Текст книги "Тайная Миссия (ЛП)"

Автор книги: Уильям Хорвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 34 страниц)

– Тебе известно расположение постов?

– Ты имеешь в виду патрули? Знаю только, что они прочесывают всю местность вплоть до сбегающего с гор потока. Я сам его видел: там почти невозможно переправиться. За ним – развалины древнего поселения Хэрроудаун. Но когда мы на него наступали, то шли окружным путем и переправлялись гораздо выше по течению. Та переправа хорошо охраняется. Ваш единственный шанс на спасение – перейти через поток где-нибудь поблизости. Постарайтесь добраться до потока как можно скорее, избегайте всяких контактов, пока будете в Помойной Яме, все время следите за тем, что творится у вас за спиной, и бегите до наступления Самой Короткой Ночи. После уже будет поздно: прибудет Глашатай Слова, о Триффане и Спиндле тут же вспомнят, не преминут их разыскать и потом казнить.

Почему ты решил прийти нам на помощь, Алдер?

– Сам не знаю. Знаю только, что после вашего ухода I совсем лишился покоя. Мне все время хочется узнать про Камень побольше.

– Что с той парой – братом и сестрой?

– Давай, не задерживайся! – прикрикнул Алдер, сделал вид, будто бьет Триффана, чтобы другие не заинтересовались их разговором, и тихо ответил: – Оба здоровы. Они согласились пройти через Покаяние во время торжеств Летней Ночи, но это только для виду, чтобы выиграть время и тоже попытаться сбежать. Тайм немного рассказала о Камне, но мне не терпится узнать еще…

– Если есть желание, Камень тебе сам поможет. Он покровительствует всем и любит всех кротов одинаково.

– Кто ты? – спросил с трепетом в голосе Алдер. – Ты не простой крот, я это сразу понял. Я давно не испытывал такого покоя, какой почувствовал там, в норе, едва ты вошел. Тебя даже наша ненависть не испугала.

– Все, чем я обладаю, дали мне другие – такие, как ты. Но придет некто более значительный, чем я, и ты узнаешь его сам, – ответил Триффан. – Так что не терзай себя и за нас не беспокойся. Лучше расскажи о Пенниворте и Тайм.

– Их направили на земляные работы ближе к Темзе. Они привыкли к сырым почвам, а у элдрен там не хватает строителей тоннелей. Здесь, в низинах, другая земля, наши строители с севера не справляются. Но Пенниворт и Тайм думают о побеге… да и я сам тоже. Правда, не знаю, куда мне потом деваться. После исцеления Тайм… я… я совсем не знаю что делать.

– Ты пробудился, Алдер. Камень дал тебе свое благословение. Не теряй веры, старайся побольше беседовать с Тайм, она тверда в вере своей. Ищи таких же, как ты. И доверься Камню. Что же касается нас, – и Триффан тихонько рассмеялся, – Спиндл не даст мне умереть.

Алдер взглянул на него, поражаясь его мужеству и спокойствию и сам проникаясь уверенностью в собственных силах.

– А как твой приятель? Он ведь тоже принимал участие в Семеричном Действе. На него тоже пал выбор Камня.

– Маррам? Он догадывается, что я отступился от Слова, но молчит. Со мной он этого не обсуждает. Может, со временем он обратится к Камню. Он хороший, сильный и очень умелый боец. Ему тоже не нравятся все эти бесконечные казни. Он напуган, но меня не выдаст.

Они постепенно подымались вверх. По пути им попадались аккуратные, чистые жилища. Их обитателями были обычные кроты – хорошо ухоженные, опрятные, сытые. Однако от Триффана со Спиндлом они отшатывались, как от прокаженных.

– Их ведут в Помойную Яму, – слышался шепот, и все провожали их глазами. Триффан, правда, мог судить только о внешней стороне их жизни. Глядя на уютные норы и добрые запасы червяков, он не переставал удивляться, как в обстановке тотальной жестокости могла протекать, казалось бы, вполне нормальная жизнь.

– Вы – камнепоклонники? – спросила какая-то кротиха, когда они проходили мимо.

– Да, конечно! – живо откликнулся Триффан.

Она плюнула в него, отпрянула назад и крикнула вслед:

– Благословенно Слово, что карает подобную нечисть! Да сгинете вы в муках!

Подъем сделался круче, и вскоре твердый, влажный грунт сменился более сухим песчаником. Тоннели стали выше, просторнее, и каждый их шаг гулко отдавался в стенах и потолке.

Внезапно стражи, шедшие впереди, остановились, и пленники увидели, что впереди – там, где тоннель расширялся, – их ожидают два других охранника.

Алдер улучил минуту, пока оба сопровождавших Спиндла переговаривались с ними, и напомнил о необходимости бежать как можно быстрее – иначе их ждет смерть. Он даже предложил им сделать это с его помощью немедля.

– Нет, это не для меня, – отозвался Триффан. – Тебя за это обязательно убьют, скорее всего, подвесят; к тому же мы сейчас очень слабы, и нас быстро поймают. Камень, думаю я, назначил нам другой удел. Мы пойдем и Помойную Яму, потому что многие там, возможно, нуждаются в нашей помощи; наверняка там есть наши единоверцы. Вероятно, они смогут нам помочь, если не делом, то советом. Что до заразы и мора, то разве я не лекарь? Думаю, мы как-нибудь продержимся. Тебе же, Алдер, следует поступать по своему разумению и постараться сбежать.

– Но куда я денусь? – прошептал Алдер. – Я же грайк, это всякому видно.

Триффан окинул его внимательным взглядом. Он видел перед собою крота, чья зарождающаяся вера еще очень непрочна, чье мужество поколеблено страхом; однако Триффан увидел в нем и другое – силу духа и решительность. Он чувствовал, что Камень назначил Алдеру выполнить нечто особое, может быть, весьма значительное, и был уверен, что тот сумеет справиться.

– Слушай меня внимательно, – торопливо зашептал Триффан. – Ступай и рассказывай другим все, что узнал от меня о пришествии Крота Камня. Расскажи об этом Пенниворту и Тайм при встрече. Говори только с теми, кому доверяешь. Скажи им еще: существует система, где обитают избранные; где тоннели хранят Свет и Безмолвие Камня. Вера всегда будет обитать в этом поселении, ибо любовь к Камню живет в сердцах ее жителей – кротов, чей мех пропитан солнцем и ветрами.

– Что это за система? Назови ее – и я постараюсь до нее добраться. Говори же! – воскликнул Алдер с нетерпением, и стало ясно: тоска поселилась в сердце Алдера задолго до его встречи с Триффаном; возможно, она родилась прежде, чем он покинул родной Север. Это была жажда света и любви, которая живет всегда в глубине души любого крота – как бы ни был он обижен на судьбу, ожесточен или испорчен.

– Назови ее! – зашептал снова Алдер.

– Данктонским Лесом зовется она, и там стоит большой Камень – древний и добрый. Говори о нем другим, Алдер, пусть они идут к нему. Когда же сам достигнешь Данктона, разыщи крота по имени Комфри.

Он мой сводный брат, и в мире нет более храброго, более справедливого, более стойкого крота, чем он. Найди его, расскажи обо всем, и он научит тебя внимать Безмолвию Камня.

Поддерживаемый Спиндлом, Триффан говорил с трудом, хотя голос его звучал уверенно.

– Но если, – запинаясь продолжал он совсем тихо, – если мы туда не доберемся… если ты нас больше не увидишь, передай Комфри, что я любил его. Скажи, пусть за меня он коснется Камня. Там покоятся мои родители, и я бы сам должен был выполнить древний обычай – прочесть благодарственную молитву и дотронуться до Камня.

Ни Алдер, ни Спиндл не нашлись, что сказать в ответ.

– Данктонский Лес! – наконец проговорил Алдер. – Я слышал об этой системе. Она еще не взята.

– И никогда не будет. Но даже если бы это и случилось, и тогда вера в Камень там не умрет. Она будет светить всем, жаждущим веры; она станет путеводною звездою, и эту звезду когда-нибудь увидит мир. Ну как, Алдер? Согласен ты передать мои слова Комфри, если ты доберешься туда, а мы – нет? Выполнишь ли мое поручение?

– Ты сделаешь это прежде меня! – прошептал Алдер.

– Но если нет… Если все же нет, то передай Комфри: его имя было у меня на устах, когда я входил в страшное место, именуемое Помойной Ямой.

– Пока я не знаю, как молиться вашему Камню, но я научусь и буду молиться за тебя и спутника твоего, Спиндла.

Подошли новые охранники. Они повели Триффана со Спиндлом уходившим вверх тоннелем, темным и узким, откуда несло зловонием и страхом, и Алдер вскоре перестал их видеть.

Глава тринадцатая

Путь был извилист, повороты следовали один за другим, а зловоние временами становилось таким удушливым, что пленники, возможно, попытались бы повернуть назад, если бы не слышали за спиною тяжелую поступь и громыханье могучих когтей грайков.

Вскоре, однако, длинный тоннель резко повернул, и они оказались в глубоком темном помещении с единственным отвесным выходом – шахтой-колодцем, уходящим наверх; оттуда проникал тусклый свет. То и дело его заслоняли какие-то тени: видимо, это были те самые патрульные, от которых их предостерегал Алдер.

В дальнем конце помещения стояла огромная каменная глыба, а перед нею, нагло развалясь, сидел отталкивающего вида, весь в прыщах и болячках, крот. Вся морда его была изъедена какой-то болезнью, отчего глаза казались необычно большими, а рот растянут в застывшей болезненной гримасе. Не говоря ни слова, он встал, подошел к ним вплотную, оглядел их и злорадно пробормотал что-то себе под нос. Потом отвернулся, подошел к шахте и окликнул патрульных. Тут же два огромных грайка с изношенными грязными когтями спустились вниз.

– Новые уборщики, – бросил прыщавый.

– Всего два? – спросил один из грайков.

– Ага. Жаль, что не бабы. Ну, сейчас вас там примут как надо, отродье вы этакое.

Триффан со Спиндлом стояли молча.

– Ладно, теперь слушай, – сказал прыщавый и указал на каменную глыбу: – Как мы ее откатим – сразу входи. Не пойдешь – прикончим на месте, усвоил?

Триффан кивнул.

– И твой напарник усвоил? Не пройдешь – прихлопнем, как муху.

Спиндл тоже торопливо закивал: от страха его бока часто вздымались и опадали.

– Давай, откатывай! – проронил второй.

Глыбу откатили, и за нею открылся тоннель, откуда потянуло влажным сладковатым смрадом, как от падали.

– Приготовились? Ну, пошли!

Один из грайков ухватил Триффана за плечо и с силой толкнул вперед, другой пнул Спиндла. Как бы ни был силен инстинкт самосохранения, не позволявший кротам войти в нору, где сам воздух был насыщен заразой, они никак не могли воспротивиться. Кувыркаясь, наталкиваясь друг на друга, они полетели в тоннель, и раньше, чем успели что-либо сообразить, каменный блок стал на прежнее место, а они оказались в густом полумраке наедине со своими страхами. Лишь тошнотворный смрад, мрак и дуновение смерти.

Что есть зло, когда оно невидимо? Что такое ужас, если ты не знаешь, чем он вызван? Как назвать то ощущение опасности, которое вдруг без видимой причины возникает у крота в тоннеле? Все это можно выразить одним коротким словом – страх.

Страх, который пробирает до костей, который заставляет крота сжиматься в комок и припадать к земле, словно она единственное его спасение. Этот страх изгоняет из его сердца все самое дорогое, все, ради чего стоит жить: память о теплой летней ночи, о сочувствии друзей, вытравляет мечты и желания, которые приносит весна…

Именно такой страх охватил тогда Спиндла. Даже Триффан ощутил его ледяное дыхание. Однако через малое время им удалось овладеть собой, хотя они все еще плотно прижимались к земле. Впереди был виден слабый и свет, и оттуда доносилось эхо, как бывает, когда объем подземного помещения становится больше. Они двинулись в том направлении, и тут же в полумраке перед ними мелькнула какая-то тень. Мелькнула – и исчезла. Несмотря на слабость, Триффан инстинктивно выдвинулся вперед, закрывая собою Спиндла, и затаился, готовый отразить нападение. Вообще-то, кротам-писцам не рекомендуется драться, но Триффан, помимо всего прочего, во время своего путешествия с Босвеллом понял, что если хочешь себя сберечь, то самое важное – никогда не показывать страха.

Полумрак не рассеивался, и зловоние ничуть не уменьшалось. Воздух был настолько едким, что слезились глаза. Разглядеть что-либо или кого-либо, если там впереди действительно кто-то был, казалось почти невозможным. Однако зрение не обмануло Триффана: Спиндл толкнул его в бок, – на этот раз оба услышали шорох и затем царапанье когтей по полу.

– Он за нами следит, – прошептал Спиндл.

Стараясь не дышать, они подождали еще немного.

Потом Триффан сделал шаг вперед и сказал:

– Если тут кто-то есть, покажись и объясни, куда идти.

Никто не отозвался, но из темноты их явно продолжали разглядывать. Триффан потерял терпение.

– Пойдем, Спиндл, – проговорил он. – Если он не отваживается приблизиться и заговорить, подойдем к нему сами.

– Смело сказано? Очень, очень смело! – раздался из полутьмы чей-то голос. Он донесся значительно левее того места, где ожидал услышать его Триффан. Голос был мужской, молодой, довольно визгливый и льстивый. Однако, судя по всему, его обладатель был сообразителен и далеко не тупица.

– Покажешься ты или нет? – раздраженно произнес Триффан.

– Ну, зачем же так грубо? Надо же, какой нетерпеливый! – с тихим смешком произнес невидимка. Теперь его голос доносился откуда-то справа. – Похоже, вы не робкого, не трусливого десятка! Нет, совсем не из таких! Что ж, добро пожаловать к нам. Оч-чень, оч-чень рады вам, храбрые господа! Помойная Яма приветствует вас! – сказал он звонко и уже тише добавил: – Вам нечего бояться. – Крот придвинулся ближе, они уловили смутные очертания его тела, потом из темноты вытянулась костлявая лапа и сделала приглашающий жест.

– Сюда пожалуйте, сюда! – раздался голос.

– Идем, Спиндл. Если останемся здесь, точно умрем от голода. Более бесплодного, лишенного червяков тоннеля я в жизни не встречал. Тот крот, который впереди, он…

– Продолжайте, почтеннейший, достойнейший и храбрейший господин! Какой же он, по-вашему?

– Вполне безобидный, – договорил Триффан.

В ответ – ни звука: видимо, неизвестного поразили слова Триффана.

– Безобидный? Безобидный? – шепотом повторил он. – Просто удивительно! Как только меня до этого не обзывали, но безобидным – еще ни разу! Следует над этим подумать. Потом я вам выскажу свое мнение на этот счет, а сейчас хочу только еще раз поздравить вас с прибытием, добрые господа, и попросить следовать за мной.

Они двинулись за ним, но неизвестный крот по-прежнему продолжал держаться в густой тени, чтобы они не могли разглядеть его. Так, постоянно прячась в самых темных расселинах и углах, крот уводил их все дальше от входа, при этом его льстивый голос не стихал ни на минуту.

– Не такое уж это скверное место, господа. Надо только к нему чуть-чуть привыкнуть. Я вам припас кое-что перекусить. Большего не могу, а это – всегда пожалуйста. Вы из казематов, да? Ужасно, просто ужасно! Долгое одиночное заключение – что может быть страшнее?! Мне многие о нем рассказывали, так что я хорошо себе представляю! Ну ничего, вы только позвольте, здесь мы вас быстренько поставим на ноги. Поправитесь и будете в прекрасной форме, уверяю вас!

В его голосе, во всех его движениях, насколько можно было судить в этом полумраке, сквозила какая-то жалкая угодливость, как у провинившегося, растерянного подростка, который неожиданно нашел родителей: ему и подбежать к ним скорее хочется, и боязно, что его накажут и прогонят прочь.

– Ну вот, отдохните и поешьте, милые господа! Счастлив познакомиться с вами и быть вам полезным! – неожиданно произнес он.

И верно, на полу они увидели еду.

– Ешьте, жуйте, хрустите и наслаждайтесь, господа хорошие, – добавил он.

Триффан и Спиндл не заставили себя упрашивать. Когда они покончили со скудной трапезой, крот снова заговорил:

– Теперь будьте настолько любезны – следуйте за мной, причем быстро, как только можете. Да-да, поскорее, пожалуйста!

Они продолжили путь уже по новому тоннелю. Проводник по-прежнему держался в отдалении: его тощая тень маячила где-то впереди. Время от времени он приостанавливался, оглядывался и принюхивался, словно удостоверяясь, идут ли они за ним следом. Однако рыльца своего он так ни разу и не показал.

Переходы были старые, кое-где полузасыпанные, кое-где подправленные, а некоторые наглухо закрытые. Духота стояла страшная, притока воздуха почти никакого; пахло гнилью, сыростью, смертью и разложением. Впереди слышались звуки голосов, однако это была не веселая болтовня, не живой перестук деловито снующих кротов и не песенки кротих, окончивших возню по хозяйству; это была шаркающая поступь усталых и больных; шаги отчаявшихся, живущих одной лишь робкой надеждой, за которую каждый крот цепляется до последнего вздоха, – надеждой на перемену судьбы, на то, что жизнь в любом случае предпочтительнее смерти.

Они сократили расстояние, отделявшее их от проводника, однако и теперь он ухитрялся держаться в глубокой тени и не показывать им своей мордочки. Из деликатности они не пытались подойти поближе. Неожиданно проводник остановился, и они увидели впереди широкий тоннель, пересекавший их путь. Оттуда-то и доносились звуки, которые они недавно слышали. Проводник припал к земле и вежливо попросил последовать его примеру.

И тут до них снова долетели звуки приближающихся шагов, потом бормотание. Судя по голосу, это была кротиха – она постанывала и тяжело, с надрывом дышала. Затем появилась и она сама. Она шла по большому тоннелю откуда-то слева. Вид ее был страшен: меха не было, одна розовато-серая, висящая складками кожа обтягивала костяк. Она была стара, но, очевидно, когда-то много рожала, потому что пустые соски свисали до самой земли, причем один из них представлял собою сплошной гнойник. Видимо, язвы были у нее и на шее, потому что она то и дело дергала головой, словно пыталась унять зуд или зализать место, до которого не могла дотянуться. Лапы были все в ссадинах, когти растрескались. Но самое жуткое состояло в другом: в искореженных зубах она держала пожелтевшую челюстную кость; можно было подумать, что когда-то давно на нее напали, произошла схватка, и теперь в ее зубах намертво засела челюсть убитого врага. Казалось, кротиха на ходу сосала эту кость, и из ее рта текла вязкая слюна.

– Кто это? – прошептал Триффан.

– Вам незачем говорить шепотом, добрый, великодушный господин мой, – произнес проводник, не понижая голоса. – Она вас все равно не услышит!

Однако кротиха, будто почуяв чье-то присутствие, остановилась и стала принюхиваться, вертя головой, но по-прежнему не разжимая зубов. Тут они увидели, что там, где должны быть глаза, у нее открытые, сочащиеся кровью язвы. Не успели Триффан и Спиндл опомниться, как кротиха двинулась дальше и скрылась из вида.

– Примите извинения и сожаления, о достойнейшие, за тяжкое зрелище, которому вам довелось стать свидетелями. Что поделаешь – болезнь. Зрелище ужасное, угнетающее, в этом нет сомнений. Но увы – здесь некому лечить и не на что надеяться, остается только пытаться протянуть как можно дольше! Уж я-то знаю – кому же и знать, как не мне! А теперь снова скажу лишь одно многообещающее слово: вперед!

Однако Триффан не двинулся с места.

– Назови свое имя, крот! – внятно произнес он.

– Ах, как мило с твоей стороны спросить об этом! – поглядев через плечо, воскликнул проводник. – И как вежливо, как торжественно звучат эти древние формы обращения, которые ты употребляешь! Я знал, что такие сеть, но никогда не слышал, чтобы их произносили вслух. Ты, наверное, очень ученый крот. Конечно, почтенный и многоумный господин мой, ты прав: даже у такого ничтожного, никому не известного крота, как я, есть собственное имя. Так ты и вправду желаешь его узнать? Это красивое имя, и оно действительно мое и больше ничье.

– Мы на самом деле хотим узнать, как тебя зовут, чтобы поблагодарить за еду и за то, что ты нас сопровождаешь.

– Даже так! – воскликнул крот, останавливаясь, и потом как бы про себя пробормотал: – Надо же! Эти добрые господа меня благодарят! Такие ученые, такие великодушные – они хотят поблагодарить, и кого – меня?! Это стоит запомнить. Тут есть над чем задуматься, есть за что благословить судьбу!..

Пока он говорил сам с собою, Триффан и Спиндл подошли к нему совсем близко. Он стоял к ним спиной, вжавшись всем хрупким тельцем в одну из стенных трещин.

– Так как же все-таки тебя называть? – мягко произнес Триффан.

– Вы все про имя? Да оно, в общем-то, совсем обыкновенное… – Голос у него стал испуганный.

– Покажи нам себя, – еще тише, еще ласковее сказал Триффан.

– Я не хочу… Да и вы сами не захотите… – разлился робкий шепот.

– Не страшись нас, крот. Мы не причиним тебе вреда.

Они застыли в ожидании, между тем как из широкого тоннеля продолжали нестись стоны и тяжкое дыхание изможденных кротов. Проводник несмело повернулся, но они смогли различить лишь испуганные, настороженные глаза, желтые искривленные зубы, тощие лапы и тупые, сношенные, как у глубокого старика, когти.

– Покажись! – проговорил Триффан.

Но крот лишь затряс головой, втянул рыльце в плечи и забился еще дальше в тень.

– Ты боишься?

– Да, – проронил крот.

– Чего?

– Это мой секрет. Это очень личное, и вы все равно не поймете. Про это никто не знает. Не касайтесь этого хотя бы пока.

Триффан пристальным взглядом окинул его щуплое тело и ласково сказал:

– Кажется, я знаю, в чем состоит твой секрет.

– Неужели? Не могу в это поверить, достопочтенный господин. При всем твоем уме, ты вряд ли можешь догадаться о том, чего я сам толком не понимаю.

– Ты встречаешь всех, кто прибывает сюда, в Помойную Яму, не так ли?

– Да, и считаю это для себя большой честью.

– И разумеется, поскольку они никогда тебя прежде не видели, то не знают, что о тебе думать?

– Верно, господин мой. Так оно и есть. – Голос крота внезапно утратил всякую живость. Он зазвучал устало и тускло.

– Значит, ты пытаешься скрыть свое имя и не показываться на глаза, чтобы они как можно дольше относились к тебе с уважением, – спокойно произнес Триффан.

– Я… мне…

– В этом весь твой секрет.

Крот сделал неуверенный шаг навстречу.

– Так я прав?

– Да, господин, – просто ответил крот.

Наступило молчание: чувствовалось, что проводник все еще не может справиться со своим волнением.

– Твое имя? – еле слышно, словно весенний ветерок над одуванчиками, прошелестел голос Триффана.

И крот вышел наконец из тени: он стоял, низко опустив рыльце, будто не смея поднять глаза, будто стыдясь самого своего существования.

Они увидели, что мех весь облез с его рыльца, что у него впалые, все в чирьях бока и такие же лапы; бедра же воспаленно-багровые, как глаза у той старухи, хотя язвы на них еще не появились. По цвету они напоминали незажившую рану.

В глазах крота застыло выражение самого жгучего стыда, какое им когда-либо приходилось видеть. Он явно стыдился не какого-то своего проступка, а самого себя, каким он стал внешне и внутренне. И все же за потоком лести и витиеватой болтовни до этого момента в нем угадывались и ум, и некая уверенность в своих силах. Сейчас от всего этого не осталось и следа.

– Бедняга! – проговорил потрясенный Триффан и невольно протянул лапу, чтобы сочувственно коснуться его плеча.

Но тот поспешно отпрянул и со страхом закричал:

– Нет! Только не дотрагивайтесь до меня! Ни в коем случае! Вы же не хотите получить вот это! – И он с жестом отвращения указал на свои облысевшие бока.

– Твое имя? – настойчиво повторил Триффан.

– Когда-то меня назвали Мэйуид. С этим именем, означающим «сорняк», мне теперь и жить до конца дней.

Он снова попятился, но Триффан все же успел положить лапу на его плечо. Мэйуид вскрикнул один раз, потом другой. Он завороженно посмотрел на лапу Триффана, затем поднял глаза и медленно сказал:

– Нехорошо до меня дотрагиваться, господин. Для вас нехорошо.

– Кто дал тебе такое имя – Мэйуид?

– Я… я не знаю. Уже не помню.

– Кто дал тебе это имя? – повторил Триффан, не снимая лапы с плеча Мэйуида.

– Она… или они оба… Это было так давно! Не хочу вспоминать! Что угодно, только не это! И больше не дотрагивайтесь до меня, господин, а то я расплачусь.

– Ты же крот, верно?

– Ну и что из того? Да, я крот! Но кроты бывают разные – неужели не ясно?! – вызывающе воскликнул проводник. – Да, Мэйуид – тоже в некотором роде крот, но другие обычно сторонятся его, до него не дотрагиваются – разве что когда бьют, а это совсем другое дело, согласен?

– Согласен. Так за что же тебя бьют?

– За то, что я сорняк, Мэйуид – за что же еще?

Некоторое время они смотрели друг другу прямо в глаза, но затем Мэйуид, понурившись, отвернулся, словно решив для себя, что теперь, когда они знают его, скоро тоже начнут относиться к нему, как все остальные. Тем не менее Спиндл заметил, что походка его стала более твердой, как будто своим мимолетным прикосновением Триффан заставил его вспомнить о том, что такое уважение к себе.

Видимо, Мэйуид и сам понял это, потому что он вдруг остановился, обернулся и быстро проговорил:

– Приятно чувствовать чью-то лапу на плече, храбрый господин! Просто несказанно приятно, добрый господин! Очень великодушно с вашей стороны! Мэйуид об этом не забудет. Мэйуид никогда ничего не забывает!

Так они дошли до другой пещеры, более обширной, чем та, откуда начали свой путь.

– Говори, что он строитель! – торопливо зашептал вдруг Мэйуид, кивая на Спиндла. – Скажи им это обязательно – иначе ему долго не протянуть!

Прежде чем Триффан успел что-то ответить, он скрылся в одном из боковых ходов.

Они оказались перед двумя грайками – кротом и кротихой. Оба были молоды и мускулисты; у обоих на чистых мордочках застыло сосредоточенно серьезное выражение, свойственное фанатикам, которые непоколебимо уверены в том, что они всегда правы, а все остальные – нет. На бедрах крота виднелись маленькие струпья, и мех на мордочке у кротихи уже начал выпадать. Видно, Помойная Яма действительно была поражена заразой, если болезнь добралась даже до них.

– Слово да пребудет с вами! – выкрикнула кротиха.

– И с вами! – поспешил откликнуться Спиндл за них обоих.

Окинув их оценивающим взглядом, кротиха спросила:

– Вас привел Мэйуид?

Они кивнули.

– Не доверяйте ему, – продолжала она. – Проныра и подлипала – вот он кто.

– Вы назначаетесь к Скинту на Северный Конец, – резко бросил крот.

– Мой спутник – строитель, – начал Триффан, стараясь, чтобы его голос звучал как можно увереннее, что давалось ему с трудом: он страшно устал. – Он обучен этому делу с детства. Он…

– Заткнись! – приказал крот. – Это Мэйуид велел тебе так говорить. Мы направляем вас к Скинту, а уж он сам разберется, чего на самом деле стоит твой дружок.

– К Скинту?

– Ну да, к Скинту. Идите прямо по этому ходу.

– И не смейте болтать и задерживаться! – крикнула кротиха им вслед, когда они уже двигались по широкому тоннелю в северном направлении. – Идите прямо и разыщите Скинта, или он сам вас найдет!

Не успели они сделать несколько шагов, как впереди из-за поворота до них донесся знакомый голос:

– Тише! Это я, доблестные господа! Это я, Мэйуид, ваш друг и смиренный проводник! Идите за мной, я вас отведу прямо к Скинту. И сделаю это не по долгу службы, а из личной симпатии!

❦

Мэйуид сдержал свое обещание. После долгого пути по обвалившимся ходам, мимо полумертвых кротов они прибыли на Северный Конец и оказались перед немолодым кротом. Мех на нем, хотя короткий, жесткий и тронутый сединой, был густой. Весь он был сух и подтянут; это был первый вполне здоровый крот, из всех тех, которые до сих пор им встретились в Помойной Яме. Они нашли его спокойно сидящим в небольшой норе.

– Ну, что у тебя? – бросил он.

– Еще двое прибыли в твое подчинение, добрейший господин Скинт, дабы облегчить твои труды. Они понятливые, быстро всему научатся и очень покладистые…

– Замолчи, Мэйуид, – тихо и властно произнес Скинт.

– Какому делу нам предстоит научиться? – устало спросил Триффан.

– Уборке.

– Уборке? – удивленно переспросил Спиндл, который до этого почти все время молчал. – Неужели ты считаешь, что этому надо обучать?

– Кротов следует обучать всему, особенно тех, которые с юга. Все они неженки, – бесстрастно проговорил Скинт.

– Да неужели?

Скинт смерил Спиндла уничтожающим взглядом и сказал:

– В вашем теперешнем состоянии вам такую работу не потянуть. Так что подкрепитесь, выспитесь, а потом потихоньку начнем. – Он провел их чуть подальше, в свободные от кротов норы. Там было зябко и пыльно, но в остальном они были вполне пригодны для жилья. Тут возле них снова возник Мэйуид. Как обычно, он появился с той стороны, откуда его меньше всего ждали.

– Принести им поесть? Что-нибудь повкуснее, да?

– Полчервяка, – односложно бросил Скинт.

– Слушаюсь, господин. Полчервяка так полчервяка, – подобострастно склонив рыльце к земле, отозвался Мэйуид. Он исчез, но тут же вернулся со свежей добычей в зубах и уже собирался поровну разделить ее между Триффаном и Спиндлом, когда Скинт рявкнул:

– Я сказал не по полчервяка каждому, а половину на двоих!

– Извините, господин! Как я, дурак, сам не догадался, остолоп я этакий! Ну конечно: половинка на двоих – вполне достаточно, просто щедро!

– Так оно и есть, – пробурчал Скинт и, наблюдая, как приятели расправляются с убогой закуской, прежним ворчливым тоном добавил:

– Дай таким дохлым, как вы, сразу много – тут же окочуритесь! А теперь, Мэйуид, катись отсюда!

Тот, рассыпаясь в благодарностях и низко кланяясь, испарился.

– Вы сделали ошибку – были с ним чересчур вежливы. Теперь он от вас не отстанет, – заметил Скинт. —

Если опять явится, лучше не вступайте с ним в дружбу. Не потакайте ему, держитесь от него подальше. Он пройдоха, каких мало, ничтожество. К тому же может быть опасен: не исключено, что он агент Феск.

– Какое это имеет значение? – вырвалось у Спиндла. Усталость и раздражение по поводу того, что они успели увидеть, заставили его забыть про страх. – Она служит Слову, да и ты сам, должно быть, заинтересован, чтобы ей о нас доносили. Разве ты не такой же, как они все?

– Был когда-то такой же. Но теперь?! После того как поработаешь с мое чистильщиком, после того, что повидаешь, для тебя все станет едино – что Слово, что Камень. Главное – выполнить работу, вот и все дела. Это единственное, о чем следует помнить уборщику трупов. Мэйуид полезен, потому что много знает и о многом пробалтывается. К тому же он лучше всех здесь знаком со всеми ходами и переходами. Что тоже важно. А теперь отдыхайте. Станете усердно работать, не будете пытаться сбежать – и к вам будут относиться хорошо. Здесь работы осталось совсем немного. Потом нас перебросят, и думаю, следующее место окажется в любом случае более здоровым, чем здешнее. – С этими малообнадеживающими словами Скинт удалился.

Правда, и тут им не удалось остаться вдвоем, потому что, как всегда, неизвестно откуда Мэйуид немедленно заявился снова и проговорил, вопросительно заглядывая им в глаза:

– Он предупреждал вас насчет меня, да? Разве не так, косматые господа? Говорил, что я плохой, да? Согласен, я действительно многим кажусь таким. Но это же Помойная Яма, как тут будешь хорошим? Тут не то место, где легко остаться чистеньким, разве не так?