Текст книги "Ратоборцы"

Автор книги: Влада Воронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)

– Но вернёмся к нашим баранам, – сказал рыцарь, – точнее – инородцам. (Бродников оледенил рыцаря ненавидящим взглядом. Сокол удивлённо моргнул, ведь ненависть – чувство жаркое, опаляющее). На утро повелитель Доминик прямым ходом подошёл к владыке Эндориена, уцепил за воротник тайлонира и заявил, что если он, сволочь остроухая, нарушит данную Бродникову клятву верности, то он, Доминик Ферран, да станет свидетелем тому изначалие мира, повесит эндориенца на первой попавшейся латирисской осине на его же кишках. И это, Вячеслав Андреевич, не метафора – вампиры до сих пор так казнят за особо тяжкие преступления, и без разницы, общинников или чужаков. А хелефайя, – тут голос рыцаря едва заметно дрогнул, в достоверность происшедшего он так и не поверил, но дисциплинированно выполнял приказ, пересказывал докучливому ходочанину события, – ухватил вампира за галстук и поклялся пред изначалием, что если верность нарушит повелитель Латирисы, то он, Аолинг Дариэль Эндориенский гарантирует, что, цитирую: «…ты, падла крылатая, подохнешь от Жажды посреди площади Совещательных Палат Миальера. Но падлой к тому времени ты будешь обыкновенной, потому что крылья я тебе собственноручно оторву». Конец цитаты. Затем эльф и упырь скрепили клятву дружеским объятием и безо всякого перехода принялись обсуждать строительство телепорта между их долинами и таможенные пошлины, да так увлеклись, что пропустили начало совещания, и решили вообще не ходить, свалили в кабак, междолинный договор обмывать. Против членства упырей в Братстве не возражал больше никто.

Бродников, к безмерному удивлению рыцаря, давно не слушал, целиком сосредоточился на путах. Сокол быстро выплел самое мощное заклинание ментального проникновения, которое только мог осилить, и набросил на ходочанина. Первую волну оберег развеял, вторую задержал на подходе, третью отправил обратно Соколу. Хороший оберег, любого настырного телепата за раз должной скромности обучит, – удар обратки обеспечит неделю непрестанной головной боли. Но умелый пользу извлечёт из всёго, даже из неотвратимой обратки. Увернуться от неё невозможно, но отклониться, принять только касание, а не весь удар, не так сложно.

И считать информацию. Пусть только поверхностную, малозначащую, но сейчас ценна любая.

Принесённые обраткой вести рыцаря потрясли. Славян был уверен в примирении Аолинга и Феррана. Нет, Доминика и Дарика. Уверен, что они подружатся. Но так не бывает… нет такой безграничности доверия… такого умения, да именно умения – от рождения ходочанин не был наделён способностью видеть суть… ни кому не хватит смелости и силы соединять несоединимое… никогда ещё Сокол не встречался с людем столь опасным.

Убить. Славян никогда не согласится стать Соколом, пусть магистр не надеется зря. А запугать и выгнать на Техничку на веки вечные тем более не получится, тут магистр оплошал по самое дальше некуда, всем задом в лужу плюхнулся, с размаху.

Только убить.

Путы как губка выпили из Бродникова почти все силы, противник из него сейчас никакой. Замер, больше не трепыхается, сообразил что к чему, но поздно, теперь он ни на что не годится.

Славян выругал себя так крепко, как только мог. Надо же быть таким тупицей! Ведь чем больше пытаешься разорвать сеть, истончить, распутать, тем крепче она становится. И ведь знал прекрасно о таких, Франциск рассказывал. Соколиные штучки, каждое враждебное действие обратить в свою пользу.

Стоп. В пользу обращается только враждебное действие. Но что ответит заклятье на действие помогающее?

Славян уцепился за верёвки, попробовал затянуть их сильнее.

Ничего.

Опять потянул, ввинтился в путы поглубже.

Верёвки исчезли, развеялись быстро тающей зеленоватой пылью, Славян тяжело грянулся на асфальт, занемевшее, слабое тело не слушалось. Рыцарь взвизгнул совершенно по-бабьи – вусмерть перепуганно, истерично, пнул его в бок. Славян откатился в сторону, на простой перекат сил хватило. Как учил Франциск, прикрылся от второго пинка, ухватил рыцаря за щиколотку, дёрнул. Рыцарь шмякнулся на задницу как пьяный мужик в гололёд.

Но бойцовская подготовка у него отличная, всё равно исхитрился отвесить Славяну сокрушительный пинок – захрустели рёбра, и бросить какое-то убойное заклинание – вмиг потемнело в глазах, пропала способность дышать. Славян захрипел, вцепился себе в горло, рванул воротник свитера. И вспомнил об ожерелье. Доминик называл его оберегом. Защитой. Так пусть защитит от смерти.

Славян раздёрнул молнию на куртке и сквозь свитер вцепился в ожерелье, стиснул его изо всех сил, вместе с кожей. Всё напрасно, оберег защищает только от ментального воздействия. Но ведь смерть – это гибель и способности мыслить, и исчезновение Я, того самого, которое ожерелье предназначено защищать.

Серебро раскалилось и вспыхнуло. Болезненный вскрик Славяна слился с обезумевшим от боли воем рыцаря – его охватило пламя. Спустя несколько секунд всё было кончено. Славян поднялся – ноги едва держали. От рыцаря осталась груда выгоревшей, невыносимо смердящей плоти. Выглядит ещё омерзительнее, чем труп ли-Винеллы в то уже безмерно далёкое воскресенье, когда Дарик и Лара стали владыками Эндориена. Возвратившиеся заклинания владельца не щадят.

– Не рой другим яму, – наставительно сказал смрадным останкам рыцаря Славян, – сам же в ней и подох.

Болели ожоги, на теле и на ладонях вздулись волдыри. Грудь словно наливалась расплавленным свинцом, судорожно дёргалось сердце. Славян попытался вытащить из кармана полуобгорелой куртки таблетки, но обожжённые пальцы не слушались, только волдыри о грубую ткань ободрал. Безмерно уставшее от потрясений сердце работать отказалось.

* * *

Чужой и пустой дом тоску словно вытягивал и растворял, оттого Жерар и не ушёл вслед за Славом. Растопил камин в малой гостиной на первом этаже, уютной, отделанной в бледно-лиловых тонах – два дивана у стен, четыре кресла в углах и два у камина, между ними небольшой столик. Включил музыкальный центр с любимым компактом Слава – мешанина из самых различных музыкальный стилей и направлений. Особенно Жерару, вслед за Славом, нравился русский рок – при том, что вокальные данные у певцов откровенно посредственные, да и музыка по большей части так себе, было в этих песнях какое-то странное, неодолимое очарование, их хотелось слушать снова и снова, композиции не приедались. Не будь запись с Технички, Жерар бы поклялся, что вместо песни творится заклинание. Жерар сидел в широком мягком кресле перед камином, потягивал вино, слушал музыку, бездумно повторял вслед за певцами русские слова.

Чем вампир вышиб замок входной двери и распахнул дверь в гостиную, плечом или заклинанием, Жерар так и не понял, должно быть, и тем, и другим. Плеснули по воздуху снежно-белые крылья, и вампир бережно уложил на диван Слава. Жерар и опомниться не успел, как вампир стянул с сына ботинки, сбросил с себя длинное модное пальто из тёмно-серого кашемира – только втянулись-расправились крылья – и укрыл ему ноги.

Вампир прикоснулся кончиками пальцев к бледной, с голубоватыми ногтями руке Слава, выругался по-своему – от бессильной ярости вампира Жерара бросило в дрожь. Вампир выплел-вышептал заклятье исцеления – Жерар успел заметить золотистый отсвет, потом два заклинания – эти светятся чёрным, цветом земной силы, источника жизни – и сбросил Славу.

Вампир с тревожным, молящим ожиданием глянул в лицо Слава. От ужаса Жерар оцепенел: так умирают от сердечных приступов, он уже видел эту синюшную бледность, «поплывшие», размазанные черты лица, но даже в самом глубоком кошмаре ни разу не примерещилось, что такое может быть со Славом, с его сыном.

Вампир сбросил Славу ещё заклятье с заклинанием. Эффекта никакого.

– «Скорую»… – сумел-таки выговорить Жерар.

– Не успеют, – отрешённо ответил вампир, – ему осталось не больше минуты, а таких реанимаций, как на Техничке, у нас нет.

Жерар окаменел. «Всё что угодно, только не это. Господи, забери у меня что хочешь – студию, известность, пусть я буду нищим, пусть ослепну, жизнь мою забери, только оставь мне сына. Со мной делай что хочешь, только пусть живёт Слав!» Жерар и представить себе не мог, как это страшно – терять родителям детей. Как всё до безнадёжности несправедливо устроено: если на свете должны существовать боль и смерть, то почему они достались Славу, почему не ему?! Почему он, старик, живёт, а молодой парень умирает?!

Вампир вынул из внутреннего кармана пиджака трёхразмерный кошель старинного вида, открыл застёжку, хотел что-то достать, но замер на мгновение, словно что-то вспомнил или внезапная мысль пришла, и обернулся к Жерару.

– Есть одно средство, – сказал вампир, – но я не знаю нужной техносторонцу дозировки, давать придётся на прикидку. Слишком малая доза не подействует, слишком большая – убьёт. Решай.

– Почему я? – не понял Жерар. Откуда ему разбираться в вампирских лекарствах?

– А кто – я? Твой сын, только тебе и решать.

– А если ты попадёшь с дозой? Он вернётся? – Жерар был уверен, что Слав уже перешагнул смертный порог.

– Да, – твёрдо ответил вампир. – И решай побыстрее, жизни в нём осталось на три искры.

– Делай всё, что считаешь нужным.

– Тогда поклянись, что не станешь требовать с меня виру за смерть Славяна.

Жерар глянул на сына. Да какая тут вира…

– Верни мне его, – сказал он вампиру. – А не получится – пресвятая дева Мария и мира изначалие свидетели: я не потребую виры.

Вампир вытащил из кошеля кровозаборник, рванул воротник рубашки – галстук из плотного шёлка лопнул как бумажный – и воткнул иглу себе в артерию. В колбу хлынула кровь.

– Но… – только и успел выговорить Жерар: вампир вынул иглу – ранка вмиг исчезла, одним движением свинтил колбу, а насадку бросил за спину. Подсел к Славу. Осторожно приподнял за плечи, немного запрокинул ему голову, влил в рот глоток крови. Ещё один. Потом ещё. Мгновенье поколебался и дал четвёртый глоток. Заклинаньем очистил колбу – машинально – и отшвырнул её в сторону. Вампир кончиками пальцев прикоснулся ко лбу Слава, к щеке, что-то пробормотал по-своему. В глазах плеснуло отчаяние.

– Вернись, мальчик. Прошу тебя, не умирай. – Вампир говорил на торойзэне, но Жерар понял – сам молил о том же.

У Слава дрогнули ресницы, черты лица обрели чёткость, исчезла мертвенная бледность.

– Слав, – рванулся к нему Жерар, но вампир отодвинул толстяка как ребёнка.

– Не лезь. Не видишь что ли, ожоги у него и рёбра сломаны. Залечу, вот тогда и обнимайтесь.

Вампир бережно уложил Слава на диван, достал из внутреннего кармана пиджака дрилг – кинжал с небольшим узким лезвием, срезал полуобгорелые куртку и свитер. Жерар увидел синяки и ожоги, сдавленно застонал. Вампир принялся выплетать заклятья, шептать заклинания. Вампирская целительная волшба гораздо слабее эльфийской, но и с ней уже к утру от ожогов не останется и следа. Срастутся и поломанные рёбра.

– Теперь он будет спать. – Вампир убрал дрилг. – Час, два, полчаса – техносторонцев я плохо знаю. У тебя пальто есть?

– Куртка.

– Давай. – Вампир аккуратно укрыл Слава. Оглянулся, увидел разбросанные детали кровозаборника, поманил к себе пальцами – колба и насадка влетели в ладони. Вампир очистил их вспышкой белого пламени, собрал кровозаборник, убрал в кошель, спрятал в карман – спокойно и неторопливо, словно ничего не произошло.

И тут Жерар понял – он в одной комнате с упырём! Да ещё и белокрылым!

Вампир едва заметно усмехнулся, пошёл к выходу. В дверях обернулся.

– Как проснётся, подогрей красное вино с водой, напои. Две трети стакана вина, треть – воды.

Упырь ушел. Жерар посмотрел на Слава. Сын спал глубоко и крепко, сном исцеления.

Вампира Жерар догнал уже на площади, у поворота на улицу Святой Маргариты. Вампир собирался открыть дверцу светло-серой машины со знаками латирисского дома – довольно старой, такие держат для незначительных казённых разъездов по принципу «бегает ещё и ладно».

– Господин, – Жерар схватил его руку, поцеловал, – благодарю вас. Я должник ваш, господин, – опять склонился к руке вампира Жерар.

– Нет, – высвободил руку вампир. – Помогал я Славяну, а не вам, мсье Дюбуа. – И холодно, твёрдо посмотрел в глаза Жерару, взглядом выстроил непробиваемую стену. – А Славян моим должником не будет никогда. Что бы мне ни посчастливилось для него сделать. И лучше бы никогда больше такого «везения» у меня не было.

– Но… – растерялся Жерар, недоумённо оглядел вампира. И только сейчас заметил рыжие волосы, стянутые на затылке тёмно-синей, в тон костюму, шёлковой лентой в короткий хвост. Ошарашено посмотрел на латирисские знаки машины, на вампира. – Повелитель Доминик…

– Чёртов мальчишка! – взревел правитель Латирисы и побежал обратно в дом.

Когда запыхавшийся, обмирающий от страха и беспокойства Жерар вбежал в гостиную, вампир, исчерпав все разумные доводы, уговаривал Слава лечь и поспать ещё хоть немного таким крепким матом, что огонь в камине дрожал как от ветра. А тот методично выкладывал из уцелевших карманов куртки на каминную полку разнообразную ходочанскую дребедень, и на слова вампира внимания обращал не больше, чем на доносящуюся из музыкального центра мелодию.

– Да ты хоть оденься, – попытался вздеть на Слава своё пальто повелитель Доминик.

– Ну что со мной как с младенцем? – рассердился Слав. – И без того жарко, отстань, – отстранился он от вампира. – Ты на машине?

– На машине, – ответил вампир, – но до утра ты останешься здесь, пока рёбра не срастутся и ожоги не сойдут. – Он быстро размял пальцы, потянулся к страшным чёрным кровоподтёкам на теле Слава, но тот перехватил его руки и мягко, необидно отстранил.

– Нет, ты и так слишком сильно потратился.

– Больше, чем ты думаешь, – Жерар окончательно стряхнул что растерянность, что изумлённое оцепенение. – Повелитель Доминик тебе сегодня жизнь спас. Из-за Порога вытащил.

– Кровью? – спросил у вампира Слав.

– Да, – неохотно ответил вампир. Отошёл от камина, сел в ближайшее к двери кресло у стены. – И не вздумай благодарить, – опередил он собиравшегося что-то сказать Славяна. – Я всего лишь отдал часть долга. За жизнь сына, за мою… Или за жизни всей моей общины… Или всего нашего народа… Даже не знаю, как и считать.

– Ты что несёшь? – недоуменно смотрел на него Слав. – Гномьей самогонки дёрнуть успел?

– Твоя дурацкая идея закольцевать Жажду сработала, – ответил Доминик. – Теперь мы свободны, Славян. Впервые за пять тысяч лет свободны по-настоящему. И подарил нам эту свободу ты. Но всё, – снова опередил Слава повелитель Латирисы, – все дела завтра утром. А сейчас ложись.

Донельзя удивлённый и растерянный Слав подчинился.

– Доминик, – начал было он, но вампир перебил:

– Спи. Хочешь завтра улететь – спи.

У вампира зазвенело зеркало связи, он ругнулся и выскочил в холл. Жерар подсел к Славу.

– Почему ты мне ничего не сказал? Ты хоть представить себе можешь, что я пережил, когда увидел тебя полумёртвого?! Да если бы не этот упырь, благослови его господь на вечные времена, тебя бы уже не было! Ну почему ты молчал?

– А что изменилось бы, расскажи я тебе? – ответил Слав. – Только беспокойство лишнее.

– Почему ты молчал? – повторил Жерар. Недоверие Слава ударило очень больно.

– Потому что Славян, – сказал вернувшийся Доминик, – со своими болячками как вампир с Жаждой – думает, если делать вид, что их нет, то они и впрямь исчезнут. Не обижайтесь, мсье Дюбуа, все человеки, у кого характер твердый, так делают, – лечить их сущее наказание. А у слабаков другая крайность: с болячками как с букетом орхидей носятся – больше-то им похвалиться нечем. Только, Славян, – глянул на него вампир, – с друзьями молчишь – ладно, перетерпим, но отцу надо было сказать. Его-то чего стесняться?

– А при чём здесь мой папашка? – удивился Слав.

– Так, человеки, – сосредоточенно нахмурился вампир, – я не понимаю вас чего-то. Славян, о Жераре Дюбуа ты думал как об отце, поэтому я тебя к нему в дом притащил, а не в латирисский, как хотел. Вы, мсье Дюбуа, думали о Славяне как о сыне, потому я и спрашивал вашего согласия, на простого знакомого или даже друга время терять бы не стал. А теперь вы смотрите друг на друга как чужие.

Поднять взгляд на Слава Жерар не осмеливался, разглядывал сосредоточенно узор на ковролине. Слав прикоснулся к его плечу.

– Если ты не передумал… Таким отцом любой гордиться может.

Жерар осторожно, чтобы не зацепить синяки, ожоги и поломанные рёбра, обнял глупого мальчишку, прикоснулся губами к виску.

– Слав, сын… Ну как я могу передумать… Взрослый уже, а ведёшь себя как ребёнок. Ложись, – легонько оттолкнул его Жерар.

– Да прошло всё давно.

– Хочешь, чтобы всё по-новой началось? – буркнул вампир. – И оденься.

– Жарко.

– До сих пор? – хрипло переспросил вампир. – Мсье Дюбуа, мне нужно с вами поговорить.

Они вышли в холл.

– Человека только человек и переупрямит, – сказал вампир, – так что уговаривать Славяна придётся вам, меня он даже слушать не станет. Уехать Славяну нужно немедленно, я бы его прямо сейчас на Техничку выпихал, но придётся ночь отлежаться, слишком крепко ему досталось.

– Слав уезжает завтра…

– Знаю, – резко перебил вампир, – потому и приехал сегодня. Хотел завтра с утра, но потом подумал, что и без меня забот Славяну хватит. Дома не застал, поехал искать…

– Как искать? – не понял Жерар.

– По линии крови. Любой вампир, имея метку крови, найдёт любого людя в радиусе десяти километров. По кратчайшей дороге. Метка – это… – вампир запнулся, – след в памяти… отпечаток Славяна во мне… Не знаю, как объяснить. Проще говоря, мы запоминаем кровь как собака запах. Только не на полгода, а навсегда. И, в отличие от собак, выборочно: берём метку только у тех, у кого хотим, у кого нужно. Именно метку, а не саму кровь. Когда надо найти нужного людя, метка прокладывает путь к своему хозяину – линию крови. Но не об этом речь. – Вампир рассказал, где и в каком виде нашёл Слава. Жерар похолодел.

– Ты уверен, что это был Сокол?! – схватил за лацкан вампира.

– Этих паскудников я узнаю где угодно, когда угодно и в каком угодно виде, – заверил вампир.

– Доминик, – Жерару было не до этикета, – но зачем им Слав? Он ведь никто, всего лишь ходочанин. У них такого добра и так хватает.

– Вот это я у него и спрошу. А ты уговори его, убеди, прикажи сидеть на Техничке, и полгода, ну три месяца минимум, носа с неё не высовывать. И ещё, Жерар, у Славяна был оберег. И сгорел. Но так не бывает. Если защита сталкивается со слишком сильным нападением, то просто распыляется, – оберег никогда, ни при каких обстоятельствах не причинит вреда хозяину. Что могло произойти, если сгорела серебряная цепочка?!

– Ну тут-то всё просто, – пояснил Жерар, в юности полтора года отучившийся в волшебническом университете Гавра, – когда рыцарь перешёл в прямую атаку, боевое заклинание столкнулось с обломками какого-то разрушенного заклятья, плюс сопротивление оберега. Странно, Доминик, другое: почему рыцарь предохранитель не активировал? Это такая элементарщина! В универе сначала предохранители выставлять учат, а потом уже всей волшебнической премудрости. Через год самый тупой студент активирует предохранители рефлекторно, забыть о них просто нельзя, как нельзя забыть как ходить или расчёсываться. Это уже память тела, часть тебя самого. А тут рыцарь, человек, как минимум пять лет посвятивший магии, забывает о предохранителе.

– Видимо, – предположил Доминик, – Славян сказал ему что-то очень обидное, задел так, что в аффекте рыцарь позабыл всю свою выучку.

– Ну разве что глубокий аффект… Да, тогда можно и о предохранителе забыть.

– Никогда не слышал о предохранителях.

– А волшебным расам они и не нужны, только человекам.

– Жерар, почему ты бросил учёбу? – спросил вампир.

– Моих волшебнических талантов хватало только на то, чтобы в универ поступить. И ничего выше третьего ранга мне не светило. А хотелось стать кем-то значимым. К тому же я фотографией увлёкся… Вот и бросил. Как оказалось – правильно сделал. Ладно, пошли к Славу, пока он сам не вылез выяснять, чего мы тут такое обсуждаем.

В холл вошли пять чернокрылых вампиров в тусклой и незаметной молодёжно-спортивной одежде: на людей в таких бесформенных серых тряпках будешь в упор смотреть – не увидишь. Вампиры поклонились хозяину дома, затем повелителю.

– Четверо – охрана, присмотрят за домом, – пояснил Доминик, – а вот он дверь починит. Только и не хватает, чтобы хелефайи тебе завтра скандал устроили.

Один из вампиров отдал Доминику две спортивные сумки: большую, если не сказать – огромную, и маленькую, с которой Слав ездил на выходные в Эндориен.

– Что с дохлятиной? – спросил повелитель.

– Всё чисто, – ответил один из вампиров. – Ни те, ни те пернатые ничего не отыщут.

– Отлично. – Повелитель кивком отпустил вампиров, отнёс сумки в гостиную.

В комнату заглянул шестой вампир, сунул Жерару небольшой пакет с продуктами и исчез.

* * *

Остаточный жар горелой волшбы не уходил. Доминик заставил выпить горячего вина, настоянного на травах, съесть пару бутербродов – Славяну кусок в горло не шёл, и сесть возле огня, чтобы пламя вытянуло жар.

Измученный треволненьями отец заснул, едва сел в кресло. Доминик осторожно, так что Жерар не проснулся, переложил его на второй диван, укрыл своим пальто и его курткой.

– Ты хорошо умеешь ухаживать за больными, – отметил Славян.

– За ранеными, – уточнил Доминик. Он выключил свет, горел только огонь в камине. – Вампирская волшба исцеления сильнее хелефайской, но узконаправленна: больной зуб или обычный понос мне вылечить труднее, чем открытый осколочный перелом руки. Если бы не твоё сердце, ожоги и рёбра я вылечил бы за полчаса. Но мы сотворены исключительно как воины, и целительство у нас воинское.

– Как будто воину живот не прохватывает.

– Прохватывает, и почаще чем обывателю, в походе чего только жрать не доводится. Поэтому проще повысить крепость желудка, чтобы лопать за милую душу могли всё, разве что не откровенную тухлятину; сделать высочайшую устойчивость к ядам – ни змея, ни отрава не страшны, добавить непробиваемый иммунитет – ни одно поветрие не возьмёт, от чумы до СПИДа… И готов универсальный солдат: не бьётся, не ломается и резво кувыркается. А подранят, так и себя вылечит, и товарищей.

– Ты как будто не рад.

– А чему тут радоваться? – Вампир сел во второе кресло, уставился на огонь. – Сила, выносливость и реакция у нас втрое выше эльфийских, а вы, обезьяныши, и в счёт не идёте. Но это всё мура. Ты от рождения свободен, а у волшебных рас – предназначение. Как у ночной вазы – только и годится, что нужду справлять. Ну, если ёмкости получше не нашлось, могут кактус посадить, – вот и весь выбор жизненного пути. Ты можешь стать кем захочешь, ты ни чем не связан, а волшебные расы как были рабами, так и остались. – Вампир резко обернулся к Славяну. – Ты даже представить не можешь, как я тебе завидую. Тебе – калеке, тебе – обезьянышу с неуклюжим слабым телом и ничтожно короткой жизнью, тебе – человеку. – Усмешка вампира стала пугающей. – Господину. Хозяину. Врагу. Сильнейшему. Творцу. Завидую до дрожи, до ненависти. До преклонения. И за это ненавижу ещё больше.

Славян ответил долгим прямым взглядом. Вот оно значит как. И не вампиры – волшебные расы.

– Спасибо, – искренне поблагодарил он.

Вампир отшатнулся как от пощёчины.

– Спасибо за правду, – пояснил Славян. – Это драгоценный дар. И за честность.

– Ты ненормальный, – ответил вампир. – Тебя во младенчестве на голову уронили. А в отрочестве кирпичом добавили.

Славян обиделся, хотел встать.

Вампир усадил обратно.

– Славян… Так просто нельзя. Нельзя так понимать людей, нельзя на всех смотреть как на равных и всех держать на расстоянии. От тебя ведь никто ничего не требует. Просто позволь быть с тобой рядом, а не за стеной.

«Ну что, идиот, доигрался? – зло подумал Славян. – Отпустил вожжи. Как там Миратвен говорил: «Ядовитая сорная трава»? Всего-то четыре месяца прошло, а ты уже запустил корни в восемь чужих жизней, и ничего, кроме лишних забот, не принёс. Жерар, Дарик, Лара, Доминик, Эрвин, Франциск, Миратвен, Нэйринг. Не слишком ли много? Моника ещё. Ну тут хоть всё просто – покувыркались два месяца в койке к взаимному удовольствию и разбежались. Тут я напакостить не успел, через день забудет. И они забудут, Техничка всё сотрёт, никаких корней не останется. Особенно сейчас, когда надо в нору забиться и сопеть тихонько в две дырки. Раз нет вестей – всё хорошо, раз всё хорошо – так и думать нечего. А дальше – с глаз долой, из сердца вон».

– Даже и не надейся, – вслух ответил на мысли вампир. – За других ничего не скажу, но я прежде себя забуду, и только потом тебя.

Холодная тупая безнадёжная тоска сжала сердце. Славян поднялся, вытащил из сумки рубашку и пуловер, оделся.

Нельзя. Невозможно. На одиночество он обречён. Нельзя людей тащить за собой в яму.

– А вылезти из ямы ты не пробовал? – спросил вампир. Он встал, подошёл к Славяну. – Тебе уже двадцать лет! Двадцать, а не восемь, и не тринадцать, ты живёшь в мире взрослых, где не сочиняют дразнилки про калек, и не бьют за то, что ты не можешь целый день прыгать через штакетник. А ещё – не бьют и не дразнят тех, кто осмеливается поиграть с изгоем в мячик. Да ты давно уже и не изгой. Ну хотя бы немного повзрослей!

– Ты уверен, что не бьют? Что Соколы не ударят тебя, Жерара или, – льдисто прищурился Славян, – Эрвина?

– Это жестоко, – судорожно перевёл дыхание вампир.

– Это правда.

– Играть с правдой и истиной ты мастер, – согласился Доминик. – Ты никогда не лжёшь – зачем, когда есть столько правды? И словами пользоваться умеешь – когда невозможно накачать мускулы, приходится оттачивать язык. А какое оружие из понимания сделать можно – куда там автомату. Всегда знаешь, откуда ждать удара, всегда успеешь уйти, увернуться, а в угол зажмут – ударишь так, что никому мало не будет. Хорошее оружие, действенное. Только используй его до конца. – Вампир плеснул крыльями, вперил в Славяна яростный взгляд. – Научись понимать не только тьму, но и свет. Принимать не только вражду, ненависть и зависть, но и любовь.

Доминик вернулся в кресло, придвинулся поближе к огню, крылья жалко обвисли. Славян усилием воли унял дрожь, задавил острую горячую боль в груди. Это он может, научился, привык. Его слабость не увидит никогда и никто, он никому не позволит себя ударить – ни словом, ни кулаком, даже подойти на расстояние удара никто не сумеет. Хотят ненавидеть – пускай, но только издали.

Так долго и старательно отпихивал врагов, что разучился узнавать друзей. Позабыл, что нельзя отказывать в праве помочь, это жестоко и гнусно, как ударить ни за что, ни про что, как грязью в лицо плеснуть. Помощь – всегда доверие. Но если хотят встать рядом – доверие гораздо большее, ведь ударить можешь и ты. Если кто-то встаёт рядом с тобой – отдаёт тебе часть себя самого. Слишком драгоценный дар, чтобы отказываться, слишком больно ранит отказ. А предать, ударить доверившегося тебе – да что может быть гаже?

Славян подошёл к Доминику, сел на корточки.

– Прости меня, – сказал он на торойзэне. – До сих пор я не был нужен никому. И сейчас просто испугался – очень многого, и очень сильно. Я знаю, это не оправдание, но всё равно – прости меня, пожалуйста.

Вампир медленно повернулся к нему.

– Что ты сказал?

– Прос… – Договорить Славян не успел, вампир вскочил с кресла, схватил его за рубашку и рывком поднял на ноги.

– Откуда ты знаешь своеречье?!

Торойзэн – «торо ойз йэн», «разговор-для-своих», в отличие от «нанро ойз оллон», нанройолона, любого иностранного языка, «беседы-для-чужих», чужеречья.

– Я засранца этого… – зло прошипел Доминик, крылья растопырились во всю ширь.

– Франциск не виноват, – торопливо сказал Славян. От испуга по спине побежали колючие мурашки. – Это я его уговорил. Он долго не хотел, правда. Я его просто дожал. Доминик, виноват я, мне и отвечать.

– Дурак! – Вампир отпустил рубашку. – Славян, тебе ни в коем случае нельзя пользоваться мудрым огнём, никогда.

– Ну ничего же страшного не случилось.

– Случилось! Мудрый огонь отнял у тебя два или три года жизни – как раз столько, чтобы выучить язык. Славян, человекам мудрым огнём пользоваться нельзя, он придуман волшебными расами и только для волшебных рас. Но если у нас огонь забирает одни лишь силы, то у вас ещё и время. – Вампир сложил крылья. – Не знал ничего твой Дарик, о человеках он вообще знает мало. А вот Эрвин знает много, потому и не соглашался. Неужели ты думаешь, вампирам так страшно, если кто-то своеречье выучит? Да учи сколько хочешь, но обычным способом. Всё лень ваша человеческая…

– Ерунда, – отмахнулся Славян. – Подумаешь, четыре года, мелочь.

– Славян, – почти простонал Доминик, – пообещай, что никогда больше не посмотришь на мудрый огонь.

– А ты пообещай, что не тронешь Франциска. Он ведь ничего не знал.

– Теперь узнает, – мрачно заверил повелитель.

– Доминик!

– Да не сделаю я ему ничего! Хватит того, что просто узнает, чего натворил. Нет, узнать он должен! Чтобы никогда больше человеков к мудрому огню не сажал.

– Мальчики, – приподнялся полусонный Жерар, – что такое? Вы ссоритесь?

– Всё хорошо, – сказал вампир и подкрепил слова ментальным посылом. – Спи.

Жерар опустился на диван, заснул.

– Жаль, тебя так не усыпишь, – сказал вампир Славяну. – Полночь уже, а ты всё скачешь.

– В самолёте высплюсь, там всё равно больше делать нечего. – Славян сел в кресло, вампир тоже.

– Славян, – сказал он, – что хотел от тебя Сокол?

– Самому бы кто объяснил. Я же тебе всё рассказал, менталку ты видел – тебе лучше знать, упустил я чего или нет.

Вампир укрылся крыльями.

– Всё выглядит полной чепухой и бредом, а Соколы никогда не чепушили. Хм… – задумался он. – А ведь действительно, есть чего испугаться: ходит эдакий загадочный русский, со стороны на сторону, из долины в общину, и везде, где не появится, – крутые перемены. Что в Латирисе, что в Эндориене, что Союзе Общин, что в хелефайском Великом Круге.

– Я-то здесь при чём? – возмутился Славян.

– Долины теперь закрыты и с внесторонья, а как закрыть, ты придумал.

– Нет, – ответил Славян. – Не я. Придумал управитель эндориенского телепорта и три его координатора. Мой вариант перенастройки они такими словами обложили, что и огурец покраснеет. Я всего лишь на подхвате был, они могли взять любого ходочанина, который умеет по внесторонью ходить. А таких немало, нанял же кого-то нитриенский владыка. И другие правители.

– В итоге все хелефайские долины, – сказал Доминик, – стали для Соколов недоступны. Телепорты у эльфов теперь лучше вампирских, а нам их не абы кто, а Соколы делали. Да и мобильность хелефайской стражи, армии то есть, втрое повысилась, тоже сюрприз поганенький. Не говоря уже про мощную экономию магических ресурсов. А не начни ты теребить эндориенского управителя с перенастройкой, ничего бы не было.