Текст книги "Белла (ЛП)"
Автор книги: Уинстон Грэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 34 страниц)
– Не обращай внимания на эти глупости, – посоветовал Бен. – Таким людям не мешает хорошенько прополоскать рот.
– Я и не обращаю, – сказала Эстер. Бен выпустил ее руку. – Ты знаешь Кэти Томас? – спросила Эстер.
– Кого?
– Кэти Томас. Которая замужем за Певуном Томасом.
– Да, я знаю Кэти. Она моя сестра.
Эстер затаила дыхание.
– Прости, Бен. Извини. Я недавно в этих краях.
– Да без разницы. Она ведь замужем за слабоумным.
– Ох, ты про Певуна? Он добрый, Бен. И... и Кэти тоже.
– Так что с того?
– Ты же знаешь, она работает у молодого мистера Уорлеггана. Оба там служат. Она рассказала, что в доме постоянно какие-то чужаки, навроде тех двух женщин, что верхом на лошадях. Мол, дом похож на бордель, люди ходят туда-сюда, хохочут, пьют и играют в карты. Кэти говорит, они поставили стол в большой гостиной, и на этом столе лежит плашмя какое-то колесо, которое крутится, и люди делают ставки, куда упадет белый шарик.
– По-моему, Валентин проклят с рождения, – пробормотал Бен. – Сеет неприятности везде, куда ни ступит.
– Нам он точно ничего не сделает, – ответила Эсси.
Осмелившись, она подалась вперед и поцеловала Бена в щеку.
Он поднес руку к лицу.
– Не делай так.
– Почему?
– Это приводит к определенным вещам.
– Дурным?
Он вдруг разволновался.
– Не дурным, Эсси. Вовсе нет. Знаешь, я ведь хочу жениться на тебе.
– Ты не говорил. Не спрашивал у меня...
– Ну, так выйдешь за меня?
Эстер перевела дух и ответила:
– Да, Бен. Мне бы очень этого хотелось.
Он взял ее за руку.
– Эсси, у меня сильные чувства. Я хочу сделать все по правилам и по-честному. Настоящую свадьбу в церкви. Ты в белом платье. Мне всегда хотелось жениться именно так. Не украдкой. Не прятаться по углам. Не так, как шутили те люди. И если я сейчас поцелую тебя и стану ласкать, то вряд ли смогу остановиться.
Эстер взяла его за руку.
– А почему бы не попытаться, Бен? Мне хватит сил. И я скажу, когда остановиться.
Глава одиннадцатая
– Кто это приходил? – спросила Харриет, когда прошла в зал, где ей обрадовались два престарелых пса.
Джордж с неодобрением взглянул на перепачканную жену.
– Твой знакомый, капитан Придо.
– Я решила, что внешне вроде похож на него, но слишком темно, чтобы разобрать точно. Он хотел меня видеть?
– Об этом он не просил. Передал свое почтение.
Харриет наклонилась осмотреть обвисшее ухо Кастора.
– Мы взяли след, но потеряли его у ручья Карнон... – сказала она минутой спустя.
Отношения между Джорджем и женой после приема в Тренвите стали натянутыми, хотя до откровенной стычки дело не дошло. Джордж давным-давно пришел к выводу, что на Харриет ссоры не действуют. Если только рассвирепеть и закатить скандал на весь дом, а иначе ей совершенно наплевать. Сарказм бесполезен, на холодность она не обращает внимания. Когда после приема Джордж спросил, нарочно ли она пыталась его оскорбить, выставляя себя напоказ с Россом Полдарком, Харриет только и ответила:
– Нет, я о таком вообще не думала. С чего бы? Это же бал.
– И тебе даже в голову не пришло, что этот человек – мой злейший враг? Своим поступком ты меня оскорбила.
Харриет хлестнула крутом Баргрейва и ответила:
– Боюсь, я принимаю людей такими, какие они есть. Хорошо бы этот проклятый дождь повременил.
Вызвать Харриет на разговор – та еще проблема. Вечно она занята чем-нибудь, даже если всего лишь причесывается. И это занятие как будто полностью ее поглощает.
Джордж не желал ссориться из-за глупой выходки на приеме еще и потому (хотя ему и нелегко было в этом признаваться), что скорее он не хотел расставания, нежели она. Если Харриет бросит его, то, само собой, лишится большей части щедрого содержания; но он потеряет статус человека, женатого на сестре герцога. Она не леди Уорлегган, а леди Харриет Уорлегган, и это совсем другое. Это ставило его в один ряд с английской аристократией. Поэтому уже несколько недель Джордж вел себя холодно и зачастую язвительно, а Харриет, если даже это и замечала, закрывала на его поведение глаза.
– Почему Филип ушел так рано? Ты не пригласил его поужинать?
– Он еще вернется.
Харриет пытливо посмотрела на него и сосредоточилась на ушах Кастора.
– Он попросил разрешения, – сообщил Джордж, – поговорить с Полмеском.
– С кем? С Полмеском? Ты про нашего дворецкого?
– Именно.
– По какой причине?
– Твой добрый знакомый отправился повидаться с братом Полмеска на ферму Ангоррик.
Ну наконец хоть что-то привлекло ее внимание.
– Да быть не может.
– Вот у него и спросишь, когда вернется. Похоже, твой герой войны превращается в проныру и везде сует свой нос. Еще несколько месяцев назад он явился ко мне в банк и отнял время на пустословие по поводу грязного состояния улиц Труро. Теперь, видимо, очередное продолжение на тему вони.
– Мой дорогой Джордж, сегодня не первое апреля. – Она снова перевела внимание на Кастора. – Думаю, Хендерсону следует его осмотреть. Не вижу нарывов, но...
– Я вроде не намекал, что капитан Придо нуждается в услугах ветеринара. Хотя, если подумать, лошадиная доза пилюль вправит ему мозги.
Харриет снова бросила на Джорджа взгляд и низко хохотнула.
– Отрадно, когда у тебя появляется чувство юмора, Джордж. Делай это почаще. Раз мы отделили тему уха Кастора от любопытства Филипа, может, объяснишь, в чем вообще дело?
– Кажется, – наконец заговорил Джордж, – капитан Придо взял на себя смелость провести тщательное расследование внезапной кончины Мэри Полмеск, которая, как ты помнишь, работала у нас года полтора назад, и именно когда она шла отсюда домой, на нее и напали. Только понять не могу, почему молодого Придо это так интересует. Настырный проныра – вот что я думаю. Видимо, пытается найти связь между убийством девицы Полмеск и смертью Агнеты Тренеглос в минувшем октябре!
Харриет не фыркнула с отвращением, как отчасти ожидал Джордж.
– Знаешь, как умерла Агнета, по моему мнению? – спросила Харриет.
– Понятия не имею. Как и ты.
– Хм. Мне это пришло в голову на северном побережье, в Тренвите. Агнета сама нарвалась на неприятности. Она стала досадной помехой Валентину и, вероятно, другим тоже, нам точно не известно...
– То есть ты допускаешь, что...
– Я ничего не допускаю. Но на месте Валентина, если бы Агнета стала слишком настырной, я бы заплатила какому-нибудь безработному шахтеру, чтобы избавился от нее, а сама тем временем направилась в Ирландию, чтобы никто не смог обвинить в преступлении. О таком ты не думал?
Джордж серьезно задумался.
– Можно придумать что угодно, если обладать богатым воображением. С таким же успехом можно обвинить самого Придо.
– Да брось...
– Тогда почему он так хлопочет об этом деле? Где он находился, когда убили Агнету? Он мог быть где угодно. Нам известно, где он был во время убийства девицы Полмеск. Здесь, в доме, наслаждался нашим, вернее твоим щедрым гостеприимством. Мне трудно мыслить, как преступнику с больной психикой, но общеизвестно, что убийцам свойственно возвращаться к старым местам. Мы знаем, что он до сих пор не оправился от нервного срыва после Ватерлоо. Психика его могла настолько расшататься, чтобы это переросло в злобу на женщин...
– Мой дорогой Джордж, какая гениальная теория! Развивая эту идею, можно предположить, что он даже завел жалкую интрижку с Мэри Полмеск, а потом решил от нее избавиться. Как-никак, это был его первый визит к нам, и он провел здесь четыре дня. И ты считаешь, что сейчас он вернулся на место собственного преступления?
– Можешь насмехаться, – сказал Джордж. – Я просто выдвинул теорию, чтобы доказать – теорий масса, и каждая может быть и правдивой, и лживой. Говорю же, никто не знает и никогда не узнает.
Харриет встала.
– Пошлю Треглоуна за Хендерсоном. Сложно сказать наверняка. Кстати, где Урсула?
– На уроке фортепиано. К счастью для нас, здесь звук не слышно.
– Она не особо музыкальна. Зачем ты настаиваешь на уроках?
– Потому что это непременный атрибут образования юной леди. По крайней мере, так считается.
– У меня вот нет слуха, – задумчиво произнесла Харриет. – И я ничего не потеряла, не научившись играть.
– Ты вышла за того олуха Картера.
– Детская выходка. Уверяю тебя, музыка тут ни при чем! Все дело в похоти. Именно это сподвигло меня на брак, а также уверенность в том, что он богаче, чем оказалось на самом деле.
– Когда ты вышла за меня, то наверняка тоже питала какие-то иллюзии.
– Ничего подобного. Ты очень богат, Джордж. И не унаследовал состояние. Это преимущество, а не недостаток. Огромные поместья, передающиеся по наследству, редко приносят выгоду. В основном такие деньги утекают сквозь пальцы. А вот ты выработал привычку зарабатывать деньги и продолжаешь в том же духе.
– Ну да. Я зарабатываю деньги, а ты их тратишь!
– Именно. А что еще с ними делать? Или есть какой-то другой вариант?
Джордж ухмыльнулся, скрывая легкое удовлетворение.
– Мне сказали, что младшая девица Полдарк помолвлена с тем усатым парнем, с которым пришла на прием.
Вернувшись домой, он впервые открыто заговорил с Харриет о приеме.
– Так я слышала.
– Очередной никчемный армейский офицер? После войны их полно по всему графству. Половина без средств к существованию. Твоего доброго знакомого Придо ждала бы такая же участь, если бы не родственные связи.
– Мне сказали, что у Кристофера Хавергала тоже есть кое-какие связи, а сейчас он работает у Ротшильда.
– Это Полдарк тебе успел сообщить, когда вы устроили целое танцевальное представление?
– Нет, нам не хватило дыхания на беседу. Я услышала от Полли Кодрингтон, которая обычно в курсе таких вещей.
Джордж потеребил гинеи в кармашке и замолчал.
– У Ротшильда, ха! Я знаком с Натаном и сильно сомневаюсь, что это теплое местечко. Парню придется попотеть, чтобы заработать на хлеб насущный.
– А еще Полли сообщила, что Изабелла-Роуз вот-вот добьется успеха в певческой карьере, – добавила Харриет, ощущая себя бестактной.
– Успеха? – повторил Джордж. – Та девица? Если она запоет на подмостках Лондона, ее засмеют и освищут.
Глава двенадцатая
Когда Изабелла-Роуз вернулась в Лондон, город обволакивал желтоватый туман. Лежал повсюду, проникая везде, закрывая обзор. Солнце скрылось, огни горели даже в полдень. Огромный город окружили печи для извести и кирпичные заводы; они словно взяли город в осаду, источая газ, чтобы жители задохнулись. Телеги, тачки, экипажи, да и всадники тащились черепашьим шагом, люди ругались и окликали опасно маячившие на пути тени. Горящие факелы еще сильнее уплотняли туман.
Время от времени движение застопоривалось, и каждый нетерпеливо хотел вырваться из толпы. Вонь немытых тел неумолимо смешивалась с запахом гниющей растительности, дохлой рыбы, лошадиного и коровьего навоза и кислого молока.
Если высморкаться, платок темнел, как сточная канава. Практически все кашляли и отхаркивались. Свирепствовал грипп, бронхит и чахотка. По своей натуре Белла не привыкла чего-либо опасаться, особенно инфекции, но два небольших выступления, намеченных на первую неделю февраля вынуждали ее беречь голос.
Белла пела небольшую, но важную партию в «Торжественной мессе» Уильяма Бёрда в церкви Святого Мартина, а через неделю ей впервые в жизни предстояло выступить на концерте перед герцогом Кембриджским. Она исполняла небольшой номер, но Кристофер настаивал, что она произведет впечатление не только голосом.
А потом скончался старый король.
Об этом стало известно около десяти вечера, в субботу двадцать девятого января. Он так долго сторонился глаз общественности, слепой, глухой и слабоумный, а старший сын так долго был регентом, что прозвище «фермер Георг» уже давно позабыли. Но поскольку все его сыновья были чрезвычайно непопулярны, в особенности сам принц-регент, общественность отнеслась к старику с глубоким уважением и с пылким чувством вспоминала прежние времена. Пусть формально, но он был королем Англии шестьдесят лет, и кончина его стала концом эпохи.
Все воскресенье в окутанным туманом городе новость провозглашали колокола. Каждый колокол сотен церквей. В церквях толпился народ. Уличные шествия и демонстрации наводнили площади. Лавки закрыли до понедельника, а также театры и увеселительные заведения.
Газета «Таймс» в понедельник объявила, что все театры закрыты до окончания похорон, которые состоятся в первый день великого поста в среду через две недели.
Белле с трудом верилось в такое невезение. Выступление перед герцогом Кембриджским явно не состоится, но «Торжественную мессу» не должны отменять, ведь она как раз соответствует настроению! Кристофер справился об этом, и ему ответили отрицательно. В каком-то смысле концерт расценивается как развлечение; хотя он состоится в церкви, но публика обязана покупать билеты, а значит, концерт запрещен. Соответственно, вечером проведут богослужение, выступит преподобный доктор Айрланд, настоятель Вестминстера.
В новом году Белла всего три раза посетила школу профессора Фредерикса. Густой туман и многолюдные улицы, где народ буйствовал с самого Рождества, побудили Кристофера и миссис Пелэм отговорить Беллу не выезжать даже с сопровождением. Это не только огорчило, но и встревожило Беллу. У нее создалось впечатление, будто ее певческая карьера застопорилась, а теперь еще и в театр не сходить. Иногда Белле казалось, что драмы интереснее опер. Она обожала мелодрамы, особенно в Королевском театре «Кобург» и «Адельфи».
К счастью, Кристофер в следующий вторник получил приглашение на прием. Его устраивал в отеле «Палтни» на Пикадилли немецкий граф фон Баденберг, знакомый Ротшильдов.
Они собрались в номере, всего двадцать человек. Франц фон Баденберг – белокурый молодой человек лет тридцати, обладал сильным голосом, закрученными длинными усами и вторым подбородком, который трясся, когда юноша хохотал, а делал он это часто. Белла сразу заметила знакомого русого юношу, Мориса Валери.
Народ на улицах, то ли из-за указа, то ли из чувства уважения, после кончины короля оделся в черное. Через пару дней скончался и его младший сын, герцог Кентский, а совсем скоро появилась новость, что принц-регент, нынешний король Георг IV, слег с воспалением легких. Все кашляли в сыром желтом тумане. Так что этот прием стал настоящей отдушиной. Молодость, крепкое здоровье, прекрасное настроение, вино, еда и смех: они собрались наперекор унынию и мраку, создали островок света и тепла в скорбящем городе.
– Лондон, – громко провозгласил фон Баденберг, – теперь стал центром мира. В социальном, финансовом, политическом плане после краха Наполеона он стал главенствовать над всеми остальными городами материка. Он богаче, свободнее в манерах, моде и поведения в обществе. Разумеется, нищета никуда не делась, но по сравнению с Европой здесь бедности куда меньше. Лавочники стали процветать, средний класс стремительно богатеет и настолько купается в золоте, что не знает, куда его девать. Говорят, Оксфорд-стрит – самая длинная в Европе улица. Теперь у вас пять мостов через Темзу! Ваш повезло здесь жить. Я родом из Франкфурта, мой отец знаком с Мейером Ротшильдом, и хотя это важный город, по сравнению с Лондоном кажется деревней. Да вся Европа кажется провинцией по сравнению с Лондоном!
– В некотором смысле это верно, – высказался мужчина постарше. – Но Лондон – столица Англии, а провинции далеки от процветания. Новые города Мидленда и севера обветшали, рабочие – где есть работа – живут на нищенское жалование. В Глазго ткачи, которым раньше платили двадцать пять шиллингов в неделю, теперь пытаются выжить на пять. А безработные голодают. На улицах новых городов тихо и пустынно – пока тебя не окружат попрошайки, как возникшие из лачуг призраки, вцепятся в твой плащ, выпрашивая кусок хлеба. Как вы помните по горькому опыту Петерлоо, повсюду возникают беспорядки, их раздувают возмутители спокойствия, стремящиеся добиться того же, чего добились во Франции!
– В Лондоне тоже не так уж все благостно, – заявила одна дама, перебирая ожерелье пальцами с драгоценностями. – Тут хватает попрошаек, многие из них – демобилизованные моряки и солдаты, храбро сражавшиеся во время войны, а сточные канавы переполнены нечистотами. Все колонны и столбы заляпаны лозунгами, по большей части непристойными. Постоянные демонстрации, и повсюду толпы грубых и неотесанных людей...
Белла отошла от Кристофера и заметила, что тот не притронулся к подносам с закусками, а держит бокал с белым вином. В ней шевельнулось беспокойство. За все их долгое знакомство Белла только три раза видела, как Кристофер пьет белое вино. Как правило, он ел и пил столько же, сколько любой другой. Но явно питал слабость к канарскому и рейнскому, особенно сладкому, и время от времени не может себя побороть. Тогда он отказывается от пищи и бокал за бокалом пьет до полного опьянения.
Сейчас все садились ужинать, а Белла попыталась пробраться к Кристоферу, но ее взял под руку мужчина среднего возраста по имени Джаспер Браун.
– Мисс Полдарк, граф попросил вас сопроводить. Окажите мне честь.
Она заметила, что Кристофер сидит за вторым круглым столом, вмещающим десять человек, а по бокам от него – две элегантные дамы среднего возраста. Это ничего не значит, подумала Белла, просто Кристофер обладает неповторимым обаянием и привлекает женщин постарше, даже всех женщин, своими пронзительно-голубыми глазами, военной выправкой, длинными белокурыми усами. И до сих пор привлекает Беллу, когда трезвый.
У нее не было строгих правил насчет спиртного. Она и сама выпивала: ей нравилось быть навеселе, когда жизнь кажется волнующей и захватывающей и расцветает в розовых красках. Родители тоже выпивали. Все выпивают, а большинство напивается вдрызг. Вполне обычно для мужчины пропустить стаканчик и храпеть до утра.
Но ее беспокоило и расстраивало, когда Кристофер так себя вел. Это не просто пьянство, обычно сопровождаемое и обильными закусками. В таких случаях – к счастью, редких – он вообще не притрагивался к еде. Просто вливал в себя вино, словно в него вселился бес и приказывает напиться до бесчувствия.
Несколько месяцев назад Белла сидела рядом с судьей в доме миссис Пелэм. Заговорили о пьянстве, и он назвал ей четыре официальных стадии опьянения: шутливая, драчливая, плаксивая, сонно-вялая. Белла навсегда это запомнила. Но Кристоферу это не подходило. Две средние стадии полностью выпадали.
Он всегда был веселым и бесшабашным, и от опьянения эти качества просто усиливались, вот и все. Кристофер добрый, дружелюбный, любит Беллу, ревностно оберегает, заботится, готов на все. Второй запой за период их знакомства случился на музыкальном вечере у миссис Пелэм; первый – на приеме по поводу Хэллоуина у каких-то знакомых, где он скакал на лошади в дамском седле, пока та его не сбросила, а позже, несмотря на искусственную ступню, взобрался на часовую башню и привязал к громоотводу подтяжки. Джеффри Чарльз рассказал Белле о первой встрече с Кристофером у стен Тулузы, как тот гнался за зайцем и поймал его прямо под дулами вражеских пушек, и Белла иногда гадала, не под влиянием ли спиртного он тогда совершил такое.
После ужина к ней подсел Морис Валери.
– Мадемуазель, я так рад вас видеть. – Морис свободно говорил по-английски, но с сильным акцентом. – Вы так красивы.
– Да, знаю, – ответила она.
– Знаете? – Он изумленно распахнул глубоко посаженные глаза. – Но...
– Я имела в виду, что заранее поняла, какую именно фразу вы скажете. Потому что сказали то же самое в нашу последнюю встречу.
– Правда? Ну что ж, именно это мне хотелось сказать! Или повторять непростительно?
– Можно, если это искренне.
– Почему вы сомневаетесь, мадемуазель?
Белла улыбнулась.
– Как успехи вашего оркестра в Руане?
– Весьма значительны. Но это не совсем мой оркестр. Я им дирижирую и пользуюсь определенной свободой, но есть комитет по надзору. От комитета зависит финансирование, позволяющее нам существовать, так что у кого кошельки, те всем и заправляют.
– Что вы играли в последний раз?
Морис рассказал.
– Разумеется, есть и хоровые произведения, но немного. И мы с двумя друзьями предложили комитету подумать над возможностью поставить оперу. Приезжайте ко мне туда.
– С Кристофером? – спросила Белла, выискивая последнего взглядом.
После легкого колебания Морис все же спросил:
– С Кристофером? Можно и с ним. Это правда, что вы скоро поженитесь?
– Наверное, на Пасху. У меня дома, в Корнуолле.
Морис приложил к губам кружевной платок.
– Простите, если покажусь дерзким, мадемуазель, но порой неосмотрительно для профессиональной певицы так скоро связывать себя брачными узами.
– Почему?
– Ох, это же очевидно. Женщина, которая стремится стать настоящей примадонной, должна (это крайне важно) полностью посвятить себя искусству. Для нее любовь – это развлечение, легкий флирт между делом, чтобы романтические отношения внесли в жизнь разнообразие, ведь стабильная супружеская жизнь станет со временем тяготить.
За соседним столом обсуждали внезапную кончину короля.
– Мне говорили, – раздался мощный голос графа фон Баденберга, – что король только повернулся к стене и произнес: «Том простыл», а когда слуга до него дотронулся, он уже умер!
– Что за Том? – спросил кто-то.
Все рассмеялись.
– Вы женаты? – спросила Белла.
Морис улыбнулся.
– Нет, мадемуазель. О нет. Само собой, я завожу любовниц. Это необходимо для гармоничного существования. Я женат на музыке. Я не... вряд ли у меня есть такой потенциал, как у вас. Чтобы стать примадонной, надо отдать всю себя без остатка. Дирижер в этом отношении находится на одну ступень ниже, по сути, важная фигура в мире музыки, но у него нет собственного внутреннего инструмента, когда от этой бесценной, но хрупкой собственности зависит его репутация, известность, полный успех или провал.
– Как вы определили размеры моего потенциала? – спросила Белла. – Когда вы слышали меня, месье?
– Я слышал вас дважды. Помните, когда вы пришли со своим педагогом, профессором Фредериксом, в монастырь Саутуарк, где выступали его ученики?
– Да, но вы...
– По случайности я там оказался. Потом я зашел к профессору Фредериксу, чтобы поговорить об одной его бывшей ученице, и тут услышал ваше пение. Я спросил, кто это, и мне сообщили, что это мисс Белла Полдарк. Хотя на самом деле я уже догадался. Ваш голос невозможно спутать с другим.
Фон Баденберг продолжал вещать:
– Теперь и новый король при смерти. Хм, ну что ж, неплохо бы вам освободиться от Ганноверской династии. Англия стала бы отличной республикой!
– Прошу прощения, мне надо найти лейтенанта Хавергала, – сказала Белла.
– Он в комнатке за столовой. Я отведу вас к нему через минуту. Но сначала...
– Что сначала?
– Приглашу вас в Руан. Это провинциальный городок, но рядом с Парижем. Если когда-нибудь в будущем, в любое время, до или после свадьбы с лейтенантом Хавергалом, вы надумаете приехать в мой город в одиночестве, посмотреть на оркестр, театр, на два-три дня или более длительный срок, чтобы спеть в опере, пожалуйста, возьмите карточку с моим адресом и дайте знать в письме. Я с удовольствием вас встречу и провожу домой, как только захотите уехать.
– Ох, благодарю. Но я...
– Это не – как вы там это называете? – поверхностное; а серьезное предложение. Вы мне нужны, мадемуазель. Нужны. И вы, и я строим карьеру. Мне нужен ваш голос и ваше присутствие. Тогда я смогу отправиться в Париж и отвезу вас туда. Не знаю, шутите ли вы по поводу своей внешности, но я считаю вас красивой и хочу пригласить в новую оперу «Севильский цирюльник» на главную партию меццо-сопрано Розины. Эту оперу еще не ставили во Франции. Вы подумаете над моим предложением?
Белла внимательно смотрела в серьезные и искренние глаза. Вдруг ее бросило в жар.
– Я под... да, я подумаю, месье Валери. Но...
– Пожалуйста, пока не отвечайте. В начале марта я снова приеду в Лондон. Вот тогда и дадите ответ.
Она уже собиралась отойти, но вдруг обернулась.
– Месье Валери... Вряд ли можно просить меня о таком. Вам известно, что я... обручена. Причем по доброй воле и с радостью. Вы возлагаете на меня большие надежды. Кристофер тоже возлагает на меня большие надежды. Я признательна вам за восхищение и интерес. Может, как-нибудь мы все соберемся, чтобы ваши надежды – и его тоже – прошли проверку и оправдались. Поверьте, я очень благодарна вам за теплые слова. Прекрасно быть... востребованной. Но я уже давно обручена.
Он улыбнулся.
– Вы очень милы. Если...
– Ничего подобного!
– Зато очень молоды. Мне тридцать один. Со временем становишься более... циничным. Меня восхищает ваша преданность. Но через десяток лет, вполне возможно, вы поймете, что это еще не все.
Дом, который предполагал купить Кристофер, стоял на Грин-лейн, идущей параллельно Тоттенхэм-Корт-Роуд и севернее, немного дальше особняка миссис Пелэм, чем Белле хотелось бы, но он был прелестным, или станет таковым после отделки, небольшой дом с террасой в стиле Джона Нэша. Воздух там, объяснял Кристофер, свежее, и район по этой причине стремительно застраивается.
Накануне вечером Белла обнаружила Кристофера спящим в кресле в прихожей; он пошатываясь встал и чуть не свалился, но Белла успела его подхватить. Подали их экипаж, и Белла извелась ожиданием внутри, пока Кристоферу помогали спуститься с лестницы отеля. Как обычно, он извинялся и заботливо беспокоился о ней, но извинения показались Белле формальными, словно он попросил прощения, что нечаянно наступил ей на ногу в котильоне.
Когда они возвращались к миссис Пелэм после осмотра нового дома, Белла прервала его вопросом:
– Кристофер, ты слышал о неком Россини?
– О ком? Россини? Наверняка какой-нибудь певец. Итальянский тенор. А что?
– Мне сказали, он написал оперу.
– Да? И как она называется?
– «Севильский цирюльник».
Кристофер погладил усы.
– Что-то слышал. Но не помню где. Что тебя интересует, милая?
– Морис упоминал о ней вчера вечером. Говорит, опера очень хороша.
– Её уже поставили в Англии?
– Он не сказал.
Пока экипаж грохотал по неровному участку мостовой, повисло недолгое молчание.
– Белла, – обратился к ней Кристофер, – моя милая и чудесная Белла, я перебрал вчера с выпивкой?
Он впервые об этом заговорил.
– Да, перебрал.
Кристофер внимательно всматривался в ее лицо.
– Ты же знаешь, всем мужчинам это необходимо время от времени. Это как предохранительный клапан на новомодных паровых машинах.
– Когда ты такой, я не могу с тобой сладить. Даже разговаривать с тобой невозможно.
На его лице отразилась досада.
– Сомневаюсь, что все настолько скверно. В армии привыкаешь к выпивке. Наверное, это помогает поддерживать боевой дух.
Она бы с радостью оставила эту тему, но какой-то внутренний чертик раззадорил ее высказаться.
– Тогда почему ты ничего не ешь, Кристофер? Я про такие случаи. В основном мужчины едят столько же, сколько и пьют. В смысле делают это одновременно. Обычно ты ешь и пьешь, как все остальные. Но... но в такие вечера, как вчерашний, в тебя словно бес вселяется и отнимает весь аппетит к еде, оставляя его только на...
– На любовь к белому вину? Ты права. Так и есть. Это прискорбно, и я сожалею, что расстроил тебя. Но такое случается редко. Может, это от отчаяния.
– От отчаяния?
– Быть может, я исправлюсь, и это прекратится после свадьбы.
На другой день Белла спросила:
– Профессор Фредерикс, вам знакомо имя музыканта Россини?
– Ты про валторниста или его сына Антонио? Наверное, про Антонио. Он написал несколько опер. Талантливый юноша. Кажется, его назначали музыкальным руководителем театра Сан-Карло в Неаполе в возрасте чуть больше двадцати. Что именно ты о нем слышала?
– Это он написал оперу «Цирюльник из Севильи»?
– «Il Barbiere di Siviglia»? Да, это он написал. Разумеется, тема оперы распространенная, но он переписал ее в новом стиле. Это самое значительное его произведение... пока что.
– А в Англии ее ставили?
– Да, в Лондоне, в Королевском театре... года три или четыре назад. Я оперу не видел, но читал либретто. А почему ты так интересуешься?
– Вы ведь встречались с Морисом Валери? В доме моей тетушки? Он дирижер театра в Руане. Он говорил об этой опере в среду вечером. Надеется поставить ее во Франции.
– А месье Валери знаком с Россини?
– Не знаю. Сомневаюсь. Но об опере он высокого мнения.
– Отлично. Хорошо. – Профессор Фредерикс задумчиво взирал на ученицу. – Мне кажется, это не совсем для тебя, дитя мое. Это... опера-буффа, комическая опера. В смысле, легкая по содержанию. Ты рассматривала ее для себя на неопределенное будущее?
– Нет, – ответила Белла.
