Текст книги "Рядовой свидетель эпохи."

Автор книги: Василий Федин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц)

Тут я впервые узнал, как можно вздремнуть на ходу и не упасть. Были мы налегке и к утру прибыли в отведенное для нас место в хорошем смешанном лесу. Дальнейшей нашей задачей было выкопать котлован под большую землянку. Лопаты и ломы уже кто-то, где-то добыл для нас. Копали котлован целый день, земля была слабо проморожена, глубже – сухая, но котлован был намечен большой, метров 10 на 10, потому и растянулась эта работа на целый день. Выкопали котлован глубиной, примерно, на метр, постлали на дно еловый лапник, поверх него расстелили танковый брезент. Брезент был доставлен, видимо, службой тыла на машине. Сверху постелили еще брезент и, изрядно измотавшись за сутки без сна, залезли под верхний брезент прямо в шинелях и крепко заснули. Не помню уж, как мы питались в тот день. Не повезло только тем, кто попал в ту ночь в караул охранять это спящее стойбище. Меня, кажется, миновала эта участь, а вообще тогда приходилось всем быть в караулах очень часто. Вскоре в районе нашего поселения появился один танк, наверное, из тех немногих, которые находились в капитальном или среднем ремонте после того, как были подбиты в Прибалтике и числились за нашей бригадой.

Тогда из состава экипажей перестали выделять людей в обычные наряды, а только на ночные дежурства в танке. Это было, конечно, более интересное дело. Сидишь на борту верхнего люка, свесив ноги в люк, слушаешь темную ночь, наблюдаешь звездное небо, если ночь безоблачная. Я всю свою смену рассматриваю звезды, вспоминаю название созвездий и названия ярких звезд, которых еще в детстве знал сравнительно немало: Арктур, Вега, Антарес, Сириус,... После первого же такого дежурства написал письмо своему товарищу по техникуму в Рыбинск Анатолию Румянцеву с просьбой прислать мне школьный учебник по астрономии, не очень надеясь, что это может осуществиться в короткий срок. Как ни удивительно, дней через 8 – 10 я получил учебник, за что очень был благодарен своему товарищу, и с большим интересом стал изучать расположение созвездий в часы своего дежурства в танке. За короткое время я быстро стал находить несколько десятков созвездий, а всего запомнил их свыше 50. От Ориона до Скорпиона с Юга на Север и от Гидры до Южной рыбы с Востока на Запад. Знал тогда и все самые яркие звезды. Ночные дежурства в танке стали для меня не обременительным, а очень интересным занятием.

Офицерский состав тогда разместился в польских деревнях, очень бедных. Правда, самогон и свиное сало у них водились, поэтому вскоре наладился взаимовыгодный товарообмен между ними и нашим воинством. Любую лишнюю вещь из одежды можно было выменять у поляков на самогон и кусок сала-шпик. Одиночную портянку, одиночную рукавицу, особенно высоко ценилось у населения мыло... Местные жители часто задавали вопрос: что это у вас за войско тут воевало осенью прошлого года? Однажды выскочил из ржи весь в белом отряд банды Рокоссовского, как его назвали немцы, быстро их всех перебил вокруг деревни и ушел дальше. Осведомленные люди из нашего нового пополнения потом говорили, что это были штрафники Рокоссовского, пропившие все с себя вплоть до нижнего белья.

Интересной достопримечательностью тех мест было то, что недалеко находилась знаменитая Беловежская пуща – бывшие царские охотничьи угодья. Поэтому вокруг нашего места расположения встречалось много диких коз и кабанов. Я быстро оценил эту обстановку и приспособился охотиться на коз с автоматом ППШ. У меня этот хорошо получалось, и мои близкие товарищи стали всячески способствовать этому делу. Свежее мясо в танкистском рационе было не лишним. Однажды даже помпохоз батальона Шапиро предложил выменять у нас убитую козу на несколько банок тушенки, чтобы угостить дичью офицерский состав нашего батальона. Мы, конечно, уважили просьбу помпохоза.

Новый 1945 год мы, то есть я и небольшая компания моих близких товарищей еще по госпиталю – Павел Яковлев, Федя Чепурков, Федя Шелепов, еще кто-то встретили на природе, у натуральной елки в лесу Новый 1945-й год. Елку украсили кусками сала и бутылками с самогоном. Рядом на костре в котелке варилась дикая коза. Погода стояла мягкая, лишь несколько градусов мороза, снежный покров был неглубоким, по лесу хорошо можно было ходить пешком. Бегали, кувыркались, дурачились.

Однажды, отстояв на посту в карауле положенные 8 часов, я, как часто делал, с утра отправился на охоту. Мне давно хотелось подстрелить кабана. Очень быстро напал на свежий след большого стада, прошедшего ночью недалеко от нашего расположения, и устремился по следу, надеясь быстро к нему подойти. После ночной кормежки они должны были, по моим представлениям, залечь на дневной отдых. Опыта охоты на кабанов тогда у меня совершенно никакого не было, и я целый день пробегал за тем стадом безрезультатно. Вовремя почувствовав, что слишком далеко зашел, повернул обратно и только к вечеру по своим же следам, сильно уставший, возвратился к своему расположению. Выйдя на поле, еще издали увидел всю опушку в низком сизом дыму. Обожгла мысль – прибыли танки и вся бригада выстроилась на опушке с работающими двигателями. Бегом туда.

Действительно, на опушке леса стояли танки всей бригады, укомплектованные экипажами, готовые к движению. Разобравшись, в каком экипаже я значусь, представился своему командиру танка и, получив небольшую взбучку, включился в проверку всего того, что относилось к моей специальности. Затвор и полуавтоматика пушки, комплектность и правильное размещение снарядов, спаренный с пушкой пулемет, пулеметные диски. Командир танка, лейтенант Сергей из Москвы, только что из танкового училища, еще не обстрелянный, все остальные в экипаже – уже побывавшие в боях. Механик-водитель, фамилия его была, кажется, Джабаев, казах, тоже незнакомый, но, видно было – бывалый, прибыл вместе с танком. Остальные – из тех, кто прибыли сюда из Прибалтики.

Оказывается, танки прибыли еще в первой половине дня со станции своим ходом. К этому времени весь личный состав, находящийся в нашем лесном лагере, подняли по тревоге. Комбаты с начальниками штабов составили списки экипажей, объявили их перед строем, утрясли неизбежные при этом нестыковки и недоразумения, и только после этого экипажи приступили к приемке танков. Так что я не слишком много времени отсутствовал во вновь сформированном экипаже. От наказания меня спасло то, что я числился находящимся в наряде. Это было, кажется, 13 января 1945 года.

Причина неожиданного прибытия танков была в том, что наше верховное командование, в ответ на паническое обращение Черчилля к Сталину, приняло решение досрочно начать готовившееся зимнее наступление наших войск.

Мы оказались теперь в составе 2-го Белорусского фронта маршала К.К. Рокоссовского. Его фронт пошел в наступление одновременно с 1-м Белорусским фронтом маршала Г.К. Жукова, двинувшимся от Варшавы на Берлин.

2-й Белорусский фронт наступал по северной части Польши (севернее Варшавы) вдоль границы Восточной Пруссии в общем направлении на среднюю часть Вислы южнее Данцига (Гданьска – по-польски), рассекая немецкую группу армий «Центр» на две части. Значительная часть ГА «Центр» находилась в Восточной Пруссии (около 40 дивизий), 30 дивизий ГА «Север» были к этому времени блокированы нашими войсками на Курляндском полуострове в Прибалтике.

В случае продвижения наших войск, действовавших на берлинском направлении и в северной Польше, Восточно-Прусская и Курляндская группировки немцев опасно нависали бы над всем правым флангом советских войск. Тем не менее, 2-й Белорусский фронт решительно двинулся вперед в общем ближайшем направлении на Млаву. В этом направлении фронт был быстро прорван и основная часть 2-го Белорусского фронта устремилась от Млавы вперед на северо-запад в общем направлении на Данциг.

С северо-востока и востока на Восточную Пруссию наступали, соответственно, 1-й Прибалтийский фронт и 3-й Белорусский. Между направлениями этих фронтов и направлением 2-го Белорусского фронта находился огромный озерный район Восточной Пруссии, расположенный примерно между городами Августов, Летцен, Растенбург, Аллен– штейн, Ломжа. Он считался непригодным для действия войск, но также нависал над советскими войсками, двинувшимися вперед на запад. Что находилось в этом озерном районе, по моему, толком никто в наших штабах в то время не знал.

Тогда, конечно, такого четкого, как сейчас, представления об общей обстановке у нас, сержантского состава экипажей, не было. Не было, я думаю, и у офицеров – командиров танков, в распоряжении которых были топографические карты, в основном, двухкилометровки, только на район ближайших боевых действий. Мы часто заглядывали в их топографические карты, разбираясь совместно в ориентировке на местности. Топографическая подготовка, в том числе пользование топокартами в танковой школе была поставлена на достаточно высоком уровне. Я, например, разбирался в топографических картах очень свободно. Но у командира танка топографическая карта охватывала территорию всего километров 70 на 80, все населенные пункты на ней были незнакомы нам в то время. Географических карт под рукой не было.

ПРОРЫВ К МОРЮ

Лишь только наш танковый батальон и вся 183-я танковая бригада 10-го ДТК по тревоге сели в прибывшие танки, сразу почувствовали твердую руку маршала Рокоссовского, командующего 2-м Белорусским фронтом. В предстоящую же ночь вся бригада совершила двухсоткилометровый, практически безостановочный марш по направлению к Млаве. С этого момента началось наше непрерывное движение вперед. Утром, еще в темноте, сосредоточились в какой-то совершенно разбитой роще, в которой, в основном, остались только стволы деревьев. Почти все ветки и сучья были посечены осколками снарядов и пулями. Удивило то, что ни один танк в батальоне не отстал, все машины были исправны. Это тоже существенный штрих тщательной подготовки к операции. Тыловые службы работали четко. С минувшей ночи начались у нас снова напряженные фронтовые дни.

Как только остановились в роще – приказ: личному составу из рощи не выходить, костров не разводить, быть у танков или в танках, после заправки горючим примем еще комплект боеприпасов на борт в ящиках и снова двинемся вперед. Танки закрыть брезентом, по возможности чем-нибудь замаскировать. Между тем мы промокли, без движений продрогли, во время марша временами шел снег. Обсушиться негде. В такой ситуации – первый раз. Обычно подобные проблемы легко решались у костра. Позднее, когда войдем в прорыв, будет проще. У немцев, у каждого солдата в ранце находилась маленькая металлическая коробка, сантиметров 10 на 20, в ней – брикеты сухого спирта. Она раскрывалась на три части, крайние из них поворачивались, образуя маленькую подогревательную плитку на ножках. Крайние части коробки образовывали ножки, средняя – опору под котелок. Очень простая, но очень удобная конструкция. Но такие портативные подогревательные плитки попали в наши руки спустя еще несколько дней после описываемых событий. А в тот день ничего подобного у нас не было, а обсушиться и обогреться было необходимо. Мы, то есть наш экипаж, выход из положения нашли, благо командир танка ушел на совещание к комбату. Развели все же внутри танка на аварийном люке маленький костер. Выход дыма устроили через открытый верхний люк, приподняв соответствующим образом часть брезента. Тяга получилась хорошей, к тому же и дрова были у нас сухие, для чего разбили один ящик из-под снарядов, разложив его содержимое по ящикам боеукладки, от чего пол у нас в башне стал неровным. Высушились, высушили портянки, обогрелись. Но нас все же застукал помпотех (помощник по технической части) бригады подполковник Мендельблит. Шумел долго, обвинил нас в том, что мы умышленно хотим выдать немцам расположение воинской части, что всех нас надо отдать под трибунал, что мы не понимаем, что танк может взорваться, и извергал еще множество обвинений в наш адрес. Однако жаловаться на нас комбригу или начальнику политотдела не стал. Костер внутри танка, конечно, пришлось нам погасить...

Продремали кое-как хмурый, пасмурный январский день. Как питались – не помню, батальонные кухни на прицепе автомашин за нами, конечно, не успевали. На следующую ночь двинулись дальше. Марш снова длился всю ночь и, кажется, еще целый день. Затем, где-то под Млавой нас ввели в прорыв.

О стремительном броске нашего 10-го ДТК в составе 5-й Гвардейской танковой армии (5 ГТА), о своем ощущении этого прорыва, о том, что я тогда делал на своем месте в составе экипажа танка, я неоднократно рассказывал в своих публикациях в различных газетах патриотического толка и, частично, в своей книге. Здесь о том, что было рассказано ранее, постараюсь не повторяться, буду говорить, в основном, о том, о чем не говорилось ранее. Остановлюсь более подробно на месте и значении прорыва 10-го ДТК в ходе Восточно-Прусской операции 1945 года, роли в этой операции 2-го Белорусского фронта, 10-го ДТК и нашей 183– й танковой бригады. В этих вопросах в настоящее время есть немало неясностей. Естественно, такие небольшие отстуления я буду делать не с позиции сержанта, рядового участника тех событий, а с позиции сегодняшнего дня, с позиции человека, много поработавшего над книгами, документами и воспоминаниями участников тех событий.

В мемуарах маршала Рокоссовского «Солдатский долг» на стр. 311 так представлен ввод в прорыв 5-й ГТА:

«... За три дня непрерывных боев войска 2-го Белорусского фронта прорвали оборону противника на всем протяжении от Ломжи до устья реки Нарев, исключая участок 50-й армии, где враг продолжал отбиваться. Как и планировалось, с утра 17 января в образовавшийся прорыв была введена из второго эшелона фронта 5-я гвардейская танковая армия в полосе действий 48-й... При поддержке специально выделенных соединений бомбардировочной и истребительной авиации танки устремились вперед на Мариенбург. Одновременно в направлении на Алленштайн (Ольштын) вошел в прорыв 3-й гвардейский кавалерийский корпус, которым командовал боевой, энергичный генерал Н.С. Осликовский.

Вслед за танковой армией продолжали наступать 48-я и 2-я Ударная армии, намереваясь с ходу форсировать Вислу и не дать закрепиться на ней отступающему противнику. События развивались в соответствии с директивой Ставки».

Это высказывание К.К. Рокоссовского потребуется иметь в виду при дальнейшем разговоре, а сейчас я возвращаюсь к видению этого события с позиции моего «наблюдательного пункта», то есть непосредственно с башни танка.

Днем стали видны кругом убитые и немцы, и наши, кто-то впереди нас ведет бой, который мы не видим. Значит нас вот – вот будут вводить в прорыв. Где-то под Млавой мы входим в соприкосновение с противником. Подошли к каким-то редким домам, остановились. Я с башни вижу, как немецкие бронебойные снаряды (болванки, как у нас все их называют, потому, что они без взрывателей) от земли рикошетом уходят вверх с небольшой скоростью, и их хорошо видно. Значит, где-то слева стреляют по танкам, которых нам не видно. После каждого промаха болванки долетают до нас и на излете рикошетируют от мерзлой земли. Вечером того же дня мне рассказали про трагикомический случай, имевший место здесь днем. Заряжающий по фамилии Пугач, я его хорошо знал, вылез из остановившегося танка и присел по надобности. В этот момент в него и угодила рикошетом болванка аккурат по мягкому месту. Его отправили при первой же возможности на пункт сбора раненых, в батальон он уже не возвратился. Ранение, надо полагать, оказалось нешуточным.

Движемся снова вперед. Перед тем, как вступить на землю Восточной Пруссии, был кратковременный митинг. Вся 183 танковая бригада в строю поэкипажно перед танками, выступающие призывают к решительным действиям на земле врага, помнить, что он натворил на нашей земле, отомстить за все.

Границу Восточной Пруссии перешли незаметно. Первый большой немецкий город на нашем пути Найденбург, совершенно безлюдный, все брошено. На окраине бродит скот, нет ни одного жителя, пустые раскрытые дома. На чердаках, наверное, в каждом доме большая коптильня в виде расширенной части кирпичной трубы с дверцей. В коптильне висят закопченные окорока. Запаслись ими, настреляли мешок поросят, повесили на пушку. Большого хряка автоматчики затащили на танк и завернули в брезент. С такими трофеями воевать можно. Про свою кухню забыли. В центре города много магазинов, автоматчики притащили тюки белого полотна, намереваясь сшить из него для себя маскировочные халаты. Мы же обмотали им ствол пушки. Тут в центре Найденбурга увидели, наконец, одного жителя-старика с подбитым глазом. Бродит, как тень. Кто-то пробует заговорить с ним по немецки, не отвечает... Мы снова вперед.

После войны в мемуарах Рокоссовского на стр.313 прочитал удивившую меня такую информацию:

«Двадцатого января 1945 года, когда наши войска уже подходили к Висле и готовились форсировать ее с ходу, Ставка приказала 3, 48, 2-ю ударную и 5-ю гвардейскую танковую армии повернуть на север и северо-восток для действий против вражеской восточнопрусской группировки.

Приказ этот был для нас совершенно неожиданным. Он в корне менял наши планы, основывавшиеся на директиве Ставки от 28 ноября 1944 года. А в этой директиве 2-му Белорусскому фронту ставилась задача:

«Перейти в наступление и разгромить млавскую группировку противника, не позднее 10-11 дня наступления овладеть рубежом Мышинец, Вилленберг, Найденбург, Дзялдово, Бежунь, Бельск, Плоцк и в дальнейшем наступать на Нове-Място, Мариенбург.

Главный удар нанести с рожанского плацдарма силами четырех общевойсковых армий, одной танковой армии, одного танкового и одного механизированного корпусов в общем направлении на Пшасныш, Млава, Лидабарк. Обеспечение главных сил с севера осуществить наступлением одной общевойсковой армии на Мышинец.

Второй удар силами двух общевойсковых армий и одного танкового корпуса нанести с сероцкого плацдарма в общем направлении на На– сельск, Бельск. Для содействия 1-му Белорусскому фронту в разгроме варшавской группировки противника 2-му Белорусскому фронту частью сил нанести удар в обход Модлина с запада».

Вся директива, как и личные указания Верховного Главнокомандующего, была направлена на тесное взаимодействие 2-го Белорусского фронта с 1-м Белорусским.

Этот документ неопровержимо свидетельствует, что 2-му Белорусскому фронту отводилась важная роль в операции, которая вошла в историю под названием Висло-Одерской. Между тем почти во всех трудах о Великой Отечественной войне почему-то замалчивается участие нашего фронта в Висло-Одерской операции, дело выдается так, будто фронт с самого начала наступления с 14 января 1945 года, был нацелен на разгром восточно-прусской группировки противника.

То, что 20 января наши главные силы были повернуты на север, доказывает гибкость и оперативность руководства Ставки. Убедившись в отставании войск 3-го Белорусского фронта, она немедленно вносит поправки в ранее принятый план».

Это очень важное высказывание маршала Рокоссовского, на которое следует, я считаю, еще раз обратить внимание читателей, среди которых, надеюсь, найдутся и молодые люди, неравнодушные к истории Великой Отечественной войны. Оно поможет добросовестным историкам разобраться в сущности Восточно-Прусской операции наших войск, осуществленной в начале 1945 года. Не менее важным для понимания военных событий в Восточной Пруссии я считаю и следующие строки из воспоминаний Рокоссовского, имеющиеся у него на стр. 314 – 315.

«Правда такой оборот событий можно было и следовало предусмотреть раньше... Начиная со Сталинграда наша Ставка и Генеральный штаб с высоким мастерством планировали и осуществляли крупнейшие стратегические операции с участием нескольких фронтов. Но я не могу сказать этого о Восточно-Прусской операции. По-моему, в ее организации было немало просчетов.

Ошибочно, на мой взгляд, выбрали направление главного удара Черняховского. Генеральный штаб не мог не знать о том, что наиболее сильные укрепления в Пруссии расположены в восточной и юго-восточной ее частях. Пробить вражескую оборону здесь было трудно. Сама конфигурация фронта подсказывала нанесение главного удара с юга на север. Наступление лучше было начать с ломжинского рубежа в направлении на залив Фриш-Гаф... но этого сделано не было. Более того, в директиве Ставки ни слова не упоминалось о привлечении войск 2-го Белорусского фронта для участия совместно с 3-м Белорусским в разгроме восточнопрусской группировки противника. Теперь же основной нашей задачей становилось именно окружение восточнопрусской группировки ударом главных сил фронта на север и северо-восток с выходом к заливу Фриш-Гаф.

Вместе с тем от прежней задачи – взаимодействия с 1-м Белорусским фронтом на фланге – мы не освобождались и вынуждены были продолжать наступление на запад, хотя на это направление у нас оставалось всего две армии... Продвижение здесь, конечно, замедлилось, мы все больше отставали от войск Жукова, и ему пришлось самому выделять силы для прикрытия с севера своего обнаженного фланга. Командующий 1 -м Белорусским фронтом упрекал меня, что я плохо ему помогаю. Впрочем, не сомневаюсь, он в то время сам понимал необоснованность своей претензии...

Совершив поворот на север и северо-восток, мы довольно быстро продвигались к морю. Чтобы задержать войска 2-го Белорусского фронта, враг стал стягивать на это направление силы с южного участка своей обороны, проходившей по Августовскому каналу, оставляя там лишь слабое прикрытие. Командование 50-й армии не заметило вовремя этого маневра и продолжало докладывать в штаб фронта, что неприятель держится крепко. Только через два дня разведка боем показала, что перед армией – пустое место. Последние мелкие группы гитлеровцев поспешно уходили на север. Такое упущение нельзя было простить командарму. В командование 50-й армией вступил начальник штаба генерал Ф.П. Озеров. Упоминаю об этом моменте потому, что в ряде трудов он описан неправильно... А 50-й армии пришлось форсированным маршем догонять оторвавшегося противника».

Об этом неожиданном изменении направления главного удара – повороте значительной части сил 2-го БФ на отсечение Восточной Пруссии – есть сведения также в книге «Маршал двух народов» на стр. 132 – 133.

Не случайно стремительный и очень успешный рейд 5 ГТА к морю нигде толком не описан и, видимо, официально не исследовался. Генерал-полковник В.Т. Вольский, командующий 5-й ГТА в период операции по окружению, точнее сказать, отсечению Восточной Пруссии от основной части Германии, вскоре после войны умер. Другие представители высшего командования 5-й ГТА почему-то не смогли заняться историей этой операции. Наверное, потому что в организации этой операции много неясного. Так маршал А.М. Василевский в своих мемуарах «Дело всей жизни», в кн. 2, на стр. 180 – 181 пытается опровергнуть утверждение маршала К.К. Рокоссовского. Он пишет:

«Мне приходилось читать в некоторых книгах упреки в адрес Ставки и Генерального штаба по поводу недостаточных темпов реализации замыслов оперативного плана. Было бы неверно утверждать, что Ставка и Генеральный штаб не допускали ошибок. Были они и при проведении Восточнопрусской операции. Допустим, нам не удалось предотвратить отход главных сил 2-й немецкой армии за Вислу, в Восточную Померанию. Этот упрек в адрес тогдашних работников Ставки и Генштаба справедлив... Необоснованным является обвинение Ставки и Генерального штаба также в том, что они, планируя Восточнопрусскую операцию, с самого начала всецело возлагали задачу ликвидации восточнопрусской группировки немцев лишь на 3-й Белорусский фронт, а основные усилия 2-го Белорусского направили не против этой группировки и на взаимодействие не с 3-м, а с 1-м Белорусским фронтом, решавшим задачи на варшавско-берлинском направлении. Несправедливо также упрекать Ставку и в том, что только в ходе операции, когда выявилось, что 3-й Белорусский фронт не сможет справиться с возложенной на него задачей , она была вынуждена в начале 20-х чисел января повернуть основные силы 2-го Белорусского фронта на север или даже на северо-восток. Это решение, как утверждают некоторые, явилось для 2-го Белорусского фронта не только крайне неожиданным, но и поставило его в исключительно трудное положение.

Архивные документы – директивы Ставки, которые легли в основу проведения данной операции, убедительно доказывают несостоятельность таких обвинений»... Мне представляется последнее утверждение А.М. Василевского ошибочным. Он не приводит ни одной строчки из этих «Архивных документов – директив Ставки...». В то время как в книге Рокоссовского приводится дословно директива Ставки от 28 ноября 1944 года с постановкой задачи 2-му Белорусскому фронту. Перед стр. 161 в мемуарах А.М. Василевского на вкладке приведена схема и подпись под ней: «Восточно-Прусская наступательной операции 13 января – 26 апреля 1945 года». Схема эта мало о чем говорит, она выполнена в мелком масштабе, на ней не обозначены многие населенные пункты, которые названы в тексте об этой операции. Указано только множество стрел, направленных на Восточную Пруссию со всех сторон.

Не показана разграничительная линия между фронтами, о которых идет спор. Создается впечатление, что это какой-то первоначальный набросок замысла операции.

Но, самое главное, среди всех армий, нацеленных на Восточную Пруссию, не указана 5-я ГТА. Это обстоятельство дает основание предполагать, что 5-я ГТА изначально не планировалась для участия в Восточно-Прусской операции, что подтверждает правоту К.К. Рокоссовского в оценке планирования рассматриваемой операции.

Между тем, очень стремительная операция по окружению Восточной Пруссии была осуществлена, в основном, только силами одной 5-й ГТА. Пехотных частей до самого моря так и не было с нами, они появились лишь после того, как немцы сделали попытку вырваться из Восточной Пруссии в направлении Эльбинга.

Следующим городом, во взятии которого участвовала 183 танковая бригада, был Танненберг. Наш танковый батальон обходил его справа с восточной стороны. С ходу сшибли противотанковую батарею и почти сразу пошли вперед. Другие детали взятия этого города помнятся плохо. Помню только, как немцы пристреливались по нашему ТБ снарядами, после разрыва которых образовывались цветные дымы... Также стремительно обошли незнакомые тогда нам города Остероде, Морунген, Мюльхаузен. Передовые части 186,183 танковых и 11-й мотострелковой бригад 10 ДТК 24 января 1945 года вышли к Балтийскому морю у города Толькемит, западнее Браунсберга (польский Бронево, ныне). Восточная Пруссия была отрезана от Померании и вообще от остальной Германии. Повернутые на окружение Восточной Пруссии, другие (общевойсковые) армии застряли где-то сзади, то есть, южнее нас. Лишь 26 января к Осте– роде подошел 42 СК и занял там оборону фронтом на восток.

Многие события тех дней помнятся плохо. Видимо, потому что мы, то есть экипажи танков, уже десять суток находились без сна, и это отразилось как-то на памяти. Давали немного поспать при небольших передышках только механикам-водителям. Остальные члены экипажей все время бодрствовали в танках. Ночью обязательно экипаж поочередно дежурил на башнях. Все первые 10 дней танки почти все время находились в движении с короткими перестрелками. Однажды я умудрился вздремнуть на ходу танка на откидном сидении командира танка (он почти всегда находился на броне, у люка механика-водителя, жестами объясняясь с ним). Одну ногу я засунул в казенник ствола пушки, открыв ее затвор, другую положил на люльку пушки. Так и дремал на ходу танка... Немцы, конечно, быстро поняли ситуацию – танки действуют без пехоты – и попытались отрезать 5-ю ГТА от остальных войск 2-го БФ. Сразу после Мюльхаузена танки нашего ТБ развернули на восток и поставили задачу занять оборону, предупредив: немцы пытаются вырваться из Восточной Пруссии по направлению к Эльбингу; оттуда одновременно немцы наносят встречный удар. Снова трое суток экипажи не спали, дежурили в танках день и ночь. Танки нашего ТБ расставили на окраине, кажется, Мюльхаузена, так, чтобы отразить попытки немцев войти в пустующий город с востока. Каждому экипажу назначили сектор обстрела. Попытки прорваться немцы предпринимали, в основном, ночью. Ночью же они чуть было не захватили штаб 183 танковой бригады и штаб корпуса. Об этом подробно написано в книге Сле– пича и Терехова. Под угрозой захвата оказался и штаб 5-й ГТА, и даже штаб Рокоссовского. В его мемуарах19 на стр. 319 – 320 есть об этом такие строки:

«В ночь на 27 января собрав не менее семи пехотных и одной танковой дивизии, противник наносит удар из района Хайльсберга в направлении Эльбинга, где в то время еще шли бои. Противнику ценой больших потерь удалось потеснить части 48-й армии километров на двадцать к западу. Эта ночь мне запомнилась. С вечера поднялась сильная метель. Порывистый ветер принимал временами ураганный характер. Все мы находились в штабе – квартире, когда вбежавший связист вручил мне телеграмму командарма 48-й .И. Гусева: противник наступает большими силами. Командарм опасается, сможет ли его армия удержать эти рвущиеся на запад полчища.

Хорошо зная Гусева, вдумчивого и опытного генерала, мы поняли, что раз уж он поднимает тревогу, значит, опасность велика. Действовать начинаем немедленно. Срочно перебрасываем сюда большую часть сил 5-й гвардейской танковой армии, 8-й танковый и 3-й гвардейский кавалерийский корпуса...

Позвонил командующий 5-й танковой армией Вольский, доложил, что неприятель приближается к его командному пункту, и попросил разрешения перейти со штабом в расположение войск 2-й ударной амии. Я посоветовал ему не отрываться от своих частей, а подготовить их к удару по противнику... Через некоторое время мимо нашего командного пункта на галопе стали проноситься части кавалерийского корпуса, спеша к месту прорыва. Конники-гвардейцы, находившиеся севернее Алленштайна, были подняты по тревоге и вот уже успели продвинуться к нам. На КП заскочил Осликовский и доложил, что корпус полностью готов к бою и весь личный состав горит желанием сразиться с врагом. Головной полк уже в районе действий, установил связь с 48-й армией... На всякий случай приводим в боевую готовность наш командный пункт. Бойцы и командиры обслуживающих подразделений занимают круговую оборону. Нас окружали прочные постройки, за их стенами можно повоевать...А погода не унималась, снегопад усилился, ветер намел суровые сугробы. В такое бездорожье кавалеристы имели огромное преимущество перед пехотой, и они далеко ее опередили... Атакованный с трех сторон враг был разбит и покатился назад. Наши войска захватили огромное количество техники и свыше 20 тысяч пленных. В этом бою отличились все рода войск. Но особенно вовремя подоспели на выручку попавшим в беду частям 48-й армии кавалеристы 3-го гвардейского кавалерийского корпуса Н.С. Осликовского».