Текст книги "Горбун"

Автор книги: Вероника Кузнецова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

– Значит, у него мать англичанка? – спросила я.

– Англичанка.

– А отец точно русский? – недоверчиво поинтересовалась я.

– Русский.

Я соображала.

– Если его вырастил англичанин, то откуда же он знает русский язык? – не понимала я.

– А откуда я знаю русский язык? – спросил Ларс. – Выучил, вот и знает.

Я, конечно, не стала указывать Ларсу на то, что его акцент сразу выдаёт иностранца, а Леонид говорит, как настоящий россиянин, и ему ведомы все тонкости нашего сложного языка.

Мне предоставили достаточно пищи для размышлений, и эту ночь я спала плохо, вновь и вновь переживая и общее впечатление от моего рисунка и последующие разговоры. Утром я первым делом бросилась к портрету. Теперь, когда забылся сам процесс творчества и восприятию изображения не мешали раздумья о живом лице, я уже могла попытаться понять, в чём моя ошибка. Лучше было бы подождать несколько дней, но у меня не хватало терпения. Я с опаской поглядела на рисунок и должна была признать, что прежде всего он бил по нервам слишком выразительным изображением неправильных черт лица и лишь потом читались чувства, спрятанные за этими чертами. Мне, создателю портрета, легче было проследить изгиб бровей, форму рта, взгляд, а от стороннего зрителя требовались прежде всего выдержка и терпение.

– Любуешься? – усмехнулась Ира, неслышно войдя в комнату. – Вот не ожидала, что ты его так крепко съездишь по морде! Я еле удержалась, чтобы тут же при нём не пожать тебе руку. Это было великолепно!

Я не решилась даже оправдываться. Грубая прямота Иры яснее, чем укоры Нонны, показали мне, до какой степени я обидела и без того несчастного человека.

– Хансен не звонил? – уныло спросила я, чтобы переменить тему.

Ира оживилась.

– Вот что я придумала, – деловито сказала она. – Тебе надо его увлечь!

– Такое могла придумать только ты, – заметила я.

– Но ведь он тебе нравится? Нравится? Признайся.

– Он мне нравится, но я в него не влюблена, – ответила я.

– Этого и не требуется. Главное, что он тебе не противен, а остальное приложится. Я заметила, что он считает тебя интересной девушкой, поэтому остаётся совсем малое. Ну, Жанночка, сделай это для меня!

– Что сделать?

– Пусть он в тебя влюбится.

– Мне-то к чему его любовь? – возражала я, уже воображая приятное зрелище красавца-полицейского, склонившегося к моим ногам.

– Просто так. Это будет твоей практикой. Потом, когда влюбишься сама, пустишь в ход испытанные на нём средства. Соглашайся же, а то становится скучно.

– У меня не получится, – уверенно заявила я.

– Получится. Очень даже получится. Мы вместе разработаем тактику и заставим его сгореть от любви. Мы обратим его в дым, в пепел, в горстку пылающих углей.

Мне стало весело.

– Давай попробуем, – согласилась я. – А что для этого нужно делать?

– Пленять, – объяснила Ира.

– Обворожим его и оставим в дураках, – засмеялась я.

– Займёмся туалетом. Примерь-ка вот это, а потом это…

Я примерила все многочисленные платья, юбки и блузки Иры и обнаружила, что вполне могу их носить.

– Чудесно! – одобрила Ира. – Сегодня наденешь эту блузку и вон ту юбку. Не забудь цепочку с кулоном. Душка будет в отпаде.

После этого моя причёска подверглась серьёзным изменениям, так что я с удивлением обнаружила в зеркале незнакомую и довольно симпатичную девушку.

– Без очков было бы лучше, – отметила Ира. – Но они тебя не очень портят.

– Спасибо, – поблагодарила я. – Без них я бы не видела выражения лица Душки.

– Почему бы тебе не заказать контактные линзы? – спросила Ира.

Меня даже умилила её наивность. "Почему бы тебе не заказать контактные линзы?" Просто, ясно и не поверишь, что она сама из Советского Союза. Ну, как говорить такому человеку о финансовых возможностях?

– Я им не доверяю, – сказала я. – Мне кажется, что они вредны… всё-таки постоянное давление на глаз…

– Зато не портят внешность.

– Внешность, может быть, и не портят, но я их заказывать не буду. К тому же даже королева Англии носит очки, а уж она-то может заказать самые лучшие контактные линзы.

Ссылка на королеву поколебала убеждённость Иры в достоинствах контактных линз.

– Она носит очки? – всё-таки переспросила она.

– В новостях показывали. Она должна была что-то зачитать, надела очки, зачитала и опять их сняла. И видела бы, какие очки! Даже мои лучше, хоть и… то есть, я хочу сказать, что они советские, поэтому и лучше.

Иру одолело неудержимое веселье.

– Ты стала настоящей патриоткой, – заметила она, отсмеявшись. – На тебя так подействовала заграница?

– Нет, это уже давно. То есть это врождённое. Я всегда любила Россию, но с перестройкой она словно возродилась. Какие речи звучали! Русские! Россия! Великая русская культура! Прекрасный русский народ! Знаешь, появилась какая-то гордость за то, что я русская. Представляешь: не советский человек, а русский человек. Звучит? Сейчас нас опять принижают. И работать мы не умеем, и ленивы, и привыкли кормиться с тёплой руки государства… Это наш-то народ, который обобрали до нитки!

– Хочешь, я буду покупать тебе газеты? – спросила Ира.

– Не хочу, – отказалась я. – Хочу отдохнуть от политики. Приеду через двадцать дней, а страна уже другая.

– Ты иногда смотришь новости, – возразила Ира. – Тебя врасплох не застанешь.

– Цены каждого застанут врасплох, – здраво сказала я. – Ты не хочешь вернуться?

– Не хочу, а после твоей речи, тем более не хочу. Примерь-ка этот перстень. А клипсы?.. Нет, они лишние, сними. Давно пора проколоть уши. Скромные серёжки сюда очень бы подошли. Подведи глаза… Так. А вот румяна. Чуть-чуть… Дай, я сделаю… Теперь губы. Возьми эту помаду…

Наше усердие не было напрасным, потому что полицейский заехал к нам, выпил кофе с пирожными, оставшимися от вчерашнего дня, узнал новости, то есть их отсутствие, долго пялился на меня, охотно согласился, чтобы я налила ему ещё одну чашку кофе, выложил своё отсутствие новостей, задал несколько несущественных вопросов, напомнил про обещание пригласить его на щи и уехал.

– Ну? – победоносно спросила Ира.

– Ну и что?

– Ты видела, как он на тебя смотрел?

– А как он на меня смотрел?

– Как кот, – торжественно объявила Ира.

– А мне показалось, как баран. Что дальше?

– Тебе идёт роль хозяйки. Ты так мягко предлагаешь выпить кофе, что отказаться невозможно. Надо будет пригласить его на щи.

– Ты сумеешь их так приготовить, чтобы было вкусно? – спросила я.

– М-м-м… А ты?

– Я обязательно впихну что-нибудь лишнее. Помню, что там мало компонентов, поэтому нужна строгая пропорция, а то в рот не возьмёшь. В классических щах должна быть картошка?

– Сейчас принесу книгу, – сказала Ира.

Мы обнаружили великое множество разновидностей щей и совсем было приуныли, но я нашла замечательный выход.

– Пусть Нонка приготовит, – догадалась я. – В крайнем случае, тень не упадёт ни на тебя, ни на меня, что нам и нужно.

– Правильно, – обрадовалась Ира. – Она считается хорошей хозяйкой, пусть она и отдувается. Ты не возражаешь, если я уйду?

– Как я могу возражать?

– Я имею в виду, не боишься ли ты ночевать одна.

– Не боюсь, – грустно сказала я. – Куда-нибудь уезжаешь с Ларсом?

– Нет, не с Ларсом.

– Уходишь к тому человеку? – догадалась я. – Правильно, всё-таки у него убили дочь. Может, хоть немного отвлечётся.

– Нет, с ним уже покончено. Я давно подозревала, что будущего у нас не будет. Есть у меня на примете один старичок… Крепкий ещё старичок, не подумай, что я хочу получить наследство. Я думаю, он будет благодарен мне за то, что я погублю ради него свою молодую жизнь, и будет меня на руках носить. Как мой план?

– Ничего. Только не нарвись на сквалыгу.

Мне вовсе не хотелось думать об Ириных любовниках! Пусть у неё их целая сотня, но ко мне это отношения не имело.

– Так я пойду, да, Жанночка? Если Ларс позвонит, скажи, что я задержалась в гостях. Покрась к завтрашнему дню ногти!

Когда Ира ушла, я спохватилась, что не рассказала ей о старушке, переночевавшей у нас, но было уже поздно и пришлось отложить разговор до следующего раза.

Я тоже не стала сидеть дома и несколько часов провела в Копенгагене.

Когда я вернулась, то, к стыду своему, обнаружила, что опять забыла запереть дверь. На этот раз винить было некого, так что чувство удивления, неловкости и стыда, которое сразу поднялось во мне, способствовало возвращению всех прежних забот. Однако главное место в моих раздумьях занял горбун, не только не заехавший к нам, а к его визитам я уже успела привыкнуть, но даже не позвонивший. Оставалась надежда, что он звонил в то время, когда в доме никого не было, но тогда он должен позвонить позже. Чтобы не бегать к телефону, я перенесла его в гостиную и поставила на стол, но аппарат упорно молчал.

Не собираясь терять время в ожидании, пока кто-нибудь вспомнит о моём существовании, я решила выпить чай с пирожным. Сегодня мы с Ирой и полицейским хорошо потрудились над пирожными, которые принёс нам в подарок Дружинин, а позже мы с ней вдвоём доели почти все оставшиеся пирожные, но одно из них, посыпанное тёртым шоколадом и грецким орехом, с лимонными дольками сверху осталось мне на ужин. Вообще-то я предпочитала пирожные со светлым кремом и белым тестом, но Ира, большая любительница шоколадных пирожных, на этот раз почему-то выбирала такие же, какие ела я. Может быть, причина крылась во внешнем виде оставшегося пирожного: оно было немного помято, а шоколадная крошка осела на лимонных дольках. Мы даже не стали выкладывать его на общее блюдо и подавать к столу, но мне-то быть привередливой не приходилось, и я предвкушала, как буду его есть.

Я уже достаточно поела пирожных в прекрасной Дании, чтобы не набрасываться на них, как из голодной деревни, а поедать их чинно, запивая чаем или кофе.

– Кипи, не испытывай моего терпения, – обратилась я к медлительному чайнику, но в это время зазвонил телефон.

Я резво подбежала к аппарату.

– Алло.

– Это вы, Жанна? Добрый вечер. Я вам не помешал?

– Нет, что вы, Ларс. Добрый вечер.

– Всё в порядке? Ничего нового?

– Всё в порядке. Ничего нового, – подтвердила я.

– Что вы делаете?

– Собираюсь пить чай. С пирожным, – честно призналась я.

– Очень хорошо. Не буду вам мешать. Я, пожалуй, тоже выпью чай, если Нонна составит мне компанию. Если что-нибудь будет нужно, звоните, не стесняйтесь.

– Спасибо, Ларс. До свидания.

Я положила трубку и в раздумье посмотрела на телефон. В молчании горбуна было что-то очень неприятное и тревожное. Видно, я крепко его обидела, если он не подаёт о себе вестей целый день. А может, мне самой ему позвонить? Он сухо спросит, что мне от него понадобилось… Нет, от Дружинина грубости ждать не надо. Может, смысл вопроса будет именно таким, но прозвучит он безукоризненно вежливо. Я отвечу, что хотела узнать, не слышно ли чего о Мартине. И куда мог пропасть этот нелепый датчанин?

Я набрала номер, который как-то оставил Дружинин, и после непродолжительного молчания в трубке раздался знакомый голос. Я стремительно нажала на кнопку, поняв, что веду себя, как ненормальная. Зачем мне потребовалось звонить этому человеку? Он, видите ли, обиделся на меня из-за рисунка! Сам же просил его нарисовать, а если не знал, какая у него внешность, то пусть теперь любуется. Знания тоже чего-то стоят. Вот и сразу видно, что он не чистокровный русский. У русских сейчас столько проблем, что им не до тонких переживаний, а тем более – не до своей внешности. Вот я, например, не собираюсь страдать из-за того, что ношу очки и у меня не греческий нос. Идя на кухню, я всё-таки заглянула в зеркало и с сожалением убедилась, что от совершенства мой нос по-прежнему очень далёк. И вообще в эту минуту я показалась себе такой некрасивой и невзрачной, что у меня испортилось настроение, а это не могло не отразиться на моём мысленном обращении к горбуну, на которого я перенесла раздражение из-за своих глупых переживаний. Подумаешь, обидчивая институтка! Вот я бы не стала обижаться на художника, который изобразит мои недостатки. Что есть, то есть, от этого никуда не денешься и приходится примиряться с любой внешностью, если изменить её нельзя. А я-то расстраиваюсь из-за его причуд и чуть совсем не опозорилась, позвонив ему. Хорошо, что хватило ума не заговорить. И вообще непонятно, что заставляет меня помнить о нём. Не иначе, как имя.

– Леонид Николаевич, – произнесла я негромко, вслушиваясь в свой голос. – Лёня.

Как же обидно называть этим именем горбатого урода, хотя, надо признаться, к нему оно подходит больше, чем к моему сотруднику, который не был уродом, но зато был непревзойдённым дураком.

Я подошла к чайнику и, пока заваривался чай, хотела откусить крошечный кусочек пирожного. Я уже поднесла его ко рту, то тут зазвонил телефон, и мне пришлось положить пирожное обратно на тарелку и бежать к аппарату.

– Да?

– Ирина? – спросил Дружинин.

У нас с Ирой совершенно разные голоса, и до сих пор никто не догадался нас спутать.

– Её нет дома, – сказала я. – Что ей передать, Леонид?

Честно говоря, первым моим порывом было бросить трубку, ответив, что моей подруги нет дома, но потом я резко изменила своё намерение и решила дать понять, что узнала горбуна, ну, а он пусть выкручивается, как хочет.

– Добрый вечер, Жанна, – помолчав, сказал Дружинин. – Я хотел узнать, нет ли новостей.

Внезапно у меня переменилось настроение, и мне захотелось быть с ним поласковее, чтобы стереть у него неприятный осадок после вчерашнего дня. Как бы глупо ни вёл себя горбун, но мне и самой надо быть добрее, а то я начала подходить к нему со своей точки зрения, то есть человека не очень красивого, но без бросающихся в глаза недостатков. Будь у меня горб, может, я воспринимала бы жизнь в самом чёрном цвете и имела бы подозрительный, злобный, сварливый характер, несравнимый с характером Дружинина.

– Мне самой хотелось вам позвонить, Леонид, – призналась я. – С тем же вопросом.

Дружинин, кажется, был озадачен моим любезным тоном.

– Вы мне не звонили только что? – спросил он.

– Нет, – решительно ответила я. – Только собиралась. Сегодня или завтра. Может, послезавтра. Кстати, утром приходил полицейский, но ничего нового не сказал. По-моему, он никогда не расследует это дело.

– Ну конечно, он ведь не Знаменский.

– И не Томин. Теперь я убедилась, что детективами вы, действительно, не интересуетесь. А как ваша работа?

– Стоит. Ждёт послезавтра. Значит, вы сейчас одна?

– Как перст.

– Ирина скоро вернётся?

Я представила стандартные вопросы, которые повлечёт за собой мой правдивый ответ, и решила пойти на невинный обман.

– Скоро. Где-нибудь через час или около того.

– Что вы сейчас читаете? – поинтересовался горбун. – Островского?

По-видимому, горбун не воспринимал меня иначе, чем оторванную от жизни нервную барышню с книгой в руках.

– Сейчас я ничего не читаю, – ответила я. – Я придумываю устройство зажима к нагревательному элементу в электроплитке.

Последовавшая затем длительная беседа велась исключительно о замечательной электроплитке с диаметром конфорки сто миллиметров и нагревательным элементом мощностью, недостаточной даже для того, чтобы довести до кипения пол-литра воды. Мы с горбуном сошлись во мнении, что такая плитка не нужна вообще и пользоваться спросом она не будет, но разошлись во взглядах на моё отношение к этой бессмысленной работе, причём я высказывала совершенно трезвый взгляд на вещи, а он руководствовался буржуазными принципами, всё ещё чуждыми нашему обществу.

– Как же я могу отказаться делать эту работу, если мне выдано задание, подписанное моим начальником? – вопрошала я. – За что же я буду получать зарплату?

– Объясните ему, что это нелепость, – посоветовал горбун, близко к сердцу принявший идиотскую идею, которой было одержимо наше начальство и которая в нашем секторе служила поводом для веселья.

– Мне уже три раза удавалось его убедить, – гордо ответила я, – но он так же легко переубеждается заказчиком плитки.

– А вы откажитесь её делать.

– Не могу, у нас безработица. Кроме того, уже отпечатали паспорт на это уродство, так что недалёк тот день, когда мой монстр выйдёт на мировой рынок.

– Если этот ужас неизбежен, то стоит ли заниматься им в отпуске? – осведомился горбун.

Пока мы обсуждали нелепую плитку, в моей голове сама собой стала прорабатываться конструкция зажима. А взлёт вдохновения меняет отношение даже к монстрам, вызываемым к жизни потугами начинающих советских предпринимателей, взращенных системой ВПК.

– Что же делать, если ко мне пришла такая замечательная мысль, – миролюбиво сказала я. – Очень славный зажим. И вообще я сделаю эту плитку такой удобной и симпатичный, что, если заказчик поменяет нагревательный элемент, она будет работать и очень даже надёжно.

– Зачем нужна такая крошка? – трезво спросил горбун.

– Первоначально считалось, что её будут брать с собой в командировку. Положат в карман и поедут.

– А это возможно?

– Сложный вопрос, – призналась я. – Видите ли, прессматериал, из которой её хотят изготовлять, очень тяжёлый, но если ткань кармана прочная, то положить её туда можно.

– А нельзя заменить прессматериал?

– Это не от меня зависит, – с сожалением сказала я. – От меня зависит конструкция, а за неё я ручаюсь.

– В это я могу поверить, если вы даже в отпуске думаете о работе.

Если бы это была Ира, я бы могла ей объяснить, что на работе думать о работе сложно, так как там все обсуждают события в стране, а я к тому же пишу свои повести, отвечая, если кто спросит, что пишу письма многочисленным тётушкам.

– Так что с вашей плиткой в особо прочном кармане я…

Слишком уж оптимистично он был настроен.

– … и с проводом через плечо, – добавила я.

– С каким проводом?

– Чтобы включать плитку. Толщина миллиметров шесть, а длина стандартная, то есть полтора метра. К тому же не забудьте регулятор нагрева, а он больше самой плитки. Регулятор и вмонтированный провод – это не моя затея.

Мне было смешно, но нервы горбуна были не такими крепкими, как мои.

– Где же вы работаете? – удивился он.

– Не там, где вы подумали, – внесла я ясность. – Хотя, если иметь дело с нашим начальством, то можно подумать самое худшее.

– Вы любите свою работу? – спросил Дружинин.

– Ничего. Если бы ещё получать нормальные задания, то было бы совсем хорошо.

– А вы оставайтесь здесь, – предложил горбун. – Вашему старанию нашлось бы применение.

– Ну что вы, Леонид, – возразила я. – У нас и без того много говорят об утечке мозгов. Если и мои утекут, то промышленность совсем встанет.

Слово было произнесено, и мы заговорили о советской промышленности и экономике, сравнивая их с западными. Как выяснилось, Дружинин кое-как понимал сущность нашей реформы, а для меня после его разъяснений её смысл стал ещё туманнее, потому что его мнение противоречило всему тому разнообразию мнений, какие высказывали советские и зарубежные экономисты.

– Я не могу понять реформу, – честно призналась я. – Одни говорят, что она не двигается, другие – что идёт полным ходом. Кто-то очень аргументировано доказывает, что действовать надо именно так, другой – что совсем иначе, причём тоже приводит неоспоримые доказательства. А что из всего этого выйдет, никто не берётся предсказывать. Говорят, что этого не знает сам господь Бог. Как же все любят ссылаться на Бога, когда не хватает аргументов! Я не экономист и сужу как средний обыватель: если производство падает, а цены стремительно растут, то это очень плохо. И я не вижу выгоды для государства от свободных цен.

Последовавшие разъяснения горбуна были бы очень правильными, если бы относились не к нашей действительности.

– Всё равно не понимаю, как можно в государственных магазинах разрешать устанавливать произвольные, нигде не зафиксированные цены, прибыль-то идёт в карман продавцу, а не государству. Даже в книжных магазинах только договорные цены, так что книгу стоимостью три рубля покупаешь за шестьдесят.

– Я думал, основная проблема русских – как не умереть от голода, – сказал горбун.

– Цены на продукты питания – слишком тяжёлая тема, так что о них лучше не думать. Гораздо приятнее возмущаться ценами на книги.

– А, так вы выбираете целью своего возмущения только приятные предметы? – догадался Дружинин, смеясь.

– Конечно. Всегда надо совмещать приятное с необходимым.

Вслед за этим горбун стал очень подробно выспрашивать, какие книги продаются сейчас в советских магазинах, в чём я могла дать ему полный отчёт.

– А с детскими книгами плохо, – заключила я. – Для племянника мне в основном приходится покупать книги у спекулянтов, да и тех мало. То есть, мало книг, а не спекулянтов.

– У вас есть племянник? – заинтересовался горбун.

– У меня всё есть, – ответила я.

Посыпавшиеся вопросы Дружинина о системе образования в нашей стране ставили меня в тупик, потому что я решительно не знала, какое преимущество даёт обучение в там называемых лицеях.

– Я знаю, что в некоторых лицеях программы до конца не разработаны и нет учебников, так что обучение идёт или по вузовским учебникам или как-то ещё. В лицеях с гуманитарным уклоном большое внимание уделяется языкам. Моя юная родственница учится в одном из таких лицеев, но, судя по всему, свободно говорить не будет ни на английском, ни на немецком. К счастью, латынь им ещё не успели ввести, потому что нет учебников.

– А почему бы и вам не выучить английский? – ни с того ни с сего спросил горбун.

– Голос, вроде бы, ваш, а слова моей мамы, – с досадой сказала я. – Где я буду говорить по-английски? У себя на работе? "Лёня, give me your pencil, because my pencil is on my chief's table". Я имею в виду моего сотрудника, Леонид, он ваш тёзка.

– Этот ваш сотрудник владеет английским?

– Нет, конечно.

– Он молодой?

– Мой ровесник.

– Вместе бы и изучали язык, – после некоторого молчания посоветовал горбун.

– Он слишком ленив, – возразила я. – Учить английский его не заставишь, ему интересен только молодёжный жаргон, поэтому понять, что он говорит, иногда очень трудно.

– Наверное, у вас много друзей. Неужели никто не хочет заняться этим делом?

– Никто не хочет, – заверила я его. – Он всем надоел ещё в школе.

– А, так вы изучали английский? – обрадовался горбун.

– Но я его не знаю, – сразу же сказала я. – Это было давно, даже очень давно, так что я не помню ни единого слова.

– Это я как-нибудь проверю, Жанна, – пообещал горбун.

– Пожалуйста. Если бы я сказала, что знаю английский, я бы боялась проверки, но моё незнание можете проверять сколько хотите.

– Вы не будете возражать, если для проверки я загляну к вам завтра?

– Не буду, если вы скажете, во сколько вы придёте, – предупредила я, потому что сидеть целый день дома в ожидании его предполагаемого визита мне не хотелось.

– Вы куда-нибудь уходите? – догадался горбун.

– Просто хочу погулять, – объяснила я.

– Одна?

– Конечно.

– Вам не скучно?

Мне было очень скучно ходить по городу в одиночестве, настолько скучно, что это лишало прогулки всякой прелести.

– Бывает, – сдержанно призналась я.

– Можно составить вам компанию? – осторожно спросил Дружинин.

Мне было приятно, что у нас восстановились хорошие отношения и горбун не думает больше о злосчастном рисунке, так его обидевшем. К тому же скуки в его обществе можно было не опасаться, поэтому я ответила без малейших колебаний.

– Можно.

– Когда за вами заехать?

Я тоже всегда предпочитаю назначить срок, чтобы не томиться в ожидании.

– Утром, конечно, – сказала я.

– С зарёй в шестом часу?

– Шутить изволите? – испугалась я.

Горбун рассмеялся.

– Часов в восемь не будет поздно? – спросил он.

– Лучше в девять, – попросила я.

– Хорошо, в девять. Ирина ещё не вернулась?

– Нет ещё. Да вы скажите, что ей передать.

– Ничего не надо передавать. Пока её нет, соблюдайте, пожалуйста, осторожность. Никому не открывайте дверь, если постучат. Даже если вам покажется, что пришёл знакомый.

– Конечно, не открою, – успокоила я его. – И не надо меня учить правилам самозащиты: уж что-что, а преступность у нас в СНГ на самом высоком уровне.

На этом оптимистическом утверждении мы и закончили наш долгий разговор. Положив трубку на место, я ещё посидела у телефона, припоминая, не наговорила ли я слишком больших глупостей, но не пришла к определённому выводу. Чай, о котором я, наконец, вспомнила, конечно, совсем остыл, да мне и расхотелось пить. Одинокое пирожное на тарелке возбуждало аппетит, но я решительно отказалась от притязаний желудка, рассудив, что лучше мне лечь пораньше, чтобы не хотелось спать на прогулке, а не поедать вкусные вещи. Пожалуй, моё решение яснее всяких слов и убеждений доказало, что пребывание в Дании пошло мне на пользу, и я начинаю насыщаться сладостями.

Перед сном я долго возилась с замком, пытаясь поставить его на предохранитель, и, когда я уже отчаялась и решила бросить эту затею, предохранитель, наконец, сработал, а надёжно запертая дверь придаёт уверенность человеку, остающемуся одному в доме, где произошло убийство. Страха я не чувствовала, напротив, настроение было хорошим, сон – крепким и спокойным, а пробуждение – безмятежным. Наверное, подспудно меня очень мучило чувство вины перед горбуном за свой слишком реалистичный рисунок, потому что при мысли о том, что наши отношения наладились, мне становилось легко и отрадно. Встав, я прежде всего достала портрет, осмотрела во всех подробностях, но, не заметив ничего обидного для оригинала, снова спрятала между бумагами.

Пора было одеваться, да и перекусить не мешало бы, ибо вчера я обошлась без ужина, а тащить горбуна в кофе не хотелось по двум причинам. Прежде всего, потому что я предпочитала предоставить своему спутнику полную свободу действий, ехать туда, куда он захочет меня отвезти, смотреть то, что он решит мне показать, а не тянуть его в места, рекомендуемые путеводителем, тем самым сбивая его планы. Уж, наверное, он лучше знает, где приятнее всего побывать, поэтому не стоит с самого начала ошеломлять его известием, что я умираю от голода. Это во-первых. Вторая же причина, доставлявшая мне много проблем в жизни, могла быть рождена и взращена в единственной стране мира, а именно в СССР, и укреплена тоже в единственном в своём роде и неповторимом СНГ. Дело в том, что я испытывала болезненное стеснение перед чужими затратами на меня. Если я гуляла с подругами и знакомыми женского пола, то проблем не возникало, потому что каждый платил за себя, а за некоторых приходилось приплачивать мне или нам с мамой, что также не задевало нашу щепетильность, а те немногие молодые люди, с которыми мне доводилось куда-то идти, не отличались широтой души и так явно боялись переплатить, что достать кошелёк и заплатить за своё мороженое или кофе самой было лёгким и естественным делом. С горбуном этот номер вряд ли пройдёт, и моя привычка платить за себя могла неприятно его удивить. С другой стороны, я его совсем не знала и могла ошибаться, приписывая ему щедрость, поэтому, если я спокойно буду воспринимать то, что он за меня платит, это ему может не понравиться. Да и вообще, кто разберёт этих иностранцев? Откуда я знаю, что у них принято, а что нет? Лучше уж позавтракать сразу, а на прогулке сделать вид, что забыла об обеде.

Я направилась было на кухню, чтобы поставить чайник, но в то же время мне послышалась какая-то возня за дверью, а вслед за этим раздался звонок. Если приехал горбун, то он слишком поспешил и наказал самого себя ожиданием за дверью, потому что я бродила по квартире в ночной рубашке и впустить его не могла.

– Кто там? – спросила я.

– Это я, Ларс Якобсен, – после продолжительного молчания глухо прозвучало за дверью.

– Что случилось, Ларс? – испугалась я. – Что-нибудь с Нонной?

– С Нонной всё в порядке, – крикнул Ларс окрепшим голосом. – Я заехал за Ириной.

– А её нет дома, – ответила я. – Жаль, что вы не позвонили по телефону, вам не пришлось бы напрасно проделывать такой путь.

За дверью раздался смущённый смешок.

– Мы же свои люди, Жанна, – сказал он. – Надо ли вам объяснять, почему я не мог позвонить?

– Можно не объяснять, – согласилась я.

Мне не хотелось обсуждать способы, к которым прибегал Ларс для обмана своей жены. Это было настолько противно, что, даже если бы Нонна не была милой и доброй женщиной, какую я знала, я и то целиком и полностью держала бы её сторону. Нет ничего хуже, чем лгать, выкручиваться, путаться в объяснениях. Такой человек унижает прежде всего самого себя.

– Вы не знаете, когда она вернётся? – спросил Ларс.

– Не знаю, – с сожалением призналась я.

– Может, вы меня впустите? – попросил писатель. – Неудобно разговаривать через закрытую дверь.

– Извините, Ларс, не могу, – возразила я. – Я только что встала и ещё не привела себя в порядок. Если у вас есть время, то посидите пока на веранде.

– Слушаю и повинуюсь, – донеслось из-за двери.

Не скажу, что я была недовольна бесцеремонным вторжением писателя, но и быть довольной у меня не было повода, потому что его визит оттягивал предстоящую прогулку с горбуном. Мне бы хотелось, чтобы Ларс не задерживал нас или присоединился к нам, а сидеть в ожидании, пока гость догадается уйти, было неприятно. Ещё лучше было бы, чтобы вернулась Ира, и мы вчетвером куда-нибудь сходили. В большом обществе всегда веселее, чем вдвоём, к тому же это разрешило бы все мои проблемы, потому что я брала бы пример с Иры, а уж она-то знает, что принято и что не принято в Дании.

Одевалась я без спешки, продумывая каждую деталь туалета, потому что (если уж признаваться, то во всём) я очень люблю принарядиться, и эта моя страсть портит настроение многим из моих сотрудниц. На этот раз я надела свободный венгерский костюм и вышитую голубую блузку. Я была уверена в его неотразимых качествах, потому что опробовала его на самой вредной женщине в нашем отделе и, когда она два часа энергично не замечала моё новое одеяние, а потом с гримасой отвращения заявила, что воротник на редкость уродлив, я отнесла костюм к разряду самых нарядных их моих вещей. Приодевшись и слегка завив волосы, я включила чайник и пошла на веранду спросить Ларса, не хочет ли он выпить чай или кофе.

Ларс перенёс кресло с веранды на дорожку и сидел спиной ко мне, любуясь на цветник, который загораживал компостную яму, о чём писатель, конечно, не подозревал.

– Доброе утро, Ларс, – сказала я. – Хорошая сегодня погода, правда?

– Да, день будет чудесный, – подхватил он, вставая.

День мне нравился, но в воздухе ощущалась какая-то странность. Сначала я не могла понять, в чём дело, но потом уловила неприятный запах, к счастью, очень слабый. Почему-то такие незадачи, как гудящие трубы в доме, неработающий кран или запах на улице, случаются чаще всего в самые неподходящие моменты, а именно когда приходят гости.

– Приготовить вам чай или кофе? – предложила я.