Текст книги "Горбун"

Автор книги: Вероника Кузнецова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 32 страниц)

– Вдруг вы захотите поехать в Англию? – спросил горбун.

– Может, мне заодно выучить итальянский, испанский, немецкий и французский? Буду разъезжать по всему миру.

Дружинин не улыбнулся, а наоборот, чуть ли не нахмурился.

– Я говорил только про английский язык и про Англию, – сказал он.

– А жаль. Неплохо было бы съездить на Фату-Хива.

– Вы, и правда, туда хотите или шутите? – заинтересовался горбун.

– Тур Хейердал очень интересно написал об этом острове.

Он засмеялся, как всегда не вовремя и не к месту. А может, это у меня не было повода веселиться.

– Я должен был догадаться, откуда у вас желание посетить Полинезийский архипелаг, – сказал он.

Дальне говорил преимущественно он, причём показал удивительную осведомлённость не только в путешествиях норвежского учёного, но и в путешествиях других наших современников. И память у него была превосходная. Он не отвлёк меня настолько, чтобы я забыла о том, что на машине меня везёт убийца, но всё-таки я слушала с удивительным в моём положении интересом.

– Но мы отвлеклись от темы, – прервал себя Дружинин. – Вы уже пытались читать мой перевод?

– Нет.

– А когда собираетесь попытаться?

Мне была противна игра, которую он с наслаждением вёл.

– Когда для этого появится возможность, – ответила я, имея в виду возврат тетради.

– Ну, раз вы не читали повесть господина Якобсена, значит, вы писали свою, – говорил горбун.

– Нет.

Я чувствовала себя очень неловко, неприятно, мучительно.

– Чем же вы были заняты?

Мне хотелось говорить ему гадости.

– Клопами и тараканами, – отчётливо проговорила я.

На всякий случай, во избежание беды. Дружинин снизил и без того невысокую скорость.

– Очень уж редких животных вы выбрали, Жанна, – засомневался он. – Для нас это экзотика. За ними пришлось бы ехать в СНГ.

Он, конечно, думал, что ответил очень остроумно, и я посрамлена, однако сильно ошибался.

– Вот уж жалость так жалость! – соболезнующим тоном сказала я. – Не ожидала, что в Дании нельзя достать книг таких всемирно известных писателей, как Маяковский и Чуковский.

Горбун свернул на обочину и затормозил.

– С вами опасно иметь дело, – отметил он, перестав смеяться. – Попадёшь в неловкое положение.

– И в аварию, – добавила я.

Мой убийца был неординарный человеком, потому что ему доставляло удовольствие шутить и смеяться со своей жертвой, вести интеллектуальные беседы, занимать её интересными рассказами, прежде чем завезти в пустынное место и прикончить. Но и жертва, смею надеяться, ему попалась не совсем обычная, потому что она поддерживала разговор и не ползала перед ним на коленях. Во мне оказалось столько гордости, что она заглушила даже ужас.

Вдруг горбун перестал смеяться, от его безмятежности не осталось и следа, он нажал на газ и быстро отъехал. Я огляделась и заметила, что из-за угла показалась какая-то машина. Мой похититель успел углядеть её вовремя и моментально исчез. Если по каким-то причинам он опасался этой машины, то вряд ли его обнаружили. Но что это была за машина? Моя жизнь должна была окончиться слишком скоро, чтобы стесняться задавать вопросы.

– Кто это?

Я не ожидала, что услышу ответ, но горбун равнодушно сказал:

– Господин Якобсен. Наверное, разыскивает вас.

– Почему же вы уехали? – спросила я.

– Не хочу, чтобы он вас разыскал. Но только не говорите мне, что ночью вы читали Маяковского.

– Тогда кого же? – хмуро спросила я, прикидывая, появится ли у меня возможность бежать.

– Сестёр Бронте или Джейн Остин, – ответил он.

Меня разозлило, что он так смело определяет круг моего чтения, тем более, что, окажись в библиотеке Иры эти книги, я бы, и правда, взяла какую-нибудь из них.

– Ошибаетесь, – сказала я.

– Совсем забыл спросить вас, Жанна, что за книгу вы купили перед тем, как вас чуть не сбила машина?

Мне можно было не припоминать, с каким удовольствием я рассматривала книгу. Но откуда мог знать об этом горбун? Не означало ли это, что я ошибалась, утверждая, что отскочила от машины, похожей на его машину, но другого оттенка? Он мог следить за мной, подкарауливая, когда я совершу какой-нибудь промах, ведь всем известна беспечность русских и их равнодушие к правилам дорожного движения, и в удобный момент выехать из-за угла с целью меня задавить. О, потом он сделает вид, что сходит с ума от отчаяния, но ведь он не знал, что человек будет переходить через улицу в неположенном месте! Вышло бы весьма правдоподобно. Однако реакция у меня оказалась неплохой, и его попытка не удалась. Оставалось уехать, чтобы не привлекать к себе внимания. Он прекрасно знал, что я не посмотрю на номер его машины, что в марках машин я не разбираюсь, а автомобилей вишнёвого цвета полно в любой части света. Оставалось удивляться, почему я так упорно отстаивала непричастность горбуна к этому делу?

Однако он ждал моего ответа. Ну что ж, если ему непременно надо было сделать меня сентиментальной дурочкой, способной читать только старые романтические книги, я пойду ему навстречу.

– Конечно же, Шарлоту Бронте, – сказала я.

– А что именно?

У этой рано умершей писательницы было немного произведений, из которых я читала только «Городок» и "Джен Эйр", поэтому выбора у меня не было.

– "Джен Эйр".

– Будто бы.

Он не смотрел на меня, но и по тону было ясно, что он ни на секунду мне не поверил. От удивления я даже забыла, что меня ведут на казнь.

– Почему я не могу купить "Джен Эйр"?

– Потому что этот роман столько раз издавался в вашей стране, особенно в последнее время, что он должен быть в вашей библиотеке.

Объяснение было на удивление простым и правильным.

– Допустим, – согласилась я.

Я устала от переживаний, от бессонной ночи, от собственной никчёмности. Меня везли убивать, а в дороге развлекали доступными мне разговорами. Я заслужила и сама подготовила такой конец.

– Так что же это было?

– Андре Жид, – ответила я.

– Похоже на истину, – сказал горбун.

Затем последовала неизбежная лекция о французском писателе, его творчестве, жизни, поездках и впечатлениях. И вновь, в свойственной ему подлой манере, он вынудил меня признаться, что я читала только его воспоминания о Советском Союзе, и рассказать о своих впечатлениях об этих очерках. Он умел слушать так внимательно и заинтересованно, что, даже хорошо его зная, я высказала своё мнение, а, высказав, рассердилась на себя за совершённую глупость. Мои слова основывались на чувствах, но не знаниях, а у горбуна был глубокий ум и, как предупреждал Ларс, не было снисходительности. Что же он думал обо мне, в то время, как я говорила о своём восприятии книги Андре Жида?

– Как по-разному люди рассуждают! – заметил Дружинин, и у меня заныло сердце. – Даже у живущих в одной стране мнения бывают противоположными, а сравнивать мнения людей из разных стран вообще невозможно.

Окончил он лучше, чем начал, но я боялась ему поверить.

– В прошлый раз мы не договорили о моём будущем романе, а я о нём сейчас много думаю. Мне интересно, как вы воспримете мою идею, если та девушка…

Идея была не так уж плоха, но требовала развития и кое-каких изменений, потому что плохо вписывалась в общий ход повествования. И всё-таки было непонятно, почему горбуна интересует моё мнение. Может, Ларс прав, и в новом романе горбуна должна действовать занудливая героиня, глупая, с безапелляционными суждениями, словом, такая, какой должна представляться я, и, возможно, не ему одному.

– Ну, как? – спросил горбун.

– Вам виднее.

Он покачал головой.

– У вас очень скверная манера со мной разговаривать, – сообщил он, из чего следовало, что наши мнения друг о друге совпадают.

– Да?

– Вы не хотите лгать, что моя идея вам понравилась, но и прямо высказаться не хотите, – объяснил он. – Я не могу понять причину, но дело здесь не в отсутствии интереса к моему замыслу.

– Хорошо, если вам так хочется, я скажу, что думаю о поступке этой девицы…

Я знала, что горбун нарочно вызывает меня на разговор, предполагала и мотивы этого, поэтому, боюсь, что излишне резко раскритиковала его замысел. Настолько резко, что он погрустнел.

– Я так и предполагал, что вам не понравится, – сказал он. – Я тоже сомневался, поэтому, чтобы не терять времени, спросил ваше мнение.

– Почему, чтобы не терять времени? – не поняла я.

– Чтобы решить, подходит мне что-то или нет, мне нужно время. Иногда эпизод сам выпадает из сюжета. Но если в нём сомневаешься, а запишешь сразу, то потом бывает трудно выбросить его из текста. Приходится переписывать десятки страниц. Когда вы приступаете к новой повести, вы заранее знаете, что, когда и почему ваши герои сделают или скажут?

– Я… Мои конструкции не говорят, – ответила я. – И не всегда действуют.

– От вашей скромности можно потерять терпение, Жанна, – проговорил Дружинин, сдерживаясь. – Я верю, что вы не работали над своей повестью этой ночью, потому что были слишком взволнованы, но вы работали над ней позавчера, и перед этим, и ещё перед этим. Просто так на прогулки не берут рукопись. Вы постоянно думаете о ней. Почему вы боитесь мне её дать?

Я равнодушно глядела на незнакомую дорогу и делала вид, что не слышу.

Дружинин затормозил так резко, что меня швырнуло вперёд. Ремень и рука горбуна предотвратили близкое знакомство с ветровым стеклом.

– Извините, – пробормотал водитель. – Вы правы, остановки мне не даются. Но мы чуть не проехали мимо телефона, а мне нужно позвонить.

Я возликовала, решив, что, пока он будет звонить, я успею уйти. Однако он не спешил покидать машину.

– Как поживает горбатый знакомый тётушки? – спросил он, поворачиваясь ко мне и разглядывая меня пытливыми тёмными глазами.

Случись сейчас землетрясение, я бы его не заметила, так ошеломило меня крушение уверенности в том, что герой со злосчастной внешностью Дружинина не был ему известен.

– Чего вы испугались? – рассмеялся переводчик. – Ладно, припоминайте пока, что он у вас натворил и натворит ещё, а пока пойдёмте к телефону.

Он был предусмотрителен и не собирался оставлять меня одну. Когда мы шли к аппарату, у меня подгибались ноги, и я поневоле опиралась на предложенную мне руку. Теперь мне стало понятно, почему ненависть к оскорбившей его Ире переросла в жгучую ненависть ко мне, когда он познакомился с началом моей повести. Вряд ли я успела настроить его против себя при первой же встрече, хотя и приязни ко мне у него не появилось. Нет, сначала он хотел убить Иру, однако потом наткнулся на мою тетрадь, прочитал её и воспринял моего героя, ставшего теперь моим любимым героем, как пощёчину. А потом, раз за разом я всё больше унижала его, то словами, то рисунком. Наконец, когда я поняла, что убийца он, хотя ещё и не знала, что жертва давно переменилась, я не сумела скрыть своего отвращения к нему, а это лишь разжигало его ярость. И вот теперь час настал, и горбун готовился мне отомстить.

Как нарочно, вокруг не было ни души, а кричать, надеясь, что люди выскочат из домов, было невозможно, ведь это лишь ускорит мой конец. Но я собиралась бороться за свою жизнь и огляделась. Бежать было бы трудно, потому что угнать машину я не смогу, а улепётывать от автомобиля было бессмысленно.

Горбун отпустил мою руку, снял трубку и набрал номер. Разговор вёлся на датском языке, очень быстро, эмоционально, но я не слушала и лихорадочно искала выход, а он лежал у самых моих ног и представлял собой камень. Воспользовавшись тем, что горбун отвернулся, я подобрала его и сунула в карман юбки.

– Не думал, что сразу дозвонюсь, – удовлетворённо сказал Дружинин. – Вернёмся в машину.

Моя рука опять оказалась на сгибе его локтя, и мы вернулись к вишнёвому автомобилю. Моя блузка прекрасно подходила к нему по цвету, и в этом была своеобразная насмешка судьбы.

– Жанна, – обратился ко мне Дружинин, захлопывая дверцу с моей стороны и садясь на своё место, – вы всегда носите в кармане булыжники?

Значит, он заметил. Заметил, знает, что я вооружена и готова к самозащите, будет очень осторожен и нанесёт удар, когда я не буду об этом знать.

– Почему вы думаете, что у меня в кармане булыжник? – спросила я, пытаясь найти выход.

– Трудно не думать, – сказал он, посмеиваясь и включая зажигание. – У меня от этого камня останется синяк.

К сожалению, горбун шёл с правой стороны, очень близко от меня, так что камень в кармане широкой юбки вполне мог его задеть.

А горбун продолжал:

– Вы, наверное, изучаете «Минералогию»…

Имя я, конечно, не разобрала.

– Нет, Ферсмана, – отрезала я, прикидывая, помешает ли горб нанести сокрушающий удар в голову, пока Дружинин сидит за рулём, не ждёт нападения и мы едем на небольшой скорости. Выпрыгнуть из машины я бы сумела, но у меня не поднималась рука первой ударить человека, а тем более, человека, тёплое чувство к которому я до сих пор не смогла побороть, хотя и стыдилась собственной сентиментальности.

– Мне хочется показать вам интересное место. Я часто там бываю, – сказал горбун после долгого молчания.

Наша поездка продолжалась недолго, и вскоре машина остановилась в пустынном, странном и диковатом месте на берегу моря. Перед нами тянулись беспорядочные нагромождения камней. Зрелище было необычное, завораживающее и для убийства самое подходящее.

– Вам здесь не нравится? – сразу догадался Дружинин.

– Да нет… ничего…

Кругом не было ни души, и я сомневалась, чтобы сюда вообще кто-нибудь приходил.

Горбун засмеялся и повёл меня к берегу, поддерживая, чтобы я не споткнулась на обломках и не упала.

Развязка приближалась. Сейчас он задушит меня, пронзит ножом или пробьёт голову камнем. Я нервничала и следила за каждым его движением, ловя момент, когда надо будет незаметно достать камень из кармана и опередить его.

– Спускайтесь, только осторожнее…

Он помог мне сойти по узкой тропинке на берег, невидимый мне ранее. Теперь от воды нас отделяло всего несколько неровных глыб. Не здесь ли предназначено лежать моему телу, когда от него отлетит душа? Буду ли я изображать мёртвого парса или меня забросают сверху камнями? А может, горбун припас верёвку, и с камнем на шее я буду биться о дно?

– А здесь вам нравится? – спросил убийца.

Если он спрашивал не о выборе места преступления, то мне было не до красот. Если же он советовался с жертвой относительно её будущей могилы, то это было гнусно.

– Да, конечно, – нервно ответила я.

– Даже наверху почти никто не бывает, – рассуждал горбун. – И я ни разу не видел, чтобы кто-то спустился вниз. Я часто прихожу сюда, обычно с работой. Можно сказать, что здесь мой кабинет. Хотите, покажу, где я скрываюсь от дождя?

Он спрашивал, но не ждал моего согласия, а просто взял за руку и подвёл к чему-то вроде глубокой ниши в обрывистом берегу. Я двигалась, как во сне.

– Вы не устали, Жанна? – заботливо спросил горбун.

– Нет.

Наверное, у него были остатки совести, потому что он старался сделать мои последние минуты как можно приятнее. Если бы я не знала, что сейчас погибну, мне, пожалуй, было бы очень хорошо от его внимания. Я бы упивалась его нежным обхождением, а потом вдруг перестала бы воспринимать окружающий мир, потому что обаятельный убийца незаметно нанёс бы мне удар. Всё произошло бы настолько быстро, что, не почувствовав боли, я просто в какой-то момент перестала бы существовать. Может, он и хотел для меня такой лёгкой и приятной смерти? Откуда ему знать, что мне давно всё известно, и я измучила себя переживаниями и страхом.

– Извините, – сказал Дружинин, – я выбрал не лучшее время для экскурсии. Вчера был тяжёлый день, и ночью вы совсем не спали…

– Вы тоже всю ночь караулили полицейских, – напомнила я, засовывая руки в карманы и делая вид, что это сделано не из желания сжать в кулаке камень, а из современной свободы поведения.

– Вчера с Петером было веселее, – заметил горбун.

Мне не нравился тон, каким это было сказано, и во мне вновь проснулось желание говорить вещи, которые придутся ему не по нраву. Подлый убийца, погубивший троих ни в чём не повинных людей! Пусть же он думает, что прогулка с датчанином оставляет приятные воспоминания, а его общество способно вызвать лишь скуку.

– Петер – очень славный человек, – сказала я. – К тому же, с нами была Марта. Вот вы с кем я никогда не расставалась!

Он посмотрел вдаль.

– По-моему, Петер не будет против, если вы с ней не расстанетесь, – предположил он, поворачиваясь ко мне. – Разве он не говорил с вами?

– О чём?

Он слишком долго не спускал с меня глаз. Я чувствовала, что его переворачивает от моего признания в любви к девочке, и знала, что ещё больше он разозлится, если я скажу, что без ума от её отца. По-видимому, горбун относился к тому сорту людей, которые болезненно переживают, если доброе внимание распространяется не только на них, но и на кого-то ещё. Я с таким удовольствием встречала его, когда он приходил к нам, с таким интересом выслушивала, что он вообразил себя единственным, кто способен завладеть моими чувствами. Как не вспомнить первоначальный замысел роковой повести, когда проклятый горбун заставляет девушку полюбить его, а потом убивает? Дружинин хотел добиться любви от Иры, и, не получив желаемое, возненавидел её. Может, он то же хотел проделать и со мной, а когда я стала встречаться с Петером и, как ему показалось, оказывать ему предпочтение, он окончательно взбесился? Интересно, смягчился бы его нрав, если бы он решил, что я в него влюбилась. Искупило бы это оскорбление, нанесённое рисунком и повестью? Едва ли. Его чувства были бы удовлетворены моим, как бы ему казалось, унижением, но первое оскорбление он забыть бы не смог. Так пусть же теперь получит по заслугам.

– Ну, если вам интересно, то я вам всё расскажу, – объявила я, пытаясь улыбнуться. – Только учтите, что об этом не знает даже Ира. Вчера Петер сделал мне предложение, и я его приняла.

На всякий случай, во избежание неприятностей, я окутала всё тайной. Если попытка горбуна убить меня сорвётся, его не арестуют и у него будет возможность встретиться с Петером, он не заговорит на эту тему.

– Вы рады за меня? – победоносно спросила я.

– Да, рад. Конечно.

Он сделал шаг назад, а я наполовину вытащила из кармана руку. Сейчас я или буду убита, или смогу оглушить горбуна и убежать. Вот он стоит словно в раздумье, а сам готовится к нападению. Вот он поворачивается ко мне…

Наверху послышались голоса, и горбун поднял голову.

– Сюда редко приходят, но всегда некстати, – сообщил он, улыбнувшись вымученной улыбкой.

Я разжала пальцы и вынула из кармана пустую руку. Сердце бешено стучало, ощущалась неприятная дрожь.

– Наверное, если бы это место избрал своим кабинетом Ларс, то его бы отрывали от работы как раз в момент описания какого-нибудь убийства, – предположила я.

Горбун дико взглянул на меня, и я поняла, что, ободрённая присутствием свидетелей, перегнула палку.

– Вроде, вы говорили, что у него и детективы есть?

Моя жалкая уловка не была успешной. К Дружинину вернулось хладнокровие, но озадаченность и тяжёлое раздумье остались.

– Побудём здесь или уйдём? – спросил он.

Люди наверху не видели нас и могли в любую минуту покинуть мрачную сцену, где немедленно совершится преступление. Если я буду взывать к ним, они решат, что я сумасшедшая и выкрикиваю бессвязные слова на несуществующем языке.

– Отвезите меня домой, – попросила я.

Каким он казался печальным! Поглядеть со стороны, так он погружён в благородную скорбь, а заглянешь в душу – отшатнёшься.

Мы молча прошли мимо счастливой парочки, не подозревавшей о существовании спуска и проводившей нас изумлёнными взглядами. Перед тем, как сесть в машину, я оглянулась: девушка и юноша всё ещё смотрели на нас. Конечно, они принимали нас за любовников, устроивших встречу в надёжно скрытом от посторонних глаз убежище.

У знакомого телефона Дружинин сравнительно плавно затормозил. Он оставил меня в машине, потому что остановил её у самого аппарата и сбежать мне было бы нелегко.

– Извините, я на секунду, – сказал он.

Звонил он в три места и под конец напал-таки на нужного человека, но не получил ожидаемой информации, потому что лицо его стало очень тревожным. Потом он в четвёртый раз набрал номер, переговорил с кем-то, причём видно было, что его терзает затаённое горе, и повесил трубку.

– Куда бы вы хотели попасть? – спросил он, вернувшись.

– Домой.

Совершенно необъяснимо, но в моей душе всплыло чувство острого сожаления за всё, что я ему наговорила. Если мне суждено погибнуть, то радости его унижение мне не принесёт, а если я выживу – тем более.

– Подарите мне этот день, – попросил горбун. – Послезавтра я улетаю в Англию, и больше у меня не будет возможности куда-нибудь с вами съездить.

Он меня убьет и уедет в Англию. Ищи его, свищи. Только как бы он не просчитался.

– Я бы с вами с удовольствием поехала, но, не забудьте, что я ушла из дома внезапно, когда на веранде спали сторожевые полицейские, а когда они проснутся, то поднимут тревогу.

– Не поднимут, – хладнокровно сказал горбун. – Об этом не беспокойтесь.

Как объяснить его утверждение? Что полицейские не спали, а были умерщвлены?

– Так куда вы хотите поехать? – спросил Дружинин, приветливо улыбаясь.

Я не сомневалась, что горбун припас ещё одно укромное местечко и отвезёт меня туда против моего желания.

– На ваш выбор, – холодно сказала я.

Он не искал пустынных дорог: или их не было поблизости, или они ему не попадались. А зря он был так беспечен, потому что нам на пути предстояли две встречи, которых он с трудом избежал.

Мы остановились у светофора и, как всегда, я зорко поглядывала по сторонам, надеясь, что удастся ускользнуть и смешаться с толпой народа.

– Кажется, Ларс? – спросила я, заметив машину, похожую на ту, от которой уехал переводчик.

Горбун быстро оглянулся, и это позволило мне незаметно расстегнуть предохранительный ремень, за которым при посадке следил предусмотрительный убийца. Теперь-то ему не придёт в голову проверить, защёлкнута ли застёжка или только создаёт видимость крепления.

Я надеялась, что писатель, обеспокоенный моим исчезновением, ищет меня и, увидев машину горбуна, заподозрит, что в ней я. Но Дружинин обогнал какой-то грузовик, свернул в переулок, и я потеряла Ларса из виду.

– Разве Ларс? – спросил горбун, снижая скорость. – Я и не заметил. Да, Жанна, совсем забыл! Спасибо за ключ.

– Пожалуйста, – откликнулась я, горько усмехнувшись.

– Я не заметил, когда его вернули, но не сомневался, что это сделали вы. Ловко у вас получилось.

Он снова торопливо свернул в переулок, но на этот раз не от машины Ларса. Я даже не поняла, по какой причине.

– Вы не заметили, это был не Хансен? – поинтересовался горбун.

Негодяй! Ему мало было моей смерти, ему надо было ещё и помучить меня.

– Вам, наверное, надоело кататься? – спросил Дружинин.

– Да.

Он кивнул.

– Сейчас где-нибудь остановимся, – сказал он. – А где вы нашли ключ?

– В саду.

– Наверное, я выронил его, когда разговаривал с вами.

– Нет.

– Вы говорите загадками, Жанна. Где же лежал ключ?

Мне захотелось сказать правду теперь же, не откладывая.

– На грядке.

– Я подходил…

Он замолчал, сообразив, что я имею в виду, а я ждала его реакции, со странным удовлетворением сознавая, что сейчас горбун увеличит скорость, завезёт меня куда-нибудь и без торжественных приготовлений уничтожит свидетеля.

– Вы хотите сказать, что…

– … что он появился уже после вашего ухода и лежал на грядке под ногой у Нонны.

Он долго молчал, обдумывая мои слова.

– Вам нелегко пришлось, Жанна, – печально сказал он. – Если бы я знал, я бы всё объяснил сразу.

Мы выехали на относительно пустынную дорогу.

– Я заходил к вам ещё раз, но застал только Нонну… Держитесь!

Он крутанул руль, машину отбросило сначала в одну сторону, потом в другую, она описала невероятный зигзаг, пропустила фургон и куда-то завалилась. Я ничего не успела сообразить, как вылетела из неё и очутилась полулежащей на крутом склоне не то ямы, не то канавы. Вылезти мне мешала машина, каким-то чудом не сползшая по отлогому дну прямо на меня сразу, не дающая мне возможности обо что-нибудь опереться и медленно, но неотвратимо на меня надвигающаяся.

От внезапности происшедшего мне было нехорошо, а махина, с секунды на секунду грозящая меня раздавить, парализовала мои мысли. Сознание я не потеряла, потому что помню, как машина сползла-таки по песку и упёрлась боком о край насыпи, где только что стояла я, а горбун, очень бледный и взволнованный, крепко прижимал меня к себе и грозно спрашивал, зачем я расстегнула ремень. Потом медленно включались чувства и, прежде всего, чувство боли. Наверное, я обо что-то ударилась боковым зубом и даже не заметила, как. Отрадно, что я не рассекла себе при этом щёку, но, осторожно потрогав зуб языком, я обнаружила, что сломала его. Он шатался и при этом невыносимо болел.

– Вы целы? С вами всё в порядке? – наверное, в сотый раз спрашивал горбун, ещё крепче обнимая меня.

– Что случилось? – спросила я.

Горбун опомнился, осторожно отстранил меня, не переставая, однако, поддерживать, словно боялся, что я упаду, и оглянулся, но когда я попыталась заглянуть через его плечо, он мне не позволил этого.

– Постойте около машины, Жанна, – попросил он очень ласково, но так, что невозможно было ослушаться.

В сопровождении Дружинина я покорно подошла к машине. Она показалась мне сильно повреждённой.

– Дайте слово, что вы не подойдёте туда, – строго сказал он.

Я и без него видела, что мы чудом избежали аварии, а посреди дороги стоял фургон и за ним – легковой автомобиль, у которого мне видны были только колёса и часть осевшего кузова. Если две машины такой неравной величины столкнулись, то лучше было не смотреть на то, что стало с пассажирами легкового автомобиля.

– Я не подойду, – обещала я.

– Я посмотрю, что там случилось, и сейчас же вернусь.

Он ещё мгновение помедлил, пристально посмотрел на меня и ушёл. Для меня перестал существовать ключ под ногой убитой Нонны, не имела значения горбатая прихрамывающая фигура, которую видела Ира, а разница в оттенках машин, той, которая чуть меня не сбила, и той, которая была передо мной, стала явной. Зачем убийце вытаскивать меня из-под готовой раздавить машины?

Но мыслить свободно я не могла. У меня так болел зуб, что терпеть эту боль и дальше становилось невыносимым, а обратиться к врачу было невозможно, потому что в Дании наверняка платная медицина.

Я подняла осколок зеркала и посмотрела на зуб. Я не дантист и не определила, на сколько кусков он раскололся и где именно, но зато у меня не было предрассудков, присущих врачам, а потому я попросту вытащила то, что шаталось. Боль, наверное, была вызвана острыми краями осколков, давящих на десну, и теперь исчезла. Мысли о посещении дантиста тоже исчезли, и я равнодушно отбросила зеркало. Теперь можно без излишней торопливости посетить зубного врача на родине, если за время моего отсутствия не ввели плату и у нас, и если кроме ваты и спирта не нужно нести чего-то ещё, например, цемент. Скорее всего, идти к зубному врачу не придётся и на родине. Впрочем, русскому человеку к таким мелочам не привыкать. Вот, к примеру, Станюкович подробно описывал порядки на русском флоте, в том числе зверские расправы над матросами и «мягкую», по сравнению с ними, "чистку зубов", когда от тяжёлого кулака боцмана или офицера у матроса вылетало по два-три зуба за один раз. Провинившийся выплёвывал кровавое крошево и принимался за работу, радуясь, что дёшево отделался. У меня же отломился только кусок зуба, так что долго думать о таком пустяке не стоит. Гораздо сложнее будет загладить вину перед Дружининым, которого я оскорбила незаслуженными подозрениями. Я сунула руку в карман, достала камень и отшвырнула в сторону.

Леонид вернулся довольно скоро, но ещё быстрее приехала полиция. Мне со своего места показалось, что мой спутник беседует со златокудрым Хансеном, что и оказалось на самом деле.

– Пойдёмте, Жанна, – позвал меня Дружинин, подходя. – Хансен распорядился, чтобы вас подвезли до дома, а дорогой я вам всё объясню.

Он окинул свою разбитую машину взглядом, в котором я не заметила сожаления.

– Счастливо отделались, – было его заключение.

Он устроился рядом со мной на заднем сиденье полицейской машины.

– Что случилось? – спросила я.

– Сейчас… – Ему было не по себе от предстоящего разговора. – На чём я остановился?

– Вы ещё не начинали.

– Нет, я начал… Ах да! Вчера я видел, как вы уехали с Петером и Мартой, зашёл на участок, поговорил с Нонной… Я не предполагал, что он сможет перепутать её с вами.

Мне было стыдно спрашивать, кого он имеет в виду, иначе он поймёт, кого я подозревала всё это время.

– Почему вы вернули ключ мне, а не передали Хансену? – спросил Дружинин. – У вас были для этого все основания, ведь вы не были во мне уверены.

В его вопросе мне послышался упрёк, поэтому я сейчас же перешла в нападение.

– Вы сами во всём виноваты! Не надо было говорить полунамёками и вообще вести себя так подозрительно. Почему нельзя было сразу сказать, кого вы обвиняете?

– Я не мог обвинять, – возразил Леонид, которого позабавила моя вспышка. – У меня не было доказательств, и я мог ошибиться. Честно говоря, я до сих пор не понимаю, почему он это делал.

Он бросил на меня быстрый взгляд, но я ещё не поняла, кто был преступником, поэтому не стала гадать, почему он совершал преступления. Из всей компании «им» могли быть только Ларс, Петер и Ханс, но ни одному из них моя смерть не принесла бы никакой пользы.

– К тому же Хансен почти до последнего подозревал меня, – усмехнулся Дружинин. – Если бы не вы, он бы меня арестовал ещё вчера…

Это было слишком. Со мной говорили так, словно я знала все обстоятельства этого дела и достаточно было намёка, чтобы я правильно отреагировала.

– Леонид, объясните, пожалуйста, что произошло, – попросила я. – Я ничего не понимаю.

Как же приятно было произносить имя моего брата!

Дружинин усмехнулся.

– Сейчас попробую, – сказал он. – Начну с начала, с того дня, когда мы нашли убитую девушку у вас в комнате.

– Естественнее всего было бы заподозрить в убийстве меня, – сказала я. – У вас не мелькнула такая мысль?

Он покачал головой.

– В мою голову приходили разные мысли, но я не припомню ни одной, которую вы назвали бы естественной. Тогда для меня казалось главным не подпускать вас к комнате, потому что зрелище было страшным.

– Не для женских нервов, – добавила я, желая произнести это насмешливо, но после волнений тяжёлого дня и последнего потрясения мой голос дрогнул.

Дружинин взглянул на меня странными, слегка затуманенными глазами и кивнул.

– Вы слегка наклонили голову, – продолжал он, – и я перестал видеть ваше лицо. Сам не знаю, почему я решил, что причёской и фигурой вы похожи на неё.

Он снова пристально посмотрел на меня, словно проверяя впечатление, и отвёл глаза.