Текст книги "Муж и жена"

Автор книги: Уильям Уилки Коллинз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 44 страниц)

СЦЕНА ВОСЬМАЯ. БУФЕТНАЯГлава тридцать девятая
АННА ОДЕРЖИВАЕТ ПОБЕДУ

В один из сентябрьских вечеров (Арнольд и Бланш в это время возвращались из Бадена в Хэм-Фарм) мужчина преклонного возраста – один глаз затянутый туманцем и незрячий, другой глаз влажный и озорной – сидел один в буфетной гостиницы «Шотландская арфа» в Перте и спокойно помешивал сахар в стакане с крепким пуншем. Он уже появлялся собственной персоной на этих страницах, то как самозваный отец Анны Сильвестр, то как смиреннып слуга Бланш на пикнике в Суонхейвен-Лодж. Теперь он возникает на сцене, поддерживая дружеские отношения с третьей дамой, ибо загадочный «друг из тьмы» миссис Гленарм – это именно он.

Прибыв в Перт на следующий день после приема в Суонхейвене, Бишопригс направил свои стопы в «Шотландскую арфу» – в этом заведении, где давали приют путешественникам, он был известен хозяину как правая рука миссис Инчбэр и занимал высокое место в списке старших слуг, работавших на старых и близких друзей, и чувствовал себя здесь как рыба в воде.

Разыскав первым делом слугу по имени Томас (или Тэмми) Пенникуик, Бишопригс застал своего приятеля в крайне бедственном состоянии – душевном и телесном. Не в силах отбиться от грозных нападок ревматизма Томас Пенникуик предвидел горестную перспективу: он прикован к постели долгой болезнью, жену и детей кормить нечем, а доходы, связанные с его положением, уплывают в карманы первого встречного, кому подфартит устроиться на его место в гостинице.

Услышав эту печальную историю, хитроумный Бишопригс сразу понял: здесь можно обделать свои делишки, если сыграть роль бескорыстного и преданного друга Томаса Пенникуика.

Не мешкая, он предложил захворавшему старшему слуге занять его должность, не посягая на его доходы, но при условии, что хозяин позволит ему жить здесь и столоваться за счет гостиницы. Хозяин с готовностью согласился, и Томас Пенникуик удалился в лоно семьи. Итак, вступив в эту респектабельную должность, Бишопригс упрочил свое и без того прочное – за счет виртуозности действий – положение и оградил себя от всех подозрений, какие могли бы пасть на него, как на прибывшего в Перт с неясными целями, вздумай друзья миссис Гленарм заняться официальным расследованием – кто же стоит за анонимными письмами?

Мастерски развернув свою кампанию, Бишопригс и дальше действовал с завидной предусмотрительностью.

Письма к миссис Гленарм он писал исключительно левой рукой – определить личность пишущего в этом случае никак не возможно, ибо, если человек привык писать другой рукой, почерк его меняется до неузнаваемости. Не меньшей дальновидностью и коварством отличались его действия, когда он отвечал на рекламные объявления, своевременно помещаемые в газете адвокатами миссис Гленарм. Для встреч с представителями интересов миссис Гленарм он назначал часы, в какие хозяин отсылал его из гостиницы по поручениям, и места, через которые пролегал его маршрут; как обычно в подобных случаях, был определен пароль, который сторонам полагалось произнести при встрече. Как ни тщательно адвокаты готовили западню – то обряжали нужного им «свидетеля» в художника, рисовавшего с натуры по соседству, то ставили на угол старушку, продававшую фрукты, то еще что-то выдумывали, – проницательный глаз Бишопригса немедля распознавал ловушку. Не произнося пароля, он спокойно шел мимо выполнять свое поручение; заподозрив его, адвокаты пускались следом; но выяснялось, что это всего лишь «респектабельная личность», и личность эта выполняет поручение хозяина «Шотландской арфы»!

Если человек возводит вокруг себя столь мощные заградительные сооружения, можно сказать, что вероятность быть обнаруженным мала до самой последней малости.

И все же разоблачение подступало к Бишопригсу, подступало оттуда, откуда он никак его не ждал. В Перт приехала Анна Сильвестр; она поняла из газеты (сэр Патрик был прав), что предлагаемые миссис Гленарм письма – не что иное, как письма между ней и Джеффри, пропавшие в Крейг-Ферни, и сразу же заподозрила Бишопригса – он вознамерился извлечь из их переписки материальную выгоду! В городе Анна не мешкая навела справки, открыто назвав его имя и прежнюю должность старшего слуги в Крейг-Ферни, и нашла его без особого труда – он и не думал скрываться, его знали как преданного друга Томаса Пенникуика. К вечеру того же дня Анне стало известно: Бишопригс служит в гостинице под названием «Шотландская арфа». Хозяин гостиницы, где она остановилась, спросил – может, нужно от нее что-то передать?

– Нет, – ответила она. – Я все передам сама. Мне нужен человек, который покажет мне дорогу к этой гостинице.

Уединившись в тиши буфетной, Бишопригс мирно сидел за столом и помешивал сахар в стакане с пуншем.

Стоял предвечерний час, когда воцаряется относительный покой перед тем, что в гостинице называется «вечерним приливом». В минуты отдыха Бишопригс по привычке потягивал спиртное и предавался размышлениям. Он попробовал пунш и, довольно улыбнувшись, поставил стакан. Перед ним открывалась ясная перспектива. Пока что ему удалось перехитрить адвокатов – предварительные переговоры он выиграл. Теперь требовалось просто ждать, когда боязнь публичного скандала (изредка подогреваемая письмами от «друга из тьмы») окончательно сразит миссис Гленарм и она самолично бросится выкупать столь нужную ей корреспонденцию. «Пусть плод как следует созреет, – думал он, – и серебро само покатится из ее кошелька».

Его размышления были прерваны появлением неряхи-горничной, на голове ее красовалась косынка из бумажной ткани, в руке она держала грязную кастрюлю.

– Эй, мистер Бишопригс, – обратилась к нему девушка. – Тут за дверью пригожая барышня – вас спрашивают.

– Барышня? – повторил Бишопригс, и на лице его отразилось благородное негодование. – Ты что же это, бездельница, приходишь к добропорядочному и уважаемому человеку с таким распутством? Я тебе кто? Марк Антоний, который всего мира лишился ради любви (вот дуралей, прости господи!), или Дон Жуан, который держал любовниц сотнями, как сам благословенный Соломон? Марш отсюда к своим горшкам и сковородкам; а бродячей Венере, что послала тебя, вели мотать отсюда!

Не успела горничная ответить, как ее мягко отодвинули в сторону, и перед ошарашенным Бишопригсом предстала Анна Сильвестр.

– Лучше скажите служанке, что мы с вами знакомы, – заявила Анна, глядя на служанку, которая стояла в проходе и взирала на нее с бесстрастным удивлением.

– Дочка моей сестрицы! – воскликнул Бишопригс, которому солгать было что плюнуть. – Ступай себе, Мэгги. У нас с этом красоткой одна кровь течет в жилах. Злопыхательским языкам тут пищи для сплетен нет. Господи, спаси и помилуй! – добавил он другим тоном, когда за девушкой закрылась дверь. – Откуда вы взялись?

– Мне нужно вам кое-что сказать. Я неважно себя чувствую; сейчас, я немного приду в себя. Дайте мне стул.

Бишопригс молча повиновался. Пока он подставлял Анне стул, его единственный наличный глаз взирал на нее встревоженно и с подозрением.

– Объясните мне одно, – сказал он. – Каким таким чудесным ветром вас, молодая мадам, занесло в эту гостиницу?

Анна без обиняков, ничего не скрывая, рассказала ему, как она наводила справки и что выяснила в результате. Подернувшееся было облаками лицо Бишопригса снова начало проясняться.

– Хе! Хе! – воскликнул он, обретая присущую ему наглость. – У меня уже был случай заметить – не вам, а другой леди, – как в нашем бренном из миров твои добрые дела окупаются сторицей. Стоило мне сделать доброе дело для беспорочного Тэмми Пенникуика, как об этом затрезвонил весь Перт; теперь достаточно спросить, и любая собака покажет тебе, где найти Сэмюела Бишопригса. Уж не подумали ли вы, что длань моя любовно поглаживает это новое перышко в моем оперенье? Я истинный кальвинист и ни на йоту не верю в мирскую суету. И когда я задумываюсь над свалившейся на меня славой, я спрашиваю себя, как спрашивал себя Псалмопевец: «Зачем мятутся народы, и племена замышляют тщетное?» Вы, кажется, хотели мне что-то сказать? – добавил он, внезапно возвращаясь к цели визита Анны. – Неужто вы проделали такой длинный путь до Перта только ради этого?

Выражение подозрительности снова начало проступать на его лице. По мере сил скрывая отвращение, какое вызывал у нее этот человек, Анна изложила смысл своей миссии весьма недвусмысленно и не тратя лишних слов.

– Я пришла кое-что у вас попросить, – сказала она.

– Как? Как? И что вам может быть от меня угодно?

– Мне нужно письмо, которое я потеряла в Крейг-Ферни.

Даже самообладание Бишопригса, покоящееся на весьма прочном фундаменте, дрогнуло перед пугающей прямотой этого выпада. На мгновение его бойкий язык прилип к гортани.

– Ничего не понимаю, на что вы намекаете, – пробормотал он после паузы, угрюмо сознавая, что его заманили-таки в ловушку и заставили выдать себя.

Столь резкая перемена в нем убедила Анну, что Бишопригс и есть человек, которого она искала.

– У вас мое письмо, – категорично заявила она, добиваясь правды. – И вы пытаетесь употребить его в порочных целях. Я не позволю вам торговать моими личными делами. Вы предложили продать мое письмо постороннему человеку. Я требую, что вы вернули это письмо, иначе я не уйду отсюда!

Бишопригс снова заколебался. Ему показалось, что его первое подозрение – Анна была подучена адвокатами миссис Гленарм, – это подозрение подтвердилось. Значит, отвечать надо с крайней осторожностью – это очень важно.

– Я не трачу драгоценного времени, – после минутного paзмышления заговорил он, – на раздувание суесловной болтовни, если таковая долетает до меня. Когда ветер сплетен дует на честного человека, любезная барышня, он дует впустую. Не стыдно ли, барышня, говорить такое мне, который был в Крейг-Ферни вашим отцом! Кто вам наплел про меня такое? Кто ошельмовал меня за моей спиной – мужчина или женщина?

Анна вынула из кармана дорожной накидки газету из Глазго и положила перед ним, раскрыв ее колонкой, где описывалась попытка вымогательства у миссис Гленарм.

– Все, что я хотела узнать, – сказала она, – я нашла здесь

«Чтоб вы сгорели в геенне огненной, нечистое племя издателей, печатников, газетчиков и торговцев этой заразой!» – С этим благочестивым пожеланием – внутренним, но не произнесенным вслух – Бишопригс напялил очки и прочитал указанные строки. – Но где же здесь упоминается Сэмюел Бишопригс? Где хоть слово о том, будто вы что-то потеряли в Крейг-Ферни? – вопросил он, закончив чтение; он отстаивал свои позиции с решимостью, достойной лучшего применения.

Анна содрогнулась от перспективы продолжать с ним разговор – она для этого слишком горда. Она поднялась, решив покончить со своим делом разом.

– Я за это время узнала многое, – ответила она, – и теперь имею основания полагать, что самый веский аргумент в разговоре с вами – это деньги. Если деньги избавят меня от омерзительной необходимости обсуждать с вами что-либо, – при всей моей бедности я дам вам эти деньги. Помолчите, прошу вас. В том, что я сейчас скажу, вы заинтересованы лично.

Она открыла кошелек и вытащила оттуда пятифунтовый банкнот.

– Если вы изберете правду и предъявите мне письмо, – подытожила она, – получите это как награду за находку и возвращение ее владельцу. Если будете и дальше изворачиваться и лгать, я могу сделать и сделаю так, что лист бумаги, который вы у меня украли начисто обесценится в ваших руках. Вы угрожали миссис Гленарм моим вмешательством. А если я возьму и пойду к ней? Вмешаюсь еще на этой неделе? А если у меня хранятся другие письма мистера Деламейна, и я предъявлю их сама? Что тогда миссис Гленарм купит у вас? Ну-ка, ответьте!

Краска залила ее бледное лицо. Глаза ее, тусклые и безрадостные, когда она вошла в комнату, теперь вспыхнули и жгли Бишопригса безмерным презрением.

– Ответьте! – повторила она столь яростно, что стало ясно – былое пламя и страсти, кипевшие в душе этой женщины, не угасли до сих пор!

Если у Бишопригса и было какое-то достоинство, так это редкое среди мужчин умение распознать, когда твоя карта бита. Если что и можно было записать ему в плюс, так это способность вовремя признать поражение и с честью выйти из боя, сложив знамена к ногам противника.

– Господи да будет милостив к нам! – воскликнул он, с выражением крайней невинности. – Значит, это вы написали письмо человеку по фамилии Джеффри Деламейн, а он на свободном месте карандашом отписал вам несколько крохотных строчек? Силы небесные, откуда я мог знать, что вы ведете речь именно об этом письме? Разве в гостинице вы хоть раз обмолвились, что вас зовут Анна Сильвестр? Ни разу! А этот тщедушный, что выдавал себя в гостинице за вашего мужа, – разве это Джеффри Деламейн? Да в Джеффри весу два раза столько, это я своими глазами видел. Отдать вам ваше письмо? Эхма! Коли я теперь знаю, что оно – ваше, для меня нет большего счастья в жизни, чем вам его возвернуть!

Он открыл бумажник и извлек из него письмо со рвением, достойным честнейшего человека в подлунном мире, – при этом (что еще прекраснее) на пятифунтовый банкнот в руке Анны он взирал с полнейшим равнодушием.

– Фу-ты ну-ты! – изобразил он смущение. – Прямо не знаю, доброе ли это дело – брать у вас деньги. Ну да ладно! Ладно! Возьму, коли вы настаиваете, – будет у старика память о времени, когда я оказал вам в гостинице маленькую услугу. Если вы не против, – добивал он, внезапно возвращаясь к делу, – черкните мне строчечку – вроде расписки, – чтобы я потом насчет этого письма не терзался сомнениями.

Анна бросила банкнот на стол, возле которого стояла, и выхватила письмо из его руки.

– Обойдетесь без расписки, – осадила его она. – Письма, чтобы свидетельствовать против вас, не будет!

Она подняла другую руку, чтобы разорвать письмо в клочки. Но в ту же секунду Бишопригс проворно схватил ее за обе кисти и крепко их сжал.

– Придется малость повременить! – запротестовал он. – Без расписки, молодая мадам, письма не получите. Вы теперь вышли за другого, и вам, может, все равно, что когда-то во времена оны Джеффри Деламейн обещал вам златые горы. Эхма! Но это кое-что значит для меня – вы ведь меня обвинили, что я похитил ваше письмо да принялся им торговать и еще господь ведает в чем, так что пожалуйте мне черным по белому, да собственной рукой. Извольте расписочку – а там делайте со своим письмом, что в голову взбредет!

Рука Анны, державшая письмо, ослабла. Оно упало на пол между ними, и Анна даже не попыталась помешать Бишопригсу, который нагнулся и поднял его.

«Вы теперь вышли за другого, и вам, может, все равно, что когда-то во времена оны Джеффри Деламейн обещал вам златые горы». Эти слова представили положение Анны в неожиданно новом свете. Действительно, в письме к Арнольду она писала, что, даже если Джеффри предложит ей вступить с ним в брак во искупление грехов прошлого, она предпочтет остаться тем, кем есть, нежели станет его женой, – столь велико ее отвращение к нему. До этой минуты ей и в голову не приходило, что кто-то может по-своему истолковать ее горделивое достоинство, повелевшее ей отказаться от притязаний на мужчину, который ее погубил. Только сейчас до нее в полной мере дошло: если она, облив его презрением, позволит ему идти своей дорогой и продаться первой женщине, у которой хватит денег, чтобы его купить, такое ее поведение заставит людей сделать ложные выводы: она, мол, бессильна вмешаться, потому что уже вышла замуж за другого. Краска отхлынула от ее лица, оставив мертвенную бледность. Она начала понимать, что цель ее приезда на север достигнута не полностью.

– Я дам вам расписку, – сказала она. – Говорите, что писать, я напишу.

Бишопригс продиктовал ей текст расписки. Внизу она поставила свою подпись. Он положил расписку в бумажник вместе с пятифунтовым банкнотом, а взамен передал ей письмо.

– Теперь можете рвать, если желаете, – заметил он. – Теперь мое дело сторона.

На мгновение она заколебалась. Ее вдруг проняла дрожь, – она словно получила некое предупреждение свыше: этому письму, едва не уничтоженному, предстоит сыграть в ее дальнейшей судьбе важную роль. Она взяла себя в руки, плотнее запахнула накидку, будто кутаясь от минутного дуновения холода.

– Нет, – сказала она. – Я его сохраню.

Сложив письмо, она убрала его в карман платья. Потом повернулась, чтобы идти, и остановилась в дверях.

– Еще одно, – добавила она. – Вам известен нынешний адрес миссис Гленарм?

– Неужто вы собираетесь к госпоже Гленарм?

– Это вас не касается. Если не желаете, можете мне не отвечать.

– Э-э, барышня! Вижу, нрав у вас переменился, теперь не то, что в прежние времена в гостинице. Ну да ладно! Ладно! Вы мне дали деньги, и я их отработаю сполна. Госпожа Гленарм скрывается в уединении – как говорится, инкогнито – у брата Джеффри Деламейна в Суонхейвен-Лодже. На эти сведения можете положиться, а добыть их, кстати, было нелегко. Они-то думают, что это тайна для всего мира. Хе-хе! Отпрыск Тэмми Пенникуика, третий с конца по старшинству, прислуживает в доме, где гостила эта дама, на окраина Перта. Попробуй сохрани что-нибудь в тайне от домашней прислуги – у них всегда ушки на макушке! Эх! Ушла и словечка на прощанье не сказала! – воскликнул он, когда Анна безо всяких церемоний вышла из комнаты прямо посреди тирады о тайнах и ушах прислуги. – Похоже, я отправился за шерстью, а обстригли меня самого, – добавил он, мрачно размышляя о катастрофе, какая постигла его столь обещающее предприятие. – Эхма! Когда эта мадам сцапала меня своими пальчиками, мне оставалось только одно – проскользнуть между ними как можно ловчее. Но какая ей разница, женится Джеффри или не женится? – задумался он, возвращаясь к вопросу, который Анна задала ему перед уходом. – И какой прок ей было ехать сюда, если она замыслила добраться до госпожи Гленарм?

Какой бы ни был прок, но следующим своим шагом Анна доказала, что замыслила именно это. Передохнув два дня, она выехала из Перта первым утренним поездом в направлении Суонхейвен-Лоджа.

СЦЕНА ДЕВЯТАЯ. МУЗЫКАЛЬНАЯ КОМНАТАГлава сороковая
ДЖУЛИУС НАБЕДОКУРИЛ

Джулиус Деламейн был один; со скрипкой в руке он праздно похаживал взад-вперед по террасе в Суонхейвен-Лодже.

С неба уже лился мягкий вечерний свет. Подходил к концу день, когда Анна Сильвестр выехала из Перта.

Несколько часов назад Джулиус принес себя в жертву своим политическим обязанностям – их навязал ему его отец. Он подчинился жестокой необходимости выступить с речью на встрече с избирателями в соседнем городке Киркандрю. Дыши омерзительнейшей атмосферой; выступай перед разнузданной аудиторией; усмиряй нахальную оппозицию; отвечай на дурацкие вопросы; терпи, когда тебя грубо прерывают; успокаивай алчных просителей; пожимай грязные руки – таковы этапы, которые честолюбивый английский джентльмен принужден преодолеть на пути, ведущем его от скромной безвестности личной жизни к громкой публичной славе палаты представителей. Джулиус снес все предварительные и неизбежные – свобода нравов! – тяготы, связанные с первым появлением на политической арене, проявив должное терпение; и вернулся в родную спасительную обитель еще более равнодушный, если такое возможно, ко всем прелестям и выгодам службы в парламенте, чем когда отправлялся в путь. Какофония, производимая орущим «народом» (до сих пор стоящая у него в ушах), лишь заострила его всегдашнюю восприимчивость к поэзии звука, столь явственной в сочинениях Моцарта, столь очевидной в дуэте фортепьяно и скрипки. Захватив с собой любимый инструмент, он вышел на террасу насладиться вечерней прохладой и поджидал прихода слуги, которого он вызвал колокольчиком. Вскоре из музыкальной комнаты через стеклянную дверь явился слуга и доложил, в ответ на вопрос хозяина, что миссис Деламейн уехала с визитами и едва ли вернется ранее, чем через час.

Джулиус мысленно застонал. Изящнейшая музыка, написанная Моцартом для скрипки, требует подыгрыша на фортепьяно! И без поддержки жены муж обречен на немоту. На минуту погрузившись в раздумье, Джулиус вдруг набрел на мысль, которая обещала до некоторой степени восполнить сей незадачливый пробел, вызванный отсутствием миссис Деламейн.

– А миссис Гленарм тоже уехала? – спросил он.

– Нет, сэр.

– Вот и чудесно. Не согласится ли она, если у нее нет других дел, заглянуть ко мне в музыкальную комнату?

Слуга удалился выполнять поручение. Джулиус сел на одну из скамеек и стал подстраивать скрипку.

Миссис Гленарм, – как справедливо сообщил Бишопригс, тайком укрывшаяся от своего анонимного корреспондента в Суонхейнвен-Лодже, – была, если говорить о музыкальной стороне дела, весьма слабой заменой миссис Деламейн. В лице жены он имел одну из тех немногих музицирующих на фортепьяно дам, под чьим искусным прикосновением этот ограниченный и бездушный инструмент становится на диво выразительным и производит музыку вместо шума. Миссис Гленарм не обладала внутренней утонченностью, способной произвести это чудо. Она получила добротное музыкальное образование; можно было не сомневаться, что свою партию она проведет без ошибок, – но не более того. Но Джулиус, изголодавшийся по музыке, смирился с обстоятельствами и ничего другого сейчас не требовал.

Вернулся с ответом слуга. Миссис Гленарм будет в музыкальной комнате через десять минут.

Джулиус, довольный, поднялся и возобновил свое праздное хождение; помурлыкав что-то себе под нос, он остановился возле цветов на террасе – как восхищались его глаза их красой, с какой нежностью гладила их лепестки его рука! Увидь его в эту минуту имперский парламент, это почтенное учреждение не преминуло бы задать вопрос его прославленному отцу: возможно ли, о милорд, что сей необыкновенный парламентарий произведен на свет вами?

Джулиус остановился на минутку подтянуть струну, а когда поднял голову от инструмента, не без удивления увидел, что по террасе к нему идет дама. Сделав несколько шагов ей навстречу и поняв, что видит ее впервые в жизни, он решил, что это, скорее всего, какая-то посетительница к его жене.

– Имею ли я честь говорить с подругой миссис Деламейн? – спросил он. – Увы, жены нет дома.

– С миссис Деламейн я не знакома, – ответила дама. – Слуга сказал мне, что она уехала и что здесь я найду мистера Деламейна.

Джулиус поклонился – и ждал, что последует дальше.

– Пожалуйста, извините меня за вторжение, – продолжала незнакомка. – Я хочу испросить у вас разрешения встретиться с дамой, которая, как мне известно, сейчас гостит в вашем доме.

Чрезмерная официальность просьбы слегка озадачила Джулиуса.

– Вы имеете в виду миссис Гленарм? – спросил он.

– Да.

– Почему вам пришло на ум, что требуется какое-то разрешение? Подруга миссис Гленарм в этом доме будет желанной гостьей.

– Я не подруга миссис Гленарм. Мы с ней никогда не встречались.

Теперь, во всяком случае, стало ясно, почему свою просьбу дама облекла в столь церемонные формы, но причина, побудившая даму искать встречи с миссис Гленарм, пока оставалась в тумане. Джулиус вежливо ждал, что она продолжит и даст объяснение. Но, судя по всему, объясниться было не так просто. Незнакомка опустила глаза. В ней шла какая-то мучительная борьба.

– Мое имя… если я его назову, – решилась она, не поднимая головы, – возможно, скажет вам… – Она смолкла. Кровь прилила к ее лицу и тут же отхлынула. Она снова заколебалась; однако окончательно справилась с волнением, взяла себя в руки. – Я Анна Сильвестр, – объявила она, внезапно вскинув голову, а дрожавший дотоле голос внезапно окреп.

Джулиус вздрогнул и уставился на нее в немом изумлении.

Это имя было ему известно вдвойне. Не так давно оно слетело с губ отца, когда Джулиус сидел возле его кровати. Лорд Холчестер наказал ему, горячо наказал ему держать это имя в памяти и помочь носящей его женщине, если женщина эта когда-либо обратится к нему. Позднее он вновь услышал это имя, на сей раз оно скандальным образом было связано с именем его брата. Получив первое анонимное письмо, миссис Гленарм не только потребовала от самого Джеффри опровергнуть гнусную клевету в его адрес, но и, не ставя его в известность, направила копию этого письма его родственникам в Суонхейвен. Сказанное Джеффри в свою защиту не вполне убедило Джулиуса в том, что брат его совершенно безвинен. И сейчас, глядя на Анну Сильвестр, Джулиус почувствовал – те его сомнения окрепли, можно сказать, переросли в уверенность. Неужели эта женщина – такая скромная, кроткая, не чопорная и благовоспитанная – и есть та самая бессовестная авантюристка, которая посягала на Джеффри на основании глупого флирта, но он вовремя разоблачил ее намерения? И при этом она с самого начала знала, что связана брачными узами с другим мужчиной? Неужели эта женщина – с голосом, внешностью, манерами настоящей дамы – находится в сговоре (как утверждал Джеффри) с полуграмотным бродягой, который анонимно вымогал деньги у миссис Гленарм? Этого не может быть! Даже если сделать скидку на обманчивую внешность, вошедшую в пословицу, – все равно не может быть!

– Мне называли ваше имя, – заговорил Джулиус после короткого молчания. Инстинкт джентльмена подсказал ему, что не стоит связывать ее имя с именем своего брата. – Его называл мой отец, – добавил он, тактично раскрывая именно этот источник, – когда я последний раз навещал его в Лондоне.

– Ваш отец! – Она сделала шаг навстречу, на лице ее отпечаталось неверие, изумление. – Но ведь ваш отец – лорд Холчестер?

– Да.

– Почему же он говорил обо мне?

– Он тогда был болен, – ответил Джулиус. – И размышлял о событиях из своего прошлого, мне совершенно не известных. Он сказал, что знал ваших отца и мать. И велел мне оказать вам всяческое содействие, если вам когда-нибудь понадобится помощь. Говоря это, он был крайне взволнован – мне показалось, что он испытывает угрызения совести в связи с какими-то воспоминаниями.

Медленно, не произнося ни слова, Анна отступила к невысокой оградке террасы. Оперлась на нее одной рукой, чтобы не потерять равновесие. Джулиус, сам того не подозревая, сказал сейчас нечто крайне важное. Анна и понятия не имела, что отец предавшего ее человека в свое время признал незаконным брак, в результате чего была предана ее мать. Открытие это потрясло ее, вдоль спины пополз холодок суеверного страха. Неужто злобный рок оплел ее невидимой сетью? Неужто, куда ни поверни, везде ее ждет мрак, везде ей суждено ступать по следу покойной матери к предначертанной и унаследованной судьбе? Мозг ее затуманило, она забыла, где она, что с ней. Она на мгновение перенеслась во времена, когда была ребенком. Ей явилось осунувшееся, полное отчаяния лицо матери – в те далекие времена, когда ей было отказано в праве именоваться женой, и общество навсегда отторгло ее.

Джулиус приблизился к ней и тронул за плечо.

– Вам плохо? – участливо спросил он. – Вид у вас совершенно больной. Надеюсь, это не мои слова на вас так подействовали?

Этот вопрос прошел мимо ее сознания. Вместо ответа на него она задала свой.

– Вы сказали, что не имели понятия, о чем думал ваш отец, когда говорил с вами обо мне?

– Ни малейшего.

– А вашему брату известно об этом больше, чем вам?

– Безусловно нет.

Она смолкла, еще раз погрузилась в свои мысли. В памятным день их первой встречи ее привела в смятение фамилия Джеффри, и она спросила его: а не могли их родители быть знакомы в прошлом? Джеффри, обманывавший ее во всем остальном, на сей раз сказал правду. Он заявил, что имени ее родителей в своем доме он никогда не слышал, и это полностью соответствовало истине.

Джулиус почувствовал, что в нем разгорается любопытство. Он попытался выведать у Анны побольше.

– Судя по всему, вам известно, что думал мой отец, когда говорил со мной, – продолжил он. – Могу ли я…

Она перебила его, умоляюще всплеснув руками.

– Прошу вас, не надо об этом спрашивать! Все это быльем поросло… и вам совершенно не интересно… и никак не связано с моим приездом сюда. Я и так злоупотребляю вашей добротой, – и она спешно перевела разговор, – поэтому лучше вернемся к тому, зачем я приехала. А еще кто-нибудь из членов вашей семьи меня не упоминал, мистер Деламейн, помимо вашего отца?

Джулиус не предполагал, что она сама затронет болезненную тему, которой он предпочитал не касаться. И сейчас был слегка разочарован. Он ожидал от нее большей тонкости, большего такта.

– А нужно ли, – холодно спросил он, – углубляться в это?

Щеки Анны снова залило краской.

– Если бы это не было нужно, – ответила она, – неужели я стала бы говорить об этом вам? Да будет вам известно, что я приехала сюда не от хорошей жизни. И если я не буду говорить прямо (пусть даже принося в жертву собственные чувства), я лишь затуманю мое положение, и без того достаточно туманное. Мне есть что сказать миссис Гленарм об анонимных письмах, какие она получает в последнее время. И мне нужно поговорить с ней о ее предполагаемой свадьбе. Прежде чем вы позволите мне это, вам следует знать, кто я. (Я нахожу это вполне естественным.) О моем поведении вы, должно быть, наслышаны с самой худшей стороны. (По вашему лицу я вижу, что это именно так.) Вы меня видите впервые в жизни, но столь снисходительны ко мне, что устраивать вам неприятный сюрприз – это с моей стороны будет просто низко. Может быть, теперь вы понимаете, мистер Деламейн, почему я не могла не сослаться на вашего брата. И посему позволите мне говорить с миссис Гленарм?

Это было сказано скромно, безо всякой манерности, с неподдельной и трогательной покорностью во взгляде и поведении. Джулиус снова проникся к ней уважением и сочувствием, в которых на минуту ей отказал.

– Вы сочли возможным довериться мне, – сказал он, – хотя в вашем положении не многие отважились бы на это. И со своей стороны я чувствую себя обязанным довериться вам. Я считаю само собой разумеющимся, что ваши мотивы в этом деле достойны всяческого уважения. Пусть миссис Гленарм сама решит, желает она беседовать с вами или нет. А вы вольны предложить ей эту беседу. Да, вольны.

Последние его слова совпали со звуками фортепьяно из музыкальной комнаты. Джулиус указал на стеклянную дверь, выходившую на террасу.

– Вам достаточно войти в эту дверь, – сказал он, – и вы останетесь с миссис Гленарм наедине.

Анна поклонилась и пошла к двери. У ступенек остановилась, чтобы собраться с мыслями.

Она поставила ногу на нижнюю ступеньку, но дальше не поднималась – ей вдруг расхотелось входить в комнату. Сэр Патрик ошибся, полагая, что известие о предполагаемой свадьбе миссис Гленарм произведет на нее большое впечатление: сердце ее уже остыло к Джеффри, и неоткуда было взяться сердечной ране, не было в ее душе и тлившейся ревности, готовой вспыхнуть от малейшей искры. Поначалу она ехала в Перт с одной целью – вернуть свою переписку с Джеффри. Переменить планы и приехать в Суонхейвен ее заставила исключительно та оценка, какую дал ее отношению к миссис Гленарм плутоватый, но не лишенный здравого смысла Бишопригс. Если она не будет против свадьбы миссис Гленарм, не будет требовать от Джеффри, чтобы он выполнил данное ей обещание, ее поведение лишь подтвердит наглые заявления о том, что она уже замужем. Если бы на карте стояли только ее интересы, она бы еще подумала, надо ли ввязываться. Но ведь могла пострадать и Бланш; именно ради нее Анна и решилась на поездку в Суонхейвен-Лодж.