Текст книги "Рядовой свидетель эпохи."

Автор книги: Василий Федин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 33 страниц)

Поразило меня немыслимое: в первом томе «Советской военной энциклопедии», изданной в 1976 году (председатель главной редакционной комиссии – А.А. Гречко). Среди слов от «А» до «Бюро» нет А.В. Александрова. Очень кратко о нем упоминается лишь в большом статье «Ансамбль песни и пляски»... В противовес этому не иначе, как злонамеренному акту умалчивания, в малоизвестном словаре-справочнике «Великая Отечественная война 1941 – 1945» (составитель А.С. Галидан ) в очень краткой статье об А.В. Александрове (всего около 70 слов) сказано очень много об этом выдающемся человеке: «... народный артист СССР (1937), доктор искусствоведения (1940), генерал-майор (1943), профессор (1922). Член КПСС с 1939. В Сов Армии с 1928... Государственная премия СССР (1942, 1946)... Организатор и художественный руководитель дважды Краснознаменного ансамбля песни и пляски Сов. Армии».

Через два или три дня, когда еще не изгладились впечатления от концерта ансамбля А. В. Александрова, обескуражила весть в газетах: скоропостижно скончался руководитель Краснознаменного ансамбля песни и пляски Советской армии генерал-майор А.В. Александров. И у нас, только что с ним встречавшихся, острой болью отозвалась его смерть...

Вскоре проводили мы домой демобилизующихся наших старших боевых товарищей: Николая Казанцева, Сергея Слесаренко, Сашу Митькина, Гришу Гребенюка,... В подразделениях тогда официальных проводов не устраивали, не было для этого ни помещения, ни соответствующих атрибутов. Проводы официальные устраивались на сборных пунктах при больших штабах, где собирали демобилизующихся из многих частей. Там и оркестр, и прощальные речи, и вручение подарков. Наши же ветераны собрали застолье на чердаке нашей казармы, пригласили кое-кого из командиров и некоторых из нас, из наиболее близких друзей и преемников. Выпили, как водится, (спирт на этот случай давно был припасен), вспомнили павших товарищей, помянули. Ударились в воспоминания боевых эпизодов, в которых совместно участвовали. С Колей Казанцевым мы, конечно, вспомнили Дойчендорф, где познакомились в воронке около горящих наших танков, как ползком возвращались к танкам и тащили на шинели раненого его радиста... Было грустно им и нам, столько пережито вместе. Не раз прослезились. Заверили друг друга в дружбе до конца своих дней, обменялись фотокарточками и тихо разошлись...

Уберегаясь от скуки, поступил я там в Бунцлау на курсы механиков– водителей танков, организованные в своей же бригаде, которая была теперь переименована в 183-й Танненбергский танковый полк, а 10-й ДТК в 10-ю Днепровскую танковую дивизию. Танк я знал хорошо, вождение тоже давно хорошо освоил, водил танк при всякой возможности, этому всегда способствовал механик-водитель нашего танка Николай Казанцев, имевший официальное почетно-профессиональное звание «Мастер вождения танков». Он перед отъездом даже написал обо мне статью в корпусную газету «За Родину» под заголовком «На больших скоростях», отметив в ней хорошее мое знание танкового двигателя и мое умение водить танк на больших скоростях. Назвал меня в качестве его преемника на должности механика-водителя танка. На курсы я поступил лишь для того, чтобы получить официальное удостоверение механика-водителя танка.

Но закончить эти курсы мне не пришлось, так как неожиданно в числе небольшой группы ветеранов, участвовавших непосредственно в боях, был назначен командиром танка Т-34. Это была первая после окончания войны замена офицеров – командиров танков на сержантский состав из фронтовиков. Начались сборы новых командиров танков, учения, интенсивные занятия, конференции по обобщению боевого опыта. Это отвлекло от повседневного однообразия, но вскоре мне пришлось расстаться со своими однополчанами навсегда.

ЗИГЗАГИ НА ИЗБРАННОМ ПУТИ

В сентябре 1946 года неожиданно пришла в корпус разнарядка направить одного человека из сержантского состава в авиатехническое училище. Удивительно, но очевидно, что кто-то среди кадровиков – авиаторов помнил, как много в начале войны авиационных специалистов направляли в танковые войска, где их потери были несравнимо больше, чем в авиации. Видно, поэтому теперь, после войны запросы авиационных училищ направлялись и в танковые войска. Поскольку мой рапорт лежал уже давно в отделе кадров корпуса, и я неоднократно о нем напоминал кадровикам, мне сразу и предложили поступить в это училище. Ехать надо было срочно, сначала в штаб нашей мехармии в город Валъденбург. Там, пройдя предварительные медицинскую и мандатную комиссии, получил я предписание прибыть во 2-е рижское авиатехническое училище. В предписании значилось, что со мной следуют туда еще два человека. Втроем мы и направились сначала в штаб Северной группы войск, в г. Лигница, а оттуда в Ригу через Вильнюс.

Итак, отклонившись от своего, намеченного еще в детстве, пути в авиацию почти на три года, побывав на войне, я снова вернулся на тот маршрут. Снова в раздумье, куда-то он приведет. В Риге узнали: – училище это по авиационному вооружению, чего я меньше всего ожидал. Хотелось приобрести такую авиационную специальность, которая годилась бы и для гражданской авиации и, вообще, для работы на «гражданке».

Потолкавшись среди авиамехаников различного профиля, приехавших поступать в училище, узнал, что есть очень хорошее, самое подходящее для меня, авиаучилище под Москвой в Серпухове. Там готовят специалистов по всем авиационным приборам, электооборудованию и радиооборудованию самолетов. Да, это – для меня, и я решил пробиваться туда. Экзамены в рижское училище все же я сдал, медкомиссию прошел, но на мандатной комиссии поступать в это училище отказался, откровенно рассказал о своем стремлении и попросил – нельзя ли меня направить в серпуховское авиаучилище. Такая моя просьба показалась комиссии, наверное, более, чем бесцеремонной, возиться с моей, отдельно взятой персоной, в этом училище не захотели и направили меня просто – напросто на рижский военный пересыльный пункт.

На пересылке скукота, в город увольнений не дают, заняться нечем. Питание, правда, приличное, часто дают гречневую кашу. Это впервые за три года моей службы. Немного удивляло – каша имеет какой-то уж явно красноватый оттенок. Оказалось – это не гречневая каша, а гаоляновая. Наверное, гаолян завезли сюда морем с дальнего Востока, как трофей после победы над Японией. Больше нигде и никогда гаолян мне не приходилось встречать. Ближайшая перспектива на пересылке не ясна.

На мою просьбу направить меня в свою часть отвечают, что вышел приказ, в соответствии с которым для направления военнослужащего в воинскую часть, находящуюся за границей необходим специальный пропуск, который могут выдавать только центральные управления родов войск. Это осложнило мое положение. Неопределенность угнетает. Как-то объявили: кто хочет получить шоферские права, может записаться в команду, которая будет работать в лесу на вывозке дров на опушку леса на старых автомашинах, приобретет навыки вождения, а после этого, пройдя кратковременные курсы, получат права военных автоводителей. Я с удовольствием дал согласие на это дело. Специальность шофера всегда пригодится. Сказано – ждать, пока наберется нужное количество желающих. Жду...

Но однажды подходит ко мне старшина из штатных сотрудников пересылки и начинает меня расспрашивать, какая у меня специальность, с какой техникой знаком, какой у меня практический опыт и т.п. Узнав, что я знаю и танковый двигатель и всесторонне знаком с эксплуатацией танка, предложил мне поучаствовать некоторое время в работе по сборке автомашины для пересыльного пункта, а потом меня направят в любую часть по моему усмотрению. Мне этот вариант очень подходил. Заодно он рассказал, что команда для практического обучения автоделу на перевозке леса вряд ли соберется. В лесу опасно, там хозяйничают подпольные «лесные братья», похищают и убивают наших военнослужащих, что для уничтожения «лесных братьев» посылают даже целые эскадрильи штурмовиков Ил-2 для площадной штурмовки целых кварталов леса, но справиться с «лесными братьями» власти никак пока не могут.

С большим удовольствием я включился в работу по сборке автомобиля из разбитых легковых автомашин. Меня сначала поставили на ходовую часть. Монтирую, перемонтирую баллоны, проверяю колесные диски, ставлю новые камеры, накачиваю баллоны ручным насосом. Машину собрали довольно быстро, недели за две. После этого я попросил дать мне предписание в свою часть, несмотря на то, что пропуска через границу у меня нет.

Согласившись с моим доводом о том, что еще не везде хорошо знают. только что вышедший новый приказ и новый порядок проезда через границу в свои части, предписание в свою часть и личное дело мне выдали. Узнал, что на Брест, где находится переезд через границу в нашу Северную группу войск, поезда идут то через Вильнюс, то через Москву. Решил попасть в Москву и разработал свой план соответствующей операции. Взял по командировочному предписанию билет на поезд Рига – Вильнюс – Брест и умышленно на поезд опоздал. Следующий поезд по этому маршруту шел лишь через несколько дней, чуть ли не через неделю, а поезд через Москву шел на другой день. Прибегаю к окошку военного коменданта станции, паникую, каюсь за опоздание, спрашиваю, что мне делать.

Изрядно отругав меня, работник комендатуры поменял мой билет на другой, на поезд идущий в Брест через Москву. Часть моего «стратегического» плана сработала. В Москве, в военной комендатуре Белорусского вокзала рассказал о своей ситуации – предписание и билет до Бреста есть, но слышал, – для проезда через границу нужен еще пропуск. Мне объяснили, что за пропуском следует, обращаться в Управление бронетанковых и механизированных войск, рассказали, где оно находится.

Сразу же поехал туда, узнал в бюро пропусков, к кому необходимо обратиться и позвонил по данному мне телефону. Объяснил ситуацию, видимо, уже ставшей типичной. Сказали ждать, выйдет ко мне сотрудник. Вышел подполковник, выслушал мои объяснения, взял мое личное дело, попросил подождать некоторое время, ко мне выйдут еще. Действительно, вскоре вышел другой сотрудник, вручил мне справку о том, что мои документы находятся в УБиМВ для оформления пропуска через границу и велел явиться за документами через неделю.

Это мне очень подходило. Провести в Москве неделю – редкая возможность. Ночую на вокзалах, днем разъезжаю по Москве, сдав свой вещмешок в камеру хранения. Побывал в Третьяковской галерее, еще где-то. Портило настроение только то, что в это время, был уже конец октября, армия перешла на зимнюю форму одежды, а я – в пилотке. В один из дней меня задержал патруль на выходе из метро «Белорусская», и не слушая никаких моих объяснении о том, что я давно уже из своей части, до перехода на зимнюю форму одежды, – в сторону.

Когда набралось нас – нарушителей формы одежды человек десять, отвели по железнодорожным путям в какой-то тупик и заставили разгружать вагон с дровами, сказав, что не отпустят нас, пока не разгрузим вагон полностью. После разгрузки отпустили, мне сказали, что пилотку на шапку можно заменить в городской комендатуре на Басманной улице. Поехал туда, там, конечно, отфутболили, сказав, что все шапки уже кончились и посоветовали патрулю больше не попадаться. Мелочь с пилоткой сильно осложнило мое пребывание в Москве. Стал озираться, как затравленный волк. При входе или выходе из метро сначала наблюдал, нет ли у эскалаторов патруля и только убедившись в том, что их нет, спускался или поднимался по эскалатору. Не помню уж как, но шапку я себе добыл в обмен на мою шерстяную пилотку и ожил.

Явившись в назначенный срок в УБиМВ, столкнулся с новой ситуацией. Мне было сказано, что в Северной группе войск сейчас идет резкое сокращение частей, выезд туда нецелесообразен и что я назначаюсь на должность командира танка в Кантемировскую танковую дивизию, находящуюся в районе Наро-Фоминска. Это был в той ситуации самый разумный и самый подходящий для меня вариант. Здесь, под Москвой, куда легче будет осуществить мой замысел попасть в авиацию. В тот же день к вечеру сел на пригородный поезд и поздно вечером был уже в Наро-Фоминске.

На вокзале увидел несколько танкистов, расспросил, как добраться до такой-то воинской части. Они охотно рассказали, представившись, что сами оттуда, – либо на попутной машине, либо пешком километров двенадцать. Зашел в пристанционное кафе, заказал себе ужин, выпил стакан водки по случаю начала нового этапа моей службы и, поужинав, пошел, на ночь глядя, пешком. Ночь, стало морозить, было уже начало ноября, небо безоблачное, над головой, наконец, свое русское небо и знакомые звезды. Пришел глубокой ночью в гарнизон. Вокруг большие жилые дома, большое здание клуба воинской части. По знакомым признакам определил, где проходная части, быстро её нашел, обратился к дежурному предъявил предписание. Дежурный, сообщив, что танковый полк, в который я назначен, находится в Москве на параде, направил меня в казарму одного из подразделений этого полка. Явившись туда, я представился сонному дежурному, и, наконец, завалился спать на свободную кровать и мгновенно заснул после недельного плохого высыпания на московских вокзалах. Хорошо выспавшись, так как никакого подъема по случаю моего позднего ночного прибытия не устраивали, обратился в штаб полка, сдал предписание, личное дело и получил направление в роту, в которой мне придется служить. Праздничные октябрьские дни провел в пустой казарме, ничем конкретно не будучи занят, отсыпался. Большую часть времени провел в Ленинской комнате, где были все подшивки центральных газет и журналов.

Надо отдать должное армейским политработникам. Уж информированность-то периодикой была поставлена в армии идеально. Даже в самом глухом гарнизоне, вроде нашего, под Фалькенбургом, в ротах была Ленинская комната – по существу – это хороший читальный зал, где всегда были свежие почти все центральные газеты, журналы, подшивки газет, часто и небольшие библиотеки.

Через несколько дней возвратился весь личный состав полка, бывшего на параде на Красной площади. После парада они еще несколько дней мыли, чистили и смазывали парадные танки и ставили ли на консервацию в Кубинке. Второй комплект танков находился здесь в постоянном гарнизоне. Я был окончательно определен в танковую роту капитана Федорука, сразу мне понравившегося. Но впечатление от танкового взвода, в котором я принял танк, сложилось неблагоприятное. В танке большой некомплект инструментов и принадлежностей, в других танках то же самое. Механики-водители бегают друг к другу за инструментом, за смазочными шприцами. У нас такого никогда не было. Возникло у меня подозрение, неужели продают инструмент местному населению? На мою твердую позицию – инструмент никому не давать, многие обиделись.

Вскоре обескуражило назначение меня старшиной танковой роты. Вот это все было никак не для меня. Меня тянуло в свободное время в читальный зал, в библиотеку, в спорт, а тут надо было всегда быть с народом. Мои протест, мои доводы не были приняты во внимание. Командир роты по хорошему уговаривал, просил помочь навести порядок. Порядка действительно не было, хотя Кантемировская танковая дивизия и была парадной, как сейчас сказали бы – элитной. В казармах холодно, батареи отопления еле теплые, питание слабое. В караульном помещении, куда часто назначаюсь начальником караула, печь постоянно дымит, дрова сырые, холодно.

Некоторые на меня, новичка, смотрит косо. Понятно, наверное, кто– то рассчитывал из своего круга попасть на должность командира танка, а тут вдруг появляется человек со стороны. Взаимопонимания с отдельными товарищами из роты у меня никак не получаются. Единственное утешение тогда – рядом расположенный спортзал. Замерзнешь – бежишь туда, покрутишься на турнике и на брусьях, и снова тепло.

Преимущество нахождения рядом с Москвой все же в те дни ощутилось. У меня вдруг сильно воспалился и совсем затек один глаз. В санчасти сразу направили в Москву в Центральный военный госпиталь. Там внимательно глаза осмотрели, промыли, что-то закапали, совсем забинтовали и наказали через неделю явиться в госпиталь снова. Такое внимание приятно удивило. Радовало и то, что в Москве имеется возможность бывать часто.

В первые же дни моего пребывания у кантемировцев прочитал в «Красной Звезде» объявление о наборе курсантов в Серпуховское авиа– техническое училище из состава младших авиационных специалистов на сокращенный курс подготовки авиатехников по приборному и кислородному оборудованию самолетов. Желающие поступить в авиаучилище должны подать рапорт по команде или непосредственно на имя начальника училища. Тут же сел и быстро написал письмо по указанному адресу. Объяснил, что окончил два курса авиационного технологического техникума, добровольно ушел в армию, прошел сокращенный курс танковой школы, принимал непосредственное участие в боях в Прибалтике и Восточной Пруссии, знаком с авиационными двигателями М-103, ВК-105, а также хорошо знаю танковый дизельный мотор В-2. Добавил о своей давнишней мечте посвятить себя авиации. В боях был ранен, но здоров, еще во время войны был награжден орденом «Красная Звезда». Просил сообщить, могу ли я поступить во вверенное им училище. Отправил письмо по указанному адресу, не очень надеясь получить ответ.

В это время меня зачисляют на трехмесячные сборы командиров танков при части, тем самым освобождают меня от обязанностей старшины роты. Курсами руководит довольно пожилой полковник, наверное, еще со старой дореволюционной офицерской закваской, строгий, много уделяющий внимания строевой подготовке. Сообщается, что всем успешно закончившим сборы, будут повышены воинские звания, вплоть до младших лейтенантов. Устанавливается строгий уставной порядок, дисциплина. Кроме изучения матчасти, теории работы двигателя и теории стрельбы, много внимания обращается на физическую и строевую подготовку. Для меня физкультура всегда была приятным и легким делом, с турником и брусьями имел дело, начиная с пятого класса школы, подтягивался легко и много, бегал всегда хорошо. Вот строевая подготовка тяготила всегда. Но, в общем, все легко и привычно на сборах.

Неожиданно, где-то в середине декабря, меня вызывают в отдел кадров полка и сообщают, что на меня пришел вызов из Серпуховского авиационного училища, и я должен немедленно отбыть туда. Дали мне прочитать вызов, он был подписан заместителем начальника отдела кадров училища лейтенантом Пруном. До сих пор с благодарностью вспоминаю эту фамилию, этого человека, понявшего по письму меня.

Тут же мне вручили командировочное предписание с приказанием немедленно отбыть в училище, так как срок набора курсантов уже заканчивается. Такой оборот дела сильно меня обрадовал, быстро собрался, доложил непосредственному начальству и в этот же день отправился в Серпухов через Москву. В Серпухов прибыл поздно вечером, сел в автобус до центра города, по дороге стал расспрашивать соседей, где находится авиаучилище. Одна женщина отозвалась – едет туда и покажет мне дорогу. Оказалось, она воспитательница детского дома и едет на ночное дежурство в детдом, расположенный недалеко от того училища. Я представился ей, что тоже бывший воспитанник детдома, разговорились, сойдя в центре города, шли еще километра два пешком. Она объяснила, как ближе пройти в училище, показала тропку, которая приведет меня к проволочному забору, там есть дыра, через которую ходят все работники училища, живущие в этой стороне. Участливо и тепло пожелала мне успешно поступить в училище, заверив, что знает – оно очень хорошее.

Проникнув через забор на территорию военного училища, разыскал среди больших многоэтажных зданий по светящемуся окну помещение дежурного по училищу, предъявил свое предписание и был направлен в помещение, где проходят карантин, размещаются приехавшие поступать в училище. Карантин занимал все помещение первого этажа четырехэтажного здания. Подсвеченное наружными фонарями через окна оно представилось мне заполненным спящими вповалку на нарах одетыми людьми. Не было ни одного свободного места. Не случайно меня торопили с отъездом сюда, срок прибытия поступающих, похоже, уже прошел. Присмотрел, где пореже спит народ, и завалился между спящими. Время было уже далеко за полночь.

Глава 7. В СРЕДЕ АВИАТОРОВ

НЕОБЫЧНОЕ ЗНАКОМСТВО

Утром проснулся от тихого разговора моих соседей по нарам. Удивляются – что за наваждение? Вечером долго разговаривали между собой и заснули соседями, а сейчас между ними оказался какой-то чернопогонник – танкист. Откуда взялся? Коротко представился, кто я и почему оказался между ними. Осмотрелся – одни авиаторы, сержанты, старшие сержанты и старшины. Некоторые щегольски одеты, форсят в авиационной форме.

В этот же день после завтрака начались вступительные экзамены по математике, физике и русскому языку. Одна группа сдает математику, другая физику, третья русский язык. На другой день группы меняются, так – три дня. В эти же дни прошли поочередно и медкомиссию. Еще через день – мандатная комиссия. Экзамены сдал успешно, все комиссии прошел благополучно.

Через два дня слушаем в строю приказ начальника училища о зачислении в училище.

Официально училище именуется так: «2-я Московская военная авиационная школа механиков спецслужб», но одновременно она готовит авиационных техников по спецоборудованию самолетов, выпускает техников-лейтенантов.

Наконец-то сбылась моя мечта: я курсант военного авиатехническо– го училища. Неоднократно читал о том, что многие известные летчики начинали свой путь в авиации с авиатехнического училища; в числе таких – Михаил Водопьянов и Александр Покрышкин.

За эти несколько дней со многими познакомился. Удивило то, что среди поступающих есть немало списанных летчиков – инструкторов летных авиашкол, бывших курсантов летных школ и летных училищ. В основном – это курсанты и инструкторы тех авиашкол, которые попали под сокращение. Все они стремились теперь приобрести более устойчивую авиационную техническую специальность. Приехали авиаторы с разных концов страны – из Средней Азии, Закавказья, из Сибири, из других далеких и близких краев. Иван Дикуссар, Вячеслав Стешенко, Александр Корнилов, Марат Горелов, Александр Будылин, Александр Панин, Юрий Лярский, Александр Исаичкин, Владимир Манов, Евгений Богачев... Некоторые уже женаты. Народ в основной своей массе бывалый и интересный. Теперь, когда поступили – все в хорошем, благодушном настроении, появилась гитара, распеваются песни курсантов летных школ о верном спутнике – учебном самолете У-2:

«Над нивами широкими,

Над долами глубокими Летит У-2,расчалками скрипя.

Моторчик надрывается,

Инструктор в шланг ругается...

Жизнь авиационная моя...»

И дальше – особенно запомнившееся каждому курсанту о первых своих посадках:

«Сорвал в пике, спланировал,

На двадцать метров выровнял И резко дернул ручку на себя,

И оторвал рогатую Скотину бородатую,

Резвого веселого козла...»

У меня тоже настроение соответствующее общему. Все. Попал куда стремился. Чувствую – два курса авиационного техникума теперь не пропадут, пригодятся. И хорошее знание танкового дизельного мотора – тоже не лишние знания, сработают на добротную техническую эрудицию.

Вдруг – новый сюрприз. В прошлом чаше всего бывало так: если не везет, так не везет одно за другим. Здесь же наоборот: везет одно за другим подряд. Нам объявляют: выпуск роты, помещение которой мы должны были занять, задерживается. Нас всех отправляют в отпуск... на два месяца. Вот это да! Все, конечно, после многих лет непрерывной, безотпускной службы вполне заслужили отпуск. Но, чтобы сразу на два месяца – неслыханное. Мне все больше и больше нравится авиационное командование. Конечно, нас могли послать на какие-нибудь работы на это время. На расчистку или строительство аэродромов, на заготовку дров, да мало ли где требовалась тогда дешевая физическая рабочая сила. А тут кто-то, видно, подумал: молодые парни в течение многих лет зимой и летом, днем и ночью обеспечивали боевые вылеты, пусть отдохнут перед учебой, побывают дома.

ПУТЕШЕСТВИЕ НА КАВКАЗ

По нашим денежным аттестатам нам выдали денежное содержание за два месяца вперед, кому сколько положено по прежней занимаемой должности. У меня, как у командира танка, должностной оклад был уже около 600 рублей. Это по тем временам были не пустые деньги. Для рынка они, правда, были слабоваты, но для товаров и услуг по государственным ценам, в том числе и билеты на железнодорожный и воздушный транспорт, который в стране стал действовать в интересах населения, деньги не были обесценены. У каждого из нас были и небольшие накопления. У меня, например, и фронтовой оклад, и послевоенный удвоенный, за счет полевой надбавки, шли на сберкнижку. Так что на отпуск деньги были. Кроме того при себе был продовольственный аттестат, который отоваривался на продпунктах, существовавших на каждой более-менее крупной железнодорожной станции.

Передо мной встал вопрос: куда поехать? С детдомом связи нет, он эвакуировался осенью 1941 года из Ростова-Ярославского куда-то в Пухлому, адреса нет. С Ростовом тоже никакой связи. В Рыбинск собирался заглянуть в конце отпуска, там у очень хорошего товарища по техникуму оставлены какие-то мои вещички, в том числе коллекция художественных репродукций, собранная совместно с С. Ивенским в детдоме и некоторые личные документы. Там в небольшом личном архиве лежала и единственная открытка от знакомой девушки из Ростова, присланная мне в Рыбинск в 1942-м году, очень тронувшая тогда меня. Единственный человек из детства, вспомнившая меня, неведомо как узнавшая адрес, приглашала к переписке. Эту возможность я глупо упустил, о чем жалел многие годы.

Расспросил новых моих знакомых, кто где служил до поступления в училище, советуясь, куда поехать. Собравшиеся в Серпухове служили везде: в Закавказье, в Средней Азии, на Черноморском побережье Кавказа, во многих других местах от Ленинграда до Комсомольска на Амуре. Посоветовали мне ехать в отпуск в Сухуми через Махачкалу, Баку, Тбилиси. Такой поезд тогда ходил. В Сухуми, расхваливали, тепло, много фруктов, вечная зелень, море.

Так и сделал – взял проездные документы до Сухуми с остановкой в Тбилиси. Снова большое путешествие на Кавказ, до Баку и дальше, но теперь уже с другой стороны Каспийского моря. Это был первый в моей жизни трудовой отпуск, и впереди интересное железнодорожное путешествию по Кавказу. Общий вагон и третья полка в нем – место не очень удобное для путешествующего, с билетами на дальние поезда, особенно на юг, тогда было очень сложно. То время – разгар послевоенного великого переселение народа: воссоединение семей, поиск родственников, разъезды демобилизованных, перемещения на юг в поиске

более легкой жизни и все другое тому подобное. Многие из средней полосы страны, разрушенной войной, подались в теплые края искать лучшей жизни, заработка, продуктов питания. Среди всей этой массы людей шныряют мелкие жулики, воришки, подозрительные дельцы. На остановках огромная масса людей высыпает на перрон за кипятком, к пристанционным базарчикам. Многие знают, на какой станции что можно дешево купить, советуют соседям по вагону.

Средняя полоса до Ростова на Дону не оставляла других впечатлений, кроме разрушенных городов, станционных здании, пристанционных базарчиков, где продавалось что-нибудь съестное. Чаше всего топленое молоко, ряженка, вареный картофель, соленые огурцы, домашние лепешки. Рыночные отношения на тех базарчиках были тогда настоящие. Цены разные, торгуешься, выбираешь то, что тебе по карману.

Северный Кавказ проехал ночью, в светлое время оказался на Каспийском побережье, у Махачкалы. Был конец декабря, где-то в дороге наступил новый год, 1947-й. Никаких эмоций по этому поводу никто в вагоне не высказал – каждый был озабочен своими делами. Каким-то он будет у меня?

Для страны год 1947-и будет тяжелым после неурожайного 1946-го. Союзники в помощи продовольствием отказали, требовали расплатиться золотом за поставки вооружения по ленд-лизу, развертывали холодную войну. Новый урожай дело поправил и в конце 1947 года была отменена карточная система снабжения населения, осуществлен обмен денег до определенной суммы, кажется, до 5000 один к одному, остальные – один к десяти, устанавливались также твердые государственные цены на все товары и продукты питания. Все цены были тщательно продуманы и сбалансированы. Постановление об отмене карточной сите– мы и введении единых цен на продукты питания, товары народного потребления были подписаны председателем Совета министров И. Сталиным. (Попробуй повысь их хоть на одну копейку...). По мере развития производства товаров и продовольствия в дальнейшем каждый год происходило снижение цен. Снижение цен по мере развития экономики, серийного производства товаров – процесс естественный, закономерный, понятный всем. Нынешнее хроническое повышение цен на все товары и услуги говорит о нездоровой экономике и нездоровой тенденции к её изменению.

Пока ехали вдоль Каспия на всех станциях и полустанках продавалась вяленая рыба, лимоны, какие-то неведомые ранее кавказские фрукты. Вспомнилось, еще до войны читал в каком-то детском журнале о том, как группа пионеров из Артека были в гостях на даче у В.М. Молотова, и он угощал их селедкой с лимоном. Меня тогда такое угощение очень удивило. В моем тогдашнем представлении лимон – это что-то очень сладкое. Теперь вижу, у меня появилась возможность самому испробовать такой деликатес. Действительно, очень стоящая закусь, просто я раньше не знал вкуса лимона и первый раз в жизни ощутил его тогда в поезде на побережье Каспийского моря.

Это сейчас лимоны продаются в каждом фруктовой палатке, а тогда это была редкость в средней полосе. До Тбилиси дорогу помню плохо, в Тбилиси сделал остановку на несколько дней. Съездил в центр города, но никакого особого впечатления не ощутил. Кавказский горный пейзаж закрыт большими домами. Удивило, конечно, обилие среди зимы фруктов на большом тбилисском базаре. Вижу – многие едят кукурузные лепешки с красными помидорами. Не сразу узнал, что красные помидоры – это вовсе не помидоры, а японская хурма. Почему-то тогда на Кавказе хурму называли непременно японской хурмой. Удивили еще совершенно коричневые яблоки шафран. Сначала думал – это начавшиеся портиться или сильно подмороженные яблоки, потом вижу – все спрашивают – шафран да шафран. Попробовал – действительно очень вкусные яблоки. Позже я такой коричневый шафран нигде и никогда, в том числе и в Москве, не встречал.