Текст книги "Муж и жена"

Автор книги: Уильям Уилки Коллинз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 44 страниц)

Глава третья
ОТКРЫТИЯ

В летнем домике остались двое – Арнольд Бринкуорт и сэр Патрик Ланди.

– Мистер Бринкуорт, – сказал почтенный джентльмен, – я пока еще не имел случая говорить с вами; и скорее всего, мне вряд ли удастся поговорить с вами позже, ведь вы, я слышал, покидаете нас сегодня. Ваш отец был моим близким другом. И я хотел бы называть другом и его сына. Позвольте мне представиться.

С этими словами он протянул руку и назвался. Арнольд сразу вспомнил имя, которое не раз слышал от отца.

– Сэр Патрик! – воскликнул он с жаром. – Если бы только мой отец слушался ваших советов…

– Но он не слушался и проиграл на скачках все свое состояние. А ведь он мог бы быть сейчас с нами. Бедняга умер в чужой стране, в изгнании, – закончил сэр Патрик вместо молодого человека. – Ни слова больше об этом! Давайте говорить о чем-нибудь другом. Леди Ланди писала мне о вас. У вас умерла тетушка, и вы получили наследство – поместье у нас в Шотландии. Это верно? Ну что же, очень, очень рад этому. Но почему вы не там, а здесь, почему не занимаетесь своей землей, домом? Ах, поместье всего в двадцати трех милях отсюда, и вы собираетесь ехать ближайшим поездом? Так ведь? А послезавтра возвращаетесь в Уиндигейтс? Почему? Полагаю, здесь имеется некий притягательный для вас интерес Надеюсь, он вполне добропорядочного свойства. Вы очень молоды, а кругом столько соблазнов. Скажите, имеются ли у вас прочные нравственные устои? Если имеются, то вы унаследовали их не от отца. Вы были мальчишкой, когда ваш отец погубил будущее своих детей. Как вы жили с тех пор? Чем занимались, пока смерть тетушки навсегда не освободила вас от материальных забот?

Сэр Патрик задал отнюдь не праздный вопрос. И к чести Арнольда, он ответил на него без малейшего колебания, просто и без бахвальства, чем сразу же завоевал сердце сэра Патрика.

– Я учился в Итоне, – начал он, – когда отец разорился. Пришлось оставить школу и самому зарабатывать хлеб, правда, черным трудом, я пошел матросом на торговое судно. И все эти годы плавал.

– Словом, вы встретили беду, как подобает мужчине, и вполне заслужили милость, ниспосланную судьбой. Дайте мне вашу руку. Я чувствую расположение к вам. Вы не похожи на нынешних молодых людей. Позвольте мне называть вас Арнольдом. Но вы не смейте платить мне тем же и звать меня Патрик – я уже стар для столь фамильярного обращения. А как вам гостится у нас? Что вы думаете о моей невестке? И что такое, по-вашему, этот дом?

Арнольд рассмеялся.

– Ну и вопросы вы мне задали! Можно подумать, что вы чужой в этом доме.

Сэр Патрик нажал пружинку, скрытую в набалдашнике его знаменитой трости. Маленькая золотая крышка откинулась и открыла потайную табакерку. Взяв понюшку табака, он иронически хмыкнул какой-то своей мысли, не желая почему-то поделиться ею с Арнольдом.

– Можно подумать, я чужой в этом доме, а? – переспросил он. – А ведь так оно и есть. Мы с леди Ланди отлично ладим. Да только люди мы разные, и даже видеться стараемся как можно реже. Моя судьба, – продолжал почтенный джентльмен с подкупающей искренностью, стиравшей разницу между ним и Арнольдом в годах и положении, – похожа на вашу, хотя лет мне столько, что я мог бы быть вашим дедом. Когда мой брат женился вторично, я, как и вы, честно зарабатывал свой хлеб, занимался адвокатской практикой здесь в Шотландии. Брат очень скоро умер, не оставив мужского потомства ни в первом браке, ни во втором. Его смерть сразу вознесла меня, как и вас – смерть тетушки. Вот так я и сделался, к моему прискорбию, баронетом. Да, к прискорбию! Сколько разных обязанностей нежданно-негаданно легло на мои плечи. Я глава семьи, опекун племянницы, я обязан присутствовать на этом съезде гостей. И должен вам заметить (между нами, разумеется), что я совсем выбит из колеи. Среди всех этих приятных и достойных людей нет ни одного знакомого мне лица. А вы здесь кого-нибудь знаете?

– Я здесь встретил моего друга, он приехал сюда с тем же поездом, что и вы, – Джеффри Деламейна.

Только что он произнес это имя, на ступеньках беседки появилась мисс Сильвестр. Увидев, что место, назначенное для свидания, занято, она слегка нахмурилась и, не замеченная собеседниками, сбежала со ступенек и вернулась на лужайку к игрокам.

Сэр Патрик первый раз за все время с недовольством взглянул на сына старого друга.

– Меня удивляет ваш выбор, – сказал он.

Арнольд по своему простодушию отнесся к этим словам, как к просьбе рассказать о друге побольше.

– Прошу прощения, сэр, – ответил он, – в этом нет ничего удивительного. Мы вместе учились в Итоне в старое доброе время. Потом, спустя годы, встретились. Он плавал на яхте, я на купеческом судне. Джеффри спас мне жизнь. Перевернулась лодка, и я пошел ко дну. Если бы не он, я не говорил бы сейчас с вами, – голос Арнольда звенел, в глазах горело искреннее восхищение другом. – Разве это не достойная причина для дружбы?

– Зависит от того, во сколько вы цените свою жизнь, – ответил сэр Патрик.

– Во сколько я ценю свою жизнь? – переспросил Арнольд. – Но, конечно, я очень высоко ее ценю.

– В таком случае вы очень сильно задолжали мистеру Деламейну.

– Боюсь, мне никогда с ним не расплатиться!

– Очень скоро расплатитесь, да еще с процентами, или я совсем не знаю человеческой натуры.

Сэр Патрик произнес эти слова тоном глубочайшего убеждения. Только он умолк, на ступеньках (точь-в-точь как минуту назад мисс Сильвестр) появился мистер Деламейн. И так же, как Анна, поспешил убраться незамеченным. Но сходство на этом и кончилось. Достопочтенный Джеффри, увидев, что место встречи занято, почувствовал огромное облегчение, что явственно отразилось на его лице.

На этот раз Арнольд уразумел истинный смысл слов сэра Патрика и принялся с жаром защищать друга.

– Ваши слова, сэр, звучат даже весьма обидно, – сказал он. – Чем мог Джеффри так досадить вам?

– Своим существованием, – отрезал сэр Патрик. – Не глядите на меня так! Я говорю не лично о нем, а вообще обо всем нынешнем молодом поколении. Ваш друг – образец сегодняшнего молодого британца. Не вижу смысла кудахтать вокруг него только потому, что он сильный и здоровый малый, пьет пиво бочками и принимает круглый год холодный душ. Взгляните попристальней на этот совершенный национальный продукт. В Англии сейчас в чести физические достоинства. А ведь этот восторг перед физической силой мы разделяем с дикарями и хищными животными. И плачевные результаты налицо! Как никогда раньше мы начали возрождать самые грубые свои обычаи и оправдывать варварские, бесчеловечные действия своей страны. Почитайте популярные книги, полюбуйтесь на общественные зрелища, и вы увидите, что в основе всего лежит ослабление интереса к более изящным и высоким ценностям цивилизованной жизни, равно как и все растущее восхищение перед пещерными добродетелями и физической силой.

Арнольд слушал в немом изумлении – невинная жертва, на которую сэр Патрик вдруг излил долго сдерживаемое возмущение нынешним состоянием общества.

– Как вы, однако, разволновались! – воскликнул он, не сдержав своих чувств.

Сэр Патрик тотчас опомнился. Неподдельное изумление, отразившееся в лице молодого человека, даже позабавило его.

– Не более, чем если бы волновался из-за пари или болел за свою команду гребцов. Ах, как мы все горячимся в пору своей юности. Ладно, давайте говорить о другом. Мне не в чем упрекнуть вашего друга. Таково веяние времени – считать, что британец, являющий собой верх совершенства в физическом отношении, есть совершенство и в отношении нравственном. Будущее рассудит, верно ли это веяние. Так вы действительно едете к себе только на денек-другой и тут же возвращаетесь в Уиндигейтс? Повторяю, это довольно странно для новоявленного землевладельца. Нет ли уж в доме леди Ланди какого притягательного предмета?

Не успел Арнольд ответить, как Бланш позвала его играть. Кровь прилила к его загорелому лицу, и он поспешил двинуться к выходу. Сэр Патрик кивнул головой с видом человека, получившего ответ, вполне удовлетворивший его.

– А-а, вот он, притягательный предмет! – воскликнул сэр Патрик.

Проведя годы на море вдали от общества, Арнольд не имел ни малейшего понятия, как поступают воспитанные люди в подобных случаях. Ему бы ответить шуткой, а он совсем смешался. И щеки его еще сильнее запылали.

– Я этого не говорил вам, – сказал он с легкой досадой.

Сэр Патрик поднял два белых в морщинках пальца и добродушно похлопал Арнольда по щеке.

– Сказал, да еще так громко, что только глухой не расслышал бы, – улыбнулся он.

Золотая крышка набалдашника отскочила, и почтенный джентльмен наградил себя за удачную шутку хорошей понюшкой. И в то же мгновение в беседке на пороге появилась Бланш.

– Мистер Бринкуорт, – строго сказала она, – вы мне очень нужны. Дядюшка, ваша очередь играть.

– Господи помилуй! – воскликнул сэр Патрик. – А я и забыл про игру.

Он рассеянно оглянулся и увидел молоток с шаром, ожидавшие его на столе.

– Ах вот вы где, заменители доброй беседы!

Он бросил шар на дорожку и, сунув как зонтик под мышку крокетный молоток, пошел догонять шар. «Интересно, кто первый высказал этот ложный афоризм, что человеческая жизнь – штука весьма серьезная? – сказал он себе. – Вот хотя бы я, ведь уже одной ногой в могиле стою, а больше всего меня волнует сейчас, угожу ли я шаром в ворота».

Арнольд и Бланш остались в беседке.

Природа одарила женщину привилегией, вызывающей острейшую зависть у сильного пола – устремив взор на возлюбленного, она в мгновение ока делается прекрасной. Едва Бланш взглянула на Арнольда, лицо ее стало трижды прекрасно, покоряя очарованием юности, влюбленности и красоты, которые не могли уничтожить ни чудовищно взбитый по моде шиньон, ни надвинутая на лоб плоская как блин шляпка. Арнольд взглянул на нее, и сердце у него упало – он вспомнил, что уезжает с ближайшим поездом и оставляет Бланш в обществе ее многочисленных обожателей. Проведенные с ней под одной крышей две недели убедили его, что Бланш – самая прелестная девушка в целом свете. И она, наверное, не обидится, если он сейчас так прямо об этом скажет. Да, сейчас, в эту на редкость благоприятную минуту.

Но кто может измерить пропасть, отделяющую намерение от исполнения? Арнольд был преисполнен решимости немедленно объясниться с Бланш. И что же из этого вышло? Увы, слаб человек, ничего не вышло. В беседке воцарилось молчание.

– У вас такой вид, мистер Бринкуорт, – первой заговорила Бланш, – будто вас что-то выбило из колеи. Что вам сказал сэр Патрик? Мой дядюшка не упустит возможности поупражняться в остроумии. На этот раз он выбрал своей мишенью вас?

Пред Арнольдом забрезжил спасительный путь. В отдалении, но забрезжил.

– Сэр Патрик – опасный человек, – подхватил он. – За секунду перед тем, как вы сюда вошли, он по моему лицу угадал одну мою тайну, – и, собравшись с духом, кинулся с головой в омут: – Вы, Бланш, не унаследовали от дядюшки этой способности?

Бланш тут же смекнула, куда Арнольд клонит. Располагай она временем, она взяла бы его легонько за руку и повела с толком, с расстановкой к желанной цели. Но через минуту-другую Арнольду играть. «Он хочет сделать мне предложение, – подумала Бланш. – В его распоряжении одна минута. Но он все-таки сделает его».

– Вы полагаете, что дар угадывать чужие тайны у нас в семье наследственное? – спросила она невинно.

– Об этом я мог бы только мечтать!

– Да зачем вам это? – прикинулась Бланш изумленной.

– Затем, что тогда вы прочли бы в моем лице то же, что прочел сэр Патрик…

Оставалось произнести всего три слова, и дело было бы сделано. Но нежные чувства, как известно, любят помучить себя. На Арнольда напала вдруг неодолимая робость, и он самым нелепым образом замолчал.

С лужайки донесся удар молотка, за которым последовал дружный хохот, – должно быть, над промахом сэра Патрика. Бланш готова была поколотить Арнольда за его нерешительность.

– Так что же я увижу в вашем лице? – спросила она, теряя терпение.

Арнольд опять кинулся в омут.

– Увидите, что меня надо слегка ободрить.

– Я вас должна ободрить?

– Да, если можно.

Бланш оглянулась. Беседка стояла на возвышении, к ней вели широкие ступени. Играющих в крокет было слышно, но не видно. В любую минуту в беседку мог кто-нибудь наведаться. Бланш прислушалась. Шагов, кажется, не слыхать. Голоса играющих смолкли. Опять удар молотка по шару – зрители на этот раз захлопали. Сэр Патрик был в Уиндигейтсе почетным гостем. Ему, видно, позволили повторить удар, и вторая попытка оказалась удачной, отчего влюбленные выиграли еще минуты две. Бланш опять перевела взгляд на Арнольда.

– Считайте, что я вас ободрила, – прошептала она и тут же прибавила на всякий случай, как подобает воспитанной девушке: – До известного предела, разумеется.

Арнольд третий раз кинулся головой в омут и на этот раз достал дна.

– Считайте, что я люблю вас, – выпалил он, – и люблю безо всяких пределов.

Дело сделано, все слова сказаны, и Арнольд взял руку Бланш в свою. Но нежные чувства и тут остались верны своим причудам. Не успели с уст Арнольда сорваться слова признания, как заартачилась Бланш. Она попыталась высвободить свою ладонь. И сухо заявила Арнольду, что ей надо идти.

– Ну, пожалуйста, хоть немножечко полюбите меня! Я обожаю вас!

Как можно устоять пред столь пылкой любовью? Если к тому же и вы питаете не менее пылкое чувство, да еще каждую секунду вам могут помешать. Бланш перестала вырывать руку и снизошла до улыбки.

– Этой манере ухаживания вы научились на борту торгового судна? – проговорила она не без ехидства.

Арнольд, однако, упорно не желал перенимать ее шутливый тон.

– Если вы рассердились на меня, – ответил он, – я опять наймусь на корабль и уйду в плавание.

Бланш еще немножко подбодрила его.

– Сердиться – дурно, – ответила она, скромно потупившись. – Хорошо воспитанные девушки не сердятся.

На лужайке один из игроков громко крикнул: «Мистер Бринкуорт». Бланш толкнула Арнольда к выходу, но он точно прирос к полу.

– Всего одно слово, молю, – горячо прошептал он. – Скажите «да»!

Бланш покачала головой. Она заманила его в силки и теперь с наслаждением мучила.

– Это невозможно, – возразила она. – Сначала поговорите с дядюшкой.

– Поговорю, – заверил ее Арнольд, – сейчас же поговорю, еще до отъезда.

– А теперь ступайте играть. И смотрите, не промажьте.

Обе ее руки были на плечах Арнольда, лицо ее было совсем близко.

Где уж тут устоять! Арнольд прижал ее к себе и поцеловал. Нет, он не промазал – можно было обойтись без напутствия. У Бланш перехватило дыхание. Этот последний смелый ход возлюбленного отнял у Бланш дар речи. Не успела она опомниться, как отчетливо зазвучали чьи-то приближающиеся шаги. Арнольд еще раз притянул Бланш к себе и поспешил уйти.

Трепещущая, в сладостном смятении, Бланш опустилась в кресло и смежила веки. Шаги послышались совсем рядом. Бланш встрепенулась, открыла глаза и увидела Анну Сильвестр. Бланш сорвалась с кресла и бросилась на шею подруге.

– Ты не представляешь себе, что произошло, – прошептала она. – Пожелай мне счастья, Анни! Он только что объяснился. Он мой на всю жизнь!

В этом объятии, в этих словах проявилось горячее чувство любви и доверия, какое Бланш с детства питала к Анне. Как ни были близки их матери, в эту минуту дочери были близки не меньше. И все-таки, взгляни Бланш пристальнее в лицо Анны, она поняла бы, что мысли Анны сейчас далеки от ее крошечной сердечной тайны.

– Ты догадываешься, кто он? – спросила она, не дождавшись отклика подруги.

– Мистер Бринкуорт?

– Конечно! Кто же еще!

– И ты очень счастлива, моя девочка?

– Счастлива? – повторила Бланш. – Только ты никому не говори. Я не помню себя от счастья! Я так люблю его! Так люблю! – восклицала она, радуясь как ребенок новой игрушке.

Анна в ответ тяжело вздохнула. Бланш тотчас устремила взгляд в лицо подруги.

– Что с тобой, Анни? – спросила она изменившимся тоном.

– Ничего, милая.

Ответ Анны не обманул проницательности Бланш.

– Я ведь вижу, что-то произошло, – сказала она. – Деньги, да? – прибавила Бланш, немного подумав. – Надо заплатить долги? Не расстраивайся, Анни. У меня много денег. И я дам тебе, сколько ты захочешь.

– Нет, нет, моя девочка.

Бланш чуточку надулась. Первый раз в жизни Анна не хочет поделиться с ней своим огорчением.

– Я делюсь с тобой всеми своими секретами. А ты от меня что– то скрываешь. Припоминаю, ты последнее время чем-то озабочена, в каком-то унынье. Тебе не нравится мистер Бринкуорт? Нет? Он тебе нравится? Тогда, может, ты недовольна, что я выхожу замуж? Наверное, в этом все дело? Ты, наверное, думаешь, глупышка, что мы расстанемся? Да разве я смогу жить без тебя? Вот мы поженимся с Арнольдом, ты приедешь к нам, и мы опять будем вместе. Решено, правда?

Анна почти грубо отстранилась от Бланш.

– Смотри, кто-то идет! – махнула она в сторону входа. Это вернулся Арнольд. Подошел черед играть Бланш, и он вызвался поискать ее.

Еще минуту назад Бланш тотчас бы оборотилась к вошедшему. Но сейчас мысли ее были поглощены Анной.

– На тебе лица нет, – сказала она, как бы не видя Арнольда, – и я должна знать, что произошло. Приходи вечером ко мне в спальню, и мы все обсудим. Не смотри на меня так!

Поцеловав подругу, Бланш пошла навстречу Арнольду, и лицо ее опять просияло.

– Ну как, не промазал?

– Промазал – не промазал – все это пустяки. Главное – сэр Патрик. Кажется, дело пошло на лад.

– Что? Ты говорил с ним в присутствии гостей?

– Конечно нет. Мы договорились встретиться в беседке.

Весело смеясь, они сбежали по ступенькам, и Бланш взяла молоток.

Оставшись одна, Анна пошла в темный дальний угол беседки. На стене сбоку висело зеркало в богатой резной раме. Анна остановилась, взглянула в него и содрогнулась своему отражению.

– Неужели скоро придет день, когда даже Бланш по моему виду все поймет.

Анна отвернулась от зеркала. Возглас отчаяния помимо воли вырвался из ее груди; воздев сцепленные руки, она оперлась ими о стену и спрятала в них лицо. На ступенях появилась мужская фигура – темный силуэт в ярких лучах солнца – и на какой-то миг задержалась в дверном проеме.

Глава четвертая
ДВОЕ

Джеффри сделал несколько шагов. Анна ничего не слышала и не видела. Стояла неподвижно, точно окаменела.

– Я пришел, как вы мне сказали, – проговорил Джеффри глухо. – Но помните, это небезопасно.

При звуке его голоса Анна поворотилась. И медленно пошла ему навстречу. В лице ее произошла резкая перемена, она стала очень похожа на мать. Вот так же глядела ее мать в тот давний день на человека, который отверг и предал ее; теперь ее дочь глядела на Джеффри Деламейна – с тем же убийственным спокойствием и презрением.

– Ну? – прервал молчание Джеффри. – Что вы хотели мне сказать?

– Мистер Деламейн, вы один из самых удачливых на свете людей. Вы сын лорда. Вы хороши собой. Вы пользуетесь уважением в колледже. Вы вхожи в самые лучшие дома Лондона. Что еще можно к этому прибавить? То, что вы трус и подлец?

Джеффри открыл рот, чтобы ответить, но сдержал себя и сделал попытку свести разговор к шутке.

– Полно вам, – сказал он. – Чего сердиться-то!

– Чего сердиться? – повторила она, едва сдерживая клокотавшую в ней ярость. – И это говорите вы? Какая же у вас короткая память. Вы, как видно, забыли то время, когда я вверилась вашей любви. Поверила, что вы сдержите данное обещание. Боже правый! Какая глупость! Какое безумие!

Джеффри сделал еще попытку отшутиться.

– Безумие, пожалуй, слишком сильно сказано, мисс Сильвестр.

– Да, безумие! Ничем другим я не могу объяснить происшедшее. Просто не понимаю. Это как наваждение. Ну что могло привлечь в вас такую женщину, как я?

Даже это не поколебало безмятежности духа достопочтенного Джеффри.

– Право, не знаю, – ответил он, сунув руки в карманы.

Анна отвернулась. Откровенная грубость ответа не оскорбила ее; она еще раз напомнила ей, напомнила жестоко, что винить ей, в сущности, некого, кроме самой себя. Анна не хотела, чтобы он видел, как мучительны для нее воспоминания. Грустная, грустная история, но рассказать ее должно. Анни была прелестным ребенком, общей любимицей, когда жива была мать. Девичья пора текла мирно и счастливо под крылом добрейшей леди Ланди, матери Бланш. Казалось, дремавшие в душе страсти никогда не прорвутся наружу. Но вот жизнь ее достигла поры самого пышного цветения, и она доверила свою честь в роковой для себя миг стоявшему сейчас перед ней мужчине. Так что же, ей совсем уж нет оправдания? Конечно, есть.

Она видела его прежде в совсем ином свете, чем он виделся ей сейчас. Он был тогда герой регаты, первый из первых среди состязающихся в физической силе и ловкости. Вся Англия тогда восхищалась им. На нем сосредоточился интерес всей страны. Бицепсами его рук восторгались газеты. Идеал, которому поклонялась и рукоплескала публика. Победитель, которому тысячи глоток кричали «ура!», словом, цвет и гордость нации. В этой раскаленной докрасна атмосфере всеобщего энтузиазма Джеффри Деламейн явился ей великолепным образцом физической силы. И этот великолепный образец заметил ее, представился ей, выделил из всех, одарил своим вниманием. Возможно ли, да и разумно ли ожидать, что она разглядит среди всеобщего ослепления, какой ум, какое сердце скрываются под этой мощной мускулатурой. Разумеется, невозможно. Пока люди таковы, как есть, нельзя сказать, что этой женщине нет оправдания.

Удалось ли ей избежать страданий, как расплаты за слабость?

Посмотрите – вот она стоит здесь, терзаемая страхом, вдруг ее тайна станет известна юной девушке, названой ее сестре; раздавленная унижением, которому не найти слов. Она разглядела, что прячется под его внешностью, но разглядела чересчур поздно. Она знает ему настоящую цену теперь, когда в его руках ее честь. Спросите ее, что можно любить в мужчине, который так говорит с тобой, так тебя унижает. Спросите, во имя неба, что она в нем нашла, она – умная, тонкая, прекрасно воспитанная. И она не найдется, что вам ответить. И не напомнит, что и для вас он был образцом всех мужских доблестей, что и вы махали платком до изнеможения, когда он садился в лодку, Что и ваше сердце готово было выпорхнуть из груди, когда он, взяв последний барьер, выигрывал бег, оставив противника далеко позади. Терзаемая раскаянием, она не станет прибегать к подобной самозащите. Так разве эти страдания не искупают ее вину? Что? Подобные особы не имеют права на ваше сочувствие? И все-таки, прошу вас, поборники добродетели, дайте руку и пойдем вслед за ней, ее тернистым путем, он приведет нас в обитель чистой и обновленной жизни. Ваша сестра согрешила и раскаялась, а значит очистилась и возвысилась душой, порукой этому наш Небесный учитель. Она – утешение ангелов, лучшего попутчика, право, не сыщешь.

В беседке какой-то миг было очень тихо. С крокетной площадки доносился сюда шумный гомон игры. Снаружи – общее веселье, громкие голоса, девичий смех, удары молотка по шарам. Внутри – женщина, едва сдерживающая слезы стыда и отчаяния, и мужчина, которому все это весьма наскучило. Анна призвала на помощь все силы своей души. Она была дочерью своей матери, в ней горела искра ее огня. От исхода их встречи зависела ее жизнь. У нее не было ни отца, ни брата, которые вступились бы за ее честь. Значит, ей самой надо говорить с ним, глупо упускать такую возможность. Анна смахнула слезы: еще успеет поплакать, в жизни женщины времени для слез – не занимать. Смахнула слезы и заговорила, гораздо мягче на этот раз.

– Вы, Джеффри, уже три недели гостите у брата. Имение Джулиуса всего в десяти милях отсюда. А вы так и не удосужились приехать к нам. Вы бы и сегодня не приехали, если бы не моя записка. Чем я заслужила такое со мной обращение?

Анна замолчала. Джеффри в ответ не обронил ни слова.

– Да вы слышите ли меня? – спросила она громче, подходя к Джеффри.

Джеффри как воды в рот набрал. Сносить подобное унижение было невыносимо. Лицо ее потемнело, предвещая новую бурю. Он заметил перемену в ее лице, но оставался невозмутим. Ожидая этой встречи в розовом садике, он испытывал нервное волнение, теперь же, в минуту объяснения, он пребывал в олимпийском спокойствии. До такой степени, что помнил – трубка-то у него не положена в футляр. И он решил уладить этот мелкий непорядок, а потом уже перейти к делам. Он вынул из одного кармана футляр, из другого трубку и при этом невозмутимо заметил:

– Продолжайте. Я весь внимание.

Анна размахнулась и вышибла из его руки трубку. Если бы у нее хватило сил, она бы и его вместе с трубкой швырнула на пол.

– Как вы смеете обращаться со мной таким образом? – воскликнула она гневно. – Ваше поведение низко. Скажите что-нибудь в свое оправдание!

Он и не подумал оправдываться. Он смотрел с откровенной тревогой на валявшуюся трубку. Она была такая красивая, стоила десять шиллингов.

– Сначала подниму свою трубку, – сказал он.

Лицо его расплылось приятной улыбкой – как он был хорош в эту минуту! – его бесценная трубка ни капли не пострадала, и он аккуратно убрал ее в футляр. «Слава богу, – подумал он. – Не разбилась». Он снова перевел взгляд на молодую женщину – весь его облик, движения являли собой верх непринужденного изящества, так выглядит сильный, хорошо тренированный человек в минуту покоя.

– Я взываю к вашему благоразумию, – попытался урезонить он Анну. – Какой смысл так обрушиваться на меня? Вы ведь не хотите, чтобы там, на площадке, нас услышали. Все вы женщины на один лад. Хоть кол на голове теши – никакой осторожности.

Тут он в ожидании ответа замолчал. Анна и не подумала отвечать, пусть говорит дальше.

– Послушайте, – продолжал Джеффри, – для ссоры ведь нет причин, и вы это знаете. Я не собираюсь нарушить данное обещание. Но что я могу поделать? Я ведь не старший сын. Я во всем завишу от отца, у меня нет ни единого фартинга. А я уже и так испортил с ним отношения. Как вы этого не понимаете? Вы леди и все прочее, я знаю. Но вы ведь только гувернантка. В ваших интересах, не менее, чем в моих, подождать, пока отец обеспечит мое будущее. В двух словах, положение таково: если я сейчас женюсь на вас, я человек конченый.

На этот раз ответа ждать долго не пришлось.

– Негодяй! Если вы сейчас не женитесь на мне, я погибла.

– Что вы хотите этим сказать?

– Вам это хорошо известно! Да перестаньте с такой яростью смотреть на меня!

– А как прикажете глядеть на женщину, которая называет тебя в лицо негодяем?

Анна вдруг переменила тон. Агрессивность, свойственная человеческой натуре – пусть современные гуманисты говорят, что хотят, стоит лишь взглянуть на неотесанного мужчину, какой бы мускулатурой он ни обладал, невоспитанную женщину, как бы хороша она ни была, невоспитанного ребенка, как бы мил он ни был, сомнения отпадут сами собой, – эта агрессивность отчетливо сквозила сейчас в его взгляде, в тоне его голоса. Можно ли винить его в этом? Отнюдь! Разве воспитание, что он получил в школе, в колледже, направлено хоть в какой-то мере к смягчению этого предосудительного свойства человеческой натуры? Во всяком случае, не больше, чем воспитание, которое получали его предки, не знавшие ни школ, ни колледжей, пять столетий назад.

Было ясно, что один из них должен отступить. Женщина теряла больше, и отступила она.

– Имейте ко мне снисхождение, – тихо проговорила она. – Видит бог, я не хотела быть резкой с вами. Виновата моя вспыльчивость. Вы ведь меня знаете. Простите, что я не сдержалась. Но, Джеффри, согласитесь, моя жизнь в ваших руках.

Она подошла совсем близко к нему и умоляюще положила свою руку на его.

– Разве вам нечего мне сказать? У вас нет для меня ни доброго слова, ни взгляда? – Анна подождала еще секунду. Лицо ее опять резко переменилось. Она повернулась и медленно пошла к выходу.

– Простите, что обеспокоила вас, мистер Деламейн. Я больше не задерживаю вас.

Джеффри пристально посмотрел на нее. В ее голосе, в ее глазах появилось что-то совсем новое. Он крепко схватил ее за руку.

– Куда вы? – спросил он почти грубо.

Она ответила, глядя твердо ему в лицо:

– У меня остался один выход, хорошо знакомый многим несчастным женщинам. Мы больше не встретимся с вами, Деламейн.

Джеффри притянул ее к себе и заглянул ей в глаза. Даже ему стало понятно – он загнал эту женщину на край пропасти. И спасения ей нет.

– Вы грозитесь покончить с собой?

– Жизнь мне невыносима.

Джеффри отпустил ее.

– Клянусь Юпитером, она сделает, что говорит!

Придя к такому заключению, он ногой придвинул к ней кресло и знаком велел сесть. Анна испугала его, а мужчины его склада редко чего боятся. Когда им случается испытать страх, они впадают в неистовство.

– Да садитесь же! – закричал он.

Анна повиновалась.

– Может, у вас есть еще что-то мне сказать? – спросил он, сдобрив вопрос ругательством.

Нет! Нечего ей было сказать. Она сидела перед ним не шелохнувшись, безразличная ко всему на свете – так сидят женщины, для которых все в этом мире кончено. Джеффри прошелся по беседке и яростно ударил кулаком по спинке стула.

– Что же вы хотите?

– Вы знаете, что я хочу.

Он еще раз прошелся туда-сюда. Кажется, выбора нет. Или он уступит ей, или наберется храбрости и бросит – пусть делает, что хочет. Но тогда разразится чудовищный скандал, узнает отец…

– Послушайте, Анна, – наконец заговорил он. – Я мог бы кое-что предложить вам.

Анна подняла на него глаза.

– Что вы скажете о тайном браке?

Не задав ни единого вопроса, не возразив ни единым словом, она ответила так же твердо и прямо, как он спросил:

– Я согласна на тайный брак.

Джеффри сразу же пошел на попятную.

– Но, признаюсь, я не имею ни малейшего представления, как это устроить…

– Зато я имею, – прервала его Анна.

– Что? – воскликнул он. – Значит, все это время вы держали в голове тайный брак?

– Да.

– И все продумали?

– Все продумала.

– Почему же вы сразу не сказали об этом?

– Потому что, сэр, вы должны первый об этом заговорить, – ответила Анна высокомерно, требуя уважения, которое вправе была стократ ожидать от него.

– Прекрасно. Я и заговорил первый. Хотя придется все-таки с этим повременить.

– Ни одного дня, – отрезала Анна.

Сомнений не было, она приняла решение и ни за что на свете от него не отступится.

– К чему такая спешка?

– Вы разве ослепли? – проговорила она с новым приступом ярости. – Или, может, оглохли. Вы что, не видите, какими глазами смотрит на меня леди Ланди? Не слышите, как она со мной разговаривает? Эта женщина подозревает меня. Мое позорное изгнание – дело двух-трех часов.

Анна низко опустила голову.

– А что скажет Бланш? – прошептала она. – Я для нее пример во всем. Она так любит меня! – Давно сдерживаемые слезы вдруг хлынули из глаз. – Всего час назад, – продолжала она, – здесь, на этом месте, она обещала мне, что мы будем вместе, даже когда она выйдет замуж.