Текст книги "Тайная Миссия (ЛП)"

Автор книги: Уильям Хорвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)

– Значит ли это, что ваш Камень не требует себе поклонения и строгого исполнения бесчисленных обрядов и правил? – спросил Скинт.

– Да, есть обряды, которые должно выполнять писцу; есть ритуалы, предписанные для всех по большим праздникам, – таким, как Зимнее или Летнее Солнцестояние, – ответил Триффан, пожимая плечами. – Но если ты желаешь знать, следует ли выполнять их под страхом наказания, то я отвечу: нет, путь Камня не таков. Я полагаю, признание, что жизнь тяжела, требует от крота соблюдения определенной дисциплины, обряды помогают ему в этом, особенно в минуты сомнений и трудностей.

– Это правда, Брейвис? – спросил Скинт, обращаясь к писцу как к высшему, чем Триффан, авторитету.

– Правда, – с улыбкой подтвердил Брейвис. – Триффан все очень хорошо сказал.

– Мэйуид желает задать вопрос, достопочтенные господа, очень важный, как Мэйуиду кажется, вопрос. И очень рискованный, но я все же спрошу.

– Мы тебя слушаем, – отозвался Триффан.

Мэйуид лукаво скривился, затем улыбнулся своей обычной, обезоруживающей улыбкой и проговорил:

– Если самый быстрый путь достичь Безмолвия и света – это стать писцом, то на что может надеяться обыкновенное, жалкое создание – такое, как Мэйуид, например? Или же ты, многоумный и справедливый господин Триффан, хочешь сказать, что даже заразный Мэйуид, рожденный во мраке Помойной Ямы и вытащенный тобою оттуда против воли, хотя и с наилучшими намерениями, тоже может возвыситься до сана писца?

Так наступил странный и, как понял тогда Спиндл, переломный момент во всей истории народа кротов.

Триффан, очевидно, тоже ощутил его значимость, потому что не стал отвечать сразу. Он встал, сделал несколько шагов, окинул взглядом уходящие на север и запад долины и что лежало за их пределами и только после этого сказал:

– В учении о Камне нет запрета на то, чтобы грамоту знал каждый. Об этом нигде не говорится. Нужно лишь найти писца, который будет готов обучить тебя.

– Потрясающе! Прямо немыслимо! Невероятно! – объявил Мэйуид.

Триффан рассмеялся, но Брейвис даже не улыбнулся.

– А что тебе хотелось бы написать? – внезапно, уже совсем иным, серьезным тоном, спросил Триффан.

Мэйуид озадаченно наморщил лоб и впервые за время их знакомства не нашелся сразу. Затем со щемящей тоской и робостью он оглядел всего себя – от растрескавшихся когтей до изъеденных болезнью боков – и тихо произнес:

– Мэйуид начертал бы свое имя – только и всего. А потом показал бы это другим, чтобы они поняли, что Мэйуид – не грязное отребье, что с ним можно водиться, раз он умеет вывести целиком свое имя.

Триффан что-то тихо шепнул Спиндлу и ушел.

– Что он сказал? Плохое или хорошее, добрый Спиндл?

– Сказал, тебе необязательно чертить свое имя, ты и без того вполне достойный крот, Мэйуид.

– Да? Так и сказал? – воскликнул Мэйуид.

– Так и сказал – и сказал вполне искренне.

– Неужто? Ах-ах-ах!

Вскоре кроты вырыли удобные норы и создали небольшую, но удобную систему ходов с тем, чтобы приближение чужих не застало их врасплох и в случае необходимости у них были надежные пути к бегству. Скинт со Смитхиллзом трудились в северном и западном направлениях и вырыли прочные, солидные ходы, как это было принято у них на родине. Спиндл копал к востоку и к югу, у него ходы получились затейливые, он ловко использовал осколки и мелкие камешки в почве, так что его тоннели привлекали своей непредсказуемостью: то тут, то там были устроены небольшие ниши и неожиданные приспособления для большего комфорта. Триффан впервые за много месяцев тоже целиком отдался этому занятию: его тоннели, выполненные в данктонском стиле, были просторными, в них легко дышалось, а входы и выходы были отделаны с особым тщанием. Мэйуиду они понравились больше всех, и он расположился неподалеку от самого Триффана. Триффан же вскоре оставил всякие попытки уследить за передвижениями Мэйуида. Он понял, что у того свой собственный уклад жизни, и Мэйуид не потеряется: у него природный дар находить дорогу и укрытия в самых, казалось бы, неожиданных местах.

Для Брейвиса Спиндл вырыл нору между своей и норой Триффана с выходом на юг, чтобы солнце весь день освещало ее: после долгого заключения и напряжения сил во время бегства писцу требовался полный покой и отдых.

На девятый день их пребывания в Хэрроудауне Скинт и Смитхиллз объявили, что следующим вечером собираются немного повеселиться и попеть, потому что это будет праздничная ночь Середины Лета. Они не знают, как отмечают ее камнепоклонники, но у них, северян, принято веселиться, а без песен да без занятной истории какое веселье?

– Каждый пускай празднует, как ему хочется, а остальные вольны принимать или не принимать участие, – решил Триффан.

Все разбрелись кто куда и стали готовиться к торжествам Короткой Ночи. Из нор Смитхиллза и Скинта доносились пение и смех, из приюта Виллоу – монотонная тихая мелодия: она повторяла речные песни детства; из пещерки Брейвиса слышались молитвы писцов Священных Нор. Спиндл припоминал приличествующие торжеству забавные рассказы; Триффан же, одиноко растянувшись на солнцепеке, наслаждался теплом и звуками летнего дня. Один Мэйуид словно был не в себе: он хмурился, не находил себе места и в конце концов отправился бродить один. Вечером он долго потерянно смотрел на звезды, словно силясь что-то отыскать, но что – и сам не знал. Все следующее утро он не вылезал из своей норы и ни с кем не разговаривал.

Рассвет Середины Лета выдался на редкость красивый. Каждый готовился к торжеству на свой лад. Однако к Камню никто из них не подходил; было известно, что ночью все они встретятся именно возле него. Брейвис с Триффаном, вероятно, прочтут молитвы, остальные же могут просто постоять рядом.

Миновал долгий ленивый день, и настал тихий вечер. Последние лучи сверкнули в водах Темзы, далеко внизу прокладывавшей себе путь среди полей и древесных кущ; кое-где замелькали огоньки в жилищах двуногих; на миг вспыхнули глаза ревущей совы, потом она отвернулась, свет исчез, и на Хэрроудаун легли сумерки.

– Где Мэйуид? – спросил Триффан. Среди собравшихся его не оказалось.

– Весь день его не видел, – отозвался Смитхиллз.

– Последнее время у него очень подавленный вид, – добавил Спиндл.

– Утром сидел в своей норе, но сейчас его там нет, – сказал Скинт.

Триффан предложил немного подождать. Они стали ждать, уже совсем стемнело, и взошел молодой месяц, а Мэйуид все не появлялся. Его искали, звали, но он не откликался.

– Ладно, будем начинать. Он придет, – сказал Триффан, глядя в темноту, где, возможно, скрывался тот, кто хотел к ним присоединиться, но не знал, как это лучше сделать. – Он придет обязательно, – мягко проговорил Триффан.

И праздник начался. Они пели, смеялись, шутили, рассказывали диковинные истории, отмечая каждый на свой лад Середину Лета; они наблюдали, как поднимается над деревьями месяц – все выше, выше, выше… А какую прекрасную песню исполнил Смитхиллз, какую чудную мелодию напела им Виллоу, как красиво помолился Брейвис об их будущем! А Спиндл?! Спиндл рассказывал им презабавные истории о первых днях Брейвиса в Священных Норах, и все смеялись до упаду! Затем Триффан снова поглядел в темноту и сказал намеренно громко:

– Как жаль, что с нами нет Мэйуида! Мне так его недостает?

– И нам! И нам! – закричали все.

Но Мэйуид так и не вышел, и тень, мелькнувшая, как показалось Триффану, среди деревьев, исчезла.

Затем Триффан принялся рассказывать им о Данктонском Лесе, о тех, кто обитал там еще до мора. Захватывающие это были истории, их стоило запомнить, хотя они и отошли в прошлое. Ночь шла своим чередом. Они закусывали, потом снова пели, а под конец все собрались у Камня, чтобы попрощаться с Серединой Лета.

Они веселились, и никто не заметил ухода Триффана. А если и заметили, подумали, что он отлучился на минуту-другую.

Встревоженный Триффан тем временем направлялся к западной оконечности рощи, обращенной к Слопсайду. Он потянул носом воздух, посмотрел вперед, а затем стал быстро спускаться вниз, время от времени принюхиваясь, словно отыскивал знакомый след. Так он оказался над берегом потока. Вода немного убыла, но поток выглядел по-прежнему довольно грозно.

– Мэйуид! – тихонько позвал он в темноту. – Мэйуид, я знаю, что ты там!

Ответа не последовало. Тогда Триффан спустился к самой воде и, теперь уже не на шутку встревоженный, стал прочесывать берег пядь за пядью, принюхиваясь и время от. времени зовя Мэйуида.

Он нашел его наконец. Нашел по чистой случайности: Мэйуид затаился под сгнившей веткой, выброшенной весенним паводком. Весь мокрый, покрытый грязью, он дрожал, словно осиновый лист, припав к земле, и беззвучно плакал.

– Мэйуид! – ласково произнес Триффан, и Мэйуид заплакал навзрыд. Триффан положил лапу на его плечо и терпеливо ждал, пока плач уймется и он сможет говорить.

– Мэйуиду очень плохо, – выговорил тот наконец, – очень плохо, совсем худо.

– Что ты собирался сделать? – спросил Триффан, не совсем еще уверенный в своей догадке.

– Хотел вернуться домой, – всхлипнул Мэйуид. – Пускай там опасно, пускай я умру от заразы, все равно хочу домой?

– Но почему?!

– Мэйуиду тоскливо, – проговорил крот и опять горько зарыдал. – Ему очень и очень тоскливо!

– Но почему ты нам ничего не сказал?

– Не решался. Не мог себя заставить, господин! Я боялся!

– Чего?

– Боялся, что прогоните. Решил, сам уйду, пока не прогнали.

– Почему ты решил, что мы тебя прогоним? Ты же спас нам жизнь, ты единственный, кто знал дорогу! Ты такой же, как и мы, ты один из нас!

Но слова Триффана лишь заставили Мэйуида зарыдать еще горше. Кое-как справившись со слезами, он проговорил:

– Мэйуид хотел быть вместе со всеми, но не мог. Скинт и Смитхиллз знают песни; Виллоу – свои мелодии; Брейвис – молитвы; Спиндл – забавные истории; у тебя, господин Триффан, есть твой родной Данктонский Лес. А Мэйуид? Что есть у него, какими воспоминаниями он может поделиться с вами? У Мэйуида их нет – он знает только черные тоннели.

Триффану стало стыдно: и как только он не догадался о терзаниях крота, доверившегося его попечению?! Он понял, что Мэйуид сказал не все, что умолчал о чем-то гораздо более серьезном.

– А еще что, Мэйуид? – спросил он осторожно.

– И еще… Я… Я очень боюсь… Все мое тело…

Крот не смог продолжать. Никогда еще не доводилось Триффану видеть более отчаявшееся существо. Вымокший после своей опасной и тщетной попытки перебраться через поток, угнетенный тем, что у него нет никакого прошлого и ни одного светлого воспоминания, к тому же явно терзаемый страхом по поводу своего физического состояния, представлял он собою тяжелое зрелище.

– Скажи мне, в чем дело? – ласково спросил Триффан.

– Больно. Все у Мэйуида болит, лысуха меня изгрызла! Мне больно, больно везде! – вскрикнул он, и в глазах его Триффан прочел безнадежное отчаяние. – Мэйуид умирает.

Над ними ярко светил месяц, он беспощадно освещал изъеденные бока, лапы и спину крота. Триффан увидел, что язвы его почернели. Слова Мэйуида означали, что силы его и впрямь на исходе.

– Не домой я собирался, а хотел утопиться, – выдавил из себя Мэйуид. – Жизнь стала слишком тяжела для Мэйуида.

– Что ж, – силясь подобрать нужные слова и не находя их, проговорил Триффан. – Значит, надобно сделать так, чтобы положить конец твоим мукам.

– Я и сам знаю, но каким образом? Мэйуид много раз видел смерть, но он не знал, что это так больно!

– Идем со мной.

– Мэйуид не хочет. Ты поведешь его к Камню, а Мэйуиду нечего ему предложить… Мэйуид чует смерть, он хочет умереть…

Тут крот сделал отчаянный рывок, намереваясь броситься в воду. Триффан схватил его и, очевидно, сильно поранил, потому что Мэйуид отчаянно вскрикнул и зарыдал еще горше. Триффан отпустил его, но ему стало ясно, что болезнь Мэйуида зашла куда дальше и стала гораздо опаснее, чем была у Тайм. Понял он и то, сколь терпеливо переносил Мэйуид свои страдания, до сих пор не произнеся вслух ни единой жалобы…

– Нужно было рассказать нам раньше, – пробормотал Триффан.

– Вы бы меня тогда прогнали, и я снова остался бы один.

– Ты больше не один. Я хочу, чтобы ты кое-что послушал. Это тебе поможет.

– Но мне нечего дать Камню!

– У любого есть что отдать, и у тебя – тоже.

– Что?

– Камень сам укажет, только верь ему. Идем, идем же.

Мэйуид позволил Триффану повести себя наверх. Каждый шаг давался Мэйуиду с величайшим трудом.

Он шел, опираясь на могучего Триффана, и в свете молодого месяца тихо колебались перед ними обе их тени.

На полдороге им встретился встревоженный Спиндл, затем и другие обступили их со всех сторон. Узнав, в чем дело, они по очереди коснулись Мэйуида. Однако от этого его боли сделались лишь сильнее. А может, ему только так казалось теперь, после того как он перестал бояться, что его прогонят.

Когда достигли Камня, он уже был не в состоянии идти самостоятельно: острая боль приковала его к месту. Триффан подвел его к самому основанию Камня. Все столпились вокруг, словно стражи, охраняющие священное действо. Они увидели, как Мэйуид прислонился к Триффану, увидели, как Триффан поднял голову и устремил взгляд к верхушке Камня.

– Просвети меня! – зашептал он. – Помоги тем, кто страдает. В этот священный час, сегодня, в Самый Долгий День и Самую Короткую Ночь, в твоей власти поддержать отчаявшегося и немощного!

Триффан смолк и постарался, как учил его Босвелл, отрешиться от всего суетного. Никто, даже Спиндл, не мог потом сказать, сколь долго длилось молчание. Но покой постепенно объял Хэрроудаун, и тогда Триффан положил Мэйуида на землю, обернулся к остальным и произнес:

– Сегодня мы далеко от родных мест, но каждый вспоминает все, чему его учили в детские годы, еще до мора; вспоминает родной дом, будь то Грассингтон, Вэрфедейл, Семь Холмов или Бакленд, да, да, и Бакленд, а также Данктон. Но есть среди нас один, кто не знает, что такое родной край, кто всегда был одинок. Рожденный осенью, рожденный во мраке, не знавший ни одной живой души, пока его не подобрали чистильщики. Это – его первый святой День Середины Лета, это – его первая Самая Короткая Ночь.

С давних времен, в течение многих поколений, у нас в Данктоне было заведено подводить в эту ночь к Камню молодых кротов в первый раз. В их честь читали молитвы. Мой отец перенял их от доблестнейшего из кротов, по имени Халвер, и научил им моего брата Комфри и меня, дабы мы обучили этой молитве других. Сегодня ночью мой брат будет произносить ее в Данктоне, как я произнесу ее сейчас для вас всех, в особенности же для Мэйуида, который среди нас в эту минуту и кому мы верим, как самим себе. Я призываю тебя, Мэйуид, вслед за мною повторять слова мои, и откроется тебе истина, сокрытая в них, и обретет покой твое тело, и преисполнится любви душа твоя!

Триффан обернулся затем к Мэйуиду, возложил лапы на плечи его и, черно-белый в ярком свете месяца, начал произносить слова, которым научил его Брекен…

❦

Яркий месяц лил свой свет в этот миг и на другой, гораздо более величественный по размерам Камень, возвышавшийся далеко к востоку от Хэрроудауна, в глубине Данктонского Леса. Он освещал нелепую фигуру взлохмаченного пожилого крота с кротким выражением глаз и лапами, которые умели исцелять все недуги.

Комфри сам не понимал, что привело его снова к Камню: все обряды были завершены, под землею в ходах и переходах наступило время беззаботного веселья. Но он пришел сюда, словно его издалека позвал знакомый, но забытый голос. Комфри знал лишь одно: это был голос близкого и дорогого ему существа.

Вначале он не мог понять, кто и зачем зовет его, понимал только, что к нему взывают о помощи.

Он подчинился голосу, приковылял к Камню и теперь терпеливо стоял, временами касаясь его и, как обычно заикаясь, вел с ним тихий разговор.

Прошло время, и Комфри осознал, что от него требуется, и стал произносить те самые слова, какие уже говорил собравшимся ранее возле Камня молодым кротам. Он стал произносить заклинание горячо и с охотой, потому что понял: где-то остался тот, кто еще не слышал его никогда в жизни. Но перед тем как начать, он прошептал:

– О, Камень… Если это Т-Триффан зовет меня, ппередай-дай, что я с-слышу его, ппож-жалуйста! Так, т-только бы чего не п-пропустить! В-всегда б-боюсь, что забуду, но н-нет, к-как можно!

Затем Комфри поднял лапу, инстинктивно повернулся на запад, потому что зов доносился именно с той стороны, и начал произносить слова, которые в эту поистине особенную ночь надлежит говорить каждому кроту:

В Камня тени,

В темени ночи,

Летнею Ночью

Норы оставив…

Тут Комфри сам прервал себя и озадаченно пробормотал:

– Правда, я уверен, что они давно оставили норы и теперь мирно спят, в то время как их родичи распевают песни. Т-тем не менее придется повторить все сначала:

Смотрим, как Камень благословляет

Наше потомство, кротышей малых…

Комфри говорил ясным, четким голосом. Уже без всяких колебаний он обернулся к западу – туда, где, как он был теперь убежден, находился крот, нуждавшийся в защите и утешении, и продолжал:

Росами омоем лапы их,

Ветрами западными шкуры вычистим,

Лучшею одарим землею,

Солнечным светом пожалуем.

Молим семькрат благодать

Благодати:

Милости обличья,

Милости добродетели

Милости…

За много миль от Данктона одновременно с Комфри шептал эту молитву в Хэрроудауне и Триффан. Когда он дошел до этого места, неожиданно к нему присоединился еще один голос – это был голос Мэйуида. Постепенно он набирал силу, и пораженные кроты стали свидетелями незабываемого явления: из мрака, из глубин сердца, измученного болью и страхами, им с верою посылал свое благословение… Мэйуид:

Милости страдания,

Милости мудрости,

Милости верных словес,

Доверия милости,

Милости благообразия.

Лапы омоем потоками света,

Души отверзнем любви когтями —

Пусть же внемлют они Безмолвию Камня*.

(*Перевод Александра Чеха)

Хроники утверждают, что эти слова произносил Мэйуид, хотя непонятно, откуда он их взял и где нашел силы, чтобы выговорить. Известно только, что он обернулся к востоку и что голову его озарял свет месяца. Было видно, что боль не ушла из его тела, но ясно было и другое: надежда и знание явились к нему в этот миг, а ощущение одиночества прошло. Ему дано было услышать Безмолвие. Оно исцелило Мэйуида, изгнало мрак, сопутствовавший его детству, и одарило способностью любить и верить…

В Хэрроудауне все молчали. Смолкли разговоры в этот миг и во многих иных краях, где обитали кроты. Бодрствовал всю ночь до рассвета у Данктонского Камня и добрый Комфри. Когда же занялась заря, Мэйуида проводили до его норы и отправились соснуть, пока не настанет день. Когда же он настал, этот день, то принес с собою радость исцеления: у Мэйуида раны затянулись, и струпья засохли; у Смитхиллза следы лысухи тоже начали исчезать. Даже старушка Виллоу повеселела и заметно окрепла, что было немедленно замечено всеми.

Глава девятнадцатая

После того как этим событием была отмечена Середина Лета, жизнь в Хэрроудауне потекла мирно и спокойно. Успокоился и Мэйуид в ожидании того момента, когда Триффан найдет нужным увести их из окрестностей Бакленда. Он рассчитывал начать путешествие недели через две-три.

– Нам не следует так долго здесь задерживаться, – озабоченно говорил Скинт. – Поверьте, уж я-то знаю словопоклонников. Наше бегство они расценят как поношение Слова и не успокоятся, пока нас не найдут. Они объявят нас вне закона. Это будет означать, что ни одна система нас не примет – все будут бояться преследований и казней. Лучше уйти как можно скорее – прежде чем разошлют приказы о нашем задержании.

Однако Триффан не согласился с ним и решил выждать. В пользу своего решения он привел пример их бегства из Аффингтона: тогда грайки прекратили преследование почти сразу. К тому же, полагал он, вряд ли кому-либо придет в голову искать их у самого Слопсайда, в крошечном Хэрроудауне.

В любом случае ни грайков, ни патрулей поблизости не было, их до сих пор не обнаружили, и, судя по всему, у их преследователей было много других неотложных дел помимо поиска беглецов.

Триффан не возвращался более к событию у Камня, не упоминал об исцелении. Его примеру следовали остальные. Хотя никто из них не догадывался о сане Триффана, все интуитивно признавали его авторитет. Скинту, Смитхиллзу да и всем прочим было достаточно уже того, что Триффан избавил их от тяжкой, отвратительной работы и вернул к нормальной жизни.

Через день-два после исцеления Мэйуида Триффан пришел к Брейвису и с соблюдением надлежащего этикета попросил ученого писца позаниматься с ним, Триффаном, ибо, как он выразился, «время не ждет».

– Чему я могу научить тебя? – спросил Брейвис своего молодого собрата. – Ты и так сведущ во всем не менее, чем я сам.

– Всему, что касается письма: в этом деле Босвелл не успел обучить меня по-настоящему.

И Брейвис начал заниматься с Триффаном прямо там, в заброшенном Хэрроудауне; они работали с таким напряжением, будто знали: надо спешить. Долгие дни проходили в изучении древних текстов Священных Нор, которые Брейвис воспроизводил по памяти: из их пещерки постоянно слышалось поскребывание когтей по коре и земле.

Именно в тот период Спиндл и упросил их обоих научить его искусству письма – его и Мэйуида. Спиндл на этом не успокоился: ему удалось убедить Триффана сочинить новые тексты, которые были бы более просты и не столь сухи и академичны, как те, несомненно важные, что были известны Брейвису.

Так случилось, что в последние дни июня и начала июля Хэрроудаун сделался центром возобновления древних традиций ведения записей, относящихся к событиям повседневной жизни простых кротов. Именно тогда Брей-висом была составлена книга под названием «Воспоминания о грайках в Бакленде». Туда вошло все, о чем своими словами поведали Смитхиллз, Скинт и Виллоу. Брейвис наставлял Триффана и Спиндла, как следует слушать очевидцев, чтобы каждый говорящий мог высказать все до конца без всякого понуждения и поправок.

Тогда же ради практики в письме Виллоу стала диктовать Спиндлу свои «Песни и стихи Вэрфедейла»; впоследствии из них получилась прекрасная книга, благодаря которой имя Виллоу из Вэрфедейла останется жить навсегда в памяти кротов.

В этот же период самим Триффаном была составлена книга воспоминаний и написаны несколько коротких очерков, среди которых наиболее значительным явился набросок книги «Наставления Белого Крота Босвелла». Он написал еще несколько рассказов, таких, как чудесная «Повесть о бегстве из заточения», «Сказание о Мэйуиде из Бакленда», записанное им со слов самого Мэйуида, а также первая книга его труда под названием «Сага Данктонского Леса».

Спиндл более всего был озабочен сохранением всех этих трудов. Он доказывал, что их рискованно брать с собой в дорогу. По его указанию Смитхиллз и Скинт вырыли глубокую пещерку, чтобы сохранить их, а затем перенести в надлежащее место.

В Хэрроудауне это был период напряженнейшей работы: каждый знал, что их пребывание здесь подходит к концу и время дорого. Все стремились быть полезными: Виллоу взяла на себя роль бессменного стража, а Мэйуид, счастливый тем, что и ему что-то поручили, принялся за обследование северного склона к Темзе, чтобы найти самый верный и короткий путь на случай поспешного отступления.

В один из таких напряженных дней Скинт и Смитхиллз обратились к писцам с необычной просьбой:

– Коли уж мы решили идти вместе с тобой, Триффан, то подумали, что не мешало бы тебе рассказать нам побольше об этом вашем Камне, как мы тебе рассказывали про Слово. Не то чтобы мы собрались переходить в вашу веру, однако хорошо бы кое-что для себя выяснить – правда, Смитхиллз?

Тот кивнул в знак согласия.

Итак, Триффану пришлось именно здесь начать свои первые проповеди. Он приступил к этому с неохотой, все еще не считая себя достаточно подготовленным. Однако Брейвис и Спиндл сумели его уговорить, и он начал заниматься со Скинтом и Смитхиллзом. Занятия проходили и на рассвете, и на закате, и среди бела дня.

Его слушали все, включая старенькую Виллоу и юного Мэйуида, который по привычке держался поодаль и сидел либо в своей норке, либо в одном из ближайших тоннелей, откуда его не было видно.

Между тем время шло. Однажды стояла особенно теплая, ясная ночь. Ярко светили звезды; внизу устремляла свои воды на север величественная Темза, и Триффан понял, что настало время собираться в дорогу. Отчего-то он испытывал смутное беспокойство. Может, этому виной был багрово-красный закат, а может, то, что Хэрроудаунский Камень, к которому он прикоснулся, показался ему холодным как лед. Той ночью Триффан объявил всем о своем решении оставить Хэрроудаун. И, очевидно, той же самой ночью с восточной оконечности Слопсайда, никем не замеченные, перебрались через поток несколько кротов. Они подозрительно начали обшаривать берег и вскоре обнаружили следы, которые вели на Хэрроудаунский Холм.

– Там искали? – спросил один.

– По-моему, нет, – отозвался другой.

– Так-так, значит, поищем, – заключил главный.

Наверху, в Хэрроудауне, думали, что находятся в полной безопасности: во-первых, кто-то постоянно стоял на страже, во-вторых, Мэйуид нашел скрытный ход, по которому они могли уйти в случае нападения.

Однако в тот вечер наблюдателей не оставили: все собрались вокруг Триффана, потому что он обещал сообщить им нечто важное.

– Ты нам много рассказал о Камне, о его силе и обрядах. Но что нам требуется запомнить прежде всего?

Долго молчал Триффан, стоя в темноте под звездным небом. Потом глубоко вздохнул и начал говорить. Он назвал им Три Связующие правила Камня.

– Первое. Верующему надлежит воспитать в себе дисциплину. Без нее невозможно разрешить ни одной из проблем, которые неизбежны, если принять истину, что жизнь тяжела. Многие стремятся устраниться от их решения, а потому, можно сказать, и не живут вовсе, жизнь как раз заключается в их разрешении. Уклоняющийся от этого пребывает в постоянном смятении духа.

Дисциплина – есть пребывание в реальности, а не в мечтаниях о том, чего в ней недостает; признание, что впереди много трудностей, и решимость их преодолеть во что бы то ни стало; признание истины, какой бы неприятной она ни казалась; умение существовать во мраке и неустанно стремиться к свету.

Второе. Верующему надлежит дарить всем любовь, а это значит, что он должен иметь ее в сердце своем. Любовь должна быть бескорыстной. Всякая другая есть порождение похоти, алчности или страха. Любовь – это искреннее стремление вести ближнего дорогою Камня; любить – значит ставить интересы другого выше собственных. Но в то же время именно это должно стать твоим личным и высшим интересом! Звучит странно? Что ж, последователю Камня не чуждо чувство юмора! Крот учится любви с детства, но если он не превзошел эту науку тогда, что бывает нередко, он учится любви у других или же у самого Камня.

Третье. По мере того как он осознает, что вокруг него другие, последователь Камня должен постоянно думать и о своем собственном «я». Камень поддерживает всех, поэтому, познавая других, ты глубже познаешь Камень. Со всеми и каждым в отдельности, через них и сам по себе – собирай крупицу за крупицей этого знания. Это и есть жизнь. Помните: Камень открыт для всех; он свободен и светел. Он не есть тайна и не есть тьма. И еще: сначала доверься, а осудить всегда успеешь.

И пусть всегда верующий подчинится дисциплине, стремится любить и тянется к жизни, как голодный – к червяку. Это нелегко. И никогда не станет легко!

Триффан говорил горячо и вдохновенно. Последние слова он выкрикнул и потом рассмеялся – ведь, в конце концов, как он сам сказал, последователь Камня непременно должен обладать чувством юмора.

В воздухе вдруг повеяло холодом. Всем отчего-то стало не по себе. Триффан еще раз напомнил, что завтра они уходят из Хэрроудауна, однако смутное беспокойство не проходило: во мраке за деревьями темнота как-то странно колыхалась, будто в ней что-то двигалось и дышало. Однако сторожевые тоннели, которые на всякий случай обошли перед сном Скинт и Смитхиллз, глухо молчали.

– Что-то мне неспокойно, – сказал Скинт напоследок, перед тем как идти к себе.

– Завтра утром уйдем, – заверил его Триффан.

Спиндл направился было в свою нору, но на полпути вернулся, выбрался наверх и, пробежав по упавшей ветви, снова нырнул в тоннель. Вход в него был настолько хорошо замаскирован, что, хотя Спиндл сам все это устроил, ему приходилось каждый раз отыскивать его заново. Тоннель вел в глубокую пещерку, которую Смитхиллз со Скинтом вырыли по его указаниям для хранения книг. Спиндл стал ее наглухо запечатывать, остановился, сбегал к Брейвису, забрал у него, несмотря на его протесты, еще не оконченную рукопись, бережно уложил ее вместе с другими, вылез обратно и снова стал наглухо запечатывать отверстие. Он проделал это не один и не два, а целых три раза. Теперь он был уверен, что без указаний тайник не удастся обнаружить никому. Усталый, он добрался до своей норы и крепко заснул.

Тем временем Триффан не мог улечься. Он был радостно возбужден предстоящей дорогой и решил еще раз выбраться наверх. Некоторое время он стоял, не двигаясь и устремив взгляд на север. На мгновение ему показалось, что весь кротовий мир для него сосредоточился в одной точке – в Хэрроудауне. Далеко внизу, отражаясь в темной воде излучин, посверкивали звезды. Триффан вздрогнул и стал спускаться под землю, мельком подумав, что, возможно, надо было увести всех отсюда еще сегодня. Потом усталость взяла свое: до завтрашнего дня, в конце концов, осталось всего несколько часов.

Кроты, несшие мрак и смерть, явились, когда они все крепко спали. На рассвете, с первым взмахом крыльев цапли, они уже были на месте. Незаметные, неразличимые в сером сумраке, они ползли и карабкались со всех сторон. И самым неразличимым, на кого так трудно было смотреть при ярком свете дня, был Уид, ибо даже мех его имел налет серости – цвета обмана и клеветы. Он тоже был среди них.

Были и другие, чьи имена станут известны всем рано или поздно, потому что утром вокруг Хэрроудауна собрались как раз те, кому судьба в предстоящие годы тяжкой борьбы Камня и Слова назначила еще не раз сходиться на поле брани, когда победа склонялась то в одну, то в другую сторону: негодяй Смэйли со своим дружком Пивлом и, конечно, печально известная Феск…

Раздался глухой сигнальный стук. Он означал, что Хэрроудаун взят в кольцо и все готовы к броску. Да, следует назвать еще два женских имени – Сликит, тайный агент и доверенное лицо, хотя так ли уж ей доверяли? И Хенбейн, которая чуяла здесь присутствие иного источника света, кроме звезд, и вознамерилась его уничтожить. Она тоже была здесь, но не в качестве активной участницы, а в качестве мощной направляющей силы, какой, к примеру, является страх для панически настроенной толпы или темнота для ночи. Она находилась поодаль – чтобы лучше все видеть, прочувствовать и дождаться часа своего торжества…