Текст книги "Тройная игра афериста (СИ)"

Автор книги: Владимир Круковер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)

-От Рока не уйдешь. Ты – разрушителем стал, а не борцом. Вот когда слабым был, когда с голыми ручками на пулеметы шел, со скрипкой и стихом, – вот тогда ты был сильным. А теперь у тебя самого пулемет в руках. И он в любой момент может выстрелить в невиновных.

-Откуда знаешь?-начинает было Хоркин и спохватывается. Кузя не знает, Кузя философствует.

-Мне надоело умирать!-говорит Хоркин. И опять на экране развертывается заключительная сцена охоты на Хоркина.

***

Утро в гостинице. Хоркин спит на обширной кровати, Кузя – на полу. С первыми лучами солнца Хоркин вскакивает и пытается делать обычную суперразминку. Кузя иронически смотрит на него снизу.

-"... Ты устанешь и замедлишь, и на миг прервется пенье, И уж ты не сможешь крикнуть, шевельнуться и вздохнуть,– Тотчас бешеные волки в кровожадном исступленьи В горло вцепятся зубами, станут лапами на грудь..."

В устах Кузи это звучит издевательски.

Хоркин прерывает упражнения, поглаживает ногу и сердито продолжает:

-"...Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ! Но я вижу – ты смеешься, эти взоры – два луча. На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача!"

-Кузя, ты не думаешь, что наша встреча кончилась?

-А еще кушать, пить, деньги губить?

-Мне, Кузя, собака не нужна. Своих забот хватает. А интеллектуальная собака мне не нужна трижды.

-Хозяин, ты когда-нибудь думал, зачем и почему рядом с человеком собака? Я тебе открою секрет бесплатно: собака существовала у наших предков как активизатор биополя, для усиления мысленной связи.Теперь, когда человечество впало в варварство, подменило свои способности уродливыми протезами техники, – собака используется не по назначению. Как и кошка.

-А для чего была кошка?-проявляет ленивый интерес Хоркин.

-Ну, это совсем просто. Кошка отсасывала излишки биоэнергетики у своих хозяев, помогала сбрасывать эти излишки. От собаки же, в экстремальных ситуациях, наоборот можно было подзаряжаться.

-Да,-комментирует Хоркин,-фантастика твоя оригинальна. Книги писать не пробовал?

-Тебе, дураку, истины глаголят.

Кузя открывает холодильник и выкладывает его содержимое на стол, явно собираясь обильно перекусить.

-Я тебе сказал по-русски – мотай отсюда. Надоел!

Кузя смотрит на Хоркина по-собачьи, видит, что тот серьезно агрессивен.

-Что ж,– говорит он без шутовства,-погостил – пора и честь знать. Спасибо. Прощай.

И уже на выходе добавляет:

-Жалко мне тебя, но каждый сам выбирает свою судьбу.

***

Хоркин устало садится на кровать. Память прокручивает обрывки:

Первое осознание себя живым.

Первые допросы в тюремной палате.

Привыкание к морфию, которым пичкают его врачи по указке следователя.

Осознание своей зависимости от наркотика.

Ломки, ужасная абстиненция и ехидная мордочка следователя с его вопросами, из-за спины следователя чертиком выглядывает врач со шприцом.

Дикий протест против собственного тела. Протест, кончившийся полной капитуляцией.

Согласие на сотрудничество. Мордочка следователя все больше приобретает сходство с крысиной.

Лица тех, у кого он вышибал деньги. Поспешные и обстоятельные переговоры. Ослабленный, оглушенный Хоркин соглашается на все, гребет на себя кучу преступлений, к которым не имел отношения.

Суд. Приговор: высшая мера социальной защиты.

Кассационный суд. Подтверждение «вышака».

Камера смертников, долгое ожидание ответа на прошение в высшую инстанцию – в Верховный суд.

Трое фигур, когда не знаешь – поведут тебя кончать или изменять приговор.

Монотонное чтение о замене высшей меры на максимальный строк.

Крытая тюрьма, особый режим.

Очередная вспышка туберкулеза.

Замена особого режима строгим. Зона Красноярских лагерей, лесоповал.

Верт по прозвищу Мертвый Зверь.

Побег...

Номер гостиницы. Хоркин, сидящий в позе Будды на кровати. Стук в дверь. Нахальный стук, милицейский.

***

...Дверь рухнула и группа оперативников ввалилась в номер. Хоркин не изменил позы. И лишь тогда, когда оперативники приблизились, окружили его одинокий остров – кровать, распрямился, как часовая пружина. Это было подобно взрыву. Так идут в атаку на танк, так идут на Голгофу с тяжелым крестом за спиной, так идут к чему-то возвышенному, чистому. За себя так обычно не дерутся.

Непонятно было кто кого бьет. В какой-то миг стало казаться, что не они пытаются задержать Хоркина, а Хоркин напал на них зловещей, разрушительной машиной смерти.

Но есть предел всему, даже нечеловеческому остервенению и фантастическому бойцовскому мастерству. Беззвучно рухнул на пол последний целый предмет обстановки – нелепый эстамп со стены. И Хоркин затих, а его вялое тело не только заковали двойными наручниками, но и перевязали веревкой, сорванной со шторы.

Двенадцать обученных оперативников участвовало в задержание. На ногах сейчас стояло всего трое.

И тогда в номер вошел невысокий человек – начальник. У левой ноги этого начальника бежала человеко-собака. Кузя подошел к поверженному Хоркину и задрал ногу. Тоненькая струйка мочи брызнула Хоркину в лицо, он приоткрыл глаза и посмотрел снизу вверх, на Кузю.

-Гав,-сказала собака.-Гав-гав.

И отошла к невысокому хозяину.

Хоркин закрыл глаза. Лицо его было спокойным.

Глава 16

Я вышел в коридор на шум. Шум и грохот в чинной гостинице. Несколько человек тащили по полу чье-то помятое тело. Я отметил наручники, синяки, кровь на штанине, неестественно поджатую ногу, а лишь потом осознал, что тащат Шмеля. Одного из трех зеков, ушедших в побег по моей наводке и при моем участии. Воспользовавшись тем, что воры пошли к железке через лес, оттягивая на себя все оперативные силы поиска, я покинул лагерь совсем другим путем (в пространстве между двойным дном мной же сколоченной песочницы для детского сада) и отсиживался на квартире директора вечерней школы зоны, находившегося в командировке в Красноярске.

Я не испытывал чувства вины, да и Пахан меня помиловал, счел, что побег я организовал, а последствия не предсказывал, так что вины за двух убитых урок не несу. Но Шмеля я уважал. Отчасти за сдержанную манеру поведения, отчасти из-за кошмарных способностей супер-бойца, отчасти из-за того, что чувствовал в нем скрытую внутреннюю интеллигентность. Если уж кого и стоило называть Мертвым Зверем, так это его, а не меня. Он умел жить с бесстрастным лицом, но сердце у него было горячее. К тому же был он законным вором, короновался совсем молодым, да и в побеге я, как ни крути, чуток его подставил.

Поэтому я внимательно посмотрел в сторону группы задержания, гадая, куда его сейчас доставят: в СИЗО или в КПЗ? Судя по внешнему виду группы захвата, помял их Шмель крепко.

Потом я вернулся в номер и позвонил в Ялту. На мое счастье, (а, может, несчастье) Пахан еще наслаждался последними деньками бархатного сезона Крыма. Он мгновенно среагировал на мой звонок, не удивившись, что я звоню не из за загранки, куда он помог мне слинять. Он попросил меня не отходить далеко от телефона, через минут 20 перезвонил и дал связь с Калининградскими законниками, которые должны вытащить Шмеля. Намекнул, что мое участие желательно и будет правильно оценено ворами: мои угасающие акции вновь поднимутся вровень с официальными авторитетами. Предупредил, чтоб вел я себя в России поосторожней, так как охота на меня Серыми Ангелами продолжается.

Все в мире связано и спутано. Действие – противодействие. Противодействие – действие. Все это выглядит очень логично. Например: добро – зло – добро... Но в мире нет логики. Понятия зла и добра настолько относительны. В сущности, любое зло для кого-то добро и наоборот.

Я попал в положение усталого бегуна. Победил, стоишь на финише, дышишь истово, а что дальше? Нет, я не исчерпал свои запасы духа и страсти. Но я был управляем некой странной силой, потерял, столь любимую мной свободу выбора. Я, наверное, был обречен, и чувствовал это подсознательно.

Когда-то давно я проснулся на нарах в Красноярской пересылке от чего-то мокрого на лице. Проснулся, провел по лицу – мокро и липко. Зажег спичку, в этот угол дежурная лампочка не достигала,– кровь. Привстал, заглянул на верхние нары. Кто-то кому-то перерезал горло так, что голова почти отвалилась. Я добрел до параши, сполоснулся и лег спать дальще, повернувшись к ногам головой.

С того момента, с момента, когда накопленные несчастья перешли из количества в качество, я стал гораздо спокойней и равнодушней. Я стал меньше удивляться, меньше радоваться, меньше бояться.

Этот ком все катился, а сейчас достигал максимума. Сперва судьба сделала из меня убийцу, который убивает при необходимой самообороне. От этих Серых Ангелов я отбивался, убивая. Потом мне пришлось убить по просьбе Филина. Услуга за услугу – Пахан помог мне, я помог Пахану. Теперь на другом конце России мне, похоже, вновь придется убивать, выручая Шмеля.

Маща, наконец, соизволила проснуться и оторвала меня от грустных мыслей призывом кушать. ГЛАВА 8 Вот еще одна проблема, свалившаяся на меня, как спелое яблоко, осений подарок южного берега Крыма. Некий Бес занес меня после побега из Красноярского края в дом к этой девочке в своеобразной роли воспитателя, (что для профессии афериста в обчем-то естественно), потом из-за этой девчонки я вынужден был кастрировать майора МВД, и в конце концов бархатный сезон определил ее мне в дочки.

Я выделил Маше денежку и объяснил, где в гостинице находится кафе. Сам же отправился побродить по городу. Я немного знал Калининград, но не был тут уже черт знает сколько времени.

Я шел по городу, скептически посматривая по сторонам. Решил зайти на рынок, зашел, с трудом протиснувшись в тесную калитку, отметил некий прогресс в работе рыночной администрации. Прогресс выражался в том, что на миллионы, собираемые у торгашей, хозяева рынка построили с двух сторон железные ворота, заперли эти ворота на висячие замки, а людей вынудили ходить через узенькие калитки. В качестве улучшения сервиса они положили в лужу у этой калитки два кривых кирпича – тест для посетителей: пройдешь или шлепнешься. Кроме того, по поводу слякотной осени был пригнан экскаватор, успевший уже наворотить большую кучу склизкой глины у самого входа.

Меня всегда удивляло хладнокровное отношение к рыночному начальству посетителей и работников. В любой другой стране тех давно бы уже линчевали, использовав в качестве виселицы досточки, по которым приходится лавировать в грязи входа. Наш же народ предпочитает тяпнуть грамм двести и сорвать зло друг на друге. Удобный народ, достойное пушечное мясо для Жереновского и иже с ним!

На рынке, глазея на ряды торговцев, я услышал слащавый голосок:

-Пойдем, я тебе конфет куплю, что тут стоять.

Слух всегда был моим проклятьем. Иногда слух заставлял меня испытывать отвращение к людям. Так, рядом с снимаемой моими предками квартиркой жили немки – католические монашки. (Я не очень то разбирался в католической иеархии, поэтому считал этих чистеньких, пахнущих ладаном, в черных платьях и чепчиках немок монашками.) Так вот, как-то ночью, проснувшись, я отчетливо расслышал стоны и кряхтенья этих аккуратных Христовых слуг, занимавшихся любовью друг с другом. Я ничего против лесбоса не имел, но слушать было противно, и встречаясь с ними у лифта, он больше не приветствовал их искренним «ауфедерзейн». я был человеком эмоций. Мои поступки часто опережали мой разум.

Услышав слащавый голосок, я быстро посмотрел в ту сторону. Я увидел мужичка средних лет при галстуке и в шляпе, который втолковывал девчушке лет десяти, что ей незачем бояться, а надо не стоять тут бесцельно, а погулять с ним, покушать конфет и мороженное.

Ситуация мне была ясна. Девчонка пыталась продать котенка, одета она была скудно: разбитые войлочные сапожки, потертая болоневая курточка, сиротские брючата с грубыми заплатами. Девочка доверчиво смотрела на такого солидного дяденьку, а пойти с ним боялась не потому, что подозревала что-то худое, а ввиду опасности потерять место в торговом ряду. Ребят с щенками и котятами было достаточно много, выглядели они достаточно агрессивно, ряды свои сомкнуть были готовы в любой момент.

Мужик шептал девчонке прямо в лицо, нагнувшись, будто рассматривает котенка. Об был уверен, что его никто не слышит. Откуда ему было знать о способностях моего слуха.

Наконец мужичка осенило, он пообещал купить котенка. Не вызывая никаких эмоций у окружающих, пара двинула к выходу. Меня они не замечали.

Я шел за ними, прислушиваясь и вспоминая зоновского петуха Велемира. Тот сидел за развратные действия в отношении малолетних, его опустили еще в следственной камере. Это был аккуратный, подтянутый, собраный зэк, он работал шнырем в штабе. Ко мне Велемир питал доверие, как-то рассказал, что собирались у него в доме 12-13 летние ребята, играли в раздевательный покер. Это невинное занятие и послужило причиной осуждения.

Уже перед самым освобождением Велемир разоткровенничал, добавил, что проигравшие, кроме раздевания должны были мастурбировать друг друга, и что он старался проигрывать своим малолетним коллегам почаще...

-А котенка то? Вы будете его покупать или нет?

-Надо дойти до моего дома. Тут недалеко. Я еще денег возьму, а то мы все на конфеты истратили,-ответил мужчина.

Я шел за ними, отставая шагов на десять.

Пара свернула во двор, пересекла его, остановилась у подъезда.

-Давай спустимся в подвал,-услышал я,-ты не бойся, я свет там включу. У меня деньги в подвале, в кладовке, я их там от жены прячу.

Мягко ступая, перекатывая ступню с пятки на носок, я спустился в подвал и затих. За поворотом слышалась встревоженная речь девочки и успокаивающий тенорок мужика. Ясно стало, что это никакой не насильник, а скромный педофил, ограничивающий свои притязания на секс щупаньем и онаном. Но то, что не вызывало особых эмоций у меня совсем недавно, после истории с майором Момотом, который заманил мою Машу в постель и совал ей свой член в рот, сейчас вызывало у меня дикий гнев, Я буквально чувствовал, как противно и страшно девчонке.

Поэтому я нашарил выключатель и появился в неожиданно ярком свете подвальной лампады как грозный ангел возмездия.

Мужик настолько перепугался, что мне стало противно. Желание поколотить его пропало, я ограничился затрещиной, взял девчонку за руку и вывел ее на свет.

-Тебе разве не говорил – не ходить никуда с незнакомыми дяденьками?

-А чё. Я думала, он в дочки-мамы будет играть, а он в подвал повел. Я темноты боюсь.

-Не понял,-насторожился я.-В дочки-мамы? Ты хочешь сказать, что домой бы с ним пошла к нему и в постель бы с ним легла.

-Ну и чё! Дядя Вася все время меня с собой кладет. И денег дает.

Я тряхнул головой. Мир загнивал на глазах. Уныние опять навалилось на меня, мир стряхивал последние паутинки романтики, в нем не было места подвигу. Шхуна с алыми парусами завязла в болотной жиже, Ассоль подрабатывала в постели с морячками.

Единственное, о чем люто жалел я – это о невозможности напиться. Впрочем, напиться я, конечно, мог, но сейчас, когда надо выручать Шмеля (сам ввязался), когда на руках была неожиданно обретенная дочка, когда охота за мной не прекращалась ни на миг, только из числа загонщиков вышли воры, я не мог позволить себе расслабиться.

Я пошел обратно в гостиницу, пытаясь заморочить самому себе голову остатками романтической дури.

Если бы все не умели врать? – думал я. – Даже в мыслях.

То есть, даже подсознательно не могли бы задумать или предположить любой обман, любую фальшь, любое расхождение между словом и делом...

Я вошел в гостиницу и приготовился врать Маше.

...Утро началось для меня весьма неожиданно. Маша, так любящая спать до одиннадцати, восстала ото сна гораздо раньше меня. Когда в семь утра я протер глаза, она сидела за маленьким столиком и что-то писала при свете настольной лампы.

– Вот послушай, – сказала она, оборачиваясь, – впрочем, мойся, а я пока допишу, мне немного осталось.

Я умылся и присев на кровать покорно приготовился к прослушиванию.

– Рассказ называется «Волк», – сказала Маша.

Я насторожился. То кошмарное утро, когда я ошалело наблюдал за тем, как Маша задушила матерого волчищу в московском зоопарке, навсегда отложилось в моей памяти. Как давно это было, в прошлой жизни. Как недавно, всего пару месяцев назад! Возвращение Маши к этой теме меня встревожило. После мистического эпизода с волком Маша вела себя, как нормальный человек. И ничего не помнила. Неужели ее заскоки стали повторяться!?

Я взял себя в руки и начал внимательно слушать ее нежный голосок.

Он подошел к шелестящим на морозном ветру флажкам, понюхал их, тяжело втягивая худые бока. Флажки были обыкновенные, красные. Материя на ветру задубела и пахла не очень противно: человек почти не чувствовался. Он пригнул остроухую морду и пролез под заграждение. Флажок жестко погладил его по заиндевевшей шерсти, он передернулся брезгливо. И рысцой потрусил в лес, в бесконечно знакомое ему пространство.

Лес глухо жужжал, стряхивая лежалые нашлепки снега с синеватых лап. Тропа пахла зайцами и лисой. Все наскучило. Где-то подо льдом билась вода. Он присел около сугроба, приоткрыл седую пасть и завыл жутко и протяжно, сжимая худые бока. Ребра туго обтягивались шкурой, и казалось, что кости постукивают внутри. Он лег, переставая выть, прикрыл тусклые глаза, проскулил что-то по-щенячьи. Мягкими иголочками взметалось в снегу дыхание. Мохнатая ветка над головой затряслась укоризненно, стряхнула пухлый налет снега. Тогда он встал и, тяжело ступая, ушел куда-то, не озираясь и не прислушиваясь.

... Его иногда видели у деревень. Он выходил с видом смертника и нехотя, как по обязанности, добывая пищу. Он брал ее на самом краю поселков, брал овцой, птицей, не брезговал молодой дворнягой, если она была одна. Он был очень крупный, крупней раза в два самого рослого пса. Даже милицейская овчарка едва доставала ему до плеча. Но они не видели друг друга.

Он никогда не вступал в драку с собачьей сворой. Он просто брал отбившуюся дворнягу, закидывал за плечо, наскоро порвав глотку, и неторопливо уходил в лес, не обращая внимания на отчаянные крики немногих свидетелей. Он был осторожен, но осторожность была небрежная. Устало небрежная.

Отравленные приманки он не трогал, капканы обходил с ловкостью старого лиса, никогда не пользовался одной тропой дважды. Флажков не боялся. Он, наверное, просто не понимал, как можно бояться безжизненного куска материи. А красный цвет ничего не говорил старому самцу. В глазах давно убитой подруги в минуты нежности светился голубовато-зеленый огонек.

Он ходил один не потому, что не мог сбить стаю. Просто он один остался в этом лесу. А может, и на всей Земле. Последний волк на Земле! И он знал об этом. И жил он иногда по инерции, а иногда потому, что он последний.

В это утро все было необычно. Воздух сырой и крепкий щекотал ноздри, грудь вздымалась, шерсть на затылке щетинилась. Он долго хватал пастью вино весны, а потом завыл призывно и грозно.

И сразу прервал вой. Некого было звать для любви, такой горячей в остывшем за зиму лесу, не с кем было мериться силами за желанную п подругу. Он был один. И еще весна. Они были вдвоем. И волк пошел к людям.

Он остановился на краю поселка и увидел овчарку из районной милиции. Крупная, с мясистой широкой грудью и мощным загривком она бегала от вожатого в снег за брошенной палкой, приносила ее, не отдавала сразу, балуясь. Она была немолодая и угрюмая. И высшим счастьем для нее было поиграть с вожатым. Она почувствовала волка раньше человека, обернулась мгновенно, пошла резким наметом, чуть занося задние лапы влево. Сморщенная злобой пасть была ужасна, рык вырвался утробно, глухо.

– Фас! – закричал милиционер, неловко отыскивая пистолет, – фас, Туман.

Повинуясь привычному посылу, Туман почти ко коснулся лесного пришельца желтоватыми клыками.

Волк стоял легко и просто. Он расправил грудь, грациозно уперся толчковыми лапами в грязный снег. Он не казался больше худым и не гремел больше его скелет под пепельной шкурой. Он был красив, а красота не бывает худой. Он не шевельнулся, ждал. В глазах светилась озорная радость.

Туман прервал движение, растерянно вжался в снег, снова встал, подчиняясь команде. Он стоял вплотную, но не заслонял волка. А тот не двигался с места и улыбался псу. Он сделал шел и Туман снова пал в снег. Волк пошел к человеку.

Пуля тупо ушла в землю, другая. Руки милиционера тряслись, но он был мужественным человеком, стрелял еще и еще. Пуля обожгла шерсть у плеча, но волк не прибавил шагу. Он шел, играя мышцами, а глаза горели совсем по-человечьи.

Мужественный человек заверещал по-заячьи и, как его пес, упал в снег. Тогда волк остановился. Остановился, посмотрел на человека, закрывшего голову руками, на пса поодаль, сделал движение к черной железине пистолета – понюхать, но передумал. Повернулся и пошел в лес, устало, тяжело. Он снова был худым и снова гремел его скелет под пепельной шкурой.

Он шел медленно, очень медленно, и человек успел очнуться, успел притянуть к лицу пистолет, успел выстрелить, не вставая. Он был человек и поэтому он выстрелил. Он был военный человек, а волк шел медленно и шел от него. И поэтому он попал.

Минуту спустя овчарка бросилась и запоздало выполнила команду «фас».

– Ну, как? – спросила Маша.

– Ого-го! – сказал я потрясенно.

И тут зазвонил телефон.

Следовало встретиться с местными ворами, обсудить технику освобождения Шмеля. Вчера вечером я цинканул на рынке, кому следует и вот, уже вызывают на малый сходняк. А мне это надо?

Где-то там Седой по-прежнему ищет меня с непонятной мне настойчивостью.

Где-то там санитарный майор маньяк Момот трясет уже поджившим остатком члена. Больше он никому вреда не причинит.

Где-то там (да и здесь тоже) лежат ориентировки на розыск беглого Верта В.И.

А мне это надо.

Сегодня дочка спросила – честные ли деньги, которые я зарабатываю?

Что-то черное стоит за твоей спиной, сказала она, что-то темное руководит твоими действиями, очень у тебя глаза грустные...

Мой ответ – вот он.

Деньги эти пока еще нечестные. Пока...

Когда меня не станет, они останутся честными, потому что это уже будут твои деньги. Это будет твоя квартира, твои удобства, твой счет в банке. Твоя возможность жить в варварской стране по человечески.

Наверное, не бывает «честных денег». Само их существование делает человеческую жизнь бесчестной.

Ладно, не время философствовать. Все просто, как штык. Нет у меня ни способностей, ни умения зарабатывать большие деньги. И время мое на излете. И вот, строю я целую систему, целую фирму, что б заманить в садок этой фирмы несколько сотен миллионов.

Этих денег хватит моей дочери на всю жизнь. Дай Бог, что б прожила она эту жизнь не так, как я.

Я еще не построил эту фирму, но построю обязательно. А потом, возможно, исчезну. Исчезну юридически или физически – стоит ли думать об этом. Деньги же останутся. И станут честными уже потому, что, надеюсь, будут в честных руках.

Дай Бог мне не ошибиться в собственной дочке!

А пока надо выручать Шмеля. Я могу ограничиться разработкой плана, советами, но я почему-то хочу совершить это сам. Шмель не просто вор, он – Человек, а в нашем гнилом мире не так уж много Людей. Спасая Человека я и сам немного приближусь к этому высокому званию. Впрочем, что-то меня потянуло на лозунги. Руки по локоть в крови, душа по самое донышко в дерьме, и тоже туда же – благодетель из Простоквашино. «А еще я на машинке могу строчить...» А машинка называется пулемет – автомат УЗИ. Или АКМ. Ладно, надо действовать. Если что – местные хлопцы о Маше позаботятся, отправят ее в Красноярск к прежнему отцу с матерью. А меня труба зовет к новым аферам. Отважным помогает счастье, а наглость – второе счастье.

Глава 17

Иван Иванович Иванов решил на завтрак сварить яйца в мешочек. Так как он терпеть не мог возиться со скорлупой, то варил яйца особым методом. Он вскипятил в кастрюле с длинной деревянной ручкой воду, добавил туда полчайной ложки соли и столько же уксуса, раскрутил кипящую воду ложкой, будто размешивал сахар в стакане, быстро разбил одно за другим четыре яйца и слил их в кипяток. Благодаря уксусу и центробежной силе яйца не растеклись, а мгновенно свернулись в тугие овальные комочки. Ровно через минуту Иван Иванович специальной ложкой с мелкими дырочками выловил яйца, выложил их на тарелку, добавил немного майонеза, посыпал заранее накрошенным укропом с молодым зеленым луком и уселся за стол, где уже был крупно нарезан серый хлеб.

Намазывая мягкие, пористые ломти маслом, Иван Иванович посмотрел на сонную морду Ардона и сказал ему укоризненно:

– Ты у нас – сова, явление, скажу тебе, среди собак удивительное. Вечером тебе подавай прогулку до полночи, а утром не добудишься. Брал бы пример с меня. Я ведь тоже в юности совой был, а с возрастом в жаворонки переметнулся. Как бы поздно ни лег – с первыми лучами солнца на ногах.

Дог внимательно хозяина выслушал и сладко, с подвывом зевнул, показывая в огромной пасти необычный среди собак язык – с черными пятнами, как у ньюфаундлендов.

Звонок, как всегда подгадал на конец трапезы.

– Ты, как мне кажется, – сказал Иван Иванович своему ученику, нажимая кнопку, снимающую блок с входной двери, – специально высчитываешь момент, когда я ем?

– Учитель, – поднес к груди смуглые сухие кисти Иван, – по моим скромным данным вы не едите только когда спите. А будить я вас еще ни разу не будил.

– Что да, то да, – задумчиво сказал Иван Иванович, наливая первую чашку утреннего кофе, – кофе будешь?

– Благодарю, нет. Разрешите приступить к докладу?

– А зря, кофе хороший, зерна трех сортов. Ну давай, вкратце. Детали оставишь, я потом сам просмотрю. Они у тебя на дискете?

– И в бумагах и на дискете, как вы привыкли.

– Отлично. Ты не обращай на меня внимания, сам виноват, что от кофе отказался. Давай, говори.

– Владимир Иванович Верт временно выпал из под нашего наблюдения, так как совершенно неожиданно, я бы сказал – спонтанно, вылетел из Ялты в Израиль по чужим документам вместе с той девочкой. Сейчас он Владимир Иванович Дживелегов, а она, соответственно, Мария Владимировна Дживелегова. В Израиле помог спецслужбам предотвратить террористический акт со стороны арабских экстремистов, так же неожиданно вылетел в Литву, в Вильно, на такси добрался до Калининграда, проживает с девочкой в гостинице Москва, дальнейшие его планы неизвестны и непонятны.

– Что за взаимоотношения у него с девочкой? Чем объяснить такую странную взаимную привязанность?

– Девочка, как это ни парадоксально, оказалась его дочерью. Он сам этого не знал до приезда в Ялту.

– И что же, это тоже произошло, как ты выражаешься – спонтанно?

– Зря ехидничаете, учитель. Конечно, младьшего обидеть не трудно. Представьте себе – спонтанно. Случайна встреча в парке с бывшей любовницей, мелкой воровкой, котораЯ продала ребенка семье зажиточного геолога. Верт поднял все документы, удостоверился. Мы уже прошли по документации и связям после него, тоже удостоверились.

– Ну, что же все-таки он сейчас делает в этом Калининграде?

– Сейчас в Калининграде девять утра, – посмотрел на часы Иван, – полагаю, что сейчас он с дочерью выгуливает собаку.

– Какую еще собаку? – изумленно спросил Иван Иванович.

– Породы такса длинношерстная, кличка Джина, возраст приблизительно четыре – пять месяцев.

– Да, – Иван Иванович допил кофе и шумно выдохнул, – да, этот, твой Верт, чокнутый какой-то. То убивает направо – налево профессионалов, то дочку находит неизвестно как и неизвестно почему, то с собакой катается по заграницам, совершенно не обращая внимания на то, что его ищут почти все службы России. Любопытный тип. Ладно, Ваня, оставь материалы, я просмотрю. Брать его пока не надо, установи четкое наблюдение. В случае попытки Серых Ангелов его захватить – не позвольте, защищайте его, как президента. И наблюдайте, но незаметно. Похоже, что он далеко не так прост, как в первое время казалось. Давай, Ваня, спасибо.

Иван Иванович подождал, пока электрические замки не щелкнули, констатируя Ванин уход, включил через дистанционный пульт блокировку двери, посидел на кухне, поглаживая сонную, слюнявую морду пса, перешел в зал, включил компьютер, соединенный с видеокамерой высокого разрешения и вызвал Сергея Сергеевича Сергеева.

– Сергей, – сказал он своему коллеге, чье изображение появилось на одном из мониторов, – я решил пока Верта понаблюдать. Очень уж он неординарной личностью оказался. Заодно мы его от Серых Ангелов поохраняем и посмотрим, как они себя проявят. Вот, смотри, я тебе скидываю новые документы по Верту... Эй, подожди секунду. У меня связь с Ваней.

Он переключился на оживший монитор внутригородской связи

– Да, Ваня. Что случилось?

– Иван Иванович, вы ничего не жуете?

– Намек понял, с коровой меня еще не сравнивали. Конечно, начальника обидеть легко. Ладно прикалываться, говори.

– Наш Верт опять ввязался в неприятности. У него какой-то синдром неожиданностей. В больничке Калининградского следственного изолятора находится некто Хоркин по кличке Шмель. Странная личность, полные данные по нему должны поступить с минуты на минуту. Известно, что он имеет какое-то отношение к клану новых воров, коронован, но после последнего осовобождения связи с коллегами не поддерживал. Сутки назад задержан в гостинице «Москва» города Калининграда, задержание протекало бурно, много покалеченных из тех, кто его брал, ну и ему досталось. Верт живет в той же гостинице. Видимо он был свидетелем зедержания. И вот сегодня предпринял попытку освободить Шмеля.

– Ваня, не размазывай манную кашу по белой скатерти. Предпринял или освободил.

– Его осовободил, но сам попался. Теперь в больничке лежит он, а Шмель скрылся. Мы надеемся найти его раньше ментов.

– Как же сей акт осовобождения происходил.

– С Вертовской непредсказуемостью. Под видом адвоката он по чьим-то документам, не знаю пока где он их добыл, прошел в тюрьму, вызвал в следственную комнату Шмеля, обменялся с ним одеждой и Хоркин ушел, а Верта задержали. Оправдание у него есть, так как милиция до сих пор не знает, что он не адвокат, а беглый зек. Хоркин его связал и Верт настаивает, что явился согласно нового законодательства по использованию адвоката задержанным для предварительной беседы, а Хоркин его оглушил, связал, поменял одежду и по его документам ушел, а он не мог даже на помощь позвать. Но расшифровать Верта могут в ближайшие часы. Кто ему этот Шмель, что он ради него свободой жертвует, пока не знаю? Верта содержат в отдельной камере, собирают материал. Что прикажете делать?

– Что тут сделаешь? Свяжись с нашими представителями в Калининградском ГРУ, пусть заберут к себе, а дело в милиции прикроют. Собери все необходимое по этому насекомому, Шмелю. О девочке Верта позаботиться не забудь. Пусть от имени отца ей создадут нормальные условия, не в гостинице, а лучше в семье кого-нибудь из наших. Скажите, что папа не успел предупредить, у него срочная командировка, скоро позвонит. Это важно, не забудь.