Текст книги "Рядовой свидетель эпохи."

Автор книги: Василий Федин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 33 страниц)

Останавливаемся, связываемся по радио со своим танковым батальоном, получаем команду разведать дорогу, которая идет перпендикулярно той, по которой только что попали сюда. Эта боковая дорога явно не основная, но что делается на ней, понятно, знать надо. Она обсажена старыми, толстенными деревьями и опасно узкая. Двигаемся не торопясь, осматриваемся по сторонам, все спокойно, но в километре неожиданно, за крутым поворотом, почти вплотную натыкаемся на преградивший дорогу танк. На фоне зарева хорошо виден его силуэт, пушка с пламягасителем на конце ствола направлена чуть в сторону от дороги. Это – «тигр». Все говорит за то, что он без экипажа. В деревне все спокойно, рядом на лугу мирно пасутся лошади. Быстро расстегиваю кассеты сзади в нише башни с бронебойными снарядами, заменяю осколочный снаряд на бронебойный, двигатель работает на малых оборотах, совещаемся. Решаем коллективно: развернемся и ударим по «Тигру» – такую возможность упускать нельзя. Водитель дает задний ход, затем поворачивает вправо и съезжает с дороги на луг, чтобы развернуться. Но танк наш начинает пробуксовывать, это мы хорошо чувствуем, луг, наверное, приболотный, низинный, вот-вот сядем на «брюхо». Встревожились, – беда, если засядем на обочине, «тигр» закрыт от нас деревьями, они ограничивают и разворот нашей пушки. Этот психологически очень напряженный момент я описал в книге, но нельзя не коснуться его снова и здесь. Все обошлось благополучно. Почти. Механик-водитель Орлов (Фамилии всех членов первого своего экипажа помню, а имена не помню) все же вывел танк из опасного места, не застрял, но при выезде непосредственно на дорогу между деревьями все же ударил в дерево правым ленивцем. От сильного удара командир танка ткнулся переносицей в кромку люка и, потеряв сознание, сполз вниз на боеу– кладку. Из расстегнутой кассеты в нише башни полетели вниз бронебойные снаряды, один из которых угодил по голове пулеметчику, сильно напугав его. Все же удар по голове, хотя и под ребристым шлемом, 16-ти килограммовым снарядом, удар ощутимый. После этого мы вчетвером решили с «тигром» не связываться, а скорее вернуться на развилку дорог и доложить о результатах разведки. Так и сделали. Наши действия комбат признал правильными, предупредив еще раз о нашей основной задаче: разведка и предотвращение неожиданных нападений противника из засад.

Весь батальон танков стоит с заглушёнными моторами на основной дороге, перпендикулярной нашей. Теперь наша ближайшая задача держать под наблюдением дорогу, по которой только что возвратились в готовности к её обстрелу. Невдалеке, чуть в стороне стрекочет то ли наш «кукурузник», то ли какой-то подобный немецкий самолет. Луны нет, под большими развесистыми деревьями нас сверху, похоже, не видно. Через некоторое время послышался новый звук впереди и чуть правее дороги – тарахтение то ли танка, то ли трактора. Все слушают, пытаясь угадать, что это такое. Наверное, всем ясно, что это одиночный объект, посланный, возможно, для разведки местонахождения наших танков, он явно приближается к нам. Вдруг из переднего танка, стоящего чуть впереди других танков на той дороге, раздается пушечный выстрел, спустя мгновение... дикие крики. Несколько человек, наверное, автоматчиков, побежали на эти крики. Как рассказали вернувшиеся, навстречу танкам ехал трактор с прицепом, в котором находились беженцы. Бронебойный снаряд попал в повозку и оторвал голову ребенку. Ситуация – та еще. Все набросились с упреками и руганью на лейтенанта Л., из танка которого был сделан поспешный выстрел. Настроение после этого нелепого случая – прескверное, наверное, у всех узнавших об этом, одинаковое, все проклинают этого лейтенанта Л.

Комбат посылает его танк на разведку основной дороги, ведущей на юго-запад. Посылает именно его, убрать с глаз, чтобы не возбуждал ненужных в тот момент эмоции. Мы все остались на месте, устанавливается тишина, лишь где-то вдалеке стрекочет тихоходный воздушный разведчик. Ночь теплая, звездная. Навязываются воспоминания. Что– то делают сейчас мои друзья в Ростове – Ярославском. Казню себя за то, что не ответил тогда, в 1942-м на единственную открытку из Ростова, присланную мне в Рыбинск. Сейчас можно было бы узнать о всех, о ком сохранилась у меня добрая память, о детдомовцах, эвакуированных в мало кому известную Чухлому... Но раздается далекий пушечный выстрел, и я возвращаюсь в своих мыслях к действительности. Других выстрелов не слышно. Опять лейтенант Л. выдал что-то не то, докладывает ли он что-нибудь по радио, неизвестно. Наш лейтенант молчит, мучается, наверное, от боли в переносице. Через некоторое время танк лейтенанта Л. возвращается, сразу становится известно – они догнали большую немецкую колонну, состоящую из автобусов, грузовых автомашин, конных повозок, уходящую на запад, и ударили по последней машине из пушки. Думаю, у всех сразу возник один и тот же вопрос: зачем? Разумнее было бы пристроиться сзади к колонне и передавать сведения о ней по радио.

Комбат вызывает командира нашего танка и дает задание снова идти в ГПЗ, стараться лишнего шума не поднимать, не стрелять зря из пушки. На приличной скорости мчимся по разведанной уже дороге. Километров через десять видим на дороге догорающий автобус, не останавливаясь обходим его и продолжаем путь на приличной скорости. Вскоре догоняем колонну конных повозок, спокойно обходим её, потом стали попадаться автобусы, грузовые автомашины. Командир докладывает по колонне комбату и, видимо, получает команду её обходить. Левая сторона дороги свободна, колонна идет строго по правой стороне в строгом порядке, на каждой повозке на козлах по два солдата, до них, кажется, можно рукой достать, смотрят строго вперед, не обращая на нас никакого внимания. Как ни странно, спокойна и вся колонна. Мы тоже, как ни в чем не бывало, обходим её. Интересно, о чем думают сейчас эти немцы в касках, понимают ли, что их обходят советские танки? Ночью наших красных звезд на зеленом фоне основной окраски танка, конечно не видно, А на козлах, наверное, одни обозники, они вряд ли могут отличить по силуэту свои танки от наших. Может быть и так, но нам это неведомо, и мы спокойно обгоняем и обгоняем их по левой стороне... Очень интересная ситуация. Что делается позади нас, неизвестно, видны только три танка нашей ГПЗ, идут ли за нами остальные танки скоро ли закончится эта немецкая колонна? Как будем действовать дальше? Все эти вопросы сверлят мозги, командир на переговорах с комбатом по радио, до нас результаты этих переговоров не доходят. Весь экипаж напряжен, всматриваемся в темноту.

Вдруг над колонной правее танка проносится снаряд с трассером, и... началась свалка. Один из танков ГПЗ повернув вправо остановил колонну. Загорелись некоторые машины немцев, стало светло, за нами видны еще танки. Потом стало известно, что колонну немецкую обходила вся наша танковая рота старшего лейтенанта Федорова. Из какого-то заднего танка и пальнули бронебойным снарядом вдоль колонны. Вздыбились многие лошади, некоторые немцы прыгают на танки, автоматчики их спихивают, перемешались и наши, и немцы, многие немцы кинулись в кусты и исчезают в темноте, по ним почти не стреляют из-за боязни попасть по своим, на некоторых танках идет рукопашная. Мы стараемся скорее прорваться вперед, слева от нас вырывается вперед еще один танк. С машин, идущих впереди, немцы разбегаются по сторонам. Наконец, к нам присоединяются и остальные танки... Впереди один из наших танков загорается, вырвавшиеся вперед танки начинают стрелять с места, нам цели пока не видно. Потом к нам в командирский люк вваливается командир нашей танковой роты Федоров, вырывает у нашего командира шнур от шлемофона, включает в сеть радиостанции шнур своего шлемофона и начинает кого-то распекать мать-в-перемать. Оказывается, его танк подбит... Немецкая противотанковая батарея замолкла, её всю разбили дружным огнем вырвавшиеся вперед наши танки. Останавливаемся. Из наших танков высыпает народ, танкисты, автоматчики. Рядом брошенная большая немецкая машина-фургон, внутри уже наши автоматчики потрошат ящики. Наш пулеметчик тащит полуоткрытый ящик с немецкими консервами в маленьких баночках, кто-то из нашего экипажа несет еще тяжелую коробку, в ней что-то тоже съедобное.

В этот момент наш командир танка дает команду – по местам, объявляет: срочно идем обратно с донесением и ранеными на КП танкового корпуса. Автоматчики загружают на броню к нам своих раненых. Только тут я увидел на крыльях танка буквально лужи крови. Это была кровь тех автоматчиков, которые были ранены еще в начале ночи, им, беднягам, досталось больше всех. Всю ночную свалку во время: обхода немецкой колонны они пролежали привязанными на крыльях танка. Здесь их забрали на новую перевязку санитары, бывшие в составе десантников автоматчиков, на сборный пункт раненых, за которыми, наверное, уже вызваны санитарные машины. Внутрь на боеукладку берем раненого нашего танкиста. Его фамилия, кажется, была Шаяхметов, или похожая на неё, близко его я не знал... Кто-то уже распечатал немецкие трофейные консервы, в маленьких баночках оказалась вкусная немецкая тушенка. Это – в самый раз, последний раз мы ели только утром вчерашнего дня.

Командир танка между делом объяснил, что мы подошли к окраинам города Валмиера, но в штабе корпуса не верят в это и требуют доставить подробное письменное донесение. Такой оборот событий никому из нашего экипажа не кажется разумным. Кажется куда проще послать к Валмиере еще танк или бронетранспортер с задачей проверить радиодонесение и сообщить результаты проверки специально для этого условленным сигналом. В то же время готовить вариант переброски туда основных сил корпуса. Ведь всем же ясно: дорога к Валмиере – основная дорога на Ригу, столицу Латвии. Но этого не было сделано.

Пока готовили командиры письменное донесение, к нам на броню поместили человек десять раненых. Мы успели слегка перекусить, и сразу в путь. Движемся обратно по ночному нашему маршруту, часто задерживаясь. То там, то здесь на опушках леса возникают группы немцев. Выпускаем по ним с коротких остановок по несколько снарядов, и снова в путь.

В одном месте на обочине заметили еще издали наш танк.. Подъехав ближе, видим – экипаж под танком, куда-то стреляют. Увидев нас, они сильно обрадовались, особенно командир танка лейтенант Чураков. Оказывается, их давно уже с разных сторон, почти окружив, осаждают, обстреливают немцы, у них же кончились снаряды, кончаются патроны. У нас снаряды тоже на исходе. Патронными дисками для пулеметов в обмен на пустые диски поделились и мчимся дальше. На дороге множество брошенных целых и изрядно помятых автофургонов, автобусов, больших конных повозок с убитыми лошадьми. Убитых немцев немного, наших убитых не видно. Навстречу попалось несколько наших автомашин, наверное, с боеприпасами. На обратном пути, конечно, возьмут раненых.

К полудню, наконец, добрались до КП танкового корпуса. Судя по обилию снующих туда – сюда людей, тут же находится и штаб корпуса. Командир танка – на доклад, автоматчики из взвода охраны снимают раненых и помещают их в подъехавшую санитарную машину, мы, добыв хлеба – за трофеи. В большой коробке оказалось что-то незнакомое, между маслом и сыром, но вкусное и съедобное. Потом уже узнали – * это плавленый сыр. Такие трофеи – очень кстати, судя по предыдущим дням, полевая кухня не будет поспевать за нами... Только тут за нашим завтраком я разглядел наш танк снаружи: все перископы в трещинах, на броне много вмятин от ударов снарядов и крупных осколков. К нам подсаживается какой-то корреспондент, начинает расспрашивать о том, что делается там, откуда мы только что прибыли сюда. Кто-то из наших приглашает его поехать с нами туда. Он отвечает уклончиво в том смысле, что не может так поступить без разрешения своего начальства. Мы его понимаем по-своему. К слову сказать, за семь моих фронтовых месяцев около нас крутилось немало разных корреспондентов, но ни на исходных позициях перед танковой атакой, ни, тем более, на броне в бою вместе с автоматчиками, ни в танке я их никогда не видел. Иногда, появившись после удачного боя в нашем расположении, они уговаривали командиров воспроизвести для них вчерашнюю танковую атаку на местности, где еще вчера был бой, виднелись дымящиеся подбитые танки и тела убитых немцев. И среди кинохроники военных лет я чрезвычайно редко вижу кадры, снятые в боевой обстановке, абсолютное большинство военной кинохроники – это кадры, снятые на полигонах, где и стреляют по танкам, и взрывают их, на позициях дальнобойных орудий, или в условиях имитации боя.

Это было сказано к слову. Тогда же, не успев закончить наш, по существу, и завтрак, и обед, и ужин, помчались снова к Валмиере. Добрались до своих на её окраине только к вечеру. При подъезде к окраинам города у нас на дороге порвалась гусеница, а чуть дальше, где находились наши танки, идет бомбежка, мы же на чистом месте. Но не зря мы хорошо закрепили навыки натягивания гусениц в сборочном цехе Сормовского завода – быстро заменили дефектный трак, быстро натянули гусеницу, немцы с воздуха не успели нас заметить. Двинулись вперед, туда, где что-то горит. По следам от гусениц обнаружили и наши танки. Командир доложил комбату о выполнении задания, нам указали место, куда встать и замаскироваться от авиации. Встали в небольшую рощицу на окраине Валмиеры и, не успев еще замаскировать танк, подверглись штурмовке с немецкого штурмовика Фокке-Вулъф 190 (ФВ-190). Никаких повреждений он нам не доставил, хотя его снаряды простучали по броне... После того, как стемнело, бомбежка прекратилась. Сразу же поступает команда: входим в город, там наши автоматчики ведут тяжелый бой с немцами. Танки выходят с разных сторон на дорогу, колонной входим на окраины города. На самом въезде на улицу стоит подбитый немецкий «тигр». Интересно, кто же из наших его шлепнул? Оказываемся опять впереди колонны наших танков, на малой скорости движемся по горящей с обеих сторон улице. Ощущение жуткое: нам в огне и за огнем ничего не видно совершенно, мы же – как на ладони. Бросай в танки гранаты, бутылки с зажигательной смесью, бей в борт из любого переулка из противотанкового ружья. То же самое могут сделать с нами, когда приблизимся к месту соприкосновения с противником. Что за нелепость вводить танки ночью в горящий город?

И, как будто восприняв такие мои протестующие мысли, командир останавливает танк, дает команду механику разворачиваться в обратную сторону. Разворачивается одновременно вся наша колонна и выходит обратно из горящего города. Теперь тревожное состояние сменилось расслаблением, теперь мы замыкаем колонну танков. Весь этот маневр входа-выхода по горящей улице занял немало времени, и когда мы снова проходили мимо подбитого «тигра», начало светать. Теперь медленно обходим город, закрытый утренним туманом, с северо-запада по редкому кустарнику. Становится светло, и мне со своего «наблюдательного пункта» сверху башни все видно вокруг. Город обходит, кажется, вся наша танковая бригада. Это мое предположение подтвердилось, когда среди танков появился виллис комбрига Ковалева. Рисковый комбриг! Наверное, это его вмешательство прервало чью-то нелепую затею вводить танки к центру города вдоль горящей улицы. Двинулась туда, кажется, только одна наша танковая рота. Теперь же маневр наших танков ясен и понятен всем.

Пройдя уже порядочное расстояние по дуге вокруг города, вся бригада останавливается среди редкого кустарника. Комбриг собирает командиров к себе, очевидно, для информации об обстановке и постановке задачи. Многие танкисты и автоматчики сразу, конечно, спешиваются. Так делается при каждой остановке. Я в таких случаях сижу на башне, свесив ноги в люк, добровольно выполняю роль наблюдателя. Танки стоят на площади метров двести на двести рассредоточение, между ними снуют люди в танкистских шлемах и автоматчики в касках, все вперемешку... Неожиданно справа по дороге, ведущей в город, метрах 60-ти, 70-ти от передних танков тормозят подлетевшие на большой скорости грузовики с немецкими солдатами. Увидев множество советских танков, немецкие солдаты в ужасе, как зайцы, стали разбегаться. Наш спешившийся народ, кто был с оружием, открыли беспорядочную, явно плохо прицельную стрельбу по разбегающимся немцам. Я – в люк к прицелу, но пока пробрался на откидное сидение и прильнул к окуляру в прицеле уже не мог увидеть ни одного немца, все они исчезли. Снова поднявшись в люк, увидел возвращавшихся кинувшихся, было, за немцами автоматчиков и нескольких танкистов. В руках у каждого были солдатские ранцы, которые немцы кинули при бегстве или частично оставили в автомашинах. Все с интересом начали исследовать содержимое ранцев. Во всех в основном, сухой паек: галеты, брикеты глюкозы, баночки консервов, что-то еще, в некоторых – шоколад.

Ни одного убитого немца не было видно. Такая вот опять забавная история.

Тут же команда – всем по машинам, вперед. Сразу попадаем на окружную дорогу и, увеличив скорость, движемся по ней. Наш танк где-то в середине колонны, тут никакой напряженности, не то, что идти первым танком... Впереди, поперек нашему пути неожиданно появляется немецкая колонна, выходящая из города – автомашины, пушки на прицепах, машины с солдатами, минометы на прицепах... На бешеной скорости немецкая колонна мчится впереди нашей колонны сначала по окружной дороге, затем сворачивает направо, как потом стало ясно, на основное рижское шоссе. Они метрах в семистах от нас, но стрелять по ним нельзя. Шоссе окаймлено старыми толстыми деревьями, к тому же извилистое. Наши танки пытаются догнать немцев. Скорость у Т-34 по хорошему шоссе приличная, позднее в Восточной Пруссии на магистрали Кенигсберг – Данциг мы выжимали до 90 км/час. Но это по чистому широкому шоссе без помех. В колонне такую скорость не выжмешь. К тому же немцы начинают бросать машину за машиной прямо на шоссе, явно для того, чтобы затормозить нашу танковую колонну, у нас начинаются кратковременные заминки. Передние танки вынуждены спихивать оставленные немецкие машины на обочины. Временами немецкие машины и сами сваливаются под откос. У такой машины, лежащей на боку, колеса еще крутятся... При очередной заминке на дороге вижу в кювете лежащего немца с расстегнутой кобурой пистолета на боку. Жестом даю знать командиру, что выскакиваю. Быстро на ходу – за борт, вынул пистолет из расстегнутой кобуры немца и опять бегом на танк. Сзади, схватившись за скобу удобно вскочить на танк и на ходу. Трофей оказался для меня самый желанный. В недавнем детстве много занимались изготовлением своего личного огнестрельного оружия – самопалов-дробовиков, как было принято их называть у нас в детдоме. Теперь же у меня в руках собственный настоящий трофейный пистолет, обойма к нему, в ней 8 патронов. Пистолет был, как потом хорошо рассмотрел, необычный. Это был наш советский пистолет ТТ, но наши черные со звездами щечки рукоятки у него были заменены на тонкие плексиглазовые со свастикой. Он был более плоским и хорошо умещался в кармане брюк. Интересно, кому он принадлежал: немецкому офицеру или предателю из бывших наших? Мне владельца этого пистолета рассматривать было некогда, я даже не был уверен – мертв он был, или ранен, или жив, некогда думать об этом, скорее надо было бежать за движущимся танком. Преследование немецкой колонны продолжалось, она постепенно отрывалась от нас. Наша погоня длилась уже немало времени.

Неожиданно наша танковая колонна остановилась, впереди послышались взрывы. Оказалось, немцы на дороге у небольшой мызы устроили завал, повалив придорожные толстые деревья, а по обочинам разбросали противотанковые мины, замаскировав их соломой. Два наших танка сразу подорвались на них, остальные танки сразу встали. Последовала команда – всем рассредоточиться, замаскировать танки – жди налета немецкой авиации.

Увидев справа метрах в семистах отдельный хутор, мы направились туда через сжатое поле. На поле стоит несколько скирд соломы, некоторые наши танки устремились к ним. Хутор безлюден, по крайней мере, так кажется. В нем всего один дом и большой сарай, но вокруг много больших деревьев с густыми развесистыми Кронами. Сначала хотели, было, въехать в сараи, но во время сообразили – там нас легко обнаружить по следу гусениц. Подъехав к нему и круто развернувшись, отъехали под кроны деревьев, встали под одним из них. Вдвоем мы вышли из танка – давно пора размяться и немного прогуляться. Подошли к дому, удивились и насторожились, увидев у крыльца привязанного под седлом породистого коня. Ого! Хозяин-то коня может быть где-то рядом – на чердаке, в подвале, в сарае.

Держу пистолет наготове, вовремя я его добыл себе. На запад от дома – лощина, там, по всем признакам, речка, противоположный склон лощины заметно поднимается вверх. На нем группа немцев, похоже, с противотанковым ружьем спешат в нашу сторону, залегли. Через минуту над нами шумно профырчала , наверное, бронебойная пуля. Ясно, пристреливаются.

Нам не стоит отходить от танка. Вдруг видим, как в полукилометре севернее нас промчалась на большой скорости немецкая автомашина с солдатами. Значит, кругом нас отступающие немцы, надо быть начеку. В этот момент в воздухе над полем появляются немецкие самолеты, и начинается бомбежка и штурмовка наших танков. Первыми пострадали те танки, которые замаскировались в скирдах соломы. Как и следовало ожидать, они легко были обнаружены по следам от гусениц. Из горящей соломы выбираются танкисты начинают разбрасывать горящюю солому. В черном они хорошо заметны на жнивье, немецкие штурмовики, это ФВ-190, переключаются на их обстрел. В следующий заход немецких штурмовиков бомба попадает в тот сараи, в который мы собирались встать вначале. Налеты следуют один за одним с интервалом минут семь – десять, налетают немцы небольшими группами, но часто, один самолет пикирует опять на наш хутор.

Из моего открытого люка хорошо видны отцепившиеся от него бомбы с длинными штырями впереди. Это, наверное, чисто осколочные бомбы, они должны разрываться от первого соприкосновения штыря с землей и поражать осколками все вокруг. Бомбы летят явно не в нас, рванут в стороне. Все же мое положение в экипаже самое лучшее для наблюдения, кроме, конечно, командира танка, люк которого расположен рядом с моим.

Над головой у меня отдельный люк. Когда мой люк открыт или приоткрыт, через него хорошо видно все вокруг не только тогда, когда сидишь на его борту на башне, но и когда стоишь на боеукладке внутри танка. Хуже в этом смысле стреляющему командиру орудия, зажатому в левом переднем углу башни, у него обзор только через прицел танка с узким полем зрения, да перископ над головой, вставные триплексы которого постоянно запотевают. Еще хуже пулеметчику внизу, в правом углу, у него для наблюдения имеется лишь маленькая оптическая трубочка-прицел пулемета с очень узким полем зрения. Немного лучше механику-водителю, но тоже не очень. Через его перископ на крышке люка видна хорошо только дорога, что делается по сторонам – видно плохо. Поэтому опытные механики-водители держат в бою люк приоткрытым и левой рукой регулируют эту приоткрытость то больше, то меньше. Это, конечно, не очень удобно делать, так как левая рука нужна и для управления рычагами.

Из-за такого своего положения мои три товарища остаются в неведении о том, что делается вокруг танка. Нервы и психика у них напряжены больше, чем у нас с командиром танка, и когда вокруг грохочут бомбы, они настоятельно просят меня закрыть мой люк, хотя командир танка молчит об этом, он знает цену открытого люка. В перерывах между разрывами я доказываю им, что вероятность попадания бомбы или снаряда самолетной пушки в мой открытый люк, равна, практически, нулю, но они с этим не очень соглашаются.

Между тем налеты немецких штурмовиков продолжаются и продолжаются. У них, конечно, цель в том, чтобы не дать танкам собраться и приготовиться к продвижению вперед. Все же после очередного налета немецких самолетов поступает по радио команда – собраться всем в район завала на дороге. Путь расчищен, идем вперед. Выезжаем из-под укрывшей нас кроны и двигаемся через поле. Но в это время опять появляются над полем два ФВ-190 и начинают заход за заходом гоняться за экипажами с подбитых танков. Бредущие отдельными неравными группами по сжатому полю к дороге, они все в черном. Это упрощает немецким летчикам задачу прицеливания по ним. Все это делается у нас на глазах и, естественно, не оставляет нас равнодушными.

Предлагаю командиру вынуть спаренный с пушкой пулемет и попробовать стрелять по самолетам с башни танка. И хотя не очень ясно, как мы будем это делать, командир принимает это предложение. Но в этот момент мы с командиром оба одновременно оглянулись вправо на рев мотора, идущего на нас самолета, совершенно независимо, не обмолвившись ни словом, мгновенно юркнули внутрь танка... Что произошло в эти доли секунды, память не восприняла. Все последующие события помнятся хорошо, но лишь с того момента, когда я, стоя в танке на боеукладке, начал ощущать скапливание крови над поясным ремнем и почувствовал боль в спине.

Обожгла мысль: прострелен. Сразу лег на боеукладку спиной вверх. Рядом застонал командир танка. Кто-то причитает: говорили тебе – закрой люк, говорили. Механик-водитель Орлов, не останавливаясь, ведет танк к дороге. Сразу после остановки танка к нам внутрь залезает санитар и перевязывает нас. Затем помогают мне вылезти из танка и отводят в старую, заросшую травой воронку, недалеко от дороги. Командира танка лейтенанта Кисенко с простреленной насквозь ногой помещают сразу на первую же идущую в тыл машину. С тех пор я никогда с ним не виделся. Танки ушли вперед, а мы, несколько ходячих раненых остались в воронке.

Вскоре меня забрала с собой проезжавшая обратно наша продовольственная машина, возившая обед танкистам и выгрузила у полевого перевязочного пункта, уже развернутого в палатке у дороги западнее Вал– миеры. Вокруг палатки ожидало перевязки много раненых, а перевязанные – отправки в госпитали. Сразу взяли мою солдатскую книжку и сказали ждать вызова на первичную перевязку. Через некоторое время эту процедуру я прошел – получил полновесный укол против столбняка, первичную обработку ран, которых у меня на спине оказалось семь. После этого меня перевязали крест накрест со спины на груд и обратно, наказали на землю не ложиться и ждать вызова на отправку в госпиталь. Раны очень болели, в спине было много осколков от разрывных пуль, но я мог держаться на ногах и был в полном сознании.

Спустя некоторое время всех, кто мог передвигаться сам, посадили в санитарный автобус, и в сопровождении медсестры до самого вечера развозили по полевым хирургическим госпиталям где-то восточнее Валмиеры. Все прифронтовые госпитали были переполнены, брали только по два – три человека. Лишь вечером я оказался в госпитале и то, как оказалось утром, только на ночлег.

А в это время наш танковый батальон, был остановлен и понес тяжелые потери, о чем я узнал через полтора месяца. Под вечер наш танк с пополненным экипажем, но с неисправной радиостанцией, так как она была пробита пулей, я это видел во время моей перевязки, вместе с двумя другими танками опять послали в ГПЗ танковой бригады. Надо полагать, наш экипаж, пополненный «погорельцами», считали уже опытным в этом деле. ГПЗ благополучно переправилось через наведенную переправу, но после этого немцы переправу разрушили, все три переправившиеся танка подбили. Из трех экипажей (15 человек) вернулся, как потом рассказывали, только один человек, остальные пропали вместе с танками без вести. Об этом я узнал только в начале ноября, когда вернулся в свой батальон из госпиталя.

Из танка больших наших потерь не было видно, но они, судя по переполненным госпиталям, в которых мы уже побывали и где нас еле-еле разместили, были немалые вообще, немалые и в нашей танковой бригаде.

В середине 1980-х годов ветераны 183-й танковой бригады Иван Андреевич Слепич, лейтенант, бывший командир взвода, затем роты автоматчиков 183-й танковой бригады, и Анатолий Михайлович Терехов, старший лейтенант, бывший рядовой стрелок-автоматчик 183-й бригады, собрали интереснейший документальный материал о боевых действиях нашей бригады и много воспоминаний участников боев из этой бригады и издали этот материал в форме репринта под названием «Скрежет и лязг танковых гусениц». Название книги мне кажется неудачным, но по содержанию она бесценна. В числе других уникальных документов в книге имеется и вот такой документ:

«ПОЛИТДОНЕСЕНИЕ об итогах боев за период с 19.09 по 7.10.44 года и о проделанной партийно-политической работе».

Там, в числе других интересных сведений, есть и сведения о потерях 183 танковой бригады за первые две недели боев в составе 3-го Прибалтийского фронта, (к этому документу ниже мы вернемся еще не раз):

«... Потери бригады на 30.9.44:

– убито 118 (офицеров – 27, сержантов – 69, рядовых – 22)

– раненых – 198 (офицеров – 24, сержантов – 91, рядовых – 83).

Потери коммунистов -75 человек: убито – 33 (членов ВКП/б/ – 26,

кандидатов – 7), ранено – 42 чел. (членов ВКП/б/ – 29, кандидатов – 13).

Пали смертью храбрых: Герой Советского Союза подполковник Ковалев М.В., парторг 2 тб капитан Сафонов, комсорг МБА лейтенант Елисеев, командир 1 тб капитан Петрук, капитан Василенко и другие.

Политико-моральное состояние личного состава здоровое.

Бригада готова и впредь с честью выполнять свой долг перед Родиной.

Справка о состоянии матчасти на 3.10.44.

В строю – танков Т-34-85 – 22.

Безвозвратные потери – 28. Без вести пропали с экипажами – 3. В капитальном ремонте – 2, в среднем – 9.

Начальник ПО 183 тбр... Воротников.»

Я привел эти цифры из политдонесения, потому что они показывают характерное, не типичное для других родов войск, соотношение боевых потерь танковой части между офицерами, сержантами и рядовыми. Особенность боевых потерь танкистов в том, что в них очень высокий процент потерь офицерского и сержантского состава. Рядовые – это, в основном, автоматчики-десантники; офицеры – командиры танков; сержанты – это экипажи танков, все кроме командиров танков.

Вторая интересная деталь в этом политдонесении – это то, что в нем говорится о пропавших без вести танках. Это чрезвычайно редкая формулировка, но она не случайна. После возвращения из госпиталя в свои батальон в конце первой декады ноября я узнал, что при продолжении нашего наступления вдоль шоссе от Валмиеры на Цесис на другой день и занятии той территории, где были подбиты три наших танка ГПЗ, они, то есть подбитые танки, не были обнаружены.