Текст книги "Ратоборцы"

Автор книги: Влада Воронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

– Мы подумаем, – ответил Чижик. Мельес тихо охнул, а курсанты в голос принялись спорить, нужно им фехтование или нет. – Потренируемся с недельку, посмотрим, действительно ли фехтование позволяет управлять пространством, и какие преимущества даёт управление пространством в современном бою. Особенно если речь идёт спецоперациях. Честно говоря, генерал, я не представляю, чем поможет владение палашом или катаной, когда придётся освобождать заложников или вылавливать в джунглях боевиков.

Ничего другого от Чижика Декстр и не ждал. Не отказался наотрез, и то успех.

– Недели мало, – сказал Декстр. – Даю вам месяц. Наставник устраивает?

Вот тут растерялись до полного непонимания все, и Мельес, и курсанты. Преподавателей в ордене не выбирали никогда.

– Да, вполне, – как ни в чём не бывало ответил Чижик. – Объясняет хорошо, и сам вроде мужик ничего.

Испуганно пискнул адъютант. Кару, которую генерал обрушит на Чижика, он и представить себе не мог. Нечто запредельное, под стать поступку. Мельес и курсанты просто окаменели. А Декстр засмеялся. Хохотал в голос, пока не стали подгибаться ноги и не выступили слёзы. Кое-как заставил себя успокоиться.

– Чижик, – сказал он, вытирая глаза, – генеральскую пенсию я с вами точно не получу. Или в лейтенанты разжалуют, или в психушку отправлюсь.

– Или станете гроссмейстером, – и тут предложил свой вариант Чижик.

– Надеюсь, что нет, – ответил Декстр. – Слишком большая ответственность.

Чижик пожал плечами. Декстр велел ему встать в строй. Курсанты замерли по стойке «смирно», рядом вытянулся в струнку Мельес, только Чижик улыбается, его происходящее забавляет. Действительно, смешно. Спектакль абсурда на орденскую тему. Но хватит им всем на сегодня, пусть отдохнут от впечатлений.

Декстр встал перед строем.

– Первого февраля, то есть через десять дней, – сказал он, – состоится церемония выбора учеников. Личное ученичество длится дольше курсантского, но даёт большие преимущества, как в умениях, так и в званиях. Их рук учителя вы получите звание капитана и должность командора. Так что у вас есть время подумать, хотите ли вы обрести учителя, готовы ли вы к этому. Но в любом случае на церемонии присутствуете вы все. Те, кого изберут в ученики, имеют право отказаться. Но отказ будет окончательным, навечно, второго учителя у отказников не будет никогда. Избирают учеников старшие рыцари, от майора и выше. – Декстр обвёл взглядом курсантов, убедился, что все поняли его как должно, и приказал: – Все свободны. Наставник Мельес, отведите курсантов на отдых. Курсант Чижик, останьтесь. – Декстр оглянулся на адъютанта и отпустил его взмахом руки.

Мельес встревожено глянул на Чижика, на генерала. Декстр смерил лейтенанта оценивающим взглядом. Если этот «вроде ничего мужик» боится, что Чижик расскажет о нём генералу нечто компрометирующее, то он трусливый интриган, крысёныш. Если думает, что Декстр собирается наложить на Чижика какое-нибудь особенное взыскание, то Мельес мелкий тиран с острым чувством неполноценности и наклонностью к садизму. Декстр едва заметно прикоснулся к ментальному полю рыцаря, выделил нужные мысли и чувства. Боится, что Чижик ляпнет что-нибудь неподходящее и разозлит генерала, получит взыскание. Хочет поговорить с курсантом о чём-то очень для Мельеса важном. Боится, что раздосадованный стычкой с генералом Чижик откажется с ним разговаривать. Хотя нет, думает он о Чижике не как о курсанте. Чижик для него – деревенский рыбак. Недоумение, растерянность, страх, робость, восхищение, возмущение, симпатия, негодование, зависть, некоторая доля преклонения, непонимание… Вот так набор. Чтобы наставник испытывал к курсанту столь противоречивые чувства… Странно. Если только Мельес не тот рыцарь, которому Чижик в кабаке по морде заехал. Так и есть, он. Ну да ладно, об этом позже. Сейчас есть дела поважнее наставнических переживаний.

Плац опустел. Чижик посмотрел на Декстра.

– Давай пройдёмся по парку, – сказал Декстр. Вдвоём они всегда были на «ты», так Декстр чувствовал себя гораздо увереннее. Но как не старался, не смог понять, почему. Наверное, из-за того, что очень тяжело выпячивать генеральство перед тем, кому на звания плевать.

К парку шли молча, но едва ступили на дорожку, Чижик спросил:

– Тебе сильно из-за меня досталось?

– Ничего мне не досталось.

– Врёшь. Мантию ты терпеть не можешь и ни с того, ни с сего надевать не станешь. А когда упомянул разжалование, я понял, что дело гораздо серьёзней, чем я думал. – Чижик досадливо махнул рукой. – С магистром поговорить надо было сразу после рейда. Мне просто в голову не пришло, что взыскание могут наложить на тебя. Да ещё спустя столько времени. Я поговорю с Салливаном, взыскание он отменит, обещаю.

Декстр едва не взвыл.

– И думать не смей! – рявкнул он. – Чтобы курсант заявился к магистру и принялся указывать, что правильно, а что нет…

– А что такого? – не понял Чижик.

– Ничего, – ответил Декстр. – Всего лишь нарушение всех устоев ордена.

– Скверных устоев. Ты за мои поступки не отвечаешь, но взыскание магистр наложил на тебя.

– Командир несёт полную ответственность за действия подчинённых.

– А своих мозгов у подчинённых нет.

По Уставу действительно нет, но вслух об этом Декстр не сказал.

– Чижик, почему ты вообще пошёл в рейд? Я ждал отказа.

– Сепаратисты не воюют за независимость, а убивают непричастных на территории, которая, по их заявлению, является чужой, потому что находится за пределами объявленной ими республики. То есть они не борцы за свободу Родины, а заурядные бандиты. А бандитские действия надо пресекать немедленно и решительно. Отказать в этом случае в помощи, пусть даже она и потребует военных действий, пусть даже придётся убивать, было бы бесчестьем.

Вот тебе и на. Не приказали – помощи у него попросили. Магистр у курсанта. А он оценил правильность поступков обеих сторон и дал согласие. Рехнуться можно. Хотя, так оно и есть, принудить Чижика не смог бы и гроссмейстер.

– Ты не любишь убивать? – спросил Декстр.

– А ты любишь? – удивился Чижик.

– Я воин. И рыцарь.

– Воины лучше, чем кто бы то ни было понимают ценность мира, а войну и убийство ненавидят. Иначе они не воины, а палачи. Убийцы.

Ответить Декстр не решился, голос выдаст гораздо больше, чем он хотел бы сказать. А Чижик обязательно услышит, при такой-то дьявольской проницательности. Но откуда он знает, что любит, а что ненавидит воин, если сам никогда им не был, и не хочет быть. И так точно знает.

– А ты рыцарей не любишь, – заметил Декстр.

– В моей стране слово «рыцарь» веками произносили с приставкой «пёс». Иначе как с грабежом рыцари в Россию не приходили.

– Когда это было… Ты ещё ледниковый период вспомни.

– Когда бы ни было, главное, что было, – твёрдо сказал Чижик. – И глупо об этом забывать. Но речь всё-таки о делах сегодняшних. Что назначил тебе Салливан?

Вот паразит упрямый! Ведь действительно с него станется к магистру заявиться и указывать, что справедливо, а что нет. Как вообще до такого додуматься можно? Но додумался ведь. Декстр представил, как это будет выглядеть и содрогнулся. А последствия будут ещё ужаснее. В первую очередь – для Декстра.

– Ничего не назначил, – ответил он, – ограничился словесным внушением. – И чтобы покончить с опасной темой сказал: – Гроссмейстер изменил процедуру экзамена. Теперь геометрики должны будут пройти лабиринт.

Курсант небрежно пожал плечами. Лабиринт так лабиринт.

– Ты что, никогда о нём не слышал?! – поразился Декстр.

Судя по испугу генерала, лабиринт – нечто совершенно запредельное. По рыцарским меркам.

– Ну так расскажи, – ответил Славян.

– Это испытание духа, – сказал Декстр. – Проверять физическую подготовку и знание военного дела у курсантов, которые смогли отучиться год по программе геометриков и не вылететь в общань, только зря время тратить, и так всё ясно. Гораздо важнее выявить их людские качества, оценить меру чести и доблести.

Славян глянул на Декстра с интересом, впервые за пять месяцев в крепости речь пошла о чём-то стоящем.

– И как это выглядит? – спросил он генерала.

– Путешествие по лабиринту твоей души, – ответил Декстр. – Ты встречаешься со всеми своими страхами и болью, со всем, чем гордишься и чего стыдишься. А в конце пути тебя ждёт встреча с самим собой.

– Сделано по аналогии с потёмочной казнью? – уточнил Славян.

– Тебе-то откуда знать, что такое потёмочная казнь? – от удивления Декстр даже остановился.

– Тоже мне, тайна тысячелетия, – фыркнул Славян.

Декстр медленно шёл по парковой дорожке.

– Это очень опасно, Чижик, – сказал он. – Очень. Нередко курсанты на лабиринтных испытаниях умирают, сходят с ума, остаются калеками.

– Но ты ведь прошёл и не покалечился, – ответил Славян. – И какие основания у тебя считать, что я окажусь трусом и подонком?

– Я не хотел тебя обидеть.

– Я и не обиделся, просто спросил, почему ты так во мне не уверен.

– Да как в тебе можно быть хоть на чих уверенным?! – вспылил Декстр. – С твоими выходками…

Славян рассмеялся.

– Всё верно, рыцарь из меня никакой.

– Тогда зачем ты сюда пришёл? – спросил Декстр.

– Ты приволок. По кабальной записи.

Декстр хотел было выругаться, но только рукой махнул.

– Но теперь, когда принято «Уложение», меня здесь ничего не держит, – сказал Славян. – Я хотел уйти…

– Что-о?! – Декстр опять остановился. От противоречивых чувств даже дыхание стеснило. Облегчение – уберётся из крепости, из Декстеровой жизни эта конопатая чума, опять всё станет простым и понятным. Возмущение – дрянь, холоп, ничтожество, его взяли в крепость, курсантский пояс надели, да какой, а он нос воротит. Страх – подведёт учителя, не оправдает его надежд, не увидит больше его одобрительной усмешки, столь глубокую ошибку учитель не простит никогда. Восхищение – такую силу характера, такие смелость и прямодушие, как у этого рыбака, редко у какого рыцаря встретишь. Растерянность – да что такого плохого в ордене, что им пренебрегает тот, кого ты хочешь видеть его рыцарем. «Хочу? – удивился Декстр. – А ведь действительно, хочу».

– Но всё-таки решил остаться, – сказал курсант. – Ради лабиринтного испытания.

«Орденской крепостью всё началось, – подумал Славян, – ею и закончиться должно. Лабиринт именно то, что надо. Пройду – значит, опять людем стал. Можно и в мир вернуться. А не стал – так лабиринт позаботится, чтобы нелюдь по миру не шастал».

– Это очень суровое испытание, – предупредил Декстр. – Ты уверен, что хочешь пройти его?

– Да. – Судя по интонации, через лабиринт курсант пройдёт, даже если на пороге лабиринтной комнаты сам гроссмейстер встанет. Впрочем, ничего другого от Чижика Декстр и не ждал, даже порадовался немного – хоть какой-то его поступок сумел предугадать.

– Чижик, к лабиринту надо серьёзно подготовиться, так просто он тебя не пропустит. Тебе ещё многое надо узнать, и многому научиться.

– Впереди куча времени, экзамены аж в сентябре, – беспечно ответил курсант.

– Простой учёбы ничтожно мало, – сказал Декстр. – Нужно личное ученичество. Два года отсрочки особой роли не сыграют, но тогда ты лабиринт точно пройдёшь.

Курсант, наказанье рыжее, засмеялся.

– Эт'что ж за любитель экстрима такой, что согласится взять ученика с моей репутацией?

– В учительстве и ученичестве нет ничего смешного, – строго сказал Декстр.

– Да куда им до высокого искусства смеха, – фыркнул бывший рыбак.

Декстр давно убедился, что с Чижиком перепираться себе дороже, и пропустил подначку мимо ушей.

– То есть в день избрания ты учителю откажешь, – сказал Декстр.

– А на фига мне костыли? Я и сам ходить могу.

Декстр даже почувствовал как у него побелели щёки. И не знал от чего, от немыслимой самоуверенности холопьего отродья или столь же немыслимого оскорбления.

– По-твоему, учитель нужен только существу неполноценному, которое само и сопли утереть не может?

– Именно, – ответил курсант.

Даже все слова куда-то пропали. Декстр и помыслить не мог, что кто-нибудь когда-нибудь сможет произнести ТАКОЕ.

– Столетиями обрести учителя было для рыцаря честью, – сказал он. – Удостаивались её немногие. Лучшие. И не тебе, плебею, черни презренной, об этом судить.

– Так и я о том же, – обрадовался взаимопониманию Чижик. – Вы ведь тут все с перебитыми ногами и переломанными хребтами, где вам ходить самостоятельно? Вам обязательно надо перед кем-то на колени повалиться, спину в поклоне согнуть. Учитель для вас жизненная необходимость, без подпорки вы вообще на брюхе ползать будете.

– Только подпорки? Учитель гораздо больше, чем просто опора, – горячо сказал Декстр. Учитель Салливан… его мимолётное одобрительное прикосновение… едва заметная усмешка. Без него Декстр просто не выдержал бы – ни орденской школы, ни первых лет службы. Ни говоря уже о пути через лабиринт. – Учитель – это гораздо больше, – повторил он.

– Только не здесь. Научить ваши учителя не способны ничему.

– Да что бы ты знал об учителе, смерд! – в голосе Декстра невольно прорвались горечь и досада, ему-то учительстве отказано. Пока Чижик не станет командором, взять другого ученика магистр не позволит. Да и не нужен никакой другой ученик – пустышка, кукла безвольная.

Чижик смотрел на Декстра с глубочайшим изумлением.

– Так у тебя был учитель? Ничего себе! В жизни бы не подумал!

– Да где тебе думать… Учитель у меня есть, Чижик. – Внутренним взором Декстр опять увидел Салливана, его усмешку, на мгновение даже ощутил прикосновение его руки. – Учительство и ученичество остаются на всю жизнь.

– А вот это нет, – с неожиданной серьёзностью ответил Чижик. – Учитель, который максимум через пять лет не сможет назвать ученика коллегой, должен сменить профессию. Но учителя у вас тоже все калечные, без подпорки-ученика ни спину прямо держать, ни ходить не могут.

Декстр стерпел бы, оскорби Чижик его самого. Даже площадную брань стерпел бы. Чего ещё от рыбака, черни безмозглой ждать? Но он оскорбил учителя. За это и убить можно… Не будь приказа учителя…

– Карцер, Чижик. По полной, все пятнадцать суток.

– Разрешите выполнять, досточтимый генерал Декстр?

Карцером Чижика не напугаешь, за пять месяцев обжил его неплохо. Но интонация… Откуда столько утончённого ехидства у деревенщины? Так не каждый хелефайский владыка сказать сумеет.

– Идите, – ответил Декстр.

Чижик, дрянь наглая и саркастичная, отдал ему полный поклон, чётко повернулся через левое плечо и зашагал в сторону гауптвахты. Лучше бы по всем известному адресу послал, честное слово.

Декстр перевёл дыхание, расправил мантию. Нежданная мысль заставила на несколько секунд оцепенеть от растерянности и недоумения.

Откуда у Чижика взялась уверенность, что учителя у Декстра не было?

ГЛАВА 11. ЛАБИРИНТ

Насыщенным, глубоким чёрным цветом своей безупречно гладкой, бархатистой кожи двадцатилетняя Линда Прежан очень гордилась. Поклонники называли девушку «богиней ночи» и «королевой тьмы». Линда глянула на себя в зеркало. Хороша. Такую себя и людям показать приятно, да и им тоже польза – если смотреть на красивое, удлиняется срок жизни. Линда с рождения пребывала в твёрдой уверенности, что ниггер – это звучит гордо. Для тех, у кого мозги не в заднице, разумеется. Но таких людей мало, и Линда, едва подросла, без лишних слов била в ухо всем, кто оскорбительно именовал её «афрошвейцаркой». Помогало замечательно, даже у самых на голову обиженных после второй плюхи начиналась интенсивная умственная деятельность.

Девушка оправила форму и припудрилась перед зеркалом в фойе женского крыла казармы, чтобы лицо не блестело на солнцепёке.

В общем фойе уже начиналось построение, гаркал капрал. Надо спешить.

Славян занял своё место в строю. Сегодня первой и второй парой фехтование. Вопреки собственным ожиданиям предмет ему понравился. Пусть фехтование занятие совершенно бесполезное, но красивое, интересное и увлекательное. «Игрушка для великовозрастных детишек, – подумал он с иронией, – которые в детстве толком наиграться не успели».

Капрал привёл их на залитый жарким майским солнцем плац, и до общего приветственного поклона Славян и Линда успели едва заметно кивнуть Мельесу. Тот ответил таким же кивком. Не будь в их компании Чижика, дружба лейтенанта-наставника и курсантов вызвала бы у рыцарей и недоумение, и негодование, а так на них и внимания никто не обращал, поводов недоумевать и негодовать у рыцарей и без такой мелочи хватало.

– Сегодня отрабатываем канон «Водопад», – сказал Мельес. – Оберукий вариант. Курсант Чижик, покажите.

Славян вышел из строя, взял две казацкие шашки. Из всех премудростей и стилей фехтования он признавал только оберукое, как у древнерусских витязей. Два меча, две сабли, катаны… Шпага и длинный кинжал. Но это так, до кучи, преимущества изогнутых клинков Славян оценил сразу, и прямокликовое оружие называл испорченным железом.

На канон и курсанты, и Мельес смотрели, затаив дыхание. Безупречная красота исполнения, дополненная небольшой импровизацией, знаком личного мастерства, очаровывала как наваждение. Казалось, руки Чижика переходят в смертельно острую сталь, а сталь перетекает в его руки, охотно подчиняется малейшему желанию.

Славян завершил канон, поклонился группе, наставнику. Мельес поклонился в ответ как мастер мастеру.

– Благодарю, – сказал он. – Теперь, пожалуйста, первую фигуру. В самом медленном ритме.

А вот тут бы сам Мельес не справился, выполнять фехтовальные каноны в замедленном ритме трудно чрезвычайно, тут нужно не только безупречное мастерство, но выносливость немалая, навыки телесной саморегуляции. Чижик владеет ею прямо как вампир.

– Ну хоть что-нибудь поняли? – спросил Мельес у группы, едва Славян завершил фигуру.

Группа слаженным хором рявкнула, что поняли всё.

– То есть ничего, – ответил Мельес. – Чижик, берите семерых и гоняйте, пока на плац не попадают.

Вторую семёрку взял Мельес.

Под конец второй пары пришёл дежурный капрал из управления и заявил, что следующие занятия отменяются, а курсанты и наставники до вечернего построения могут идти в увольнительную, причём «могут» звучало как «должны».

– Генеральская экзекуция грядёт, – ехидно сказала Линда. – Свидетелей выпроваживают.

– Курсантка Прежан, – вызверился капрал, – вместо увольнительной в карцер хотите?

– Если только в соседнюю камеру с Ройсом.

Капрал выплюнул грязное ругательство и ушёл. Группа, так её. Лишь бы дерзить и спорить.

А курсанты увлечённо строили версии предстоящих событий, благо такое не каждый день происходит.

Алкогольные напитки в крепости запрещены, но двум рыцарям из войск общего назначения увольнительной дожидаться не захотелось. И в укромном уголке между зданием управления и церемониальным дворцом, куда никто никогда не заглядывает и можно не бояться нежеланных свидетелей, опробовали самогонный аппарат собственного изобретения. Взрывом самогонщиков отшвырнуло метра на три, а в кабинете магистра повылетали стёкла. Сивушную вонь с малого двора крепости не могли выветрить никакими заклинаниями уже восемнадцать часов. Служба внутренней безопасности запихнула и алкоголелюбивых рыцарей, и их генерала в камеры. А там пусть будет как магистру угодно.

Предположения о том, что будет угодно магистру, курсанты выдвигали весьма разнообразные. Мельес прогнал их с плаца, пусть сплетничают за пределами крепости. Остались только Чижик и Линда.

– Сразу после взрыва магистр в город уехал, – сказала Линда, – дела какие-то срочные. Сегодня на рассвете вернулся, и сейчас начнутся все семь казней египетских сразу. Кохлер с Каньчинской в море ушли, якобы безопасность водных рубежей проверять, наш Декстр инспектирует тренировочные базы в джунглях, а ваш Ройс, – глянула на Мельеса, – в карцере сидит.

– Ему есть чем там заняться, – рассеянно ответил Мельес, – Чижик своими виршами все стены расписал.

– Не моими, – поправил Славян, – а в основном Пушкина, Хайяма и Бодлера. Классическую поэзию надо знать, пусть просвещается.

– Особенно тот средневековый индийский стишок, где цари сравниваются со шлюхами. И персидский стих про учителей… – хихикнула Линда. – Как раз на церемонию выбора учеников. Декстр тебе тогда пятнашку влепил, помнишь? А Салливан приказал отпустить. Тебя комендант гауптвахты на церемонию прямо из камеры привёл и доложил магистру, чем ты в карцере занимался. Думала, Салливан тебя на месте пришибёт.

– А когда Чижик ляпнул: «Мы с вами не в кабаке, так что извольте обращаться по уставу», – сказал Мельес, – я думал, что он пришибёт меня. Я как раз дежурным наставником был.

– Но ведь не пришиб, – улыбнулся Славян.

– До сих пор не могу понять почему.

– Потому что смотрел на магистра, – ответила Линда. – А надо было на Чижика. У него такие глаза были… Страшнее, чем в Атенере. Чижик, – обернулась к нему Линда, – если бы Салливан Рене ударил, ты ведь мог его убить. Прямо так, руками.

– Нет, – уверил Славян. – Это бы ничем не помогло.

– Тем более, что тебе и слов хватает, – сказал Мельес. – «Я никогда не считал вас трусом, магистр, – процитировал он. – Так не заставляйте менять мнение, не трогайте того, кто не может ударить в ответ».

Линда ухмыльнулась.

– Тогда Салливан сказал, что за поступки ученика отвечает учитель, и велел вам двоим неделю убирать сортиры для прислуги. А Декстр отправил вас чистоту наводить немедленно. – Она глянула на Мельеса. – У тебя такая рожа была! Я думала, ты или повесишься в этом сортире, или Чижика изувечишь. Ну на тебя мне тогда плевать было, а вот Чижик… Едва церемония закончилась, влетаю в сортир, а вы там с таким энтузиазмом унитазы драите, словно вам за них по триста серебрянок каждому обещали. Да ещё и меня на всю неделю припрягли, сволочи бесстыжие.

– Это не я, это он, – напомнил Мельес. – Мне бы и в голову не пришло попросить тебя помочь.

– Рене, ты просто не в курсе, – ответила Линда. – Не будь ты наставником, пришли бы все, кого учителя не забрали. Мы Чижику всегда помогаем, с самого начала. Или почти с начала. Все сортиры крепости перемыли.

– Не только мне, – сказал Славян. – Вообще друг другу. У нас в «четвёрке» в одиночку на отработки никто никогда не ходит.

– У нас на отработки просто никто не ходит. Почти, – уточнила Линда. – Это ты вечно курсируешь между карцером, сортирами и мешком с картошкой. – Линда глянула на Мельеса. – Но ты ничего не слышал.

– Я и так знаю, – усмехнулся Мельес. – И все наставники знают, включая генералов. Да и магистр знает. Просто вид делают, что не замечают. Единственное, что понять никто не может, почему такое только в вашей «четвёрке» есть. Во всех остальных группах – и у геометриков, и у моряков, и у пехтуры – кураторы до сих пор не могут добиться, чтобы одногруппники штрафникам помогали.

– Поставьте куратором Чижика – будут, – посоветовала Линда.

– Нет уж, спасибо, – буркнул Славян.

– Ты не хочешь стать наставником? – поразился Мельес. – Но это же здорово – учить, видеть, как люди чего-то не умели, а теперь умеют. Тебе совсем не нравится? У тебя так получается хорошо, я видел, как ты вашу «четвёрку» учил различать пространственные сдвиги и свёртки.

– Сорняки полоть у меня ещё лучше получается. Каждому своё, Рене.

– А я готовить обожаю, – загрустила Линда. – Если бы не родилась старшей, могла бы стать хозяйкой ресторана и шеф-поваром. Но против судьбы не попрёшь, придётся стать рыцаркой.

– Не самая плохая судьба, – без особой уверенности ответил Мельес.

– Но не лучшая.

– Мы будем там, где нам суждено быть, – процитировал «Слово о рыцарстве» Мельес, – сделаем всё, что нам надлежит сделать.

Славян внимательно посмотрел на Мельеса. Что-то его мучило, требовал решения какой-то сложный вопрос. Знакомое состояние. Но благополучному рыцарю-то чего раздраем душевным мучиться? Только если причина в рыцарских делах.

– Тебя переводят? – спросил Славян.

– Нет.

– Взыскание получил?

– С чего бы? – удивился Мельес.

– А из дома какие новости?

– Всё в порядке, все здоровы.

– Ну и хорошо, – не стал настаивать Славян. – Куда пойдём?

– Давайте в Пять Пальм, – предложила Линда, – давно не были.

– Лучше в Сент-Луизу, – сказал Мельес.

– Да ну, – отказалась Линда, – далеко.

– Вот именно. От крепости отдохнём. Там нет её тени.

А вот это уже серьёзно. Если рыцарь не хочет видеть тень крепости… Но не нужно спешить, Рене и сам всё расскажет.

– Идём в Сент-Луизу, – решил Славян. – Там трактир гоблинский.

Линда немного поворчала о мужской тирании, о том, что делать нечего идти в эдакую даль по такой жаре, но больше для вида, гоблинская кухня ей нравилась. Всем известно, если хочешь поесть очень быстро, чисто, дёшево и, самое главное, очень вкусно – иди в гоблинский трактир.

Всю дорогу Мельес отделывался неопределенными репликами, мысли были далеко.

* * *

Инспектировать базы Декстр и не собирался, там его найти будет проще всего. Надёжнее отсидеться в деревенском кабаке где-нибудь подальше от крепости.

Но кабака в деревне Сент-Луиза нет, только гоблинский трактир – хижина с большим трапезным залом и несколько беседок во дворе. Сидеть в зале не хотелось, и Декстр расположился в беседке. О чём вскоре и пожалел – пронзительная жара, мухи, а в хижине чистота и прохлада. Зато множество посетителей, в том числе и курсантов. Лучше остаться в беседке, по такой жаре сюда никто не пойдёт. Декстру хотелось одиночества.

– Вот тут никого нет, – сказал знакомый женский голос. Декстр глянул через частую деревянную решётку беседки. Так и есть, Линда Прежан. И в курсантской форме.

– В беседке жарко, – ответил наставник Мельес. – Будем сидеть как в духовке.

Тоже в орденской форме.

По неписанному соглашению между орденом и поселенцами в последние месяцы Ястребы могли появляться в деревнях только в гражданском, нарушители рисковали нарваться на крепкую драку. С геометриками деревенщина связаться не рискнёт, но тухлую рыбину из кустов в физиономию швырнут обязательно, причём меткость у плебеев в таких случаях великолепнейшая, ладно бы зомбаки, но и человеки не отстают.

А вот Чижик с первого дня учёбы в гражданское не переодевался ни разу. Но рыбаки и крестьяне здоровались с ним за руку, гончары и плетельщицы сетей азартно рассказывали свежие деревенские новости. Форму словно никто не видел. Больше того, они даже гордились, что собрат скоро станет рыцарем, Чижик так и остался для деревень своим парнем, людем их крови. Ни одному другому курсанту из деревенских, хоть геометрику, хоть общажнику или моряку, такое чудо оказалось не под силу. Спустя примерно три месяца в форме могли оставаться и те Ястребы, которые приходили в деревню вместе с Чижиком.

Декстр выругался. Вот уже девятый месяц, куда бы он ни пошёл, везде натыкается на рыжего поганца. Своего неученика, орденского полукурсанта, неразрешимую головоломку. А вот и он сам.

Сидеть в беседке Чижик не захотел, идти в битком набитый народом зал тоже не согласился.

– Вон там сядем, – показал на лежащее под высокими кустами толстое дерево.

– Хозяин прогонит, – усомнилась Прежан.

– Договоримся, – заверил Чижик.

Расположились они с таким удобством, что Декстр позавидовал – на сквознячке, в тени, а в беседке как ни крутись, всё время один бок припекает. Да ещё придётся всё время на их развесёлую компанию смотреть. Или в зал уйти?

– Чижик, – сказал вдруг Мельес, – Соколы возродили «Полночный Ветер».

– Долгонько ж они копались, – удивился курсант.

– И тебе всё равно? – рыцарь смотрел на траву у себя под ногами.

– А тебе какое дело до Соколиных погремушек? Пусть забавляются.

– «Полночный Ветер» не забава, – напряжённо сказала Прежан. – Он столько крови пролил.

– Не он, а им, – поправил Чижик.

– Это воплощённое зло, – ответила Прежан.

– Как и любое оружие.

– Нет, – жёстко сказал Мельес. – Оружие – это вещь, а предназначение вещи определяют люди.

– Вот они и определили, – согласился Чижик. – Предназначение оружия – убивать. Или, по-твоему, мечом можно грядки вскапывать?

– Всё не так просто, Чижик! – Мельес вскочил, заходил по полянке. – Убийство омерзительно, я согласен. Меч – просто железка… А я – спятивший на древних игрушках вечный недоросль… Тоже пусть… Согласен. Но всё не так просто!

– А конкретней? – взгляд у Чижика внимательный, сочувствующий. И ведь не лжёт, терзанье с Мельесом действительно пополам разделит.

Чёрт, теперь не уйти, упустил время. Придётся дожидаться, пока уйдут они. Показываться Чижику в такие минуты Декстр не хотел. Разговор для них слишком важный и личный, подглядчика, пусть и невольного, Чижик не простит.

* * *

– Всё не так просто, – опять сказал Мельес. – Меч может стать не только оружием. В первую очередь он символ. Но почему обязательно символ зла, почему не символ благородства, чести?

– Потому что в первую очередь меч – приспособление для убийства и только потом символ, – ответил Славян. – А поскольку убийство – зло, меч становится символом зла.

– Смотря какое убийство.

– Вот именно. Крайне редко вооружённые люди удосуживаются объяснить, во имя чего воюют. А раз толковых объяснений нет, они становятся самыми обыкновенными преступниками.

– Но ведь меч – символ воинского благородства, – сказала Линда.

– В чём заключается воинское благородство? – спросил Славян. – Конкретизируй.

– Быть честными, смелыми. Не бросать друга в беде. Держать данное слово. Помогать слабым, защищать их.

– Ну и чем благородство воина отличается от благородства дворника? Если дворник честен, смел, верен друзьям и слову, если он защитил барышню от хулигана, чем дворник отличается от рыцаря?

– Ну, дворнику благородным можно быть один раз, – ответила Линда, – а рыцарю надо всегда.

– Почему один раз, если порядочный людь порядочен всю жизнь, а подонок всю жизнь предаёт?

– Есть ещё благородство происхождения.

– Ага, порода, – охотно согласился Славян. – Как у свиноматки.

– Чижик! – возмутился Мельес, даже метаться по поляне бросил.

– Ась? – подчёркнуто по-деревенски откликнулся Славян.

– Ладно, ты прав. Нет благородства происхождения, это выдумки тех, кто ни на что не годен, кому, кроме как родословной, что аристократической, что плебейской, и гордиться нечем. На происхождение умные люди внимания не обращают, ценят только поступки. – Мельес кивнул, ещё раз подтверждая сказанное, и вперился острым взглядом в лицо Славяна. – Но понятие воинского благородства не исчезает, какие времена бы ни были.

– И правильно, – спокойно ответил тот. – Потому что воинское благородство неизменно во все времена. А смысл его – до конца, всеми силами и средствами, не считаясь с собственной жизнью, защищать свою землю и людей, которые на ней живут, от тех, кто пытается принести им смерть и боль. Благородство воина – в защите жизни, в сохранении мира.

– Воин живёт и умирает ради мира – интересный оборот, – сказала Линда. – Странный. Особенно когда тебе годами твердят, что жизнь воина в сражении. Но Чижиков вариант мне больше нравится, как-то порядочнее получается. А тебе? – спросила у Мельеса.