Текст книги "Ратоборцы"

Автор книги: Влада Воронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)

Магистр кивнул. Умертвиями он прежде интересовался мало, и теперь безропотно выслушивал даже элементарные вещи: Кохлер может назвать важную мелочь, о которой магистр понятия не имеет.

– Зомби делают по образцу вампиров, и хотя как телепаты они очень слабы, друг друга чувствуют на значительном расстоянии, и даже могут координировать свои действия.

– Сколь значительном? – уточнил магистр.

– Пятьсот метров. – Кохлер глянул на ногти: не нужно ли обновить лак? Нет, пока всё в порядке. – Плюс-минус полсотни, в зависимости от личных способностей.

– Не кисло, – скривился магистр.

– Ещё как, – хмыкнул геометрик. – В отличие от зеркалки телепатосвязь перехватить сложнее, расшифровать – тем более, этот их язык…

– В отношении догмы покорности, – сказал Кохлер, – такая способность оборачивается тем, что первый же освободившийся зомби принимается освобождать соплеменников. Это похоже на ураганную эпидемию: за трое суток, максимум за неделю, в радиусе ста километров не останется ни одного зомби, только зомбаки.

– Так нам время от времени удавалось ослаблять боевую мощь Соколов, – сказал Декстр.

– И тут же на наши головы сваливалось целое стадо бесхозных умертвий, – ответил магистр. – Которые надо куда-то девать. Уничтожить бы, и дело с концом, но союзнички, чёрт бы их взял, начинают вопить о гуманизме. Какой может быть гуманизм по отношению к умертвиям, если они не люди? – Магистр досадливо махнул рукой. – Пришлось выискивать для них территории.

– Поэтому мы вскоре и отказались от разрушения догмы, – сказал Декстр. – Гораздо надёжнее избавить мир от умертвий, пока они ещё зомби. Но от спонтанных разрушений никуда не денешься.

– Ну и причём здесь сегодняшние непотребства? – потерял терпение магистр.

– При том, – ответил Кохлер, – что от догмы покорности остаются корневые установки. Именно благодаря им зомбаки безропотно принимали то, что их считали полускотом-полувещами, и даже не помышляли возмутиться, назвать себя чем-то большим. Но примерно в начале июня у одного зомбака корневые установки исчезли. Результаты вы видите. Дальнейшее предугадать легко.

Магистр хмуро кивнул. Зомбаки направят петицию в Межрасовый Совет, потребуют признать их народом. А значит, орден теряет рабов, доходы упадут.

– В Совете их наверняка не поддержат, – сказал Кохлер. – Умертвий ненавидят все, даже волшебные расы. О человеках и говорить нечего – в большинстве религий умертвия приравниваются к демонам. Это на Мадагаскаре, под нашим давлением, зомбаков пускают в церкви. А на большой земле…

– Поддержат, – решительно сказал Декстр. – Хотя бы однопроцентный перевес зомбаки получат – а больше и не надо.

– Основания? – спросил магистр.

– Стопроцентно «за» выступят вампиры, все общины. Зомбаков они жалеют ещё с Соколиных времён: как-никак собратья по несчастью.

– Вампирья поддержка скорее повредит, чем поможет, – сказал Кохлер.

– Да, но это около двадцати процентов голосов, – возразил Декстр. – Ещё процентов пятнадцать дадут хелефайи.

– Кто?! – изумился магистр. – Да эльфы трупаков ненавидят.

– Времена меняются, магистр. Владыка Риллавен выступит «за». И его поддержит половина Хелефайриана. Затем добавятся несколько гномьих и гоблинских долин. Кое-кто из человеков – некоторые обожают остроухих так, что не осмелятся спорить даже по такому поводу. Необходимые пятьдесят один процент зомбаки получат.

– При условии, что нитриенец выступит «за».

– Выступит, – заверил Декстр. – Хотя бы в память брата. Да и собственные убеждения у него значительно поменялись – под влиянием всё того же Бродникова.

– Учитывая обстоятельства кровосоединения, генералы, я не думаю, что владыка Риллавен испытывает к свалившемуся на голову побратиму особую симпатию.

– Учитывая обстоятельства побратимства, магистр, – задумчиво сказал Кохлер, – Риллавен и за Фиаринга, и за Бродникова жизнь отдаст не колеблясь. Как и Фиаринг за обоих братьев. Как и Бродников, будь он жив. Нет, магистр, братьев Риллавен любит очень. Даже мёртвых – Бродникова и Данивена.

– Интересная была особь, – хмыкнул Декстр. – Делать Бродиников ничего не делал, но где бы ни появлялся, наступали перемены. Везде – у эльфов, упырей… Даже у Соколов.

– А он точно подох? – глянул на начальника разведки Салливан.

– Да, на этот раз точно. Сгорел в межпространственном взрыве. Хватило дурости полезть с возвраткой Мёбиуса на внесторонье.

– Не могу сказать, что меня это особенно огорчило… – ответил магистр. – Слишком непредсказуем. Пусть до сих пор перемены были в нашу пользу, дальше, подозреваю, начались бы осложнения.

– Да уж, чего один Датьер стоит, – согласился Кохлер.

– Чёрт бы с ним, с Датьером, – сказал Декстр, – но дипломатическое партнёрство со всем Хелефайрианом и Союзом Общин… О вооружённой акции в Датьере теперь не может быть и речи. Имел Бродников к этому отношение или нет, но хорошо, что подох.

– Хватит о покойниках окончательных, – прервал магистр, – вернёмся к умертвиям. Источник эпидемии установили?

– Приблизительно, – ответил Кохлер. – Треугольник деревень Белая Рыба, Морское Солнце и Пять Пальм. Точнее проследить не удалось, поздно опомнились. Узнали только, что источником эпидемии стал зомбак в одной из трёх деревень.

– Причину разрушения установок знаете?

– Нет, – сказал Кохлер. – Ни выбросов сырой магии, ни пространственных возмущений, ни следов работы волшебников. Ровным счётом ничего. А чтобы разрушить установки, воздействие должно быть громадное, волшебник ниже шестого ранга просто не потянет. Или хотя бы цунами на деревню обрушилось, – сильный стресс мог вызвать подобный эффект. Так нет же, ничего не произошло! А установки исчезли.

– Ещё каким-нибудь способом их убрать можно? – спросил магистр.

– Аналитики работают, может, что-нибудь и накопают.

– А вернуть установки можно?

– Аналитики работают.

– Декстр, – обернулся магистр к геометрику, – как скоро можно уничтожить зомбаков?

– По всему Мадагаскару – за полгода, – ответил он. – Расход живой силы – три Ястреба на одного зомбака. И то, если посылать хорошо обученных, опытных бойцов. Зелень считайте минимум по пятёрке на зомбачье рыло.

– Вон пошли! – рявкнул магистр. – Толку от вас как от дырявого ведра на пожаре.

Генералы вылетели за дверь. Магистр хмуро уставился в столешницу, задумался. С неподконтрольными отныне зомбаками надо что-то делать.

* * *

Закат на море похож на кадры к фантастическому фильму: синее небо ближе к морю начинает золотиться, у линии горизонта полыхает золотом и багрянцем, а море меняет оттенки от пламенного до голубого, от голубого до серебристо-прозрачного у берега, и только золотистая дорожка солнца тянется от горизонта почти к самому прибою. А посредине приглушённо сияет огненный шар. Славян ещё немного полюбовался закатом и пошёл в человечью деревню.

Корзинкой она называется вполне заслуженно, таких хороших корзинщиков встретишь редко. Славян задумчиво созерцал большие корзины для рыбы, плетёные ящики для морепродуктов. Даже не знаешь, что выбрать, всё одинаково хорошее. Пожалуй, вот эти, в жёлто-зелёную клетку, под цвет золотистой, с зелёной крышей, рубки «Соловья». Только мало их.

– Ещё такие же можете сделать? – спросил он корзинщика, полноватого мулата лет пятидесяти. В этой части Мадагаскара человеки говорили по-французски.

– Отчего ж не сделать, сделаю. Тебе сколько, Иван?

– Три корзины уже есть… Ещё семь. И пять ящиков.

– Хорошо, приходи завтра на закате.

Корзинщик и Славян договорились о цене, ударили по рукам. Теперь осталось договориться с плетельщицами сетей. В городе и тару, и сети можно купить дешевле, но Вальтер и Алиса отказались наотрез, говорили, что в сети, сплетённые вручную, рыба идёт охотнее, а в корзинах улов хранится лучше, чем в пластиковых ящиках. Славян не спорил, рыбакам видней.

К плетельному двору идти мимо кабака, и рыбаки зазвали Славяна на кружку пива. Славян предпочёл заказать жаркое – не успел поужинать. Да и не нравилось ему пиво, бойцам спецподразделений брезгливое отвращение к опьяняющим веществам внедрялось в первую очередь.

Славян уже доедал мясо, когда под навес кабака зашёл рыцарь ордена, картинно красивый голубоглазый брюнет лет двадцати трёх. Под тонкой летней формой с погонами старшего лейтенанта бугрятся мощные пласты мышц, каждое движение преисполнено уверенностью в собственном превосходстве и великой значимости, надменный и неодолимо властный взгляд повергает в трепет. Истинный воин. Деревенские вскочили на ноги, склонили головы. Рыцарь прошёл к барной стойке, потребовал двойное виски. Кабатчица, миловидная кареглазая рыжулька с натянутой приветливостью улыбнулась, поставила перед ним стакан. Рыцарь небрежным жестом дозволил деревенщине сесть.

И заметил тощего конопатого рыбака, который при его появлении мало того, что сидеть осмелился, так ещё и как выбирал ломтиком хлеба подлив, так и выбирает, как жрал, так и жрёт. Но вставать, чтобы поучить плебея вежливости, к исходу жаркого дня не хотелось. Рыцарь взял ещё виски. Сидел, поигрывал форменным хлыстиком.

Славян выскреб вкуснющий подлив и попросил у кабатчицы чай с печеньем. Чай здесь заваривали с пряными добавками, ароматный, с лёгкой горчинкой. Со сладким печеньем получался очень приятный контраст.

– Сейчас принесу, – улыбнулась официантка, племянница кабатчицы, похожая на тётушку как слегка помолодевшее отражение в зеркале. Девушка забрала грязную посуду.

На кухню идти пришлось мимо рыцаря, и парень хлопнул её по попке.

Кристиана возмущённо вскрикнула, местные себе такого никогда не позволяли. Рыцаря испуг насмешил, он схватил официантку за руку, притянул, поцеловал.

– Не смейте, – тихо сказала она, – я порядочная девушка.

Рыцарь опять рассмеялся, поцеловал ещё раз, провёл ладонью по бедру от колена до самой талии и отпустил. Кристиана убежала в кухню, на глазах сверкали слёзы, – девичьей добродетели в деревне значение придавали огромное, и прикоснуться к девушке или чужой женщине для деревенских немыслимо. Осмелься тронуть официантку рыбак или корзинщик – из кабака вышвырнули бы пинками, но перечить Ястребу никто не решился. Рыцарь смерил деревенщину презрительным взглядом, самодовольно усмехнулся.

Не будь этой невыносимо наглой, упоённой собственным скотством улыбки, Славян бы сдержался, – привлекать к себе лишнее внимание не хотелось. Но улыбка пьяного не столько от виски, сколько от собственной безнаказанности рыцаря, его дурной кураж взбесили.

– Эй, старлей, – сказал Славян, – не хами.

В первое мгновение рыцарь даже не понял, что обращаются к нему. Потом сообразил.

– Ты, – велел он рыбаку, – иди сюда.

– Тебе надо, ты и иди, – равнодушно ответил рыбак.

От неожиданности рыцарь выругался по-казарменному.

– Если я подойду, тебя в ящик будут складывать по кускам.

– Возможен и обратный вариант, – всё с тем же безразличием ответил рыбак.

– Чего? – изумился плебейской наглости рыцарь.

– Противника недооценивает глупец, – процитировал «Слово о поединке» рыбак, – затевает драки невежа, задирает слабейшего трус. Каким из трёх имён назвать тебя, любитель кабацких потасовок? Назову всеми тремя сразу.

Чтобы рыбак читал воинские трактаты, да ещё цитировать мог – да мир рехнулся! Плебеи в конец обнаглели.

– Ну всё, козёл пистонный… – начал было рыцарь.

– Странное имя, – задумчиво сказал рыбак и повторил, словно пробовал каждый звук на вкус: – Козёл Пистонный. Эт'где ж тебя таким имечком снабдили?

Тратить время на дальнейшие дискуссии рыцарь не стал, к зарвавшемуся плебею подскочил в один прыжок, замахнулся хлыстом…

…и с диким, рвущим глотку воем рухнул на дощатый пол. Перепуганное внезапной нестерпимой болью тело сотрясла судорога. Рыбак встал из-за стола, пинком поднял рыцаря на ноги. У Ястреба по спине пробежали колючие мурашки: так наказуемых поднимать умеют только палачи, фирменный приём.

– Ну и как тебе нравится слабость? – спросил Славян. – Как тебе нравится беззащитность? – он опять ткнул рыцаря большим, указательным и средним пальцами в нервные узлы. «Треугольник боли» в Весёлом Дворе охотно использовали и на палаческой разминке, готовя материал к основной пытке, и на тренировочных площадках, вразумляя нерадивых курсантов.

Теперь Славян дождался, когда болевой шок у рыцаря пройдёт сам.

– Кристиане ты причинил то же самое, – сказал он. – Те же самые страх, боль и унижение. Тебе понравилось? Поднимайся!

Дрожащий, мертвенно бледный от пережитой боли рыцарь поднялся. Ноги едва держат, дышит судорожно, со всхлипами. Словно корзинщик, а не орденской воин. Славян удивился: неужели Ястребы не обучают своих бойцов выстраивать болевой барьер? Или такое умение только для спецподразделений?

– Всё понял? – спросил его Славян.

– Да, досточтимый. Я виноват в нарушении рыцарского устава, досточтимый.

От страха рыцаря трясло сильнее, чем от свежепережитой боли. Рыбаку он безразличен! Странный воин, который зачем-то сидит в рыбацкой деревне, не получает никакого удовольствия ни от мучительства, ни от торжества собственной силы. Глаза скучающие и равнодушные, словно занят малоприятным, нудным, но нужным делом – забор красит или в хлеву убирает. С таким же равнодушием и убьёт. Видит в нём не человека, а нечто неодушевлённое, материал. Такого ужаса рыцарь не испытывал никогда. Пусть будет все что угодно – горечь ненависти, лед презрения, пламя ярости, но только не пустота. Не эта белая стена.

Пусть убьёт, но как людя, как врага. Убьёт, а не выкинет из жизни как завалявшуюся бумажку из кармана.

– Надо извиниться, – сказал Славян.

– Простите, досточтимый, – рыцарь сложил ладони лодочкой, поклонился почтительно и низко, как самому магистру. – Я виновен и мне нет оправданий. Простите.

– Не у меня, – остановил Славян. – У девушки, которую ты оскорбил. Кристя! – окликнул он. – Иди сюда. Рыцарь изволил осознать недопустимость своего поведения и хочет извиниться.

Кристиана вышла в зал. Рыцарь подошёл к ней, принёс самые почтительные извинения по всем правилам орденского этикета. Девушка неуверенно кивнула.

– Заплати за выпивку, – сказал рыцарю Славян, – и можешь проваливать.

Повторять рыцарь не заставил. Шлёпнул на барную стойку всё, что было в кармане, включая два презерватива и пластинку с мятными таблетками, и пулей вылетел из-под навеса. На улице сотканное из боли и страха наваждение схлынуло.

– Я, смерд, ещё вернусь, – пообещал рыцарь.

– Ты с именем определись, – посоветовал Славян. – Смерд тебя зовут, или Козёл Пистонный.

Деревенские рассмеялись. Рыцарь вспыхнул от ярости, но лезть к рыжему без оружия нелепо.

– Я вернусь, – пообещал рыцарь.

– Если с первого раза ничего не понял, то приходи, конечно, объясню ещё раз. Меня Иван зовут. Живу в деревне Белая Рыба. В Корзинке буду завтра на закате. Не опаздывай, не люблю ждать. А теперь убирайся, надоел ты тут всем.

Рыцарь метнул ему ненавидящий взгляд, ушёл. Деревенские со страхом посмотрели ему вслед, а на Ивана глянули как на приговорённого к смерти – со смесью жалости и опасения, словно боялись заразиться несчастьем. Он ответил лёгкой усмешкой: в спецподразделениях Весёлого Двора таких, с позволения сказать, бойцов называли упыриным кормом.

* * *

Человеки много едят и спят, их тела так несовершенны… Останься Кармела человечицей, давно была бы глубокой старухой. Или вообще уже не была.

Кармела с нежностью и грустью посмотрела на своего юного возлюбленного. В лунном свете он казался фантомом, который на рассвете растает. Почти так оно и есть: очень скоро мальчик станет зрелым мужчиной, а затем стариком… Если только было можно отдать ему хоть частицу своей силы, уберечь от бремени лет. Но нет. Нет. Кармела поняла хелефайев, которые стараются держаться от человеков подальше. Не хотят платить за краткие мгновенья счастья веками тоски по ушедшим. Почему-то этих бабочек-однодневок так легко полюбить… Есть в них что-то, чего так отчаянно не хватает волшебным расам. Совершенно особая сила и стремление к запределью. Выйти за пределы данного судьбой мира, увидеть бесконечность и не испугаться можно только с человеком. И тут же его потерять. Будь проклята человеческая недолговечность! А вампиры охотно заводят друзей и возлюбленных среди человеков. Говорят, что сколько бы ни дало им жадное время человечьих любви и дружбы, это всё будет принадлежать им. И что боль потери не слишком высокая цена, и любовь, и дружба того стоят. Что лучше один день с другом, чем сто лет без него.

Вот и разбери, кто из них прав.

Кармела осторожно потянулась, встала с постели, оделась. Глянула на спящего возлюбленного. Иван не спал, смотрел в потолок.

– Поздно уже, – сказала она. – Почему ты не спишь?

– Не могу. – Иван встал, оделся. – Пойду искупаюсь.

– Это из-за рыцаря? – спросила Кармела.

– Да. Я не должен был…

– Иван, – обняла его Кармела, – может, тебе уехать на несколько дней в джунгли? Я знаю одного отшельника из человеков, его хижину никто не найдёт, если он сам того не захочет. Даже Ястребиные собаки не найдут.

– Кармела, – едва слышно рассмеялся Иван. Печально рассмеялся. – Дело не в рыцаре, а во мне. Я не должен был так поступать.

– Но ведь ты был прав.

– В том-то и дело. Я уничтожил собственную правоту.

– Не понимаю, – сказала Кармела. – Зарвавшегося мальчишку надо было проучить. Ты всё сделал правильно. Тех, кто наслаждается чужой болью и слабостью лечат только их собственной болью. Чтобы поняли, каково это! И чем раньше получат урок, тем лучше. Надеюсь, что для того пацана было не поздно.

– Немного поздновато, но ещё можно вразумить, – ответил Иван. – Парень он так не плохой, глуповатый только, и учителя скверные достались. Но ещё раза два-три по морде получит, поумнеет. Не обязательно буквально.

– Ну так в чём ты не прав?

Иван сел на кровать, опустил голову.

– Ему хватило бы пары крепких затрещин. Ну юшку из носу пустить, если совсем упёртым окажется. А то, что я устроил… Это ещё гаже его выходки.

– Иван…

– Что Иван? – зло переспросил человек. – Вспомни Соколов, Кармела. Их рыцарей. Я стал таким же.

Глупость сказанного была столь огромной, что Кармела её даже не поняла.

– А Соколы-то здесь при чём?

– Безразличие к людям, – ответил Иван. – Мне было всё равно, что станет с тем парнем – изувечу я его, убью. Сначала да, он взбесил меня до невозможности. Достал. Но когда я ударил, все чувства исчезли. Мне стало всё безразлично. И ударил не по-людски. Так не дерутся. Так убивают.

– Тебе-то откуда знать как убивают? – ответила Кармела с высоты пятидесяти лет жизни зомбачкой, из которых двадцать семь приходилось на локальные войны.

– Я убивал. И учился убивать.

Иван сказал правду, убивать он действительно умеет. И обучили его Соколы.

– Но почему ты не рыцарь? – спросила Каремела.

– Сбежал.

– Сбежал? – изумилась она. – Из Соколиной крепости? Сбежал, будучи не материалом, а курсантом?

– Да.

– И ты ещё равняешь себя с Соколами?! Ты?! – Кармела села на корточки, заглянула Ивану в лицо. – Я ещё не видела людя, который отказался бы от рыцарского пояса. Сам ушёл от Соколов, оказался убивать. Иван, то, что ты сделал – подвиг.

– Это бегство, – ответил Иван. – Обычное трусливое драпанье. Подвиг совершили те, кто уничтожил Весёлый Двор.

У Кармелы перехватило дыхание.

– Ты был там? У Ховена?

– Да.

Зомбачка вгляделась в лицо Ивана, как могла глубоко вчувствовалась в эмоциональный и ментальный фон.

– Иван… Оттуда не уходил ещё никто. Ты смог, не дал себя ни во что превратить. Ты сумел выстоять. Я… – Кармелу захлестнули собственные воспоминания. – Я и представить не могла, что такое возможно. Но ты смог.

– Не смог. – Иван встал. – Извини. Мои призраки тебе ни к чему. – Он шагнул к двери.

– Стой, – удержала его Кармела. – Не смей уходить.

Мыслей Ивана она не разобрала, но холодный ментальный поток напугал до дрожи.

– Ты о чём подумал? – вскричала она. – О чём ты подумал?!

– Ни о чём.

– Врёшь, – сказала зомбачка. – Ты только что решил уйти из деревни. Уехать.

– Среди людей мне не место, – ответил Иван.

– А я? Меня ты бросишь?

– Да. От таких как я надо держаться подальше всем, даже умертвиям.

– И не надейся сбежать, – сказала Кармела. – Я тебя никуда не отпущу. Ты мой. Каким бы ты ни был, ты мой.

– Кармела, пойми, я опасен.

– Нет.

– Да. – Иван шагнул к двери. Зомбачка схватила его за плечо. Всерьёз, во всю зомбачью силу.

– Ну и куда ты собрался? Тебе ведь некуда идти. Во всём трёхстороннем мире места для тебя нет. Ты будешь везде чужим. Тебя оттолкнёт любая земля и любая вода. Тебя повсюду ждёт только пустота.

От взгляда Ивана у неё ослабели руки. Так смотрят из бесконечного ничто. Зомбачка попятилась и села на кровать.

– Значит, буду жить в пустоте, – сказал он.

– Не получится. – Кармелу трясло от страха, но отступать она не собиралась. – Пустота тебя тоже оттолкнёт. И ещё быстрее, чем земля или море. В пустоте тебе нет места. Ты для неё слишком силён.

Человек ответил удивлённым взглядом.

– Так что ж ты предлагаешь делать? – спросил он.

– Сотвори свой собственный мир. Ничего другого тебе не остаётся. Создай себе день и ночь, сделай небо, землю и море. Выстрой дом.

– Роди сына, посади дерево, – ехидно ответил Иван, – и сможешь назвать себя настоящим мужчиной.

– Рожать – привилегия женщин, – сказала Кармела. – А становиться мужчиной тебе не нужно. Ты и так мужчина. И людь.

– Нет. Людь – нет.

– Людь, Иван. И очень сильный людь. Ховен разбудил твою силу, хотел забрать себе, но ты не дал, ушёл. И теперь не знаешь, что со своей силой делать. Так сотвори мир, Иван. Это единственное дело, на которое стоит потратить силу.

– Сотворить мир в пустоте, – сказал Иван. Сел на пол, задумался. – Сделать оазис в пустыне. Превратить мёртвую землю в живую. Один мой друг хотел именно этого. И у него получилось. Но я не он. Я не сумею сделать мёртвое живым.

– И не надо. У тебя другой путь – делать из ничто нечто.

– И как это должно выглядеть? – спросил Иван. Жуткая пустота из его глаз исчезла, идея понравилась. Столь любимых Кармелой солнечных искорок ещё не было, но из своего бесконечного белого ничто Иван уже вынырнул.

– Да откуда я знаю, – ответила Кармела. – Я всего лишь плетельщица кружев, а не миротворица. Попробуй – узнаешь.

– Кармела, – медленно, раздумчиво спросил Иван, – а что будет, если ты попадёшь на Техничку?

– Ничего особенного. Магию потеряю. Но я и так ею почти не пользуюсь, так что потеря из тех, какие не жалко.

– А жизнь?

– О, это нет, – усмехнулась зомбачка. – Пока не истощится заклятье внесмертия, я буду жить. Говорят, рассчитано оно на три тысячи лет, зомбаки живут как гномы или гоблины, но так это или нет, ещё никто не проверил – ни один зомбак дольше, чем пятьсот лет не протянул, всех убили. Но ты это к чему?

– Если и делать из ничто нечто, – сказал Иван, – то только в истинной пустоте, иначе всего лишь игра получится, самообман. Есть в трёхстороннем мире место, где у меня не было никогда и ничего. Одна только пустота. Везде хоть что-нибудь есть: воспоминания, друзья, враги, да просто мои следы. А там вообще ничего. Воспоминаний, и тех нет, потому что вспоминать о моей тогдашней жизни нечего. Идеальное место, лучше не найти.

– И где оно? – с ноткой недоверия спросила Кармела.

– Смешно, только это город, где я вырос.

– Вырос?

– Да, родился я в одном городе, а когда мама умерла, получилось так, что я попал в интернат другого.

Кармела немного подумала.

– Знаешь, я не удивлена. Твоё детство и должно быть никаким. Люди такой силы получаются только из тех, кто сотворил себя из пустоты.

Иван рассмеялся.

– Да нет у меня никакой силы. Было дело, одно время воображал себя вождём и учителем, а в итоге лопухнулся как распоследний идиот и шлёпнулся мордой в песок.

– Если не вождь и учитель, тогда кто ты? – спросила Кармела.

– Не знаю. Пока рыбак, но море для меня игрушка, я никогда не смогу полюбить его по-настоящему.

– Всё правильно, – ответила Кармела. – С твоей верностью невозможно любить сразу двоих. Ты ведь любишь землю?

– Люблю, – погрустнел Иван. – Но не слышу. Разучился.

– Так научись заново. Ты изменился, и слышать теперь должен по-другому.

Иван глянул на неё с удивлением.

– А вот это мне и в голову не приходило. Действительно, если уже давно всё по-другому, и слушать надо по-другому. Но как? – спросил её Иван.

– Не знаю, я землю никогда не слушала, у меня кружева есть. Попробуй так и эдак, что-нибудь да получится.

– Метод тыка – тоже метод, – согласился он.

– Иван, а какой он, твой город?

– Очень красивый, много старинных домов. Широкий такой, раскатистый, но тихий. Тебе понравится. Я сам узнал его толком лишь когда в универ поступил. Интернат в пригородном посёлке, так что парень я больше деревенский.

– Заметно, – сказала Кармела. – Для деревни ты свой, рыбачья она или земледельная. И когда мы поедем?

– Не знаю, – ответил Иван. – Постараюсь побыстрее.

– Если у тебя нет денег, чтобы уехать на материк и оплатить врата, то у меня отложено немного, как раз хватит…

– Дело не в деньгах. Тем более, что врат на Техничку нет, придётся через внесторонье идти. Кармела, я сначала должен научиться управлять собственным телом.

– То есть? – насторожилась зомбачка.

– Тот парень из кабака… Я ведь не хотел его ни пугать, ни мучить. Просто дать по не в меру наглой морде. А получилось… Кармела, один друг сказал, что у меня умное тело, которое может само принимать решения. Его такая способность восхищала… А я её ненавижу. Однажды я убил по воле тела, сам того не желая. Теперь вот истязал. – Иван немного помолчал. – Ненавидеть себя бессмысленно, проще убить. Но самоубийство – выбор слабаков, это значит сдаться заранее, даже не попытавшись бороться. Я не амёба. Я хочу попробовать. Ну а если не получится, тогда придётся себя уничтожить, монстрам среди людей не место. Но сначала надо попытаться.

– Что попытаться?

– Овладеть телом. Научиться им управлять. Чтобы не я делал то, что взбредёт в спинной мозг моему телу, а чтобы тело делало то, что нужно мне. Во всю его силу и ум.

– Я понимаю, – сказала Кармела. – Тело у тебя действительно очень неглупое – для человека. Но управлять ты им и впрямь не умеешь. Как думаешь учиться?

– Не знаю, – ответил Иван. – Думал, ты подскажешь, воин ведь ты, а не я.

– Я – воин?

– Ну да. Все зомбаки прирождённые воины. И опыт боевой у тебя немалый.

– Был опыт. Двадцать три года назад.

– Главное – был. Воин остаётся воином навсегда, сколько бы кружев ты не сплела.

Кармела пожала плечами.

– Не думаю, что могу тебе что-нибудь подсказать. У зомбаков всё по-другому, боевая ипостась, телесная трансформация… У человеков такого нет.

– Кармела, – оживился Иван, – прими боевую ипостась. Может, станет попонятнее.

– Отстань. Я двадцать три года её не принимала.

– Ну попробовать-то можно, – настаивал он. – Пойдём в гостиную, здесь тесно.

– Лучше во двор.

– А ещё лучше – на побережье.

Кармела начала было отнекиваться, но Ивана одолело непрошибаемое русское упрямство, пойти пришлось.

За годы деревенской жизни боевые навыки подрастерялись, на трансформацию потребовалась целая минута. Иван, привалившись к фонарному столбу, смотрел, как у Кармелы уплощается грудь, кожа становится серо-зелёного цвета, на руках появляются длинные мощные когти, глаза наполняет сплошная чернота – ни зрачка, ни радужки, одна лишь тьма.

– Жуть, – сказал он, и у Кармелы на миг замерло сердце. Но Иван продолжил: – Боевой норматив, то есть минимальная скорость – три секунды. Давай обратно, и ещё раз попробуй.

Кармела попробовала. Теперь ушло полминуты.

– Ещё раз, – сказал Иван.

Через пятнадцать минут трансформаций Кармела совершенно вымоталась, но вернула свою былую скорость – полторы секунды. На радостях вывела весь боевой канон «Призрак». Иван восторженно вопил «круто!», «ну высше!», «Кармела, ты прелесть!». Восхищение возлюбленного польстило чрезвычайно, сильнее обычных комплиментов.

– Вы что делаете? – к ним со стороны причалов подошли три зомбака.

– Разминаемся, – ответил Иван.

– Нормальные молодожёны в койке разминаются. А вы чёрти чем заняты.

– Знаток разминок, – обиделась Кармела. – Да ты хоть помнишь, как принимать боевую ипостась?

– Помню.

– И сколько уйдёт у тебя на трансформацию? – с высокомерным презрением спросила она. – Минута или две?

Кармела молниеносно сменила боевую ипостась на бытовую, подошла к рыбакам и приняла боевую. Завистливый восторг соседей польстил даже больше восторгов Ивана.

– Ну, – смерила мужчин оценивающим взглядом, – что покажете вы?

Получилось у них скверно – минута, полторы и минута с четвертью. Взбешённые неудачей зомбаки плюнули на все дела и принялись отрабатывать трансформацию. Потом каноны. Через час пришли их приятели, узнать, чем столько времени можно заниматься на берегу. Посмотрели, поохали, и присоединились к тренировке. Через два часа на берегу собралась вся деревня.

Кармела, не меняя боевой ипостаси, подошла к Ивану.

– Что-то здесь слишком тесно стало, – сказала она. Голос вибрировал на частоте, которая вызывает у большинства людей чувство страха. Но Иван зомбаков в боевой ипостаси посмотрел предостаточно, и к их голосам давно привык.

– Ты знаешь местечко поуединённее? – спросил он.

– Да. Тут совсем рядом, – Кармела обняла его, когтями, способными разрывать сверхпрочный кевлар с Технички, нежно прикоснулась к щеке Ивана, к губам, погладила шею. Иван обнял её за талию, поцеловал.

– Я слышал, – сказал он, – для совершенствования боевого мастерства нужны особые тренировки. Ты не знаешь, какие?

– Ну-у, – улыбнулась Кармела, – думаю, смогу вспомнить пару позиций.

– Только пару? Или можно рассчитывать на тренировку посерьёзнее? Хотя бы с четырьмя позициями? А лучше с пятью?

– Разминка покажет.

* * *

Кохлер мечтал только об одном – чтобы магистр начал орать свою обычную матерную ругань. Спокойствие Салливана пугало почти до обморока. Что магистр способен вытворить в таком состоянии начальник разведки и вообразить не мог, хотя знал Салливана уже восемьдесят лет.

Декстр чувствовал себя гораздо увереннее, его зомбачьи дела напрямую не касались.

Зато генерал Ройс, командир сухопутных войск общего назначения, едва сдерживал дрожь. Смуглое лицо побледнело, серые глаза поблекли, короткие тёмные волосы взмокли от пота. Генерал поймал себя на том, что нервно комкает мантию.

Магистр смерил их брезгливым взглядом, жестом велел садиться.

– Подробности, – приказал он.

– Две недели назад, – начал Ройс, – один из молодых рыцарей вверенного мне подразделения подвергся оскорблению в человечьей деревне Корзинка.

– И что он там делал? – спросил магистр.

– Отбывал увольнительную. Отдыхал сообразно званию.

– В деревне Корзинка?

– Вы сами неоднократно повторяли, магистр, что рыцарство должно быть ближе к народу. Люди должны знать, кто их защищает.