Текст книги "Ратоборцы"

Автор книги: Влада Воронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц)

– Досточтимая ар-Дионир, владычица Эндориена просит посланницу Пиаплиена засвидетельствовать честность отречения, испытаний и выборов, – торжественно возгласил вестник. – Лошади ждут на Магичке, – сказал он просто, без всякой официальности. Лаурин благодарно улыбнулась, сил на формальности ни у кого не осталось. – Здесь такси заказано. Вещи можно оставить, после заберёте, я охранное заклятье взял.

– Вот спасибо, – обрадовался Дариэль. – Ли-Канрруа, возьмите куртку, незачем вестническим облачением зря светится.

– В такси плащ есть, – ответил вестник. – А вы молодец, Аолинг, – сказал он одобрительно. – Не каждый бы хелефайя догадался.

* * *

В воскресенье Тереза разбудила Славяна рано, за два часа до рассвета. Проснулся он легко, по-волчьи, и сразу же потянулся к ней, не только телом, но и душой.

– Нет, – с сожалением сказала она. – Надо спешить.

– Как скажешь, – Славян обнял её за талию, повлёк к кровати. Какие всё-таки чуткие у него пальцы.

– Нет времени, – высвободилась она. – Я должна показать тебе кое-что. Это далеко.

– Что такое? – сразу заинтересовался он. Настоящий волк. Только волк-одиночка.

– Скоро узнаешь. Иди умывайся. Я пока приготовлю завтрак.

– Славян, – спросила вампирка за чаем, – ты верхом ездить умеешь?

– Не знаю, не пробовал, – пошутил он, – может, и сумею.

– Тогда придётся идти пешком. Верховых поляна пускает, а приехавших на любом другом транспорте, пусть даже на велосипеде, и только четверть пути, отвергнет. – Вампирка недовольно прикусила губу. – Далеко топать придётся.

– От врат? Это на Магичке?

Вампирка кивнула.

– У тебя карта тех мест есть? И карта приграничья? – спросил Славян. – Через Техничку можно здорово срезать путь.

Приграничьем в волшебных долинах называют тридцатикилометровую полосу за внешним краем чарокамного круга. В приграничье других долин по дальнему кольцу, от середины к внешнему краю, человечьих поселений немало, но до ближайшей к Латирисе деревне тридцать два километра. В вампирском приграничье насмерть перепуганные собственными суевериями человеки не селятся.

– У меня все карты есть, я же старейшина, – ответила вампирка. – В кабинете. Сейчас со стола уберу, и пойдём.

Наборы карт Срединницы и Магички у старейшин большие и разномасштабные, ходочанские, но все надписи на торойзэне. Славяна это не смутило.

– Куда нам надо? Давай сразу конечную точку. И листочек с карандашом.

– Большой Хелефайский тракт, – показала Тереза. – Столб 1241А. Но только карты Технички у меня нет.

– Её почти ни у кого нет, – отмахнулся карандашом Славян и принялся за подсчёты, аккуратные столбики цифр быстро покрывали листок. – Францию я наизусть выучил, так надёжнее. Где тут карта приграничья? Самая крупномасштабная.

Тереза нашла карту.

– Вот она, голубушка! – обрадовался Славян подходящей точке перехода. – Вот, – показал он тупым концом карандаша. – Нам сюда.

– Знаю, – сказала Тереза. – Здесь ориентир хороший есть, осинки-близнецы. Найдём.

– Никогда ещё не пробовал переходить из долины, – сообразил вдруг Славян. – Надо найти щель прямо в Латирисе и не морочить голову.

– Нет. И не пробуй. Щелей здесь не бывает, а искусственную пробить можно только на внесторонье.

– Неплохое местечко. Из него прямиком можно перейти куда угодно, но только надо очень хорошо знать точку назначения. Так что придётся нам сначала к соснам четырнадцать километров тащиться, потом ещё кренделя по всем трём сторонам писать. Хотя… – Славян посмотрел одну карту приграничья, другую, сравнил с картой Магички. – Тереза, а вот это место знаешь? – показал он на карте приграничья.

– Да. Ориентиров там нет… Но найду.

– Около одиннадцати здесь появится щель на Магичку, выход у столбов 1239. Всего два с половиной километра пешком. Не повезёт, так пойдем через Техничку.

– До приграничья доберёмся телепортом, а дальше мотоциклом. Водишь?

– Ещё как. Только прав у меня нет.

Вампирка убрала карты.

– Если вдруг в приграничье обнаружится автоинспектор, штрафную квитанцию пошлём мэру Бельфлёра, пусть не халтурит, сочиняет страшилки поубедительнее. Славян, – заинтересовалась Тереза, – а как ты щели различаешь?

– По цвету, – рассеянно ответил он. – Туман в щели на Техничку голубой, на Магичку – жёлтый, а на Срединницу – зелёный.

Славян обнял Терезу, стал целовать шею, плечи…

…От Волчевойки до границы добрались за полчаса. Из-за свёрнутого пространства телепорты в волшебных долинах используются уже ни одну тысячу лет, а трёхстороннему миру только и остаётся, что завистливо зубами скрипеть.

Мотоциклы спрятали в кустах, воров в латирисском приграничье нет, но вампирка на всякий случай прикрыла их охранным и маскирующим заклятьями.

Им повезло, как раз появилась одноминутная щель на Магическую сторону, Славян успел провести.

На мощёном тёсанным камнем, хорошо наезженном Хелефайском тракте – сквозь колдобины, прокатанные в толстом слое крепко утрамбованного снега, видно плотную гладкую каменную кладку – Тереза неуверенно огляделась, пытаясь сообразить, куда же теперь идти.

– Туда, – уверенно сказал ходочанин.

Шли молча, у Терезы настроения разговаривать не было, а Славян не настаивал, только и сказал «Пришли», когда показались столбы 1241.

– Уже? – Тереза погрустнела ещё больше. – Ну что же…

Она подошла к столбу А, левому, внимательно оглядела кусты за обочиной. Чёрт бы побрал эльфов, криворуки ушехлопистые, что ни сделают всё через… ну так скажем – через колено… понаколдовали так, что ничего не поймёшь. Ага, всё, нашла.

– Славян, иди сюда, смотри.

– Кусты как кусты.

– Между ними тропинка… Постарайся увидеть. Это как меж чарокамными вехами входить. Я могу провести тебя на тропу, но лучше, если сам увидишь, тогда в следующий раз точно найдёшь.

– И что за тропа? – деловито поинтересовался Славян, разглядывая кусты.

– Волшебная. Тоже разновидность свёрнутого пространства, по ней пять километров можно пройти за десять минут. Проложили хелефайи в давние времена. И по нашим меркам давние. За столбом Б, правым, есть точно такая же тропа в долину Эндориен.

– Понятно, – задумчиво сказал Славян. – А ещё дороги на поляну есть? Должны быть, здесь небольшое пространственное искажение…

– Есть. Быстрая тропа идёт с запада, а с востока, от человеческой деревни – обыкновенная, четырёхкилометровая.

– Значит пространство сначала сдваивается, потом делает складку, а потом идёт обыкновенное. Тогда тропу надо искать как щель. – Он повернулся к кустам спиной, закрыл глаза, сосредоточился. Открыл, рассеянно скользнул взглядом по деревьям и обернулся.

– Вот она, – обрадовался Славян. – И золотистым отсвечивает. Нет, на проход в долину совсем не похоже, это какая-то разновидность телепорта.

– Всё может быть, – согласилась вампирка. – Я в пространственном волшебстве не разбираюсь. Идём.

Тереза прошла по тропе несколько шагов, остановилась и сказала:

– Тропа ведёт к поляне с тёплым источником Серебрянцем. Очень красивое место, даже зимой. Вода целебна для волшебных рас, но и человекам помогает: снимет усталость и, говорят, прогоняет сердечную тоску. – Вампирка замолчала. Славян настороженно глянул на неё.

– Тереза…

– Это мой подарок, – перебила она, – быстрый путь к Серебрянцу. Теперь ты найдёшь его везде, где бы ни был… Подожди, – не дала она заговорить Славяну. – Если мне нельзя полюбить тебя, подарить сердце, то безделушку подарить можно. Видишь, какая я хитрая: мой подарок нельзя потерять или продать. Даже забыть нельзя – ходочане любой путь запоминают на всю жизнь. – Тереза замолчала, отвернулась, сморгнула слёзы. – Значит и меня ты тоже будешь вспоминать. Хотя бы иногда…

– Тереза, – потянулся к ней Славян. Опять – и душой, и телом.

– Нет, – отстранилась она, не оборачиваясь. – Пустопорожнего романчика я не хочу, а полюбить тебя ты не позволишь. – Теперь Тереза обернулась и сказала в лицо: – Когда ты ещё раз приедешь в Латирису, мы будем чужими.

– Да, – глухо ответил Славян. – Так… будет правильно, – тяжело, с запинкой выговорил он. Волна его волчьей тоски и холодного стального одиночества окатила Терезу с головы до ног. – И давай не будем прощаться.

– Давай, – согласилась вампирка. – Это возвратка, – показала она перстень с изумрудом. – Из любой точки Магички или Срединницы вернёт меня в приёмную Дома Советов Латирисы. Такая страховка есть у всех управленцев. Отвернись.

Славян повернулся к ней спиной. Пахнуло сладковато-пряным ветром внесторонья. «Так вот на что зацеплена возвратка, – подумал он. – Можно было догадаться». Плохо-то как. Грудь словно чугунным обручем стянуло – тяжёлым и холодным. Славян попытался вздохнуть поглубже. Получилось. Сначала судорожно, потом дыхание выровнялось, обруч исчез.

Тереза, белокрылая сказка. Всё правильно сделал, а на душе паршиво так, что хуже некуда. Даже не паршиво, черт бы с ними, с кручиной и болью, пустота гораздо хуже. Его вечная пустота.

Хотелось вернуться в Техно-Париж, бездумно бродить по шумным многолюдным улицам, провонявшим бензином и суетой. Печалям в мегаполисе не место, они вмиг разлетятся на клочки и сгорят в рекламных огнях и бензиновых выхлопах. А потом в Лувр, заткнуть уши плеером и бродить меж картин, пока не заполниться их совершено особенной, ни на что не похожей мягкой силой пустота в груди.

Но это всё потом. Воскресенье – день длинный. Сначала надо посмотреть подарок.

* * *

В хелефайских долинах вечное лето. Человеки завидуют, а другие волшебные расы презрительно фыркают – такую прорву магии потратить на никчёмный форс. Но хелефайи слишком любят зелень листвы, нежность трав и задорную пестроту цветов, чтобы довольствоваться ими только четыре-пять месяцев в году. Поэтому в долинах вечная макушка лета, вечный Иванов день. Дариэль уже успел позабыть как прекрасно долинное лето – мягкое, ласковое, пронизанное ярким, но не обжигающим солнцем.

Сменить опостылевшую человеческую одежду на свободную рубаху до пят – с длинными рукавами и воротником-стойкой, из тонкого батиста, бледно-желтую как цветок хелефайской яблони. Надеть светло-коричневую шёлковую мантию – свободную, складчатую, с широким рукавами, длинным рядом пуговиц и большим отложным воротником.

Почувствовать босыми ногами траву и землю, теплую глиняную брусчатку дорожек и гладкое, тщательно отполированное дерево мостов. Обувь хелефайи надевают, только если выходят за пределы долины. Возле порога каждого дома есть теплый фонтанчик – ноги ополоснуть, и сушильный камень.

Вместо шума и грохота человеческого города слушать щебетание птиц, журчание ручьев, шелест листвы.

На этом удовольствие от возвращения и закончилось.

Церемония отречения оставила после себя только глухую усталость и пустоту. Ни злости, ни обиды на Миратвена не было, но ни пожалеть, ни снять вину с бывшего владыки Дариэль не мог, слишком много пережил во время изгнания, слишком охотно поверил Миратвен в его виновность, слишком легко осудил.

К омертвелой пустоте прибавилось ощущение полной бессмысленности происходящего: обвинение, изгнание, оправдание, возвращение. Дариэля кружило как щепку в водовороте, швыряло во все стороны, и он ничего не мог поделать.

Хорошо ещё, до церемонии удалось поговорить с владыками, упросить, чтобы ему позволили не подниматься на помост, остаться внизу, со всеми долинниками, затеряться в толпе. Встать рядом с Миратвеном, владычицей и старейшинами у него не хватило сил.

Дариэль облокотился на перила моста через ручей – из лёгкого прочного иллинара, хелефайского строительного материала, чем-то похожего на человеческий пластик, но гораздо красивее и приятнее на ощупь. Сами перила похожи на светло-зелёное кружево из ветвей и листьев, знаменитый древесный стиль, в котором у хелефайев выстроено всё в долине – от мостика до Совещательных Палат, где собираются владыки и старейшины.

Текущая вода не принесла обычного успокоения. Душа хотела… Но Дариэль и сам не понимал, что хочет его душа. Пусто внутри, всё как после зимнего пожара: выгорело и вымерзло.

Лаурин, в бежевой рубахе и бледно-розовой мантии, на левый угол воротника приколот алиир – в Эндориене она гостья, смотрела на него из-за толстого ствола пятисотлетнего дуба. Говорят, что у человеков деревья долго не живут, зато у хелефайев – по тысячелетию. Уметь надо. О каком вздоре она думает! А ведь надо с Дариэлем поговорить, что-то он совсем сник, даже в Гавре таким не был.

– Не трогай его, деточка, – остановила её дарко Диолинг ли-Фиарнис, лучшая целительница долины, в рабочей одежде – светло-голубые, приглушённого тона рубаха и мантия. – Аолингу надо побыть одному. И заняться каким-нибудь полезным делом.

– Словохранилище закрыто, – грустно улыбнулась Лаурин. – Воскресенье, день чистоты, словохранители не пустят даже владык.

– Найдём и другое дело, – заверила целительница. – Сходит за снежноцветкой.

– За круг! – испугалась Лаурин.

– Всего лишь к Серебрянцу, – ответила ли-Фиарнис. – Ему надо заново принять Эндориен. Пусть Аолинг немного побродит за его пределами, отдохнёт, оттает. А вот вернётся, деточка, встреть его как можно ласковее. Теперь иди погуляй, Аолингу в походное переодеться надо, и тебе до времени ему на глаза попадаться не следует.

– Хорошо, – согласилась Лаурин, – погуляю. Ли-Фиарнис, – сообразила она, – но снежноцветка – лекарство от наркомании. Неужели опять?

– Да, посланница. Опять. Именно поэтому и началось новое расследование. Пристрастившихся к зелью нашли всех, а вот поставщика… Теперь всё сделано хитрее, использовали обменный камень. Помните, ли-Маннук, лет триста назад такие использовали для торговли с человеками? Только теперь он заряжен не честным товаром, а наркотой – положишь на него серебро, отворачиваешься, считаешь до пяти, поворачиваешься, а на камне уже не серебро, а доза. Камень уничтожили, но были ли он единственным?

– Удалось установить, кто его заряжал?

– Хелефайя-лайто. Больше ничего.

– Страшно, – сказала Лаурин.

– Очень, – согласилась целительница. – Ну а теперь иди.

Целительница проводила девушку взглядом, вышла из-за дерева к Дариэлю.

– Словоблюститель, – сказала она, – помогите мне, пожалуйста.

* * *

Поляна и впрямь оказалась хороша. Такая милая и уютная, что на душе посветлело. Славян достал из кармана складной пластиковый стаканчик, попробовал воду. Обыкновенная минералка с характерным кисловато-солоноватым привкусом, но пить можно, зимой особенно – очень тёплая, как в бане, Славян не удержался, ополоснул-погрел озябшие руки.

Обе дороги подходили к холму с боков, и его восточную сторону Славян не видел. А посмотреть, наверное, стоит. С западной стороны снежноцветка чахлая и редкая, а с восточной должна быть погуще.

Славян поднялся на холм по специально вырубленным и вымощенным небольшими булыжниками ступеням и увидел сидящего на корточках хелефайю-дарко. Судя по причёске с одной заколкой – мужчину, длинные волосы густой завесой скрыли лицо. Одет в тайлонир – походную одежду. Нет, походная одежда – тайлонур, а тайлонир – ночная рубашка с халатом тремя размерами больше нужного, излюбленный их наряд. Маленьким кинжальчиком с узким лезвием дарко срезал тоненькие, но прочные как альпинистская верёвка стебли цветов, складывал в корзинку. Полную уже накосил, ушехлоп трудолюбивый.

– Изначалие в помощь, – пожелал Славян.

Хелефайя подскочил как ужаленный, выставил для обороны кукольный ножичек. Раззяве и на ум не легло, что чужак может придти не со стороны деревни, а по быстрой тропе.

– Ух ты, великий воин, гроза бурьянных зарослей! – восхитился Славян. – Если бы я хотел, уже три раза тебе, тютяке, башку снёс. Убирай зубочистку, только и годиться, что цветочки стричь.

– Славян… – дарко выронил кинжал, отступил. Уши то поворачивались верхушками к лицу, то отворачивались к затылку.

– Привет, – автоматически поздоровался Славян, и лишь потом не столько вспомнил, сколько сообразил, что это хелефайя с гаврского проспекта, Дариэль. – У тебя эндориенский алиир, – заметил Славян. Назвать Дариэля по имени он не рискнул, так толком ничего и не понял в их этикетных заморочках, а нарываться на разборку из-за такой мелочи, как неправильное имя, глупо. Да и не знает он никаких других имён случайного знакомого.

Дарко неотрывно смотрел на Славяна. И без того огромные карие глаза хелефайи распахнулись едва ли не на всё лицо, губы едва заметно дрогнули. Славян одновременно и смутился, и позлорадствовал: напугал парня, да ещё и высмеял. Мало того, что сверхзоркий и сверхчуткий хелефайя человека (нет, вы подумайте – человека!) прозевал, так ещё и труса спраздновал. Такое он не скоро забудет.

Извиняться глупо, продолжать содеянное – гадко, разговор попытаться завести – так о чём со случайным знакомым, которого едва вспомнить-то смог, говорить?

– Пока. – Славян повернулся к лестнице.

– Славян, – тихонько окликнул хелефайя.

Такого кричащего шёпота, такой безнадёжной мольбы о помощи Славян не слышал никогда. Он с изумлением посмотрел на хелефайю – да что должно стрястись, чтобы так позвать?!

– Ну скажи, что я мразь, – едва слышно проговорил хелефайя. – Дай пощёчину. Только не молчи, не уходи вот так – как чужой.

Накинься на него дарко с кинжалом или начни отплясывать лезгинку, Славян растерялся бы меньше.

– Ты чего? – только и сумел сказать он.

– Славян, пред изначалием мира клянусь: я не знал… Я не знал, что у человеков может быть… такое… такая… вывороченность просто так, ни за что… Я поторопился в суждении… – голос у хелефайи дрожал и срывался, оправдания казались бессмысленными, и оттого лживыми. Он коротко, резко вздохнул и сказал с решимостью, от которой у Славяна судорожно трепыхнулось сердце, полыхнуло короткой острой болью, – редкостную дрянь сулила такая решимость: – Я виноват. Право оценить вину и воздаяние принадлежит тебе.

– Дариэль, – не понял Славян, – так ты же тогда правду сказал. А за правду не виноватят.

– Нет! Это совсем не правда!

– Правда, – жёстко ответил Славян. – Я действительно урод с ещё более уродливой наследственностью. И нечего дурь всякую накручивать! Нет здесь никакой твоей вины, и не было никогда. Ты сказал правду.

– Нет, – упрямо ответил хелефайя. – Не правда говорить тогда быть. Не вся правда. – Ему мучительно не хватало французских слов – позабылись вдруг все, верхушки ушей резко отвернулись назад, мочки – вперёд, хелефайя пробормотал что-то по-своему, взмахнул рукой в так и не оформившемся жесте. Брызнули слёзы. – Это лишь тело… Не ты… Ты – другое…

– Не плачь, – попросил Славян. Тяжело иметь дело с эльфами, настроение меняется каждую минуту, то смех, то слёзы, то ярость. И в девяти случаях из десяти не поймёшь, из-за чего.

Ну с Дариэлем-то понятно что стряслось. Сейчас главное – успокоить парня, а потом и дурь из головы можно повымести.

– Дариэль, – Славян подошёл к хелефайе, – ну что ты как ребёнок…

Дариэль вцепился ему в куртку, заплакал по-мальчишечьи – в голос, вздрагивая все телом. Славян осторожно погладил его по волосам, досчитал до двадцати пяти, давая хелефайе выплакаться, потом оторвал от плеча и сунул под нос зеркало связи.

– А теперь посмотри на себя: зарёванный, чумазый. (На лбу и правой щеке у Дариэля грязные полосы, вроде бы земля). Вымазаться-то когда успел? Пойдём, умоешься. Носовой платок есть?

– Есть, – хлюпнул носом Дариэль.

Славян убрал зеркало, пошёл к водопадику. Хелефайя поплёлся следом.

В горле пересохло. Славян дождался, когда Дариэль умоется, достал стаканчик.

– Славян, – Дариэль ополоснул руки, – ты выпьешь из моих ладоней?

В первое мгновение Славян не понял – зачем, когда посуда есть? К счастью, хватило ума прикусить язык, не задавать тупоголовых вопросов. Понять смысл жеста тоже – знак доверия, примирения. Знак того, что у Славяна нет к Дариэлю ни вражды, ни обиды.

– Да, – ответил он, выпил предложенную воду. – Теперь ты из моих.

Дариэль попятился. Уши встали торчком и развернулись к Славяну.

– Я что-то не то сказал? – торопливо спросил Славян. – Это оскорбление?

– Нет, – тихо ответил Дариэль. – Нет, что ты… Просто… – Договаривать он не стал, подошёл, выпил глоток. А вид у хелефайи – не то что воду, цианистый калий у Славяна из рук возьмёт не задумываясь. Того озноб продрал: ох, и скверно дело оборачивается.

Дариэль осторожно разомкнул его ладони, прижал к своим ушам.

– Господин мой… – начал он что-то очень похожее на вассальную клятву.

– Нет. Не господин. Никому и никогда, – перебил Славян. Не дожидаясь, что полоумный хелефайя дальше выкинет, Славян высвободился и прижал его ладони к своим ушам. «Вот и получилась клятва дружбы, – подумал Славян. – Иногда и ритуалы полезны. Когда ума не хватает понять, что происходит, очень даже помогает». Дариэль смотрел в землю. Коротко вздохнул, поднял глаза. Славян отпустил его руки.

– Уже обедать пора, – сказал хелефайя. – Пойдём ко мне? Лаурин обрадуется.

– Да кто ж меня пустит?

Хелефайские долины закрыты от чужаков как средневековая Япония или Китай на Технической стороне. Ни войти, ни выйти. В большом мире бывают единицы, а основная часть долинников дальше приграничья за всю свою бесконечно длинную жизнь не ходит. Даже из долины в долину телепортом добираются, волшбы расходуется много до невероятия, но хелефайи и на это согласны, лишь бы с чужаками не соприкасаться. С человеками особенно.

– А сейчас не пускать некому, – ответил Дариэль. – Один владыка отрёкся, другого только завтра утром выберут. Свобода.

– Как отрёкся? Почему?

– После обеда расскажу, – с замечательно честным взглядом пообещал Дариэль.

– Тебе только в страховой компании работать, – сдался Славян. – Или рекламным агентом.

– Я сейчас, – взлетел по лестнице Дариэль. – Снежноцветку заберу.

– Шило своё не забудь.

– Это не шило, – сказал Дариэль, спускаясь. Кинжал прицеплен к поясу, в руке корзинка, – а дальдр. Такой у каждого долинника есть. Они отковываются в день рождения, и сопровождают хелефайю до самой смерти. Выглядит дальдр не очень серьёзно, но в умелых руках… не ухмыляйся, я не о себе говорю… в умелых, – подчеркнул Дариэль, – руках дальдр – грозное оружие.

– Ты сказал – у каждого долинника.

– Дальдр вышвырка ломают. Я свой спрятал, сначала надеялся защититься, потом терять было уже нечего, отдай дальдр, не отдай – всё одно. Так что послал я владык куда подальше и не отдал. А потом и в изгнание унёс.

– Молодец, – одобрил Славян.

– А то, – гордо задрал нос хелефайя.