355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Вероника Кузнецова » Горбун » Текст книги (страница 15)
Горбун
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 03:54

Текст книги "Горбун"


Автор книги: Вероника Кузнецова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)

Счастье моё длилось недолго, потому что, как рядовой русский человек, крепкий задним умом, я только сейчас подумала над сообщением горбуна. Если он с самого начала предполагал, что собака отравлена, и даже высказал Хансену свои подозрения по поводу её смерти, притом до того, как она исчезла, то из всего этого можно сделать два вывода: или он не повинен в преступлении, или, напротив, убийца – он и ведёт очень хитрую и опасную игру, надеясь навести полицию на ложный след. Эта тема требовала серьёзных размышлений, а пока я решила зорко наблюдать за собравшимися, стараясь не упустить ни малейшего, даже самого незначительного эпизода, потому что по своему книжному опыту знаю, какие неожиданные выводы можно сделать из, казалось бы, невинного замечания кого-то из присутствующих.

Мой кофе безнадёжно остыл, но, по СНГ-вской привычке, я бы его выпила, чтоб не выливать ценный продукт, а Ира, воспитанная ещё в СССР и успевшая перевоспитаться в Дании, даже не спросила меня, хочу ли я его выпить или предпочту горячий, и незаметно убрала чашку. Старушка-датчанка, Петер, Ханс и Марта не могли стать моими собеседниками, а Ларс ушёл на кухню, чтобы помочь Ире и Нонне варить новый кофе. Мне было смертельно скучно изображать из себя любительницу детских игр, а Дружинин, как назло, разговаривал со старушкой и не обращал на меня внимания.

– Жанночка, ты не выйдешь ко мне? – позвала меня Нонна.

В соседней комнате, куда я была увлечена, добрая милая женщина ухитрилась в свою очередь укрепить меня в ненависти к горбуну.

– Знаешь, Жанночка, – начала она извиняющимся тоном, – это, конечно, не моё дело, но я заметила, что Леонид приходит сюда очень часто.

– Часто?! – злобно воскликнула я, вспоминая не без содрогания, какие долгие беседы я с ним вела, не подозревая, что выступаю перед ним в роли Петрушки. – «Часто» – это слишком слабо сказано. Он отсюда не уходит.

– Вот я и хочу тебе посоветовать, чтобы ты постаралась пореже с ним встречаться. Ты не обижайся на меня, Жанночка, но ты напрасно проводишь с ним столько времени.

Если уж даже Нонна, которая предпочитала не замечать человеческих недостатков, предостерегает меня против горбуна, то мне следует соблюдать величайшую осторожность.

– Нонн, я была бы счастлива, если бы он сюда больше не приходил. Вопрос только, как ему это сказать.

– Мне кажется, если ты не будешь уделять ему столько внимания, он и сам поймёт, что ему лучше не приходить сюда так часто.

– Я ему никакого внимания не уделяла, а спокойно с ним разговаривала, причём только отвечала на его вопросы, – недовольно сказала я. – Впредь я собираюсь ограничиваться самыми краткими ответами.

Нонна широко раскрыла глаза.

– Жанночка, что произошло? Вы с ним поссорились?

Она ужаснулась бы при известии о любой ссоре, но на этот раз я не могла отделаться от мысли, что она испугалась за последствия ссоры именно с этим опасным человеком.

– Нет, не поссорились, но он мне осточертел.

Нонна поспешила закончить неприятный разговор под благовидным предлогом помощи на кухне, а я вернулась в гостиную.

Недаром Евангелие учит, что надо прощать своим врагам, а Иоанн Конштадский пояснял, что соблюдать эту заповедь необходимо ещё и для того, чтобы не подозревать в каждом невинном поступке, слове и взгляде ненавистного тебе человека угрозу и недоброжелательство. Теоретически я полностью соглашаюсь с этим мудрым советом, но почему-то забываю его применять на практике. Почему бы сейчас мне не вспомнить, что Дромадёр тоже человек и нельзя ждать от него только гадостей, но я сочла его гнусным, испорченным, грязным типом и даже в том любопытном взгляде, которым он меня встретил, прочла издевательство. Я подумала тогда, что если мы только подозреваем его в убийстве и наша версия может оказаться ошибочной, то презрение к окружающим людям ясно написано на его лице и надо быть очень недалёкой, чтобы не увидеть этого с самого начала.

– Марта, иди сюда, – позвала я девочку, и она подбежала ко мне, повинуясь не столько голосу, сколько жесту.

Дружинин злобно посмотрел на нас, но старушка, которую он почтительно слушал, не заметила этого.

– Что вы сейчас читаете, Жанна? – спросил горбун, когда тётя Клара решила посмотреть, не нужна ли молодым хозяйкам её помощь.

– Самую актуальную литературу, – кратко ответила я.

– Какие-нибудь статьи Ельцина или Попова? Кстати, вы знаете, что ваш мэр вышел в отставку?

– Как? Опять? И с тем же успехом? Кого же считать мэрином?

Дружинин улыбнулся.

– Его отставку поспешили принять, так что мэрин у вас теперь Лужков.

– Что называется: изгнание чёрта дьяволом, – мрачно сказала я. – Недаром Лужков председательствовал на балу Сатаны.

Всё-таки горбун пристально следил за событиями в России, и от него можно было узнавать новости.

– Нельзя здесь достать наши газеты? – спросила я. – Мне так хотелось отдохнуть от политики, но это невозможно.

– Я вам привезу, – пообещал горбун. – Скажите только, какие.

Я назвала две газеты, которые любила и выписывала, и он кивнул.

– Проще ничего не бывает, потому что я их постоянно читаю.

Что ни говорите, но очень многое в наших вкусах и взглядах совпадало. Или он только прикидывался, что совпадало? Мне приходилось быть теперь очень осторожной в своих оценках.

– Всё-таки вы не ответили, что вы читаете, – вновь заговорил горбун.

– А! Вновь завели излюбленный разговор? – спросил Ларс, появляясь ненадолго, чтобы взять забытую чашку. – Можно подумать, что с Жанной можно разговаривать на единственную тему.

Горбун был мне отвратителен, но и Ларс, услышавший его высказывание обо мне и ставший, следовательно, свидетелем моего позора, не вызывал у меня восторга.

– Нет, со мной можно говорить ещё о собаках и конструкции оригинальной плитки мощностью в двести Ватт, – заверила я, опасаясь, что Ларс разделяет мнение горбуна о моей персоне.

– О собаках лучше говорить с моим дядей, а я предпочитаю близкие мне темы, – возразил горбун. – Вы не хотите мне сказать, что вы читаете?

– Сказку "Синяя борода", – сухо ответила я.

Сама не знаю, почему я назвала именно эту сказку.

– Вам нравится это чтение? – удивился Ларс.

Даже если бы оно мне не нравилось, теперь мне бы пришлось ответить, что я от него без ума.

– Почему бы и нет? – спросила я. – Синяя Борода – очень приятный человек, вежливый и обходительный.

Горбун ничего не ответил, но видно было, что всерьёз он мои слова не воспринимает и предоставляет мне изливать плохое настроение в любой доступной мне форме. Зато Ларс принял моё заявление за чистую монету и был поражён.

– Вы, наверное, шутите, Жанна? Разве этот персонаж наделён такими качествами?

– А как же! – подзадоривала я непонятно почему разволновавшегося писателя. – Именно он, и никто другой, наделён всеми человеческими совершенствами, а чтобы не делать из него хрестоматийного положительного героя, ему привили маленький недостаток – удовольствие убивать своих жён.

Ларс внезапно побледнел и поднёс руку ко лбу, но я сделала вид, что этого не заметила, потому что у меня тоже иногда возникает резкая боль, но только в затылке при неудачном повороте головы, и мне очень не нравится, когда окружающие это замечают. Говоря по правде, раньше меня беспокоили эти непонятные боли, но я приписала их чему-нибудь типа остеохондроза и успокоилась, а теперь, когда, благодаря прессе, каждому иностранцу (хорошо, что не каждому русскому) известно, что все советские чем-то больны и эти болезни сразу же выявляются зарубежными врачами, едва бывшие советские покидают свою страну, я совсем возрадовалась и решила: если хочешь жить долго, то надо оставаться на родине и не показываться зарубежным врачам, потому что я знаю бесчисленное множество людей, выполнявших эти несложные правила и доживавших до глубокой старости.

Однако, вернёмся к нашим баранам. Горбун резко вскинул голову и уставился на меня. Я понимала, что говорю чепуху, но раз уж начала превозносить мнимые достоинства Синей Бороды, то не могла остановиться. Вообще-то, в моих словах был определённый смысл, но его мог понять лишь тот, кто читал одну мою повесть, которую лично я считала не лишённой интереса. Там это странное рассуждение звучит, на мой взгляд, весьма к месту, но, вырвав его из текста и пересказав своими словами, я отняла у него всякий смысл и выставила себя перед горбуном ещё большей дурой, чем была на самом деле. Но нельзя ведь объяснить ему, что я цитирую саму себя. Я представила, как это могло бы выглядеть и какое представление о моих творениях создастся у горбуна, если он познакомится с ними по этому образчику хромого юмора. И мне заранее стало стыдно, а потому я с особенной чёткостью докончила своё гениальное высказывание.

– У каждого свои недостатки.

То, что Дружинин смотрел на меня непонимающим, словно заворожённым взглядом, это понятно, но Ларсу можно было бы проявить большую догадливость и сделать вид, что удивляться нечему, ведь среди прочих творений я когда-то отдавала на его суд и то, откуда я взяла цитату. Понятно, что он не мог помнить всю мою и, льщу себя мыслью, не только мою галиматью, которую ему пришлось прочитать, но, владея моим секретом, он мог бы быть подогадливее и, как следствие, снисходительнее ко мне. У меня даже зародилось подозрение, что Ларс рассказал о моих неудачных опытах Дружинину, поэтому горбун так навязчиво пристаёт ко мне с просьбами дать ему почитать что-нибудь из моих повестей. Я попыталась припомнить в подробностях, не горбун ли навёл меня на признание в том, что я пишу для себя, но, как всегда в таких случаях, не смогла придти к определённому выводу. Если бы я не узнала о компрометирующих этого человека фактах, не говоря уже о подозрении в убийстве, то мне было бы легче быть объективной, но сейчас я была ослеплена собственными эмоциями и особенно переживала из-за признания горбуном моей глупости. Только очень умный и хитрый человек типа Глумова может запросто сказать в нужный момент, что глуп, ума недостаточно и в этом нет ничего удивительного, и он не скрывает этого, потому что скрыть невозможно, а дожидаться, когда другие скажут, не хочется. Надо лелеять далеко идущие планы, чтобы говорить такие вещи. Кроме того, одно дело, когда сам про себя говоришь нехорошо, а совсем другое – когда плохо про тебя говорят другие.

– Любопытно, Жанна, вы сами до такого додумались или обходитесь чужими цитатами? – осведомился горбун безразличным тоном, но глаза его продолжали сверлить меня с обидным интересом.

– Кто же ещё может до такого додуматься? – спросила я в свою очередь, причём далеко не безразличным, а, скажем, довольно вызывающим тоном.

– Некоторые и не до такого додумывались, – объявил Ларс, причём непонятно было, имел ли он в виду себя, горбуна или кого-то ещё.

– Обязательно включите это в свою повесть, – посоветовал горбун, с барственным видом откидываясь на спинку дивана. – Писатели всегда используют такие блестящие определения.

– Спасибо, учту ваше мнение, – вежливо поблагодарила я, понимая, что за этим советом скрывается издёвка.

Дружинин стал мне противен до невыносимости. Даже если он гениальный переводчик, писатель и критик (в чём, не имея доказательств, можно было позволить себе усомниться), некрасиво постоянно намекать на глупость или бездарность человека, который пишет для себя, не рассчитывая издавать свои произведения. На работе я разрабатываю любые конструкции, которые мне поручают, и, до сих пор никто ещё не был в претензии. Едва я подумала про это, мне сразу же захотелось постучать по дереву, потому что судьба вообще капризна, а судьба конструктора – вдвойне, поэтому, чтобы не сглазить, лучше подстраховаться дедовскими методами. Конечно, стучать я не стала и через плечо не плюнула (к тому же я постоянно забываю, через какое плечо нужно плевать, сколько раз и, главное, на кого), тем более что реакция на эти действия всех находящихся в комнате была бы впечатляющей.

Второстепенные мысли не отвлекали меня от раздражения против горбуна. И зачем этот тип донимает меня моим творчеством? Каждый волен иметь своё хобби. Почему бы мне не заниматься для развлечения чем-нибудь безобидным? Вот если бы горбун для тренировки мозгов придумывал какие-нибудь конструкции, то я бы не стала его критиковать, даже если его изобретения до отвращения примитивны. Жаль только, что он не увлекается изобретательством, и я не могу проявить своё великодушие.

– Наверное, уже включили, – не отставал от меня мой мучитель.

– Если вам так хочется, я придумаю побольше подобных… как бы это выразить?.. включу в какой-нибудь рассказ и подарю вам, – предложила я.

Дружинин долго не сводил с меня пристального взгляда, а потом кивнул.

– Договорились, – сказал он и погрузился в молчание.

Я занялась игрой с Мартой, Ларс ушёл на кухню, а вернувшаяся в комнату старушка приняла участие в разговоре Петера и Ханса. Все были настолько сдержаны в своём горе, что посторонний человек мог бы не заметить, что этот дом дважды посетила смерть.

– Жанна, – позвал меня горбун.

Я подняла голову.

– Как у вас продвигается ваша повесть?

Я не теряла присутствия духа.

– Какая повесть?

– В которую я нечаянно заглянул.

– Никак не продвигается, – ответила я, вежливо улыбнувшись. – Мне она надоела с самого начала, и я бросила её.

Горбун великолепно разыграл роль человека, которому любопытны и мои увлечения и мои мысли.

– Почему? – спросил он с удивлением. – Начало очень интересное и, знаете ли, даже интригующее. Будет жаль, если вы не захотите разрабатывать сюжет дальше.

– Был бы сюжет, – возразила я.

– А его нет?

Какое горбуну дело, есть он или нет?

– Не знаю.

Дружинин сел поудобнее, чтобы лучше меня видеть.

– Может, возникли какие-нибудь трудности? – поинтересовался он. (И каким же располагающим был его голос!) – Я мог бы помочь.

– Зачем помогать в безнадёжном деле? – спросила я, невольно смягчаясь от его мнимого доброжелательства. – А как продвигается ваша работа?

К чему я завела разговор на излюбленную тему горбуна? Теперь будет трудно его прервать, а Дружинин подумает, что вновь сумел внушить мне симпатию.

– Никак не продвигается, – признался он. – Хотите, я расскажу вам сюжет моей будущей книги?

Правильнее было бы вежливо отказаться от прослушивания, но предложение было так заманчиво, что я не выдержала.

– Расскажите.

– В следующий раз, если вы не против, – сказал горбун. – Я чувствую, что скоро нас пригласят к столу, а мне бы не хотелось делиться своими планами во всеуслышание.

Мне ничего не оставалось, как согласиться.

– Так какую же актуальную литературу вы читаете? – спросил Дружинин, ободрённый моим вниманием.

– Агату Кристи, – со стойким спокойствием ответила я.

В другое время я бы подумала, что тень, мелькнувшая на лице горбуна, вызвана горем от смерти Мартина, которое усиленно заглушалось, но всколыхнулось от моего неосторожного намёка, однако сейчас я не знала, правильно ли моё предположение, и склонна была заподозрить, что душа горбуна таит в себе только чёрные страсти и помыслы.

– Вот любительница детективов! – усмехнулся Дружинин.

– А вы уже дочитали Сименона? – любезно поинтересовалась я.

– Из-за вас, милая барышня, мне пришлось перечитать десяток пьес Островского, – ответил горбун. – Откуда мне было знать, что попутно надо заглянуть и в Кристи? Счастье ещё, что вы не сможете предложить мне отгадать какую-нибудь цитату из её книг.

Я подумала, но не смогла вспомнить ни одного яркого высказывания, поэтому только заметила:

– Из её книг черпаешь слишком много практических сведений, поэтому забываешь про цитаты.

– Я заметил, что вы вообще очень практичный человек, – признался горбун. – Однако неясно, какие практические сведения вы можете извлечь из этих книг. Вы ведь не собираетесь стать преступницей?

Конечно, очень хорошо, что горбун так явно показал своё отношение к моей роли в трагических событиях, хотя, если наши догадки оправдаются, и Дружинин сам окажется убийцей, то он и не мог заподозрить меня в совершении этих преступлений.

– Если предположить, что, как всякий человек, я когда-нибудь смогу оказаться в роли жертвы, то… Что с вами?

Горбун так странно взглянул на меня, что я не удержалась от вопроса. Дружинин покачал головой и изобразил улыбку.

– "Всё рюматизм и головные боли", – пожаловался он.

Я сейчас же ухватилась за возможность немного уязвить мерзкого горбуна:

– Эти ужасные болезни вызваны тем, что вы вскопали Ире участок земли?

Дружинин укоризненно взглянул на меня.

– Кстати, откуда те слова? – неосторожно спросила я, не признав свой любимый цитатник и дав, тем самым, горбуну возможность отыграться.

– Позор! – с притворным ужасом прошептал он. – А я-то думал, что вы знаете "Горе от ума" чуть ли наизусть.

Мне вновь показалось, что он надо мной насмехается.

– Так какие же меры предосторожности надо принимать жертве, если пользоваться советами этой дамы?

Я думала, что тема исчерпана, но оказалось, что разговор ещё только начинается.

– Разные, – не слишком любезно отозвалась я.

– Жанна, мне в самом деле это интересно, – не отставал горбун. – Совершено два убийства. Если есть какой-то способ избежать опасности, не лучше ли его открыть?

Меня удивила его серьёзная реакция на мою пустую болтовню.

– Я пошутила, – сказала я. – Какие могут быть способы защититься? Только если вы точно знаете, что преступник перед вами…

Горбун слегка вздрогнул.

– … но и в этом случае предусмотреть все неожиданности нельзя. Вот если он вам подаёт тарелку с бутербродами…

– Что тогда? – глухо спросил Дружинин.

– Тогда не надо брать ближайший бутерброд, а нужно взять тот, что подальше, пренебрегая всеми правилами приличия.

– Уверен, что, когда перед вами окажется тарелка с пирожными, вы начисто позабудете про это правило, а возьмёте то, что вам больше понравится, даже если оно к вам ближе всего, – заметил горбун.

Это вновь навело меня на мысль о собаке и вероятной причине её смерти, так что я порадовалась, что кроме нас в комнате находятся ещё три взрослых человека и один ребёнок, и поэтому пока никакие неприятности мне не грозят.

– А ещё что? – спросил Дружинин.

– Нелишне будет наудачу переставить чашки на столе.

– Вряд ли это можно сделать незаметно, – усомнился горбун. – Но попробовать можно. Кстати, вот и чашки появились.

Стол был накрыт заново, Ларс принёс чашки, и Нонна разлила всем кофе, но, когда гости стали стягиваться к столу, выяснилось, что Марте нужно срочно выйти, и Петер увёл её, старушке – удалиться в комнату, куда были унесены её вещи, а Ире – переговорить с Ларсом, для чего они уединились на кухне, причём писатель бросил прощальный неуверенный взгляд на оставшихся и, в особенности, на свою жену. Мне очень не понравилось, что Нонна подчёркнуто не обратила внимания на поведение своего мужа и подруги, так подчёркнуто, что даже оставшийся в одиночестве Ханс окинул удаляющуюся парочку любопытным взглядом, а заговорившей с ним Нонне отвечал очень участливо. Я могла понять, что Ларс и Ира любят друг друга, но, даже если их любовь беспредельна, им бы следовало пожалеть Нонну.

Меня отвлёк странный взгляд горбуна, словно его что-то мучило и смущало. Что его так взволновало? Непохоже, что его гложут сомнения в добродетельности поступков Ларса и Иры. Может, у меня юбка порвана или пуговица расстегнулась? Но тогда ему лучше или вообще не смотреть на меня или, если у него больное воображение, смотреть с удовольствием.

– Что вас тревожит? – спросил горбун.

Я растерялась, потому что, во-первых, сама могла бы задать ему этот вопрос, а во-вторых, это было совершенно не его дело. Если же его совсем не волнуют поступки его знакомых и переживания Нонны, то это очень плохо о нём говорит.

– Ничего, – ответила я и подошла к столу.

Горбун последовал за мной. Я обернулась и обнаружила, что Нонна стоит ко мне вполоборота, делая вид, что слушает говорящего ей о чём-то Ханса, видного мне только со спины, а сама настороженно смотрит на дверь и прислушивается к звукам со стороны кухни.

– Вы не хотите довериться мне? – не отставал от меня Дружинин.

Хорошо, что я вовремя узнала о том, насколько этому человеку нельзя доверять. Я посмотрела в его лживые глаза, принявшие сейчас выражение доброты и участия, и кивнула.

– Я вам полностью доверяю, – сказала я. – Скрывать ничего не буду.

Вслед за тем какой-то бес заставил меня ещё раз оглянуться с самым заговорщицким видом и переставить на столе несколько чашек, причём, каких именно и куда, я не заметила. Горбун растерянно смотрел на меня, и я подозреваю, что в тот момент он гадал, чудачество ли это, проявление ли глупости или прямое помешательство. Думаю, что и мои мысли приняли бы сходное направление, окажись я на его месте.

– Заветам Агаты верны? – спросил горбун скучным голосом, и вид его при этом был каким-то пришибленным.

– Я же говорю, что всецело вам доверяю, – повторила я, не сдержав издёвки.

Горбун сумрачно взглянул на меня и отошёл, а я сейчас же стала корить себя за содеянное, потому что злить его было опасно, а, кроме того, жалко. Я смотрела в окно до тех пор, пока, случайно повернув голову, не обнаружила, что его в комнате уже нет. Наживать себе врага мне не хотелось, и, к тому же, у меня оставалась слабая надежда на то, что, может быть, мы его всё-таки зря подозреваем в убийстве, ведь, даже если у человека множество дурных наклонностей, в этом страшном преступлении он может быть неповинен.

В прихожей я спросила:

– Уходите по-английски, не прощаясь?

Дружинин, открывавший входную дверь, вздрогнул и обернулся.

– Время пролетело незаметно, – объяснил он вежливо, но твёрдо. – Мне пора. Нонну я предупредил, что должен идти.

Я терпеть не могу, когда кто-то на меня сердится или обижается. Конечно, я сама была виновата в том, что несчастный человек вылетает из дома, как ошпаренный, но чувство вины не может помочь делу без приложения дополнительных усилий. Я вообще слишком свободно повела себя с этим человеком, который и по возрасту был старше меня, лет, наверное, на десять или даже больше, и по знаниям намного меня превосходил. Но мало того, что я вынуждала его подстраиваться под себя, болтая всякий вздор о книгах Агаты Кристи, так ещё и прямо обидела его, вздумав переставлять чашки, вместо того, чтобы ответить на его серьёзный вопрос, доказывающий, что это чуткий человек, сразу реагирующий на изменение настроения собеседника.

– А почему вы не попрощались со мной, Леонид? – спросила я с невольной грустью.

Услышав своё имя, в последнее время ставшее редким в моих устах, горбун перестал глядеть на меня с прежней суровостью, но от намерения уйти не отказался.

– Я видел, что вы заняты очень важными делами, и не хотел вам мешать.

Сколько же яда умещалось в этом субъекте!

– Я уже освободилась от важных дел, – сказала я, улыбаясь.

– В таком случае, разрешите мне с вами попрощаться, – мягко ответил Дружинин.

– Но как же вы поедете? – спохватилась я. – После тяжёлой работы, не поев, не отдохнув. За кого вы нас с Ирой принимаете? Выпейте сначала кофе, а потом поедете. Это вас не задержит.

Мне, действительно, захотелось, чтобы он остался, а когда мне очень хочется, то не было ещё случая, чтобы моё желание не было выполнено.

– Останьтесь, прошу вас, – ласково сказала я.

– Если только минут на десять, – неуверенно произнёс горбун.

– Это ровно столько, сколько требуется на то, чтобы выпить чашку кофе, если очень спешишь.

– А сколько требуется, если не очень спешишь? – улыбнулся горбун.

– Если за чашкой кофе встречаются русские, то они могут просидеть до вечера. Конечно, если запас кофе у хозяйки достаточный, иначе придётся перейти на чай.

– Как мне хочется в Россию! – с чувством сказал Дружинин.

– К нам все хотят, – согласилась я, подумав про себя, что уехать от нас хотят тоже очень многие.

Своего я достигла, но едва мы вернулись в гостиную, как Нонка бросила на меня укоризненный взгляд, дающий понять, что она не одобряет мой поступок и по-прежнему считает, что я сама виновата в частых визитах горбуна. Ей было не понять, что лучше иметь врага перед глазами, чем за спиной. Но, как бы там ни было, а зверь, хотя бы временно, был укрощён, и недобрые чувства ко мне сменились у него тёплыми чувствами к России.

Наконец все расселись по своим местам, но едва гости взялись за чашки, а лично я – за пирожное, как кукла, поставленная Мартой на диван, упала. Общее внимание перенеслось на Берту, которую её заботливая хозяйка подняла и поустойчивее прислонила к спинке дивана, что-то ей сказав при этом, погрозив пальцем и, судя по жестам, пообещав напоить её кофе потом. Будь я на месте Берты, я бы не преминула вновь завалиться на бок, потому что по себе знаю, как легко забыть своё обещание накормить голодного, когда чувствуешь приятную сытость в собственном желудке. Моя собака тоже прекрасно это знает и предпочитает завтракать, обедать и ужинать вместе с нами, а если удастся, до нас, чтобы иметь время выпросить дополнительный лакомый кусочек. Собаке это удаётся, потому что голос у неё громкий, хорошо натренированный, а бедной Берте, как видно, придётся насытиться обещаниями, так как падать ей было теперь некуда.

– Вы, как всегда, предпочитаете пирожные? – заметил Ларс.

Не хватало ещё, чтобы все начали потешаться над моим пристрастием к сладкому. Датчанина явно заинтересовало, когда же я прекращу заменять нормальную еду пирожными. Хуже всего, что и Марта, как добросовестная мартышка, стала подражать мне и уплетать точно такие же пирожные, какие выбирала я, а ещё хуже, что отец Марты не был доволен быстрым приобретением девочкой дурных привычек и неразумным поглощением такого большого, по его мнению, количества пирожных. Но вот что было ещё хуже, так это то, что несносный горбун выразительно посматривал на меня, из чего следовало, что его интересует, беру ли я ближайшие пирожные или те, что подальше, а я, как назло, сосредоточила внимание на внешней их привлекательности, а не на расположении, и успела взять три ближайших. Кофе был вкусный, ароматный и был бы особенно приятен, если бы напряжённое выражение лица Нонны не служило плохой приправой к трапезе, а косые взгляды Иры, бросаемые на Дружинина, должны были бы лишить его аппетита, если бы он не был так сосредоточен на моих действиях.

Старушка что-то лопотала, обращаясь к своим ближайшим соседям, и Ира отвечала ей весьма благосклонно и сочувственно, что не мешало ей выражать своё отношение к горбуну непроизвольной мимикой, но зато внимание Петера отвлекалось от старушки моим дурным влиянием на Марту или, может быть, моей красивой яркой кофтой, иначе я не могу объяснить, почему он так подолгу останавливал на мне свой взгляд, а тёте Кларе нередко отвечал невпопад, что, видя реакцию датчанки, замечала даже я, хотя для меня их речь сливалась в один неразборчивый поток звуков.

– Большое спасибо, но я, и в самом деле, должен идти, – сказал горбун, взглянув на часы и торопливо поднимаясь.

Нонна сидела слишком неудачно и, чтобы выйти из-за стола, ей потребовалось бы потревожить соседей, а Ира словно приросла к месту и не собиралась вставать, поэтому я сочла себя обязанной проводить Дружинина до двери, как должна была бы поступить хозяйка дома.

– Вы едете на вокзал? – спросила я, чтобы не молчать.

– В аэропорт, – ответил горбун.

Для меня нет ничего тягостнее, чем прощание. Никогда не знаешь, что следует сказать, чтобы гость остался доволен моей любезностью и вместе с тем не задержался на пороге ещё на добрых полчаса. Недаром моя тётушка ввела в наш обиход поговорку: "Не бойся гостя сидячего, но бойся гостя стоячего".

– Может, вы побудете с нами ещё немного?

– "У нас, коммерсантов, время даже дороже денег считается. Затем до приятного свидания и потрудитесь быть здоровы".

Цитату я не узнала, но срамиться не захотела и не стала спрашивать.

– Не за труд, а за удовольствие сочту, – только и смогла я ответить.

Горбун так взглянул на меня, что я ожидала какого-то страшного объяснения, но он лишь посоветовал мне соблюдать осторожность после нового открытия, очевидно, подразумевая исчезновение трупа собаки, сказал, что надо будет сообщить об этом полиции, и открыл дверь.

– До свидания, – довольно сухо бросил он через плечо.

Меня вновь стало мучить предчувствие, что я его обидела.

– Ира сказала, что с удовольствием примет вашего родственника, – вспомнила я, приписав своей подруге тёплые чувства к приезжающему.

Горбун обернулся, и вид его выразил сомнение в объективности моего заверения, но он не успел произнести ни слова, потому что в гостиной послышался шум и испуганные крики.

У меня от любого шума душа ушла бы в пятки, ибо теперь я ждала только новых бед, а от переполоха среди гостей даже у самого хладнокровного человека сдали бы нервы. Я инстинктивно взглянула на горбуна, потому что до сих пор в трудные минуты руководил нами он, и я ещё не успела привыкнуть смотреть на него, как на предполагаемого убийцу.

– Что там? – прошептала я, чувствуя, как от лица отхлынула кровь, а это случается со мной нечасто.

Хорошо, что существуют смелые и решительные мужчины. Преступник он или не преступник, но именно горбун быстро пошёл назад, а я следовала за ним, даже не пытаясь опередить его и первой заглянуть в комнату.

В дверях гостиной мы столкнулись с Петером, который что-то быстро сказал горбуну и тут же стал звонить по телефону.

Мне не пришлось выспрашивать, что случилось, или пробиваться сквозь людей, столпившихся перед диваном, потому что горбун тотчас же перевёл слова датчанина.

– Ларсу плохо.

В его голосе прозвучали удивление, недоверие и даже смятение, но мои мыслительные способности были настолько скованы неожиданной болезнью писателя, что раздумывать о чувствах горбуна я была не в состоянии.

Вернулся Петер и вновь что-то сказал, но переводчика рядом со мной уже не было, потому что вместе с Нонной он оказывал посильную помощь Ларсу.

– Сейчас приедут, – всхлипывая, объяснила Ира. – Господи, что же это такое?!

Я не предполагала, что её чувство к Ларсу так глубоко, считая, что это всего лишь мимолётное увлечение, не сильнее, чем связь с отцом убитой девушки. Мне даже стало стыдно за своё тайное мнение об их отношениях, так как до меня только сейчас стало доходить, что если меня любовь обошла стороной, то другие могут испытать на себе самое немилосердное её влияние.

– Что с ним? – спросила я.

Ира больше не могла говорить и лишь покачала головой, выражая этим своё неведение.

Я знала горбуна всего несколько дней, но за это короткое время успела убедиться, что никакое событие не может оставить его праздным зрителем. Что бы ни случилось, он всегда оказывался на месте происшествия одним из главных действующих лиц. Сейчас он помогал Нонне, предоставив ей, как бывшей медсестре, руководить, но именно он первым предположил, что Ларс отравился. Когда мысль эта укрепилась в умах присутствующих, от них потребовали освободить помещение, чтобы Нонне, Дружинину и энергичной тёте Кларе никто и ничто не мешало при оказании первой помощи. Не знаю, каких успехов они достигли, но мы, столпившиеся в прихожей, подавленные произошедшим и способные только взглядами вопрошать друг друга неизвестно о чём, не успели как следует освоиться со своим положением, потому что машина скорой помощи примчалась очень быстро и добровольных спасателей сменили квалифицированные.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю