Текст книги "Наследники по прямой.Трилогия (СИ)"

Автор книги: Вадим Давыдов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 91 страниц)

Прислугу здесь не замечали до такой степени, что Гурьеву не составило большого труда проникнуть в клуб под видом одного из тех, кто обихаживает сильных мира сего. Конечно, обман тотчас раскроется, но это мало его беспокоило.

Извинившись перед собеседниками, Виктор поднялся и направился в туалет. Остановившись перед зеркалом, он с удовольствием посмотрел на своё отражение. Ротшильд поднял руку, чтобы поправить галстук, и в этот момент погас свет. Виктор открыл рот, чтобы чертыхнуться, и в то же мгновение его сознание последовало возмутительному примеру лампочки под потолком.

Вид барона Виктора Ротшильда, ползущего по вестибюлю клуба в разорванной и перепачканной одежде, был настолько невероятен, что дворецкий клуба застыл, как вкопанный, не в силах пошевелиться. Левая рука его милости безжизненно волоклась за телом, а рот барона издавал странные, кашляюще фыркающие звуки. Приглядевшись, дворецкий понял, что его милость, пытаясь что то сказать, вместо слов выплёвывает чёрные перья – много, очень много перьев.

И только тогда, решив, что сходит с ума, дворецкий закричал.

Лондон. Май 1934 г

Помогая Рэйчел усесться на сиденье, Гурьев увидел, что она готова взорваться – не то от бешенства, не то от смеха.

– Чтонибудь случилось? – вкрадчиво поинтересовался он.

– Вам обязательно нужно было проделать это? – прошипела Рэйчел и тут же прыснула, вырвав ладонь из его руки безуспешно пытаясь прикрыть улыбку, предательски растягивающую уголки её губ, несмотря на невероятные усилия с её стороны выглядеть рассерженной и возмущённой. – Боже! Если бы я не была… представлена вашему пернатому другу… Бог знает, что я могла бы подумать о вас! Вы просто… невозможны!

– Но вы же не думаете обо мне «Бог знает что», – передразнил её Гурьев. – Кстати, а что вы думаете?

– Я думаю… – Рэйчел закусила нижнюю губу, сдерживая приступ хохота, распирающего всё её существо. – Я думаю, Виктор никогда не простит того унижения, которому вы его подвергли. Если он какимто образом узнает, что это сделали вы, он вас просто уничтожит, – сердито закончила она. – Неужели вы можете быть настолько безрассудны?! О, Боже, как я хотела бы иметь такого друга, как вы, но…

– Вы уже имеете такого друга, как я, – Гурьев уселся рядом с нею на кожаный диван и посмотрел на Рэйчел, чуть наклонив голову, сделавшись при этом невероятно похожим на беркута, – так, что Рэйчел застыла от восторга. – И даже гораздо больше того, Рэйчел. Именно я и являюсь вашим другом. И Рранкар, между прочим, тоже. И вы это прекрасно знаете. Поэтому я просто не могу поверить, что вам жаль Ротшильда.

– Думаю, ему было действительно очень больно. Собственно, я вовсе не кровожадна.

– В отличие от меня? Ошибаетесь. Я просто являюсь твёрдым и последовательным противником глупейшей идеи посмертного воздаяния. И сторонником прижизненного.

– Око за око?

– Какою мерою меряете, такою же и вам отмерено будет.

– Ну, ещё бы. Вы просто несносный дикарь. Тарзан. Лиз была, похоже, совершенно права. Господи! Когда я поняла, кто… Я была сама готова расцарапать Виктору физиономию… Это немыслимо! Я до сих пор не могу представить себе… вы хоть понимаете, кому вы бросили вызов?!

– А мне кажется, это маленькое происшествие с бароном вас позабавило.

– Это было бы так, если бы вы не сломали ему руку.

– Он просто неудачно упал на каменный пол. Было темно, и ему не повезло несколько раз подряд.

– Я сразу же поняла, чья это выходка. Никто другой никогда в жизни не решился бы на это! И я была просто вне себя от беспокойства…

– И совершенно напрасно, – автомобиль набрал скорость, и Гурьев расслабленно положил руку на спинку сиденья. – Когда в следующий раз вы решите выйти из себя от беспокойства, посоветуйтесь со мной. Тогда мне не придётся взвешивать каждое слово во время нашей с вами пикировки, как теперь.

– Джейк.

– Да?

– Вы… – Рэйчел чуть отодвинулась и испытующе посмотрела на Гурьева, не замечая, что кусает губы. – Вы всегда…

– Ну же. Леди Рэйчел, – он подбодрил молодую женщину кивком головы.

– Вы всегда так защищаете своих друзей?

– Ну разумеется, – Гурьев пожал плечами и улыбнулся с обескураживающим простодушием. – А что, ваши британские друзья ведут себя както иначе?

– Цивилизация и настоящая дружба несовместимы, Джейк, – грустно сказала Рэйчел, глядя на него какимто новым взглядом. – К счастью или к сожалению, вы не желаете ни на йоту с этим считаться. Именно поэтому вы – совершенно невозможное, восхитительное чудовище. Если бы я не умирала от страха за вашу жизнь, эта сплетня из моих уст стала бы гвоздём светского сезона.

– У вас ещё будет шанс выпустить её на простор.

– Что вы задумали?! Вы скажете когданибудь?!

– Вероятнее всего, да. И очень скоро.

– Если прежде не загоните меня в гроб и не окажетесь в Тауэре за свои вос… возмутительные выходки!

– Не возводите на себя напраслину. Вашим крепким нервам и самообладанию позавидует любой мужчина. А от экскурсии по закоулкам Тауэра я не откажусь – особенно если вы пообещаете носить мне передачи хотя бы пару раз в неделю.

Больше Рэйчел не могла сдерживаться – смех её наполнил салон лимузина, так, что Осоргин в недоумении оторвал взгляд от дороги и уставился на пассажирку.

Лондон. Май 1934 г

А это, похоже, не кто иной, как Иосида, подумал Гурьев, незаметно рассматривая чопорного, полноватого и круглолицего человека во фраке и женщину рядом, в тёмнобордовом кимоно, качество шёлка и тщательность выделки которого были им по достоинству оценены, и традиционной причёской. Как можно поверить в такую удачу, – или в то, что это случайность?! А ведь это всего лишь второй ваш выход, мистер Гур. Вам не кажется, что вам уж слишком мягко стелют?

– Следующую партию я хочу играть с японцем, – Гурьев произнёс это, почти не разжимая губ и не глядя на Рэйчел.

Тем не менее, она едва не подпрыгнула:

– С мистером Иосидой?!

– Да.

– Но… Я не понимаю…

– Леди Рэйчел. Я всё вам когданибудь объясню. Не сейчас.

– Всётаки вы шпион, – Рэйчел была рассержена не на шутку.

– Я дал слово, что это не так, – Гурьев улыбался, и его странно посветлевшие – ещё более, чем обычно, – глаза смеялись. – Шпионаж – это не мой масштаб. Слишком мелко. Леди Рэйчел.

И опять она ему поверила:

– Хорошо, – ресницы Рэйчел дрогнули, и у Гурьева в сердце царапнул крошечный коготок. – Я попробую. Учтите, это будет нелегко.

– Не сомневаюсь, – он вздохнул, как показалось Рэйчел, сочувствуя ей.

Партия закончилась, ко всеобщему удовольствию, выигрышем японца. Рэйчел, уже догадавшись, что Гурьев простонапросто помнит все карты до одной и элементарно, к тому же – с невероятной скоростью вычисляет расклады на руках партнёров после двух, много – трёх, ходов, была потрясена. И не столько тем, что они не выиграли, сколько изяществом, с которым Гурьев сдал партию дипломату. Эта игра продолжалась долго, значительно дольше, чем за другими столиками. В том, что Гурьев – сильный противник, Иосида отдавал себе отчёт. Правда, не полностью. Гурьев, сбросив оставшиеся карты рубашками вниз, поднялся, согнулся почти пополам в поклоне и произнёс:

– Это была большая честь для меня, Иосидасама. Пусть ваше превосходительство не сочтёт это грубой лестью. Немногие могут записать себе на счёт такую победу. Я чрезвычайно польщён и горд, что мне посчастливилось сразиться с вами, Иосидасама.

И Гурьев поклонился ещё раз.

Стараясь не выдать своего замешательства, дипломат поклонился в ответ:

– Ваш японский великолепен, Гуросан. Позволено ли мне будет называть вас так?

– Именно так называют меня мои японские друзья, Иосидасама.

– Не будет ли бесчестием для вас, Гуросан, удовлетворить моё любопытство? Откуда у вас такой ясный сацумский акцент?

– О, нет, разумеется, нет, Иосидасама. Мой учитель, Мишима Нисироосэнсэй, буси из клана Сацумото. Это он научил меня практически всему, что я знаю. Этот достойнейший воин много лет был членом нашей семьи. Именно ему я обязан своими более чем скромной осведомлённостью в японском и некоторому представлению о земле богов и её жителях, Иосидасама.

Иосида снова учтиво поклонился, полностью овладев собой:

– Пожалуйста, обращайтесь ко мне по имени. Я буду чрезвычайно счастлив видеть вас своим гостем, Гуросан. Ваши познания в карточной игре, столь популярной среди моих британских друзей, потрясли меня. Пожалуйста, не возражайте. Я смею надеяться, что вы почтите своим вниманием мой скромный дом и будете столь щедры и любезны, что согласитесь дать мне, новичку, несколько уроков, которые будут для меня совершенно бесценны. Прошу вас, Гуросан.

– Вы несказанно добры и необычайно снисходительны к моим познаниям, Сигэрусама. Конечно же, для меня будет огромной радостью вновь встретиться с вами и принять поражение из ваших рук, как награду. Благодарю вас, Сигэрусама.

Иосида достал из кармана жилета серебряный плоский футляр для визиток, вытащил одну и с поклоном протянул Гурьеву:

– Куда я могу прислать своего слугу с приглашением, Гуросан?

Гурьев принял карточку, долго и внимательно читал текст, и только после этого протянул Иосиде в ответ – обеими руками – кусочек картона со своими адресом и телефоном:

– Я с огромным почтением принимаю ваше приглашение, Сигэрусама. Хотя я и не могу считать себя достойным такой чести, как быть вашим гостем. Только, если вы соизволите настаивать на этом.

– Конечно же, я буду настаивать, – улыбнулся Иосида, – и тем больше, чем сильнее вы станете отказываться, Гуросан.

– В таком случае, извините, но я не позволю вам оказывать мне столь глубокое уважение и почтение, какого я, разумеется, недостоин, и немедленно соглашаюсь быть вашим гостем в любое удобное для вас время.

Они снова поклонились и, попрощавшись, разошлись, необычайно довольные друг другом. Рэйчел, ошалело слушая этот почти пятиминутный обмен любезностями на чужом языке, села рядом с Гурьевым и, похоже, забыв обо всех своих правилах, выпалила:

– Немыслимо. Что, в самом деле возможно выучиться стрекотать пояпонски с такой скоростью?!

– Всё можно, леди Рэйчел. Нужно только захотеть.

– Вы не сказали мне, что обзавелись визитными карточками.

– Не хотел причинять вам чрезмерных хлопот. Вы и так от меня не отходите.

– Я?!? – изумилась Рэйчел. И спохватилась. Впрочем, иронию в тоне ей удалось скрыть с большим трудом, да и то – не от Гурьева, а от окружающих: – Как любезно с вашей стороны. Пожалуйста, в следующий раз, когда вам захочется сыграть в криккрак с китайским посланником, соблаговолите поставить меня в известность заранее.

– Вы ведь не откажетесь нанести вместе со мной визит к Иосиде? – Гурьев, кажется, пропустил её шпильку мимо ушей так, как только он умел пропускать – словно не было произнесено ни звука. – Вам будет интересно, ручаюсь. Мидорисан покажет вам, как следует составлять букеты из совершенно невероятных вещей. Говорят, она выдающийся мастер икэбана. Соглашайтесь. Леди Рэйчел.

Она посмотрела на него с ужасом:

– Есть чтонибудь, чего вы не знаете?!

Я не знаю, как мне сказать тебе о том, что я чувствую, Рэйчел. О том, чего я не должен, не имею права чувствовать – и всётаки чувствую, и скоро, кажется, у меня не останется сил молчать. Гурьев улыбнулся и беспечно пожал плечами. Им ещё предстояла третья партия.

Лондон. Май 1934 г

Чай был великолепен – похоже, жена Иосиды действительно заваривала его сама. Вдохнув аромат, смешавшийся с изысканным ароматом высушенных лепестков розы, Гурьев с благодарностью принял чашку из рук хозяйки.

Иосида понимал, что сидящий перед ним человек необычен. Необычен до такой степени, с которой ему, одному из опытнейших дипломатов Ямато и члену императорского Тайного совета, прежде сталкиваться не доводилось. Он сам был воспитан, как настоящий буси, и понимал, что воин, явившийся гостем в его дом, хотя и остаётся европейцем, белым варваром, но ведёт себя безукоризненно абсолютно во всём, как настоящий самурай. Его учитель может им гордиться, подумал Иосида. О Аматэрасу, как у человека, у буси – он буси, истинный буси, ни капли сомнений, даже в этой стране он умудряется не расставаться с мечом – как у живого человека могут быть такие глаза?!

– Не хотите ли познакомиться с моей оружейной коллекцией, дорогой Гуросан?

– О, вы так добры ко мне, Сигэрусама. Просто бесконечно добры. Я даже не смею надеяться, что такая честь может быть оказана мне.

– Позвольте проводить вас, Гуросан. Вы мой гость, и я лишь по мере сил пытаюсь сделать так, чтобы пребывание в моём скромном доме не было для вас скучным.

Гурьев любовался клинками целую вечность. В коллекции Иосиды действительно было, на что взглянуть: три меча работы Канэудзи из школы Тэгаи, и два – самого Масамунэ. Пожалуй, вывезти такие мечи из Ямато, пусть и временно, могли позволить лишь Иосиде или равному ему по положению, подумал Гурьев. Ну, когда же наступит подходящий момент?

– Графиня Дэйнборо очень красива, – задумчиво проговорил Иосида. – Очень, очень достойная женщина. Некоторые не способны разглядеть красоту, достоинство и благородство даже тогда, когда, казалось бы, ничто не мешает их взору. Низкие люди, лишённые разума и истинной чести. Мне так радостно, Гуросан, что вы совершенно на них не похожи. Это удивительно, Гуросан, не правда ли? Такая красота облагораживает душу. Невозможно представить, чтобы красота причиняла какуюлибо иную боль, кроме сладкой. Многие думают, что мы, японцы, можем увидеть лишь ту красоту, к которой привыкли. Но это не так. Мы лучше других умеем видеть красоту. Иногда мы видим её там, где остальные не видят.

– Земля Ямато великолепна и красива, – голос Гурьева был ровен и тих. – Иногда великолепие путают с красотой, но ведь это – разные вещи, Сигэрусама, не так ли? Красота бывает величественной – и бывает приглушённой. Тогда необходимы покой и равновесие, чтобы красота вошла в глаза и сердце воина, сделав его сильнее. Что может быть достойнее, чем защищать красоту?

– Да. Конечно. Вы совершенно правы, Гуросан. Совершенно. Не хотите ли ещё немного сакэ?

– С радостью, Сигэрусама.

Гурьев опустошил чашечку с напитком, протянутую ему дипломатом, и улыбнулся:

–  Прелесть женщины, красота клинка: Обе неотразимы. Миг и Вечность.

– Позволено ли мне будет записать это хокку, Гуросан?

– Если вам понравилось, я могу сам записать его для вас, Сигэрусама.

– О, я испытываю такое смущение, когда вы называете меня «сама», Гуросан. Вы слишком добры ко мне.

Иосида поднялся и вернулся с письменным прибором. Гурьев, обмакнув кисть в тушь лишь однажды, несколькими плавными, почти неразделимыми движениями нанёс иероглифы на бумагу. Дипломат следил за ним с абсолютно непроницаемым лицом, и только чуть подрагивающая над переносицей, едва заметная складочкаморщинка выдавала его – Гурьеву, и только ему, – с головой. Иосида нравился ему всё больше и больше. Неужели я угадал, подумал Гурьев. Неужели? Конечно. Я угадал.

Приняв из рук Гурьева лист, Иосида несколько мгновений любовался линиями письма, после чего снова поклонился:

– Не сочтёте ли вы дерзостью с моей стороны, Гуросан, если я попрошу вашего милостивого разрешения взглянуть на клинок ширасайя, что почтил присутствием моё жилище вместе с вами?

– Конечно же, нет, Сигэрусама. Пожалуйста, взгляните. Вы оказываете мне большую честь, проявляя такое внимание к моим скромным способностям.

Гурьев поклонился. Они оба поднялись и вернулись в гостиную. Гурьев снял Близнецов с подставки, и, отщёлкнув предохранитель замка, охватил ладонями рукояти:

– Я покорнейше прошу простить меня, Сигэрусама. Это немного необычный меч. Позволено ли мне будет продемонстрировать его вам самому – в соответствии с теми правилами, которые свойственны этому мечу и способу обращения с ним?

Иосида кивнул, ничем не выдав своего смятения, нараставшего с каждой секундой. Гурьев, с улыбкой произнеся положенные такому случаю слова, начал выдвигать клинки.

Клинки струились, словно потоки хрустального огня, переливаясь вихрем стального узора, синечёрными звёздами и сполохами, будто живые. О, светлая Аматэрасу, подумал Иосида. Его спокойствие улетучилось, как не бывало. О, все боги, о, Будда и ками. Ведь это невозможно. Кто, кто может создать такое?! Только сам Хатиман. Хатиман?!

– Позволено ли мне узнать его имя, Гуросан? – глаза дипломата оставались непроницаемыми. Вот только голос звучал необычно тихо, с хрипотцой. – Их имена?

– Да, Сигэрусама. Их называют Близнецами.

Иосида поклонился, принял мечи и долго любовался невероятным узором на стали. Затем, снова с поклоном, вернул Близнецов Гурьеву:

– Судьба, подарившая мне знакомство с вами, Гуросан, вероятно, ожидает от меня ответной услуги. Двери моего дома всегда распахнуты для вас, Гуросан. Вы долго будете ещё в Лондоне?

– Вероятнее всего, достаточно долго. Вы ведь примете участие в ближайшем заседании Тайного совета, Сигэрусама?

Конечно, подумал Иосида. Как я осмеливался сомневаться, пусть даже одно короткое мгновение?! Мне нет прощения. Но я постараюсь, постараюсь искупить вину. О, милосердные боги… Он поклонился с улыбкой:

– Если мой император соизволит повелеть это своему недостойному слуге.

– О, Сигэрусама. Как вы можете даже думать о себе так. Конечно же, Тэнно выслушает вас. Он всегда выслушивал вас, не так ли?

– Сын Неба слишком добр ко мне, как и вы, Гуросан. Я надеюсь, он выслушает меня. Да, да, я очень надеюсь. Я постараюсь, конечно же, как следует подготовиться, чтобы Тэнно меня выслушал.

– Отлично. Я буду счастлив снова увидеться с вами, после вашего возвращения из Токио, Сигэрусама. Я буду ждать этого дня с нетерпением.

– Простите меня, Гуросан, умоляю, извините мою дерзость. Я не могу удержаться, чтобы не спросить вас.

– Я с радостью отвечу, Сигэрусама.

– Почему?!

– Это гири. ^[167]Мой учитель отдал жизнь за меня и мою семью. Если я смогу хоть немного помочь его народу и его стране, любовь к которым с детства живёт в моей душе, я ещё на один крошечный шаг приближусь к Равновесию, Сигэрусама.

Улыбка Гурьева была лучезарной, а последовавший за нею поклон – столь изящным, что Иосида, не выдержав, поклонился значительно ниже, чем требовалось в соответствии с этикетом.

Было уже далеко за полночь, когда дипломат с женой вышли проводить высоких гостей. Иосида долго инструктировал шофёра посольского «Паккарда», после чего сам посланник и Мидорисан тщательно и церемонно раскланивались с Гурьевым и Рэйчел. Наконец, формальности остались позади. Ну, вот, подумал Гурьев, перехватывая распахнутую дверь автомобиля у шофёра и помогая Рэйчел усаживаться. Пару недель обмена шифровками, потом – недели три, пока Иосида съездит в Токио и вернётся назад. Им кажется, что у них есть время. Но ведь на самом деле это не так. Вот совершенно.

– А где Вадим Викентьевич?

– У него сейчас много работы. И он не мальчик, чтобы ждать меня по пять часов под забором.

– Разве вы не наняли его?

– Он не лакей, а сотрудник. Кроме того, Иосида получил лишнюю возможность засвидетельствовать своё почтение и оказать услугу. Это очень непростая система взаимных обязанностей, крупных и мелких, разобраться в которой постороннему просто невозможно. Не заботьтесь о таких пустяках, Рэйчел, – Гурьев откинулся на спинку сиденья и, улыбнувшись, переменил тему: – Вам понравилось в гостях?

– Да. Чудесно, – кивнула она. – Никогда не видела ничего подобного. Миссис Иосида просто потрясающе выглядит, не правда ли?

– Она настоящий самурай, Рэйчел. Вы правы.

– Самурай? – Рэйчел опять забыла, что леди не должна реагировать так живо. Этот негодяй всё время вытряхивает меня из себя, сердито подумала она. Это, наконец, невежливо. – Разве женщина может быть самураем?

– Самурай – это судьба, Рэйчел. Карма, как говорят японцы. Женщина или мужчина – никакой разницы. Жизнь или смерть – безразлично. Жёны самураев, а настоящей женой самурая может быть только женщина из семьи самураев, ведут все хозяйственные дела, и мужья весьма дорожат их мнением. Отнюдь не только в делах семейных или воспитании детей, но также в вопросах войны и мира. Помимо всего остального, женщинесамураю дарована привилегия легко оборвать жизнь – простым ударом меча или кинжала, в горло.

– О, Господи Боже, – Рэйчел содрогнулась. – Я слышу в вашем тоне восхищение. Это же немыслимо.

– Смерть – такая же неотъемлемая часть жизни японцев, как цветение вишни или божественное величие и ясность Фудзи. Жизнь коротка, и каждый миг её должен быть гармоничен. И каждый миг нужно быть готовым встретить смерть с достоинством и спокойствием. Тогда в следующей жизни судьба будет благосклоннее к человеку, чем в предыдущей. Природа страны восходящего солнца сурова и переменчива. Ураганы и землетрясения воспитывают характер. Японцы называют свою землю Страной Богов. Её красота действительно потрясает воображение. Но это – очень трудная земля. Безжалостная. Японцы – великая нация ещё и поэтому, Рэйчел.

– Вы жили в Японии, – после довольно долгой паузы Рэйчел посмотрела на Гурьева очень внимательно. И это был не вопрос, а утверждение. – Долго?

– Довольно долго. Несколько лет.

– Я бы хотела там побывать. Но жить… Мне трудно это себе представить.

– Да. Это нелегко. Их мир закрыт для европейцев. Очень немногим позволяют войти. Японцам очень приятно, когда иностранец знает несколько слов пояпонски. Они расценивают это как символ глубокого к себе уважения. С другой стороны, они предпочитают обычно, чтобы иностранцы не говорили пояпонски, поскольку уверены, что правильно выдержать интонации во время беседы чужаки не в состоянии.

– Это на самом деле так?

– Во всяком случае, по отношению к англичанам – это истинная правда.

– Почему?

– Нет на свете нации, менее приспособленной к изучению чужих наречий, нежели британцы и американцы, Рэйчел. У них множество других всевозможных талантов и достоинств, но этого – нет и в помине. Как правило, разумеется.

– Вы несносны. Просто несносны, немыслимо, – Рэйчел засмеялась, и Гурьев обрадовался, что сумел её развеселить.

Они остановились у самого крыльца. Гурьев бросил несколько слов шофёру пояпонски и тотчас перевёл сказанное для Рэйчел:

– Я велел ему ждать в машине, потому что хочу лично проводить вас, поскольку для меня это оченьочень важно. Иосида приказал шофёру убедиться, что гости прибыли домой – существенный элемент процедуры настоящего гостеприимства. Принято ещё известить хозяина запиской с благодарностью за внимание и пожеланиями процветания. Такие записки продаются в Японии в виде открыточек, но я, конечно же, напишу её сам. Позвольте вашу руку, миледи.

– От этих церемоний можно положительно сойти с ума, – потрясённо покачала головой Рэйчел.

– И это говорит графиня Дэйнборо, – укоризненно нахмурился Гурьев.

Она снова засмеялась, уже опираясь на его руку, и, оступившись на подножке автомобиля, очутилась в объятиях Гурьева. Несколько мгновений они смотрели, не отрываясь, в глаза друг другу. Потом ресницы Рэйчел дрогнули, опускаясь, и губы их встретились. Это продолжалось совсем недолго – но более чем достаточно для того, чтобы Гурьев почувствовал, с каким нетерпением и жадностью отвечает Рэйчел на его поцелуй.

– Рэйчел… – в голове гудели колокола, и Гурьеву показалось, что он сейчас просто рухнет, как подкошенный. – Рэйчел.

– Простите меня, Джейк, – тихо проговорила Рэйчел, чуть отворачиваясь, но не делая попытки освободиться. И всётаки, несмотря на это, он понял – чудо закончилось.

– Почему?! – Гурьеву хотелось встряхнуть её так, чтобы… – Почему, Рэйчел?

– Вам известно, что вы неотразимы и что женщины без ума от вас, не правда ли? – возможно, Рэйчел не хотела, чтобы он слышал, какая тоска звучит в её голосе – но он слышал. Хоровод серебряных молний в его глазах неопровержимо свидетельствовал об этом. И всётаки она нашла в себе силы продолжить: – Нет никакой необходимости проверять на мне ваше оружие, Джейк. Вы же видите, – оно действует, вовсе безо всяких усилий с вашей стороны и несмотря на все усилия с моей. Прошу вас, оставьте мне немного сил, ведь мне надо както жить, – и сейчас, и когда вы, наконец, уедете. Смотрите, – победа надо мной досталась вам необычайно легко. И я надеюсь, именно поэтому в ней нет для вас совершенно никакого смысла.

– Вы всегда ведёте себя именно так, – глухо проговорил Гурьев, запрокидывая лицо к чёрному, бездонному майскому небу. – Всегда гнётесь – ровно настолько, насколько необходимо, – и никогда, никогда не ломаетесь. Леди Рэйчел. Благодарю вас, я отлично усвоил и этот урок.

– Вы ведь не сердитесь на меня, Джейк? – на лице Рэйчел сияла привычная лёгкая улыбка, и он мог поклясться, что не заметил, когда она высвободилась и отстранилась. – Скажите, что не сердитесь. Пожалуйста. Ну?

– Сержусь, – покачал головой Гурьев. И, как всегда в таких случаях поступал, – улыбнулся. – Сержусь, Рэйчел. Но обещаю вам – к утру это пройдёт. Спокойной ночи, Рэйчел.

Распахнув перед нею дверь парадного, Гурьев отступил и молча отвесил Рэйчел такой поклон, что лицо её мгновенно пошло красными пятнами. Впрочем, этого Гурьев уже не видел. Секунду спустя хлопнула дверца автомобиля, и чудесный вечер, превратившийся в кошмар, закончился.

Дождавшись, пока шум мотора стихнет, Рэйчел прислонилась к закрытой створке двери, и сумочка выскользнула из её безвольно разжавшихся пальцев.

Токио, императорский дворец. Май 1934 г

Иосида смотрел на императора в полном недоумении. С того момента, как дипломат завершил доклад, Хирохито не проронил ни звука. Обстановка секретности, в которой император выслушал дипломата, отнюдь не добавляла последнему спокойствия. Что всё это значит? Почему он молчит? О чём он думает?!

Токио. Ноябрь 1933 г

Гурьев вернулся в столицу. Рранкар держался подальше от жилья, там, где было вдоволь живности для охоты. В Токио совершенно точно невозможно было находиться вдвоём. В планы Гурьева отнюдь не входило работать цирковым персонажем, посмотреть на которого сбегается народ со всех концов. Расстояние не мешало ему поддерживать контакт с беркутом. Гурьев не без оснований подозревал, что, окажись Рранкар за тысячу миль, это не сыграет никакой существенной роли.

Гурьев понимал, что перед отъездом в любом случае должен непременно увидеться с Сумихарой. Он снял номер в одной из маленьких гостиниц Канды и наутро направился к дому генерала, расположенному буквально в пяти минутах ходьбы от Ясукуни. ^[168]И, увидев на столбе у ворот белые траурные ленты, остановился, как вкопанный.

Следующим вечером в гостинице появился майор Такэда. Гурьев не стал уточнять, как офицер нашёл его – в конце концов, майор Генштаба не мальчик, а высоченному белому трудно потеряться даже в Канде. Он ответил на приветственный поклон Такэды и пригласил майора войти. И велел подать сакэ прямо в номер. Такэда тоже был, похоже, совершенно раздавлен смертью генерала. Гурьев знал, что Такэду и Сумихару связывали более тесные отношения, чем просто служебные. Он научился разбираться в хитросплетениях клановых связей, но не так глубоко, чтобы с налёту осознать степень близости обоих. Бедняга, подумал Гурьев. Мне тоже будет не хватать Яситосама. Почему, чёрт подери?! Он же обещал мне, что будет драться?!

Только осушив второй кувшинчик – впрочем, Гурьев не отставал, – Такэда произнёс, сосредоточенно глядя в одну точку:

– Яситосама умер великолепно. Его кайсяку ^[169]был безупречен.

– Что произошло? Сабуросан, мне очень важно это знать. Пожалуйста, расскажите.

– Конечно, Гуросан. Я непременно расскажу всё, во всех подробностях. Именно поэтому я осмелился побеспокоить вас. Гэнро ^[170]послал Яситосама просьбу совершить сэппуку.

– Об этом я догадался, Сабуросан. Почему?

– Всегда очень много причин, Гуросан. Одной из причин было то, что у Яситосама обнаружили рак желудка. Уже было поздно чтолибо предпринимать, Яситосама оставалось жить несколько месяцев… вы понимаете, Гуросан, не так ли?

Гурьев кивнул. Говорить не хотелось. Причина, по которой генерал совершил обряд, была для Гурьева теперь окончательно ясна.

– Моя скорбь безмерна, – проговорил Такэда. Чувствовалось, – ещё немного, и голос его дрогнет. – Теперь, когда ушёл Яситосама… Мне не хочется признаваться в этом, Гуросан, но меня не покидает тревога. Смерть Яситосама означает ещё и то, что партия войны победила. Это плохо для страны и народа. Это очень, очень плохо, – Подавленный вздох заставил Такэду чуть заметно пошевелиться. – И ещё одно, Гуросан. Я должен попросить у вас прощения.

– За что?

– Я не смогу, как прежде, помогать вашей армии, Гуросан. Прошу меня простить. Я буду делать всё, что в моих силах, но мои силы ничтожны, Гуросан. Я всего лишь маленький военный чиновник. Если отзовут Янагитасама, я вообще останусь без всякой опоры. И здесь, в Токио, и в штабе армии в Дайрене. Мне очень тяжело говорить вам это, но я вынужден. Я могу умереть, но это ничего не изменит.

– Не прибедняйтесь, Сабуросан, – зло усмехнулся Гурьев. Он намеренно был невежлив по отношению к Такэде, чтобы хорошенько встряхнуть его после всего случившегося. – Просто начальство кажется вам ближе, чем я. Но это заблуждение. И помните: моя армия – это не только и даже не столько ваша собственная жизнь. Я умею наказывать тех, кто не подчиняется. Хорошенько запомните это, – убедившись, что его слова произвели нужное воздействие, Гурьев кивнул и неожиданно мягко добавил: – Яситосама любил вас.

– Нет, извините, Гуросан, – Такэда опустил веки. – Я был всегонавсего его верным слугой, самураем. Он любил вас, Гуросан.

– Тем более, – хрипло сказал Гурьев, чувствуя, как помимо воли слёзы подступают всё ближе. – Тем более. Ему следовало бы меня дождаться. Почему никто не сообщил мне? Яситосама прекрасно знал, где я. Почему?

– Я не знаю, Гуросан. Вероятно, Яситосама не хотел, чтобы вы беспокоились… Возможно, я не знаю, простите. Что могло бы измениться?

– Многое.

– Да, Гуросан, – Такэда посмотрел в сияющие серебряным светом глаза Гурьева и согнул спину в низком поклоне. – Я буду помнить ваши суровые слова каждую секунду. Я знаю, что такое гнев Пути. И я молюсь, чтобы гнев Пути не обрушился на мою Родину, Гуросан. Генерал предпочёл умереть, доказав свою правоту. Но…

– Это даже не глупость, Сабуросан, – Гурьев понимал, какой эффект вызовут его слова. – Это гораздо хуже, чем глупость, предательство или преступление. Это ошибка.

Такэда с ужасом посмотрел на Гурьева:

– Гуросан…

– Тех, кто встал на сторону Тьмы, не убедит ничья смерть, кроме их собственной, Сабуросан. Неправильный анализ ведёт к неправильным выводам. Слишком трепетное и слишком буквальное следование традициям в невероятно изменившемся мире – ошибка. Провал. Мир сошёл с ума, Сабуросан. В нём больше нет места бездумному поклонению традициям и правилам ради них самих. Это больше никого и ни от чего не в состоянии удержать. И тот, кто хочет победить, должен научиться находить решения, которые до него не существовали. То есть стать сумасшедшим. Кто сказал, что смерть спасает от поражения? Это ложь. Гибель твоих воинов и смерть детей – позор и поражение даже в том случае, если ты сам избежал этого зрелища. Вот последняя и единственная правда новой войны, которая уже идёт, Сабуросан. Постарайтесь не забыть её никогда. А понимание придёт позже, когда вы как следует поразмыслите над моими словами.