун, Суслов, Гебельс, Борман пользовались этим методом. А Чомбе,

тот не только кровь себе заменял на детскую, но еще и свежее человеческое

мясо ел каждый день. Итальянские крестные отцы этим пользовались. В Гонг

Конге есть больница для очень богатых, там тоже кровь из детей сосут.

Я опять замолчал. Спиридон никак не прокоментировал мой спич.

• Слушай, Спиря, – сказал я зло, – ты видишь сейчас дьявола в человеческом

облике, упыря, вампира, людоеда. В ребенка то поступает его отравленная

кровь. Два три таких переливания и малыша можно хоронить. А ему нового

привезут. Украдут у родителей. И каких попало детей не

используют, отбирают тщательно, чтоб здоровенький был, с хорошей

наследственностью...

Угрюмое сопение продолжалось. Неожиданно Спиридон сказал:

• Да. Диавол!

На обратном пути я развивал план нападение на охотничий домик, а Спиридон с

присущей ему многословностью изредко вставлял веские "да" или "нет".

А когда мы уже входили в поселок, неожиданно сказал, что никакие планы нам строить нельзя,

пока он не посоветуется со старшими.

Глава 3

Первый день соревнований не сулил особых неожиданностей.

Хоркин прошел в зрительный зал, постоял немного, равнодушно поглядывая на

бойцов, зевнул и отправился в буфет. Охрана расщищала дорогу и страховала

со спины, но и так Хоркину никто не стал бы мешаться под ногами: он шел

отрешенный, равнодушный и одного взгляда на омервевшее мышцами лицо было

достаточно, чтоб поспешно уступить дорогу.

В буфете Хоркин не пошел к прилавку, а сел за ближайший столик (смуглая

личность, сидевшая там с бокалом пива, мгновенно исчезла), еще раз зевнул,

кмвнул сопровождающему:

• Пива. Светлого. Чешского.

Он тянул прохладный напиток, ни о чем не думал, ничего не вспоминал. Это

было его обычное состояние перед боем – полная отключка от реальности.

Беспокойства он так же не испытывал. Система, которую он довел до

абсолютного совершенства в Киргизии, предусматривала выпадение сознания из

конкретности. Перед боем ему не надо было испытывать какие-либо чувства,

разогреваться, готовиться. Следовало просто ВЫПАСТЬ ИЗ СУЩЕГО, а потом, в

бою, включиться в настоящее с необходимой полнотой.

• Шмель, – сказал отбойщик. – Твой выход. Мы за тебя болеть будем.

Хоркин пусто посмотрел на парня, прошел отрешенно сквозь народ, остановился

на помосте, снял куртку, вынул из брюк пояс. Он стоял на краешке татами в

просторном свитере и вельветовых джинсах, равнодушный и необычный среди

одетых по уставу бойцов. Его соперник в окружении секундантов манерно

скинул халат, провел несколько разминочных движений, поиграл мускулатурой,

стараясь не смотреть в сторону Хоркина.

• Ваши секунданты? – наклонил голову в сторону Хоркина судья.

• Не нужно, – сказал Хоркин.

Резко прозвучала команда на боевом сленге. Хоркин сделал одно скользящее

движение и встретил каскад ударов ногами и руками столь же безучастно, как

шел на помост. Только профессионалы отметили, что ни один из ударов не

коснулся Хоркина. А потом он сделал еще одно скользящее движение, западая

на растяжке упругих ног в невероятный шпагат, и сжатые пучком пальцы

по-змеинному коснулись внутренней поверхности бедра нападающего.

И – все. И Хоркин, как в балете, встал из шпагата, повернулся к сопернику

спиной и тихо отошел к краю татами.

А соперник еще падал, клонился на

подрубленную ногу, приоткрывая рот в болезненном крике.

И зал еще молчал, ничего не разобрав в ситуации. И только несколько

профессиональных бойцов внимательно посмотрели на Хоркина, задумавшись. А

ученик Ивана Ивановича не сдержался и крикнул восторженно: "Да!". И сам

смутился своего крика, удививлся, что болеет за этого уголовника, убийцу,

своего обидчика.

Вторая схватка должна была происходит в этот же день, часа два спустя.

Правила соревнований были просты: проигравший выбывает, оставшиеся

сражаются вновь и вновь проигравшие выбывают. Третий и четвертый круги

назначались на второй день, а третий день был финальным: немногочисленные

победители дрались между собой до последнего.

Хоркин ушел на улицу, купил в палатке какую-то книгу, уселся на лавочке и

читал эту книгу, пока охранники не напомнили, что пора возвращаться.

Вернулись. Хоркин вышел на бой точно так же, без видимой подготовки, не

переодеваясь, а лишь сняв пояс с пряжкой и куртку. По правилам соревнований

он мог выступать хоть в комбинизоне, лишь бы не было металлических или иных

твердых предметов, опасных для бойцов.

Публика, замерла, уже ожидая от странного спортсмена чего-то особенного. Но

Хоркин не побаловал толпу зрелищем. Он мгновенно ушел от удара высокого

бойца, развернулся прыжком и пяткой зафиксировался на затылке горемычного

соперника. И по-прежнему безразлично повернулся к нему спиной, свесив руки

и тихонько дожидаясь судейского вердикта.

Парня унесли, от так и не пришел в себя и неизвестно было – выживет или

нет. На Хоркина смотрели еще более внимательно, пытались наводить справки о

нем. Но он ни с кем разговаривать не пожелал, прошел окруженный охраной к

машине. Оргкомитет о нем тоже ясной информацией не обладал. Ну,

зарегистрировался по почте, перевел необходимые для участия 700 долларов

залога. Ни фамилии, ни адреса (да это и не обязательно), прозвище – Шмель,

страна – Россия.

А Хоркин скромно поужинал, заказал на ночь того же мальчика и пошел в

опочивальню, не обращая внимания на дифирамбы охранников. Мальчик очень не

хотел идти к этому жестокому дядьке, но ни чем не выдал этого своего

страха. Он уже много чего узнал от товарищей про то, что бывает с

капризными.

День следующий прошел тускло. Если можно считать тусклым день, в котором

Хоркин одержал еще две победы с прежней легкостью

В первом бою он применил неожиданный для всех захват за шею локтевым

сгибом. Прием банальный, им пользуются полицейские, усмиряя буянов. Но

Хоркин провел этот захват не сзади, как принято, а сбоку, выгнув руки под

немыслимым углом. Противник захрипел и мгновенно отключился.

Второго соперника Хоркин несколько минут "водил за салом" – ускользал от

его ударов с непостижимой легкостью, перемещаясь по татами с грацией

танцора. Опытные болельщики невольно сравнили его в эти моменты с Касиусом

Клеем, чемпионом мира среди профессионалов бокса. Его "танец бабочки" вошел

в книгу Гиннесса, но до сих пор никто не смог повторить стиль уникального

тяжеловеса. Измотав бойца (им был приземистый японец) не столько физически,

сколько психологически, Хоркин элементарным "туда яки" – ударом локтевым

згибом в висок – отправил его в глубокий нокаут.

Вечером гостиприимный хозяин устроил дома небольшой стриптиз. Выступала

знаменитая стриптизерша из Франции, их труппа как раз давала гастроли в

ночных клубах города. Она танцевала, почти не сходя с места в большой

комнате, где почти не было мебели. Она перебирала голыми ногами в туфлях на

высоких каблуках, короткая черная юбка грубой кожи и такой же широкий пояс

подчеркивали молочную белизну кожи.

Шмель смотрел довольно равнодушно, прихлебывая горячий сбитень (хозяин был

помешан на старорусской кухне).

Девушка, слегка покачивая бедрами, скрестила руки на груди, углубив тем

самым впадину между двумя упругими шарами, провела длинными пальцами по

тесемкам блузки, наклонилась, точно желая сделать реверанс, а когда

выпрямилась, то, будто фокусница, успела выпростать одну грудь -

восхитительную птичку, еще хранившую тепло гнезда.

• Батый, – спросил Хоркин, – неужели тебя это возбуждает?

• Это красиво, – ответил Батый наставительно, – к тому же я вовсе не

закорочен на мальчиках. У меня и бабы бывают. Но их то я как раз люблю

постарше, поопытней.

Балерина обнажила уже верхнюю часть тела. Круглые груди подрагивали, словно

живя собственной жизнью и взывая к ласковым рукам. Стриптизерша разминала

их, любовно тискала, пощипывала соски; затем пальцы ее заскользили по

животу к застежке-молнии на юбке, сбосив по пути широкий пояс, и обнажили

белую кожу под пупком. Когда возникла темная опушка, заросший тровой

ручеек, предвещающий появление покатого склона, девушка прикрыла грудь

руками, напустив на себя стыдливый вид и округлив рот. В то же мгновение

юбка упала к ее ногам. Из нижнего белья на балерине остались только

трусы-бикини, тонкая полосочка, почти ниточка, между ног. С великолепной

непринужденностью, громко стуча каблуами, будто сопровождая свои движения

ударами кнута, девушка прошествовала к стулу, взобралась на него и села на

корточки, повернувшись к зрителям спиной. Она припала к спинке грудью, так

что можно было сосчитать все ее позвонки, прогнулась и выставила зад. Под

напором ягодиц трусики натянулись, едва не лопнув, как слишком спелый

гранат.

Девушка демонстрировала изумительную пластичность, хорошо развитую

мускулатуру. Она спустила трусики на бедра, полностью обнажив ягодицы,

затем притронулась к коричневой дырочке между ними. Хоркину показалось,

будто ему подмигивает карий глаз без века. Прежде, чем он додумал мысль о

том, что Батый и баб пользует привычным методом, она подтянула трусики,

спрыгнула со стула и принялась расхаживать по комнате – эта восхитительная

французская кобылка, нервно раздувая ноздри, выпячмвая грудь и небрежно

покачивая крпуом. На лице ее застыло дурашливое выражение, она смешно

надула и без того полные губы. Хоркин с удивлением почувствовал легкое

возбуждение.

Зазвучала тихая музыка. Отрывок боллеро Равеля. Девушка вновь уселась на

стул – на сей раз лицом к ним, расставила ноги и уперлась ступнями в

верхние перекладины под сидением. Курчавые волосики выбивались по обе

стороны тонкой полосочки трусиков, а под тканью угадывалось нечто кисейной

мягкости, темная пахучая саванна. Одним пальчиком она стянула трусики,

словно театральный занавес и раскрыла варварски роскошную щель: под меховой

клумбой медленно распускался колокол плоти, прорезанной посредине. Этот

ландшафт был увенчан каплей жидкости. Два других пальца примяли заросли,

развели края колокола, явиви на свет безмолвные долины, обретавшие объем,

подобно картинкам, сложенным между страницами книги. Возникли тяжелые

драпировки, налитые кровью, – они опадали ленивыми складками, а под ними

предстало ярко-алое рыльце в капюшончике. В окружении новых декораций

прежние сцены уступили место иным, еще более ослепительным.

Классическую музыку сменил хриплый голос Эдиты Пьехи. Парижский воробей

стонал о чем-то несбыточном, а пальцы балерины сновали под вновь натянутыми

трусиками, словно змеи. В их суетливой беготне порой задирался краешек

ткани, и тогда становился виден мизинец, грубо ворошивший роскошный мех с

таким звуком, будто хлюпала вода. Подвергшееся этой агрессии прекрасное

черное руно напоминало розы, примятые ураганом. В ее движениях ощущались

сила и нетерпение, свирепое желание достичь цели. А цель, видимо, была

желанной, ибо лицо девушки исказилось гримасой страсти – она все больше

краснела, все громче стонала, задыхаясь, полуприкрыв глаза, обратив взор

вовнутрь, в себя, туда, где была недостижима для всех. Она являлась уже не

сооблазнительницей, а чем-то не менее опасным – воплощением женских чар с

ужасающим сочетанием полной непринужденности и абсолютной доступности – это

была неприкосновенность. Даже четвертованная похотью, она принадлежала

только самой себе.

Батый лукаво покосился на Хоркина, забывшего про кружку со сбитнем.

• Оставишь ее на ночь? – спросил он.

• Можно,– сказал Хоркин, думая о том, что завтра у него финальная встреча и

что не следовало бы расходовать силы перед ней.

Как ни странно, но долго уговаривать староверов мне не пришлось. Когда Спиридон рассказал

о виденном, семейный клан быстро принял решение. Да, они были верующими и их вера

учила не приченять зла. Но они были еще и сибиряками, охотниками, их характеры

сформировались в условиях жесткой борьбы за жизнь. И поэтому они решили выжечь зло,

процветающее в их родной тайге, очистить невинную природу огнем.

Охранники отнеслись к моему предложению напасть на курортное гнездо Серых Ангелов спокойно.

• Хозяин, – сказал один из них, – по договору мы должны только лишь охранять тебя...

• Можешь не продолжать, – прервал я его, – отдельный гонорар по две штуки баксов вас устроит?

• Вполне, – сказал охранник. – Только давай внесем некоторые коррективы в план староверов. Нельзя нападать

влоб, впрямую. Они не знакомы с современными системами охраны. Их просто сожгет автоматика. Огнеметами.

Надо действовать стратегически.

План мы разрабатывали при активном противодействии староверов. Те, с

сибирской прямотой, собирались атаковать обитель Серых самым прямолинейным

образом. Все же им пришлось согласиться, особенно после того, как охранники

красочно описали им действие огнеметов, соединенных с автоматической

системой лазерного наведения.

На другое утро поселковый мальчишка подошел к воротам лесной дачи с

огромной гроздью воздушных шаров.

• Это вам сказали передать, – буркнул мальчишка, протягивая палку, к

которой шары крепились, охраннику. Тот недоуменно взял гостинец:

• От кого, кто это передал?

• А я знаю! Передали, сказали генералу подарунок.

Вечером мы со Спиридоном сидели в знакомоу развилке дерева. Бинокль

приблизил окна. Операционная бездействовала, окна были непроницаемо черные.

Зато справа горела сочным светом комната, представляющая собой нечто

среднее между столовой и банкетным залом. Подчеркнуто богатое убранство,

шкуры диких зверей на полу и на стенах, массивный столовый сервиз... Седой

ужинал. Перед ним стояла глубокая тарелка с разнообразными овощами.

Кровопийца заправлялся витаминами. Шары на палке были укреплены в углу,

воткнуты в напольную китайскую вазу.

Эти шары мои многохитрые охранники готовили всю ночь. Они закупили все, что

чудом оказалось в сельмаге, принесли из мастерской балон кислорода и балон

водорода. Потом, уподобясь сварщикам, они начали вдувать кислород с

водородом в каждый шар, четко, при помощи хронометра, регулируя количество

газа. Им следовало, как они объяснили, освежая мои школьные знания химии,

добиться определенных пропорций, чтоб получить гремучую смесь, способную

рвануть от малейшей искры.

Один из "химиков" сейчас сидел чуть ниже нас на мощном суку, высматривая

мишень в прорезь винтовки. Остальная команда рассыпалась по соседним

деревьям, окружающим расщищенное пространство вокруг забора. Каждый имел

конкретную цель, а в меткости профессиональных охотников, бивших белку в

глаз, сомневаться не приходилось.

Взрывная пуля моего ушлого охранника пробила один из шаров и высекла из

металлической гравюры на стене искру. Взрыв, особенно неприятный в закрытом

помещении, выбил окна в трапезной. Свет тоже погас, видимо лампочки не

выжержали соприкосновения со взрывной волной. Одновременно рявкнули

охотничьи карабины староверов. Хищные "глаза" видеокамер, вращающиеся над

стенами на длинных шеях кронштейнов, ослепли. Ослепли и прожектора,

беспрерывно обшаривающие нейтральную полосу.

Мы быстро спустились с деревьев. Я знал, что сейчас согласно плана двое

староверов уже подтащили ящик с толом, позаимствованный у геологов, к

забору на противоположной стороне от ворот. И в самом деле, очередной взрыв

шарахнул так, что с кедров и елей градом посыпались шишки. Мы побежали к

пролому.

Дальше было просто. Седой слишком надеялся на автоматику. Охраны в его

чертогах оказалось гораздо меньше, чем мы предполагали, человек семь -

пустяк для агрессивно настроенных староверов и двух профессионалов,

перешедших из КГБ к ворам и составивших этот план. Через несколько минут я

сидел в нижней комнате, где обычно находилась отдыхающая смена и спокойно

смотрел на Седого Генерала.

Знаменитая шевелюра была растрепана, спортивный костюм порван. Взрыв не

причинил ему особого вреда, разве только оглушил, но мои братья во Христе

пока вели его с верхнего этажа явно высказали свою точку зрения на Диявола.

Одно ребро у Седого похоже было сломано, глаз заплыл, ухо наливалось

малиновым цветом, увеличиваясь в размере прямо на глазах. Но держался он

мужественно, разве только морщился и придерживал бок рукой.

• Ну садись, Генерал,– сказал я, растягивая удовольствие. – Судить тебя

буду.

• Не будь дураком, – ответил Седой с неожиданным спокойствием. – Во первых

я могу рассказать тебе зачем мы тебя так настойчиво ловили. И эта

информация, будь уверен, стоит несколько миллонов долларов. Во-вторых я

успел вызвать по рации подмогу. Через несколько минут ут будет бригада

боевиков на военных вертолетах. Они сожгут ваш поганый поселок за

мгновение.

Он помолчал, оценивая реакцию, и добавил буднично:

• Если я, конечно, не отменю атаку.

Староверы еще ничего не поняли, но специалисты по взрывчатым газам

среагировали адекватно:

• Верт, этот мужик не шутит. Рация действительно была включена на передачу.

А воинская часть в двадцати километрах. Если его группа оттуда, то мы наяву

ощутим то, что чувствовали вьетнамцы в джунглях под напалмом.

• Оттуда, оттуда, – радостно закивал Седой. – Напалма, правда, не держим,

но ракеты "воздух-земля" ничуть не хуже.

• Но ты же у нас в заложниках? – полувопросительно удержал я позиции.

• Вот поэтому я за свою жизнь и не волнуюсь. А, когда первый ажиотаж

пройдет, мы с тобой всегда сможем договориться полюбовно. Тем более, что

тебе это надо больше всех. Только избавьте меня от этих лесных человеков. -

Он указал подюородком в сторону староверов и опять погладил бок.

В это время принесли детей. Их было трое, очаровательные малыши, но

бледные, как смерть, и очень слабые. У них, похоже, был жар, обескровленный

организм с трудом перерабатывал болезненные клетки старика, Но они были

живы, что несколько смягчило суровое выражение охотников.

• Мы заберем их к себе, полечим, – сказал Спиридон. – А с ним ты как

хочешь, так и поступай. Я больше грех на душу брать не хочу. И так все руки

в крови, за год теперь не отмолишь братоубийство.

• Какие они тебе братья, – презрительно кивнул я на труп одного из

охранников. – Они его слуги, слуги Дьявола. Вы дело угодное Богу сделали,

что их с лица Земли убрали.

• Не тебе судить, – сурово сказал Спиридон. – Грех наш, нам и отмаливать

его. А пока прощай.

Они вышли гуськом, неся в руках детей, рыжебородые, коренастые, упрямые,

наивные в своей вере и сильные этой верой. Нас осталось четверо: мои

охранники, Седой Генерал и я, аферист, вмешавшийся в некую запутанную

аферу, которая ничего, кроме неприятностей, не могла мне принести. Знал же

я, что Серые Ангелы и воры в законе не вступают в конфликты, они уже много

лет нейтральны к друг другу. Я нарушил это равновесие и мог за это жестоко

поплатиться. Тут меня не спасет ни недавно полученное звание вора

свободного поиска, ни покровительство Пахана с Филином. И все таки я не

жалел о своем поступке. Обретя Машу, я новыми глазами смотрел на ебятишек,

которых раньше старался не замечать и к кторым был совершенно равнодушен.

• Ладно, время еще есть, – сказал я хладнокровно. – Как ты к пыткам

относишься, генерал, кровь в тебе молодая, энергичная, должен долго

сознание не терять. Я это к тому, что как дал ты команду по рации, так и

отменить ее можешь. По рации.

Было видно, что Седой такого хода с моей стороны не ожидал. Он как-то

априорно предполагал во мне человека мягкого, интелигентного. Тем ни менее

собрался он быстро.

• Я предупредил абонента, что возможен шантаж со стороны нападающих. Так

что даже, если я под давлением отменю приказ, десантники все равно сделают

тут посадку, чтоб убедиться в моей безопасности.

• Логично, – подумал я вслух. – Что же ты предлагаешь?

• Лететь со мной. Когда я расскажу, чем твоя персона интересна нашей

организации, ты быстро завяжешь с ворами.

• Та-ак, мы уже на ты? Очень мило.

Я, признаться, несколько растерялся. Против армейских вертолетов, способных

выжечь тут все на несколько километров, у меня защиты не было. Мои КГБешные

охранники тоже были смущены. Но самая глпаная причина моей растерянности была

Седому неизвестна. Если бы он знал, что в поселке меня ждет большеглазое Чудо

без косичек, он вел бы себя нахальней. Вил бы из меня веревки.

Наши колебания были замечены Седым.

• Верт, вы настолько мне ценны, что я готов забыть про инцидент. Спишем на

лесной пожар. В моей конторе никто ничего не узнает. К тому же нам вовсе не

нужна конфрантация с ворами, а вы теперь их законный представитель, элита.

Где-то за горизонтом послышалось стрекотание вертолетов. Минут через десять

они будут тут. Моя победа превращалась в Пирову. Не помню, что уж там

накуралесил этот Пир, кажется угробил все свое войско. Я же гробить поселок

не имел права.

• Ладно, ребята, идите, – сказал я устало. – Похоже, ваша служба у меня

кончилась.

• Вот это правильно, – сказал Седой, вставая с места и подходя к шкафчику с

бутылками. По такому поводу не грех выпить хорошего бренди. Вы будете,

Адвокат.

Он назвал меня по старой кличке, как бы намекая на полное знание моей

биографии. Впрочем, он еще в Красноярске во время нашей первой встречи

демонстрировал мое досье. Лихо я тогда от него ушел, тспользуя яростную

слонизу, которая раздавила машину с боевиками.

Я взял бокал и выпил, не чувствуя вкуса крепкого напитка. Старший охранник

грустно похлопал меня по плечу и они ушли. Мы с Седым остались вдвоем.

• Я хочу предложить вам высокий пост, – сказал генерал, прихлебывая

спиртное и поглаживая больной бок. Почти абсолютную власть. Естественно, мы

поделим эту власть синхронно.

Он выжидательно посмотрел на меня и, не увидев выраженной реакции,

продолжил:

• Дело в том, что наша контора управляется несколькими лидерами,

своеобразный совет директоров. Один из них абсолютно похож на вас. Такая