Текст книги "Ратоборцы"

Автор книги: Влада Воронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)

Они пригнулись, переждали, когда генерал свернёт к управлению.

– Ну так в чём дело? – нетерпеливо спросил Мельес.

Славян кивнул на скамейку.

– Пошли сядем. Такое лучше слушать сидя.

Мельес и Линда глянули на него с любопытством.

– Значит так, – проговорил Славян. Начать было неподъёмно трудно. – Иван Чижик имя не настоящее.

Особого впечатления признание не произвело.

– Бывает, – только и сказала Линда. Мельес кивнул.

– Теперь почему я молчал, – тяжело, словно карабкался в гору, говорил Славян. – Нельзя, чтобы отец и братья знали, что я жив. До тех пор, пока я твёрдо не буду уверен, что мне можно вернуться домой, я должен молчать. Тем более нельзя, чтобы Соколы узнали, что я жив. Да и Ястребы… Семья у меня довольно влиятельная, и как заложник я могу стоить дорого. В разных смыслах. Вот поэтому я столько времени молчал.

– Ну так молчи и дальше, – сказал Мельес.

– Нет. Я должен сказать. О таком вы от меня должны услышать, а не от чужих.

– Тебя кто-то узнал? – понял Мелькс.

– Да. Декстр.

– Почти год прошёл, – хмыкнула Линда. – Не очень-то он наблюдателен.

– Главное, что узнал.

– И что теперь будет? – спросил Мельес.

– По всей вероятности – ничего.

– Тогда тебе и говорить ничего не надо, – ответил Мельес.

Линда кивнула, хотя любопытство припекало так, что она даже сидеть спокойно не могла, ёрзала.

– Нет. Если Декстр знает, вы тем более должны. Фамилия моя Бродников, я действительно русский. Имя – Вячеслав, отчество – Андреевич. – Славян перевёл дыхание. Самое главное сказано, дальше будет легче. – Отца зовут Жерар Дюбуа, он фотохудожник. Братьев, точнее, побратимов – Риллавен и Фиаринг. Они хелефайи. Это из-за них я молчал, не хочу, чтобы Соколы или Ястребы могли хоть чем-то уцепить Нитриен… Вы чего? – изумлённо ахнул Славян.

Мельес, а вслед за ним и Линда вскочили со скамейки, скрестили руки на груди и склонились в глубоком поклоне.

– Вы что, обалдели? – Славян поднялся, шагнул к ним.

– Я много слышал о вас, досточтимый, – сипло ответил Мельес. – В крепости нет никого, кто бы не знал о ваших подвигах в Весёлом Дворе. И в вампирских общинах.

– Вы перепутали меня с Хакимом Датьерским, наставник Мельес, – жёстко сказал Славян. – И с Домиником Латирисским. Так что ваше почтение не по адресу.

Мельес и Линда выпрямились, опустили руки.

– Но… – начал было Мельес.

Славян положил руки им на плечи.

– Ребята, ведь ничего не изменилось. Рене, я всё тот же строптивый, склочный и не в меру наглый курсант, которого ты всё-таки научил основам фехтования и зеркалоперехвата. Линда, ты помогла мне перечистить не меньше вагона картошки, не всё ли тебе равно как меня зовут?

– Но… – сказала она.

Славян сел на скамейку, внимательно посмотрел на них.

– Ребята, – он медленно, тщательно выговаривал каждое слово, – если вы скажете, что больше знать меня не хотите из-за того, что я скрывал от вас правду, это будет справедливо. Если станете держаться как можно дальше из-за Соколиных кодировок – это будет разумно. Но если вы разорвёте дружбу только из-за того, что я брат хелефайского владыки, известный ходочанин или ещё чего-то в том же роде, это будет такая несуразица, такая… глупость. Но здесь не мне судить и, тем более, не мне решать. Поступайте, как считаете нужным.

Линда села рядом с ним.

– Мне действительно всё равно как тебя зовут. Чижик ты или Вячеслав, ты в первую очередь мой друг. И… – она на мгновение запнулась и тряхнула головой, прогоняя лишние слова, – и как тебя дома называли? Вячеслава пока выговоришь…

– Славян. Или Слав. Как хочешь, мне всё равно.

Линда немного подумала.

– Славян тебе подходит гораздо больше, Слав звучит как-то холодно и официально.

– Спасибо, – ответил ей Славян, пожал пальцы. Коротко, быстро глянул на Мельеса и опять опустил глаза, принялся рассматривать трещины на асфальте. Линда обожгла Мельеса острым злым взглядом и придвинулась ближе к Славяну. Мельес едва заметно улыбнулся и сел рядом со Славяном.

– Знаешь, – сказал он как ни в чём ни бывало, – если спустя столько времени Декстр тебя так вдруг узнал, то это значит, что все кодировки, вложения и оморочки Весёлого Двора исчезли. Ты можешь спокойно вернуться домой и не бояться, что ночью у тебя что-нибудь в голове перемкнёт, и ты зарежешь братьев или подпалишь Совещательные Палаты.

– Я тоже так думаю, – кивнул Славян. – Но всё равно сначала надо лабиринт пройти. А до него ещё четыре месяца!

– Не обязательно. Ты можешь подать прошение магистру, чтобы тебе разрешили пройти лабиринт досрочно. Статьи 7 и 8 «Уложения о рыцарских посвящениях».

– При условии, что магистр захочет возиться.

– Захочет, – сказал Мельес. – Тут ничего трудного нет, разбудить лабиринт сможет любой подмастерье волшебника. Другое дело – пройти.

– Да и пройти тоже, – ответил Славян. – Я ведь объяснял, лабиринт сделан на основе заклинания потёмочной смерти и хоровода иллюзий. Хелефайское волшебство. Но поскольку делали его волшебники-человеки, основой выбрали обычную классическую оморочку. Преодолевать её нас учили. Потёмочная смерть соткана из твоих собственных страхов, игры твоего воображения, поэтому всё, что надо – сосредоточиться на каком-нибудь очень приятном воспоминании. А иллюзия – вообще ерунда, болтается по комнате фигня ну и пусть себе болтается, просто не обращать внимания.

– Просто тому, кто в Весёлом Дворе побывал, – зло сказала девушка.

– Линда! – возмутился Мельес.

– Всё нормально, – накрыл его руку ладонью Славян.

– Извини, – сказала Линда. – Просто я очень боюсь лабиринта. Так боюсь, что ноги подкашиваются.

– Я тоже, – ответил Славян.

– Ты?! – изумилась Линда. Мельес глянул недоверчиво.

– Да, – спокойно и твёрдо ответил Славян. Сказал так, что они поверили.

– Я с тобой пойду, – решила Линда. – Вдвоем будет не так страшно. Да и магистр легче согласится разбудить лабиринт ради двоих, чем ради одного. Прошение завтра пишем?

– Нет. Через неделю. Мне кое-какие дела надо доделать.

– Пусть так, – согласилась Линда и спросила Мельеса: – Ты с нами или до сентября ждать будешь?

Мельес покраснел, смущённо опустил глаза.

– Я вообще не иду в лабиринт. Я подал прошение об отставке. Сегодня днём, когда ходил в управу за сводкой.

– И говоришь только сейчас, и то по случайности! – возмутилась Линда.

– Почему ты уходишь, Рене? – Славян смотрел на него с сочувствием – что бы ни произошло, а такое решение потомственному рыцарю далось очень тяжело.

Мельеса сочувствие взбесило.

– Ты ещё спрашиваешь?! – он вскочил со скамейки, встал перед Славяном. – После того, как столько времени твердил о том, какая мерзость любая война, ты ещё спрашиваешь, почему?! – Мельес перевёл дыхание, заставил себя говорить размеренно и спокойно. – Орден превращается в свору убийц. Война оправдана только в одном случае – когда ты защищаешь свой дом, свою землю от захватчиков. В любом другом случае ты сам становишься убийцей! А что собирается защищать орден в грядущей войне? Ради чего будут убиты люди, разрушены дома, сожжены музеи и библиотеки? За что мир должен платить такую цену? Не знаешь… Я тоже не знаю. Только потому, что у Соколов оказалось на горсть магии больше, чем у нас. Но ведь равновесие можно восстановить и без войны. Без смертей и разрушений. Эта война будет преступной, Славян. И главными преступниками станут Ястребы, потому что именно они начинают бойню. Собираются разрушать во имя своих амбиций, своего тщеславия и трусости… – Мельес сел на скамейку, облокотился на колени, спрятал лицо в ладонях. – Мы столько веков называли себя защитниками добра и Света, а Соколов – порождением Тьмы, злотворителями. – Он судорожно вздохнул. – А на самом деле и Соколы, и Ястребы – одно и то же. Наш орден предал себя, давно уже предал, смешал с дерьмом и грязью всё, ради чего его создавали – честь, достоинство, благородство, милосердие… Я не хочу, не могу и дальше оставаться в ордене, я не хочу валяться в грязи!

Плечи у Мельеса дрожали.

– Ты очень смелый, – тихо сказал Славян. – И честный. А главное – очень сильный. Я не мог бы отказаться от ордена, если бы в нём родился. Не смог уйти, разорвать всё былое, бросить всё, чем жил столько лет.

Мельес едва слышно рассмеялся – с болью и тоской.

– Славян, да, ты не стал бы уходить. Ты бы просто изменил орден, сделал его другим. – Он убрал ладони, поднял на Славяна обожжённые сухими слезами глаза. – Но тебе все наши древние игрушки безразличны.

– Куда ты теперь? – спросила Линда.

– В Исландию, к приятелю, – ответил Мельес. – Он писал, что у них легко устроиться работать в детский дом, преподавателей не хватает. Я могу вести основы волшебства или физкультуру. Хочу поработать с подростками, может, хоть один из класса будет не мелким воришкой или наркоторговцем, а нормальным людем. Смелым, честным, добрым и самостоятельным. Таким, что может ходить без костылей, ни на ком не виснуть. Тогда можно будет сказать, что жизнь прожил не зря.

– Серьёзное заявление, – ответил Славян. – Думаю, ты сумеешь научить быть людьми очень многих.

– Увидим.

– А почему Исландия, почему не Франция? – спросила Линда.

– Я устал от солнца.

Линда кивнула, немного помолчала, подумала и сказала:

– Я остаюсь в ордене. Попробую хоть что-то изменить. Должен ведь кто-то начать. Есть одна идея, получится – Ястребы ещё небезнадёжны. А нет – покойника уже ничего не исцелит.

– Пошли отчёт писать? – спросил Славян.

– Идём, – поднялась Линда.

– Рене, – попросил Мельеса Славян, – пока ты ещё наставник, сделай мне на завтра увольнительную или командировочное предписание в Белую Рыбу.

– Что тебе там так срочно понадобилось? – удивился Мельес.

– Надо доделать те самые дела, о которых я говорил.

– Ладно, будет тебе предписание. А сейчас идём отчёт ваять.

* * *

Вальтер положил на ладонь Славяна кольцо-возвратку.

– Привязана к рабочему двору конюшен Таслоса в Тулиаре. Там легко найти работу, снять койку в приличной ночлежке. И платят неплохо, ты быстро наберёшь денег, чтобы до материка доехать.

– Спасибо, – Славян надел кольцо. Они стояли у окна в гостиной Вальтерова дома, смотрели на закат.

– Возвратка по Соколиному стандарту, перемещает боевую пятёрку в полном снаряжении.

– Вряд ли понадобится такая мощность.

– Кто знает, – ответил зомбак.

Славян взял лежащий на кресле пакет, достал два серебряных ожерелья-оберега, мужское и женское.

– Это тебе и Алисе. Ментальная защита.

– Ты с ума сошёл! – возмутился Вальтер. – Сколько они стоят?

– Нисколько, Ястребы не в курсе, что я на складе побывал.

– Славян, ты точно спятил.

– Они готовили диверсанта, вот диверсанта и получили. А это отдай Кармеле. – Славян положил на подоконник резную шкатулку с гадальными бирками. – И скажи, что я ей очень благодарен. На всю жизнь. Если бы не она, я никогда не смог бы вернуться домой.

– Сегодня четвёртое июня, – сказал Вальтер. – Ровно год, как тебя нашли на берегу. Даже время совпадает – закат.

– Я должен уехать, Вальтер. Мой дом не здесь.

– Да, я знаю. И знаю, что мы никогда больше не увидимся.

– Всё может быть, может и увидимся.

– Нет, – покачал головой зомбак. – Но я очень рад, что тебя выбросило именно в Белую Рыбу, а не Пять Пальм или Сент-Луизу.

– Я тоже.

– Когда у тебя испытание? – спросил Вальтер.

– Послезавтра.

– Удачи.

– Спасибо. И прощай, Вальтер. – Славян пожал ему плечо и ушёл.

А зомбак долго смотрел ему вслед и после того, как человек скрылся из виду.

* * *

Салливан третий раз перечитал прошение Декстра об отставке.

– Вы уверены, генерал? – С того дня, как Декстр перестал быть его учеником, Салливан обращался к нему только на «вы» и по званию.

– Да, магистр. – Декстр держал стойку «смирно» и глаза от разъярённого до ледяного спокойствия Салливана не отводил. – Орден собирается погубить как себя, так и мир. Я не стану в этом участвовать.

– Вы преувеличиваете, генерал.

– Скорее, преуменьшаю, – ответил он. – Если орден решит уничтожить «Полночный Ветер», я приложу все силы, чтобы выполнить такой приказ. Но взять меч себе, привезти его в одну из резиденций ордена означает отказаться от рыцарской чести.

– Это решение гроссмейстера, генерал, и не вам судить о чести и бесчестии его поступков.

– Мы оба – рыцари ордена, – сказал Декстр. – И если не будем оценивать поступки друг друга мерой чести и бесчестия, рыцарство прекратит своё существование.

– Вы забыли о долге повиновения, генерал.

– Когда долг повиновения начинает сравниваться, а тем более перевешивать долг чести, рыцари превращаются в наёмников.

– Вы заговорили как Чижик, – ответил Салливан. – Как прирождённый плебей.

– Прирождённым плебеем был и Максимилиан Рыжий. Однако он сумел избавить мир от зла, которое нёс «Полночный Ветер».

– Однако Чижик подал прошение о досрочном испытании, – сказал Салливан.

– Я удивлён, магистр. Но пока воздержусь от суждений. И вам рекомендую.

Салливан взял ручку, подписал прошение.

– Когда рыцарь и генерал ордена, – сказал он, – начинает менять свои поступки по взятому из плебеев курсанту, в ордене ему делать нечего.

– Когда орден в погоне за властью начинает забывать о чести, рыцарю и генералу действительно нечего делать в таком ордене.

Салливан отшатнулся как от пощёчины.

– Пауль, что с тобой происходит?

– А что происходит с орденом, Мартин, во что он превращается? – Декстр шагнул к столу, опёрся о него ладонями, заглянул Салливану в глаза. – Более восьмисот лет мы не давали Соколам возродить «Полночный Ветер», берегли от него мир. Теперь же норовим побыстрее ухватиться за его рукоять. Мартин, неужели мы, рыцари, хуже пекаря? Максимилиан ведь сумел его уничтожить… Да и не в мече дело.

Декстр сел в кресло, мрачно уставился в пол.

– Мы превратились в скопище живых мертвецов, – сказал он. – Поэтому нам нет дела до благородства и чести, покойнику ведь всё равно, подонком его назовут, или героем. Он уже ничего не чувствует. Мы вурдалаки, Мартин, мы существуем только за счёт чужих жизней. Ты говорил, что ордену нужна свежая кровь. Действительно, нужна. Потому что мы, как скверно сделанное умертвие, можем существовать, только поедая сердца живых. Существовать, Мартин, но не жить. Власть орденов – это власть покойников над живыми. А мы ещё удивляемся, почему люди нас ненавидят… – Декстр с тоской приговорённого к казни посмотрел на Салливана: – Когда же мы умерли, Мартин? И почему сами не заметили своей смерти?

– Даже за половину того, что ты здесь наговорил, – ответил Салливан, – тебя положено отправить на костёр как изменника и еретика.

– Отправляй, – равнодушно сказал Декстр.

– Дурак! – громыхнул кулаком по столу Салливан. – Я ведь люблю тебя. Ты был моим учеником. Всё равно, что сыном. Мне легче себя убить, чем тебя… Но почему, зачем ты сказал об ордене такое?

Декстр подошёл к Салливану, тронул его за плечо. Салливан поднялся.

– Потому что это правда, – ответил Декстр, глядя ему в глаза. – Потому что я тоже люблю тебя – как отца, как друга. А значит, правду сказать обязан, или это уже не дружба. Не любовь. – Декстр мягко улыбнулся. – А теперь выносите приговор, магистр.

– И такого дурака великовозрастного я отпускаю одного в огромный сложный мир, – вздохнул Салливан. – Пауль, убить сына или ученика намного хуже, чем убить себя. Если самоубийца просто трус, то сыноубийца ещё и подлец, перекладывает свою вину на другого. То, какими становятся наши дети и ученики, во многом определяем мы сами. И отвечать за них должны сами. Принимать и их заслуги, и их позор. Помнить, что наши дети не вещи, а люди, иначе и мы сами теряем право быть людьми, превращаемся в вещь. – Салливан взъерошил Декстру волосы. – Может, ты и прав, мальчик. А может, это самая большая ошибка в твоей жизни. Но мешать тебе я не стану. Это твой выбор и твой путь. Я и так слишком долго висел у тебя на шее как гиря.

– Учитель…

– Нет, – строго перебил Салливан. – Ты уже давно не ученик, рыцарь Пауль Декстр.

– И не рыцарь.

– Рыцарь, – твёрдо ответил Салливан. – Орден ты предал, всё верно, но сохранил верность себе и рыцарству. Ты поступаешь правильно, Пауль. Не лжёшь ни ордену, ни себе. Ты не веришь Ястребам, и уходишь от нас. Как магистр я буду вынужден сжечь твой пояс и вычеркнуть тебя из родового свитка Декстров, но как учитель в прошлом, как друг в настоящем, я горжусь тобой.

Декстр опустил голову.

– Даже и не думай нос вешать. – Салливан слегка щёлкнул его по кончику носа. – И, Пауль, без ложной скромности – чем я могу тебе помочь?

– Чижик послезавтра проходит лабиринт, – сказал Декстр. – Я хотел бы ждать его у двери. Это здорово помогает, когда знаешь, что тебя ждут.

– Почему ты хочешь его ждать? – удивился Салливан.

– Потому что он мой друг.

Салливан сел за стол, рассмеялся невесело.

– А вот теперь я тебе завидую до ломоты в костях. Знаю, что и глупо, и гадко, а всё равно завидую. У меня такого друга не было никогда.

– Так значит будет.

– Хотелось бы верить, – хмыкнул Салливан.

– Я верю, – ответил Декстр.

* * *

Лабиринт – труднейшее из всех испытаний, которые только могут выпасть на долю рыцаря. Поэтому геометрики, что курсанты, что посвящённые, не обращали внимания ни на хмурое небо, ни на ленивые побрызги дождя, ни на отставного генерала Декстра, заявившегося на церемонию в гражданском.

Все смотрели только на Чижика и Прежан. Девушка заметно трусила, но храбрилась, посматривала на всех с вызовом. Бесстрастная уверенность Чижика была уже знакома по Дампьеру и Атенере. Только глаза блестели гораздо ярче прежнего – взглядом с ним старались не встречаться.

Славян рассматривал площадку лабиринтного дома. Очень похоже на телепорт в хелефайской долине – вымощенная треугольной плиткой плешка в двадцать квадратных метров, в центре – трёхметровый беломраморный зиккурат лабиринтного дома, из-за траурного цвета похож на склеп. В восточной стене входная дверь, в северной – для тех, кто испытание не прошёл, в южной – для тех, кто справился.

От страха скручивало желудок. Скорей бы началось. Но магистр первой в лабиринт отправил Линду. Славян возмутился было, но Пауль едва заметно кивнул и Славян спорить не стал. Вышла девушка через десять минут из южной двери – серая, осунувшаяся, ноги едва держат. И курсанты, и рыцари восторженно завопили. Славян обнял её, поцеловал в щёку.

– Всё закончилось, – шепнул он. – Теперь уже всё, можно не бояться, они все убежали. Ты сильнее. Они больше никогда не придут. Теперь они тебя боятся.

Кто «они», Славян понятия не имел, но какие-то страшилки наверняка были, на то он и лабиринт.

– Правда? – спросила Линда.

– Да сожри меня акула! – Славян плюнул через растопыренные буквой «V» пальцы. Линда поверила, слабо улыбнулась. К ним подошёл Декстр.

– Пора, Славян, – сказал он.

Линда глянула на Декстра с испугом, глаза наполнились слезами. Тот осторожно обнял девушку.

– Всё будет хорошо. У Славяна всё получится.

Линда покрепче вцепилась Декстру в футболку, глянула на Славяна.

– Я справлюсь, – сказал он.

– Ты обещаешь? – голос у Линды дрожал.

– Да.

– Я верю.

– Спасибо.

Славян вошёл в лабиринт.

И ничего не произошло. В просторной белой комнате что-то противно гудело и подвывало, но по сравнению с озвучкой в карцере – вполне терпимо. Клубился разноцветный туман, на ощупь липкий и скользкий. Отчётливо припахивало гниющей плотью. Славян брезгливо поморщился. Могли бы и побольше выдумки проявить, с Соколами проконсультироваться, у тех камеры пси-воздействия позатейливее.

Туман стал собираться в подобие картинки, Славян различил Линду, которая истязала ребёнка. Всё ясно, проверка по ситуациям морального выбора. Варианты решений: этого не может быть; мои друзья не такие; такие мне не друзья и давай развлечёмся вместе. После проверки общей моральной пригодности начнётся проверка пригодности к службе в ордене – верности идеям и целям, преданности самому ордену и всём прочем в том же духе. И в финале – проверка устойчивости к предельному пси-воздействию, одна-две минуты потёмочной казни.

Дожидаться этой погани Славян не собирался, и пошёл к северной двери, толкнул. Заперто. Удивлённый Славян подошёл в южной двери. Тоже заперто. Но так быть не может, испытание соискатель рыцарского звания либо проходит, либо нет. Или двери открываются только после потёмочной казни? Ну нет, господа рыцари, сами играйте в свои садистские игры. Славян пошёл к входной двери, она вроде бы похлипче, можно будет выбить.

Дверь сама распахнулась настежь, стоило только подойти.

Встретил Славяна громкий шёпот геометриков – злорадство, презрение, обида, разочарование. Он едва заметно усмехнулся и пошёл к магистру, курсантский пояс отдавать, не прошедших лабиринт из крепости вышвыривали немедленно. Бледный до полуобморока Салливан скрестил руки на груди и склонился в глубоком поклоне, разве что на колено не встал. И рыцари, и курсанты онемели.

– Досточтимый магистр, – титаническим усилием Славяну удалось удержать истерический смех («Да что я за непутёвщина такая, опять во что-то вляпался!») и сказать со спокойной ровной вежливостью: – будьте так любезны, объясните своё столь необычное поведение. – На последние слова выдержки не хватило, всё-таки прорвались истеричные нотки.

– Ваше появление большая честь для крепости, эмиссар, – ответил магистр и лишь потом выпрямился.

– Не понял, – честно ответил Славян, – так я прошёл лабиринтное испытание или нет?

Декстр только вздохнул. Орденской жизнью Славян всегда интересовался мало, но чтобы об эмиссаре не знать…

– Прошёл, – ответил он. – Причём по высшей форме. Теперь ты эмиссар ордена. Подчиняешься только одному гроссмейстеру, выполняешь его самые секретные и важные поручения. Статус выше, чем у магистров. Когда ты на задании, можешь приказывать им как любому бойцу в крепости.

– А когда не на задании – стою у трона и подтираю гроссмейстеру задницу, – продолжил Славян. – «Шестёрка» для особых поручений. А что именно будет особостью, решает прихоть гроссмейстера. Нет, спасибо. Боюсь не справиться со столь ответственной работой. Гроссмейстеру сапоги вылизывать – дело серьёзное, особого таланта требует. У меня его нет.

– В большинстве случаев эмиссары сами становятся гроссмейстерами, – сказал Декстр.

– То есть из «шестёрки» обычной стать козырной. Грандиозная карьера. Потратить жизнь на угождение своре орденских чиновников – нет, такие игры не для меня. – Славян снял курсантский пояс.

Магистр смерил его цепким, пронзительным взглядом, небрежным движением кисти прекратил яростный гвалт геометриков.

– Я ждал отказа, – спокойно ответил он. – Эмиссарство стало сюрпризом, но особой роли оно не играет. Давайте пояс.

Салливан передал пояс адъютанту.

– Сжечь сразу же после церемонии.

Славян отдал ему обычный вежливый четвертьпоклон и встал рядом с Декстром. Тот с удивлением глянул на магистра. «А ведь он знает настоящее имя Чижика. Догадался совсем недавно, но раньше меня».

Магистр едва заметно кивнул. «Да, знаю. И потому не боюсь тебя отпускать. Бродников сумеет позаботиться о тебе, Ежонок, пока ты не научишься жить в большом мире».

– Курсантка Прежан! – возгласил магистр. – Подойдите.

Заметно взволнованная Линда подошла чётким строевым шагом.

– Пояс.

Линда отдала курсантский пояс.

– Вы проявили отвагу, честь и доблесть достойную звания рыцаря ордена Ястребов. Согласны ли вы войти в орден и служить его делу верно и беззаветно, ни в чём не сомневаясь и не колеблясь, не ожидая никаких наград и почестей?

– Да, – твёрдо сказала Линда.

– Согласны ли вы дать в том клятву пред изначалием мира?

– Да.

– Так поклянитесь.

Линда подняла правую руку, совсем как свидетель в зале суда.

– Я, Линда Прежан, будучи в здравом уме, твёрдой памяти и совершеннолетних годах, клянусь…

По рядам геометриков волной прокатился смятенный шёпот, растерянно хлопнул глазами магистр. Ну и посвящение сегодня! Сюрприз за сюрпризом. Ладно Чижик, к скандальным выходкам чумы конопатой все давно привыкли, такого ни могила, ни эмиссарство не исправят, но чтобы рыцарка древнего рода давала присягу не преклонив коленей… В реальность происходящего не верилось.

– Присяга будет недействительной, – перебил её Салливан.

– Изначалию безразлично, магистр, произношу я клятву стоя посреди площади посвящений или сидя на унитазе.

И опять Салливан унял возмущённый гвалт движением руки.

– Не безразлично ордену, Прежан, – сказал он. – Вы должны преклонить колени, дать клятву и получить рыцарский пояс. Только после этого вы станет рыцаркой.

– Я уже рыцарка, магистр, потому что прошла лабиринт. Орденское посвящение роли не играет. Если орден хочет получить моё служение, пусть принимает клятву так, как достойно принимать её у людей. Если в орден принимают только рабов, я обойдусь и без ордена.

– Ваш пояс будет сожжён, а имя вычеркнуто из родового свитка Прежанов.

– И свиток, и пояс никогда не входили в список базовых предметов жизнеобеспечения, – ответила Линда.

– Даже так? – магистр льдисто усмехнулся. – Надеюсь, вы составите неплохую компанию Декстру и Чижику.

– Я тоже на это надеюсь. – Линда встала слева от Славяна. Справа стоял Декстр.

– Готовы? – спросил их Славян.

Декстр и Линда кивнули. Славян включил возвратку.

Если путешествие через внесторонье – всегда удовольствие, то возвартка – переживание довольно неприятное. От резкого рывка желудок взметнулся к самому горлу и с противным чваканьем шлепнулся на своё законное место. Славян помотал головой, отгоняя дурноту.

– Ну и зачем было цирк устраивать? – недовольно спросил Декстр. – Нельзя было уйти по-людски, тихо и вежливо?

– Нельзя, – ответила Линда. – Потому, что в крепости ещё есть люди, а не только птички безмозглые. Людям нужен спектакль – яркий, запоминающийся, эффектный. Надеюсь, что и эффективный. Может, хоть один очнётся от морока, задумается, во что превратился орден.

– Так вы всё заранее придумали? – разозлился Декстр. – И мне не могли сказать?

– Так вы бы и не согласились, – фыркнула Линда. – Эмиссарство мы не планировали, тут Славяну пришлось экспромт давать, но получилось неплохо, как считаете?

Декстр ответил матерно. Линда разулыбалась, спектакль удался как нельзя лучше.

– Ладно, мальчики, я работу пошла искать.

– Работу? – не понял Декстр. – В этой помойке?

– Сразу видно младшего наследника, – хихикнула Линда и, в ответ на недоумённый взгляд Славяна, пояснила: – В рыцарских семьях дома воспитывается только самый старший ребёнок, мальчик или девочка, без разницы. Остальных, как семь лет исполнится, отправляют в орденские школы. Потом одних в десять лет разбирают учителя, другие так и живут в казарме. В восемнадцать все получают посвящение, и вот вам рыцари, которые большой мир знают только как зону для спецопераций, вне орденских резиденций жить не умеют.

– А старшие? – спросил Славян.

– А старшие курсантами становятся только в девятнадцать лет. До того живёшь исключительно среди взрослых, которые усиленно лепят из тебя будущую главу рода, даже со сверстниками встречаешься под надзором гувернанток и чинно беседуешь по этикету. Или так же чинно играешь, – зло сказала Линда. – Ни тени чувства, ни грамма жизни. Одна отрада – с кухонной прислугой поболтать или с детьми дворника иногда в догонялки побегать. Так я научилась готовить и узнала, как быстро найти непроститутскую работу в большом городе. – Линда обернулась к Декстру и пояснила: – Близ конюшен полно маленьких дешёвых забегаловок, в которых повара меняются чуть ли не каждую неделю. Кормёжка, ночлег, немного денег. Есть тут и маленькие симпатичные ресторанчики, рекомендации которых годятся не только чтобы попку подтереть. Поскольку повара им нужны и дешёвые, и хорошие, подыскивают их как раз в забегаловках. А в ресторанчиках ищут поваров уже рестораны солидные. Так что через год я буду шеф-поваром в очень приличном заведении, а ещё через три – владелицей собственного ресторанчика. А там и о расширении бизнеса, и о кулинарных конкурсах можно подумать.

– Блестящая карьера для рыцарки древнего рода, – презрительно покривил губы Декстр.

– Именно, – твёрдо сказала Линда. – Даже если я так и не вылезу из окрестных рыгаловок, то всё равно стану тем, кем хочу стать, а не тем, что из меня пытались сделать. – Она резко взмахнула рукой. – Всё, мальчики. Хватит философствовать, пошли искать работу, благо уборщики и котлетожарщицы тут требуются везде. Вон тот столб видите? Встречаемся у него в восемнадцать ноль-ноль и хвастаемся успехами.

Линда ушла. Внимания на неё не обращали, одежда в стиле орденской формы в последнее время на королевских землях стала очень модной, половина снующих по рабочему двору зевак, служителей и клиентов одета так же.

– Ну что, пошли? – сказал Декстру Славян.

– Подожди, – остановил его Декстр. – Там, в лабиринте… Последний этап – встреча с собой. Кого ты увидел?

– Никого, как и ты. Пауль, встретится с самим собой нельзя – только с представлением других о тебе. В лабиринте ждёт представление ордена о нужном рыцаре, соискателя проверяют на соответствие эталону. А самого себя можно только сделать, слепить, как чашу из глины, из тех способностей, что у тебя есть. Тот, кто стремится подстроить себя под кого-то – орден, соседа, учителя, тот и встречает в лабиринте шаблон, под который более или менее успешно себя подгоняет. Это люди-тени, они просто не способны жить самостоятельно, у них нет ни собственных чувств, ни мыслей, ни стремлений. Чтобы почувствовать, что они живы, что они есть, им надо обязательно пристроить себя к кому-то, сделать себя частью живого, придатком. Это душевные калеки, Пауль, полутрупы. Они согласны терпеть любые унижения, лишь бы прицепиться к кому-то, лишь бы загородить его спиной собственную ущербность. – Славян улыбнулся, в глазах засияли солнечные искорки. – А тех, кто может сделать себя сам, чужие ожидания почти не интересуют. Поэтому в лабиринте мы никого и не встретили. Я, Пауль, другого не пойму: почему у меня вообще лабиринта не было?

– А тебе мало тех лабиринтов, из которых ты выбирался эти два года? Да ещё и других умудрялся выводить?