Текст книги "Ратоборцы"

Автор книги: Влада Воронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)

– Не ерунди. Я тут вообще ни причём.

Но вампир не слушал.

– Дальше смотрим, – Доминик хищно улыбнулся. – Вампиры. Новые обереги, которые оморочник не берёт, – вампир показал пластиковое ожерелье из чёрных колец и белых равносторонних треугольников, – раз. Членство в Братстве – два. А это уже изменение политической ситуации на двухстороннем масштабе, полное перераспределение политических сил. И третье: Соколы потеряли свою главную ударную силу – нас. И дело тут не только и не столько в утрате стратегической инициативы, и ни в резком усилении противника. – Вампир смотрел на Славяна внимательно, серьёзно и немного испуганно, так часто смотрел Франциск.

– Доминик… – начал было Славян, неловко стало перед таким взглядом.

– Ты отнял у Соколов игрушку, которой они забавлялись пять тысяч лет. Их вещь, их рабов. Их покорный скот, тягловых лошадей. Славян, – вампир смотрел на него с благодарностью, восхищением, преклонением (Славян покраснел, уставился в пол, пробормотал «Ну чего ты в самом деле»), – отныне ты можешь придти в любую общину в любое время и жить там сколько захочешь. Просто так – не живлянином, не гостем, а только самим собой. В каждой общинной столице у тебя теперь есть дом. Как ты любишь – на окраине, почти в лесу, изнутри обшит деревом, с гоблинской печью, когда дымоход под полом, чтобы тёплый был. С русской баней, вампирской планировкой комнат и гномьим камином в гостиной. Помолчи, – остановил его Доминик. – На все дома наложено заклятье вневременья. Когда бы и куда бы ты ни пришёл, тебя везде будет ждать жаркая баня, свежая постель, горячая еда и огонь в камине. Заклятье заперто на твою кровь, и никто другой не сможет войти даже в ворота.

О заклятии вневременья Славян знал. Дом словно выходил из временного потока в том виде, в каком застала его активация заклятья – с едой, огнём в камине, банным жаром. Возвращался из небытия, стоило отпереть замыкающий контур вневременья, таким, каким и был – со свежеприготовленным обедом и чистыми простынями.

– Так что уходить из общины соберёшься, – напомнил вампир, – приберись и поесть приготовь, чтобы в пустой свинушник не возвращаться.

– Доминик, – решительно начал Славян, – это слишком доро…

– Помолчи, – прервал повелитель Латирисы. – Так решил Союз Общин. И не спорь. Долг благодарности надо отдавать. И принимать!!! Или хочешь, чтобы тебе серебро сунули?

– Нет!

– Вот и молчи. И надеюсь, Латирисе ты всё-таки отдашь предпочтение.

– Спасибо, – только и пробормотал Славян.

Вампир ничего не ответил, сосредоточенно смотрел в огонь.

– Для Соколов ты теперь главный враг, – сказал он после долгого молчания.

– Но я же ничего не делал!

– То-то и оно. Если б делал, всё было бы просто и понятно. А так – перепугал ты их до смерти. Твоей смерти.

– Ерунда, – не поверил Славян.

– И не надейся, самая что ни на есть реальность.

– Доминик, – вспомнил начало разговора Славян, – если тебе неприятно, не отвечай…

– Да ты и так почти обо всём догадался, – вздохнул вампир. – Да, Славян, мы мутанты. Человеки сотворили сами себя, сами с ветки слезли, прошли путь от обезьян до людей, вы самородны, самосотворенцы, а все волшебные расы без исключения созданы, и созданы человеками. Так что раннесредневековые споры христианских и мусульманских церковников, есть ли у нас душа, начались не на пустом месте. К счастью, в девятом веке душу нам всё-таки решили оставить.

– Генная инженерия в Древнем Египте, – с ехидцей ответил Славян. – Ты ещё космонавтику атцекам припиши.

– Никакой генной инженерии не было. Только волшебство. Видишь ли, немногим больше пяти тысяч лет назад в Землю врезался метеорит. Поменьше того, который вызвал оледенение, но и он дел натворил немало.

Вампир немного подумал.

– Подробности особого значения не имеют, а в вкратце выглядит так: от удара структура пространства изменилась, и начал формироваться трёхсторонний мир – Техничка, Срединница, Магичка, и через сто пятьдесят лет получилось то, что мы имеем теперь. По историческим меркам, не говоря уже о геологических, – молниеносно быстро. Но что было, то было. Только вот если для геологии быстро, то для людей достаточно медленно, чтобы за эти сто пятьдесят лет успеть дел наворотить, – усмехнулся вампир. – Даже в самом начале эпохи Раннего царства, – в голосе вампира появились отчётливые учительские интонации, – древние египтяне были вовсе не такими примитивными, как может показаться с высоты двадцать первого века Новой эры. Телевизоров у них не было, но государство – в современном понимании термина – уже имелось. Заправляли там всем жрецы, фараон – живой бог, а потому богу богово, а жрецам – государственная власть. И если какой-то фараон с таким распределением ролей соглашался, то очень быстро отправлялся на небеса к своим божественным коллегам. – Доминик с усмешкой глянул на Славяна. – У жрецов была относительно чёткая иерархическая структура, богатство и, – тут вампир скривился как от тухлого лимона, – рабы. Много рабов, больше, чем у фараона и всей знати вместе взятых. Разумеется, рабам рабская жизнь не нравилась. И те, кто им её обеспечил, тоже. Не было у жрецов страстных поклонников и среди свободных ремесленников и крестьян, слишком дорого драли за посредничество в переговорах боги-люди. Аристократия в восторг от жрецов тоже не приходила – соперники, мало того, что солидный кусок власти оттяпали, так ещё и покомандовать норовят. И как ты думаешь, что в таких случаях начинается?

– Со стороны рабов и бедноты – восстания, со стороны знати – заговоры.

– Правильно, – кивнул вампир. – Но и это ещё не всё. Примерно половину жрецов не устраивало их место в кастовой иерархии, всем хотелось верховными быть. Боги плодились как тараканы, а жрецы выясняли, у кого бог божественнее. В итоге получали междоусобные войны. Ну и кто в таких условиях нужен в первую очередь?

– Частная армия.

– Двойка, – не без злорадства ответил вампир. – Телохранители. Чтоб окончательно не обожествили прежде, чем ты армию соберёшь. А во вторую очередь – чудеса. Не забывай, речь идёт о религиозном соперничестве.

– Ну, пожалуй. И дальше что?

– Метеорит. Мир раскололся на три стороны, и, как побочный эффект, на одной из них возникла магия, вторая стала абсолютно для неё закрытой, а третья – Срединница. Но это потом. А в те времена всё было перепутанным, нестабильным, концентрация сырой магии невероятная. Хорошо ещё, людей было мало, а наволшебничали бы всей массой так, что Землю в клочья разнесло.

– И жрецы начали овладевать магией, – понял Славян.

– Ну не аристократы же с крестьянами и ремесленниками. У них другие интересы отыскивались, – пренебрежительно качнул крыльями вампир. – В хозяйстве от магии толку было мало, на войне тоже, и умненькие жрецы решили, что чем тратить силы на вспашку земли заклинаниями, лучше заклясть рабов, чтобы лопали поменьше, работали побольше, а бунтовать и не думали. Но первыми наволшебничали вовсе не пахарей, а храмовых служек. Базовой функцией у них было исполнение религиозных церемоний: танцы, пение, целительство, создание фантомов и наведение иллюзий. Разумеется, служки должны были быть очень красивыми – так верующие охотнее пойдут в храмы. Здоровыми и долгоживущими – выколдовывать из раба идеального служку долго, трудно и дорого. Догадался, кого слепили жрецы?

– Хелефайев, – ответил Славян.

– Именно. Так что они действительно и Перворождённые, и Старшая раса – по отношению к гоблинам, гномам и прочим волшебным народам. Но только не по отношению к человекам.

– Хелефайи и бойцы неплохие, – заметил Славян.

– Ещё бы, – согласился вампир. – Их дополнительная функция – телохранители и разведчики, диверсанты.

– Подожди. Но ведь артист и врач, охранник и разведчик не только внутри пары взаимоисключаются, но и пара паре противоречит. Эти четыре профессии несовместимы. Разве что врача и разведчика кое-как соединить можно, да и то…

– А чего ты хотел? – фыркнул Доминик. – Первый опыт. Да и мышление у экспериментаторов было далёким от научного. Тогда даже и понятия такого – логика – не существовало. Делали всё методами тыка и перебора вариантов, какие-то рабы подохли, какие-то выжили, а жрецы в итоге нащупали технологию наколдовывания служек. Довольно паршивенькую, с кучей побочных эффектов – уши, например… Или вечные хелефайские перепады настроения. Вторыми были гоблины. Тут жрецы уже ограничили требования и делали только хлеборобов – сильных, выносливых, работоспособных, с чутьем на растения.

– Но ведь гоблины – кочевники, – удивился Славян, – лет сто как осели, да и то не все.

– Не торопись. Всему своё время, расскажу и о гоблинах, – пообещал вампир. – Третья раса – гномы. Шахтёры, кузнецы, ювелиры. Короче – полный рабовладельческий комплект, живи и радуйся. Только вот, – хмыкнул Доминик, – мутированные рабы рабами жить почему-то не захотели. И обалдевшие от неожиданности жрецы были вынуждены поднять лапки кверху перед взбунтовавшейся собственностью.

– И тогда создали вампиров? – полуутвердительно сказал Славян.

– Да. Сто пятьдесят лет пространственного возмущения были уже на исходе, запасы магии стремительно иссякали, и рабы-мутанты становились в десять раз дороже, новых теперь не наколдуешь, надо удерживать тех, какие есть. И тогда были созданы вампиры, – со смесью горечи и гордости сказал Доминик. И пояснил: – Всем властителям, Славян, армия нужна в первую очередь для войны с собственным народом, к покорности его приводить. Потом для грызни за куски власти с коллегами. У защиты страны от агрессора место не то что третье – сто третье. Вот и мы были созданы, чтобы подавлять восстания волшебных рас, с которыми обычные войска справиться не могли. Жрецы учли все прежние ошибки, – от ненависти голос у вампира сел, говорил он тихо, хрипло. – Вылепили универсальных солдат, действительно идеальную расу, совершенство. А чтобы не повторялись прежние сбойки, снабдили нас Жаждой. И законом крови. И целых двести восемнадцать лет мы служили им так верно, как верен неизбежный приход Жажды. Нижний Египет фараон Менес завоевал так быстро, однозначно и неотъемлемо только потому, что пообещал Великому Дому Ра, создателям волшебных рас, статус главных жрецов страны. Они и купили власть нашей кровью. Менес въехал в Нижний Египет на вампирьих загривках.

– Но свободу вы всё-таки добыли.

– Нет, – покачал головой Доминик, – нет. Свободу нам один человек подарил. Как ты. Звали его Пинем, и был он парасхитом, сыном и внуком парахсита, то есть разделывал трупы для бальзамирования. Самая презренная профессия в Земле Кемет. Парасхиты стояли даже ниже рабов. Но Пинем прирождённым уделом довольствоваться не захотел. Он собрал людей – разных: гоблинов, человеков, хелефайев, гномов – и ушёл с ними прочь из города Нехен к верховьям Нила. Пинем хотел выстроить свой город, где не будет рабства, каст, голодных и обиженных… Строить рай на земле смешно и наивно, как летать на склеенных из тростника и папируса крыльях… Но Пинем хотя бы попытался. Другие и на это не осмеливались… – Вампир пренебрежительно хлопнул крыльями и сказал с неоспоримой твёрдостью: – Если бы странные мечтатели не пытались взлететь на крыльях из тростника и бумаги, вы никогда не вышли бы в космос.

– Верно, – согласился Славян. Вампир искоса глянул на него – недоверчиво и цепко, убедился, что Славян не лжёт, и продолжил рассказывать:

– Все волшебные долины устроены по образцу его города. С доработками, само собой, но не будь Пинема, – вампир сложил ладони лодочкой, прикоснулся кончиками больших пальцев к губам, ко лбу, склонил голову, – не было бы и наших общин. Он придумал, как обойти закон крови, по которому мы принадлежали Дому Ра. Хм… Точнее – Пинем доработал закон до логического завершения, и власть жрецов исчезла, мы больше им не принадлежали. В свой город Пинем нас, в отличие от жрецов, силой не тащил, но долги надо отдавать. Да и очень хотелось пожить в мире, где сильный слабого не бьёт, а помогает тоже стать сильным… – вампир вздохнул, закутался в крылья. – Город Пинема сровняли с землёй всего через пять месяцев после его смерти. Горожане держались до последнего, жреческо-фараоновым войскам приходилось отвоёвывать каждый метр. Это единственный случай за всю историю волшебных рас, когда хелефайи и вампиры сражались бок о бок. Но захватчиков было много, гораздо больше, чем защитников. Пинемас уничтожили. Остатки горожан ушли. В основном на Магичку, некоторые – на Срединницу. Тогда ещё сплошных перегородок не было, со стороны на сторону мог ходить кто угодно. – Вампир встал, размял крылья. – Человеки разбрелись по городам Земли Кемет. Гоблины стали кочевать по Ливийской пустыне, потом почти по всей северной Африке и юго-западной Азии. Гномы и хелефайи ушли к востоку от Нила, на приморские земли современных Ливана, Израиля и Палестины, потом уплыли за Средиземное море, расселились на побережье Эгейского, позже перебрались в западную Европу. Они всегда уходили от человеков, но вы быстро плодились и постоянно наступали беглецам на пятки. А когда драпать Перворождённым стало некуда, вместо обычных долин стали делать волшебные. Вслед за ними начали основывать закрытые долины и остальные расы. Вампиры поселились в долинах позже всех, мы вынуждены оставаться с человеками всегда, без доноров мы ничто. После гибели Пинемаса пришлось вернуться в фараоновы земли – Нехен, Сиут, Мемфис… Спустя несколько лет жрецы Ра изучили закон крови, и снова ухватили нас за Жажду. Остальное ты и так знаешь.

– А ордена? – спросил Славян. – Откуда они взялись?

– Символ Ра, а значит и его жрецов – сокол. Часть жрецов была не согласна ни с всевластием Дома Ра, ни с его политикой, и появился Дом Осириса, его культ быстро распространился по всей Земле Кемет. Символ Осириса – ястреб.

– И Ястребы никогда не пытались переманить на свою сторону лучших воинов трёхстороннего мира? – не поверил Славян.

– Чтобы до такого додуматься, – ответил Доминик, – надо быть Пинемом. А равных ему не рождалось много веков. Ну и традиции – три столетия воевали, а на четвёртое союзниками станем? Да никогда! Чтобы поумнеть, им понадобилось пять тысячелетий и подсказка иносторонца.

Посмотреть на вампира Славян не осмелился.

– А ваши языки? – торопливо спросил он. – Бессмертие? Они откуда?

– Долгожительство, – уточнил Доминик. – Хотя жизнь длиной в пять тысяч лет вполне можно назвать бессмертием, по сравнению с семьюдесятью-восьмьюдесятью годами в особенности. Побочный результат соколиного волшебства, как и собственные языки с алфавитной письменностью, и ещё кое-какие незапланированные способности. Неопытными они пять тысяч лет назад были, а позже таких уникальных возможностей, такой прорвы магии, чтобы новые расы создавать, не появлялось. Так, некромантят потихоньку, естество переделывают – тоже по мелочи, их нынешние мутанты не более чем всё те же человеки с чуть более высокими боевыми и волшебническими способностями. Вот и вся история волшебных рас и великих орденов.

Славян достал из сумки плед, надо хоть немного поспать перед отлётом.

– Доминик, – сказал он вампиру, – ни жаления, ни возмущения от меня не жди. Хочешь соплежуйством заниматься – на здоровье. Хочешь человеков ненавидеть – да пожалуйста. Основания у тебя действительно есть. Но какая, чёрт тебя побери, разница каким способом ты на свет появился – с ветки слез или в колбе вырос, мама родила или Соколы сделали? Важно только одно – как ты проживёшь, что оставишь после себя миру. И без разницы, кем ты был раньше – рабом, жрецом, фараоном, главное – кто ты сейчас, и кем станешь в будущем. И если ты не понимаешь такую простую истину, то не годишься больше ни на что, кроме как дерьмо для Соколов разгребать.

Доминик одним прыжком пересёк гостиную, схватил Славяна за горло, поднял на вытянутой руке. Легонько встряхнуть – и всё.

– Ну и чего ждёшь? – прохрипел Славян.

Вампир швырнул его на пол, пошёл к двери.

– Обезьяныш.

– От упыря слышу. – Славян поднялся, потёр горло. Придурок крылатый! А может, и хорошо, что ушёл? Поссорились, связь прервётся, забудет. Что бы Доминик не говорил, а Славян сейчас компания скверная. Да и вообще, вампир, считай, бессмертный, а ему и до сорока не дожить. Зачем причинять боль, заставлять оплакивать себя? Лучше уйти тихо, по-английски, никого не оставляя и ни с кем не прощаясь. Огонь в камине прогорел, комнату окончательно заняли ночь и блеклый лунный свет.

Вернулся вампир бесшумно, пристроился в кресле у двери, закрылся крыльями и старательно делал вид, что его здесь нет. Славян не мешал.

– Ты спишь? – тихо спросил вампир спустя несколько минут.

– Да, – улыбнулся в темноте Славян. – Сплю.

– Это хорошо, – совершенно серьёзно ответил Доминик. – Славян, – попросил он ещё тише, в голосе звучала откровенная мольба, – не дай Соколам тебя убить.

– Да ни в коем случае.

ГЛАВА 6. ОМОРОЧКИ И ЗАМОРОЧКИ

Доминик и Жерар уехали рано утром, обоих срочно вызвали по делам. Прощание вышло сумбурным и торопливым, чему Славян только порадовался, не любил затянутых расставаний. Охрану Доминик забрал с собой – если Соколы не предприняли ничего до сих пор, ничего не сделают и дальше.

Славяна Жерар попросил встретить хелефайев, отдать ключи от нового замка. Приехали они уже не на такси, а на машинах со знаками дома Нитриен. Быстро, Славян и пяти минут не ждал. Два лайто и два дарко, телохранители Риллавена, и советница-архитектор. Долинную одежду сменили на человеческую, но в хелефайском стиле: черные джинсы и черные куртки с множеством разнообразных клёпок и молний, короткие «ковбойские» сапожки, пушистые зелёные свитера с алииром Нитриена – стрекозой.

На человека хелефайи внимания почти не обратили, архитектор убежала на второй этаж, стражи ушли на кухню. Славян достал зеркалку, хотел вызвать такси. Щель в Техно-Париж должна была быть всего в трёх кварталах, но своим ходом Славяну тяжеленную сумку не дотащить.

– Человек.

Славян обернулся.

Один из стражей, черноглазый дарко, остался в холле.

– Человек, – повторил хелефайя. – Бродников Славян. Вячеслав Андреевич. – Глаза выцвели, всякое выражение исчезло, хелефайя смотрел в бесконечную пустоту внутри себя и боялся её до полной потери рассудка. – Тульский технородец. Ходочанин Слав. – Глаза дарко обрели некоторую осмысленность, в жуткой пустоте он углядел нечто, и теперь не мог оторвать от этого взгляд. От приказа убить.

Славян и сам не понял, как успел отвести зеркалом клинок дальдра. Сказались уроки Франциска.

– Эй, почтенный, – рявкнул на хелефайгеле Славян, – ты что, охренел?

Дарко половчее перехватил дальдр и ринулся в новую атаку. Прав Дарик, в умелых руках небольшой ритуальный кинжальчик оружие серьёзное. Даже слишком. Но гораздо сильнее острой стали Славяна пугал взгляд хелефайи – остекленевший, сосредоточенный на чём-то, видимом ему одному. Взгляд омороченного.

Пока все атаки удавалось отбивать, но обольщаться не стоит: движения дарко сковывает оморочка, но через пару минут, если не меньше, она войдёт в плоть и душу, станет частью самого парня, и тогда он ударит в полную мощь. А сила и быстрота хелефайев человечьи превосходят втрое.

Удрать тоже не получится, хелефайя боец опытный, с первого же удара сумел загнать Славяна в угол, теперь ни к двери, ни к лестнице не прорваться. Славян заорал, иногда оморочка проходит от громкого крика, но гораздо вернее, что его услышат другие хелефайи.

Не получилось. Слишком крепок дурман, а холл замкнут в контур беззвучности, сам же дарко и замкнул. Кто бы на него оморочку ни накладывал, предусмотрел многое, или вообще всё.

Даже от касательного удара зеркало разлетелось в дребезги, Славян успел рухнуть на колени, упасть на бок, и второй удар провалился в пустоту. Славян пнул хелефайю в лодыжку, но боли омороченный не почувствовал. От третьего удара удалось уйти перекатом. Славян вскочил на ноги, рванулся к лестнице, но хелефайя опередил. Проскочить в столовую – дверь нараспашку, и контура беззвучности уже нет – хелефайя не дал, оттеснил обратно в угол. Про двери в другие комнаты и, тем более, на улицу и думать нечего – открыть их Славян не успел бы, удирай он даже от человека.

Куртка мешает уворачиваться, жарко в ней невыносимо, но она же спасла Славяну жизнь – клинок пропорол ткань, не задев кожу. В такой яростной схватке неудачный удар заставил бы нападающего выкрикнуть короткое злое слово, зарычать, да просто зубы стиснуть. Но хелефайя остался совершенно равнодушным, словно не убить стремился, а переложить дальдр с полки на полку. Всё та же пустая сосредоточенность робота, самого дарко больше нет, осталось только отлично натренированное тело, смысл существования которого сводился только к одному – убить. Уши, и те неподвижны, все чувства задавила оморочка.

– Осёл, – как мог чётко и внятно произнёс Славян жесточайшее для хелефайев оскорбление. – Ишак длинноухий.

Дарко ничего не слышал. Не мог слышать.

Омороченного Славян уже видел однажды в доме Латирисы, за день до того, как с Технички привезли новые, неподвластные Соколам обереги, так что работу Соколиную опознал с первого мгновения. Разрушить оморочку, вернуть заблудившегося в наведённой пустоте парня сумел лишь дарул. У хелефайев такая работа под силу только целителям. А начисто лишённому волшебнических способностей техносторонцу до омороченного не докричаться никогда.

Отбить атаку хелефайи Славян не сумеет, и пробовать нечего, можно только уворачиваться, но сил на такой бешеный темп уже почти не осталось. Выносливость у хелефайев тоже втрое больше человеческой. И пороков сердца не бывает.

Уклоняясь от очередного удара, Славян присел на корточки, зацепил рукой цветочный горшок. Мощным скребком зачерпнул землю, бросил дарко в глаза. Вскочил, перехватил руку с дальдром и, со всей силой его же движения, вернул удар. «Переплеск», одна из базовых техник вампирьей школы рукопашного боя.

Стеклянный блеск в чёрных глазах дарко померк, тело осело на пол. Из правого виска торчал дальдр. По самую рукоять вошёл.

Славян попятился, в ужасе посмотрел на свои руки.

– Я не хотел, – сказал он. – Нет, не надо… Господи, – взмолился он впервые в жизни, – пусть это будет сон. Я не хочу убивать. Нет. Нет. Я не хочу убивать!!!

Ли-Винеллу и рыцаря убило их собственное волшебство. Они сами были виноваты, получили то, на что так упорно нарывались. Но несчастного, омороченнного парня убил Славян. Как там говорил Франциск – умное тело прирождённого воина, само способно принимать решения? Правильно говорил, тело сполна использовало каждую малейшую оказию, уходило от дальдра, а едва появилась возможность, убило противника, раз и навсегда избавилось от опасности.

Тело Славяна предало.

Опять предало. Второй раз. Первый – когда родилось безнадёжно изувеченным, а теперь сделало убийцей ни в чём неповинного людя. Ведь хелефайя был орудием чужой воли, не он замахивался ножом – Соколы. А убил Славян его. Безвинно. Бедный парень так и не пришёл в себя, умер не людем – вещью, не помня себя, не осознавая.

Славян не заметил, когда холл наполнился народом – одни только хелефайи; вяло дёрнулся, когда два стража-лайто заломили ему руки за спину и поставили на колени; отрешённо смотрел, как владыка – в человеческой одежде, из хелефайского только венец и алиир – удерживает за плечо стража-дарко, похожего на убитого – такие же чёрные глаза, тот же рисунок губ. В вечно юных хелефайских лицах Славян разбираться научился давно, сразу понял, что это братья, что разъярённому до безумия дарко шестьсот с небольшим лет, старше убитого всего лет на сто, по хелефайским меркам совсем немного.

– Фиаринг, нет, – твёрдо сказал ему владыка, – ты его не убьёшь.

Приказам своих правителей хелефайи всегда подчиняются безоговорочно. Фиаринг замер и только смотрел на владыку неотрывно. Уши вывернулись так, что видеть страшно: верхушки резко отогнулись назад, мочки оттопырились и развернулись к владыке. А взгляд – безнадёжное отчаяние, исступлённая мольба, раскалённая до белизны ярость и мутная, злая покорность.

– Мы хелефайи, – сказал Риллавен. – Мы не убиваем из мести или ненависти, как ничтожные потомки обезьян. Убийцу надо судить и казнить. И клянусь тебе, – он сжал плечо стража, – убийца твоего брата будет умирать мучительно и очень медленно.

Фиаринг смотрел на правителя с бескрайней, безмерной благодарностью, с преданностью горячей и самозабвенной.

– Тьиарин, – назвал он изначальное имя Риллавена, – да станет вся горечь твоих слёз только моей в жизни и посмертии. – Фиаринг опустился на колени, склонился к ногам Риллавена.

Владыка жестом велел старейшине поднять стража, а сам шагнул к Бродникову. Глаз человек не отводил.

– Я виноват, – сказал он на хелефайгеле. – Право оценить вину и воздаяние принадлежит Фиарингу.

У Риллавена тревожно ёкнуло сердце. Отдать себя в руки обезумевшего от горя брата убитого мог бы хелефайя, но человек – трусливая, подлая, эгоистичная тварь – никогда. И опять из небытия вернулись тени, опять закогтила боль утраты – вечной утраты. Но теперь прозвучали имена. Любой из них поступил бы так же. И у любого из них для убийства были бы основания серьёзные, такие, за которые смерть простить сможет и брат.

Как смеет мосластый рыжий выродок быть похожим на тех, чьим другом быть Риллавен почитал за счастье, кем восхищался и гордился?!

Но Бродников призвал из небытия ещё одну тень, встречи с которой Риллавен боялся до дрожи, до белого озноба.

– Суд начнётся в полдень, – решил владыка, – на площади Совещательных Палат. Ар-Данниан ли-Марэнул, – обратился он к Фиарингу, – даёшь ли ты мне право суда над убийцей твоего брата Данивена ли-Аддона, или желаешь сам определить меру вины и воздаяния?

– Да будет справедливым и беспристрастным ваш суд, владыка, – ответил ритуальной фразой страж.

– Отправьте его в Эльниен, – приказал владыка державшим Славяна стражам и дал им перстень-возвратку. – А ты, – дал он перстень одному из стражей, – забери его вещи. И хорошенько все запомните, – Риллавен обвёл хелефайев суровым взглядом, – Бродников отдал ключи и сразу ушёл. Вызвал такси и уехал. Куда, зачем – никто из вас не знает.

Хелефайи склонили головы. Приказ они выполнят охотно, вмешивать человеческие власти, отдавать им убийцу собрата, ждать, пока окончится длинное и ненужное следствие, пока будет тянуться глупый человечий суд, не хотелось никому.

В столицу вместе со стражами и убийцей вернулся и Фиаринг. До суда ему лучше побыть в долине, под присмотром друзей и целителей.

* * *

Лианвен, владычица Нитриена, с трудом сдерживала ярость. Едва завидела владыку, огромные карие глаза сверкнули ледяным бешенством.

– Что за мерзость ты устроил? – спросила она Риллавена.

– С каких пор суд владыки стал мерзостью? – холодно ответил Риллавен.

– С сегодняшнего дня. Ты осудил на смерть невиновного.

Сидеть в кабинете Совещательных Палат владычица не любила и вызвала Риллавена на поляну к священному дереву, яблоне. При создании долины первым побуждают священный источник, затем сажают яблоню, и потом закладывают ва'алмил, камень-основу долины. Ва'алмил повторяет себя шестьдесят четыре раза, даёт камни, из которых позже будет выложен обережный круг, а внутри круга и спрячется от чужих глаз благодатная волшебная долина.

Пока плодоносит священная яблоня, долина благополучна. Пока в долине мир и покой, благополучна и яблоня. Цветы в свой срок сменяются золотистыми плодами, плоды – снова цветами, а шелест вечнозелёных листьев утешает в горестях и даёт мудрый совет любому долиннику, который придёт к ней со своей печалью или тяжкой думой.

Солгать близ священной яблони невозможно и владыкам.

– Убийца хелефайи должен умереть, – отрезал Риллавен. – Безнаказанной смерть собрата я не оставлял никогда раньше, не оставлю и теперь.

– Ну так найди тех, кто оморочил ли-Аддона.

– Это само собой.

– И отпусти Бродникова, – сказала Лиовен. – Он невиновен.

– Он убил хелефайю. Он будет казнён.

– Самооборона не убийство. У Бродникова не было выбора.

– Выбор есть всегда, – ответил Риллавен. – Даже сам Бродников это не отрицал.

– Вот именно! – сверкнула глазами владычица. Риллавен невольно отступил, в таком гневе Лианвен он не видел уже лет триста. – Человек ни слова не сказал в свою защиту, говорил только о том, как опасна для нас завезённая с Технички оморочка, что могут быть и другие жертвы, как мы сможем защитить собратьев. Он даже не попытался оправдаться, Риллавен! Бродникову и без того с избытком хватило тех мук, на которые он сам себя обрёк. При том, что он неподсуден! Даже Фиаринг, при всём своём горе и умопомрачении, усомнился в его вине, согласен был отпустить с миром, но ты – ты! – приговорил к смерти. – Лианвен подошла вплотную, заглянула владыке в глаза. – Риллавен, за что должен умереть Бродников?

– Он убийца.

– Нет. Он не убийца.

– Ли-Аддон мёртв.

– И мёртв по собственной глупости! – рявкнула владычица. – Если бы Данивен сидел, как и было сказано, в отеле, а не шлялся всю ночь по гаврским кабакам и шлюхам, Соколы на него оморочку бы не наложили.

Правота Лианвен разозлила. Всё верно, если бы Риллавен приказал остаться в отеле, и ли-Аддон, и другие хелефайи сидели бы в номерах, под защитой гостиничного волшебства и охраны. Но он просто сказал, дал им возможность ослушаться, и особого вреда в том не видел, – пусть развлекутся. Не подумал, что Соколы обязательно попытаются втянуть нитриенцев в свои интриги.

– Всё так, – согласился владыка. – Но с Бродникова это вины не снимает, убийство остаётся убийством! – сорвался на крик Риллавен. – И любой убивший хелефайю – гоблин, гном, человек – должен умереть!

– Всё, – Лианвен решительно мотнула головой, плеснули угольно-чёрные волосы. – Никакой казни не будет. Я запрещаю. Я объявляю Бродникова невиновным. – Владычица выдернула из пришпиленного к тайлониру пучка тоненьких разноцветных ленточек голубую, знак прощения невольной вины и неподсудности, и вложила в руку Риллавена. – Иди и отдай Бродникову.

– Власть владычицы превыше власти владыки, – ответил Риллавен. – Я покоряюсь, госпожа, – склонил он голову. – Но власть твоя, Лианвен, ограничена пределами долины. А Бродникова здесь уже нет. Казнь состоится в приграничье, где ты не властна. – Владыка подбросил ленточку и она разлетелась голубой пылью. – Ты можешь приказать мне что угодно, хоть глотку себе перерезать, но не можешь запретить только одно – в любую минуту покинуть долину на сколь угодно долгий срок. И взять с собой десять любых долинников по моему выбору. Отряд готов, мы выезжаем.

Лианвен и не заметила, что владыка одет в светло-сиреневый тайлонур.