Текст книги "Наследники по прямой.Трилогия (СИ)"

Автор книги: Вадим Давыдов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 91 страниц)

– Знаю, – Рэйчел глядела прямо перед собой. – Обо мне. О небе. О море. Он мечтает стать морским лётчиком. Это же настоящий ужас, не правда ли? Только через мой труп.

– Зачем же так мрачно, – засмеялся Гурьев. – Отличное занятие. Для настоящих мужчин.

– Вы сами рассуждаете, как мальчишка, – она посмотрела на него с явным неодобрением.

– Это именно то, что нам сейчас требуется, – кивнул Гурьев.

Гурьев расплатился, они отпустили кэб и вошли в дом. Это был довольно большой особняк на Мотлиавеню, немного сумрачный, из типичного для этой части Лондона тёмного узкого кирпича. Многовато места для молодой женщины и маленького мальчика, подумал Гурьев. Ах, ну да, разумеется, – nobless oblige, ^[148]как же иначе.

– Как прошли сегодня занятия у сэра Эндрю, Джарвис? – спросила Рэйчел у камердинера, принимавшего её пальто из рук Гурьева.

– Граф Роуэрик только что закончил урок фехтования, миледи, – камердинер взял пальто, и, неодобрительно покосившись на гостя, который помешал ему в полной мере исполнить свои обязанности по встрече хозяйки, наклонил голову, продемонстрировав тщательно ухоженный пробор в начинающих заметно редеть седых волосах. – Учитель математики был весьма доволен успехами их милости, как и преподаватель географии.

– Литература?

Джарвис вздохнул и опять бросил на Гурьева взгляд, в котором сквозили настороженность и неодобрение тем, что хозяйка так откровенна в присутствии незнакомца.

– Понятно, – улыбка осветила лицо Рэйчел. – Вы можете быть свободны, Джарвис.

Дворецкий церемонно кивнул и скрылся в глубине дома.

– Как, вы сказали, ваша девичья фамилия? – Гурьев изобразил на физиономии такую глубочайшую степень праздного любопытства, на которую только был способен.

Не может быть, пронеслось у него в голове. Это просто невозможно. Так не бывает. Это просто совпадение. Обыкновенное совпадение, какие встречаются буквально на каждом шагу. Межъязыковая омонимия. Подумаешь, бином Ньютона! Стоп. Кажется, я уже это говорил. И даже, кажется, вслух. Да что же это, прах его побери, такое?! Что всё это значит, а?!

Рэйчел секунду смотрела на Гурьева, и на щеках её проступал лихорадочный румянец. А когда она заговорила, голос её был тих и дрожал от еле сдерживаемой ярости:

– Роуэрик, Джейк. Роуэрик. Не сомневайтесь, я прекрасно знаю, что за этим стоит. Глупые и смешные рыцарские сказки, средневековые басни, чушь, фанаберия, исторический анекдот. И если вы ещё раз посмеете хоть раз заикнуться об этом, неважно, где и когда, считайте, мы с вами незнакомы. Как только ктонибудь начинает протягивать ниточки, пускай даже всего лишь в уме, сразу же всё рушится. Вся моя жизнь, и при этом, как правило, гибнут ни в чём не повинные люди. Я. Больше. Не. Желаю. Никогда. Ничего. Об. Этом. Слышать. Точка.

– Как скажете, леди Рэйчел, – Гурьев пожал плечами и улыбнулся. – Как скажете. Нас ждут, вероятно, не так ли?

Рэйчел ещё не знала, что означает этот вихрь серебряных искр, промелькнувший в глазах Гурьева и тут же пропавший, – кажется, совершенно бесследно. Иначе она забеспокоилась бы куда сильнее.

Потом, подумал Гурьев. Потом. Не сейчас. Но когда я доберусь до самого начала этой истории, тогда… Он ещё не решил, что будет «тогда». Потом. Но чтото обязательно будет. Чувствовать такое он научился неплохо. Гурьев встряхнул кистями рук, разминая и разогревая мышцы:

– Так значит, учитель фехтования доволен успехами вашего брата. Это вселяет надежду.

– Надежду на что?

– На то, что всё получится. Леди Рэйчел.

Он подбодрил Рэйчел кивком и улыбкой. Отлично, подумал он. Сейчас мы подерёмся и сразу подружимся. То, что нужно. Лучше не придумаешь.

Они вошли вдвоём в зал, где находился мальчик. Он был ещё в одежде для занятий фехтованием, а в правой руке держал эспадрон. Разрумянившиеся щёки и прерывистое дыхание красноречиво свидетельствовали – он всё ещё целиком находится во власти только что завершившегося урока, разгорячённый пусть учебной, но схваткой. Мальчик, в противоположность Рэйчел, был высок для своего возраста, почти догнав ростом сестру, и далеко не так узок в кости. И, конечно же, куда более резок в движениях и на удивление хорошо сложен для едва начинающего превращаться в мужчину подростка. У него были светлые волосы, светлее, чем у сестры и белая, без следа солнечного загара, кожа. Зато глаза…

Тэдди с удивлением посмотрел на сестру и на Гурьева. И нахмурился. Хмуришься ты похоже, дружочек, подумал Гурьев, и – этот отблеск света в лице! Он улыбнулся, предвидя, что мальчик его улыбку сходу, вот так, не оценит. Так и случилось.

– Познакомься, Тэдди, – преувеличенно бодро сказала Рэйчел. – Это мистер Гур, Джейкоб Гур. Он приехал в Лондон из… Венесуэлы. Он ищет одну вещь, которая принадлежит его семье, отнятую бандитами и проданную комуто здесь, в Англии. Я пытаюсь ему немного помочь.

Рэйчел умолкла и беспомощно посмотрела на Гурьева. Нуну, Рэйчел, не всё сразу, подумал он. Не тревожься, Рэйчел. Я справлюсь. Он снова улыбнулся:

– Весьма польщён знакомством с вами, милорд, – Гурьев поклонился.

Мальчик шагнул к нему. Перебросив эспадрон из правой руки в левую и обратно, он сделал совсем неплохой угрожающий выпад и крикнул звонко:

– Защищайтесь, мистер Гур!

Рэйчел в ужасе прижала ладони к лицу, а Гурьев, не переставая улыбаться, внезапно – так показалось Рэйчел – как будто размазался в воздухе. В следующее мгновение Тэдди лежал на полу, Гурьев нависал над ним, а эспадрон торчал буквально в сантиметре от головы мальчика, едва ли не на ладонь войдя между досками паркета.

– Что… это?! – прошептал Тэдди.

– Это – искусство рукопашного боя, с оружием и без, против которого нет спасения, – совершенно серьёзно сказал Гурьев, не мигая, глядя в глаза мальчика. – И единственный человек, владеющий им в совершенстве, – это я. Если хочешь, я тебя научу. Не всему и не сразу, но этого будет достаточно, чтобы ты мог в любом случае защитить честь сестры и свою честь, если придётся. Лучше, чем кто бы то ни было. Хочешь?

– Хочу, – нахмурился мальчик. – Ещё бы!

– Отлично, – ослепительно улыбнулся Гурьев и, сев на колени, протянул Тэдди руку. – Мир?

– Мир, – проворчал мальчик, и, ухватившись за его ладонь, поднялся.

Гурьев услышал шумный облегчённый вздох Рэйчел. Ну, вот, подумал он. Получилось. Видишь, Рэйчел, как всё у нас с тобой получается. Он повернулся к ней и проговорил порусски:

– Увольте учителя фехтования. Он шарлатан. Я заплачу неустойку, чтобы не было пересудов.

– Сумасшедший, – тихо ответила после паузы Рэйчел, тоже порусски. – Сумасшедший, опасный. Чудовище. Кто его заменит? Вы? Ах, ну, конечно. Мне следовало сразу же догадаться.

Лондон. Апрель 1934 г

Гурьев знал и умел просто чёртову уйму вещей, способных навеки покорить сердце мальчишки, – и пользовался этим без тени стеснения. Не прошло и недели, как он стал для мальчика иконой и образцом для подражания. От прежней угрюмости и отчуждённости, возникшей с тех пор, как Тэдди – не без помощи коекого из прислуги и добрых знакомых – разобрался в способах Рэйчел зарабатывать на жизнь и его образование и расходы на воспитателей, не осталось и следа. Немыслимо, думала Рэйчел. Этот сумасшедший… Как ему удалось? Не иначе, как потому только, что он настоящий сумасшедший!

Да, он знает просто чёртову уйму вещей, и я сама готова слушать его, раскрыв рот, думала Рэйчел. Как Тэдди. Мой мир был так узок до его появления, – несмотря на всю его яркость и мельтешение, узок. И, наверное, скучен. Во всяком случае, он слушает меня лишь затем, чтобы не обижать меня. Ему всё это не нужно. Как только он войдёт, они все застынут. Ну, конечно же, он варвар. Настоящий варвар. Гунн или скиф. Словно и не слыхал никогда о хороших манерах. А что он у себя в студии устроил, – это же просто немыслимо! Стол, кресло это странное… Какието тренировочные снаряды, я даже не слышала, что такое бывает… И спит к тому же на полу! Соломенные коврики, бумажные шторы… Немыслимо. Как он обходится вообще без прислуги, интересно? И дело ведь не в деньгах, он просто не нуждается в этом. Он как зверь. Огромный, жуткий и ласковый зверь, которому всё равно, что думают о его повадках люди. Пусть людям не нравится – ему это не мешает. Ведь он же зверь. И я не должна ничего выдумывать и поддаваться. Зверю – ему всё равно.

Гурьев не мог – или притворялся, что не мог? Если да, то удивительно правдоподобно, – слушать её сидя. Рэйчел пришлось согласиться на уроки в виде прогулок. В конце концов, зверей, даже вполне ручных и домашних, необходимо выгуливать, подумала она, улыбаясь украдкой.

Остановившись возле какойто витрины на Пикадилли, она тронула Гурьева за локоть:

– Посмотрите, какая прелесть, Джейк! Вам нравится эта шляпка?

Даже это меня умиляет в ней, подумал с удивлением Гурьев. Я даже это готов ей простить. Другую я убил бы за это. Крысиный король, да и только. Да, я и в самом деле тяжело болен. И я не хочу выздоравливать. Прости меня, Рэйчел.

– Что? – он улыбнулся. – А вам?

– Мне – очень, – мечтательно вздохнула Рэйчел. – Вот, посмотрите, это совсем свежая форма, а вот эта ленточка вот здесь…

Бросив на Гурьева взгляд, она осеклась. И сказала сердито:

– Вы что же, вообразили, что я выпрашиваю у вас шляпку?! Нет, вы всётаки действительно сумасшедший. Это немыслимо. Вы просто должны научиться говорить комплименты, Джейк. Это важно!

Хочешь, я куплю тебе все шляпки на свете, с тоской подумал Гурьев. Все, даже те, которые ещё не нарисованы. Или убью всех, кто когданибудь посмел неодобрительно отозваться о твоих шляпках, Рэйчел. Если бы это могло сделать тебя счастливой, Рэйчел. Я ненавижу шляпки. Они мне мешают видеть тебя, Рэйчел.

– Хвалить шляпки и ленточки?

– И это тоже, Джейк. Вы же не можете постоянно повторять, как попугай, «какие у вас чудесные глаза». Кроме того, это невежливо, с первой минуты знакомства. Это часть этикета, Джейк!

– Я знаю. И, поскольку мы с вами знакомы несколько дольше… Мне нравятся ваши волосы, Рэйчел. Безо всяких шляпок. Я нахожу, что без этих глупых и никчемных шляпок вы выглядите куда лучше, леди Рэйчел, потому что шляпки мешают мне получать удовольствие от вида и запаха ваших волос.

– Может, вам ещё и моё платье не нравится, поскольку мешает вам видеть то, что вы хотите?! – вскипела Рэйчел.

– Ага, – утвердительно кивнул Гурьев и просиял. – Как вы догадались?!

– Сейчас же перестаньте дразниться, вы, несносный дикарь, – нахмурилась Рэйчел, заливаясь краской с головы до ног и невероятным усилием воли удерживаясь от того, чтобы не броситься Гурьеву на шею немедленно. Да что это такое творится со мной, в ужасе подумала она. – Нет, это на самом деле немыслимо. Таких трудных учеников у меня ещё не было!

Ох, да что же это творится такое со мной, в ужасе подумал Гурьев. Я просто сволочь. Для чего я всё это ей говорю?! Я просто болен, Рэйчел. Это горячечный бред. Только видеть, как сияет твоё лицо… Прости меня, Рэйчел.

– Этого тоже нельзя говорить? – Гурьев вздохнул.

– Разумеется, нельзя. Приберегите подобные образцы красноречия для вашей будущей невесты, Джейк. Её, в отличие от меня, это точно порадует.

– А я алеут, – он сделал вид, что ему опять ужасно весело.

– Кто?! – опешила Рэйчел.

– Это такой народ, живущий в тундре, на берегах северного ледяного океана. Одна из форм их фольклорного творчества – бесконечная, монотонная песня, речитатив, своеобразный гимн природе, который они поют, раскачиваясь в санях, запряжённых ездовыми собаками. О том, что видят вокруг себя. Вот и я, как они, – пою о том, что вижу.

– Иногда я не в состоянии понять, шутите вы или говорите серьёзно, Джейк, – Гурьеву показалось, что он увидел умоляющее выражение у неё во взгляде.

– То, что я сейчас скажу, очень серьёзно, Рэйчел, – он осторожно взял её за руку, и, поняв, что она не собирается ни отдёргивать её, ни освобождаться какимнибудь другим способом, обрадовался так, что сам на себя разозлился. – Если вам чегото захочется, Рэйчел, вы можете смело сказать мне об этом вслух. Что бы это ни было. Я не стану ни смеяться, ни удивляться. И пугаться я тоже не стану – не умею. Что бы ни было, Рэйчел. Чего бы вам не захотелось. Любая глупость, любой пустяк. Или не пустяк, всё равно. Просто скажите мне, хорошо?

– Хорошо. И закончим на этом.

– Как скажете. Леди Рэйчел.

Конечно, она всё понимает, подумал он. И я тоже. Да что же это с нами такое?!

* * *

Рэйчел с некоторой даже ревностью и удивлением следила за тем, как быстро осваивается Гурьев в Лондоне, как его речь обретает типичные интонации, свойственные его жителям – и ей самой, как он начинает ориентироваться и разбираться в нюансах. Это было так не похоже на русских, которых доводилось ей встречать.

Дикарь, дикарь, думала Рэйчел, разглядывая его украдкой всё время. И Тэдди от него просто невозможно оторвать!

Она была наблюдательна и чувствительна – от природы. И жизненные обстоятельства, в которые Рэйчел попала, развили и усилили эту чувствительность и наблюдательность. Она видела, что Гурьев ни на кого не похож. Вообще ни на кого. Эта непохожесть была его обычным, естественным состоянием. Но, когда это было нужно, он вдруг становился похожим на того, на кого хотел быть в данный момент похожим – на внимательного и прилежного ученика, например. Или на учителя фехтования. Или на венесуэльского алмазодобытчика. Прошло довольно много времени, прежде чем Рэйчел поняла, что так особенно и безоговорочно завораживает её в Гурьеве. Это была его манера двигаться – или не двигаться. В моменты неподвижности он был абсолютно неподвижен, как статуя. И его «служебные» движения, жесты были удивительно, потрясающе экономными. Зато когда он двигался – вставал, например, или уходил – этот переход от покоя к движению был абсолютно неуловим для её зрения. Мгновенная и полная смена состояния, никакого промежуточного цикла. Невозможно было увидеть, как поворачивается его голова, – только то, что она уже повернулась. Это было… немыслимо. Почти страшно. И так восхитительно, что у Рэйчел щемило под ложечкой от восторга. Им можно было любоваться, как морем или огнём, часами.

Однажды он забрал Тэдди на целый день, так и не поддавшись на расспросы о том, куда они, собственно говоря, направляются, зачем и как надолго. И, когда они ввалились в дом, уже затемно, оба возбуждённые, искрящиеся чувством общего приключения и тайны, гордые собой и друг другом, Рэйчел едва не расплакалась, глядя на них. И поняла, что страшно скучала и переживала целый день. И отнюдь не только за брата. Это было так неожиданно, что пресловутое самообладание покинуло Рэйчел, и она рассердилась:

– Где это вы были столько времени!? Тэдди! Джейк! Что это такое?!

– Мы летали, Рэйчел, – едва сдерживаясь, чтобы не заскакать на одной ноге, сказал мальчик и посмотрел на Гурьева.

– Мы летали, леди Рэйчел, – эхом откликнулся Гурьев и улыбнулся.

Так улыбнулся, что Рэйчел просто взбесилась:

– Что?!?

– Мы летали, Рэйчел! На аэроплане!!! На самом настоящем аэроплане, мы вдвоём и лётчик! Как будто мы тоже настоящие лётчики! А потом Джейк… Мистер Гур сказал, чтобы мне дали штурвал, Рэйчел! И я…

– Что?! – Рэйчел, почувствовав ватную слабость в ногах, опустилась на кушетку. – Джейк. Вы ненормальный. Вы что себе позволяете?! Вы отдаёте себе отчёт?!

– Пойди к себе, Тэдди, – вздохнул Гурьев. – Нам с леди Рэйчел нужно обсудить коекакие наши дела тетатет.

Мальчик, посмотрев по очереди на сестру и на Гурьева, удалился. Гурьев, коротко взглянув на Рэйчел, чуть заметно качнул головой и прищурился. Рэйчел, встав перед ним и подбоченившись, как зелёнщица, прорычала:

– Итак?!

– Я понимаю вашу тревогу, леди Рэйчел, – Гурьев перевёл неё взгляд. И сказал порусски: – Если ты ещё хоть раз позволишь себе орать на меня при мальчике, – Бог свидетель, я тебя отлуплю. Леди Рэйчел.

Рэйчел отступила на шаг и открыла рот. И закрыла его опять. И так она открывала и закрывала рот, абсолютно молча, наверное, секунд тридцать. И, наконец, выдавила из себя, – поанглийски:

– Я ещё пока здесь хозяйка.

– Пожалуйста, – подтвердил кивком головы, тоже поанглийски, Гурьев. – А я – мужчина. И будет так, как я говорю.

Рэйчел хотела сказать ещё чтото, но не успела, – трель электрического звонка прервала её.

– Кто там, Джарвис?!

Ей никто не ответил. Сделав вид, что она рассержена нерасторопностью прислуги, Рэйчел, развернувшись, почти выбежала из гостиной:

– Джарвис! Кто…

Вместо камердинера целиком взору Рэйчел предстали лишь его ноги в начищенных до блеска ботинках, а над ногами – совершенно невероятных размеров корзина с орхидеями, распространявшими такой аромат, что у Рэйчел закружилась голова.

– Что… Что это значит? – пробормотала она.

– Это значит – я покорнейше прошу простить меня, леди Рэйчел, – тихо сказал Гурьев, возникая у неё за спиной.

Нет, ну, это же невозможно, на самом деле, жалобно подумала Рэйчел. Я не могу. Что же это такое?!

Она позорно бежала с поля боя. И закрылась у себя в кабинете, надеясь как следует всплакнуть. Но ничего у неё не получилось, потому что раздался стук в дверь, и она услышала голос мальчика:

– Рэйчел… Это я. Открой. Пожалуйста!

Несколько секунд поколебавшись, она открыла дверь. Тэдди торопливо проговорил:

– Рэйчел! Ты не сердись! Ну, пожалуйста! Это было так здорово! Я даже не подумал, что ты будешь волноваться… Я… Мы… Мы больше так не будем! Не сердись, Рэйчел!

– Я не сержусь, сэр Эндрю Роуэрик, – улыбнулась она, закусив нижнюю губу, чтобы не разреветься.

– И на него не сердись, – тихо сказал мальчик. – Рэйчел, прошу тебя.

– Не буду.

– Правда?! – глаза у Тэдди засветились.

– Правда. Где он?

– Кто? Джейк? Он в гостиной.

– Он… не ушёл?

– Он не уйдёт, Рэйчел, – Тэдди перестал улыбаться. – Он не уйдёт. Это же Джейк, понимаешь, Рэйчел?! Он не уйдёт.

Он уйдёт, с тоской подумала Рэйчел. Он уйдёт, потому что он дал слово. Это же Джейк, понимаешь, Тэдди?!

Лондон. Апрель 1934 г

Следующим вечером он разыскал Оскара. Отыскать честного и порядочного человека в большом городе куда легче, чем многим кажется. Как и узнать о нём всё, что требуется. Гурьев явился в контору к Бруксу за десять минут до окончания рабочего дня.

– Здравствуйте, мистер Брукс, – дружески улыбаясь, Гурьев протянул руку, назвался и уселся в кресло напротив Оскара. – Я понимаю – время для делового визита несколько странное, но скоро всё прояснится. Где вы обычно обедаете после работы? Надеюсь, не дома?

Это было не просто нарушение всех мыслимых и немыслимых правил этикета. Это было чудовищное, невероятное, ошеломляющее нападение изза угла. Он сейчас заорёт «Полиция!», мысленно усмехаясь, подумал Гурьев. Нет, не заорёт, конечно. Или я не умею читать.

– Я… Простите, мистер Гур. Вероятно, вы ошиблись адресом или именем. Не соблаговолите ли вы уточнить…

Брукс был настолько выбит из колеи, что попытка к сопротивлению, оказанная им, выглядела весьма жалко. Это радует, подумал Гурьев. Пикируем.

– Ну же, Оскар. Леди Рэйчел отзывалась о вас как о человеке, которому можно довериться. А у меня к вам дело.

– Леди… Леди Рэйчел? – хрипло переспросил Брукс и, растерянно привстав, переложил пресспапье с одного края массивного письменного прибора на другой. – Вы… знакомы?

– Мы знакомы, Оскар. Называйте меня просто Джейк, безо всяких церемоний.

– Вы странно ведёте себя для человека её круга, – губы Брукса, и без того не слишком полнокровные, превратились в тонкую нитку, только изгибом могущую отдалённо сойти за улыбку. – Прошу прощения, но…

– Я просто ни на кого не похож, – улыбнулся в ответ Гурьев. – В этом всё дело.

Брукс был именно таким, каким он его себе представлял. Вот только на звук её имени он отреагировал совершенно не поанглийски. Что ж, подумал Гурьев. Это именно то, что мне нужно сейчас. Надеюсь, я не искалечу его. Господи. Рэйчел.

– Давайте закатимся куданибудь, где вы ещё ни разу не бывали, выпьем, перекусим и обсудим наши дела. Не возражаете?

– Я…

– Конечно, не возражаете, – обворожительно улыбнулся Гурьев, поднимаясь. – Я бы на вашем месте точно не возражал.

Они зашли в маленький итальянский ресторанчик на углу улиц Тонбридж и Кромер. Это место Гурьев присмотрел около недели назад, во время одной из своих ночных прогулок по городу. Вот Рэйчел пришла бы в ужас, узнав, что я шатаюсь в таких местах по ночам, как вурдалак, усмехнулся он про себя.

– Что будете пить, Оскар?

– Скотч, – неуверенно предположил Брукс, озираясь. Чувствовалось, что за стенами своей конторы, вдали от бухгалтерских проводок и биржевых колонок, ему неуютно.

– Нетнет, – запротестовал Гурьев, – скотч перед итальянской кухней – это извращение, за которое нужно ссылать в Новую Каледонию ^[149]на вечные времена. Два мартини, Паскуале, – сказал Гурьев поитальянски подошедшему официанту. – С зелёной оливкой и долькой лимона, и не забудь вынуть косточку, хорошо? Потом… – Он сделал вид, что сосредоточенно размышляет над заказом. – Для моего друга – турнедо ^[150]с марсальским соусом, шафраном и розмарином, средне прожаренное, с овощным гарниром, и шефсалат с горгонцолой ^[151]и гриссини ^[152]для меня. И бутылку бардолино. Спасибо, приятель.

Официант, просияв, умчался на кухню, откуда немедленно раздались полные воодушевления звуки – посторонние гости нечасто говорили поитальянски и ещё реже заказывали с таким вдумчивым знанием предмета. Собственно, этот маленький спектакль Гурьев разыграл вовсе не для ублажения рестораторов, а для Брукса. Предполагаемый эффект был достигнут.

– Вы… итальянец?! – вытаращился на него Оскар.

– Я путешественник, – усмехнулся Гурьев. – Сейчас вот пропустим по стаканчику под настоящую еду, не то, что ваша овсянка, сэр, и посидим, как следует.

Повар постарался на славу, чтобы угодить мифическому соотечественнику, – салата хватило бы на стадо слонов, вырезкой можно было накормить роту королевских гвардейцев, а бутылка с вином была такой ширины и толщины, что вряд ли поместилась бы в ствол Большой Берты. ^[153]

– Что ж, – сказал Брукс, отодвигая тарелку. – Мой желудок преисполнился к вам нежной признательности, мистер Гур.

– Просто Джейк, Оскар. Мы ведь уже закрепили это, разве нет?

– Как скажете… Джейк. Вы полагаете, это поможет мне внимательнее выслушать вас?

– Непременно.

– Тогда я слушаю вас, Джейк.

– Отлично, – кивнул Гурьев. – Скажитека, Оскар. Если бы вам вдруг представилась возможность хорошенько взгреть «Бристольский Кредит» за то, что они проделали с леди Рэйчел? Нравится вам такая мысль?

Брукс молча опустил голову. А когда поднял на Гурьева взгляд, глаза его были похожи на раскалённые гвозди:

– Откуда вы узнали?

– Оскар, – Гурьев провёл рукой по волосам. – Оскар. Какая разница?

– Вы правы, – казалось, кожа на лице Брукса натянулась так, что готова была вотвот лопнуть. – Действительно, какая разница? Если бы она позволила мне тогда…

Он закрыл руками лицо, и его узкие худые плечи затряслись. Немножко влюблён, подумал Гурьев. Немножко. Ну, ты и поскромничала, Рэйчел. Даже Брукс, чернильная душа, и тот понял. А эти… Ну, ничего. Вот уж служба, так уж служба. Вот уж я развлекусь. Вот уж полетят клочки по закоулочкам. Он налил вино, поднялся, обошёл столик. Взяв Брукса, насильно отнял его руки от лица и поднёс стакан к его губам. Сказал властно:

– Выпейте, Оскар. И успокойтесь.

Брукс подчинился. Прошло ещё несколько минут, прежде чем к нему окончательно вернулось самообладание:

– Извините. Я… Что вы знаете? Она рассказала вам?…

– Нет. Она ничего не рассказала. Мне кажется, вы знаете, почему. И я хочу услышать это от вас, Оскар. Больше того – непременно услышу.

– Зачем?

– Рассказать вам всю мою жизнь, Оскар? Это займёт немало времени, а у нас его, похоже, в обрез. Начните всётаки вы, Оскар, а я вам объясню коечто по ходу дела.

– Я не имею права.

– Глупости. Чепуха. Почему она ничего не хочет говорить?

– Потому что это знание смертельно опасно для непосвящённых.

– Ну, считайте, что я посвящённый, – Гурьев усмехнулся. – Знаете, Оскар, это начинает становиться смешным, на самом деле. Вы всерьёз полагаете, будто существуют какието опасные тайны? Мне казалось, человечество давно выросло из этих детских штанишек.

– Вы ошибаетесь, Джейк, – почти прошептал Брукс.

– Оскар. Прошу вас. Будьте, в конце концов, мужчиной. В чём дело?

– Конечно, вы не знаете, – Брукс прикрыл глаза и несколько раз утвердительно качнул головой. – Конечно, нет. Даже не догадываетесь. Разумеется. Она не могла вам рассказать. Вопервых, вы не посвящённый. А вовторых… Она не хочет никому сделать больно. Ведь она – ангел, Джейк. Она ангел, хотя бы это вы понимаете, не так ли?!

– Конечно, – легко согласился Гурьев. Ну да, подумал он. Если бы я мог в это поверить, – насколько было бы мне проще, приятель. – Но ведь выто – не ангел. Не правда ли?

– Нет.

– Тогда расскажите мне.

– Нет. Вы не представляете себе…

– Оскар, – Гурьев наклонился к Бруксу, накрыл его ладонь своей. – Я же вижу, что с вами творится. Я вижу пламя, пожирающее вас изнутри.

– Вы не понимаете, Джейк, – тихо проговорил Брукс, попрежнему не глядя на Гурьева. – Вы думаете, я влюблён?

– Разве нет?

– Это совсем, совсем другое, Джейк… О, если бы я имел право!

– Мир давно сошёл с ума, Оскар. Правил больше нет. Расскажите мне. Вы ведь не знаете, с какого холода я пришёл и что умею.

– Почему же, – змеиная улыбка снова искривила губы Брукса. – Представляю. Немного. Коечему меня, знаете ли, учили. Только вы всё равно не посвящены. Вы даже не представляете себе, какие силы стоят за этим. Каких демонов вы выпустите из преисподней, когда…

– Вот как, – Гурьев прищурился. Дело принимало неожиданный оборот. Вот совершенно. – Что ж. Превосходно. Тем более. Вы чтото хотели сделать, если я правильно понимаю. Без меня у вас это вряд ли получится. А со мной – может статься. Это както связано с её фамилией? Семьёй? Я, кажется, предполагаю, что за происхождение имеет её фамилия. Если вы это подразумеваете, Оскар.

Брукс посмотрел на Гурьева с удивлением и тревогой:

– Вы… откуда? Вы… откуда? Как вы догадались?

– Я не только не догадался пока, Оскар. Я даже не могу вообразить, до чего мне следует догадываться. Но насчёт фамилии – тут нет никакого секрета.

– То есть?!

– Для того, кто немного знает русскую историю, звучание девичьей фамилии леди Рэйчел может послужить основанием для очень интересных умозаключений.

– Так вы русский?!?

– Да.

– Красный?! Эмигрант?!

– Я же сказал – я путешественник.

На этот раз Брукс молчал минуты две, если не больше. Когда он заговорил, в его голосе не звучало прежней уверенности:

– Она запретила. Понимаете, Джейк, она запретила! Невозможно ослушаться её запрета.

– А я отменяю этот запрет.

– По какому праву? – опять усмехнулся Брукс.

– По праву Хранителя.

Это был отчаянный шаг. Прыжок в пропасть, можно сказать. Эффект, однако, превзошёл все его ожидания.

Брукса затрясло. Вцепившись пальцами в стол так, что они посинели, он, вытаращив на Гурьева глаза, прохрипел:

– Вы?!? Вы – Хранитель?!. Нет. Это невозможно!

– Возможно, – Гурьев сосредоточил взгляд на переносице Брукса, посылая успокаивающий сигнал, в который постарался вложить всю силу, на которую был способен.

Это подействовало. Стуча зубами по краю стакана, Брукс выхлебал вино, словно воду. И поднял на Гурьева всё ещё ошалелый взгляд:

– Но… Если вы – Хранитель… Зачем я вам нужен? Что я могу?

– Рассказывайте, Оскар, – властно проговорил Гурьев. – Рассказывайте. Хватит петлять вокруг да около. Ну же, Оскар. Я жду.

Прошло немало времени, прежде чем Брукс, наконец, заговорил. И когда Гурьев осознал, что говорит ему Брукс, то понял – лучше бы им, наверное, никогда не встречаться.

Что же это такое, думал Гурьев, глядя на умолкнувшего Оскара, из которого, казалось, выпустили и воздух, и воду. Что это такое, разве может такое произойти с человеком?! А может, я и не человек теперь вовсе? По крайней мере, не совсем человек. Как он сказал? Оно само придёт к тому, кто достоин? Не может быть!

Он тоже молчал. Ему требовалось время, чтобы осмыслить услышанное. Сразу сделать это было не под силу даже ему. Даже ему, чёрт возьми. Он думал, что неплохо знает историю. Ну, хотя бы в пределах курса классической гимназии. И что все истории ему тоже давно известны. А оказалось, что это не так.

Он поверил. Потому что выдумать такое Брукс был органически не способен. Уж этото Гурьев понимал. Носить в себе долгие, долгие годы – да. Но выдумать?!

Брукс словно очнулся. И вздохнул – горькогорько:

– Вы – не Хранитель. Иначе – вы бы знали. Ах, – он безнадёжно махнул рукой. – Всё равно.

– Вам ведь стало легче, – улыбнулся Гурьев. – А это вовсе не так уж и мало, не правда ли?

– Да, – опять вздохнул Брукс. – Какое это имеет значение?!

Гурьев, повинуясь какомуто вдохновению, вдруг охватившему его, быстро достал из портмоне рисунок кольца и протянул его Бруксу:

– Взглянитека на это, Оскар.

Брукс, глядя попрежнему исподлобья, медленно, словно нехотя, взял рисунок. Посмотрел… И вскочил. Ты смотри, как я угадал, с неожиданной злостью подумал Гурьев. Опять угадал. Что же это всё, чёрт подери, означает?!

– Откуда… Откуда у вас… это?! – Губы Брукса прыгали, и руки крупно дрожали. – Откуда?! Кольцо Хранителя! Вы должны знать… Почему вы не знаете?!

Гурьев рассказал о кольце то, что было ему известно.

– А что, – к концу его повествования Брукс почти овладел собой. – Ваши предки были талантливыми конспираторами, Джейк. Так спрятать кольцо… Гениально. Перевести всё на женскую половину! Неудивительно, что они… эти… что они его потеряли. Но, видимо, всё же нашли. – Тень снова набежала на его лицо.

– К их глубокому разочарованию, Оскар, я не успокоюсь, пока не верну его. Расскажите, что знаете вы.

– Это кольцо Хранителя.

– Это я уже слышал. Хранителя чего?!

– Хранителя. Слушайте.

А вот теперь всё встало на свои места, подумал Гурьев, дослушав до конца версию Брукса. Вот именно только теперь. Ни мама, ни отец просто ничего понастоящему не знали. Но почему?! Чёрт побери, да ведь это не может быть правдой. Это невозможно. Всё это легенды, выдумки, не больше, ни что иное, как преломление ужаса перед природными катаклизмами в сознании бедных, невежественных дикарей. Впрочем, назвать, например, египетских жрецов дикарями может только тот, кто сам является таковым. Просто это другое знание, ничуть не похожее на наше. Или? Да. Легенды? Это было бы слишком просто. Неужели те, кто охотился за кольцом, всегда знали о том, для чего оно предназначено? Ключ. Но от чего?! К чему?! Что ж. Это действительно, кажется, многое объясняет.

– Если я правильно понял, дорогой Оскар… Если поверить во всё это, – а я, как это ни удивительно, верю вам, потому что эта легенда многое, если не всё, объясняет, – что же спрятано за дверью? И где эта дверь?