Текст книги "Тайная Миссия (ЛП)"

Автор книги: Уильям Хорвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц)

– Может, теперь самое время рассказать нам все до конца? – произнес он, вопросительно глядя на Спиндла.

Остервенелый порыв ветра просвистел над их головами с внезапной силой; небо нахмурилось еще больше, воздух сразу похолодел, запахло дождем. И тут Спиндл приступил наконец к своему рассказу.

❦

Это случилось в самый разгар атаки грайков, когда Брейвис и Спиндл, несмотря на все их старания, оказались отрезаны друг от друга. Слыша за собой топот нападавших, Спиндл ринулся по одному из тоннелей и тут обнаружил, что Брейвиса больше нет рядом. Однако в момент, предшествовавший расставанию, когда тот, очевидно, понял, что видит Спиндла в последний раз, он успел ему что-то сунуть. Чуть позже, в минуты короткого затишья, Спиндл обнаружил, что Брейвис передал ему доклад, над которым трудился последние два дня. Тогда он понял: самое важное – чтобы этот документ не попал к грайкам. Именно в этот момент Спиндл – простой служка, загнанный и преследуемый, – твердо решил спасти не только этот доклад, но и все, что возможно из хранящегося в Библиотеке. Знание всех ходов и переходов помогло ему невредимым пройти сквозь смерть и кровь и добраться до еще нетронутого книгохранилища. Он сам не знал, каким чудом дошел до него живьем. Стоявшие у входа два книжника преклонного возраста беспрепятственно пропустили его внутрь. Вскоре грайки начали новое наступление, и старики приказали ему спрятаться где-нибудь в глубине Библиотеки. Именно тогда ему и довелось впервые услышать Звук Устрашения: стражи воспользовались защитными скрижалями под порталом, чтобы отпугнуть грайков. Это были те самые звуки, которые так ошеломили Триффана.

Однако действие обманного приспособления оказалось кратковременным. Вскоре грайки вломились в помещение, и Спиндл из своего укрытия стал свидетелем расправы над обоими учеными стариками и беспощадного уничтожения книгохранилища. По мере того как все новые группы появлялись в зале, свитки и древние берестяные книги принялись скидывать со стеллажей, рвать и топтать.

Спиндл понимал, что рано или поздно его обнаружат и убьют, однако даже в тот момент, движимый ему самому непонятной силой, он стал думать о том, как бы закопать доклад Брейвиса в одном из самых темных и запыленных углов.

Похоже, грайки сочли, что в Библиотеке больше никого не осталось, и не стали тщательно обыскивать помещение, предпочтя крушить и громить все, что попадалось им на глаза.

Спиндлу без особых помех удалось вырыть яму, куда он положил в первую очередь доклад Брейвиса, а затем и оказавшиеся поблизости несколько наиболее древних с виду фолиантов. Таким образом он успел закопать штук десять, после чего грайки, возможно услышав какой-то шум, забеспокоились и стали производить обыск всерьез.

Его могли бы обнаружить уже тогда, но внимание грайков было отвлечено появлением еще нескольких писцов, которые предприняли попытку защитить сокровища, собранные их предшественниками в течение веков. За это время Спиндлу удалось разрушить перегородку в соседнее помещение и припрятать еще одну пачку книг: он не успел их полностью закопать, но закидал землей, чтобы придать им вид ненужного хлама.

Итак, будучи не в состоянии бежать, храбрый Спиндл все же продолжал делать все, что мог, хотя каждую минуту его могла настигнуть смерть.

Но вот грайки расправились с горсткой защитников и возобновили поиски. Обезумевший от ужаса, бедняга забивался все дальше в глубь Библиотеки. Он перебегал с полки на полку, перебирался через стенки в отчаянной попытке хоть немного отдалить свой смертный час.

Но все было тщетно. Черная тень накрыла его, и, обернувшись, он увидел двух разъяренных грайков, заметил, как блеснули занесенные для удара когти – хотя в этом углу было совсем темно, и они едва различали перед собой его мечущуюся тень, – когда вдруг почувствовал чье-то прикосновение и услышал голос. Прикосновение было легкое. А голос нежный, хотя звучный и очень уверенный. И сразу ему сделалось так хорошо и спокойно, будто он каким-то чудом перенесся в свою родную нору, где жил ребенком.

– Спиндл из Семи Холмов! – произнес этот голос. – Тебе предстоит выполнить нечто более важное, чем спасение древних текстов. Идем же, следуй за мной!

Он повернулся и мгновенно был ослеплен чистым ясным светом, который окружал фигурку крота. За спиной, будто издалека, слышались крики сбитых с толку грайков. Они громко обвиняли друг друга в том, что упустили беглеца…

И тут он получше разглядел своего спасителя, вернее, спасительницу, ибо это была особа женского пола: ее глаза светились любовью, она казалась совсем юной, и тем не менее в ее присутствии он почувствовал себя в безопасности.

Она повела его за собою еще дальше, в маленькое помещение, где без видимой системы было сложено шесть книг. На каждой покоился ничем с виду не примечательный камешек. В этом помещении все было озарено ярким светом, и звучала музыка, прекрасней которой он не слышал никогда.

– Ты возьмешь эти книги, Спиндл, и вместе с другими спрячешь их в надежном месте. Сохрани их для' будущих поколений, пусть их в свое время найдут. Эти камни тебе тоже надлежит взять, но их ты раскидаешь по ямкам, что возле Семи Холмов; там их сможет увидеть любой, но только достойный узнает, что они значат. Там они будут лежать в сохранности, пока не настанет положенный час и их не подберут.

– Но что это за книги? – осмелился наконец спросить Спиндл. – И что значат эти камни?

Тут Спиндл услышал ее смех – и столько звонкой радости, столько беззаботности было в нем, что, когда он станет уже глубоким стариком, этот смех будет продолжать звучать в его ушах и он все еще будет мечтать о том, чтобы услышать его еще хотя бы раз…

– Лучше тебе не ведать их названий и не знать их назначения. Твоя задача и без того достаточна сложна, добрый мой Спиндл.

– Откуда мне знать, где спрятать их? – спросил он тогда.

– Ты придумаешь, ты сообразишь, – сказала она и опять залилась смехом.

Тут любопытство пересилило страх, и, осмелев, он проговорил:

– Если моя догадка насчет значения камней верна, то их должно быть семь, а не шесть. Ведь это те самые Камни Покоя, которые кроты должны беречь пуще жизни?

– Может быть! – прозвучал насмешливый голосок.

– И каждая из книг посвящена одному из них?

– Более чем вероятно! – был ответ.

Спиндл стал разглядывать их, и она его не останавливала. Тогда он провел дрожащей лапой – лапой опытного переписчика – по тексту и убедился, что язык действительно очень древний и выше его разумения.

– Когда мне выносить их отсюда? – спросил он.

– Когда найдешь нужным. Главное, чтобы ты не попался.

– Если эти Камни и Книги действительно имеют то самое значение, тогда первым делом я вынесу Книгу Сражений. Она защитит меня, правда?

– Несомненно. Но более уповай на веру свою. Она тебе поможет гораздо больше. Удачи тебе, достойнейший Спиндл! Удачи и успеха!

– А ты? А ты вернешься еще? – пролепетал он со страхом, раздумывая над тем, что его ждет после ее ухода.

– О да. Ради тебя я вернусь, – услышал Спиндл, и она исчезла, унеся с собою и свет и красоту. Он оказался один, в темном углу, и над ним маячила тень грайка.

– Эй, поскребыш! – рявкнул тот. – А ну – иди-ка сюда!

Его вытащили из Библиотеки и подвели к другому грайку, рядом с которым находился весь избитый, полуживой писец, хорошо знакомый Спиндлу. При виде Спиндла бедняга отрицательно качнул головой и прошептал:

– Это Спиндл, простой служка. Он ничего не знает.

Его слова спасли Спиндла. Но в тот момент, когда измученные глаза бедняги встретились с глазами Спиндла, тот понял: несчастный писец каким-то чудом догадался о том, что Спиндлу известно нечто чрезвычайно важное – какая-то великая тайна, имеющая отношение не только к Аффингтону, но и к судьбе всего кротовьего народа; догадался – и был счастлив, что принимает муки не напрасно и что надежда на исполнение воли Камня продолжает жить.

Из всего, что происходило после этого, Спиндлу запомнилось немногое. Его еще несколько раз допрашивали, а потом вместе с остальными повели на юго-запад от Аффингтона, где начиналась дорога на Эйвбери. Оттуда он бежал, добрался до Семи Холмов, и много дней, а может, и недель провел там, бродя среди Камней, которые оберегали его в детские годы. Многие детали тех дней стерлись из его памяти, однако о встрече с юной красавицей и о данном ей обещании он не забыл.

Вот как случилось, что Спиндл с Семи Холмов, непригодный – как он сам о себе сказал – «для схваток и боев», начал великий труд по переноске книг из богатейшего книгохранилища по ходам и переходам, где царила смерть и где витала память о замученных кротах. И что самое главное – он спас шесть из семи Великих Книг и Камни Покоя – все, кроме одного, который хранился у Босвелла.

Он приступил к своей работе в ноябре и в течение четырех долгих кротовьих лет – вплоть до марта – он перетаскивал книги одну за другой темными, труднопроходимыми тоннелями. Появление его юной спасительницы и все сказанное ею не было ни сном, ни игрой больного воображения. Об этом наглядно свидетельствовали Книги, да и сами Камни, о которых простому кроту и подумать-то страшно, а уж нести, казалось, и просто немыслимо. Шесть Священных Камней и шесть из семи Книг теперь покоились в тайном месте, под землею. Шесть Камней: Камень Земли, или Жизни, Камень Страдания, Камень Сражений, Камень Мрака, Камень Исцеления и Камень Света.

Он торопился успеть до прихода грайков, но как же трудна была его работа! Каждая последующая Книга казалась во много раз тяжелее предыдущей. Особенно тяжко ему пришлось, когда он тащил Книгу Мрака; он почти изнемог под тяжестью ее темных чар, но вера спасла его.

Всех их он отнес в свою долину. Книги Спиндл спрятал в каменной пещере, которую сам когда-то нашел; Камни же разбросал среди других, по виду таких же, – как ему приказала та, чьего имени он так и не узнал. Он закончил свой титанический труд в начале марта. Потом он свалился в полном изнеможении и долго спал, после чего много дней бродил среди Камней, как потерянный.

Мало-помалу к нему вернулись энергия и силы. Он знал, что скоро наступит Весеннее Равноденствие, и последние несколько дней подбирал наиболее важные фрагменты уцелевших томов, складывая их там, где спрятал Книги.

– Где ты их укрыл? – спросил Триффан под конец его необычного рассказа. – Покажешь нам это место?

– Конечно покажу. Каково мне, по-твоему, жить, зная, что я один храню этот секрет? И. кому же мне довериться, как не Белому Кроту? – отозвался Спиндл.

Он снова повел их под землю, по тоннелям, где они уже были, и по другим, прежде ими не замеченным, уводя их все дальше и дальше в глубину, пока они не оказались в самом сердце этой Священной Долины – в месте, которое способен найти лишь обладатель большого мужества и непоколебимой воли. Это была пещера, выбитая в скале двуногими в незапамятные времена. Там перед ними предстали плоды его великого подвижнического труда: восемьдесят семь полных книг и еще шестьдесят больших фрагментов. Поскольку Спиндл не очень хорошо разбирался в написанном, то не мог судить о значимости того, что спасал; он ориентировался главным образом на цвет коры и манеру письма.

Босвелл окинул взглядом аккуратно составленные стопки книг, потом подошел поближе, чтобы рассмотреть внимательнее. Здесь было множество редкостей, и среди них – экземпляры исторических Свитков систем, с подробнейшими описаниями, которые веками собирали странствующие летописцы.

Однако главное сокровище составляли шесть замечательных Книг, написанных в разное время – начиная с самой древней, Книги Земли, автором которой считался Линден, любимый ученик Бэллагана – первого крота, кто ударом своих когтей отколол семь кусочков от первозданного Камня Камней, тех самых, которые впоследствии стали именоваться Камнями Покоя.

Босвелл любовно коснулся каждой из книг, приглашая Триффана последовать его примеру, дабы он мог впоследствии опознать их на ощупь: все они были написаны Белыми Кротами, теми, кто сподобился Откровения.

Все книги были теперь здесь, все, за исключением самой последней, седьмой – Книги Безмолвия. Триффан молчал: ему было известно, что перед тем, как Безмолвие призвало к себе его родителей Брекена и Ребекку, те успели передать Босвеллу не только Седьмой Заветный Камень Покоя, но и тайну Книги Безмолвия. Они полагали, что написать ее должен не кто иной, как Босвелл.

Между тем Босвелл приник к Книгам. Бока его ус-гало вздымались, а мех казался совсем седым и старчески свалявшимся.

– Ты напишешь ее, Босвелл? – наконец, не выдержав, спросил его Триффан. – Да или нет?

– Каждая из Книг знаменует собою новую ступень зрелости народа кротов, – проговорил Босвелл. – Многие и многие шли к этому в тяжкой борьбе долгие годы. Теперь настало время последнему из Камней Покоя, как говорится в священных текстах, «лечь в землю». Книга Безмолвия почти завершена. Я уже давно тружусь над ней, Триффан, очень давно!

– Но за все время нашего путешествия я ни разу не видел, чтобы ты писал, – разве что когда учил меня! – воскликнул Триффан.

– Не видел? Тем не менее я работал над ней – работал в пути и еще много раньше. Однажды ты узнаешь об этом всю правду.

Они замолчали, и оба в этот момент подумали о том, каких усилий стоило Спиндлу спасение бесценных рукописей.

– Где ты укрыл Камни Покоя? – прервал молчание Триффан.

– Я их не укрывал, – был ответ. – Я поступил так, как мне было велено, – поместил их среди обычных камней…

– Но где, в каком месте? – с нетерпением прервал его Триффан.

– Понимаешь, мне трудно ответить на этот вопрос…

– Неужели позабыл? – испуганно воскликнул Триффан.

– Тебе, может быть, трудно это понять, но я с самого начала этого не знал, – откровенно признался Спиндл.

С этими словами он вновь повел их из пещеры. Выбравшись на поверхность, он неопределенно повел лапой в сторону простирающейся перед ними долины Семи Холмов и сказал:

– Когда я принес сюда первый Заветный Камень, то решил положить его там, где потом смогу найти.

Тогда мне казалось, что я запомнил это место: я бросил его в ямку, но тут же усомнился, туда ли я его кинул, куда собирался. Когда же я принес второй… Будь добр, Триффан, перестань глядеть на меня с таким возмущением. Не забывай, что Камень Покоя – не обычный камень и нести его – дело нешуточное. Хотя он и маленький, но ужасно тяжелый; сомневаюсь, что даже ты сумел бы справиться с ним лучше моего, несмотря на всю твою силу. Ну так вот: второй Камень я бросил, как мне казалось, в ту же самую ямку; когда притащил третий, то уже совсем запутался. Четвертым оказался Камень Мрака. Мне так тяжко было его нести, что я думал лишь об одном – как бы поскорее от него избавиться. Про остальные я просто ничего не помню, – неуверенно закончил Спиндл.

– Твои объяснения кажутся мне довольно неубедительными, – произнес Триффан. – Неужели ты так совсем и не помнишь, где они? – добавил он с явным недоверием, однако тут же пожалел о своих словах и поспешил извиниться, увидев в глазах Спиндла выражение неподдельной обиды и укора.

– Я знаю лишь одно, – сказал Спиндл. – Каждый из них покоится в ямке возле одного из шести Камней. В этом есть своя логика – тебе не кажется? – И он торжествующе рассмеялся.

– Ну, раз так… – нерешительно протянул Триффан и повернулся к Босвеллу, надеясь на его поддержку.

Однако Босвелл, как ни в чем не бывало, почесался, мурлыкая себе под нос какую-то веселую мелодию, ни-как не соответствующую, по мнению Триффана, серьезности момента, а затем стал что-то быстро жевать.

– Пора на боковую, – безмятежно проговорил он, насытившись; затем, склонив рыльце на морщинистые лапки, он закрыл глаза и тут же засопел.

Триффан со Спиндлом устроились рядышком и долгое время лежали без сна, следя за наступлением ночи, прислушиваясь к неумолчным завываниям северного ветра и неотступно думая о том, что узнали за последний день.

❦

– Кстати, скажи-ка нам, Спиндл, – проговорил Босвелл, проснувшийся на рассвете бодрым и полным энергии, – не называл ли Брейвис в своем докладе имя главаря грайков?

– Как же, называл. И в разговоре со мной упоминал. Грайки хранят верность своему вождю до самой смерти и беспрекословно подчиняются во всем. Они верят, что это именно тот вождь, который, как предрекал Сцирпас, обеспечит конечную победу Слова над Камнем. – В глазах Спиндла снова мелькнуло выражение ужаса.

– И как же его зовут? – спросил Триффан.

– Не его, а ее. Вождь грайков – особа женского пола. Я сам ее видел. Всего однажды. Она показалась мне… Она…

– Говори же! – ободряюще произнес Босвелл.

– Она почти черная. Сильная. И глаза… Ее глаза горели яростью. Я видел ее всего один миг. Не нужно было мне этого делать. – Голос Спиндла упал до шепота, и, смущенно опустив глаза, он с запинкой произнес: – Она показалась мне грозной и прекрасной. Она…

– Ну же, говори! – заторопил его Триффан.

– Признаться, она не кажется мне злой, хотя в ней несомненно есть что-то пугающее, даже наводящее ужас. И все же…

– Она была прекрасна, – с иронией договорил за него Триффан. – У тебя что ни кротиха – то красавица. Похоже, ты просто мало их в своей жизни встречал…

– Так как же ее зовут? – перебил его Босвелл.

В тот же миг, когда Спиндл выговорил ее имя, у Триффана возникло беспокойное ощущение, будто Босвелл уже знал его, как предвидел и все остальное – весь ужас, все убийства; его напряженная поза, его глаза говорили о том, что события подошли к критической точке, чего он, Белый Крот, давно ожидал и к чему готовил себя.

– Ее имя… Хенбейн, – произнес Спиндл сдавленным шепотом, словно боялся, что от одного звука этого имени обрушатся стены пещеры.

И действительно: казалось, на путников повеяло ледяным дыханием смерти. Триффан не без труда стряхнул с себя оцепенение и, обернувшись к Босвеллу, проговорил:

– У тебя такой вид, будто ты ожидал услышать это имя. Ты уже слышал об этой Хенбейн?

Он старался говорить спокойно, но безотчетный страх сковал все его существо – даже в ушах зазвенело. Босвелл посмотрел сначала на Спиндла, затем перевел взгляд на Триффана и медленно ответил:

– Да, я слышал о ней. Много лет назад твой отец Брекен отвоевал Данктонский Лес у одного крота, самого злого и могущественного крота из всех, с кем приходилось когда-либо сражаться. Его зовут Рун.

– Зовут? – удивленно переспросил Триффан. – Но разве он не был сброшен с обрыва в Данктонском Лесу? Разве он не погиб?

– Как я только что сказал, – многозначительно проговорил Босвелл, и при этом его белый мех вдруг странно заискрился, – Рун обладал сверхъестественной силой; более того, ему ведомы все чары Звука Устрашения. Как и я, он способен жить гораздо дольше, чем обычный крот. У него своя цель, как и у меня – своя.

– Ну и при чем тут этот Рун? – как можно равнодушнее спросил Триффан, не желая показать, как его поразили слова Босвелла о том, что злые чары и колдовство все еще существуют среди кротов. Он-то полагал, что его отец Брекен покончил с этим раз и навсегда!

– Хенбейн – дочь Руна, – спокойно ответил Босвелл.

– Его дочь?! – воскликнул Триффан и на этот раз не сумел скрыть страха. – Откуда она родом?

– Я знаю, – вмешался Спиндл, – из Верна.

– Но как же… – попытался возразить Триффан. Он привык считать, что Верн существует лишь в сказках и легендах, а не на самом деле. Однако как раз в тот момент, когда он хотел выразить свои сомнения в том, как существо из сказочного Верна могло появиться во плоти в Священных Норах, тоннель загудел от звуков шагов, от уверенной поступи множества сильных кротов, двигавшихся поверху.

Триффан, верный своей роли защитника, сделал им знак затаиться, сам же двинулся наверх выяснить, что происходит.

Да, это были кроты. Сотни, а может, и тысячи кротов. Их колонны шли мимо Камней, не замедляя шага, движимые единой грозной силой. Они не шныряли по местности, не пробирались тоннелями – они стремились на север. Туда, откуда явились. Сейчас их ближайшей целью снова стал Аффингтон: грайки возвращались к месту, над которым совсем недавно совершили жесточайшее насилие и которое подвергли полному уничтожению.

Триффан вернулся обратно и оглядел своих спутников каждого поочередно. Он ничего не сказал. Да и ни к чему были сейчас слова: проходили минуты, летели часы, а топот лап все не прекращался. Им и без слов стало ясно: Весеннее Равноденствие наступило, и близок час кровавого Искупления.

Глава пятая

Тесно прижавшись друг к другу, они оставались в пещере, боясь шелохнуться, чтобы их не обнаружили. Однако к вечеру стало очевидно, что грайки не собираются останавливаться и вылавливать врагов. Триффан, а вслед за ним и двое его спутников выбрались на поверхность. Звук шагов марширующих сделался тише, и вскоре выяснилась причина этого. Судя по всему, первыми прошли кроты-гвардейцы; теперь же двигались другие – жалкие, изнуренные пленники. Больные, немощные, престарелые, изможденные, они брели небольшими группами, охраняемые и подгоняемые грайками, которым доставляло видимое удовольствие сыпать командами и при малейшей возможности пускать в ход грозные когти. Время от времени Триффан видел, как, подняв усталые, измученные глаза, кто-то из пленников шептал:

– Да, Аффингтон уже совсем близко.

Однако не с надеждой и восхищением, как бывало раньше, произносили они это название, а с ужасом и отчаянием. И Триффану стало ясно: они уже догадываются или им сказали заранее, что Аффингтон станет для них местом новых мук, а быть может, и смерти. Им была предназначена особая, страшная роль – роль ритуальных жертв.

Пленников было много, и Триффан вскоре отчаялся их сосчитать хотя бы приблизительно; во всяком случае, кротов здесь было собрано столько, сколько ему еще никогда не доводилось видеть сразу в одном месте.

– Более чем вероятно, что они собрались здесь все, – заметил Босвелл, – и отсюда двинутся на Бакленд, как сообщал твой господин Брейвис в своем докладе. Что ж, похоже, место, где мы сейчас находимся, не опаснее любого другого и, пожалуй, лучше нам двигаться вместе со всеми, чем прятаться.

– Неужели мы ничего не можем сделать?! – воскликнул Спиндл.

– Если хотим остаться в живых, то ничего, – твердо ответил Босвелл. – Камень сам решит, как разобраться с грайками, и, если будет на то его воля, я с радостью послужу ему.

– Что нам делать, когда они пройдут? – обеспокоенно спросил Спиндл.

– Прежде всего следует доставить Босвелла в безопасное место, – немедля отозвался Триффан с таким видом, как будто самого Босвелла рядом не было.

Босвелл между тем устроился поудобнее и принялся чистить когти, поворачивая лапы то так, то эдак. Как всегда в моменты серьезной опасности, он сохранял абсолютное хладнокровие. И только насмешливо хмыкнул, слушая, как они обсуждают его безопасность.

Однако, когда стемнело и мерный звук шагов замер вдали, сменившись привычным воем северного ветра, он неожиданно спросил:

– Луна уже взошла? Высоко она?

Триффан пошел посмотреть и, вернувшись, доложил, что луна уже почти в зените и день Весеннего Равноденствия наступит завтра, самое позднее – послезавтра.

– Точнее сказать не берусь, самой луны не видно, но света довольно, чтобы различить ближайший Камень, – добавил он.

– Это значит, наше пребывание здесь подходит к концу, – удовлетворенно проговорил Босвелл. – Оно уже почти завершилось.

От Триффана не укрылся взгляд, которым при этом окинул его Босвелл, взгляд, полный любви и сочувствия, и его юное сердце пронзило уже знакомое предчувствие близкой разлуки с учителем.

– Мы непременно переправим тебя в безопасное место, – сказал Триффан, воинственно расправляя могучие плечи. – Когда все успокоится, мы двинемся на юг, прочь от Аффингтона, подальше от грайков.

– О нет, Триффан, мы этого не сделаем. Твоя будущая миссия связана с севером. И твоя, Спиндл, и твоя – тоже. А теперь ложитесь-ка вы оба спать. Я разбужу вас, когда настанет время. Ждать осталось недолго, совсем недолго.

Его тихий голос звучал убаюкивающе, и вскоре оба – один хрупкий, робкий на вид, другой мощного телосложения, уверенный в своих силах, с великолепным густым мехом и чертами, по которым уже сейчас в нем угадывался будущий вождь последователей Камня, – измученные тяжелыми событиями последних дней, погрузились в крепкий сон.

Но Босвелл не спал. Он охранял их сон, глаза его, полные ласки и заботы, были устремлены на спящих, и мирное доброе молчание объяло их временное убежище.

Наконец, убедившись, что сон молодых кротов крепок и покоен, Босвелл прошептал над ними молитвы и вышел наверх, на землю.

Луна, прежде скрытая тучами, теперь была вся на виду; лишь иногда на нее набегало случайное облачко. Слишком тонкое, чтобы закрыть диск луны полностью, оно создавало вокруг него мягкий светящийся ореол – казалось, как раз над тем местом, где сгорбившись сидел Босвелл.

Раскинувшиеся вокруг каменистые поля тонули во мраке ночи, но большие Камни вздымались ввысь, к звездному небу, и их бока в лунном свете казались то белыми, то зелеными. Вот раздался шелест сухой травы, потом он стих, но через минуту послышался снова.

Внизу, там, где, невидимая в ночной темноте, бежала река, внезапно раздался пронзительный крик совы, издалека ей ответила другая. Что-то двигалось в траве, по другую сторону лощинки, потом движение прекратилось, и Босвелл глубоко вздохнул. Бесшумно махая крыльями, между небом и верхушками деревьев через долину плавно скользнула сова. Какое-то мгновение Босвеллу были видны ее горящие глаза, шарившие по деревьям и небу, и слышен ее крик; потом она развернулась, крик замер вдали. И снова легкий шелест пронесся над травой…

– Крот, твое время пришло, – произнес Босвелл и совсем тихо повторил: – Да, да, крот, твой час настал.

А луна лила свой свет прямо на старого Босвелла, и в этом свете его мех отливал белым серебром.

Он повернулся, согнувшись, словно под тяжкой ношей, заковылял обратно, ко входу в пещеру, и спустился в нее. Меж тем громадные Камни наверху, казалось, замерли в торжественном молчании, обернувшись к тому месту, где он только что стоял. Даже ветер на мгновение потеплел и совсем затих, и в тишине – то ли очень далеко, то ли совсем рядом – зазвенел юный веселый смех, и в этот момент…

И в этот момент Спиндл пошевелился во сне. Он заворочался, словно ему снился сон, потом снова вытянулся рядом с Триффаном; тот же, такой сильный и мощный, когда бодрствовал, сейчас выглядел беззащитным, как дитя.

Убедившись, что они оба снова крепко спят, Босвелл достал Седьмой Заветный Камень Покоя, положил его на дно пещеры, и Камень тотчас озарил их своим светом.

– Триффан, Спиндл! Просыпайтесь!

Оба проснулись сразу, будто и не засыпали. С изумлением глядели они на Камень и на стоявшего по другую сторону от него Босвелла.

– Час настал, – коротко сказал Босвелл. – Бери Камень Покоя, Триффан. Ты же, мой добрый Спиндл, следуй за мною – будешь нам помогать.

С этими словами Босвелл направился к выходу из пещеры. Триффан в полном смятении посмотрел сначала на Спиндла, потом на Камень.

– Ты должен это сделать, Триффан. Поступи, как прежде делал я: сосредоточь свои мысли на Камне, протяни лапу и погрузись в созерцание. Идем же, Спиндл! Триффан теперь должен сам определить свой путь! – позвал Босвелл, и тяжкое предчувствие, мучившее Триффана, превратилось в уверенность: скоро он будет разлучен с Босвеллом – так же, как уже оказался разлучен с родным Данктонским Лесом! Потом, как учил его Босвелл, всею тяжестью он оперся на передние лапы и углубился в созерцание Камня, как тренировал его учитель на протяжении всего путешествия. Постепенно смятение улеглось, печаль покинула его и он полностью овладел собой.

И вот Триффан родом из Данктона, застонав от боли, поднял наконец Камень Покоя, ощутив внезапно груз несуществующих лет, он смотрел вслед уходящим и с отчаянием думал о том, откуда ему взять силы, чтобы идти за ними. Но он преодолел слабость и двинулся вперед с мыслью о Камне и о Безмолвии, что кроется за ним.

Он стал карабкаться вверх, и Камень, словно облако, пригибал его к земле мудростью своею. Велика, безмерна была мудрость сия – настолько велика, что непостижима простому смертному, и настолько безмерна, что обнимала собою и небо и землю, и все ходы-переходы, и все системы, и весь народ кротов, и тех, кто к нему не принадлежал. Она содержала познание того, что есть любовь, и того, что есть страдание; и Триффану казалось, что это познание вот-вот разорвет на куски его тело и душу, опалит его своим пронзительно ярким, мучительным светом; хотелось оттолкнуть его от себя, ибо непосильно казалось одному нести этот груз, но в то же время груз был слишком драгоценен, чтобы отказаться, отвернуться от него. С широко распахнутыми глазами, словно он воочию увидел все великолепие Безмолвия, на дрожащих лапах и согнувшись в три погибели шел Триффан, – шел едва передвигая ноги и в то же время замирая от восторга, пока не выбрался на поверхность, разыскивая взглядом Босвелла и Спиндла. Они обернулись в его сторону, и Триффану почудилось, будто они где-то далеко-далеко – две белые, облитые лунным светом фигуры на фоне вздыбленных Камней и ночных полей.

– Скорее, Триффан, время уходит, – послышался голос.

Триффан догадывался, что слова принадлежат Босвеллу, хотя голос, казалось, исходит не от него. Внезапно до него донесся другой звук, он все креп и разрастался, словно туча, – да-да, именно как туча, все громче и громче становился он, пока не стал таким, что трудно было выдержать. Голос Безмолвия.

– Босвелл! – вскрикнул он. – Я больше не могу!

– Ты должен, должен! Именно ты, и никто другой! – послышалось в ответ.

– Куда мне нести его! – прокричал он.

Ведь где-то должно же быть место, где успокоится наконец Камень, где обретет наконец покой и он сам; тогда прекратится этот оглушающий, рокочущий зов Безмолвия, в котором он чувствовал себя растерянным и одиноким, в страхе, что может обронить удивительный и непостижимый источник блаженства и муки.

– Сосредоточься на Камне, – это проговорил Спиндл; он сказал это таким тоном, как будто говорил с неразумным ребенком.

Камень. Где-то здесь. Или там? Седьмой Камень, Камень Покоя. Триффан вытянул его перед собою и впервые с тех пор, как взял, осмелился посмотреть на него, поднять глаза на исходивший от него свет. На какой-то миг он застыл неподвижно и услышал Безмолвие так, как будто сам стал его частью.

Но уже в следующий момент его снова охватило непередаваемое ощущение собственной ничтожности перед его величием, и он не выдержал – кинулся бежать, не разбирая дороги; промчался мимо одного Камня-великана, потом – мимо второго; он бежал в ночи, а их огромные темные силуэты мелькали и кружились во тьме, словно в диком первозданном танце. Вот третий Камень, за ним – четвертый. Триффан перестал ощущать свое тело; он больше не знал и не хотел знать, мало оно или велико; Безмолвие поглотило его целиком, и, ничего не видя перед собою, он тем не менее продолжал бежать туда, куда несли его ноги. Мимо пятого – и вот уже прямо перед ним громада шестого Камня!