Текст книги "Ратоборцы"

Автор книги: Влада Воронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)

Пожалуй, что Хаким и не врёт.

– Ты сможешь найти дорогу к стойбищу племени мархрани? – спросил Славян.

– Да, господин. В этой луне они живут у колодцев Лейли. Мы дойдём за три ночи. Лошадей или верблюдов лучше не брать, господин, пешего найти труднее.

– Отлично, – кивнул Славян. – Теперь бы оружие найти.

– Всё есть, господин. Три автомата, к каждому по три запасных магазина, метательные ножи.

– Ты из автомата стрелять умеешь?

– Да, господин.

– А нож метать?

– Пока меня не околдовали здешние чародеи, господин, я был лучшим воином племени лухт. Не бойся ничего, я смогу защитить тебя, господин.

– Спасибо, – усмехнулся Славян, – но я и сам за себя постоять могу.

– Господин! – взмолился Хаким.

– Тихо. – Славян сжал ему плечо. – Я ведь сказал – идём вместе. Только, Хаким, одна просьба.

– Приказывай, господин.

– Никогда больше не называй меня господином. Меня зовут Славян.

Хаким поклонился, но ничего не ответил.

– Пойдём? – спросил его Славян.

– Да. Но не через пыточные и колодец, как ты хотел. Мы выйдем открыто, через ворота. Палач и помощник. До восьмой стражи нас не хватятся, а к тому времени мы будем далеко. Я хорошо умею прятаться в пустыне. А утром будет ветер, он скроет наши следы и закроет путь погоне.

– А с какой стати нас выпустят?

– Все привыкли, что перед казнью я хожу к блудницам, они живут в маленьких домах у стен крепости. Хватает и домов виноторговцев. Сначала обыщут посёлок, и только потом подумают о погоне. Одежда и оружие спрятаны в тайнике за посёлком.

– Отлично. – Славян зашнуровал ботинки. – Пошли.

* * *

Как выглядит пустыня Аравийского полуострова на Техничке, Славян понятия не имел, а здесь – выжженная солнцем, высушенная, мёртвая земля, трещины до метра глубиной. И всё песком припорошено, ногу сломать можно запросто. Оставалось только изумляться безмерности собственной глупости – без Хакима он и километра не прошёл бы. А ещё Хаким умел находить сушняк – даже на мертвой земле что-то росло, разводить бездымный костёр, прятать его в трещинах, выбирать место для днёвок, да просто ориентироваться там, где никаких ориентиров нет. Славян не уставал восхищаться и учиться. Это даже не волшебство – чудо: добывать посреди мёртвой пустоши, то убийственно раскалённой, то мертвяще холодной, воду, целый стакан. И правильно пить, так чтобы выпитого утром глотка хватало до самого полудня, а полуденного – до заката, времени третьего глотка.

Шли они пятые сутки. На горизонте постоянно маячили орденские всадники на боевых верблюдах, но Хаким прятаться умел: трижды рыцари проезжали мимо них, ничего не видя и не замечая. Дважды пришлось отстреливаться. Теперь Славян убивал сознательно, но в душе не колыхнулось ничего, всадники в форме песчаного цвета на людей ничем не походили – тени, роботы.

Обновленное Соколами тело легко переносило все тяготы пути: жару, холод, жажду, вес оружия и рюкзаков; оказалось сильным, выносливым и неутомимым. Даже Хакиму, который в пустыне родился и вырос, приходилось труднее.

О стойбище мархрани Славян сказал только на случай прослушки, вдруг да поверят, тогда часов двенадцать беглецы выиграют. Его интересовало племя анэршы. Хаким выбор одобрил, Соколов анэршылны ненавидели люто, союзничали ещё с тремя сильными племенами – с такой армией можно брать Весёлый Двор, не боясь ответного удара ордена.

Но до стойбища надо ещё дойти. Пережить целых семь, а то и восемь дней пути.

Сегодня место для днёвки Славян выбрал сам, и впервые Хаким вместо сдержанного кивка сказал «Хорошо». Славян обрадовался: ну хоть чему-то научился. Всадники ордена отстали довольно прилично, и Хаким не только разрешил поставить навес, и даже потратить драгоценную воду на рис и чай.

Костёр Славян развёл легко и ловко, но кухарить Хаким не доверил.

Сваренный с приправами рис оказался замечательно вкусным. А ещё был чай и целая пачка печенья. За едой Хаким принялся расспрашивать, где и на кого учился Славян. Краткая лекция «Агрохимия и её место в системе наук» привела жителя пустыни в восторг.

– А можно эти пески превратить в живую землю? – спросил он.

– Теоретически. А практически – ты представляешь, сколько на это потребуется денег? И времени. Земледелие – работа на десятилетия.

– Так значит всё-таки можно… – Хаким блаженно улыбался. – Что бы трава была… Много воды… Персики… Господин, пусть это будет через тысячу лет, но ведь будет. Так красиво…

– Только мы тысячу лет не проживём, не хелефайи.

– Ну и что, господин? Если посадить дерево или выкопать колодец, они останутся и после того, как мои кости заметёт песком. Значит, я не зря прожил, на земле остался мой след, который нужен людям.

– Ты прав, – ответил Славян. – А я сказал глупость.

Хаким смутился. Странный господин ему достался. Держится запросто, как с равным, но в то же время остаётся далёким и недостижимым как луна. Словно закрыт каменной стеной. Но при этом улыбка – как глоток прохладной воды. И глаза – зеленовато-карие, яшмовые, земные, а в них сияет солнце. Но не обжигающее, злое и жестокое, как у многих рыцарей, а рассветное, лучистое, животворное. Совсем не похож на господ могущества и власти из крепости. Но оказался сильнее их всех. Господин как будто услышал его мысли, ответил длинным взглядом, улыбнулся. Раньше такие улыбки доставались только пленникам или бойцам из Славяновой роты, его братьям по оружию. А теперь вот принадлежат ему. Странно как-то. Неправильно. Он ведь слуга, раб, его место – у ног господина. Но со Славяном можно только или встать рядом, или уйти прочь. Силой держать он не будет.

– Господин, – сказал Хаким только чтобы избавиться от мешанины неподъёмно сложных мыслей, – хочешь ещё чаю?

– Нет, спасибо. И, Хаким, пожалуйста, перестань называть меня господином. Я тебе не хозяин.

– Я клятву дал, – ответил Хаким. – И теперь принадлежу тебе в жизни и посмертии.

– Нет. Я твою клятву не принял. Она улетела прочь и стала ничем, песком и камнями. Ты свободен, Хаким.

– Ты не веришь мне, господин? Думаешь, предам тебя?

– Я верю тебе всей душой. Ты благороден и честен. Я без опаски возьму из твоих рук и хлеб, и воду.

Сильно сказано. Даже слишком – Хакима в раскалённой пустыне мороз пробрал, как в самом глубоком подвале крепости.

– Тогда почему ты отвергаешь меня?

– Разве? – удивился Славян. – Мы ведь делим и воду, и еду, и даже сны.

Всё верно. Но почему так тяжело и одновременно пусто? До сих пор сложных разговоров Хакиму вести не доводилось, и нужных слов не было.

– Ну что тебе не нравится? – спросил Хаким. – Ты мой господин, я твой слуга и следую за тобой повсюду, помогаю во всём.

– Зачем?

– Ты спас мою жизнь и душу, – сказал бедуин, – и теперь я обязан служить тебе. Иначе на меня падёт бесчестие. – Хаким порадовался: так хорошо всё объяснил своему безумному господину, сделал жизнь простой и понятной.

– Это ты спас мне и жизнь, и душу, – опять всё запутал Славян. – Без тебя я никогда бы не выбрался из крепости, и вскоре стал бы ещё одним выворотнем, полностью утратил себя. Без тебя я не выжил бы в пустыне и часа – или бы рыцари поймали, или змея укусила, или в расселине ногу сломал. Да мало ли что могло произойти с таким неумехой. Так что это я твой должник, и ты в праве требовать от меня служения.

Вот такое Хакиму и в дурном сне бы не приснилось – приказывать Славяну. Пусть и совершенно безумному, но высшему.

– Ты сильнее, – сказал Хаким.

– Чем? – продолжал запутывать Славян.

– Ты не сломался, не отдал Соколам свою душу.

– Я сопротивлялся только шесть месяцев, а ты – шесть лет. Так кто из нас сильнее?

– Ты смог уйти, – ответил Хаким.

– Благодаря тебе.

Хаким вперил взгляд в прогоревший костёр. Остались только едва тлеющее угли. Коротко и быстро глянул на Славяна. Вот ведь свалилась чума на его голову!

– Почему ты не хочешь, чтобы всё было просто, как у всех? – прямо просил он Славяна.

– Кого ты называешь всеми – Соколов?

– Нет!

– Ну так я и не Сокол. И ты не Сокол. Ты человек. Людь.

И тут вдруг пришли нужные слова, выскочили из самого сердца.

– Пока я служу тебе, – сказал Хаким, – в моей жизни есть смысл.

– Какой именно?

Вот ведь упырь, а не человек! Вцепился и не вырвешься.

– Я больше никогда не стану причинять боль, – ответил Хаким. – Я посажу деревья. У меня будет много детей. Я сделаю себе оазис, и в нём никогда не будут убивать.

– Ну и зачем тебе я – почву под деревьями унавоживать?

Хаким рассмеялся.

– Славян, ты сумасшедший, дэвана. В твоей голове плясали сорок дэвов и вытоптали все мозги. Ты мог бросить меня к своим ногам, водить на цепи как пса… Но ты сделал меня свободным. Просто так, ни ради чего… Зачем?

– За тем, что свободный может стать другом только свободному. А мне хотелось бы стать твоим другом. Если ты позволишь.

– Точно дэвана.

Славян усмехнулся плутовски, подхватил посуду и пошёл мыть её песком. Хаким засыпал кострище. Ох и весело будет анэршылнынам, когда на их многомудрые головы такое сокровище свалится. Не всё одному Хакиму мучиться.

– Славян, – спросил он друга, – а тебе не страшно всю жизнь быть господином только самому себе, и не иметь другого господина, защитника и покровителя, кроме себя?

– Мне всего двадцать один, так что о всей жизни говорить рано. А господином себе я никогда не был, и не буду.

От изумления у Хакима и голос пропал. Это с таким-то самообладанием? С такой силой?

– Но кем тогда? – выговорил-таки он.

– Другом. Я себе не господин, а друг. Если есть господин, то ведь должен быть и раб, верно? А рабом я не буду никогда. Даже себе самому.

– Сложно, – ответил Хаким. – Но красиво. Я подумаю. А теперь и поспать надо, за ночь много пройти придётся.

Он расстелил одеяло, лёг.

На соседнем одеяле пристроился Славян.

– Хаким, когда мы придём к стойбищу анэршы… – голос у Славяна стал неуверенным.

– Они пойдут за тобой к Весёлому Двору, – без колебаний ответил Хаким.

– Я не о том. Хаким, у меня есть семья. Они довольно влиятельные люди и, едва услышат, что я жив, захотят забрать меня домой.

– Ты не хочешь их видеть? – приподнялся на локте Хаким.

– Очень хочу, но не могу. Я не уверен, что безопасен для них. Чтобы сбежать, чтобы уничтожить Весёлый Двор, я стал наполовину Соколом. А владыка Нитриена всегда был им врагом. Ховен или Виалдинг запросто могли привесить на меня тайную оморочку, которая заставит убить брата. Или кого-нибудь из друзей… Это для меня они Дарик, Доминик, Феони. А для них – всего лишь владыки и повелители, фигурки на игровой доске! Я не могу рисковать жизнями тех, кого люблю, кому клялся быть братом и другом. – Славян сел, пронзительно, требовательно посмотрел на Хакима: – Сначала из полу-Сокола я должен стать полноценным людем, и только тогда смогу послать им весть. Когда буду точно знать, что не причиню никому из них вреда. Хаким, мне надо сменить имя. Что-нибудь простое, безликое… Алекс Шарифи, например… Никто даже не поймёт, европеец я, араб, пуштун, израильтянин или курд.

– Славян, я уверен, что ты чист как слеза ангела, но… Если ты так хочешь – пусть будет Алекс Шарифи. Ложись спать, Алекс.

– Спасибо, – благодарно улыбнулся Славян.

Опять его друг чудит. Но пусть его. Хаким поудобнее устроился на одеяле. И тут же насторожился: пустыня едва уловимо гудела и дрожала.

– Славян, к нам мчится стая бродячих упырей.

– Днём, по жаре – кто смог напугать их до такой степени? Звери не трусливые, тем более стаей. И, Хаким, не забывай, меня теперь зовут Алекс.

– Алекс, – послушно повторил Хаким. – Алекс, рыцари начали большую облаву, чем-то мы их напугали. Бери только лепёшки, воду, соль и оружие, остальное бросай, оно только помешает. Бежать придётся к развалинам дворца Музаффара. Скверное место, недоброе, но там легко спрятаться. Да будет к нам милостив аллах.

Бежать пришлось долго, сил у Хакима уже не остаётся, но сам он не остановится, скорее загонит себя до смерти.

– Стой, передохнём, – сказал Славян. – Я больше не могу.

– Алекс, мы должны добежать к развалинам раньше, чем нас нагонят рыцари или упыри. Даже не знаю, кто хуже.

– Три минуты ничего не дадут ни им, ни нам. Ты лучше подыши. – Славян показал ему дыхательное упражнение из вампирской системы самоисцеления, которое быстро восстанавливало силы.

Что-то странное было с землёй, на которой они стояли. Что-то очень знакомое и одновременно совершенно неожиданное. Славян огляделся, вслушался.

– Эх, зажигалки нет…

– Что? – не понял Хаким.

– Через огонь бы посмотреть! Здесь пространство какое-то странное, перетянутое, как сдвинутое…

– Это ты и сдвинутый, и свёрнутый. Бежим давай быстрее, да развалин ещё…

– Точно! – восторженно завопил Славян. – Хаким, ты умничка! И сдвинуто, и свёрнуто! Одновременно! Рядом, всего-то в полукилометре, путь в волшебную долину. Быстрая тропа. Оказывается, в пустыне эхо быстрой тропы довольно длинное, гораздо длиннее европейского. Или это одинарица такой эффект даёт? Но изысканиями заниматься некогда. Пошли, – потянул его Славян в сторону тропы.

– Ты что, – вырвался Хаким. – Ты куда собрался? Развалины в другую сторону.

Житель одинарицы о ходочанах знать ничего не может, тем более такой, кто ни разу в жизни не видел ни радио, ни телевизора. И волшебные долины для него только детская сказка. Зато чарокамный круг – вполне взрослая страшилка. Если даже в «просвещённой» Европе от него стараются держаться как можно дальше, то что говорить про неграмотного воина из бедуинского племени…

– Хаким, – подошёл к нему Славян. – Ты поверил мне в крепости. Ты верил мне в пути. Ты делил со мной воду, соль и хлеб. Я прошу, поверь мне сейчас. Просто поверь, и я найду дорогу, которая нас спасёт. Я знаю, что это очень трудно, но всё равно прошу – поверь. Ради твоего оазиса, ради деревьев, которые ты посадишь, ради детей, которые у тебя будут, Хаким, – поверь мне.

Хаким растерялся почти до остолбенения, слишком напугал напор мольбы – с такой яростью и силой полки в бой посылать, а не простого воина упрашивать, даже друга.

– Хаким? – Славян смотрел на него так, словно речь шла о жизни и смерти. Но ведь так оно и есть… И как бы до сих пор он не чудил, всё было к лучшему.

– Я верю тебе, – ответил Хаким. – Веди.

– Спасибо, – тихо ответил Славян. – Спасибо.

Бежать пришлось недолго, действительно что-то около полукилометра, гораздо меньше, чем до развалин.

– Стой, – сказал Славян окончательно вымотавшемуся Хакиму. – Это где-то здесь…

Он, внимательно глядя себе под ноги, походил кругами. Встал спиной непонятно к чему – ни куста, ни камня, один голый песок. Закрыл глаза, сосредоточенно досчитал вслух до десяти, открыл глаза и заморгал так, словно вылез из тёмного подвала на залитый солнцем двор. Глаза привыкли, и Славян медленно повернулся к неизвестно чему лицом.

– Вот она, голубушка! Хаким, дай руку и закрой глаза. Не бойся, надо пройти всего лишь несколько шагов.

– Я и не боюсь. – Он закрыл глаза, ухватился за Славянову руку и сделал несколько шагов. Пустыня под ногами изменилась. Хаким открыл глаза. Так и есть, мощёная камнем широкая дорога. А камень… Нежно-голубоватый, сияет собственным приглушённым светом, едва заметно мерцает.

– Читцаррион, – охнул Хаким.

– Быстрые тропы всегда им мостят, – равнодушно ответил Славян. – Пойдем.

– Но это же гномий камень!

– У них и покупают, – сказал Славян.

– Но гномы его не продают.

– На быстрые дороги продают. Да и мостят сами. Видишь, как ровно? Ровней асфальта. Пошли побыстрее, здесь нас ещё могут догнать.

– Ты хочешь спрятаться за чарокамным кругом?! – воскликнул Хаким. – Но человеков он не пропускает!

– Смотря каких. Я покажу тебе как входить, и ты сможешь зайти в любую волшебную долину. Ничего сложного тут нет.

«Сложности начинаются сразу после того, как войдёшь, – подумал Славян. – Очень надеюсь, что всё обойдётся без оглашения имени и проверки у священного источника».

Прогулочным шагом быстрая тропа приводит к чарокамному кругу за десять минут, бегом – за три. Хаким вопросительно глянул на Славяна. Внутри круга был всё тот же песок. Славян взял его за руку, провёл в долину.

– Ну всё, – сказал Славян, – теперь ни упыри, ни Соколы нам не страшны. Хаким, послушай меня очень внима… Хаким! – тряхнул за плечо Славян.

Бедуин не мог отвести очарованных глаз от изобилия деревьев, травы и цветов. Клубящаяся за спиной туманная стена, сквозь которую было довольно ясно видно песок, читцаррионовую дорогу и верховых Соколов, которые мчались по ней во весь опор, Хакима ничуть не интересовала. Ну дым, ну дорога, ну песок, Соколы ещё до кучи, – он что, раньше никогда их не видел?

Видя, что полуоцепенелая эйфория у Хакима закончится нескоро, Славян усадил друга на траву и снял с него ботинки – долина, по всем признакам, хелефайская, а ходить здесь в обуви – демонстрировать враждебные намерения. Разулся сам.

Соколы покрутились у чарокамного круга и ускакали, только вертлявые хвосты верблюжьи махнули. Пройти сквозь границу волшебной долины рыцари сумеют легко, а вот в крепость не вернётся ни один, и смерть в долине их ждёт куда как нелёгкая. Сунуться сюда одним взводом и думать нечего, разве что полком и с полусотней гранатомётов.

Славян отвёл всё ещё полупьяного от восторга Хакима на поляну ожиданий, сложил на вымощенной глиняной плиткой особой площадке всё оружие, вплоть до неизвестно зачем прихваченного Хакимом кастета. Славян глянул на друга. Тот потихоньку приходил в себя. Сейчас окончательно очнётся, и Славян объяснит ему правила поведения на поляне ожиданий хелефайской долины.

ГЛАВА 8. РАЗБИТЫЙ КАМЕНЬ

Хаким блаженствовал. Такой красоты он не видел даже в саду резиденции самого губернатора. Нежная как шёлк трава, по который можно ходить сколько хочешь, цветы – так много и все такие разные, сказочно вкусные яблоки – тоже можно есть сколько хочешь. И чистая, прозрачная вода – сладкая, без всякой примеси соли. Целая река. Рождалась вода на вершине небольшого холма, падала с обрывчика в русло и текла в выложенный читцаррионом бассейн, а из бассейна уходила дальше, в сторону чарокамного круга. Когда Славян надёргал травы-мыльнянки и потащил Хакима к бассейну, совершать омовение в такой чистой воде бедуин посчитал кощунством. «Ну извини, – сказал тогда чокнутый европеец, – солёной лужи поблизости нет, придётся ручейком обойтись». И без лишних разговоров столкнул в бассейн. Пришлось и одежду выстирать. Читцаррион впитывает солнечный жар, и если на холме вода пронзительно холодная, то в бассейне – тёплая, почти горячая.

На вымощенной глиняной плиткой площадке их ждали котелок, дрова и цилиндрическая деревянная коробка с рисом. Славян в травяной силок поймал какую-то птицу величиной с цыплёнка, сделал суп и жаркое. Вкус европейской стряпни оказался непривычным, но приятным.

Вскоре Хакиму потребовалось удовлетворить определённую послеобеденную надобность. Славян кивнул на высокие кусты. Справлять нужду прямо на землю в столь райском месте Хакиму претило, но с природой не поспоришь, и за кусты он пошёл. Там оказалась особая кабинка, ничуть не хуже потребностной комнаты для слуг в крепости. «Странно, – сказал Славян, посетив то же строение, – в нужнике дырка вместо унитаза. Прямо не долина, а колхоз «Двадцать лет без урожая"».

Спать легли на широких удобных скамейках в изящной беседке, и покой их не потревожили ни мухи, ни москиты, ни прочие мерзопакостные порождения шайтана. В долине вредных насекомых вообще не водилось, а вот бабочек – в изобилии: больших и маленьких, пёстрых и одноцветных. Одна, самая любопытная, даже села Хакиму на плечо. Пока прекрасная летунья чистила усики, бедуин не то что пошевелиться, вздохнуть лишний раз боялся.

А Славяну всё что-то не нравилось.

– Ну и сколько нам ещё загорать и пикниками развлекаться? – раздражённо спросил он. – Сутки уже сидим.

– Ты же сам сказал, – удивился Хаким, – если мы пришли незваными гостями, должны ждать, пока хозяева убедятся, что мы не желаем им зла, и сами к нам подойдут.

– Или выкинут из долины, если морды наши не глянутся.

– Их право, – ответил Хаким.

– Само собой. Только что-то они не спешат им воспользоваться. Все хелефайи малость параноики, на собственной безопасности чуток сдвинуты, но не до такой же степени.

– Может, у них праздник какой, или траур, не до нас.

– Хаким, у хелефайев две глубокие и пламенные страсти: парное молоко и свежие сплетни. Даже если долина лишилась обоих владык сразу, даже если идёт война, всё равно патрульная четвёрка пограничников с командиром должна была ещё вчера прибежать на поляну и устроить нам долгий сеанс игры в «Что? Где? Когда?».

– А может, долина не хелефайская, а гоблинская или гномья.

– Яблони, Хаким. Священное дерево хелефайев – яблоня, гномов – облепиха, вампиров – груша, гоблинов – черешня.

– А персиков у них нет? – по-детски разочаровался Хаким.

– Полно. Только не вокруг поляны ожиданий, а в садах, как личных, так и городских. К тому же беседка, скамейки и нужник из иллинара, пусть и кустарной выделки. Нет, Хаким, долина именно хелефайская, только странная какая-то. – Славян хмуро огляделся. – Никак не пойму, что в ней не так. Причём «не так» – очень серьёзное.

– Это из-за меня, господин, – тихо ответил Хаким.

– Что?! – только и выговорил Славян. От удивления даже на «господина» обидеться забыл.

– Я ведь палач, – Хаким с отчаянием посмотрел на Славяна, – самая презренная тварь из всех презренных тварей. Это из-за меня долина не хочет принять даже тебя, принца Нитриена.

– У хелефайев принцев не бывает, – машинально поправил Славян. – Хаким, что за вздор ты городишь? Да кому какое дело, чем ты в крепости занимался!

– Я причинял людям страдания и боль, – твёрдо ответил Хаким, – моя душа проклята навеки. Мне не место здесь, в благословенном краю.

– Приехали, – только и сказал Славян. – Хаким, ты же не сам пошёл в истязатели, тебя Соколы заставили. И как только появилась возможность, ты сбежал. Хаким, ты ни в чём не виноват.

– Нет, господин. Палачу не место среди благословенных. Отведи меня обратно в пустыню. Тогда долина примет тебя. А за меня не бойся, я сын этой земли, и моя мать не причинит мне обиды.

– В пустыню всегда успеешь, не улетит.

– Славян, – тихо сказал Хаким, – эльфы – величайший, наимудрейший, вседобрый народ. Любимейшие и благословенные дети аллаха. Перворождённые никогда не допустят к своей чистоте проклятого навеки грешника.

– Чивойсь?! – пискнул сквозь внезапную немоту долинник Нитриена. Перевёл дыхание и обрёл способность к членораздельной речи: – Какой-такой народ? Хаким, ты что, белену тишком зажевал? Где ты набрался такой чуши?

– Но…

– Не нокай, я тебе не конь! Хаким, хелефайи, они же эльфы – такие же люди, как и мы с тобой. Разве что уши острые, глаза на полморды и спеси вагон. А так ничего, нормальные ребята.

– Славян…

– Нет, принц персидский! – рявкнул Славян. – Что вам всем так хочется перед кем-нибудь обязательно на брюхе поползать?! Перед богами, Соколами, Ястребами, богатым соседом… Перед хелефайями… Ты Виалдинга вспомни, вот из кого величайшесть, наимудрейшесть и вседобрейшесть фонтаном прут!

– Он вышвырок, господин.

– Ещё раз назовёшь господином – дам в ухо, – предупредил Славян. – Сколько можно друга оскорблять? За что, кстати, его изгнали?

– За кровосмешение. По-учёному – инцест. С ним одна хелефайна соединила кровь. Сестра по крови больше, чем сестра по рождению, – с глубоким убеждением сказал Хаким, – там люди сами не выбирают, а при кровосоединении – выбирают. Поэтому родство по рождению остаётся только на одно земное воплощение, а по крови – навечно, и в жизни, и в посмертии, и во всех воплощениях. На одном из праздников девушку избрали королевой бала. Она была так прекрасна, что многие мужчины долины желали её. Возжелал и этот сын осла и жабы. Он дал сестре дурманного зелья в вине и, когда она уснула, овладел ею. На утро девушка пришла к владыкам и потребовала найти насильника. Виалдинга нашли и изгнали в тот же день.

– А девушка? – спросил Славян.

– Её тоже. Ведь это нарушение самого строгого из всех тарго.

– И ты говоришь о доброте и мудрости?! – заорал Славян. – Её-то за что?! Она – жертва, скверны на ней не было и нет!

– Но… Да. – Хаким немного помолчал и сказал: – Славян, этот плевок шайтана как-то спьяну проболтался, что его бывшую сестру забрали в какую-то другую долину. Орал, что кровосмесительницу простили, а кровосмесителя не хотят, потому что у него таких сисек нет. И подробно расписывал, как девушка, пошли ей аллах счастья после всех бед, получала прощение.

– Заурядный мелкотравчатый подонок, – отмахнулся Славян. – Ховен, тот хоть чего-то стоит, злодей значительный, с характером. А этот – просто гниль.

– Да, может быть… – кивнул Хаким. – Но боялся я его гораздо больше коменданта. Когда Виалдинг заходил в пыточную, мне казалось, что я стою в преддверии ада, а он – самый главный иблис. Славян, – вспомнил Хаким, – выведи меня отсюда. Пусть Перворождённые – обычные люди, пусть даже разделят со мной воду и хлеб, но тебе я компания плохая. Ты не должен марать себя дружбой с палачом.

– Ну почему же… Палач и убийца – компания самая что ни на есть подходящая.

– А кто убийца? – не понял Хаким.

– Я, – ответил Славян.

– Нет. Ты не можешь быть убийцей.

– Я убил ни в чем не повинного людя, да ещё того, кто был под воздействием оморочки.

– Нет, – попятился Хаким. – Ты не убийца. Убийцы не боятся отнимать жизнь, а ты боишься. Там, в крепости, ты должен был меня убить, но ты испугался, не хотел причинить смерть. Тогда я и понял окончательно, что ты не такой, как все в крепости, что ты чист как вода в этой реке, – кивнул Хаким на родничок.

– Но руки мои в невинной крови, – сказал Славян. Он сел на траву и рассказал Хакиму всё – от утра в гаврском доме Нитриена до тульского похищения. Выговориться надо было давно, но на Техничке об иносторонних делах рассказывать нелепо – сочтут сумасшедшим, отцу и братьям тоже не скажешь – ни к чему причинять лишнюю боль, а друзья, стоило только заикнуться о происшедшем, сразу начинали твердить, что он ни в чём не виноват, чтобы забыл обо всём поскорее. Потом зеркалили братьям, что Славян опять в свои глупости полез, и Латрик целый день не сводил с младшего брата испуганных, умоляющих глаз. А Хаким просто сидел рядом и слушал, иногда что-то уточнял. Но главное – слушал. И Славян впервые смог назвать Данивена ли-Аддона Лалинэлем.

– Ну а что в крепости было, – закончил он рассказ, – ты не хуже меня знаешь.

– Ты не убийца, – твёрдо сказал Хаким, – ты жертва обстоятельств. Ни у тебя, ни у твоего брата Лалинэля выбора не было.

– Как и у тебя. Решай, Хаким: или мы с тобой палач и убийца, или оба – жертвы обстоятельств.

– Это нечестно, – сказал Хаким. – Ты ведь знаешь, что я никогда и ни в чём не смогу тебя обвинить. Я скорее отрежу себе язык. – Ему до боли хотелось прикоснуться губами к рукам Славяна, склониться к земле, упросить взять его жизнь: такая беззащитность может быть только у ребёнка, а такая сила – у согревающего огня, у животворной воды. Но нельзя, тут же уйдёт – близ Славяна есть место только для равных. Хочешь остаться рядом с другом и учителем, с тем, кто тебе дороже всего, что есть в жизни и посмертии, даже райского блаженства, – стань таким же как он. Вольным ветром. Твердью живой земли. Невозможно. Но придётся.

Славян подсел ближе, обнял за плечи, и сказал на ухо:

– Ложная вина – крепкая отрава. И сладкая. – Он невольно глянул на тылицу, с которой в купели бесследно исчез шрам искупительного деяния. – Очень сладкая, верно, Хаким? Трудно оторваться от этого зелья… Мы оба отравили себя до калечества. Так, что даже не можем сами ходить. Только ковылять, опираясь друг на друга.

– Унылое будет зрелище.

– Нет. – Славян немного отстранился, заглянул Хакиму в глаза. – Уныло – лечь под забор и сдохнуть. Остаться в крепости. А путь – это всегда победа. И мы можем идти – медленно, тяжело, но мы уже идём. Нас многие обгонят, но зато мы смогли пройти по тропе, с которой сорвались тысячи. Уже смогли, Хаким. А сможем ещё больше. Мы по-прежнему люди, Хаким, а значит – победители.

Хаким невесело усмехнулся. Сможем, Славян, а куда же денемся. Вместе с тобой, да не смочь? У тебя даже несущие земную твердь слоны петь захотят, а черепаха – в барабан бить. Красивый, наверное, получится праздник.

Славян поднялся, подошёл к пятачку с оружием, подхватил автомат.

– Всё, – сказал он, – хватит ждать, когда пустыня розами зацветёт. Пойдем посмотрим, что здесь к чему.

– Славян, но идти с оружием по долине…

– Именно, что с оружием. Странная она какая-то. Глубинно странная, – ответил он и пояснил: – Хаким, все волшебные долины в основе своей одинаковы: и у гоблинов, и у хелефайев, и у гномов… Нарушено что-то именно в основе. – Славян сел на корточки, наковырял ножом земли, растёр её меж пальцев – в точности как садовник в губернаторском саду. И, в точности как тот садовник, слизнул с пальцев земляную крошку. – Неправильная почва. Но что неправильного может быть в целой долине?

– Нарушена одна из базовых характеристик, – с гордостью, что знает слова учёных людей, сказал Хаким. Он взял автомат, запасной магазин, ножи. Подумал, и забрал кастет.

– А может, и не одна. – Славян встал, загнал нож в ножны.

– Нет, – уверенно сказал Хаким, – одна. Иначе бы ты, долинник, не гадал бы сейчас по песку, а что же тут произошло.

– Ага, – согласился Славян. – Хаким, не забудь, меня зовут Алекс Шарифи.

Всё правильно, ни к чему принцу Нитриена до времени открывать лицо неправильной долине.

* * *

Славян и так и эдак разглядывал большой треснувший камень – конусообразный, чёрный как ночь, метра полтора в высоту, с основой примерно в метр или чуть больше. Точно такие же камни окружают долину.

– Алекс, – спросил его Хаким, – что это?

– Ва'алмил. – Славян объяснил, зачем он нужен. – Не представляю, что может сломать ва'алмил.

Трещина безупречно ровная и гладкая, словно камень разрезали ножом. Половинки слегка разошлись, в разлом набилась палая листва.

– Осень, – грустно сказал Славян. – В феврале. Вечного лета больше нет, но и зимы тоже. Долина не жива и не мертва. Мы опять крепко вляпались, Хаким. Это кенолан, брошенная, проклятая долина.

Хаким не удивился – а куда ещё можно попасть из Весёлого Двора, если не в проклятую землю?

– Кто её проклял?

– Дай подумать. Тин что-то такое рассказывал…

Полянку с ва'алмилом окружало просторное кольцо яблонь и ещё каких-то деревьев, Славян назвал их ясенями. Красивое место, но печальное почти до слёз. Славян сделал из веток метёлку, выгреб из трещины листья, стал выметать палую листву с поляны. Хаким принялся помогать. Пучком мыльнянки Славян вымыл камень, Хаким поливал из фляжки.