Текст книги "Горбун"

Автор книги: Вероника Кузнецова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)

Когда дверь за последним гостем закрылась, мы с Ирой переглянулись и с пятой попытки поставили замок на предохранитель. Было слышно, как заурчали обе машины, но одна из них затихла вдали, а вторая с мягким шуршанием подъехала почти к самому дому.

– Сторож на месте, – сказала я. – Пойдём, осмотрим место преступления. Я там ещё не была.

– Ты говоришь о месте преступления, а мне всё ещё не верится, что это случилось на самом деле, – призналась Ира.

– Мне самой не верится, но носилки с телом выносили, это точно.

Дверь комнаты, которую мне уже не хотелось называть своей, мы открывали осторожно, готовые тут же её захлопнуть, если что-нибудь покажется нам подозрительным, но помещение было точно таким же, как и до совершения преступления, только гораздо чище. Горбун и Нонна поработали на совесть, и если, и в самом деле, здесь всё было залито кровью, то теперь нельзя было отыскать и намёка на разыгравшуюся драму. Мы с Ирой заглянули в каждый уголок, осмотрели каждую вещь, но не нашли ни единой улики, которая позволила бы нам определить, что в доме был чужой. Вероятно, грабительница не успела обшарить комнату, потому что ничего не пропало и даже не было сдвинуто с места. Впоследствии мы давали показания следователю, где полностью подтвердили этот факт.

Ира оглядывалась с особой тщательностью не как хозяйка, но, главным образом, как человек, не заставший даже выноса тела. Я же, видя её усердие, ловила себя на мысли, что человек очень суетен и в любой, даже самой трагической ситуации, он не может сосредоточиться только на важном, а цепляется за какие-то мелочи, не имеющие никакого отношения к свершившемуся. Вот, например, я, вместо того, чтобы проникнуться ужасом перед убийством, представить предсмертные мучения жертвы или хотя бы испугаться за собственную жизнь, прежде всего оглядела комнату в поисках чего-то такого, что могло бы выставить меня в неприглядном свете. Ищите и обрящете. Я обнаружила, во-первых, брошенные как попало платья, которые рассчитывала убрать после возвращения с прогулки, но мне помешали субъективные и объективные причины в виде горбуна и трупа молодой девушки (говорила мне мама всегда держать вещи в порядке!), а во-вторых, рукопись. Разве могла я знать, оставляя на столе открытую тетрадь, что возникнут обстоятельства, когда до меня здесь перебывает масса народу, причём каждый вошедший сможет заглянуть в заманчиво-доступный текст. Стыд обжёг меня, когда я подумала о Дружинине. В моей повести уже выведен горбун, притом такой хитрый, жестокий и мстительный, так мастерски умеющий прикидываться сочувствующим чужому горю, что Дружинин, имеющий тот же физический недостаток, не мог не оскорбиться, если бы перелистал тетрадь.

– Ничего нет, – разочарованно сказала Ира, поднимаясь с колен. – Ты что замерла?

– Я? Нет, ничего.

– Никаких улик, – повторила Ира.

– Откуда же возьмутся улики, если их специально уничтожали. Дружинин с Нонкой постарались.

– Пойдём ко мне, – решительно заявила Ира.

В её комнате видимых изменений не было, но многих ценных вещей не оказалось на месте. Исчезли золотые цепочки, колечки, серьги. Горя от их пропажи Ира не испытала, потому что они были найдены полицией в сумочке убитой и изъяты в качестве вещественного доказательства с обещанием вернуть по окончании следствия.

– Странно, – с сомнением произнесла Ира. – Кому понадобилось убивать воровку?

– Следователь сказал, что это сделал сообщник, – просветила я её.

– Тогда почему он не забрал золото?

– Может, он привык к совсем другим драгоценностям, так что…

– Ты считаешь, что мои драгоценности для жулика не представляют интереса? – обидчиво спросила Ира.

– Представляют, конечно, но убийца мог быть не обычным вором, а главой банды. Убитая нарушила их законы, и её убрали. Золото не тронули, чтобы не оставлять следов, или не успели взять, потому что их спугнули.

– Кто спугнул? Горбун? – поинтересовалась Ира.

Впервые это слово было произнесено вслух и, разговаривая между собой, мы с Ирой иначе его не называли до того дня, как мы придумали Дружинину другое прозвище.

– Может, горбун, а может, кто другой. Мартин, например, – сказала я.

– А мы с Ларсом поссорились, – ни с того, ни с сего объявила Ира.

– Вы уезжали вместе?

– Да. Хотели несколько дней побыть вдвоём. Мы начали ссориться с утра, и Ларс сказал, что я схожу с ума и со мной становится опасно находиться рядом. Я тоже вспылила и наговорила ему с три короба. Тогда он выскочил из дома, хлопнув дверью, взял в сарае удочки и ушёл на берег. Потом вернулся, и всё началось сначала.

Ира всхлипнула.

– Бывает, – утешала я. – Сам прибежит просить прощения.

– Он сказал, что я дура, бросил рыбу на грядку с салатом, схватил свои вещи и уехал. Тётка его ничего не поняла и всё приставала ко мне с вопросами. Я подождала немного и тоже уехала.

Будь у меня любимый и назови он меня дурой, он бы сразу перестал быть любимым, но Иру, страдающую от ссоры с Ларсом и готовую его простить, мне стало очень жалко.

– Рыбы-то много наловил? – поинтересовалась я.

– Мало. Он плохой рыболов. У меня улов всегда лучше.

– Теперь-то мне ясно, что завтра он прибежит сюда, – с уверенностью сказала я. – Сделает вид, что его интересуют новости об убийстве, а сам постарается с тобой помириться.

Страдальческое выражение слетело с лица Иры.

– Ты ничего не понимаешь, ты никогда не любила, – самодовольно возразила она.

– Поэтому я вижу всё яснее, – ответила я, и на этом наши ночные бдения закончились.

Ира осталась у себя, а я нехотя пошла в злополучную комнату, где произошло убийство. Когда рядом находится человек, с которым можно поговорить, внимание рассеивается и страх исчезает, но едва останешься в одиночестве, как в голову начинают лезть чёрные мысли, воображение рисует кровавые картины и душой овладевает ужас. Искренне восхищаюсь людьми, которые спокойно укладываются спать в комнате, где только что лежал труп, выключают свет и полностью отвлекаются от действительности. Я на такое не способна и просидела всю ночь на диване при ярком свете, вздрагивая от малейшего шороха и испытывая неудержимое желание перейти в гостиную. Но от последнего меня удерживал стыд перед Ирой, из комнаты которой не доносилось ни звука. Так прошла ночь.

Утром приехал полицейский. Шум его машины привлёк моё внимание и разбудил Иру. Счастливая, она всю ночь крепко спала.

– Кто это? – зевая, спросила моя подруга.

Она вышла из своей комнаты и не потрудилась даже надеть халат, а может, хотела, как бы между прочим, похвастаться передо мной красивой ночной рубашкой.

– Прелесть, – сказала я.

– Хороший человек? – передёрнув плечами от лёгкого озноба, переспросила Ира.

– Не человек хороший, а рубашка прелесть, – уточнила я. – Человек, впрочем, тоже хороший. Он из полиции. Расследует наше дело… А кружева на груди очень к месту. Весьма, знаешь ли, пикантно… Говорит по-русски, хоть и с акцентом.

– Чем же он так хорош? – вяло поинтересовалась Ира. – Кружева меня и привлекли.

– Главное, что они сами по себе выглядят эффектно, – похвалила я. – Он высокий, красивый, кудрявый. Мне очень понравился.

– Значит, только должность оградит его от твоих издевательств, – сделала выпад Ира.

В кои-то веки мне понравился мужчина, а с этим не находит нужным считаться даже моя подруга.

– Когда сама его увидишь, согласишься со мной, – уверенно сказала я. – Его зовут Нильс Хансен. Душка-полицейский!

Прихожая огласилась сдержанными смешками, а между тем за дверью Хансен и горбун спорили по-датски. Ира стала переводить, показывая хорошее знание языка. К слову сказать, Нонна так и не выучилась свободно говорить по-датски, и весь её словарный запас сводился к наименованию продуктов, которые она покупала в магазине.

– Твой Душка хочет войти, а горбун его останавливает, – рассказывала Ира.

– Почему?

– Говорит, что мы устали за вчерашний вечер, поздно легли, а у тебя до утра горел свет. Горел?

– Он и сейчас горит, – вспомнила я.

– Так выключи его сейчас же: уже светло, – деловито велела Ира.

Я почти бегом исполнила её волю. Вероятно, не только в СНГ электроэнергия подорожала.

– Душка расспрашивает горбуна, не заметил ли он чего подозрительного вчера, когда ждал тебя перед дверью, и сегодня ночью. Горбун ничего не видел и не слышал, ни о чём не догадывался. Тебе не кажется это подозрительным?

– Не знаю, – сказала я. – А почему он обязательно должен был что-то заподозрить?

– Потому что он мне не нравится, и его появление здесь вчера всё-таки довольно странно.

– Он искал Мартина.

– С чего бы ему так о нём заботиться? Мало ли у Мартина баб? Позвонил бы тебе, убедился, что дома никого нет, и оставил тебя в покое. Зачем он приехал на этот раз? Может, ему самому от тебя что-нибудь нужно?

– Не болтай глупости! – рассердилась я. – О чём они говорят сейчас?

Ира прислушалась.

– Всё о том же. Хансену хочется к нам, а горбун стережёт наш покой.

– Может, пока он держит оборону, мы успеем выпить кофе? – предложила я.

Ире моя мысль показалась забавной.

– Иди одевайся, а я пока приготовлю завтрак, – сказала я. – Этих тоже придётся учесть.

Ира смешно сморщилась.

– Горбун нас так преданно охранял, что заслуживает чашки кофе. А если дать одному, то и второго пригласить придётся.

До чего же проигрывал Дружинин в сравнении с Хансеном! Он казался уродом-троллем рядом с красавцем-эльфом. Даже вчера это впечатление не было таким острым, а сегодня их невозможно было видеть вместе без того, чтобы невольно не найти в них две противоположности. Особенно невыгодно смотрелся горбун после ночи, проведённой в машине. Нет, костюм его не замялся безобразным образом и был по-прежнему элегантно прост, но побриться ему было бы не лишним, а то он казался угрюмее, чем был на самом деле.

Пока полицейский знакомился и разговаривал с хозяйкой дома, горбун подошёл ко мне и с трогательной заботой спросил, спокойно ли прошла ночь. Его доброжелательность вселила в меня надежду, что он ничего не знает о своём коварном двойнике, творящем зло в моей повести.

– Спасибо, вы нас хорошо охраняли, – ответила я, стыдясь признаться этому человеку без нервов, что всю ночь протряслась от страха.

Горбун внимательно смотрел на меня, и моя ложь не могла его обмануть, но он предпочёл не вдаваться в подробности и не указывать мне на то, что лёгкая синева под глазами и ярко выраженная бледность говорят о моих переживаниях яснее всяких слов.

Я отвечала Дружинину, а сама всё поглядывала на своего викинга, так что даже не заметила, когда именно горбун замолчал и ушёл в себя, по временам бросая пронзительные взгляды на меня и прямо-таки испепеляющие – на следователя.

– Есть новости, господин Хансен? – спросила я, когда Душка закончил допрос Иры.

– Никаких новостей нет, – охотно откликнулся полицейский, – но я всё более убеждаюсь в правильности своей версии.

Его ответ был очень интересен по смыслу, и все мы вправе были ждать объяснения этой растущей убеждённости, но Душка не подозревал о нашем ожидании и без лишних слов сел за стол. От него исходила такая энергия, что я почти перестала чувствовать утомление после бессонной ночи, а когда полицейский изволил обратить на меня внимание, мне стало особенно приятно.

– Как долго вы пробудете в Дании, Жанна? – спросил Хансен.

– Месяц, – ответила я. – Приблизительно.

Вслед за этим мне пришлось объяснить цель поездки, а потом, в неофициальной части разговора, описать представление, на котором выиграла приз. Полицейскому очень понравилось поведение ведущего, и он счёл, что это очень опытный человек и глаз у него намётанный. При этом он особо пристально взглянул на меня, и я пожалела, что не успела подкрасить губы и одеться понаряднее.

– Если вы не возражаете, мне бы хотелось, чтобы вы посмотрели на фотографии и сказали, известна ли вам эта девушка, – сказал следователь, когда кофе был допит.

Наконец-то мне представилась возможность своими глазами увидеть убитую. Распростёртого и окровавленного тела на фотографии, конечно, не оказалось, но лицо было снято очень чётко и было, как живое. Девушка как девушка, на вид лет двадцати, похожая на многих своих сверстниц, особых примет не имела.

– Я её не знаю, – сказала я, возвращая фотографии.

Горбун рассматривал лицо незнакомки с особой тщательностью, временами взглядывая то на меня, то на Иру, что до крайности заинтересовало Хансена. Покачав головой, Дружинин передал снимки подозрительно следящему за ним полицейскому.

Едва фотографии попали в руки Иры, как она бросила их на стол.

– Да, я знаю её, – угасшим голосом произнесла она.

У Хансена загорелись глаза.

– Это дочь моего знакомого.

Произнесённое имя оказалось слишком сложным для восприятия на слух, и я даже не попытаюсь его здесь отобразить.

– По какой причине она проникла в ваш дом?

Объяснения Ира давала неохотно и кратко, но общая картина вырисовалась чётко и очень неприглядно. Со своим знакомым моя подруга была в очень близких отношениях и навещала его два раза в неделю за хорошее вознаграждение. Импульсивная дочь много раз грозила любовнице своего отца скандалом, публичными побоями и даже убийством, но Ира не принимала этого всерьёз и, во всяком случае, не могла предположить, что девушка пойдёт на ограбление.

Полицейский записал её показания в книжку и заявил, что ситуация разъясняется. Тут уж даже застывший в углу горбун встрепенулся и озадаченно посмотрел на него, потому что версия об убийстве воровки сообщником рушилась, а новая пока даже не намечалась.

– Мы имеем личность убитой, и теперь дело сдвинется с мёртвой точки, – объяснил Хансен и обратился к Ире. – Вас я попрошу поехать со мной на официальное опознание.

Моя подруга была подавлена и молчалива, а я меня на душе было очень мерзко и хотелось покинуть этот дом. Уходя, Ира даже не взглянула в мою сторону, то ли стыдясь открывшейся правды, то ли по другой причине.

Когда полицейская машина отъехала, горбун встал.

– Очень неприятная история, – нехотя произнёс он, словно это не было очевидно.

– Да, – откликнулась я.

– Будет хорошо, если её алиби смогут засвидетельствовать, – продолжал Дружинин.

Меня сразу осенило, что Ира – первый человек, на которого подает подозрение в убийстве.

– Есть свидетели, которые могут подтвердить, что её не было в Копенгагене, – с жаром сказала я.

– Значит, один подозреваемый отпадает, – заключил горбун и посмотрел в окно. – Будет очень жаркий день. Вы сегодня куда-нибудь пойдёте?

Я чуть было не объявила о своём решении переехать в отель, но меня остановила мысль о положении, в которое попала Ира. Ей и без того сейчас очень плохо, и мой побег, означающий резкое осуждение, будет равносилен предательству. О деньгах, которые быстро таяли, у меня тогда даже мысли не возникло, и воспоминание об этом наполняет моё сердце радостью.

– Нет, я буду ждать Ирину. Кто-нибудь должен побыть с ней это время.

По-моему, горбун ожидал совсем другого ответа, но то, что я сказала, ему понравилось. Во всяком случае, глаза у него не были холодными и отчуждёнными, как прежде.

– Я хочу поискать Мартина, – сказал он нерешительно.

– Конечно, – согласилась я. – Пожалуйста, сообщите мне, если найдёте его.

Дружинин согласно кивнул.

– Если не найдёте, тоже сообщите, – попросила я.

– Вам не страшно оставаться одной? – спросил горбун.

У меня мелькнуло опасение, что он хочет взять меня с собой, но, хоть глаза у него были красивые, а брови длинные и выгодно их оттеняли, делая ещё выразительнее, разъезжать вместе с ним по окрестностям было для меня нежелательно. Не то, чтобы я его стеснялась, но всё-таки…

– Чего мне бояться? – спросила я. – Меня здесь никто не знает, я никому не сделала ничего плохого, так что убивать меня некому.

Горбун молчал, искоса поглядывая на меня, а я безмятежно ждала, что он скажет ещё, демонстрируя полное спокойствие и безудержную храбрость.

– Жанна, вы не будете возражать, если я оставлю здесь машину? – нарушил молчание Дружинин.

– Конечно, оставляйте, Леонид Николаевич, – разрешила я, а сама, между тем, думала, что произносить вслух имя моего брата очень приятно, только бы не того человека называть этим именем.

– Вы одна из немногих, кто называет меня полным именем, – заметил горбун с лёгкой улыбкой. – Почему бы вам не присоединиться к большинству?

– Так я буду ждать известий о Мартине, Леонид, – повторила я.

– А вы, Жанна, закройте за мной дверь, да покрепче её заприте, – посоветовал Дружинин и вышел.

Ему явно не хотелось покидать этот дом. Проследив за тем, чтобы я надёжно отгородилась от остального мира, он остановился на дорожке перед домом, огляделся и медленно, прихрамывая, ушёл. Я следила за ним из окна и, должна отметить, что его облик почти не вызывал во мне жалости и сострадания.

Едва горбун скрылся за углом, я почувствовала чудовищное одиночество. Большой пустой дом, особенно если ты в нём всего лишь гостья, всегда вызывает гнетущее впечатление, но, если в нём вчера произошло убийство, а сегодня хозяйка узнала в убитой дочь своего любовника и уехала в обществе полицейского на опознание, тогда находиться в таком доме становится невыносимо. Я даже пожалела, что не пошла вместе с горбуном на поиски загулявшего Мартина. Ну, и пусть я покажусь в таком обществе всему городку, это было бы даже интригующе. Правда, тотчас же нашёлся довод, запрещающий мне такой род действий, потому что поиски могли затянуться и Ира вернулась бы в пустой дом, а у неё и без того слишком тяжело на душе. Нет, надо не думать о своём отношении к её образу жизни и постараться, чтобы она могла забыться и отдохнуть. А что я должна для этого предпринять? Что вообще может в таком случае предпринять женщина? Наверное, единственное, что ей остаётся, это приготовить обед. Да-да, Ира вернётся измученная, подавленная, на неё будет больно смотреть, а дома её ждут и сочувствующая подруга и хороший обед.

Я захлопнула двери во все комнаты и удалилась на кухню. Тут же пришлось оттуда выйти, потому что зазвонил телефон. Это был Ларс, который во всех подробностях узнал последние новости кроме одной-единственной, но самой важной, а именно: кем приходился Ире отец убитой девушки. Если Ира сочтёт нужным, она сама во всём признается, а мне вмешиваться в чужую жизнь ни к чему. Чтобы отвлечь Ларса от опасной темы, я даже рассказала о нежелании горбуна оставлять меня одну и о его наказе покрепче запереть дверь для предохранения от новых трупов. Ларс сначала засмеялся, а потом решил, что Леонид прав и мне надо быть поосторожнее.

Но вернёмся к обеду. Я открыла холодильник и исследовала его содержимое. Сыр, колбаса, ветчина, масло, мясо, сметана, творог и многое прочее. Творог и сметану Ира просила выбросить ещё до своего отъезда, потому что они, видите ли, были трёхдневной давности. Нашла кого пугать тремя днями хранения! Будто забыла, что я из СНГ. У нас такие вещи сначала долго хранятся в магазинах, потом не спеша перекочевывают в частные холодильники и медленно, как дорогой деликатес, поедаются хозяевами этих холодильников. Положим, я не буду рисковать изнеженным желудком своей подруги, но выбрасывать хорошую еду у меня рука не поднимется. Придётся сделать лепёшки. И суп. И второе.

Я заставила весь стол продуктами и решила сбегать в магазин. Это было вовсе не обязательно, потому что для приготовления обеда имелось достаточно компонентов, но мои встрёпанные нервы требовали успокоительного движения и временного, хотя бы кратковременного, ухода из дома. Я подхватила сумку, бросила в неё сетку и кошелёк и торопливо заперла за собой дверь. Всё. Теперь прогуляться до магазина и обратно.

Крупные магазины оказывали на меня неприятное действие, но побывать в мелких магазинчиках и лавочках доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие, такая здесь царила чистота и опрятность, а прилавки ломились от свежейших продуктов. Мои две вместительные сумки наполнились доверху, причём без всяких очередей. Я подняла их и, не опасаясь, что демонстрирую перед всеми пример русской жадности, понесла домой. Главным для меня было запасти побольше продуктов, чтобы долго не требовалось идти в магазин. По СНГвской привычке я питала жгучую неприязнь к магазинам.

Русская баба с двумя огромными сумками. Что может быть непригляднее? Ничего. Посмотрел бы на меня сейчас горбун! Он счёл меня слабым нервным созданием, а я способна за один раз притащить еду на целую неделю. Вот так-то.

Хорошо, что я довольно сдержанна на язык и, когда онемевшие пальцы разжались и сумки более или менее плавно опустились на землю, из моих сомкнутых от напряжения уст не сорвалось ни единой жалобы или чего похуже. Передохнув, я снова взялась за свою ношу и, мысленно кляня себя за желание облегчить себе жизнь в дальнейшем путём отравления её в настоящем, неровной, спотыкающейся походкой пошла дальше. До страхов ли теперь? Домой, скорее домой, чтобы бросить на кухне эти проклятые сумки.

– Жанна, что вы делаете? – воскликнул горбун, появляясь на моём пути, словно по мановению волшебной палочки. Мои мучения разом прекратились и с избавлением от пригибающей книзу ноши появилась неземная лёгкость.

– Надо было сходить в магазин, – объяснила я. – А что?

– Вам ли носить такие тяжести?!

– А кому? – вызывающе спросила я.

Забота горбуна была очень приятным и неизведанным явлением, потому что кроме моего брата ещё ни один мужчина не пробовал взять на себя мою ношу. Хотя нет, пробовал. Один раз мне донёс сумку мой собственный начальник, сказав при этом, что она неподъёмная. А в сумке этой всего-навсего лежали книга, учебник, тетрадь, зонтик и пенал с ручками и карандашами.

– Могли бы сказать мне, – осуждающе напомнил о себе горбун.

Мне хотелось посмотреть, как хромой горбун потащит мои сумки, а он пока что держал их на весу, стоял и рассуждал о своей готовности исполнять мои желания. Стоять-то каждый может. А вот ты попробуй с ними походить.

– Советские женщины носят такие тяжести, какие мужчинам и не снились, – гордо сказала я. – К сожалению, нам приходится полагаться только на себя.

– "Есть женщины в русских селеньях…" – процитировал горбун, улыбаясь.

– Вот именно, – сухо сказала я. – И не только в русских. Вам не тяжело?

Горбун переложил обе сумки в одну руку и обычной походкой пошёл рядом со мной. Сильнее хромать он не стал, и не было заметно, что ему тяжело, поэтому едва ли он смог оценить мою способность таскать тяжёлые сумки, и немощным существом я ему вряд ли перестала казаться. Ладно, если есть желание, пусть мнит себя рыцарем. Донести разок девушке сумки до дому труда не представляет. А вот попробовал бы он постоять в очередях в советских магазинах!.. Сразу бы сдался.

– Никаких известий о Мартине? – спросила я без особой надежды.

– Нет. Но я, как видите, недалеко ушёл.

Не могу сказать, что общество горбуна вселяло в меня восторг, но оно и не было в тягость. Он как-то незаметно вошёл в мою жизнь и сразу стал чем-то привычным. Я, конечно, не могла с ним общаться как со своим сотрудником, тоже, кстати, Лёней, или доверительно беседовать, как с Ирой, но он не вызывал во мне чувства стеснения или неудобства, что тоже было очень важно.

При подходе к дому пришлось посторониться и пропустить машину.

– Ларс приехал, – безрадостно сказал горбун.

Писатель уже выходил из машины.

– Вы не одна, Жанна? – закричал он, помахав нам рукой. – Добрый день, Леонид. Знал бы, что вы здесь, не стал бы так спешить.

– А почему вы так спешили? – сумрачно спросил Дружинин.

В его голосе проскальзывало недовольство, и от этого он сразу потерял обаяние и сделался очень несимпатичным, напомнив мне моего собственного вымышленного горбуна и, как следствие, необходимость проверить, точно ли я припрятала тетрадь подальше, а то всякое бывает: один раз в неё не заглянули, а в другой – заглянут.

– Вы спрашиваете, почему спешил! – патетически вскричал Ларс. – Да я мчался, прямо-таки летел сюда, думал, что Жанна одна. Разве можно такую легкомысленную девушку оставлять одну?

– Легкомысленную? – не выдержала я. – Это я легкомысленная? Помилуйте, что вы такое говорите? Да я предусмотрительнее всех вас.

– Что касается закупки продуктов, то вы, действительно, предусмотрительны, – подтвердил горбун, перекладывая сумки в другую руку, но не позволяя себе поставить их на землю.

Я не сочла нужным замечать его реплику и держалась с холодным достоинством.

– Тогда кто же вчера забыл запереть дверь? – с отеческой улыбкой ехидно поинтересовался Ларс.

– Не знаю. Может, грабительница.

– А кто сегодня забыл закрыть окна? – обличал меня Ларс с чисто писательской проницательностью.

– Понятия не имею, – отрезала я. – Наверное, Ира.

– Не пора ли вернуться в дом? – не выдержал горбун.

Я решила придержать язык и не расспрашивать, устал он или не устал, а поскорее отперла дверь.

– Ужас, какая жара на улице! – пожаловался Ларс. – Пока мы стояли, я думал, что меня хватит удар. А Мартин так и не появлялся?

– Нет, – хмуро ответил горбун, относя сумки в кухню. – Раз вы остаётесь за сторожа, Ларс, я всё-таки поищу его.

Итак, я заимела сторожевого писателя. Может, удастся заставить его рассказать о своих книгах, настоящих и будущих?

– Приходите обедать, Леонид, – пригласила я горбуна, выступая в роли радушной хозяйки.

– С удовольствием, – ответил Дружинин.

Я ушла на кухню и там, поглядывая в окно, проследила, как горбун сначала решительно захромал прочь, но потом походка его становилась всё медленнее и, наконец, он остановился в раздумье и, повернувшись на сто восемьдесят градусов, побрёл обратно.

– Леонид что-то забыл, – объявил из гостиной Ларс, который, должно быть, тоже смотрел в окно.

Я выглянула из кухни. Вид у горбуна был какой-то растерянный, словно он не знал, что ему делать.

– Леонид, что случилось? – участливо спросила я.

– На улице, и правда, жарко, – сказал он, всё так же неуверенно глядя на меня. – Вы разрешите мне остаться?

У меня мелькнуло подозрение, что он болен.

– Конечно. О чём разговор? Проходите в гостиную.

– Может, вам помочь? – предложил горбун.

Я поскорее отказалась от мысли, что он болен, раз уж у меня появилась счастливая возможность освободиться от самой нелюбимой и грязной работы.

– Если есть желание, – сказала я таким тоном, что, формально предоставляя ему право выбора, на самом деле лишала его возможности отказаться, – можете почистить картошку.

Или горбун был не совсем нормален, или он прекрасно владел собой, потому что я не уловила даже тени неудовольствия или разочарования, которые обязаны были появиться на его лице. Напротив, он взял кастрюлю, нож и миску с таким видом, словно всю жизнь мечтал почистить картошку.

– Если хотите, располагайтесь на воздухе. Возьмите кресло и Ларса.

Мой намёк был мгновенно понят и вызвал сдержанную улыбку, а также исчезновение моего помощника и картошки.

Устроились Дружинин и Ларс в холодке, с прекрасным видом на цветник, загораживающий компостную яму, словом, так удобно, что я им позавидовала и принялась хозяйничать без увлечения, лишь под влиянием долга.

Сметана и творог, оставленные на столе, конечно, начали закисать, так что, не теряя времени, я их замесила с содой и мукой и испекла пышные сдобные лепёшки. Суп я сварила обычный, по нашему с мамой особому рецепту, то есть положила в мясной бульон немного крупы, картошки и мелко нарезанной капусты, измельчённый корень петрушки, а также лук, натёртую морковь, нарезанные репу, кабачок, тыкву, ну, в общем, обычный набор. А когда суп был почти готов, всыпала туда вынутое из супа и мелко нарезанное мясо, колбасу, а также сладкий зелёный перец. Вкусно и восхитительно просто, но для граждан России уже недоступно, а датчане вряд ли додумаются до такого гибрида крестьянского и южных супов. Мои старания могли бы потерпеть полный крах, но я вовремя вспомнила про соль. Сама-то я почти не употребляю её, но большинство людей почему-то не догадывается исключить из рациона этот продукт, так что я щедро посолила суп, проявляя широту русской души. На всякий случай, я поставила на видное место солонку, чтобы не забыть подать к столу. Я понимала, что теперь это совершенно излишне, но что может удержать русского человека, если он хочет создать на столе изобилие?

Тушёное с морковью и огромным количеством лука мясо было уже готово и томилось под подушкой в комнате Иры, два вида салатов и винегрет красовались в салатниках, а картофель, почищенный горбуном, почти сварился, когда за окном зашуршали шины и к дому подкатила полицейская машина. Горбуна и Ларса как ветром сдуло с насиженных мест, причём сами насиженные места с трогательной предусмотрительностью были перенесены ими подальше от глаз приехавших. Оценила я этот маневр лишь тогда, когда в сопровождении Хансена в дом вошла Ира, не усталая и ищущая сочувствия, а исполненная мрачной решимости, с плотно сжатыми губами и ненавидящим взглядом. Уж не знаю, какая душевная буря нанесла этот пласт неприязни, но на меня Ира старалась не глядеть.

– Это оказалась та девушка? – спросила я, сохраняя самообладание.

Ира отвернулась, кусая губы. Полицейский перестал принюхиваться и поспешил ответить сам.

– Да, это она. Сомнений быть не может.

– У вас есть какие-нибудь предложения, господин Хансен? – поинтересовалась я.

– Предположения есть всегда, но пока это служебная тайна, – чистосердечно объяснил следователь.

Мне сразу стало ясно, что полиция запуталась и не знает, с какого конца взяться за расследование.

– У вас, я чувствую, намечается обед, так что разрешите… откланяться, – вежливо и с запинкой сказал Хансен, и я поняла, что в изучении языков лучшего результата достигаешь, когда читаешь классику.

Полицейский, однако, не спешил откланиваться, а улыбался широкой белозубой улыбкой, и голубые глаза его излучали саму доброту.

– Может, вы разделите нашу трапезу?

Я не учла, что датчанин не знает русский в совершенстве.

– Что такое трапеза? – с надеждой спросил он.

– В данном случае, обед, – ответила я.

Душка у меня на глазах разрывался между долгом полицейского и учтивостью голодного человека. Последняя победила.

– Скажу честно, я жестоко голоден, – доверительно произнёс он.

Я была счастлива, что этот блистательный гигант останется с нами на правах гостя и я смогу им любоваться.

– Проходите в гостиную, – предложила я. – Ира, ты мне поможешь?

У моей подруги едва хватило терпения дождаться ухода полицейского.

– Что, презираешь? – вызывающе спросила она.

Откуда у меня обнаружилось столько благоразумия? Я схватила Иру за руку и, не дав ей опомниться, втолкнула в кухню.

– Что ты на меня кричишь? – агрессивно прошипела я. – Хочешь, чтобы полиция сочла меня наводчицей.

Первый натиск оказался очень действенным, потому что Ира замолчала. Теперь надо было проявить побольше дружелюбия.