Текст книги "Ратоборцы"

Автор книги: Влада Воронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)

– Проводи его поближе к деревне, – сказала Мирайинг брату, – и убей так, чтобы селяне подумали на бродячего упыря.

Киарин кивнул в ответ. Обычно упыри – крупные хищные звери неуёмной прожорливости – предпочитают отсиживаться в лесу, но зимой, особенно если, как в этом году, их за лето расплодилось слишком много, отправляются искать новые места обитания, стаями и поодиночке. Ради убитого упырём деревенский жандарм не станет тревожить префектурные власти, бедолагу без лишних проволочек закопают на деревенском кладбище. Тем более, что до утра трупом обязательно кто-нибудь да подзакусит – не прохожий упырь, так волки.

* * *

– Так вы согласны поработать один вечер моим советником? – спросил повелитель. – Я оплачу вашу работу как проводнику, по расценкам Трилистника, с почасовым начислением.

Человек ответил серьёзным внимательным взглядом. Повелителю показалось, что Славян способен просмотреть его и без телепатии. На редкость неприятное ощущение. Словно в далёкой юности, когда он стоял под холодным пронзительным взглядом своего тогдашнего повелителя.

…Пятый день, как он прошёл испытания Второго Круга. Самый юный дарул южных общин, всего-то восемьдесят лет.

– Общинам не хватает повелителей, Доминик. А ты силён и крепок. И честолюбив. – Размеренный, бесстрастный голос повелителя с первого же слова загнал душу в пятки. – Ты должен пройти Третий Круг.

– Нет, повелитель. Я не смогу. Прошу вас, повелитель… Я не смогу.

– Это приказ, дарул.

– Слушаюсь, повелитель, – склоняется Доминик, а душа воет от страха и обиды: почему я? за что? мало других дарулов?

– Потому что за всё надо платить, и в первую очередь – за собственные совершенства. Никто из дарулов общины Третий Круг не выдержит. А ты – возможно. Как видишь, я честен. Да, такая честь вполне заслуживает этого места, – отвечает на безмолвную ругань повелитель. – И этих действий. Я подстрахую тебя где смогу, но Третий Круг – путь на одного.

Повелитель не соврал, действительно подстраховывал, где только мог. И где не мог – тоже, пока Доминик не вытолкал его из Круга, только повелителя лишиться Тайкалице и не хватало. Когда измученный Доминик выполз из Круга, повелитель был уже для него коллегой Себастьяном.

А всего лишь через сто восемнадцать лет он сам приказал юному дарулу войти в Третий Круг. Отказаться мальчишка не смог. Физически. После было ещё четверо. И то, что всех их Доминик теперь называет коллегами, горечи воспоминаний не заглушает…

– Я не телепат, – сказал человек.

Не врёт. Он действительно ничего не услышал и не увидел, хотя и узнал что-то для него важное, потому что совет дать согласился. Какое всё-таки мерзкое ощущение – словно стоишь голый на центральной площади Гавра, а зеваки обсуждают тебя во весь голос.

Мимолётная сочувствующая улыбка человека взбесила. Бояться понимающих людей он научился ещё во время своей первой войны, в восемнадцать лет. Соколы тоже на редкость понимающие. Только вот понимание у них холодное как прикосновение острой льдинки, и режет, и морозит. А здесь – именно со-чувствие. И горечь, и радость, и надежды, и опасения человек с ним разделил. Давно такого не было, целых сто двадцать три года. С тех пор как в бою погибли жена-гоблинка и брат-вампир, единственные люди, для которых он был не повелителем общины, а Домиником. Он и забыл, что вдвоём и беда меньше, и радость слаще. И каково это – оказаться под глубинным ментальным просмотром. Всё забыл.

* * *

Несмотря на твёрдую решимость, храбрости Лаурин набиралась весь ужин и фильм, который они смотрели по телевизору в фойе. И начала разговор совсем не так, как планировала.

– Ты должен пойти к Славяну и поговорить! – сказала она, едва вслед за Дариэлем переступила порог комнаты. – Хватит ежевечерне мотаться через полгорода только для того, чтобы посмотреть на его окна.

Спина у Дариэля напряглась и закаменела словно в ожидании удара плетью.

– И давно ты знаешь? – спросил он, не оборачиваясь. Уши оттопырились, кончики сложились как при опасности.

– С первого дня, – не стала лгать Лаурин. – Или почти с первого. Дариэль, сколько можно себя терзать? Просто вылези из кустов, поднимись к нему и поговори.

Плечи у Дариэля обмякли, верхушки ушей опустились и повернулись к щекам.

– Поговорить с тем, кто давным-давно меня забыл? – меркло сказал он. – И предоставил право забвения мне?

– Ошибаешься. Он прекрасно тебя помнит. Я спрашивала.

Дариэль резко обернулся, уши у него поднялись торчком и полностью развернулись к Лаурин, глаза распахнулись во всю ширь, сверкнули надеждой и страхом одновременно.

– Недели две назад, – сказала Лаурин, – мы встретились в одном из магазинов Трилистника. Случайно, но я уже к тому времени вполне дозрела, чтобы пойти к нему и упросить поговорить тобой. От неожиданности у меня все мысли вылетели, я только и смогла сказать, что встретила мужчину, которого полюбила по-настоящему, навсегда, и больше не буду к нему приставать. Он стал меня поздравлять, говорил, что по мне видно, такие красивые глаза бывают только у счастливых в любви женщин. Так искренне обрадовался чужому счастью… – смутилась Лаурин. – Тогда я спросила: «Помнишь хелефайю, с которым я познакомилась у тебя дома? Это он». А Славян ответил: «Дариэль отважный и честный парень, Элайвен, держись за него покрепче».

Дариэль смотрел на неё неверяще, даже едва заметно отрицательно мотнул головой. Лаурин разозлилась.

– Хватит искать отговорки! Или поговори с ним, или забудь.

– Забыть?! И кем же я стану, если забуду?

– Подонком. Есть люди и поступки, которые забывать нельзя. – Тут Лаурин была согласна полностью. Зато всё остальное глупость непроходимая. – Тебе просто надо встретиться с ним и всё решить. Ты напрасно боишься, – сказала она, – Славян совсем не держит на тебя зла…

А вот этого говорить было не надо. Дариэль сдавленно застонал, совсем как тогда в парке, закрыл лицо ладонями, вцепился так, что побелели ногти.

– Дариэль… – робко проговорила Лаурин, шагнула к нему из коридорчика. Дариэль сел на стул, безвольно уронил руки, уши обвисли.

– Поговорить… – сказал он сипло, внимательно посмотрел на Лаурин и спросил требовательно, так, что не ответить нельзя: – Разве у меня, – подчеркнул он, – есть право молить о прощении? Я нарушил долг гостеприимства, я назвал выворотнем, грязнейшим словом, того, кто разделил со мной хлеб и ночлег, кто не побоялся доверить мне жизнь.

– Дариэль, – Лаурин, чтобы не дрожать на подкашивающихся ногах, прислонилась к косяку, – ты говоришь об искупительном деянии?

– А после того, что я сотворил, остаётся что-то другое?

Искупительное деяние – это когда оскорблённый решает, жить обидчику или умереть. Здесь либо прощают до конца, от всего сердца, либо обидчик расплачивается за причинённое зло жизнью. Чтобы решиться на искупительное деяние, нужны немалые смелость и благородство, но ещё больше смелости и благородства требуется от того, для кого искупительное деяние совершается. Простить нередко труднее, чем придти с повинной.

Дариэль ждёт ответа. Солгать ему невозможно, не бывает лжи в таких разговорах. Получить прощение действительно легче, чем дать – и в первую очередь себе. Вот тут и нужно искупительное деяние – прежде всего для самого Дариэля. Такова правда. Но одной правды мало. Нужна истина.

– Я знаю, чем обязана Славяну, – ответила Лаурин. – Если бы не он, мы с тобой никогда бы не встретились. Будь на его месте любой другой житель трёхстороннего мира, я сказала бы «только искупительное деяние». Но поскольку речь идёт о Славяне, я говорю «не знаю». Предсказать его поступки и мысли нам с тобой не под силу. Поэтому придётся сначала поговорить. А дальше пусть будет так, как решит он.

Дариэль кивнул. Взгляд у него серьёзный, сосредоточенный. Уши выпрямились, мочки развернулись к Лаурин.

– Я пойду к нему завтра вечером. Мне надо набраться храбрости. Но я пойду.

Он подошёл к Лаурин, крепко обнял и поцеловал.

В дверь постучали – решительно и властно, как никогда не стучат соседи и даже управляющий общежития.

* * *

Молчание затянулось.

– Передумали советоваться? – с интересом посмотрел на вампира человек.

– Не передумал, – решил повелитель и сказал: – Но сначала я хочу отблагодарить вас за прежний совет. И за поддержку.

Он подошёл к рабочему столу и достал из ящика совсем не тот подарок, который планировал раньше. Прежний – электронная записная книжка с Технички, с кучей каких-то интересных, но совершенно непонятных вампиру функций – так и остался лежать на столе, сейчас он был слишком ничтожен. Повелитель положил на столешницу перед Славяном короткую, по ключицам, широкую серебряную цепочку – тонкие как волос проволочки сплетались в «волчий шаг» – сложнейший орнамент, вампирское изобретение, вершину ювелирного искусства, самый мужской из всех мужских узоров.

– Не слишком ли дороговато для благодарности? – спокойно спросил Славян.

– Нет, Вячеслав Андреевич, – в тон ответил повелитель. – Только я могу решать, чем стали для меня ваши совет и поддержка. Я один. И больше никто. Пора повзрослеть, человек, и научиться принимать благодарность такой, какая она есть – без претензий на что-то иное. Или такой, какой её нет – тоже без претензий на что-то иное. Вы очень сильный людь, Вячеслав Андреевич, очень. И можете повлиять почти на всё. Но благодарность – одна из немногих вещей, которая совершенно не зависит от вас – только от других.

Усмешка человека повелителю не понравилась, а в сочетании с ментальной бурей – вдвойне. Ни чёрта не разберёшь, как глубоко в неё не ныряй. Вампир на мгновение прикрыл глаза, от мельтешения самых разнообразных и противоречивых образов закружилась голова.

– Вы правы, повелитель Доминик, но ваша правота годится только для правителя и ходочанина, для вампира и человека. То есть не имеет ни к вам, ни ко мне никакого отношения.

«Эрвин не прав, вслух его понять ничуть не легче», – растерянно подумал повелитель.

– Поясните, – попросил он.

– И совет, и поддержка были предназначены вовсе не вам, Доминику Феррану, повелителю общины Латирисы. Они принадлежат Эрвину и Франциску, моим друзьям. А помощь другу – и честь, и долг. За неё не благодарят. То, как Эрвин и Франциск распорядились полученным – целиком их решение. Их вина или заслуга. Они могли забыть о разговоре, посчитать его пустой трепотнёй. Могли рассказать о нём своему повелителю, то есть вам. Так что ваша благодарность не по адресу. – Славян поморщился, провёл рукой по лбу. – Поосторожнее, пожалуйста.

– Извините, – машинально пробормотал вампир. – Я не нарочно.

Совершенно не зная, что ему делать, повелитель залпом выпил остывший кофе.

– А подарок друга вы согласитесь принять? – неожиданно для себя спросил он. И сразу всё встало на свои места.

Славян надел цепочку. На изрядно поношенной тёмно-коричневой водолазке она должна была смотреться странно и нелепо, но у Славяна естественным было всё, даже такое сочетание.

– У тебя зеркало есть? – спросил он.

– За шкафом, – ответил вампир. Ощущение, что горло стянуто тугим шипастым ошейником исчезло, впервые за несколько дней он вздохнул легко и свободно.

– Какая красивая! – донеслось из-за шкафа. – И необычная. Вампирская?

– Национальный узор. Как у вас говорят – этника.

– Круто. – Вернувшийся Славян сиял не хуже цепочки. – Спасибо.

– Это оберег, – пояснил Доминик. – От телепатов, даже повелителей. Здесь тебе все доверяют, и кроме того, что не услышать просто нельзя – общий эмоциональный фон, настроение, ложь ты говоришь или правду – преднамеренно ничего просматривать не будут. Но твоя манера высказываться… Не думаю, что хоть один вампир удержится от подключения. Просто от растерянности. Ну и от оморочки оберег защитит – по теперешним временам не лишнее. На человеке он должен хорошо работать.

Славян снял цепочку и сунул в задний карман джинсов.

– А на такую дружбу ты согласишься?

Доминик опёрся локтями на колени, спрятал в ладони лицо.

– Ох, Славян, – пробормотал он невнятно. И повернулся к человеку: – Ты сам-то от своего понимания не устал?

– Я много от чего устал. В первую очередь – от собственного калечества. Понимание сродни инвалидности: льгот на три денье, проблем – на триста ливров.

– Зато ты знаешь, что слова «понять – значит простить» – бесстыдная ложь, выгодная только злотворителю.

– Да, – согласился Славян. – Можно понять фашизм или инквизицию, но простить – никогда. Если хочешь остаться людем, а не превратиться в нелюдя. Так что у тебя стряслось? – перевёл он разговор.

– Соколы. Орден не отомстил. Раньше их кара следовала сразу. С их точки зрения, большая часть общин – предатели. Или станут предателями, раз одна за другой заключают союз с их злейшим врагом. Твоя идея многим пришлась по вкусу. Если Соколы молчат, то затевают что-то особо мерзкое. И я догадываюсь, что. – Вампир выжидательно посмотрел на человека.

– Ну я бы дождался, когда вампиры завоюют доверие новых союзников, узнают хоть какие-то их тайны – на войне лишних разведданных не бывает, и предложил им, то есть вам, трёхсуточные таблетки от Жажды. Хотя бы четверть согласится перейти обратно к Соколам, со всеми ястребиными тайнами.

– Ты щедр, – с тяжёлой печалью ответил вампир. – Добр и великодушен. Но до неприличия доверчив – тебя будут часто предавать, и твоя знаменитая отстранённость не спасёт, учти. – И пояснил: – Соколы дадут всего лишь ещё одну трёхчасовую отсрочку. Но к ним уйдут все вампиры до единого. Мы все станем предателями. И я в том числе, одним из первых. И не надо так удивлённо хлопать глазами. Я повелитель, я обязан заботиться о благе общинников. Это вашим правителям можно с трибуны распинаться о любви к народу, и не делать для него ни хрена полезного! У вампиров не так. Любой общинник повинуется моему приказу безоговорочно. Любому приказу, Славян. Такая власть вашим правителям и не снилась. Да и ни чьим, кроме хелефайев разве что. Но ничего не даётся даром – заботиться о каждом из них как о собственном сыне я обязан. И даже больше, чем об Эрвине. Это как закон крови – неоспоримо. Связь на физиологическом уровне, как между едой и жизнью. Я говорю о вампирах, инородцев это не касается, они всегда могут послать меня вместе со всеми моими приказами по всем известному адресу, и время от времени посылают, но сама жизнь в общинах складывается так, что в серьёзных вопросах живляне подчиняются, как и вампиры. Именно поэтому ни один повелитель ни мыслями, ни чувствами не разделяет живлян и вампиров. – Повелитель судорожно вздохнул и сказал: – Славян, мы древний народ. Только четыре расы сохранили себя в тысячелетиях неизменными – гоблины, гномы, хелефайи и мы. Исчезла Ассирия, нет Земли Кемет, Рим, некогда центр четверти мира – заурядная столица заурядной страны. Забыты их языки, теперь они только статьи в энциклопедии. А мы – по-прежнему вампиры. Славян, за пять тысяч лет нас называли по-разному, благословляли и проклинали, заслуженно и незаслуженно. Только предателями не звали никогда. Теперь назовут.

– А как-нибудь сказать «нет» Соколам можно? Найти от них оберег покрепче?

– Да причём тут они? Нам от себя оберег нужен. Потяни вампира за Жажду, и он вырвет для тебя собственную печень.

Славян задумался так, что перестал слышать Доминика. Интересный получается расклад.

* * *

Человека Фиадонинг ар-Паддиан ли-Анданан Киарин скрыто проводил до дверей деревенской гостиницы, да ещё и набросил на него обережное, защитное и путеводное заклятья. Теперь-то слабосильный и глупый человек совершенно точно не заболеет, не станет жертвой бродячего упыря или ополоумевшего от ломки городского наркомана, не заблудится в незнакомой местности. Его драгоценный свидетель будет в полной безопасности.

Побеждать в призовых играх умеет не только милая сестричка Нэйэль.

* * *

Интересный получился расклад. Крови вампирам требуется совсем немного, но сила Жажды велика неестественно. Это гораздо больше, чем потребность диабетика в жизненно важном инсулине, чем зависимость наркомана от своего зелья. Как и стремление от Жажды избавиться гораздо больше простого стремления излечится от болезни. Это… подходящих слов у Славяна не нашлось, зато воображение вмиг нарисовало на редкость непривлекательную картину: изможденный вампир с обвисшими крыльями, в шипастом собачьем ошейнике и грязной набедренной повязке, а на цепи его держит обряженная в шелка и бриллианты здоровенная толстая бабища неопределённой видовой принадлежности – помесь вполне реальной медведицы с мифологическим орком.

«Средство управления и контроля», – подытожила интуитивное прозрение логика.

«Потяни вампира за Жажду, и он вырвет для тебя собственную печень», – услужливо процитировала память.

Выглядит Жажда привнесённой извне, навязанной вампирам силой. Но так это или нет, а цепь из неё получилась идеальная. Стоит только слегка потянуть любому желающему и…

Любому? Значит, и вампиру тоже?!

– Доминик, – перебил рассуждения вампира Славян, – хватит Соколов мусолить, я всё равно путного о них ничего не скажу, потому что рыцаря видел только в школе, на картинке в учебнике истории. Лучше о вампирах поговорим.

– Но Соколы…

– К чёрту Соколов, не у них Жажда. Доминик, если её сила так велика, что заставляет вас жилы рвать ради трёхчасовой отсрочки, то…

– Нет, – перебил вампир, – невозможно. Самостоятельно найти спасение от Жажды мы пытались не раз. Бесполезно, это задача нам не по силам. Так предрешено и сотворено изначально. («Искусственная», – убедился Славян.) А Ястребы с Жаждой не сталкивались никогда, даже если и захотят за неё уцепить – не смогут. Удобные были бы союзники, не знай Соколы о Жажде так много.

– Ещё раз говорю – забудь о рыцарях! – разозлился Славян. – Тебя послушать, так весь мир вокруг них вертится. Что, кроме Соколов за Жажду схватить некому? Да любой свежеодипломленный фармаколог может. Или волшебник.

– Может, – согласился вампир. – И хватали – алхимики, волшебники, но большей частью человеческие аристократы посообразительнее – кому хватало ума выкупить у алхимиков или волшебников рецепт зелья. Тех наличность, то есть возможность воплотить её в простые радости жизни вроде смазливых шлюх обоего пола и жратвы позатейливее, интересует гораздо больше власти.

– Так вот и надо, чтобы за Жажду вампиры сами себя держали, а не кто попало ручонками шаловливыми хватался.

– Чудесная мысль, – ядовито сказал повелитель. – И как же добиться такой великой радости? Опять ты об этом! Да ничего…

– Не перебивай! Сначала выслушай, а потом высказывайся. – Славян надел цепочку. – Что, без цацки ты нормально разговаривать не можешь? Так трудно дослушать мысль до конца?

– Говори, – с легкой насмешкой сказал повелитель.

– Первое: неразрешимых задач не бывает ни для кого. Вывод: сделать лекарство от Жажды вампиры могут сами. Сейчас или через сто лет, но смогут обязательно. Возражения есть?

– Миллион. Но я, как ты и хотел, сначала всё дослушаю до конца.

– Хорошо. Исследовательская лаборатория в общине сама по себе будет преградой всяким любителям цеплять за Жажду. Раз вы проводите исследования сами, то не нуждаетесь в чужих. Даже если лаборатория чисто символическая.

– Жажда не потерпит лжи, – ответил Доминик. – Все, кто покупал нас, в этой сделке были честны абсолютно. Ни один, даже самый законченный мерзавец не солгал – все честно называли действенность лекарства и возможные побочные эффекты. Потом говорили, что хотят от нас получить – срок службы и требуемую работу.

– А если просили слишком многого?

Вампир глухо, мучительно рассмеялся:

– Потяни за Жажду…

– Но ведь никто не потребовал ни от одной общины вечного служения.

– Требовали, – сказал Доминик. – Но закон крови позволяет обменивать только Жизнь за жизнь. Мы служили одному господину в течение всей его жизни, а не нашей. И благополучно удирали как можно дальше, стоило его прикончить какой-нибудь доброй душе. Нередко прямо посреди боя.

Славяну вспомнились эпизоды из фильмов-фэнтэзи – повержен очередной Тёмный Властелин, и его зловещие чёрные армии драпают так, что пятки сверкают как проблесковые маячки. Славяна всегда интересовало, чего ради они так храбро и ожесточённо сражались ДО, чтобы так позорно драпать ПОСЛЕ гибели хозяина. Вроде бы разделяли его идеи и устремления, так что должны были бы сражаться с удвоенным пылом: надо и мир во Мрак погрузить и отомстить подлым положительным персонажам за гибель любимого вождя. Раньше Славян посмеивался, списывая несостыковки на скудость писательско-режиссёрского воображения. А сегодня вся охота смеяться пропала.

– А вы добрым душам помогали? – спросил Славян. – Не действием, разумеется, а бездействием.

Повелитель отрицательно покачал головой.

– Мы были верны договору и мыслями, и делами – по закону крови. К счастью, покупали нас не так часто.

– Ага. В среднем каждые полтораста лет.

Повисло тяжёлое, муторное молчание.

– Поздно уже, – устало сказал вампир.

Славян поднялся, шагнул к двери.

– Доминик, – повернулся он к повелителю, – а если вампиры будут знать, что лекарство создадут ещё очень не скоро, но всё равно согласятся открыть в общине лабораторию?

– Конечно, согласятся, – ответил Доминик. – Я не соглашусь. Латириса не настолько богата. Сам слышал – картошки на год купить надо, дороги чинить, да мало ли на что деньги нужны кроме напрасной возни в лаборатории. Самим вампирам лекарство не добыть никогда.

– Допустим, – не стал спорить по мелочам Славян. – Но если бы ты видел хоть одну лабораторию в постсоветском НИИ…

– Видел, – с интересом ответил Доминик. Мыслей Славяна он услышать не мог, но к чему тот клонит, догадался. – И не одну.

– Так в них продолжают делать открытия, – сказал Славян. – Причём высокой научной ценности. Науку, знаешь ли, двигают не столько аппаратурой, сколько мозгами. Без них никакие высокие технологии не помогут.

– И?..

– Ты говорил, что общинники верят тебе безоговорочно. И ты не соврёшь, если скажешь, что даже в простенькой лаборатории можно сделать великое открытие. Пусть и не скоро, но можно. На счёт того, что вампиры никогда не избавят себя от Жажды сами – чушь собачья, но раз предрассудок такой живучий, найми человеков, гоблинов, да хоть чёрта лысого. С обычным контрактом по образцу фармацевтических фирм: исследования проводят они, а право на препарат принадлежит общине. Им положена только премия в размере заранее условленной суммы, например – тысяча оговоренных законом страны минимальных зарплат. Покупали ведь всякие мелко – и крупнопоместные дворянчики рецепты у алхимиков.

Вампир усмехнулся:

– Идея неплохая. Только потом заявится очередной умник с готовым лекарством, и всё – стройся в колонну по трое, и шагом марш. Славян, ты не первый… До тебя таких догадливых знаешь сколько было?

– Таких не было, – плутовски улыбнулся Славян. Он отошёл от двери, сел в кресло. – Доминик, надо провести референдум.

– Что? – не понял вампир.

– Всенародное голосование, – перевёл Славян.

– Да знаю я. Зачем?

– Чтобы выяснить, согласны ли налогоплательщики… Ты ведь налоги собираешь?

– Община собирает, – ответил Доминик. – Казначейские книги ведутся открыто, все знают как тратятся общинные деньги.

– Тем более! Ты объясняешь, для чего собираешься создать лабораторию, каковы перспективы получить лекарство, и спрашиваешь, согласны ли общинники ежемесячно выделять… м-м… ноль целых, одну десятую своего дохода на содержание лаборатории и исследователей. Закону крови такая сделка не противоречит: община даёт вампирам лекарство через относительно обозримую вечность, а вампиры общине – деньги. А каким образом и когда община изготовит лекарство, никого не касается. При этом община своим партнёрам не лжёт – вот она, действующая лаборатория, вот они, исследования. Ждите-с. Только платить не забывайте. – Славян ворохнулся в кресле, ещё одну идею выдумал, спешил поделиться: – Вампир ведь не может сам разорвать договор, только его покупатель?

– Да.

– Так если к вам подвалит очередной Сокол или ещё какой прохиндей, ему просто некого будет купить – все вампиры принадлежат общине.

– Можно купить общину, – возразил Доминик.

– Нет. Договор крови с чужаком заключать в праве только повелитель или сбежавший из общины отбросень. Ну отбосы не жалко, а ты свой договор уже заключишь, уже продашь себя общине, то есть себе же самому. В обмен на лекарство ты обязуешься править общиной, заботится о её благе и процветании. То есть продолжишь делать то, что делаешь сейчас. Реально ничего не изменится, но община замкнётся на саму себя, каждый вампир будет сам себя держать за Жажду, и разорвать этот круг невозможно, хоть гору самого наилучшего лекарства предлагай.

– Редкостного идиотизма затея, – проговорил повелитель. Но без особой уверенности.

– Попробовать-то можно. Хуже точно не будет.

– Куда уж хуже…

– Соколы найдут куда, – заверил Славян.

– Эти могут, – согласился Доминик и принялся обкатывать идею: – Попробовать? А почему бы нет? И голосование как раз то, что надо: напрямую я в таком деле приказать не смогу, а так – всё добровольно. Живляне обеспечат необходимый процент отрицательных голосов, – просто ради удовольствия повредничать. Результат всеобщинного голосования – приказ для правителя. Я создаю лабораторию, и от имени общины заключаю договор крови с каждым совершеннолетним общинником, включая живлян – в таком деле ни одна страховка лишней не будет. Правда, возникают сложности с правом на миграцию из общины в общину… Но если Союз Общин создаст единую лабораторию с филиалом в каждой долине, с миграцией тоже всё решиться. Убедить бы их ещё попробовать…

– А ты сделай сначала у себя. Другие общины смогут присоединиться к твоей лаборатории как партнёры, вот она и станет одной на всех.

– Пожалуй…

Часы на центральной площади пробили час ночи.

– Ох, Славян, – опомнился Доминик. – Тебе же давно домой пора.

– Ничего.

– Всё, хватит разговоров, пошли. – Доминик взял в шкафу куртку, повёл Славяна к приёмной. Звук их шагов разбудил задремавшую Терезу. Повелитель тихо ойкнул и шмыгнул обратно в зал советов.

* * *

– Войдите, – голос у Дариэля заметно дрогнул – телепатией хелефайи не владеют, но позднего визитёра он узнал: Йорувен ар-Динкр ли-Канрруа, вестник долины Эндориен.

Свитер у вестника голубой – цвет неба, цвет жизни, а кафтан белый – цвет зимы, цвет траура. Серые штаны и сапоги. Голубой пояс с серебряными знаками долины, белые ножны. О чём бы ни говорил вестник, речь всегда идёт о жизни и смерти.

Лаурин стало стыдно за их человеческую одежду, за убогую комнату. И тут же свилась в тугую плеть злость. Это они все должны стыдиться! Осудили Дариэля безвинно, вышвырнули как преступника, даже как следует разобраться не удосужились. Ни Нэйринг, ни Миратвену она никогда этого не простит, даже при искупительном деянии. Простых долинников бы простила, сбеги Дариэль из-за из злотворения, но владык – никогда. С них спрос двойной. С Нэйринг в особенности – ведь у неё есть право помилования, чего стоило упрямой бабе, безмозглой формалистке, помешанной на замшелых обычаях, повязать Дариэлю голубую ленту, непременную деталь её облачения? Или хотя бы признать следствие недостаточным, приказать провести доследование? Там же всё гнилыми нитками шито…

– Привет и уважение долине Эндориен от долины Пиаплиен, – холодно и высокомерно сказала она. – Благополучны ли Миратвен и Нэйринг, высокочтимые владыки Эндориена?

– Да, посланница Пиаплиена, досточтимая ар-Дионир, и долина, и её владыки благополучны. Благодарю за проявленный интерес, – глубоко поклонился вестник и в свою очередь осведомился о благополучии Пиаплиена и его владык. Лаурин механически произносила слова благодарности, краем глаза следила за Дариэлем. Опомнился, овладел собой, исчезла мертвенная бедность. Теперь можно и послушать, о чем будет говорить вестник.

– Ар-Каниан ли-Шанлон, – сказал вестник Дариэлю, – вышвырок и беглец, слушай голос Эндориена.

Дариэль встал на колени, склонил голову, протянул вестнику сложенные чашей ладони в знак, что готов принять всё, что тому будет угодно сказать или сделать.

– Да свершиться воля моих владык, – проговорил Дариэль.

– Ар-Каниан ли-Шанлон, в присутствии свидетеля долины Пиаплиен Эндориен признаёт твое обвинение ложным, а тебя – невиновным и неподсудным. Поднимись, и выслушай дальнейшее так, как положено свободному хелефайе. – Что лицо, что голос у вестника холодны и бесстрастны, но уши встали торчком, мочки развернулись к Дариэлю, он искренне рад принести добрую весть.

Дариэль поднялся, расправил плечи, глянул вестнику прямо в лицо.

– Долина Эндориен, её жители и владыки признают свою вину перед вами, почтенный ар-Каниан, и просят простить их. – Вестник встал на колено, склонил голову. Верхушки ушей обвисли, отвернулись к затылку – правдивы владыки или нет, но Йорувен виноватым себя чувствует.

– Я прощаю, – ответил Дариэль.

– Благодарю, – ещё ниже склонился вестник. Выпрямился, достал из прицепленного к поясу кошеля короткий и широкий синий шёлковый шарф и серебряную ящерку-алиир. Двумя руками протянул шарф с лежащим на нём алииром Дариэлю. – Эндориен просит о возвращении.

– Нет! – не выдержала Лаурин. – Я, посланница долины Пиаплиен, Элайвен ар-Дионир ли-Маннук, предлагала тебе, Аолинг ар-Каниан ли-Шанлон, раньше и предлагаю теперь, в присутствии свидетеля долины Эндориен, алиир Пиаплиена. Аолинг, не возвращайся! Сподличали один раз, сподличают и второй.

– Владыка завтра на рассвете снимет венец, – сказал вестник. – Будут объявлены новые испытания и выборы.

– А Нэйринг? – Лаурин потёрла горло, перехватило дыхание.

– Владычица остаётся. Её вина меньше, – твёрдо сказал вестник. – И владычица настояла на доследовании – вопреки мнению Совета долины и владыки. Ей неожиданно открылись новые обстоятельства.

– Я верю, – ответила Лаурин. Как ни обидно, но вестник сказал не просто правду – истину. При всём своём формализме, а может, именно благодаря ему, Нэйринг безупречно честна, а в решениях отважна, тверда и последовательна.

– Миратвен сам решил отказаться от венца, – спросила она, – или Нэйринг настояла?

– Сам.

Владыка, свершивший неправедный суд, должен отказаться от власти, таков закон. Но нарушить, обойти его легко.

«Чёрт с вами, – подумала Лаурин, – это равносильно искуплению. Между нами нет ни вины, ни обиды».

Дариэль взял алиир, приколол на свитер. Лаурин одобрительно кивнула. Когда в гнусной ситуации все участники поступают достойно – её мерзость исчезает.

Вестник поднялся с колена, убрал шарф.

– Почтенный ар-Каниан, владычица приказала всем долинникам присутствовать на отречении, и принять участие в испытаниях и выборах.

Дело обычное, так всегда делается. Дариэль склонил голову.