Текст книги "Ратоборцы"

Автор книги: Влада Воронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)

ГЛАВА 9. НАЙДЁНЫШ

Вольные зомби предпочитают называть себя зомбаками, в отличие от тех, кто принадлежит Соколам.

Живут зомбаки в основном на Срединном Мадагаскаре, второй по величине одинарице. Принадлежит остров Ястребам, король – не более чем декорация в орденских постановках.

Соколов зомбаки ненавидят люто, но и к Ястребам симпатий нет. И для тех, и для других рыцарей они не люди, а полускот-полумусор. Единственное отличие – Ястребы никогда не доверят лишённым заклятья подчинения зомбакам оружие, предпочитают использовать для сельскохозяйственных работ и в мастерских: жрут мало, спят всего по часу в сутки, работать могут по восемнадцать.

Староста зомбачьей деревни Фрэнк Чен, в человечьей жизни – канадский китаец, недоверчиво слушал Марикиту – посудомойку из Ястребиной крепости Молния.

– Я правду говорю, дядя Фрэнк! – навечно пятнадцатилетняя зомбачка рассердилась, яростно сверкнула голубыми глазами, мотнула головой – плеснули светлые до белизны волосы, хлопнула по столбику навеса деревенского кабака ладонью. Кабатчик – тридцативосьмилетний негр в ярко-красном комбинезоне и с большой серебряной серьгой в левом ухе – истолковал жест по-своему и принёс им по кружке пива.

Зомбаки поблагодарили рассеянными кивками и вернулись к разговору.

– Девочка, такого просто не может быть, – сказал Чен.

– Орденской балахон напялить – и будешь в точности как наш магистр, чтоб ему из-за чирьёв не сиделось. Он тоже с утра твердит – не может быть, не может быть. – Марикита кивнула на заходящее солнце. – Генерала Кохлера едва в порошок не стёр, то обвинял в преднамеренной дезинформации, то в нерадивости, и даже на «губу» отправил.

Вот тут Чен поверил: генерала ордена так просто на гауптвахту не отправляют.

– Странные загибы мысли у Салливана, – сказал он, – как может быть дезинформацией весть о разгроме Соколиной крепости из внутренних областей? Понятно – приграничная, но крепостица посреди полуострова стратегического значения не имеет. Да и вообще – чего он разорался из-за Соколиной крепости? Добро бы свою с землёй сровняли…

– Дядя Фрэнк, в том-то и дело, что кто-то осмелился без великих защитников обойтись. Ты только подумай: без Ястребиных отрядов, без их супервооружения, без их гениальных стратегов какая-то никому не известная долина превратила Соколиную крепость в пыль. Освободила пленников, причём опять никто не спросил наших великих и многомудрых, что с ними делать. Долинники сами разобрались кого в лазарет везти, а кому удар милосердия подарить. Магистр в бешенстве. Информация сразу попала под гриф «Совершенно секретно», но толку – уже все орденские территории знают, а скоро и весь трёхсторонний мир будет в курсе, что без Ястребов обойтись всё-таки можно.

– И что за долина? Чья?

– А чёрт её знает, – пожала плечами Марикита. – Название какое-то дурацкое, не поймешь чьё – не хелефайи, не гоблины, ни гномы и не вампиры. Бессмысленный набор звуков, я даже не запомнила.

– Да где хоть она?

– Держись покрепче за стул, дядя Фрэнк. Я не шучу, от такой новости ты действительно свалишься. Приготовился?

Староста кивнул.

– Что за долина, и где, я не знаю, но уничтожили они Весёлый Двор.

У зомбака остановилось дыхание, потемнело в глазах. Весёлого Двора нет. Ховена нет. Виалдинга нет. Или проклятые твари успели уйти?

– Нет, дядя Фрэнк, из весёлодворцев не ушёл никто, – сказала Марикита. – Всех уничтожили. Убили просто и без затей, зато необратимо.

– И правильно, – ответил Чен. – Освободители не должны убивать с муками, изощрённо. Они ведь не погубители, не истязатели. Не разрушители. Они просто убирают грязь. Но состязаться в жестокости с палачами не должны никогда, иначе им же и уподобятся. Просто освободить от гнуси мир. Но не заполнять его новой болью. Освободители не причиняют мук даже врагам. Убивают, но не терзают. Они всё правильно сделали, девочка. Даже месть должна оставаться чистой. В особенности – месть.

Зомбак молча смотрел в столешницу. Весёлого Двора больше нет. Чен боялся пошевелиться, развеять сладкий сон.

– И это ещё не всё. Дядя Фрэнк, они приняли в долину весёлодворских зомбаков. Наравне со всеми долинниками.

– Что? – не поверил собственным ушам Чен.

Марикита повторила.

– Я слуга правителю долины, – тихо сказал Чен. – Пёс у его ног. Ещё никто нас не… – он не договорил.

– Ястребы тебе так послужат – мало не покажется, – процедила Марикита. – Говорят, – понизила она голос, – что гроссмейстер в долину посольство налаживает. Не в последнюю очередь ради того, чтобы правитель ему зомбаков отдал. И ещё говорят, что правитель и Соколов не любит, и Ястребов. Так они, Ястребы то есть, хотят послать представителей в такой день, когда выгнать нельзя будет. Правитель долины скоро женится, невеста – старейшина, так что сам понимаешь – на такой свадьбе должны быть представители хотя бы Аравийской республики и ордена. Любого, хоть Ястребов, хоть Соколов. Эти, кстати, тоже с новой долиной подружиться хотят. Заявили, что правитель взял с ордена свою виру, и теперь их отношения начинаются с чистого листа.

Староста крепко выругался.

– Дядя Фрэнк, – твёрдо сказала Марикита, – я не думаю, что людь, свершивший такое деяние, поддастся на сказки орденов. Здесь пернатых ждёт крутой облом.

– Ты права, девочка, – ответил староста. – Права.

Зомбаки немного помолчали.

– Когда это было? – спросил Чен.

– Около месяца назад. Плюс-минус неделя.

За соседним столиком их с напряжённым вниманием слушал парень лет двадцати, тощий, крупномосластый, короткие, почти под ноль рыжие волосы. Широкое веснушчатое лицо побледнело, а зеленовато-карие глаза горели так, что Мариките страшно стало – прямо злой дух какой-то, ю-ю из джунглей. Разве что одет как и все в деревне – шорты цвета хаки, пёстрая майка с Ястребиными знаками: овал, в нём два глаза, а между ними – цветок лотоса. Парень почувствовал испытующий взгляд Мариктиы, глянул в ответ – остро, пронзительно, не каждый Ястреб так сможет. Девушка перекрестилась и пробормотала короткую охранительную молитву.

– Кто такой? – спросила она.

– Иван. Русский. Неделю назад рыбаки на побережье подобрали.

– У него странный взгляд, – сказала девушка.

– И не только взгляд.

Она посмотрела на Ивана внимательнее. Тот спокойно, словно ничего и не произошло, ел рыбу. Невероятное напряжение, которое так напугало Марикиту, исчезло, как и не бывало.

Рыба. Девушка от изумления приоткрыла рот: рыбы у него в тарелке с избытком хватит, чтобы накормить четырёх крупнотелых зомбаков, не то что такой ходячий скелет. И кто только позарился на столь скверный материал – ни красоты, ни силы, было бы ради чего зомбачить.

Тут Марикиту бросило в дрожь.

– Дядя Фрэнк, – прошептала она, – но ведь он – человек.

– Ну и что? Или ты раньше никогда человека не видела? И сама человечицей не была?

– Человек сидит в зомбачьем кабаке. Ест зомбачий хлеб, пьёт зомбачье пиво.

– Не хлеб, а рыбу.

– Дядя Фрэнк! – Марикита едва не сорвала голос на шёпотном крике, но всё-таки сказала так, что сосед не услышал: – Как много ты видел человеков, которые садятся с нами за один стол?

– За свои семьдесят лет зомбачьей жизни я могу их по пальцам одной руки пересчитать. Иван будет четвёртым.

– Он Ястребиный шпион?

– Вряд ли, – задумчиво проговорил Чен. – Зачем бы им так по-глупому подставляться? И зачем вообще шпион, когда стукачей немеряно?

– И что он в деревне делает?

– В поле работает, в хлеву, – ответил Чен. – Вчера ходил с рыбаками на лов – те не жаловались.

– А живёт где?

– У Кармелы. Она им, похоже, куда как довольна.

– У тебя в деревне неделю живёт человек, а ты так просто об этом говоришь!

– Действительно, – удивлённо, словно только сейчас понял, сказал староста. – Человек живёт в зомбачьей деревне.

– Слава Иисусу, дошло! – ядовито сказала Марикита.

Чен украдкой глянул на рыжего. Тот доел рыбу, поблагодарил кабатчика, расплатился. Кабатчик что-то ему сказал, человек рассмеялся. У ограды человека остановил один из рыбаков, спросил, идёт ли он с ними на вечернюю ловлю. Человек мгновенье поразмыслил и согласился.

– Тогда иди к пристани, переоденься, – сказал рыбак. – Робу у Вальтера возьмёшь.

– Хорошо.

Человек ушёл.

Марикита ошеломлённо смотрела ему вслед. Никто из зомбаков словно и не видел, что говорит с человеком.

– Так и есть, – ответил на её вопрос Чен. – Никто не думает о нём как о человеке.

– Как о зомбаке, что ли, думаете? – зло спросила она.

– Нет. Как об Иване. А кто он – человек, зомбак, дух из моря – мне как-то всё равно. И другим тоже.

– Он волшебник?

– Совсем нет. Полный ноль в магии, такого бездаря я ещё не видел.

– Но… – Марикита не понимала, – как он вас тогда оморочил?

– Это иное, – раздумчиво сказал Чен. И добавил осторожно, словно искал путь в трясине: – Иван смотрит на нас как на равных. Нет ни страха, ни высокомерия, ни брезгливости, ни угодливости. Он смотрит на нас как на людей и оценивает только людские качества. Видит саму твою душу, и ты забываешь о собственной природе, и смотришь только на своё истинное Я, то, которое больше, чем раса, должность, богатство или бедность. – Староста перевёл дыхание. – Мне трудно объяснить, Марикита, просто с Иваном всё время было некогда подумать, что он человек. Всегда находятся темы поважнее таких пустяков как происхождение. Я не могу объяснить.

– Я поняла, – медленно проговорила девушка. Немного помолчала и сказала: – Будет лучше для всех, если Иван уйдёт из деревни. Такой людь обязательно притянет к себе перемены – и не только для себя. Прогони его.

– Поздно, – ответил староста и невесело рассмеялся: – Перемены начались в тот день, когда рыбаки приволокли Ивана с побережья. С того самого дня мир и начал меняться. К худшему это перемены, или к лучшему, я не знаю. Но одно скажу твёрдо – мир изменяется необратимо.

* * *

Зомбачья деревня Славяну нравилась: чистые просторные улицы, домики в испанском и итальянском стиле, засаженные цветами палисадники, возле каждого дома небольшая беседка, – зомбаки любят принимать гостей, а сидеть в доме никому не хочется.

Как выглядят другие ожившие умертвия, Славян не знал, а зомбаки ничем от людей не отличаются – те же глаза, теплая кожа, так же растут волосы и ногти. Так же как и люди зомбаки пьют, едят и занимаются сексом, но только зомбаки бесплодны. Человеческим прошлым не гордятся и не стесняются, было и было. Года себе считают по дню оживления. Здесь от мужчины сорокалетнего вида можно услышать «Мне семь лет», и от восемнадцатилетнего парня – «Мне пятьдесят».

В Весёлом Дворе с зомбаками дело приходилось иметь редко, но достаточно, чтобы научиться отличать от человеков – по мягким скользящим движениям, почти незаметному дыханию и очень глубокому, богатому на интонации голосу. И едва уловимому аромату цветов – мёртвые действительно не потеют, тут поговорка права. Хотя любому, кто назвал бы зомбаков мертвецами, Славян дал в морду – более живых и жизнелюбивых людей он не встречал никогда.

– Ты сегодня идёшь в поле? – спросила Кармела. Сидели они на кухне.

– Нет, – ответил Славян. – На пристань. Мы с Вальтером баркас чиним, хотим сами на промысел ходить. Надо ещё третьего найти.

– Мне казалось, тебе нравится работать на земле.

– Мне тоже. – Славян замолчал, уткнулся в тарелку.

Земля не принимала. У зомбаков началась пахота, некоторые культуры на Срединном Мадагаскаре сеют в июне. За любимую работу Славян взялся с охотой, учился пахать древним способом – плуг и лошадь, готовил почву к севу. Работал честно, основательно, сноровисто, но отклика земли не услышал, былая чуткость ушла. А земля никогда не допустит к себе того, кто не может услышать её речь, уловить дыхание, слить со своим воедино. Того, кто к ней равнодушен – землю надо любить и холить.

Тут ещё блондиночка из кабака. Женским любимцем Славян никогда себя не считал, но если симпатичная девчонка при виде тебя начинает креститься со страху, симптом паршивый. Добился-таки своего Ховен: пусть в Сокола Славян и не превратился, но и человеком быть перестал. Да и людем, раз даже ко всему привычные зомбаки боятся.

Нет, хорошо что и в Датьере, и в Нитриене его считают мёртвым. Так и есть, прежний Славян умер. А Славяну нынешнему в благодатных долинах не место.

– Иван, – осторожно прикоснулась к его руке Кармела, – что с тобой?

– Ничего, – стряхнул он глухую тоску, улыбнулся. – Так, взгрустнулось что-то.

– Я не хочу, чтобы ты ходил в море. Я боюсь.

– Ерунда. Ничего со мной не случится. Иди ко мне. – Он поднял Кармелу из-за стола, поцеловал губы, шею, ложбинку меж обольстительных грудей, опять губы. – У нас всё будет хорошо.

Кармела поверила.

– Ну всё, иди на пристань, – сказала она. – Если опоздаешь, зануда Вальтер до обеда бурдеть будет.

Иван ещё раз поцеловал её на прощание и ушёл.

Кармела улыбнулась ему вслед. Когда рыбаки принесли выброшенного на побережье межсторонней бурей человека, в свой дом она взяла его без всяких надежд и дальних мыслей – человеку надо где-то лечиться, а у Кармелы есть пустая комната. Человек должен был оклематься и уйти. Но вот поди ж ты, остался. Не испугался ни зомбаков, ни бедной деревни. И сама Кармела ему чем-то приглянулась, хотя в деревне есть женщины и покрасивее, и помоложе – Кармеле вечные сорок, и хотя выглядит она очень даже ничего, седины нет, кожа гладкая, упругая, глаза с огоньком, сорок есть сорок. Но молоденькому мальчику она нравится по-настоящему, зомбаки телепаты слабые, даже с хелефайями не сравнятся, не говоря уже о вампирах, но чтобы разобраться в человеческих чувствах, Кармелиных умений хватит. «С тобой спокойно», – говорит он.

Да, милый, покой я смогу тебе дать, – но как мало по сравнению с бурей в твоей душе! Потому тебя и влечёт море: такое же бездонное и бурлящее, как и ты сам, с глубокими провалами во тьму и смертоносными рифами. Только зря ты надеешься найти у него ответ, помощь в своих бедах, лекарство от своей боли – море всего-навсего большая вода, ни ума, ни сердца. Если бы ты хоть что-нибудь мне рассказал! Но Иван молчит. И будет молчать, оберегать – его женщины не должна коснуться никакая тень. Не понимает, дурачок, как глубоко ранит невозможность помочь тому, кого любишь.

* * *

Баркасы чинить, как и плавать, Иван не умел, но учился быстро и охотно. Вальтер – сильно загорелый голубоглазый блондин тридцатидвухлетнего вида – смотрел, как аккуратно он красит внутреннюю стену рубки.

Вальтер обмакнул кисть, стал красить вторую стену.

– Ты не против, если на лов с нами пойдёт Алиса? – спросил Ивана.

– Нет.

– Но вроде бы у вас женщина на корабле – к несчастью, – сказал Вальтер.

– Ерунда какая. Я не суеверен. А ты?

– Я зомбак. У нас другие поверья.

– Тем более.

Вальтер немного помолчал и спросил:

– Ты не боишься жить среди умертвий?

– Боялся бы – давно сбежал.

– А почему остался?

– Надо ведь где-то жить, – ответил Иван. – Когда нет дома, домом можно назвать любую точку трёхстороннего мира. Ваша деревня не хуже и не лучше любой другой. А деревенская жизнь мне всегда нравилась.

Зомбак глянул на него настороженно:

– Мы довольно сильно отличаемся от твоих соплеменников. И всё-таки ты здесь, а не в человечьей деревне.

– С человечьей точки зрения, – усмехнулся Иван, – все волшебные расы со странностями. Почему зомбаки должны быть исключением? Но помогли мне вы, а не человеки, хотя межсторонняя буря выбросила ближе к их деревне, а не к вашей. Вы даже русский всей деревней выучили, пока я в бреду муть всякую нёс. Такую тактичность и вежливость я и вообразить-то не мог. Я в долгу у деревни.

– Вздор, – отмахнулся зомбак. – Помогать пострадавшим от бури в рыбацкой деревне обязаны все, иначе море нашлёт на нас беду. Можешь назвать это глупым суеверием, но море лучше не гневить.

Иван глянул в бескрайнюю синь моря и неба.

– Не вздор. Море действительно позволит овладеть собой только тем, кто помогает уцелевшим в буре. И тем, кто не забывает о долге благодарности.

– Из тебя отличный рыбак получится, – сказал Вальтер и, потрясённый внезапным осознанием, едва не выронил кисть: – Как ты назвал нас, человек?!

– Зомбаками, – чуть удивлённо ответил Иван.

– Нет, до того! Ты назвал нас «волшебной расой».

– Ой, – искренне огорчился человек. – Извини, пожалуйста. Я совсем не хотел тебя обидеть.

У зомбака перехватило дыхание.

– Обидеть? Человек, нас все называют лишь трупаками.

– А нас – обезьянышами. Нормальные люди таких слов не произносят, а тем, кто так говорит, бьют морду.

Зомбак отшвырнул кисть, схватил человека за футболку, притянул к себе:

– Ты действительно считаешь нас волшебной расой?

– Ну да, – недоумённо ответил Иван. – А кем ещё?

– Почему?

– Вопросик…

– Отвечай! – встряхнул его Вальтер.

– Ну… – принялся подыскивать формулировки человек, – м-м… У вас у всех волшебнические способности на четвёртом-пятом уровне из девяти возможных. Это минимум, а бывает и выше. Есть собственный язык, который не относится ни к одной из человечьих языковых групп. Гвирдиос, как и все языки волшебных рас, уникален, сам по себе…

– Но ты его откуда знаешь? – перебил Вальтер.

– Были знакомые зомбаки, выучил, – просто, как о само собой разумеющемся, ответил Иван. – Может, отпустишь? – попытался высвободиться.

Но Вальтер ухватил ещё крепче.

– Продолжай! Почему ещё ты считаешь зомбаков волшебной расой?

– Долгожительство. Высокая регенерация, даже больше вампирской. Сила, скорость реакции втрое выше человеческих… Да что я тебе объясняю, учу рыбу плавать? – рассердился человек. – Сам не знаешь, почему ты волшебная раса? – Он высвободился боевым Соколиным вывертом. Подобрал кисть, опять начал красить стену. Обернулся к Вальтеру и добавил: – А самое главное – все волшебные расы малость свихнутые.

– Волшебные расы живут в долинах.

– Вот за что вас, зомбаков, уважаю – хватает смелости не прятаться за чарокамным кругом.

Невероятные слова отдались в ушах колокольным звоном. А человек опять красит стену, пропади она совсем. Вальтер осторожно подошёл к нему, пригляделся. Да нет, вроде обычный человек, не призрак и не галлюцинация. И на безумца не похож.

Он схватил Ивана за плечо, резко повернул к себе, так, что тот едва не упал.

– Поклянись! – потребовал Вальтер. – Клянись пред изначалием.

Человек удивлённо хлопал глазами.

– В чём?

– В том, что ты, человек, считаешь нас, зомбаков, волшебной расой. Что уважаешь. Клянись!

– Да пожалуйста, – в зеленовато-коричневых, яшмовых глазах Ивана посверкивали солнечные искорки, ситуация забавляла. Но на смертной клятве солгать невозможно.

– Клянись, – тихо сказал зомбак.

Человек посерьёзнел, искорки исчезли, глаза стали спокойно-отрешёнными, взгляд сосредоточенный и рассеянный одновременно, как у воина перед решающей битвой – Вальтер невольно разжал пальцы и попятился.

– Клянусь пред изначалием, – уверенно сказал Иван, – что все поступки зомбаков, которым я был свидетелем за неделю моей жизни в деревне Белая Рыба, считаю правильными и достойными уважения. Клянусь, что считаю зомбаков волшебной расой. Клянусь, что решение зомбаков жить в большом мире, а не прятаться в волшебных долинах, считаю отважным и уважаемым. – Человек рассмеялся, в глазах опять сияли искорки, и спросил: – Теперь твоя душенька довольна?

Смотреть на человека Вальтер боялся и с преувеличенным тщанием принялся красить стену.

– У нас нет души, – ответил через несколько взмахов кисти. – Мы живые убитые. Знаешь ведь, как зомбаков делают – сначала убьют, потом воскресят модифицированным. Переделанными.

– Либо живые, – сказал Иван, – либо убитые. И то и другое сразу не бывает. Раз что-то делаешь, значит живой. Мертвяки только лежат да смердят. А живыми убитыми в Земле Кемет рабов называли. Тех, кто не живёт, а только существует.

– Земля Кемет – это Древний Египет? – уточнил Вальтер. – Ты говоришь как вампир.

– Привык, – слегка смутился Иван. – У меня друзья-вампиры всегда говорят «Земля Кемет», ну и я привык.

– Странно ты себе знакомства выбираешь – вампиры, зомбаки.

– Гоблины, хелефайи, человеки, гномы. Все, кто живёт в мире.

– В каком смысле? – глянул на него Вальтер.

– В обоих.

Зомбак долил в баночку краски.

– Живые убитые… – повторил он. – Ты действительно думаешь, что мы можем считать себя живыми? Ведь мы – сделанные.

– Остальные волшебные расы тоже не на пальме выросли. Однако не смущаются.

– Но человеки…

– Но человеков ты можешь назвать сырьём, – перебил Иван. – Заготовками для более совершенных зомбаков. Но у тебя и твоих соплеменников хватает ума и порядочности называть нас людьми.

Иван опять красит стену – ровно и аккуратно. Словно и не ведётся самый странный разговор в жизни Вальтера – и прошлой, и нынешней. Ему что, такие беседы не в диковинку?

– А душа? – спросил Вальтер. – Я могу сказать, что у меня есть душа?

– Это тебе решать. Если считаешь, что она тебе нужна, значит есть. Не нужна – нету.

– А у тебя душа есть?

– Раньше была. А теперь – не знаю. Скорее нет, чем есть. Сгорела.

Вальтер настороженно глянул на человека. Заявленьице.

– Иван, а кем ты был в прошлой жизни?

– Агрономом. Точнее – студентом.

Откуда прошлая жизнь у зомбака, понятно. Но у человека она появляется, только если происходит нечто, раскалывающее жизнь на «до» и «после».

Иван докрасил стену, перешёл к следующей. Всё те же спокойные, ровные, уверенные движения. Вальтеру бы сотую долю такой уверенности. Но то, что Иван говорит…

И не лжет.

Что же с тобой случилось, человек? Почему ты совсем один?

– А кто ты сейчас? – спросил зомбак.

– Именно это я и пытаюсь решить. Кто я такой сейчас, и кем я стану дальше.

– Трудные вопросы, – проговорил Вальтер.

– Но отвечать-то надо.

Иван глянул на часы. Приближалась сиеста.

– Иди уж, – сказал Вальтер. – Сам докрашу.

Иван смутился, стал ещё аккуратнее водить кистью.

– Иди, – повторил Вальтер. – Не заставляй свою женщину ждать.

Парень ответил благодарной улыбкой, быстро оттёр руки, метнулся к сходням.

– Постой, – окликнул Вальтер. – На счёт твоих вопросов… Могу немного подсказать. Правда, только на счёт себя и Алисы, но это ведь лучше, чем совсем ничего, верно? И для меня, и для неё ты морской товарищ. Тебе можно доверять и в бурю, и в штиль, и в большой лов. Нам ты тоже можешь доверять во всех трёх морских судьбах. Клянусь пред изначалием.

– Спасибо, – ответил человек. И ушёл. Всё правильно, после таких слов каждый должен немного побыть один.

Зомбак взялся за кисть.

* * *

По обычаям Средин-Мадагаскарских моряков, корабль на воду спускают на закате. После всю ночь празднуют, а на рассвете выходят в первое плаванье. И на праздничных столах должна быть только сухопутная пища, никакой рыбы и морепродуктов, – удачи рыбакам не будет.

Имя баркасу придумала Кармела – «Соловей», говорила, что у них не корабль получился, а песня. Алиса – высокая рыжекосая красавица двадцати пяти лет на вид – раздобыла две бутылки прекрасного шампанского, одну – баркасу и морю, вторую – им. Вальтер поджаривал мясо. Рыбаки втыкали в песок столбы, подвешивали гирлянды из фонариков, расставляли столы. Музыканты настраивали инструменты. Спуск на воду нового баркаса, рождение новой морской тройки – всегда большой праздник, пришли даже рыбаки из человечьей деревни, принесли вино и пирожные, принялись помогать обустраивать праздничную площадку. Только Славян чувствовал себя не у дел.

Море тоже его не приняло. Славян не слышал его так, как слышали рыбаки, не чувствовал. Море ему нравилось, но не влекло, так и осталось далёким и ненужным. Пустота в груди никуда не делась. Даже красавец «Соловей» не вызывал никаких особых чувств – всего лишь мимолётное удовлетворение от хорошо сделанной работы.

– Опять грустишь? – Кармела прикоснулась к плечу.

– Нет, что ты, – ответил Славян. – Вздрючился немного, – сказал он правду, лёгкая тревога и в самом деле была. – В первый раз идём на собственном корабле.

– Всё будет хорошо, – ответила Кармела.

– Да, – обнял её Славян, повёл к празднику.

Староста разбил о борт «Соловья» бутылку шампанского. Славян, Алиса и Вальтер бросили в море по ломтику хлеба. Загодя прикормленные чайки расхватали угощение. Зрители восторженно завопили, захлопали в ладоши – море приняло жертву, признало новую команду. Католический священник прочитал молитву, окропил корабль. Сплясал на палубе шаман. Оба культовых служителя старательно делали вид, что не замечают друг друга, и нежно поглядывали на столы с угощением.

Баркас спустили на воду, Славян, Алиса и Вальтер выписали на море положенную восьмёрку, подвели корабль к причалу. Когда сошли на берег, Кармела, муж Алисы и староста налили им шампанское.

Праздник начался. Славян танцевал, ел поджаренное на углях мясо, метал в нарисованную на деревянной доске мишень рыбацкие ножи и выиграл для Кармелы главный приз – коралловые серьги и ожерелье.

Человеки смотрели на него с удивлением и восхищением: нашёлся человек, способный метнуть нож лучше зомбаков. Есть чем загордиться. Славян едва заметно усмехнулся. Наивные рыбаки и представить себе не могли нормативы спецподразделений Весёлого Двора. Сегодняшние броски – так, мелочь, криворукий середнячок.

С неменьшим удивлением поглядывали и зомбаки: почерк Соколиной спецуры они узнали сразу. Только ни один Сокол, хоть бывший, хоть настоящий, не пойдёт в морскую тройку к зомбакам. Взгляды стали ещё настороженней.

К полуночи Славяну пляски, вино и угощение надоели. Захотелось немного тишины. Он ушёл с площадки, сел на скамейку у сарая для сетей.

К нему подсели Вальтер и Алиса.

– Ты чего загрустил, морской друг? – спросила Алиса. – Сегодня наш праздник.

– Не загрустил, а задумался. Крепость опять снизила расценки на рыбу.

– Иван, – попросил Вальтер, – не нужно. Сегодня праздник.

– Есть надо и в праздник. Даже зомбакам – надо. А с такими расценками мы не то что прибыль получить – «Соловья» содержать не сможем, придётся идти в наёмники к Ястребам.

– Как будто есть выбор, – зло ответила Алиса.

– Есть, – сказал Славян. – Отвезти улов на рыбный рынок в Майнтирани или Техисополис. Там цену дают хорошую, даже оптовики. А если продать без посредников, сразу в рыбные лавки, то заработаем ещё больше.

– Умный ты… – пробурчал Вальтер. – Мы же зомбаки. У нас никто не купит. Нам даже в городе не по каждой улице ходить можно. На двух третях магазинов и ресторанов надпись «Трупаков не обслуживаем».

– Ничего себе, – только и сказал Славян.

– А ты думал…

– Переживём, – отмахнулся Славян. – Я-то человек. Поговорю с торговцами сам. Кстати, – сообразил он, – а кому продаёт улов человеческая деревня?

– Ястребам, – сказал зомбак. – Для них расценки повыше, но тоже фигня.

– А они почему в город не привозят?

– Не знаю, – удивлённо ответил Вальтер. – Боятся, наверное.

– Чего?

– Не знаю, – с не меньшим удивлением ответила Алиса. – Ястребов.

– И что конкретно они могут сделать?

– Никто не рисковал проверять, – ответила зомбачка.

– Если объединить улов обеих деревень, – задумчиво сказал Славян, – мы смогли бы открыть в городе сеть собственных рыбных магазинчиков. Таких, что обслуживают спальные районы. «Всегда только свежая рыба и морепродукты, цены от производителя» – что-нибудь в таком роде.

– Иван, – вздохнул Вальтер, – это звучит красиво. А на деле – зомбаки не имеют права заниматься коммерцией до тех пор, пока не получат гражданство Мадагаскара.

– Не понял, – Славян удивлённо посмотрел на него. – Так у зомбаков нет гражданства?

– Почти у всех. Сначала надо доказать свою лояльность Братству Небесного Круга, прожить в единственной его стране, которая предоставляет вид на жительство зомбакам, сто лет, не нарушая закон. И только потом будет гражданство. А до тех пор мы никто.

– Ничего себе! – только и выговорил Славян.

– Поэтому мы так все и удивились, – сказала Алиса, – когда ты остался в Белой Рыбе. Пока ты здесь, на тебя распространяется всё тот же столетний ценз проживания.

– Чёрт с ним, с цензом, – ответил Славян, – об этом потом. Сейчас надо с рыбой разобраться. Везём её в город?

– Ну давай, – неуверенно ответила Алиса. – Попробуем. Вальтер, ты как?

– Везём, – ответил зомбак.

– Вот и ладно, – подытожил Славян. – А сейчас пошли к гостям. Глупо получается: хозяева праздника – и сидим чёрт знает где.

* * *

Магистру ордена Салливану пришлось начать прекрасное августовское утро с на редкость скверных финансовых отчётов. С тех пор, как рыбозавод крепости Молния вынужден был сравнять закупочные цены с городскими, да ещё и уравнять их и для человеков, и для зомбаков, прошёл месяц. Прибыль завод продолжает приносить, но по сравнению со сверхприбылью от почти дармовой рабсилы и сырья впечатление просто ужасающее.

Магистр поудобнее сел в кресле, тщательно причесал густые чёрные волосы, чуть тронутые элегантной сединой. Вопреки современной орденской моде, он, как и в далёкой юности, предпочитал длину чуть ниже плеч, – слегка волнистые волосы подчёркивали мужественную красоту лица, придавали облику столь ценимую женщинами романтичность. Орденское облачение – длинная широкая мантия с большим отложным воротником и свободными рукавами – удачно маскирует, что некогда тренированное тело порядком обрюзгло, магистр по-прежнему выглядит образцам рыцарской и боевой доблести, а лиловый цвет подчеркивает глубину чёрных глаз.

Магистр вызвал генералов Кохлера и Декстра.

Первым, как и всегда, появился начальник разведки – седоватый шатен подчёркнуто невыразительного облика, выглядит приложением к собственной мантии с тремя генеральским звёздочками на воротнике. Вслед за Кохлером явился и Декстр, командир Мадагаскарского подразделения геометриков. Невысокий, худощавый, жилистый блондин с серыми глазами и острыми, резкими почти до уродства чертами лица. Мантий Декстр не носил никогда, терпеть не мог болтающихся под ногами тряпок, для него существовала только обычная орденская форма цвета хаки.

Магистр жестом велел замершим по стойке «смирно» генералам садиться.

– Что по зомбакам, Кохлер?

– Ситуация выходит из-под контроля, магистр. Зомбаки вдруг начали называть себя волшебной расой…

– Вдруг?! – с яростью перебил Салливан.

– Именно вдруг, магистр. Вы позволите объяснить, или мне сразу отправляться на гауптвахту?

– Объясняй, – процедил магистр, длинными миндалевидными ногтями цвета белого жемчуга выбил замысловатую дробь. Как ни досадно слушать о собственных промахах, а в ситуации разобраться надо. Тем более, что она действительно выходит из-под контроля.

– При изготовлении зомби материалу внедряется в подсознание заклятье подчинения, так называемая «догма покорности», – сказал Кохлер. – И зомби служат Соколам так же верно, как и зацепленные за Жажду вампиры. Но, в отличие от договора крови, догма покорности при определённых обстоятельствах разрушается быстро и необратимо. Что за обстоятельства, сейчас не суть важно, главное, что покорный и абсолютно преданный Соколам зомби превращается в вольного зомбака. Тут всё понятно?