Текст книги "Горбун"
Автор книги: Вероника Кузнецова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)
– Спи спокойно, – шёпотом сказала я. – Go to sleep.
Не знаю, последовал ли моему совету пёс, но я непробудно проспала до восьми часов, да и то разбудило меня лишь беспокойное поведение собаки.
– Ты что? – спросила я, видя, что Денди крутится возле двери, и вид у него не такой уверенный, как вчера. Да и трудно сохранить самообладание, когда тебя неудержимо притягивает ближайший куст на дворе.
– Гулять? – спросила я, вставая. – Сейчас я тебя выпущу. Go for a walk.
Умнейшей собакой был этот дог. Умнейшей и деликатнейшей из всех, каких я знала. Разве станет какая-нибудь другая собака молча топтаться у двери, не решаясь нарушить сон нерадивой хозяйки?
Я открыла дверь и выпустила пса в сад, а пока он гулял, оделась и убрала постель. После этого я включила кофейник и пошла посмотреть, куда делся Денди и что делается на улице. Пёс сидел у самой двери, наслаждаясь утренним солнцем, но настороженно обернулся, услышав мои шаги.
– Подвинься, пожалуйста, – попросила я. – Дай пройти.
Губы дога вздёрнулись, обнажив клыки, от одного вида которых у меня пересохло во рту. Я отшатнулась, а зверь вошёл в дом и сел спиной к двери, ясно показывая, что отныне я должна считать себя пленницей. Такого поворота событий я не могла предвидеть, однако больше Денди не проявлял недоброжелательства и сомневаться в этом не приходилось, потому что мои собаки научили меня более или менее разбираться в их поведении.
– Я иду завтракать, – объявила я. – I am going to have breakfast.
Неважно, сколько ошибок я сделала в коротком предложении, главное, что пёс меня прекрасно понял.
– Пойдёшь со мной? – спросила я.
Денди и не предполагал со мной расставаться, но от еды отказался.
– Как хочешь, – сказала я. – Такой большой собаке, как ты, диета не повредит.
Когда я вымыла и убрала посуду, дог забеспокоился, что напомнило мне, насколько это незнакомая собака и насколько я не знаю её характер. Сомнения Ларса в честности побуждений горбуна, который убедил своего дядю оставить у меня пса, пустили мощные корни и в моей душе. Медленно, стараясь не раздражать Денди, я двинулась в прихожую. Пёс опередил меня и сел у входной двери, без злости, но достаточно отчётливо показывая чудовищные зубы.
Выход для меня оказался закрыт, но квартира была в полном моём распоряжении. Я прошла в гостиную и подошла к окну с намерением его открыть, но тут же отпрянула, потому что суровый зверь с рычанием отделил меня от окна.
– Тебе не кажется, что это уже слишком? – рассердилась я, но едва ли пёс смог определить по моему тону, что я сгораю от негодования. Мне и самой мой голос показался тихим и дрожащим.
Денди стоял у окна, настороженный и страшный. Я, шаг за шагом, стала отодвигаться к двери, но пёс одним прыжком оказался рядом. Меня отнесло в сторону, и каким-то образом я обнаружила себя стоящей на диване. Глупее убежища от гигантской собаки не придумаешь, но от страха человек иногда совершает такие поступки, какие ему самому через минуту кажутся странными.
Как всегда невовремя зазвонил телефон. Какое счастье, что я не унесла его на место. Выйти в прихожую я бы сейчас не решилась.
– Да, – произнесла я, не спуская глаз с Денди, с интересом наблюдавшим за моими робкими передвижениями к аппарату.
– Жанна, что с вами?
Ларс сразу уловил, что со мной творится нечто странное. Я хотела объяснить, но пёс подошёл поближе, и у меня из горла вырвался лишь какой-то хрип.
– Жанна, что случилось? Жанна! Жанна! – Ларс уже почти кричал.
Не могу сказать, хотел Денди развлечься и попугать меня, или намерения его были честны и невинны, но он опёрся передними лапами о стол и приблизил к моему лицу свою гигантскую морду. Я дико заорала, выронила трубку, зацепила ногой провод, и аппарат полетел на пол. Пёс отскочил, облизал ушибленную лапу, обнюхал телефон и спокойно уселся, помахивая хвостом.
– Шутить и ты горазд, ведь нынче кто не шутит! – сказала я, наслаждаясь явными признаками дружелюбия, но не решаясь поставить телефон на место.
Денди являл собой в эту минуту воплощение солидности и спокойствия. Несомненно, он был очень красив, и пропорциональность сложения ещё более подчёркивал почти чёрный цвет.
– Ты не будешь против, если я тебя нарисую? – спросила я.
Если человек одержим какой-то мыслью, то ему оказываются нипочём даже спрятанные устрашающие клыки. Я уже воображала, как на бумаге появятся чёткие прекрасные наброски, а примером при рисовании животных я обычно брала манеру Ватагина. Пёс прошёл следом за мной, убедился, что я не делаю попыток бежать и, пока я доставала бумагу и карандаши, уселся в дверях моей комнаты. Делать ещё один переход мимо собаки я не решилась и поэтому поудобнее уселась на диване и стала набрасывать своего мучителя. Денди это пришлось не по вкусу. Он вставал, снова садился, отворачивался в смущении и, как любая другая собака, всячески выражал своё отвращение к моим действиям, так что ничего, мало-мальски напоминающего прекрасного пса, у меня не получилось.
– Бессовестный ты пёс, – сказала я, захлопывая тетрадь.
Не чувствуя на себе моих изучающих взглядов, собака сразу успокоилась и обрела потерянное на время сеанса достоинство. А мне сразу же захотелось попробовать свои новые акварельные краски.
– Я иду рисовать графин, – предупредила я Денди, осторожно продвигаясь к выходу.
Пёс размахивал хвостом и не мешал мне, но и не переставал следовать за мной по пятам. Я подняла телефон и села перед пленившим меня красным графинчиком. Карандашом я водила очень мягко, почти без нажима, чтобы сквозь прозрачный слой краски не просвечивали чёрные линии, а когда добралась до отделки и, в частности, до вырисовывания плоской шишечки на крышке, замерла. Я прекрасно помнила, что, когда искала для графина наиболее выгодное положение, устанавливала шишечку широкой частью к себе и после этого не только не дотрагивалась до неё, но даже не подходила к столику. А теперь она была небрежно повёрнута наискосок. Если её не трогали, я со своего места обязана была видеть широкую часть. Но раз её трогали, то, значит, кто-то был в доме.
В первый миг я не подумала о Дружинине, но потом вспомнила, с какой настойчивостью он расспрашивал, почему я наливаю воду именно для Иры и не пью её сама. На следующее утро он входил в дом осматривать замок и вполне мог подсыпать в графин яд. Кроме того, он в одиночестве закрывал дверь и окно…
Меня трясло от нервного возбуждения, и это состояние передалось собаке. Она встала и настороженно оглядывала то меня, то комнату, прислушивалась и принюхивалась.
Как мне надо было поступить? Звонить в полицию я не могла, боясь, что Хансена не окажется на месте, а объясняться с датчанами на русском языке было бы абсурдно. К тому же, я только сейчас окончательно поняла Ларса, который был почти уверен в том, что преступления совершал горбун, даже знал причину его ненависти к Ирине, но не мог поведать о своих подозрениях полиции, потому что не располагал ни единым фактом. А чем располагала я? Ну, допустим, вызову я полицию. А что скажу? Что шишечка повёрнута не так? Хорошо, если люди попадутся вежливые, а то меня и на смех могут поднять. Вот если бы быть уверенной в том, что вода в графине, действительно, отравлена, тогда никакого стыда я бы не почувствовала, даже если бы сперва все засмеялись. Я бы наслаждалась насмешками, упивалась бы ими, зная, что потом они сменятся удивлением и восхищением моей наблюдательностью. И что тогда? Кто проник в дом и подсыпал яд? Кто мог это сделать? Если отвлечься от ненависти горбуна к Ире, ещё не доказывающей, что он желает её смерти, сделать это мог кто угодно, потому что, налив воду в графин и уйдя за красками и замком, я оставила окно приоткрытым. Это во-первых. А во-вторых, горбун сейчас же укажет на то, что вчера утром, когда он знакомил меня со своим дядей, Ларс оставался около дома. Полиция должна быть объективной, и она будет тем более объективной, что не знает об отношениях горбуна с Ирой.
Мне оставался только один выход – позвонить Ларсу. Однако для этого требовалось выйти в прихожую и взять телефонную книгу, а при возбуждении, охватившем чёрное чудовище, решиться на это оказалось непросто.
Какое счастье, что Ларс был дома!
– Жанна? – воскликнул он. – Что с вами было? Я думал, что вас растерзал проклятый пёс, и позвонил Петеру. Вы застали меня дома совершенно случайно. Я уже должен был ехать к вам, но забыл ключ и вернулся. Что случилось?!
– Извините, Ларс, я испугалась собаки, когда она встала на задние лапы, и уронила телефон.
– Почему же вы не перезвонили?! – завопил датчанин.
Он был вправе сердиться, тем более, что я была так занята своими страхами, а потом красотой пса и, как следствие, рисованием, что совсем забыла позвонить.
– Если бы вы увидели Денди, вы бы меня поняли, – ответила я.
Понял меня Ларс или не понял, но он перестал кричать.
– Что же теперь делать? – спросил он. – Петер уже мчится к вам. Наверное, мне тоже надо приехать.
– Да, Ларс, приезжайте, пожалуйста, – попросила я. – У меня новость. Я только что заметила, что кто-то трогал графин. Наверное, вода теперь отравлена. Как бы сдать её на проверку?
– Почему вы думаете, что кто-то трогал графин? – недоверчиво спросил Ларс. – Он стоял не на том месте?
– Нет, на том, но крышка у него повёрнута не так, как поворачивала я.
Будь я на месте Ларса, я бы тоже потеряла дар речи от наблюдательности русской девицы. Откуда же ему было знать, сколько времени я вертела графин, чтобы добиться нужного светового эффекта, и сколько времени его рисовала, пока не заметила, что кто-то этот эффект нарушил.
– Вы уверены? – выдавил из себя писатель.
– Абсолютно!
– Жанна, когда эта история кончится, я опишу её в своей книге и там выражу всё восхищение, которого вы достойны.
– Выразите, пожалуйста, – согласилась я. – Только приезжайте скорее.
– Еду.
Первым, конечно, подоспел Петер и, увидев приоткрытую дверь, смело ринулся в дом, но тут же с воплем вылетел обратно, а Денди, с жутким рыком сделавший впечатляющий прыжок, приземлился на все четыре лапы на том же месте, с какого прыгнул.
– Is you alive, Peter? – крикнула я, перепугавшись не меньше датчанина.
Петеру только казалось, что он жив, но в меня его сомнения вселили уверенность. Последовавшие затем переговоры убедили примчавшегося мне на помощь гостя, что убрать собаку не в моих силах.
Потом подъехал Ларс, но, заранее предупреждённый о строгом нраве Денди и узнавший вдобавок о судьбе своего родственника, не стал входить и предложил вызвать полицию.
Вот тут-то, наконец, и прозвучал телефонный звонок, и приятный лживый голос горбуна осведомился о моём здоровье. Лучше бы Дружинин позвонил до моего последнего открытия, тогда я сумела бы разговаривать с ним непринуждённо, но сейчас я его боялась и ненавидела.
– Попросите, пожалуйста, мистера Чарльза, чтобы он приехал за своей собакой, – холодно сказала я.
– Что-нибудь случилось? – насторожился горбун. – Денди плохо себя ведёт?
– Он ведёт себя как хозяин, – рассердилась я. – Ходит за мной по пятам, не выпускает из дома, никого не впускает в дом…
– А кого он должен впустить? – спросил Дружинин.
– За дверью стоят Петер и Ларс, а ваш пёс рычит на них…
В ответ он рассмеялся так нагло, что я швырнула трубку, не дожидаясь окончания этого издевательства.
Больше горбун не звонил, но приехал довольно быстро, притом не один, а с дядей. В другое время я бы порадовалась за Денди, не скрывавшего, что он счастлив вернуться к хозяину, но теперь я лишь изо всех сил старалась сдержать клокотавшую во мне ярость, чтобы не обидеть ни в чём не повинного мистера Чарльза.
– Я не терял времени даром, – обратился ко мне Дружинин, – потому что сразу понял: в случае задержки на одной из ваших любимых скамеек будет обнаружен мой труп.
И он ещё мог шутить! Да как шутить!
От моего косого взгляда он сразу стал серьёзным.
– Денди, что ты здесь натворил? – спросил он.
Громадный дог закинул лапы на плечи горбуну, а тот бесцеремонно обхватил могучую собаку за туловище и по-приятельски потащил в дом, так что Денди оставалось только перебирать задними лапами. Хвост его энергично мотался из стороны в сторону, и пёс явно блаженствовал.
В гостиной Ларс уже взирал на графин, и насторожившийся переводчик сразу выпустил собаку.
– Какие-нибудь новости? – спросил Дружинин, косо поглядывая то на него, то на предмет его внимания.
– Жанна считает, что кто-то трогал графин, – объяснил Ларс.
– Почему вы так считаете, Жанна?
– Потому что крышка была повёрнута так, а теперь она стоит вот так.
Мне пришлось дать им наглядное представление о перемещениях шишечки, и поражённые литераторы обменялись понимающими взглядами.
– На такое способен только конструктор, – сделал вывод Дружинин.
Ларс объяснил томящемуся в неведении Петеру возникшую ситуацию, и тот что-то проговорил.
– Петер предлагает вызвать полицию, – перевёл горбун. – Я присоединяюсь к нему. Заодно расскажем о ночном госте и предложим Хансену в подарок ключ.
Он быстро заговорил по-английски, и мистер Чарльз кивнул, с уважением глядя на меня. Пока вызывали Хансена, объясняли ему суть дела и дожидались его приезда, позвонила Ира и, не спрашивая, чем заняты мои мысли и время, сухо попросила, чтобы я срочно соорудила какую ни на есть закуску, достала из холодильника вино, а из стенки – банку маринованных огурцов, банку консервированных баклажан и заветную баночку с маринованными грибами, которую она хранила для какого-нибудь торжественного случая.
– Приедут тётя Клара, две старые ведьмы, дряхлый гриб и молодой жук, – объяснила она. – Надо устроить поминки. Ты уж постарайся, пожалуйста.
– Понятно, Ира. Я всё сделаю. Когда вас ждать?
Три часа – не такой уж большой срок для устройства поминок, особенно если при этом ждёшь полицию.
– Что сказала Ирина? – спросил Дружинин, чуткий то ли от природы, то ли от постоянной настороженности, свойственной человеку с нечистой совестью.
– Она приедет через три часа с тётей Кларой и… ещё четырьмя родственниками. Она просит приготовить обед и накрыть на стол.
– Ирина хочет устроить поминание? – спросил Ларс.
– Поминки, – поправила я. – Впрочем, суть одна.
– Жалко, что здесь нет Нонны, – сказал Ларс. – Она очень хорошая хозяйка.
– Ничего, Жанна скажет, что нам делать, и мы ей поможем, – возразил Дружинин.
Если он думал, что утешил меня, то ошибся: я пришла в ужас. Если горбун будет иметь свободный подход к пище и напиткам, то неизвестно, чем это может кончиться.
– Спасибо, – хмуро поблагодарила я.
На кухню за мной потянулись все, но, не успели приняться за обследование холодильника, как появилась Нонна. Прежде всего она коротко вскрикнула от любезности Денди, первым вышедшим ей навстречу, а потом объяснила, что через три часа сюда приедет Ира, и повторила её просьбу устроить поминки.
– Я поспешила к тебе, чтобы помочь, – закончила она.
Во взгляде Ларса промелькнула гордость, и я его поняла. Хорошо человеку, имеющему такую добрую и милую жену. А если бы этот человек к тому же не обманывал её, то жене бы тоже повезло.
Ларс кратко пересказал все наши новости, и ошеломлённая новыми бедами Нонна принялась за приготовление салатов.
– Что делать мне? – спросил горбун.
Я испугалась, что, по неведению, Нонна поручит ему готовить такое блюдо, куда он со злости всыплет количество яда, способное отравить всех собравшихся за столом.
– А вы, наверное, предпочтёте чистить картошку? – спросила я, изображая улыбку.
Горбун бросил на меня пытливый взгляд, но промолчал.
Прибывший Хансен прервал распределение обязанностей и выслушал мой краткий рассказ, а также сухие показания горбуна. После этого он поговорил с каждым наедине. Что ему сказали остальные, не берусь судить, но когда очередь дошла до меня, то Хансен умело вытянул все сведения, какие я хотела и не хотела скрыть. Я выложила ему и о том, что забыла закрыть окно, и о том, как горбун два раза входил в дом один, и о том, что Ларс короткое время оставался у открытой двери. Хансен был очень внимателен и приятен, но мои мысли были заняты коварством горбуна.
– Почему вы не захотели войти в дом? – задал полицейский неожиданный вопрос.
Признаться, что я смертельно боюсь горбуна? Моя советская душа ещё больше боялась откровенности с полицией.
– Потому что я уже собралась уходить и не хотела возвращаться в дом, – объяснила я.
– Кто знал о том, что вы налили воду в графин? – спросил Хансен.
Ларсу, наверное, удалось найти подходящие слова для того, чтобы передать Хансену свои подозрения и, вместе с тем, не выдать тайну Иры, но я не была так изобретательна.
– Я не помню, говорила я с кем-нибудь об этом или нет. Кажется, нет.
Я ругала себя, злилась на себя, даже издевалась над собой, но донести полицейскому на горбуна не могла.
Хансен разочарованно взглянул на меня и закончил свой допрос, сказав:
– Как всё-таки хорошо вы умеете одеваться!
Сегодня даже такой прекрасный комплимент не произвёл на меня никакого впечатления, да и не мог произвести, потому что на мне была вчерашняя чёрная юбка и белая блузка, придававшие мне очень строгий вид. Вот если бы Хансен увидел меня вчера…
– О чём вас спрашивал полицейский? – поинтересовался горбун, едва я вышла в прихожую и закрыла за собой дверь.
Я пронзила его холодным взглядом.
– О том же, о чём и вас. Просил рассказать, как всё произошло.
– Вы рассказали?
К счастью, горбун стоял от меня в отдалении, и мне не приходилось думать, следует мне его бояться или нет.
– Всё, как было, – подтвердила я и мстительно добавила. – Не утаила ни единой подробности.
– Значит, ему уже известно, что для русских барышень окно – такой же естественный путь на волю, как дверь?
Я слегка отвернулась, чтобы не засмеяться открыто, а горбун заметил:
– Наконец-то вы приходите в себя.
Его мягкая улыбка на этот раз не стёрла недоверия и отчуждения, может быть, потому что он улыбался одними губами, а глаза оставались печальными и усталыми.
– Вы плохо себя чувствуете? – неожиданно для самой себя спросила я.
– За кого вы меня принимаете? – грустно усмехнулся Дружинин. – Разве я могу признаться красивой девушке, что у меня невыносимо болит голова?
– Ну, так выпейте что-нибудь, – предложила я. – У Иры наверняка есть анальгин.
Горбун не стал возражать, мы прошли в гостиную, и я выдвинула ящик, где моя подруга держала лекарства. Пакетики, баночки и коробочки с незнакомыми названиями заставили меня растеряться.
– Разрешите, я вам помогу? – предложил Дружинин.
Помогал он скорее самому себе, но я почти с благодарностью уступила ему место, потому что демонстрировать своё невежество по части лекарств означало бы доказательство не моего здоровья, а скорее отсутствия у правительства и Министерства здравоохранения интереса к здоровью своих граждан.
– Что вы ищите? – подозрительно спросил Ларс.
– Что-нибудь от головной боли, – объяснила я.
Датчанин, гладивший скатерть, поставил утюг на подставку и подошёл к нам. Он придирчиво следил за каждым движением рук горбуна, и я поняла, почему. Ларс боялся, что преступник подложит какую-нибудь отравленную таблетку в коробочку с лекарствами, которые принимает Ира. Едва ли Дружинину понравилось такое внимание со стороны Ларса, но он вёл себя очень сдержанно.
– Нашёл. Спасибо, Жанна.
Ну, благодарить он должен был только себя, потому что мои поиски продолжались бы до вечера.
– Садитесь в кресло, Леонид, – сказала я. – Сейчас принесу воды.
Женщин можно судить очень строго, выискивая и находя в них бесчисленные недостатки, но редко какая из них не окажет помощи больному. Ларс был мужчиной, поэтому из присущей им чёрствости бросил на меня выразительный взгляд. Чтобы доказать датчанину, что я помню о нашем разговоре и страшных догадках, я обернулась в дверях и спросила:
– Вы предпочитаете воду из-под крана или из графина?
Когда я вернулась, горбун улыбался. Голова его бессильно лежала на спинке кресла, а осунувшееся лицо выражало странную мечтательность. Я передала ему чашку.
– Спасибо, Жанна, вы спасли мне жизнь, – сказал Дружинин.
Слова были высокопарны, но тон выражал искреннюю благодарность.
Денди, прикорнувший в углу, встал, подошёл к нему и лизнул свесившуюся с подлокотника кисть.
– Пора приниматься за дело, – сказал горбун.
– Какое дело? – удивилась я. – Сидите и не вставайте. Здесь полно народу, так что обойдёмся без вас.
Ларс выключил утюг, расстелил скатерть и вышел за дальнейшими распоряжениями. Дружинин закрыл глаза.
– Может быть, вызвать врача? – испугалась я.
– Сейчас всё пройдёт, – пробормотал горбун. – Десять минут посижу и пойду чистить картошку.
– Нет-нет, никакой картошки! – возразила я и вышла из комнаты.
На кухне царило оживление. Нонна занималась закусками, Петер чистил овощи, Ларс вскрывал консервные банки, а мистер Чарльз, нацепив на себя фартук, колдовал над мясом.
– Хансен уже уехал? – спросила раскрасневшаяся Нонка.
– Нет. Сама не пойму, зачем он сидит в моей комнате. Наверное, размышляет. Полицейские любят размышлять независимо от того, есть от этого какой-нибудь толк или нет.
Терпеть не могу готовить обед в обществе прирождённой хозяйки. Всегда оказывается, что я делаю что-то не так: то режу не так, то раскладываю не так, то размешиваю не так.
– Если можно, я буду на подхвате, – попросила я. – Что отнести в комнату?
– Посчитай количество человек, поставь на стол приборы, – начала перечислять Нонна, и мне стало невыносимо скучно, – потом отнеси на стол эти салатники…
В комнате Хансен разговаривал с горбуном. При моём появлении Денди вильнул хвостом.
– Господин Дружинин говорит, что вы будете поминать убитого, – обратился ко мне полицейский.
– Да, звонила хозяйка дома и попросила накрыть на стол.
– Нехорошо, когда в доме, где случились убийства собираются люди, – заметил Хансен.
Я с ним согласилась, но и он, и я понимали, что сделать ничего нельзя.
– Я возьму с собой графин, – сказал полицейский. – Ключ я тоже возьму. Преступник должен был иметь возможность взять настоящий ключ, чтобы сделать поддельный.
– А нельзя подобрать более или менее подходящий ключ и попросту подогнать его к замку? – спросила я, доставая банки с огурцами, баклажанами и грибами.
– Вы знаете, как это сделать? – подал голос Дружинин.
Он сидел в кресле, ещё более осунувшийся, чем прежде. Ему явно было очень нехорошо, но это не помешало мне судить о нём объективно. Что ни говорите, а горбун легко мог воспользоваться ключом Мартина и сделать себе дубликат. Однако попробуй это докажи!
– Я где-то читала, кажется, даже у Диккенса, что можно нанести на поверхность металла воск, а потом осторожно ввести ключ в замок и постараться повернуть: на воске останется след, по которому и надо подточить ключ.
– Вы пробовали? – поинтересовался горбун.
– Не пришлось, – с сожалением призналась я.
– И не пытайтесь, – посоветовал полицейский. – Всё равно ничего не выйдет.
– Меня удивляет умение Жанны из любой книги выделить главное, – заметил Дружинин, приоткрыв глаза.
– А меня удивляет нездоровый интерес, с которым всегда выслушиваются технология подделки ключа, способы отключения сигнализации или открывания чужой машины, – парировала я.
– Почему бы не принять к сведению полезный совет? – возразил Дружинин, смеясь. – Я очень люблю послушать знатока. Как вы сказали? Открывания чужой машины?
– Не открытия же! Кстати, а как правильно сказать?
– Вы у меня спрашиваете?
– Подумаешь! Сухотина-Толстая написала в дневнике: "Пиша эти строки". И ничего. Дочери Толстого всё дозволено.
– А вам – нет, – подхватил переводчик. – К счастью, когда я читал начало вашей повести, я не заметил таких оборотов. Может, когда вы мне дадите продолжение, я их обнаружу… Ладно, считайте, что я ничего не сказал.
Хансен посмеялся вместе с нами, хотя и не вник в тонкости разговора, а сам всё поглядывал на стол.
– Что это у вас, Жанна? – спросил он.
– Баклажаны, – объяснила я. – А это грибы, гордость Иры.
– Это очень вкусно? – спросил Душка, выдавая грех чревоугодия.
– Да, – подтвердила я. – Пища богов. Может, вы останетесь с нами, господин Хансен?
Тёмные глаза горбуна с неожиданной остротой вонзились в меня, но тотчас он вновь расслабился и лениво перевёл их на полицейского.
– К сожалению, не могу, – отказался Хансен. – Много работы. Вы говорите, это вкусно?
Мне как-то не верилось, чтобы датчанин никогда не ел грибов. Наверное, этим способом он пытался намекнуть мне, что не худо бы дать ему попробовать чудесное кушанье. Ну что ж, если человеку очень хочется маринованных грибов, почему бы не доставить ему удовольствие.
– Хотите попробовать? – спросила я.
– Если это не нарушит ваших планов, – согласился Душка, подходя. – Вдруг их надо открывать перед самой подачей на стол.
– Их можно открывать в любое время, – ответила я, уходя за открывалкой.
Ларс не пожелал уступить мне честь самой открыть банку, а Нонна ловко вырвала из моих рук инициативу и отправилась собственноручно накладывать Душке грибы, должно быть, испугавшись, что от усердия я вывалю на его тарелку сразу половину банки. Отрезав два куска хлеба и схватив тарелку и вилку, она соблаговолила вспомнить о моём присутствии только в комнате.
– Жанночка, сходи, пожалуйста, с Петером за вином, – попросила она.
Я оглянулась: датчанин стоял за моей спиной, несомненно, уже предупреждённый об идее моей подруги. Горбун настороженно смотрел на нас.
– Нонн, Ира сказала, что вино есть в холодильнике, – напомнила я.
По губам горбуна скользнула улыбка.
– Жанночка, – очень ласково обратилась ко мне Нонна, а сама так и прибила меня взглядом, – в холодильнике вина недостаточно.
Уходить в какой-то дурацкий магазин, когда готовилась дегустация грибов!
– Но я же ничего не смыслю в вине, – сделала я последнюю попытку отвертеться.
– Заодно купите что-нибудь к чаю, – жёстко сказала Нонна, и я поняла, что пути к отступлению отрезаны.
– Ладно, через пять минут, – пробормотала я.
Привлечённый всеобщей суматохой, в комнату с полотенцем в руках зашёл мистер Чарльз. Денди, опасавшийся, что пропустит какое-то из ряда вон выходящее зрелище, выдвинулся на середину комнаты. Горбун с насмешкой покосился на меня и перенёс внимание на тех, кто столпился вокруг стола.
– Это пища богов, – повторил заворожено глядевший на банку Хансен.
– Открываю, – торжественно провозгласил Ларс, и все затаили дыхание.
В наступившей тишине металл тихонько лязгнул о металл, потом раздался такой звук, словно наружу выплеснулся фонтан, и уже затем мы были оглушены ужасающей вонью. Ларс вскрикнул, а я возблагодарила судьбу за то, что она вычеркнула меня из списка главных действующих лиц.
Нонна рванулась открывать окно, Денди гибкой тенью вылетел в прихожую, но чиханье его не смолкало, Ларс застыл, держа банку в вытянутой руке, мистер Чарльз усиленно махал полотенцем, выгоняя отравленный воздух, что было бессмысленно, поскольку источник запаха оставался тут же, а бессовестный горбун хохотал, сжав голову руками. Хохотал и даже не пытался помочь нам проветрить помещение! Всё-таки он был отпетым негодяем, и его сущность проглядывала в каждом его поступке.
– Жанка, что ты смеёшься?! – закричала Нонна, распираемая бурлившими в ней чувствами. – Открой входную дверь! Не дай Бог, они приедут раньше, чем обещали! Ну, что ты стоишь, как пень?!
Я понимала, что события приобретали трагическую окраску, и смех здесь неуместен, но стоило мне посмотреть на изумлённые голубые глаза Хансена и безумные движения суетившихся вокруг стола людей, как смех овладел мной с такой силой, что у меня ноги подкосились, и я рухнула на диван.
– Please, open the door! – взывал мистер Чарльз. – Door! Open the door!
Он изо всех сил размахивал полотенцем, поднимая ветер и загоняя вонь в самые отдалённые углы.
Петер выручил всех, открыв дверь и устроив сквозняк, но атмосфера в комнате всё равно густела. Осчастливленный Денди наслаждался свежим воздухом в саду.
– Не провести ли опыт с топором? – с трудом проговорила я, вытирая слёзы.
– Вынесите эту гадость! – наконец-то догадалась Нонна.
Ларс, всё ещё державший банку в вытянутой руке, рванулся к двери, так что Петер, дороживший своим костюмом и собственной чистотой, шарахнулся в сторону.
– The meat! – вскрикнул мистер Чарльз и убежал на кухню.
– Может, это и вкусно, но очень нехорошо пахнет, – опомнился Хансен. – Я пойду.
Он подхватил графин и выскочил из комнаты.
– Жанна, – позвал он из коридора, – о каком опыте с топором вы говорили?
Полицейский оставался полицейским даже в экстремальных условиях.
– Есть такая поговорка: "Запах такой, что хоть топор вешай", – сказала я.
– Понятно. До свидания. Графин я привезу после исследования.
– Мы тоже пойдём, – заторопилась я. – Слышишь, Нонн?
Горбун окинул нас с Петером недобрым взглядом, поэтому я порадовалась, что хоть на время окажусь от него в отдалении.
– Не задерживайтесь, – предупредила Нонна. – Не дай Бог, они скоро явятся.
Когда мы с Петером торопливо выскочили из дома, перед моим мысленным взором витал поэтический образ крыс, бегущих с тонущего корабля. Денди, наверное, тоже испытывал родственные чувства, потому что сунулся ко мне с виноватым видом. Я всё ещё была одурманена ароматом испорченных грибов, иначе не могу объяснить, каким образом я решилась погладить дога по морде и потрепать уши. Пёс не был против, и я засомневалась, не сглупила ли я, до дрожи боясь добрейшей собаки. Вот только почему Денди не выпускал меня из дома? Посчитал его своим, а меня – за грабителя?
В винах я не разбираюсь, поэтому советоваться со мной в их выборе было бесполезно, а именно это затеял было датчанин, зато в царстве конфет и пирожных я чувствовала себя, как дома. Уяснив, что я не пью вообще и всё потребление вина у меня сводится к редкому добавлению "one tea-spoon" в чай, Петер по собственной инициативе купил мне приятного цвета вишнёвый напиток, лимонную воду и ещё три бутылки разных безалкогольных жидкостей, так что я решила, что размах свойственен не только русским. В принципе, я была довольна, что на стол подадут не только вина, потому что крепкие напитки кроме меня может не употреблять тётя Клара, а уж две "старые ведьмы" обязательно должны потянуться к безобидному питью именно потому, что они старые. "Дряхлый гриб" вряд ли позволит себе больше двух рюмок, – рассуждала я. – А возраст "молодого жука" может быть слишком невинен для выпивки". Так что, повторяю, я была очень довольна предусмотрительностью Петера, но сама не решилась бы указать на необходимость приобретения этих бутылок, потому что деньги были его, а не мои. По этой же причине я очень осторожно подходила к выбору пирожных и конфет, выбирая цену не дешёвую, но и не дорогую, чтобы не показаться ни скупой, ни расточительной. Наверное, я бы ограничилась самым необходимым, если бы Петер не качал головой и не повторял: "It's too little for all". Если бы я всё ещё жила в СССР, я бы согласилась, что приобретённого количества провизии, возможно, маловато, но жизнь в едва возникшем и почти развалившемся СНГ научила меня считать скромную, по прежним меркам, трапезу роскошным обедом.
