Текст книги "Ратоборцы"

Автор книги: Влада Воронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

ГЛАВА 4. ЗИМНЯЯ ЖАРА ЭНДОРИЕНА

Для ходочанина войти в чарокамный круг хелефайской долины несложно, другое дело, что за ним ждут стражи границы, которые предпочитают сначала пристрелить, а потом уже выслушать. В прямом смысле: искусством допрашивать мертвецов владеют не только некроманты из ордена Сокола, эльфы мастера не меньшие, но только вслух об этом предпочитают без крайней нужды не упоминать.

– Сюда, – сказал Дариэль, отцепляя алиир. – Тут тропинка есть, стражи давно ею не пользуются. – Он спрятал алиир в специальный кармашек на кафтане.

Падение дисциплины из-за отставки владыки началось обвальное, – понадобится бдительный страж, так не найдёшь. Стоило ослабнуть стальной хватке правителей, верх взяли прославленные хелефайские легкомыслие и взбалмошность: три четверти стражей сбежали в деревенские кабаки приграничья, а оставшиеся только вид делали, что патрулируют – боевая пятёрка облюбовала полянку поуютнее и устроила пикник. Славян с Дариэлем на них едва не наступили, нежданную свободу горе-пограничники отметили более чем основательно, а пятнистые, как у десантников с Технички, тайлонуры прекрасно сливаются с травой и тенями от ветвей, солнечными бликами. Пятна на форме и сапогах не столь резкие, как на техносторонней камуфляжке, переходят друг в друга легко и естественно, без малейшего намёка на военное предназначение одежды. Дариэль стащил у стражей трёхобъёмный рюкзак.

– Одежду сложи, – велел он изнемогающему от жары Славяну. – И ботинки сними, здесь ноги ранить нечем.

Куртку и свитер человек снял сразу, как вошли в долину, но и в футболке и джинсах было тяжело: сердце возмущалось внезапным переходом из мороза в летнее пекло, стучало неровно и заполошно, сжималось в резкой судороге боли.

– Подожди, – Славян достал из кармана куртки пластинку с таблетками, но Дариэль положил ладонь ему на левую лопатку, что-то пробормотал. Боль отступила.

– Прости, я не подумал… – тихо сказал он.

– Не ерунди. И спасибо. – Славян обернулся, благодарно сжал хелефайе плечо. Тот ответил робкой улыбкой. – Спасибо, – повторил Славян. Плечо расслабилось, тягостное напряжение, терзавшее хелефайю много дней, схлынуло, – сквозь пальцы Славяна будто волна прошла. «И надо оно ему было, из-за подобной ерунды так себя мучить? Вот дурачок-то. Напридумывал себе чёрти чего. Нет, для человека хелефайю понять – задача непосильная». Он опять коротко, легко сжал плечо Дариэля, отвернулся к рюкзаку, уложил вещи.

– Пойдём? – спросил Славян хелефайю.

– Пойдём, – ответил он. И взгляд, и голос весёлые, свободные. Кончились что недоразумения, что терзания.

Дариэль легко провёл Славяна сквозь пограничную зону к станции телепорта, а там уже вопросы задавать никто не будет – внутренние земли не патрулируются. Да и чужаков в долине появилось немало – гоблины, гномы, человеки. Гостем больше, гостем меньше, никому ни до чего нет дела. Кабинка телепорта у хелефайев похожа на пятиметровый шумерский зиккурат и гораздо уместнее смотрелась бы в вампирской общине. Тамошние телепорты – трехметровый беломраморный куб, украшенный барельефами на волчьи темы. Изнутри все здания телепортов одинаковы: квадратная комната, стены и потолок облицованы маленькими треугольными плитками из слабообожжённой, неглазурированной глины. Пол выложен квадратными деревянными паркетинами, посередине – восьмигранник из паркетин прямоугольных. Освещается комната только свечами, на северной и южной стене ряд четырёхсвечёвых канделябров, простых, без затей и украшений. В восточной стене вход, в западной – выход, двери деревянные, тоже простые, казённого вида. Вставай посреди площадки, называй код – свечи на миг погаснут, повеет прохладным, сладковато-пряным ветром внесторонья, потом свечи сами собой загорятся, и ты уже перенёся на пару тысяч километров.

* * *

– Нравится? – требовательно спросил Дариэль, когда они вышли со станции. Зиккурат телепорта хелефайи выстроили на вершине самого высокого холма, отсюда город виден как на ладони. – Это Миальер, столица Эндориена.

Хелефайский город Славян увидел впервые. Одноэтажные восьмигранные домики со стрельчатыми окнами и дверями, похожие на парковые беседки, столь же лёгкие и хрупкие, воздушные. Выглядят так, словно сплели вместе кроны восьми деревьев, стволы соединили бумажными стенами, а корни стали фундаментом. Да ещё от древесного любопытства вылезли из земли, на хелефайскую жизнь посмотреть.

– Нравится? – повторил Дариэль.

Хелефайю не обманешь.

– Игрушечное всё такое, – сказал Славян. – Непрочное.

– Это иллинар, он крепче гаврских волноломов.

В хелефайском городе нет привычных человеческому глазу улиц, дома прихотливо разбросаны по небольшим холмам – все нежных, приглушённых пастельных тонов: золотистые, голубые, бежевые, розовые. Расстояние между домами большое, множество деревьев, лесных и садовых, сложное переплетение мощёных глиняной плиткой дорожек. Вместо фонтанов – ручьи и ручейки, водопады и водопадики. Вместо клумб и газонов – лесные полянки, над цветами танцуют пёстрые бабочки. Птичий щебет, журчание воды.

– Здесь легко и свободно, ничто не давит, не стесняет, – сказал Славян. – И никто никому не мешает – ни лес людям, ни люди лесу. Всё так бестревожно. Всё так прекрасно, так недостижимо красиво. И… нереально. Как декорации в театре. Пленительная сказка, увлекательная игра, но настоящая жизнь не такая. Не здесь. Как бы ни очаровало, ни поглотило представление, ты всё равно знаешь, что всё скоро закончится, и… хорошо, что закончится. При всей затейливости, всей красоте и совершенстве в декорациях и представлениях нет жизни. Только пустота. – Славян посмотрел на запечалившегося, поникшего Дариэля. – Извини. – Он сжал хелефайе плечо. – Не обижайся. Эндориен очень красив, ни один человеческий город вашей долине и на задворки не годится. Просто человекам здесь не место. Мы слишком грубые и примитивные существа для такой совершенной, утончённой красоты.

– Нет, – ответил Дариэль. – Не примитивные, и не грубые… Совсем наоборот – таких высот ни один хелефайя никогда не достигнет. Вам всегда всего мало, для вас нет пределов возможного… Вы никогда не успокаиваетесь на достигнутом. Одних это превращает в хищных скотов, в позор вашей расы. Но есть и другие… – Он не договорил, отвернулся. Верхушки ушей отогнулись, повернулись вперёд и вниз. – В словохранилище много свитков и книг с историями о человеках. А в архиве – о человеках, которые жили в Эндориене. Они все были очень разными – крестьяне, купцы, рыцари, монахи… Попадали они сюда разными путями, но все, слышишь, Славян – все спустя недолгое время уходили. Год или два – и все начинали говорить так, как ты. – Дариэль остро, коротко вздохнул, верхушки ушей отвернулись к затылку. – Когда посетители спрашивали меня «Почему?», я не знал, что ответить. Теперь, кажется, понял. – Он повернулся к Славяну: – Но на сегодня ты останешься?

– Конечно! Когда это я пожрать на халяву отказывался? И позагорать.

Дариэль невольно улыбнулся.

– Пойдём, халявщик.

* * *

В первое мгновенье Лаурин решила, что видит сон, настолько невероятное зрелище ждало за дверью. Дариэль привёл в гости Славяна. Она тревожно вгляделась в Дариэля: спокойная, ясная радость, на ауре ни малейших следов тёмной пелены, которая была в Гавре, ни холодной выжженной пустоты, которая появилась в Эндориене. Потом посмотрела на Славяна.

– Здравствуй, Лаурин, – сказал он. – Позволишь войти?

Хелефайна молча посторонилась.

В человеках Лаурин разбиралась, не зря с пятидесяти лет занималась делами приграничья. Пусть в человечьих городах бывала только дважды, но приграничье на то и приграничье, чтобы долина могла вести дела с инородцами, в том числе и с человеками. В человечьем правительстве её назвали бы министром иностранных дел.

Но Славян разгадке не поддавался. Ей уже попадались такие человеки. Единственное, что объединяло этот тип – полное несходство. Каждый был неповторим. И непостижим. И каждый, где бы он ни появлялся, приносил с собой перемены. И очень редко к лучшему.

Дариэль уже успел провести Славяна внутрь, усадить на диван.

– Это называется длинная комната, – объяснил он. – Самая главная, через весь дом, от двери до окна. Вон там спальни. Наша, – показал он на правую от входа дверь, – и гостевая, – махнул на дверь напротив.

– А там должны быть треугольные комнаты, – догадался человек.

– Точно.

– Интересная планировка.

– Ты гномьего дома не видел. Вот это интересно! – заверил Дариэль. – А у нас – обыкновенно.

Хелефайна внимательно рассматривала гостя. Славян назвал её Лаурин. До сих пор она была для него только Элайвен. И никогда Славян не был таким открытым. Сейчас его можно прочитать как свиток. Только написан он на незнакомом языке. До сих пор Лаурин страстно желала его примирения с Дариэлем, но сегодня впервые усомнилась – а надо ли было? Слишком много различий у человека и хелефайи, лучше бы им держаться подальше друг от друга. Со временем Дариэль справился бы с и болью, и с виной. А вот Славян – опасное знакомство. Не человек, те в большинстве своём просты и понятны, до зевоты предсказуемы, а пучина морская. И никому неведомо, какие чудовища поджидают в её глубине. Инородцы считают хелефаейев лучшими мореходами трёхстороннего мира. Ложь, самими хелефайями и придуманная. Можно было бы, ни один хелефайя никогда долину не покинул. А плыть по огромной воде, в далёкое далеко… Только если от чего-то очень страшного драпать надо, гораздо страшнее моря. Море – мор – морриагел – последние врата, в которые уходят умершие хелефайи. Уплывают на белой лодке, под белым парусом.

Славян и Дариэль увлечённо обсуждали особенности этнической архитектуры. Таким лёгким и умиротворённым Лаурин не видела Дариэля никогда.

Море может спасти, увести, скрыть от беды. Но оставаться на зыбких волнах сверх необходимого и опасно, и глупо. Сегодня Славян проведёт день у них. А вечером уйдёт. Навсегда. Здоровому – а Дариэль исцелился – ни к чему лекарство. Связь прервётся. И забудется. Неведомая угроза, которую таит в себе этот непостижимый, и оттого вдвойне опасный человек, исчезнет.

Славян оглянулся на неё, и Лаурин поняла, что он догадался – обо всём.

Человек подошёл к ней, Лаурин так и стояла у двери, поклонился, поцеловал руку.

– Спасибо.

– За что? – пролепетала хелефайна.

– За твои сомнения. За твою решимость.

Лаурин растерялась до глубокой немоты.

– С тобой Дариэль точно в беду не попадёт, bereginja, – сказал человек.

– Кто? – не поняла хелефайна.

– Та, которая оберегает от бед. Берегиня.

– Ох, Славян… Ты хотя бы один раз можешь сделать то, что от тебя ожидают? Просто для разнообразия.

– А ты ждала чего-то другого? Ну извини.

– Славян… – С души словно каменная груда ссыпалась, Лаурин благодарно посмотрела на человека. – Как хорошо, что ты пришёл. – И неожиданно для себя добавила: – Что ты есть…

Человек улыбнулся смущённо, вернулся на диван. Дариэль, на всеобщее счастье, ничего не заметил, что-то искал в ящике стенного шкафа. Лаурин посмотрела на Славяна. Да, всё верно, сегодняшняя встреча не только Дариэлю помогла, но и Славяну, исцелила какую-то свежую рану. Теперь им хорошо бы вдвоём побыть, поболтать без помех. Как ни странно, а с Эндориеном Дариэля никто лучше Славяна не примирит.

– Ты что со снежноцветкой собрался делать? – спросила она Дариэля.

– Ой, – опомнился он. – Надо же ли-Фиарнис отнести.

– Я отнесу, – сказала Лаурин. – Потом зайду к владычице Нэйринг, так что скоро не ждите.

– А обедать? – попытался возмутиться Дариэль.

– Сами приготовите, руки не отвалятся. И, Дариэль, переоденься, не будешь же ты ходить по долине в тайлонуре, как страж.

* * *

Простота хелефайского жилья Славяну понравилось. Почти нет мебели, светлые нежно-золотистые стены и потолок, бархатистый прохладный пол цвета темного мёда. После одуряющей жары долины ничего лучше и быть не может. Кухня оказалась в дальней от входа правой комнате, треугольной. В левой – мыльня, ничем не отличается от совмещённого санузла в малогабаритной квартире. В ближней от входа правой треугольной комнате – мастерская, Дариэль оказался умелым гончаром. Левую комнату хелефайя показывать не стал, только ухмыльнулся многообещающе.

– Хочешь ещё котлету? – спросил Дариэль.

– Куда ещё-то? Вкусно готовишь.

– А то.

Дариэль сгрёб посуду в мойку.

Кухня у него небольшая, но уютная: у одной стены холодильный шкаф, работает на магии, шкафчики для посуды и продуктов. Плита похожа на электрическую, но вместо привычных Славяну металлических нагревателей – волшебные блиноподобные камни. Вторая стена – дверь и мойка. У третьей, под окном – стол. Окна в хелефайских домах огромные, почти во всю стену, с рамой-«ветрорезкой»: много длинных узких створок, шарниры не с краю, а посередине, открытая створка торчит ребром что в комнату, что на улицу. Из-за жары окна почти всегда нараспашку, такое ощущение, что сидишь на террасе.

– Славян, часа через два на поляне Львалл будет воскресный турнир менестрелей. Тема – «Луна и водопад». Голосуют все слушатели. Пойдём?

– И что я там пойму?

– А это уже моя забота. Идём в каминную.

Каминной оказалась та самая комната слева от входа. Камин сложен из дикого камня, промазан глиной – поделка неожиданно грубая и тяжеловесная, как в доме крестьянина раннего средневековья. На камине – серебряный кувшин, высокий, узкогорлый, с тонкой, изящной чеканкой: ландыши и васильки сплетаются в сложный узор. Рядом низкая широкая хрустальная чаша со сложной резьбой – бабочки большие, бабочки маленькие, и деревянный стаканчик – тёмный, гладкий, древний. Пол, как в бедуинском шатре, устлан коврами, подушками, толстыми неширокими одеялами.

Дариэль сел перед камином на корточки, провёл над сложенными шалашиком дровами рукой, прошептал заклинание – вспыхнул огонь. Дариэль обводил его руками – пальцы выплетали замысловатый узор, огонь менял цвет с оранжевого на серый.

– Садись. – Дариэль бросил перед камином две подушки, сел, скрестив ноги калачиком, по-турецки. Выглядел при этом хелефайя совершенно естественно. – Смотри на огонь. И слушай.

Он раскрыл захваченную из длинной комнаты книгу, стал читать. Серый огонь выплясывал свой жаркий танец, мелодично потрескивали дрова – аккомпанемент чтецу и хелефайским стихам.

 
– Лучей золотой водопад
Струится медовым светом,
Ты уже не вернёшься назад,
И сама мне сказала об этом.
 

– Ничего, – одобрил Славян. – Вычурно немного.

– Это долинник Нитриена Кариавен из семьи Канермис, прозванный Пимиалар. Стихи у него действительно заумные, кроме как в Нитриене, их больше нигде и не читают. Но в определённых случаях Кариавеновы вирши – именно то, что надо. Если ты через его словоряд продрался, поймёшь кого угодно, даже менестрелей.

Тут до Славяна дошло, что говорит он на хелефайгеле. И даже понимает значение всех этих заморочистых довесков к именам: шен, ар, ли.

– Но как? – только и выговорил он. На хелефайгеле.

– Это мудрый огонь, – пояснил Дариэль. – Если ты будешь смотреть на него и слушать чужую речь, то научишься говорить на этом языке. Если кто-нибудь будет тебе на нём читать, то ты тоже узнаешь грамоту. Если, конечно, уже умеешь читать и писать на каком-нибудь другом языке. Неучей мудрый огонь грамотными не сделает.

– Так вот почему ты не умел читать, но говорил по-французски так свободно, – понял Славян.

– Да, через мудрый огонь научился. Новости по радио слушал, в костёр смотрел. Хорошо, что в Гавре есть уличное радио.

Внезапно Славяну резко заломило голову, потемнело в глазах, качнулся пол. Страшно хотелось пить, горло просто горело. Дариэль налил в деревянный стаканчик воды, дал напиться.

– Отдохни, – сказал он Славяну. – От мудрого огня очень устают, а волшбу исцеления применять нельзя, исчезнут знания.

Дариэль помог ему лечь на одеяла, испуганно дёрнул ушами – уловил боль.

– Сейчас пройдет, – успокоил Славян.

– Я принесу лекарство, – вскочил Дариэль.

– Обойдусь. Говорю же, сейчас пройдёт. Нет, лучше принеси. В куртке, в левом нагрудном кармане. Верхнем. – Лекарство требовалось больше Дариэлю. Именно поэтому Славян и старался держаться отстранённо, не заводил, насколько это было возможно, друзей, не позволял любовницам влюбляться, – видеть их перепуганные глаза невыносимо. Лучше оставаться одному, когда придёт время, плакать о нём никто не будет.

Пока хелефайя бегал за таблетками, боль и в самом деле отпустила. Славян сунул пластинку в задний карман джинсов, на такой жаре явно пригодится. Пальцы наткнулись на какую-то цепочку.

– Совсем забыл, – вытащил её Славян. – Как ещё не потерял.

– Вампирский оберег? Откуда? – изумился Дариэль.

– Из Латирисы.

Хелефайя осторожно взял цепочку.

– Мощная штука. Надо отдать упырям должное, – неохотно сказал он, – за работу они всегда платят честно. Держи. Такие вещи не в кармане надо носить, а на шее.

– Да чего мне тут бояться? – Славян встал, сунул цепочку в карман.

– Я тоже раньше думал, что в Эндориене бояться нечего, – хмуро сказал Дариэль.

– Но ты сумел вернуться.

– Не сумел. Меня вернули.

– Садись. – Славян плюхнулся на одеяло. – И расскажи по порядку.

– Что ж… – Хелефайя сел на подушку у камина, отрешённо смотрел на огонь – уже обычный, оранжевый. Уши обвисли, отвернулись к затылку. – В январе в словохранилище стал ходить один парень, Маолирин. Биреоинг ар-Шеддр ли-Пеллк. Среди посетителей я выделил его сразу: на любителя читать он был совсем не похож, но брал все книжные новинки, читал внимательно. И его мнение всегда совпадало с моим. Даже слова говорил почти такие же. И разговор начинал первым, не подстраивался, просто – совпадало. Вскоре мы подружились.

Дариэль немного помолчал, встал, налил в чашу воды из кувшина, залил огонь.

– Все хелефайи очень любят молоко и мёд, – сказал он, не оборачиваясь. – Но в долине ни коровы, ни козы не доятся никогда. Мы даже их не держим. И пчёлы не живут, все цветы опыляют бабочки. Молоко и мёд мы покупаем у человеков в приграничье. В последних днях апреля Биреоинг пожаловался на занятость и попросил меня сходить за молоком для его девушки. Продавец должен был ждать на тракте, близ дельты тропы Эндориена.

«Там, где тропа примыкает к тракту», – сообразил Славян.

– На крестьянина продавец был совсем не похож, типичный горожанин Магички – городская одежда со шнуровками и множеством пуговиц, руки без мозолей… А молоко было в литровой пластиковой бутылке со Срединницы. Славян, – резко обернулся к нему Дариэль, верхушки ушей оттопырились под прямым углом к голове, кончики повернулись к Славяну, – я тогда ничего не заподозрил, веришь? Мне и в голову не пришло…

– А что ты должен был заподозрить?

– Биреоинг был наркоторговцем, а тот человек – поставщиком, – сказал Дариэль.

– Так на вас же человеческие наркотики не действуют! – удивился Славян.

– Ягоду беляшку знаешь? (Славян кивнул, на Срединнице её сок так же популярен, как томатный или апельсиновый на Техничке). Героин, растворённый в её соке, действует на хелефайев как и на человеков. Стандартная человеческая доза на полстакана сока. Вот и всё. – Дариэль опять отвернулся, отошёл к окну, уши снова обвисли. – Сок беляшки по виду похож на молоко, и я ни о чём не догадался. Ни над чем не задумался. А ведь должен был! – Дариэль хлопнул ладонями о подоконник. – Принёс бутылку Биреоингу, поставил в холодильник. В тот же день он опять попросил помочь – собрать немного тривицы. Это очень ядовитая трава, один из немногих ядов, которые действуют на хелефайев. В её отваре вымачивают кожу при выделке. Биреоинг сапожником был. Готовил отвар тоже я, Биреоинг и чай-то заварить путёво не мог. – Дариэль повернулся к Славяну, но смотрел в пол. – А на следующий день его нашли мёртвым. Отравленным тривицей. Вот и получается, что я убийца и наркоторговец, убил прежнего распространителя ради того, чтобы себе торговлю захапать. Нашлись свидетели, которые видели, как я встречался с поставщиком и собирал тривицу. Дознаватель представил владыкам все материалы дела, меня признали виновным и приговорили к казни. А я сбежал. Едва выбрался из долины, стража искать бросила, вышвырок всё равно что мёртвый. При желании меня могли найти, владыки прекрасно знали где я, но… Вышвырок того не стоит. – Дариэль поднял взгляд. – Два месяца назад в долине опять появились наркотики. Началось новое расследование, меня оправдали. В минувшую пятницу ко мне пришёл вестник. Я вернулся в долину. Всё.

– Что-то у тебя одно с другим не срастается.

– Я говорю правду! – у Дариэля выступили слёзы. – Хочешь, поклянусь пред изначальем?

– Успокойся. – Славян подошёл к хелефайе, слегка встряхнул за плечи. – Ты-то правду говоришь, а вот…

– Ты мне веришь? – перебил Дариэль. – Я знаю, всё выглядит недопустимо глупо, в такое поверить невозможно, таких ушехлопов просто не бывает. Но я говорю правду. Я дурак и растяпа, но не убийца, Славян, не наркоторговец. Ты веришь мне?

– Да. Верю, – твёрдо сказал Славян. – И нечего плакать. У вас что, у всех глаза на мокром месте?

– В долине пусть болтают, что хотят… – Дариэль вытер слёзы. – Если ты мне веришь, я справлюсь.

– Обязательно справишься, – ответил Славян. – Ты очень сильный. Самый сильный изо всех, кого я знаю. (Хелефайя глянул недоверчиво). Сам посуди: в Гавре выжить сумел – раз. С эльфийской бандой не связался – два. И… – Славян на мгновенье запнулся, не зная, говорить или нет, но всё-таки сказал: – И обложил чёрного колдуна по всей матери, как он того и заслуживал. (У Дариэля глаза распахнулись во всё лицо). Тут смелость нужна немалая, ведь несмотря на всю вашу природную магию, у волшебника вполне хватит если не силы, то мастерства сделать из тебя котлету. Ты молодец.

– Славян, то, что я сказал тебе тогда…

– Не мне – техносторонцу с нулевыми способностями к магии, а волшебнику-черномагичнику. Это отважный поступок. Им можно гордиться.

Верхушка одного уха у Дариэля отвернулась к затылку, другого – к виску, слишком много противоречивых чувств. Он мягко высвободился из рук Славяна, сел на корточки перед камином. Славян сел на ковёр, свернул по-турецки ноги. Дариэль скатал в ладонях шарик волшебного огня, бросил в камин – пепел вспыхнул белым светом и исчез. Хелефайя отрешённо смотрел в пустой очаг. Уши заметно подрагивали, но, по крайней мере, не торчали в разные стороны. Надо отвлечь парня, нечего ему самокопаньем заниматься. Пусть в памяти останется то, что Славян сказал, а не та муть, которую он опять себе напридумывает. Но и слишком резко тему менять нельзя, догадается.

– Дариэль, – сказал Славян, – а ты не думал, что с наркотой и трупом тебя подставили?

В первое мгновение хелефайя не понял. Хлопал огромными карими глазищами, смотрел озадаченно. Потом сообразил.

– Думал, – отмахнулся он. – Вздор. Кому нужен словоблюстель, мелочь такая?

– А причём тут ты? На самом деле играли вовсе не против тебя.

– Как это? – изумился Дариэль.

– Очень просто. Эльфийский вариант «упыриного гамбита». Владыка, допустивший неправедный суд, должен снять венец, так? Особенно эффектно получится, если несправедливость будет допущена в отношении человека… то есть хелефайи известного, уважаемого. Тебя ведь вся долина знает.

– Интересная идея, – призадумался Дариэль. – Знаешь, давай молока выпьем, а потом покрутим её со всех сторон.

* * *

Странные дела творятся в благодатном Эндориене. Лаурин не понимала ровным счётом ничего. Триста пятьдесят лет для бессмертных не возраст, а пустяк, но Элравен, владыка долины Пиаплиен, отец Лаурин, часто повторял, что возраст определяет не прожитое, а пережитое. Пережила Лаурин, советник по делам приграничья, посланница Пиаплиена, немало. Смену власти в долинах видела четырежды, в третьем случае владыкой стал её отец, и Лаурин тогда была единогласно избрана долинниками судьёй испытаний, её суждениям и беспристрастности доверяли безоговорочно. В трёх других долинах её приглашали в свидетели. Много читала хелефайна и о смене власти у других рас.

Но сегодня Лаурин не знала, что и сказать. Смена власти беспорядками сопровождается всегда, и хелефайна не удивилась бы ничему, даже расколись Эндориен на два враждебных лагеря, готовых на что угодно, лишь бы уничтожить противника. Но реальность оказалась фантастичнее самых немыслимых предположений.

Половину старейшин и советников Миратвен ещё в среду, в бытность владыкой, отправил улаживать различные дела за пределы долины. Ничего особенного, если бы Нэйринг, ничего об этом не зная, не откомандировала вторую половину помощников. Долина осталась без управленцев, только с одной владычицей, которая занята по самые уши, в одиночку готовит священные круги для испытаний.

А в долине творится чёрт знает что: пьяные стражи, полным-полно чужаков, а сами хелефайи обсуждают что угодно, только не предстоящие вечером испытания и выборы, от которых зависит судьба долины. Даже ставок на предполагаемого победителя не делают. Кругом всеобщее радостное отупение, какое-то ненормальное веселье, беспечное до исступления.

Лаурин разыскала правительницу. Нэйринг настраивала очередной священный круг, – замотанная, усталая, под глазами серые тени, чёрные волосы потускнели. Настройка – работа тяжёлая. Светло-фиолетовый тайлонир перепачкан землёй, зелёными пятнами травы, пришпиленный к левому плечу разноцветный пучок узеньких атласных лет перепутался во что-то невообразимое. Владычица на четвереньках ползала внутри выложенного тройным рядом камней просторного круга, оглаживая их кончиками тонких нежных пальцев, шептала заклинания. Длинными миндалевидными ноготками, окрашенными для большей эффективности в серебристый цвет – он притягивает магию, цепляла тоненькие потоки силы и волшбы, сплетала в узор. Увидев Лаурин, владычица разулыбалась, появился повод хоть на пару минут бросить нудную тяжёлую работу, передохнуть. Но слова гостьи оказались безрадостны.

– Владычица Нэйринг, с долиной творится что-то странное. Противоестественное. Я не могу разобрать точно, но это что-то привнесённое извне, какое-то опасное волшебство.

В глубоких чёрных глазах Нэйринг слабо полыхнула досада – на сильную владычица была уже не способна.

– Не преувеличивайте, ли-Маннук, обычное волнение перед испытаниями. Три четверти хелефайев не хотят их проходить, и столько же хелефайн радуются, что их испытания не касаются.

– Владычица Нэйринг, это слишком серьёзно для обычных волнений! На долину надвигается что-то тёмное. И страшное! Загляните в зеркало времени, и вы увидите красный огонь и белую сталь.

– Вот даже как… Ну хорошо, я и в зеркало посмотрю, и священную яблоню послушаю, только не сейчас.

– Владычица Нэйринг, поспешите, это не терпит отлагательств.

– Тогда, посланница и свидетель Пиаплиена ар-Дионир ли-Маннук, помогите мне настроить круги. Бросить их я не могу. Испытания должны начаться на закате! – твёрдо сказала правительница.

«Чёртова формалистка! – зло подумала Лаурин. – Теперь её от кругов и палкой не отгонишь. До неё никогда не дойдёт, что лучше начать испытания на час позже, но обезопасить долину. – Лаурин захлестнула волна безнадёжности. – Нэйринг просто не способна понять, что есть время, когда надо наплевать на все обычаи, уложения и тарго».

* * *

Через огороженные заволшеблиными камнями заросли шиповника шёл прекрасный златокудрый юноша в длинных зелёных одеяниях. Злой зимний ветер трепал нежный шёлк, под босыми ногами едва слышно хрустел снег. Шаги юноши столь легки, что хрупкий наст держит его как ребёнка, не проваливается. Длинные, до пояса, волосы развеваются на ветру, синева глаз заставит потускнеть сапфиры.

– Входи, – сказал юноша человеку, протянул руку, блеснули посеребрённые миндалевидные ногти. Человек, сорокапятилетний мужчина, грузный, одет в толстые неуклюжие штаны и пальто, тяжёлые зимние сапоги, сорвал мохнатую шапку, низко поклонился.

– Благодарю, господин.

Человек робко прикоснулся к тонким длинным пальцам хелефайи, шагнул в круг.

Обрушилась жара.

Хелефайя бросил на траву тючок с летней человеческой одеждой.

– Переодевайся.

– Благодарю, господин, – принялся кланяться человек.

– Побыстрее, – нетерпеливо сказал хелефайя.

…Миальер человека словно околдовал. Он застыл столбом, не в силах ни шагнуть, ни слова сказать. Хелефайя дёрнул его за рубаху.

– Пошли.

– Какая роскошь, какая красота, – забормотал человек. – И у президента таких дворцов нет.

– Сделаешь всё, как надо – останешься в долине, – пообещал хелефайя.

– О-о, господин, – взвыл человек, – я сделаю всё, господин.

– Да уж постарайся.

Восторг у человека тут же сменился недоверием.

– А точно я останусь, господин?

– Если хочешь, можешь взять своё вознаграждение деньгами.

Забавное зрелище – смотреть, как в человеке борются алчность с трусостью. Деньги дают возможность покупать в человечьем мире власть, женщин, славу. Человек, которому позволили остаться в долине, проведёт жизнь лёгкую и бестревожную, здесь не достанут ни враги, ни болезни. И, по человеческим меркам, жизнь эта будет очень долгой – неплохая приманка для смертного.

Смотреть на человека быстро прискучило.

– У тебя будет время подумать, – сказал Киарин.

Он скрытно провёл человека в густые заросли орешника близ центра города.

– Сиди здесь, – приказал Киарин.

* * *

Мирайинг вошла в долину с востока, с быстрой тропы, совершенно открыто: ни к чему старейшине по кустам пробираться, внимание привлекать. Вернулась ли-Винелла из командировки, и вернулась, кому это интересно? Особенно сегодня, в день испытаний. Особенно после того, что она велела брату добавить в священный источник.

А вот другие старейшины и советники вернутся только к вечеру. Хорошо бы к утру, но ничего не поделаешь, везде свои издержки, на испытаниях они присутствовать должны.

Впрочем, оставшейся половины дня Мирайинг хватит с избытком.

* * *

– Прежде всего, Дариэль, от кого Биреоинг мог узнать о твоих литературных пристрастиях? – Славян с ногами взобрался на диван, обхватил острые колени мосластыми руками.

– Ни от кого, – буркнул Дариэль. Сидели они в длинной комнате, Дариэль за столом – Славян заставил достать бумагу, цветные ручки, вознамерился всерьёз поиграть в детективов. – Словоблюститель не может ни с кем обсуждать прочитанное. Только чужое мнение выслушивать. Чтобы не повлиять на решение посетителей. Каждый должен делать выводы самостоятельно.

– А твои помощники? С ними ты не говорил?

Дариэль улыбнулся. Молоденькие хранители – одному тридцать два, другому вообще девятнадцать – были связаны тем же запретом. И Биреоинг им не нравился, не стали бы они с ним говорить.

– Разве что старейшина Мирайинг ли-Винелла, – сказал он. – Последнее время она интересовалась библиотекой, уговорила владык дать нам побольше денег и не мешать самим выбирать книги. Было бы невежливо не ответить, почему мне понравилась одна книга, и почему пришлось купить ту, которая не нравится. И вообще – она очень милая, с ней так приятно разговаривать. Я был немного в неё влюблён, начал ухаживать. Она отвечала. Не будь суда, у нас получился бы красивый роман.