Текст книги "Тайная Миссия (ЛП)"

Автор книги: Уильям Хорвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 34 страниц)

Глава двадцать четвертая

Когда в Данктонский Лес пришел май, там в атмосфере растущего напряжения и секретности делались последние приготовления к встрече грайков. Разведчики Алдера докладывали о том, что грайки, не торопясь, скапливаются в Файфилде, и ходили слухи, будто среди беженцев, прибывших в Данктон, были сидимы, то есть шпионы Хенбейн.

Никто не знал и никогда не узнал, было ли это правдой, но Триффан решил не рисковать и закончить все, что еще не сделано, побыстрее и абсолютно тайно. Триффан сам еще раз побывал в Болотном Краю вместе с Мэйуидом, прошел по тоннелю под рекой, а потом в течение двух дней обследовал дороги на другом берегу, желая убедиться, что по ним можно будет быстро отойти в сторону Вена, если кроты выберут этот путь.

Триффан и Скинт изо всех сил старались, чтобы ни один крот не смог заподозрить, какие планы вынашивались по поводу Болотного Края. Тем временем Монди наблюдала за тем, как недавно ставших матерями кротих вместе с их подросшим непослушным потомством выводили из Истсайда на центральные склоны.

Алдер завершил обучение кротов, разделил их на группы по четыре (считалось, что такими отрядами легче всего управлять и в битве, и в обороне) и разместил своих бойцов в опустевших норах Истсайда, где они должны были вырыть систему ходов и убежищ, которая позволила бы небольшому числу кротов держать длительную оборону.

Другие отряды были размещены на юго-восточных склонах за лесом, обращенных к шоссе ревущих сов, чтобы подготовить там линию защитных укреплений на двух уровнях, систему, которую придумали Алдер со Скинтом, благодаря чему их признали величайшими стратегами своего времени.

Тогда же совершенно секретно отобрали несколько кротов, чьи имена неизвестны и по сей день, потому что они не были упомянуты в отчетах Спиндла (известно только, что руководил ими Триффан, а помогали ему Мэйуид и по-прежнему немногословный Хоум), и они построили ходы и ложные тупики восточной части Болотного Края, в ее самых заброшенных уголках. Они надеялись, что, после того как основная масса кротов Данктона уйдет, маленькая группка смельчаков сможет незаметно укрыться здесь и неожиданными нападениями постоянно пугать и изводить захватчиков.

Единственным из старейшин, который знал об этой работе, был Скинт. Только ему и Триффану были известны планы, касающиеся всей системы в целом.

Ночь за ночью Триффан с немногочисленными спутниками пробирались к Болотному Краю, теперь охраняемому часовыми; там они рыли эти необычной формы залы и тайные тоннели, которые потом получили название Линия обороны Болотного Края. Они работали на четырех уровнях – иногда даже втайне один от другого, – строя такие крошечные и столь искусно замаскированные входы и выходы, что, как говорили, крот, выбравшийся с глубины, где он трудился, наружу, чтобы подышать свежим воздухом, мог не найти дороги обратно.

Кроме Скинта и Триффана (да еще Мэйуида, за передвижениями которого трудно было уследить), право свободно ходить по системе имел только Спиндл, который эти последние дни проводил в беседах со старыми кротами, собирая все, что мог, об истории системы – стихи, рассказы об обычаях и традициях. В это время была допущена одна ошибка. Тайная библиотека, которую создал Спиндл, располагалась на юге, то есть там, откуда вероятнее всего можно было ждать нашествия грайков. Спиндл трудился день и ночь, записывая то, что рассказывали кроты; иногда ему помогал Мэйуид, который, помимо собственных записей, делал зарисовки обследованных им тоннелей. Впервые в истории кротов система была отображена и зафиксирована подобным образом.

– Что это? – спрашивал Спиндл, глядя на непонятные наброски.

Это тоннели, дороги и тропинки, ученейший господин, – отвечал Мэйуид, – чтобы кротам легче было определить, где они находятся.

Однако там, где проходила Линия обороны Болотного Края, Мэйуид оставил на плане пустое место – на случай, если его чертеж найдут и станут изучать враги.

Иногда на очень короткое время Спиндл выбирался на поверхность Древней Системы, оглядывал ее пустые склоны и тосковал по своей Тайм. Потом он думал о своем сыне Бэйли, беспокоился, в безопасности ли он, от души надеясь, что с ним все в порядке. Спиндл ничего не слышал о Бэйли, хотя в своих странствиях по системе забредал дальше, чем кто-либо другой, но в это время года подрастающее поколение держали поближе к норам, и крот-самец мог вообще не видеть кротят. Потом Спиндл снова спускался к себе, чтобы в трудах, возложенных им на себя, забыться и приглушить чувство потери.

Тем временем на поверхности, будто вопреки этим мрачным лихорадочным приготовлениям, Лес захлестнул радостный май. Благодатная весна принесла с собой столько красоты, что, хотя мало кто в эти напряженные дни мог остановиться и полюбоваться ею, все, кто был тогда в Данктоне, вспоминали о тех днях, как о сказке, навсегда оставившей у них желание вернуться туда.

На самом верху холма, где Лес кончался, на больших буках лопнули почки и появились робкие зеленые листики; потом эта робость исчезла, словно подхваченная дуновением несущего майские ароматы ветерка, и кроны деревьев развернулись во всем великолепии, образовав залитые светом зеленые живые залы с коричневым полом, усыпанным прошлогодней листвой. А над великим Камнем сквозь вздымающиеся ввысь огромные ветви лились на землю лучи света, внушавшие кроту, которому случилось бы оказаться здесь, что быть кротом и быть в Данктоне – значит вечно наслаждаться жизнью и летом.

На южных и восточных склонах, где бойцы Алдера трудились, готовя под землей оборонительные сооружения, сквозь слой сухих буковых листьев и низкого кустарника пробились зеленые завитки ростков папоротника-орляка. Его стебли, казалось, были наполнены солнечным светом, а листья, поначалу слабые, набирали силу день ото дня, поднимаясь все выше, становясь все гуще, крепче, и все увереннее шуршали на ветру.

Среди папоротника сновали возбужденные белки и перелетали с места на место лесные дятлы. А иногда по хрустнувшей ветке или брызнувшему из нее соку можно было понять, что тут прошла лиса, остановилась, осмотрелась, слегка поколебалась, а потом стремглав понеслась с крутого восточного откоса на свои широко раскинувшиеся охотничьи угодья в Лугах.

И все же самым красивым и в то же время скромным было море колокольчиков, разлившееся на нижних склонах. В конце апреля цветы были еще в бутонах, а в мае они раскрылись, сменив белые анемоны, и залили синевой тихие поляны, где с первым весенним теплом появлялись желтые первоцветы. Там же, где несколько лет назад прошел огонь, выросли высокие пролески, дающие укрытие и кроту, и черному дрозду. Иногда солнце проникало до самой земли и освещало потаенные места меж сырыми стволами деревьев, откуда выглядывали пурпурные дикие орхидеи или где затаилась лесная мышь, дрожа, вся в волнении, морща лоб и размышляя, вернутся ли сюда когда-нибудь кроты, хозяева леса, в это чудесное место, где некогда, до чумы, они властвовали. Пока что этого не произошло, но мышь, как и другие твари, еще долго будет нервничать, рыскать вокруг, потому что живые существа понимают, что значит равновесие жизни в лесу, и всем хотелось бы, чтобы древний порядок вернулся; это означало бы, что годы бед миновали, а для Данктона наступил день, когда хозяевами в лесу снова стали кроты.

Май между тем спокойно шествовал вперед, к влажным топям и в заросли Болотного Края, где когда-то свободно разгуливали жившие на самых нижних склонах кроты Данктона и куда теперь допускались только самые доверенные.

Однако и сюда пришла краса лета, и стрелка дикого лука заставила одного из кротов, кто рыл здесь секретные ходы, вылезти наверх и полюбоваться звездочками его цветов, горевших особенно ярко в этом сыром месте. А вдоль границы леса, там, где он переходил в негостеприимные болота, под которыми Мэйуид нашел путь к их спасению, качались на ветерке цветы сердечника лугового, и с цветка на цветок перепархивала бабочка с оранжевой каймой на крыльях. Она садилась и замирала, ее крылышки тихонько подымались и опускались, пока она пила нектар; потом опять взлетала над розовым цветком, и ветерок несся вслед за ней, и она весело летела над камышами в сторону Темзы, но внезапно спохватывалась и начинала метаться, словно чувствовала, что кроты, чьи души бабочка считала самыми великими среди лесных тварей, тоже мечутся.

Да, вот так: и ветерок дул, и бабочка порхала, и крот хоть на мгновение останавливался, поразившись красоте леса, охраняемого Камнем, но потом и крот, и бабочка оборачивались, прислушивались и готовились: они чуяли приближение опасности и знали, что надвигается она с запада.

❦

А потом наступил день, когда солнце впервые пригрело по-летнему и в воздухе почувствовалась вечерняя гроза. Алдер поднялся наверх с юго-восточных склонов, и с ним пришли двое измученных долгой дорогой бойцов, ' посланных им для наблюдения за окрестностями.

– Началось, – проговорил Алдер своим низким голосом. – Грайки выступили. Расскажите Триффану то, что рассказали мне.

Оба бойца вернулись в систему независимо друг от друга, один из Файфилда, другой из Блейдона, чтобы сообщить о движении грайков в сторону Данктона. Оно было равномерным и медленным, так как грайки не знали дороги и иногда поворачивали не туда, куда нужно. Кроты бежали день и ночь и рассчитывали, что опередили грайков по крайней мере на два дня – но не больше, чем на четыре.

– Теперь начнут прибывать и другие, Триффан, – сказал Алдер, – и мы узнаем точнее, каковы в действительности силы грайков и где они находятся. Но можешь рассчитывать на два спокойных дня.

Хотя Алдер и догадывался, что у Триффана есть определенный план эвакуации системы, подробностей он не знал, да и знать не хотел. Он продолжал:

– Мы будем сообщать тебе обо всем, о чем услышим. Чтобы, когда придет время, ты успел принять решение. Но знай – мы к бою готовы.

– Да, мы будем сражаться за Данктон не на жизнь, а на смерть, – горячо проговорил один из бойцов.

Это был момент, которого Триффан ждал и к которому он и другие готовились. В этот вечер Триффан созвал всех в большой зал возле Камня, где они праздновали Самую Долгую Ночь, когда только что вернулись в систему. Тогда для данктонцев места было достаточно, но теперь число кротов увеличилось за счет беженцев и родившейся весной молодежи, и войти в зал смогли не все. Поэтому одни набились в тоннели, ведущие в зал, а другие тянули шеи, чтобы заглянуть туда через лазы на поверхности и услышать, что говорит вожак.

– Наше время в Данктоне почти истекло, ведь вы все понимаете – мы не можем победить грайков в сражении, они сильнее нас и их больше, – начал Триффан. – Поэтому мы уйдем…

Как будто волна тревоги прокатилась по рядам кротов. Они посмотрели друг на друга: ведь большинство думало, что строительство оборонительных сооружений означает, что они останутся здесь, по крайней мере на время.

– Но мы уйдем, сохранив порядок, и уйдем по дороге, которую одобрили избранные вами старейшины. Организацией отхода будут руководить Монди и ее помощники, которые обучены этому. Эвакуация будет проходить спокойно, и все окажутся в безопасности, как того хочет Камень. Я не говорю, что опасности не существует, она есть. Многим здесь, быть может, придется проявить такое мужество, какого они сами от себя не ожидают. Но история запомнит это время и поведает потомкам, что все кроты Данктона, кем бы они ни были, проявили отвагу и целеустремленность и сделали все возможное. Вы все получите распоряжения и будете знать свою задачу; мы покинем эту великую систему, которая в течение веков служила прибежищем для последователей Камня. И опять будет служить…

– Да будет так! Будет! – вскричал кто-то из кротов.

– Потому что Камень защитит нас и даст нам силу, которая потребуется нам на грядущие дни, месяцы, годы. Все вы здесь – последователи Камня, как и я, вы верите в Камень и в его великое Безмолвие.

– Да, верим! Хвала Камню! – раздались крики.

– Кроты Данктона и те, кто родился в других системах и оказал нам честь, избрав Данктон своим убежищем, а нас – своими друзьями! Теперь Камень ставит перед вами великую задачу, мы начинаем выполнять ее сегодня и будем продолжать в ближайшие дни. Ведь вы – первые из последователей Камня, кто выступит против грайков, возглавляемых жестокой Хенбейн, и кто скажет: «Все! Вы можете причинять увечья, калечить и пытать, протыкать рыльца и загонять до смерти, но наш дух и нашу цель вам не убить!»

– Да, каждое слово – правда! Мы тоже так думаем! – закричал один из самых верных бойцов Алдера, который обычно не отличался красноречием, и его крик был подхвачен другими, так что зал задрожал от изъявлений поддержки Триффану.

– Камень даст вам силы, если вы станете слушать его Безмолвие, это хорошо понимал мой отец Брекен, и этому меня научил сам Босвелл…

– Да будет благословенна его память! – провозгласила одна старая кротиха.

– Скажи нам, что мы должны делать, – воззвала другая, – и мы выполним это, Триффан! Скажи, куда ты поведешь нас!

– Слушайте, и я скажу вам. Грайки безжалостны, хорошо организованы, и у них есть определенная цель. Их гвардейцы обучены и убивать, и сражаться. Но у нас есть план, часть его вам известна, а о другой мы сочли за лучшее молчать, пока он не осуществится. Некоторые из вас займут позицию на юго-восточной стороне, где я скоро присоединюсь к вам. Вы задержите грайков, насколько сможете, а потом медленно отступите, как учил вас Алдер, и это даст нам необходимое время, чтобы уйти.

Вторая группа отведет детей в надежное место, хотя, по какой дороге, еще не решено. Чем дольше мы будем откладывать отход, тем больше оснований надеяться, что грайки решат, будто мы все здесь. Тогда большинство гвардейцев будут посланы в Данктон, и меньше вероятность, что они перехватят отступающих… Третьей группе даны особые инструкции, о которых нет необходимости говорить.

– Но куда мы пойдем и где найдем прибежище? – спросил один крот, выразив то, о чем думали многие.

Все замолчали и погрузились в размышления, потому что одно дело – отступить, а другое – прийти в безопасное место. И тогда впервые кроты ясно осознали, что скоро, очень скоро они покинут свою любимую систему и что некоторые из них, возможно, не вернутся обратно.

– Мы пойдем, – начал Триффан, обводя взглядом битком набитый примолкший зал. – Мы пойдем…

Тут он остановился, опустил рыльце и помолчал какое-то время. Его губы шевелились, он взывал к Камню, и Спиндл, находившийся рядом с Триффаном с одной стороны, и Комфри – с другой, молча ждали, как и все остальные, чтобы он заговорил. Наконец Триффан поднял голову и произнес:

– То, что я сейчас скажу, обращено главным образом к молодежи и к матерям, родившим ее. К тем, кто видел одну Самую Долгую Ночь, потому что они – наше будущее, и с ними я хочу говорить. Поэтому пропустите их вперед.

И один за другим молодые кроты – и недавно родившиеся, совсем малыши, и многие из тех, кто по причине малого роста или особой стеснительности были отодвинуты назад или в тоннели вне зала, – оказывались впереди, потому что старые кроты посторонились и ободряли робких, уговаривая подойти как можно ближе к Триффану и другим старейшинам. Стоя рядом с Триффаном, Спиндл смотрел на эту толпу кротов и пытался разглядеть среди них того, кто мог бы оказаться Бэйли; он так мечтал увидеть его хотя бы один раз!

– Меня спросили, куда мы направимся, в какую часть кротовьего мира, от которого, как может показаться, Камень отказался и который захвачен и разрушен грайками. Я скажу вам правду: я не знаю, где мы будем завтра или послезавтра. Ни на следующей неделе, ни через месяц – не знаю. Я знаю лишь одно: куда вы принесете память о Данктонском Лесе, о системе, которую любили многие поколения кротов, в которую верили не только они, но и те, кто никогда не был здесь, – куда вы принесете память об этом, там мы и будем. Всегда. Если вы станете вспоминать место, где были детьми, где вас любили, где вблизи от великого Камня впервые пробудилась ваша душа, значит, мы все вместе. В этой памяти, частичка которой заложена в каждом из вас как самое драгоценное зерно, в этих воспоминаниях мы всегда будем с вами, мы будем ждать. Как листья больших буков вянут и умирают осенью, так будет и с нами, покидающими сейчас эту систему. Но так же, как снова набухают почки и появляются листья и деревья опять стоят во всей своей летней красе, – так в один прекрасный день некоторые из нас вернутся. Далек этот день, и мы не знаем, когда он придет, но куда бы вас ни забросила судьба, в вашей благодарной памяти наша система будет жить, как семя, которое вскармливают время, любовь и вера, пока не взойдет заря и пока вы, ваши дети или внуки рыльцами своими не почувствуете дуновение доброго ветра и не скажете: «Вот теперь Данктон готов принять нас, теперь мы отправимся в Данктон». И тогда вы или ваши дети и внуки придете и в тени великого Камня, вера в который будет жива в вас, поймете, что, где бы вы ни были, вы никогда не уходили далеко, вы вообще никуда не уходили.

Тут голос Триффана перешел в шепот, а молодежь, казалось, придвинулась еще ближе. Он продолжал:

– Запомните это, вы, у кого впереди много Самых Долгих Ночей, и подумайте, зачем мы собрали вас здесь и почему мы встревожены, почему говорим шепотом: наступит время, когда не станет меня, и Комфри, которого вы любите, и Спиндла, моего друга; тогда вы будете смутно вспоминать какой-то далекий май. Когда кроты, которые любили вас и видели, что над вами нависла угроза, поняли, что будущее не в них, а в вас, и сделали все, чтобы сохранить вас.

Как вы узнаете, когда возвращаться? Узнать это трудно; быть может, тому, кто захочет вернуться, потребуется столько же мужества, сколько нам теперь, чтобы уйти. Как же вы узнаете?

Триффан замолчал и оглянулся на Спиндла, а тот улыбнулся и дотронулся до своего друга, как бы говоря, что все здесь считают Триффана своим вожаком, и верят его словам, и последуют за ним.

– Да, – продолжал Триффан свою речь, и голос его окреп. – Да, вы узнаете. Потому что придет тот, кто покончит с несчастьями этих лет, – и это будет Крот Камня. Он придет, и я верю, что все мы в Данктоне и даже те из вас, кто еще не видел ни одной Самой Долгой Ночи, будут способствовать его приходу. Я верю, что имя Данктона прозвучит на весь кротовий мир так же звонко, как цокают наши когти по твердой гальке.

Крот Камня придет, и Безмолвие Камня станет всеобщим. Когда частички памяти о системе, которая когда-то существовала – а к тому времени это будут лишь частички, – шевельнутся и задрожат в ваших сердцах или в сердцах ваших детей и расскажут о том, что было место, где некогда кроты были любимы и снова будут любимы. Не просто любимы, а очень любимы, где они были в безопасности, где их родина.

Возможно, эта система не очень отличалась от прочих, не была какой-то особенной, избранной. Но ее кроты никогда не отворачивались от Камня. В награду за это и будет послан Крот Камня, чтобы вернуть утерянное нами и показать, как кроты, где бы они ни оказались, умеют хранить верность.

В один прекрасный день в кротовьем мире скажут: «Данктон? О, там жили настоящие кроты, они помогали друг другу, они были мужественны и верили в Камень, они никогда, ни разу не поддались злому Слову. Ни разу». И тогда наши потомки почувствуют гордость. Тогда оживут ваши воспоминания. Тогда появится безотчетное желание вернуться. Тогда те немногие, кто еще будет жив, осмелятся возвратиться и начать сначала.

Поэтому слушайте: идите в наш лес, побродите между деревьями, спускайтесь в тоннели, потрогайте их стены, зайдите даже в Грот Корней под самым Камнем, погуляйте на солнце поодиночке и группами. Смотрите, прикасайтесь и запоминайте. А потом, когда вы все это сделаете, возвращайтесь и последний раз дотроньтесь до Камня. Потому что в нем наше начало и наш конец, и в его тени мы снова обретем свое начало. Сейчас он посылает нас в путь, но придет день, когда он снова приведет наш род домой и сохранит его.

Триффан закончил свою речь, протянул лапу и дотронулся до крота, который был к нему ближе всех, а тот дотронулся до соседей, благословив их. Так кроты Данктона выразили тогда любовь друг к другу. После этого кроты отправились бродить. Они выбирались на поверхность, спускались в любимые, такие знакомые ходы, делали то, что им велел Триффан: последний раз ходили по системе и запоминали ее навсегда.

Одни смотрели на разросшийся папоротник и на подымающиеся ввысь березы, другие – на колокольчики, усыпавшие нижние склоны, третьи останавливались, прикасались друг к другу, разговаривали и впитывали запах богатых червями тоннелей своей системы. Кто-то танцевал, кто-то пел, и все вместе они творили память, которая должна была провести их через будущие испытания.

❦

– Нет, Старлинг, сюда нельзя! Старлинг!

– Он сказал, чтобы мы ходили всюду! Ладно, Лоррен, ты всегда устраиваешь сцены, а мы просто хотим спуститься и посмотреть!

Голоса принадлежали двум юным кротихам. Голос Лоррен звучал неуверенно и испуганно, голос Старлинг – смело. Она говорила решительно, как ребенок, который привык командовать другими и не знает, что такое спрашивать разрешения или колебаться. В ее голосе не было страха, только нетерпение и любопытство, смешенное с радостным возбуждением.

Происходило это в Бэрроу-Вэйле, а кротом, подслушавшим спор по поводу того, забираться в его ходы или нет, был Спиндл. После обращения Триффана к собранию кротов Спиндл пришел сюда, пробравшись между высокими деревьями на склонах, пришел, чтобы еще один, последний раз вернуться на место, где они с Тайм так нежно любили друг друга. Спиндл знал, что отныне его задача – быть всегда рядом с Триффаном, следовать за ним, быть его советчиком, быть рядом, когда необходимо. И все же не только печаль заставила Спиндла прийти в Бэрроу-Вэйл: он помнил предложение Тайм в дни бед и сомнений приходить сюда и находить в Бэрроу-Вэйле помощь и успокоение. Поэтому Спиндл отважился еще раз спуститься по тоннелям туда, где они с Тайм впервые познали любовь и куда потом он принес своего детеныша; теперь он пришел сюда в третий и последний раз, чтобы предаться воспоминаниям и обрести силу для предстоящих испытаний.

Однако как раз в тот момент, когда он решил, что пора идти к Камню, наверху послышалось топотание и суетня и показался молодой крот, а за ним еще двое. Раздались голоса, возник спор. Спиндл укрылся в тени и стал слушать.

– Ну, что ты скажешь? Ты согласен с Лоррен или со мной? Ведь ты сам хотел спуститься?

Это снова был голос Старлинг, она вроде бы спрашивала, а на самом деле командовала. Спиндл улыбнулся, сочувствуя третьему кроту, и стал ждать, что тот ответит.

Ответил он так тихо, что Спиндл слов не расслышал, но смысл был достаточно ясен, так как Старлинг закричала, торжествуя:

– Видишь, Лоррен, тебе придется идти с нами, либо ты останешься здесь одна и тогда делай что хочешь.

– Это нечестно! – жалобно пропищала Лоррен. Однако ее протест не был услышал, потому что двое других скребли землю вблизи хода, через который спустился Спиндл; скоро они обнаружили сам ход, сунули в него рыльца и стали оглядываться.

– Страшно! – произнес голос.

– Пыльно, – возразила Старлинг. – Пошли! – С этими словами все трое скатились в святой для Спиндла зал Бэрроу-Вэйла.

Какое-то время Спиндл молча наблюдал за ними. Когда их глаза привыкли к темноте, они начали бегать по залу: две молоденькие самочки и юный самец. Сразу можно было определить, кто из них Старлинг. Она была крупнее остальных, и в ней ощущалась привлекательная пылкость существа, влюбленного в жизнь и нетерпеливо жаждавшего взять от нее все возможное. «Лоррен была меньше и не так уверена в себе, но, как и Старлинг, это была хорошенькая кротиха с блестящей шубкой и чистыми лапками. Третий, молоденький самец, был хорошо сложен, крепок, имел серьезный вид и, явно волнуясь, оглядывался вокруг.

– Привет! – как можно дружелюбнее поздоровался Спиндл.

Троица от неожиданности испугалась. Старлинг скомандовала: «Бежим!» – и со смехом бросилась к выходу. Лоррен с готовностью помчалась за ней, выкрикивая что-то на бегу. Молодой самец, однако же, остался на месте и без страха смотрел на Спиндла.

– Как тебя зовут? – доверчиво спросил он, как крот, которому никогда не причиняли зла и который просто не ожидает этого от других.

– Спиндл, – ответил Спиндл.

– Я слышал о тебе!

У самого выхода шептались самочки, потом Лоррен фыркнула, а Старлинг зашипела на нее, чтобы не мешала слушать.

– Я не обижу тебя, – проговорил Спиндл.

– Если ты попробуешь меня обидеть, придет Старлинг и заступится за меня, – заявил юнец.

– А тебя как зовут? – спросил Спиндл. Потом он на секунду задумался и произнес: – Впрочем, мне кажется, я знаю. – Потому что он знал имя юнца, как свое собственное.

– Как же?

– Ты Бэйли, – с нежностью проговорил Спиндл.

– Да, – подтвердил Бэйли, ничуть не удивившись.

Они подошли поближе друг к другу, а самочки остались сзади, подальше, как будто чувствуя, что не следует им мешать.

– Почему ты пришел сюда? – спросил Спиндл.

– Не знаю, – ответил Бэйли. – Мне хотелось увидеть Бэрроу-Вэйл, а Старлинг сказала, что сегодня я могу идти всюду, куда захочу. Она собиралась посмотреть Болотный Край, но потом решила, что пойдет со мной, и Лоррен тоже пришлось идти. Мы всюду ходим вместе. Они мне как сестры, а Старлинг – мой лучший друг.

– Тогда тебе повезло. Кроту необходимы друзья.

– А ты почему здесь? – спросил Бэйли.

– Наверное, чтобы встретиться с тобой, – ответил Спиндл, и в его глазах блеснули слезы.

– Зачем?

– Чтобы ты запомнил меня на всю жизнь. И узнал, что я очень люблю тебя и тех двух, что хихикают там, в углу, тоже.

Бэйли внимательно посмотрел на Спиндла.

– Ты возьмешь нас с собой к Камню, теперь, когда мы посмотрели Бэрроу-Вэйл? – проговорил он. – Ты для этого и пришел?

– Наверное, так, Бэйли. Наверное, для этого я и пришел.

Бэйли повернулся, подошел к Старлинг и Лоррен и сказал:

– Он возьмет нас с собой к Камню. Он – очень важная персона. Его зовут Спиндл.

– Ух ты! – немного испуганно произнесли молодые кротихи.

– Ты расскажешь нам что-нибудь по дороге? – попросила Старлинг.

– О чем? – отозвался Спиндл, ведя их к выходу на поверхность.

– О чем-нибудь интересном, – проговорила Лоррен.

– Что-нибудь потрясающее, чего никто другой не может нам рассказать, – потребовала Старлинг.

Спиндл повернулся к Бэйли, который трусил теперь очень близко от его правого бока.

– А ты что хочешь, чтобы я рассказал? – спросил он.

– Ну, я, правда, не знаю, – ответил Бэйли. – Все, что хочешь, только не беги так быстро!

И Спиндл замедлил шаг, чтобы его сын мог идти рядом с ним.

– Тогда я расскажу вам о кротихе по имени Тайм, – сказал Спиндл.

– Это сказка? – поинтересовалась Лоррен.

– Спорим, про любовь! – воскликнула Старлинг.

– Это будет грустная история? – спросил Бэйли.

– И да, и нет, – ответил Спиндл.

Среди тех, кто в это послеполуденное время направлялся к Камню, не было крота счастливее его: рядом с ним, так близко, как только может находиться крот, шел его сын. И ни у кого из кротов, старавшихся сегодня запомнить побольше, как советовал Триффан, ни у кого из них не осталось больше счастливых воспоминаний, чем у Старлинг, у Лоррен, у Спиндла и у их с Тайм сына, которому она дала имя Бэйли.

И никто не чувствовал себя более уютно в обществе друг друга, чем эта четверка, когда позже, у Камня, Триффан и Комфри возносили молитвы и просили благословения для собравшихся здесь кротов, желали всем добра и говорили, что наступит день, когда они вернутся в Данктонский Лес и будут жить спокойно, не опасаясь грайков и храня верность родной системе и Камню.

Вечером, с наступлением сумерек, все разошлись по своим норам, чтобы подготовиться к завтрашнему дню, к нашествию грайков.