Текст книги "Тайная Миссия (ЛП)"

Автор книги: Уильям Хорвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц)

Глава десятая

К тому времени, когда они по тоннелям дотащили Триффана до помещения для вновь прибывших, Триффану сделалось совсем плохо. Он был весь в поту и едва держался на ногах. Регворт выглядел напуганным, словно Триффан заболел по его вине. К тому же Регворт заметил следовавшего за ними по пятам охранника и решил, что ему самому грозит расправа. Встревожился и Спиндл: хотя он и догадывался, что состояние Триффана связано со злодейством, коему он стал свидетелем, но как и чем помочь ему, не знал. Триффан никак не реагировал на то, что ему говорили, и весь казался погруженным в какой-то мучительный транс.

Как только они. достигли отведенного для них помещения, Спиндл отыскал наиболее удобное и сухое место, где Триффан мог бы улечься и заснуть. Осторожно подталкивая и поддерживая, он отвел его туда и, озабоченный, сидел подле, пока Триффан не забылся беспокойным сном.

Только после этого Спиндл позволил себе оглядеться и внимательнее рассмотреть помещение, в котором они оказались. Оно было грязное, неприбранное. В дальнем углу он разглядел еще две тесно прижавшиеся друг к другу фигуры.

Охранников было двое: один стоял у входа в тоннель, через который они только что вошли, второй находился возле другого тоннеля, выходившего, по-видимому, на поверхность. Первый охранник подошел к Регворту, и тот объяснил, что это вновь прибывшие и что один из них, Бенет, внезапно почувствовал себя плохо. Затем Регворт торопливо попрощался, бросил тревожный взгляд в сторону Триффана и, добавив, что, мол, хорошо бы в скором времени встретиться, ушел. Второй охранник довольно дружелюбно заговорил со Спиндлом.

– Пару ночей вы проведете здесь, а потом вас отведут к элдрен Феск, она укажет, где вам работать. Сами видите, местечко здесь не очень-то! Стоять здесь на страже для нас – сущее наказание. Едой, какую здесь найдете, можете пользоваться свободно, – сказал он, кивая на небрежно выдолбленное вместилище для хранения червяков: некоторые еще шевелились, остальные, видимо, уже сдохли и выглядели отнюдь не аппетитно.

– Сейчас отдыхайте и постарайтесь вести себя тихо. Не доставите нам хлопот – и мы вас не тронем, – заключил страж. – Если что-нибудь будет нужно – крикните. Меня зовут Алдер, а моего напарника – Маррам.

Алдер был крупным, сильным кротом, и, хотя его голова и бока были сплошь покрыты боевыми шрамами, глаза смотрели на собеседника весело и приветливо. Его приятель Маррам, хотя тоже производил впечатление бывалого бойца, был меньше ростом и, судя по серьезному виду, себе на уме. Спиндл решил, что им достались далеко не худшие стражи из всех, с кем до сих пор доводилось иметь дело.

– Нам можно выходить наверх? – спросил он, указывая на выход, который охранял Маррам.

Тот подошел к ним и быстро сказал:

– Нет, нельзя. Во-первых, в этом нет никакой необходимости, а во-вторых, твой спутник и без того едва жив.

– Ему нужен свежий воздух.

– Наверху кружит много сов. Вас все равно схватят – если не они, так патруль. Лучше оставайтесь здесь, на месте, – внушительно произнес Маррам, и Спиндл понял, что спорить с ним бесполезно. Словно для того, чтобы отвлечь мысли Спиндла от прогулок наверху, Алдер небрежным взмахом лапы указал ему на двух забившихся в дальний угол кротов. Оба казались испуганными и имели неопрятный, замученный вид.

– Не обращайте на них внимания. Это всего-навсего бродяги. Они ждут здесь решения своей судьбы – покаяния или чего другого.

По тому, как рыльца кротов были судорожно прижаты к лапам, Спиндлу даже на расстоянии стало ясно, что кроты напуганы до смерти. Один из них, совсем юный, быстро глянул на Спиндла через плечо и тут же отвернулся; другой, или, похоже, другая, казалась совсем ослабевшей. По всей видимости, она была тяжело больна.

Отойдя, стражи шепотом стали переговариваться, время от времени оглядываясь на Спиндла и его товарища. При этом Маррам выглядел обеспокоенным; Алдер же, поймав устремленный на них взгляд Спиндла, дружески помахал ему: мол, все в порядке, можешь не волноваться.

Несколькими часами позже, когда наступил вечер и в пещерке стало темнеть, беспокойное забытье Триффана сменилось глубоким сном. Он перестал метаться, задышал ровно и глубоко, словно наконец-то обрел долгожданный покой. Спиндл продолжал свое неусыпное бдение, хотя любой непосвященный решил бы, что в защите нуждается именно худенький, хрупкий Спиндл, а не этот, мощного телосложения крот в расцвете сил.

Неожиданно Триффан пошевелился, открыл глаза и с признательностью обратил их на Спиндла, который немедленно притащил ему червяков. Несмотря на непривлекательный вид, Триффан жадно проглотил их, как будто не ел много дней подряд.

– А знаешь, Спиндл, – сказал он затем. – Ведь у того крота действительно не было имени. Крот-Никто. И ни одна живая душа так и не узнала, чей он и откуда. Любой мог оказаться на его месте… Любой другой.

Спиндл заметил, что голос Триффана звучал не так, как прежде, в нем появились низкие, глубокие интонации. Триффан говорил медленно, взвешивая каждое слово. Казалось, он лишь теперь осознал всю меру принятой на себя ответственности.

– Я никогда не забуду его; никогда – покуда жив, – снова заговорил Триффан. – Как не забуду и того, что побоялся прийти к нему на помощь.

– Ты ничего бы этим не добился, – отозвался Спиндл. – Тебя убили бы, а заодно и меня – только и всего! Мы и сейчас еще далеки от безопасности.

– Знаю, так оно и есть, – сказал Триффан, немного помолчав, – как понимаю и то, что он держался достойнее нас. «Верую в Камень», – сказал он просто, и грайки не вынесли этого… И он остался безымянным… безымянным. Камень хочет, чтобы мы в связи с этим поняли нечто важное, очень важное, но что? Этого я пока не знаю. Когда я дотронулся до него, то ощутил в себе мощь Камня, и, хотя сам не услышал звука Безмолвия, я знаю: благодаря мне его услышал тот крот. Своим прикосновением я передал ему благодать Камня и принял на себя его боль. Это было безмерно тяжело: я побывал там, куда, набравшись мужества, мне суждено вернуться опять…

Голос Триффана дрогнул, и Спиндл придвинулся к нему еще ближе:

– Я тоже был там, возле тебя. Смотрел на тебя все время и ужасно перепугался. Но я бы ни за что не оставил тебя одного и никогда – слышишь, никогда – я тебя не оставлю.

– Я знаю. Знаю, что ты был рядом – ты и твоя вера. И все же чего-то еще я так и не успел осознать. Мне необходимо извлечь из этого для себя какой-то урок. «Верую в Камень», – сказал крот, а я даже не знаю его имени.

Увидев, что они разговаривают, Алдер подошел снова.

– Тут не так уж скверно, – проговорил он. – Вам здесь недолго придется пробыть. Нам-то самим здесь торчать еще дня три-четыре, пока не поступят указания насчет этой парочки, если кротиха вообще столько протянет. Она совсем плоха. Вы ожидаете обряда посвящения?

Триффан ответил, что они еще и сами не знают, скорее всего, да.

– Весь этот обряд посвящения – проще простого, только не ляпните чего лишнего. Слушай внимательно, делай что скажут – и крот с головой на плечах, вроде нас, получит себе хазу и червяков от пуза.

– Хаза – это что такое? – переспросил Триффан, согласно кивая. Многие из слов, которые здесь употребляли, он просто еще не научился понимать.

– Я про отдельную нору. Чтобы спать. Так это называли там, откуда я родом.

– А откуда ты родом? – вмешался Спиндл. Любознательный от природы, он любил собирать подобные сведения о нравах и порядках в разных краях.

– С севера, – лаконично ответил крот, и они впервые заметили, что так же, как все другие грайки, с которыми им приходилось встречаться, он глотает слова и жестко произносит согласные.

За дружелюбием Алдера вдруг проглянула отчужденность, нежелание дать себя на чем-то подловить. Наступила неловкая пауза.

– С севера? – протянул Спиндл, явно разочарованный его немногословием.

Алдер же, видимо ободренный их дружелюбным интересом, внезапно разговорился сам.

– Ну да. Попал во вторую колонну, которую отправляли после ухода Хенбейн. Нас сам Рун провожал – вот так!

– Ты его видел? – спросил Триффан.

– Видел ли? – задумчиво повторил Алдер. – На твой вопрос нелегко ответить, приятель. Верн и вообще-то очень сумрачное место. Света мало, кругом какие-то тени; там кроту лучше помалкивать и не глазеть по сторонам. Да, где-то высоко над нами стоял старый-пре-старый крот. Черный мех у него на спине блестел и переливался – такого я не видел никогда в жизни. Говорили, это и есть Рун. Я глянул на него разок, но мне стало жутко. Нам всем стало жутко. «Вон он, Рун!» – сказал кто-то, ну я и поверил… Да и все, кто был, тоже поверили, потому как уж больно важный он был.

– Он что-нибудь сказал?

– Вроде бы, только я плохо его понял. Одно помнится хорошо: он был ужас до чего сердитый. Как закричит вдруг: пришла, мол, пора для нас двинуться на юг и захватить все системы. Они, мол, наши по праву. Потом, помню, крикнул еще: «Смерть камнепоклонникам!» – и после этого замолчал.

– Замолчал? – прошептал Триффан.

– Ну да. – Алдер кивнул головой. – И жуткая такая тишина настала! Прямо не передать: он стоит там наверху и молчит, только черный мех посверкивает, как выпущенные когти. Мне казалось, эта жуть никогда не кончится. А потом он исчез, и мы уже точно знали, куда идти и что делать.

Он вдруг смолк, будто сам изумленный тем, что так разболтался, и, очевидно, решив сменить тему, перевел оценивающий взгляд на замерших в своем углу кротов и заметил:

– От этих, по-моему, проку мало будет. Разве что сгодятся для Летнего Солнцестояния. Элдрен Феск слабаков на дух не переносит, – понимаете, о чем я говорю? Уж мне ли не знать, я служил под ее началом еще в Роллрайте. Стоит им допустить хоть одну промашку – и бац! Феск их тут же вздернет за нос, это ей – как чихнуть!

И, довольный своим остроумием, Алдер разразился громким смехом. Юный крот испуганно оглянулся и еще теснее прижался к своей спутнице, словно пытаясь прикрыть ее от этого хохота.

Алдер отошел и снова занял свой наблюдательный пост, а Триффан стал обдумывать то, что услышал от него о Руне.

Настала ночь, и Триффан со Спиндлом устроились на ночлег. Все это время они делали вид, что товарищи по несчастью в дальнем углу их вовсе не интересуют, однако продолжали исподволь наблюдать за ними, одновременно размышляя о том, есть ли у них самих шансы на спасение.

По доносившемуся сверху глухому стуку и шуршанию травы нетрудно было догадаться, что они находятся под луговиной или где-то возле, потому что наверху паслось стадо коров. Триффан решил, что как раз над ними луг сменяется лесом. В одной из стен их норы виднелась полусгнившая оконечность кола, какие обычно ставили для ограждения пастбища; с другой стороны потолок состоял из сплошного переплетения гигантских корневищ и щетины их отростков. Все это было типично для местности, где кончались луга и начинался подлесок, – местности, особенно удобной для устройства входных и выходных отверстий тоннелей. Обычно именно по таким местам проходили границы лесных поселений. Однако Триффан не учуял привычных для себя запахов леса и сделал вывод, что большая часть Бакленда расположена как раз под пустошью, чтобы молодые кроты могли выбирать во время прогулок, куда их больше тянет – на луга или в лес. Помойная Яма, как ее называли, располагалась, по его расчетам, как раз под лесом, и Триффан, будучи уроженцем леса, сразу почувствовал живой интерес именно к этой части Бакленда, несмотря на зловещие слухи об опасностях, которые она таит. Он скучал по лесным звукам, по причудливым узорам корней и недолюбливал примитивность и скудость луговых систем.

С этими мыслями Триффан набрал еще немного червяков там, где указал Спиндл, закусил и лег спать.

Вскоре после этого из темного тоннеля, по которому они пришли, вынырнула тень. Это была сидим Сликит. Стражи тут же склонились перед ней, прошептав обычное: «Да пребудет с тобою Слово».

– И с вами тоже, – бросила она равнодушно. – Есть проблемы?

– Никаких, госпожа.

– Глаз с них не спускайте. Если что – не миновать вам казни.

– Не беспокойтесь, госпожа, мы уже их предупредили, чтобы на поверхность не высовывались. А кто они такие, госпожа?

– Камнепоклонники. Следите за ними неусыпно. Назовите ваши имена!

– Алдер, – ответил тот, кто рассказывал о Руне.

– А я – Маррам, госпожа, – отозвался другой.

– Я вас запомню. Ну, до утра. Можете пока отдохнуть.

– Слушаем и повинуемся! – проговорил Маррам.

Сликит исчезла, и оба стража вздохнули с облегчением.

– Интересно все же, откуда они взялись, – проговорил Алдер, чей живой умный взгляд выдавал в нем натуру любознательную.

– Сказано же: они – камнепоклонники. Для меня этого достаточно. Первую вахту стой ты, а я сосну, – отозвался Маррам и улегся.

Алдер же опустил рыльце на вытянутые лапы и стал смотреть на спящего Триффана. Впоследствии, уже много, много лет спустя, глубоким стариком, рассказывая своим внукам о великих событиях, которым был свидетелем, Алдер вспоминал, как, пока он глядел на спящего пленника, его сердцем овладело сумасшедшее желание. Вероятно, оно родилось под впечатлением расспросов о том, кто он и откуда пришел. Грудь Алдера стеснила неизъяснимая жажда познать учение о Камне, про которое ему было говорено столько плохого. И тут он внезапно обнаружил, что глаза Триффана – так, впоследствии он узнал, зовут пленника – открыты и устремлены прямо на него, и он, Алдер, не в силах отвести взгляд в сторону. Потом Алдер клялся, что, как это ни странно, Триффан поднялся, подошел к нему и спросил: «За что ты казнишь верующих в Камень? Ведь они не сделали тебе ничего дурного».

– Однако, – рассказывал Алдер, – когда я набрался храбрости и снова посмотрел в сторону Триффана, то увидел, что тот мирно спит и глаза у него закрыты.

Тут Алдеру вдруг вспомнились все муки и казни последователей Камня, и он понял, что именно Триффан вызвал в нем эти воспоминания. Понял и устыдился. Алдер не мог припомнить, как ни старался, почему сразу после этого его сморил крепкий сон.

С рассветом он очнулся и обернулся, чтобы проверить, на месте ли крот, доставивший ему столько треволнений. Он обнаружил, что Триффан стоит рядом. Алдер не видел ничего вокруг – только почувствовал на себе его взгляд и страшно перепугался.

– Пойдем, – сказал ему Триффан. – Мне надо тебе кое-что показать.

И Алдер под влиянием силы и печали, звучавших в голосе Триффана, беспрекословно подчинился и двинулся вслед на ним наверх.

Потом Алдер всегда вспоминал, что солнце, пробившееся сквозь входное отверстие, залило его своим светом, и он вдруг понял, что сейчас ему предстоит увидеть нечто, и ему сделалось очень страшно и захотелось громко зарыдать… А ведь он был грайк, северянин, воин, закаленный в битвах, и всего лишь выполнял свой долг…

Триффан вывел его на поверхность. Укрываясь от патрулей под колючей молодой порослью и ракитником, они прошли довольно далеко, пока не очутились на свободном от зарослей участке возле другого тоннельного выхода. Там лежало тело крота. Весь истерзанный, с порванным рыльцем, он лежал в скрюченной позе. Его рот был чуть приоткрыт; в капельках росы, что за ночь осела на его мехе, сверкало солнце. Это был тот, кого убили накануне.

– Может, тебе известно, как его зовут? – спросил Триффан. – Нет? Не знаешь?

Он склонился над мертвым и расплакался на глазах у Алдера. И Алдер, глядя на мертвого крота, вдруг почувствовал, как мир померк вокруг него, и ему открылось, что есть на свете жалость и сострадание.

– За что ты казнишь тех, кто верует в Камень, Алдер? – снова прозвучал вопрос Триффана – только теперь он обращался к стражу по имени. – Ответь же мне: за что? Этот крот был последователем Камня, как и я сам. Убивая невинных, ты казнишь и себя самого. Почему ты творишь это?

– Но ведь я… – запинаясь, начал было Алдер и не смог продолжать: Триффан устремил на него свой открытый, от сердца идущий взор, и в нем была твердость, и в нем была правда.

Затем Триффан чуть отошел в сторону и присел у выхода, предоставив Алдеру побыть наедине со своей совестью. Алдер же предпочел остаться, где был. Он все смотрел и смотрел на убитого, а перед его мысленным взором проходили десятки, сотни, тысячи убиенных и замученных гранками во время их длительного похода на юг.

– Но ведь я… – выговорил Алдер дрожащими губами – и вдруг услышал вокруг себя крики, плач и стенания многих безымянных кротов, и устыдился, и глаза его стали мокрыми от слез.

Через малое время, ощущая тяжесть во всем теле и ломоту в лапах, он обернулся к Триффану и беспомощно спросил:

– Что же мне делать?

– Прислушайся к Безмолвию Камня, – отозвался Триффан, глаза его словно излучали солнечный свет.

– Кто ты? – спросил шепотом Алдер. – Откуда ты?

– Я никто. Но за мной явится тот, кто заставит тебя забыть обо всем, что было прежде. Он будет воплощением Безмолвия Камня, и ты последуешь за ним и будешь помогать ему в деяниях его.

– Как имя его?

Триффан еще раз взглянул на мертвое тело и произнес:

– Мы называем его Крот Камня, но имя его мне неведомо. Оно никому не известно. Он без имени, ибо еще не рожден.

– Но он придет?

– Обязательно придет. И ты узнаешь его.

После этого они, снова миновав все патрули, благополучно вернулись в нору, и никто, в том числе и Спиндл, так и не узнал, где они были, что видели и о чем говорили между собой.

❦

Тем не менее в течение следующего дня Спиндл был немало озадачен: Триффан почти не разговаривал и не двигался, а между стражами, видимо, возникло какое-то несогласие, потому что тот, которого звали Алдер, тоже отмалчивался, уткнувшись головой в лапы, и не реагировал на расспросы своего товарища Маррама. Что же касалось двух обитателей дальнего угла, то из них на ногах был только один. Он приносил пищу своей подруге и с трогательной заботой пытался немножко ее почистить.

Когда молодой крот попросил разрешения выйти на воздух, Маррам немедленно ответил отказом, между тем как Алдер неожиданно заявил:

– Пусти его!

Он сказал это таким властным тоном, что Маррам, видимо, почел за благо с ним не связываться. Молодой крот ушел наверх, один, без охраны, и вскоре вернулся. Все это казалось Спиндлу крайне необычным.

В их помещении возникла какая-то странная, мирная атмосфера, только Спиндл не мог взять в толк, в чем же, собственно, дело… Триффан, очевидно, знал; похоже, это было известно и Алдеру… Что это могло означать?

Дело шло к вечеру, когда Триффан наконец встряхнулся и неожиданно сказал, что, пожалуй, пора познакомиться с бродяжками поближе. Кроты, мол, от природы существа общительные, они любят собирать всякие слухи о том, что происходит вокруг. Спиндл встретил его предложение с радостью, он увидел в этом признак того, что Триффан возвращается к своему нормальному состоянию. Они подошли к юнцу и, поскольку в их положении было явно не до соблюдения формальностей, просто поздоровались.

– Вы посланы наставлять нас? – спросил тот. Его голос, как и тело, был тонок и звучал крайне робко. В глазах его застыл испуг, но Триффан заметил, что, несмотря на страх, он выдвинулся вперед, прикрывая спутницу своим телом.

– Мы сами здесь новички. Только что прибыли, – понизив голос, ответил Триффан.

– Как тебя зовут? – спросил бродяжка, боязливо поглядывая на Триффана.

– Мое имя тебе ни о чем не скажет, – мягко проговорил Триффан.

– Извините, – отозвался юноша. Он переводил взгляд с Триффана на Спиндла и все время боязливо озирался на стражников.

– Если ты думаешь, что я грайк, как они, – и Триффан кивком указал на охрану, – то ошибаешься. Мы здесь на время. Мы – лекари-травники.

– Ах так! – чуть приободрившись, проронил тот.

– Как тебя зовут? – спросил Триффан.

– Пенниворт, – извиняющимся тоном откликнулся юноша. – Пенниворт – значит «дешевка». Глупое имя, но что поделаешь – к несчастью, так меня назвали. Одному Камню ведомо… Я хотел сказать, непонятно почему…

Говорил юнец гораздо лучше, чем можно было ожидать от простого бродяжки.

– Значит, Пенниворт! – проговорил Триффан, посмеиваясь, и подошел ближе. Ему начинал нравиться этот паренек: в нем было что-то по-детски открытое, хотя он по-прежнему держался робко, горбился и переминался с лапы на лапу. Ему явно хотелось о чем-то спросить.

– Ну же, говори! – ободряюще сказал Триффан.

– Да вот…

Снова заминка, снова нерешительное молчание, косые взгляды в сторону охранников и вдруг – шепот:

– Вот вы засмеялись. Они же никогда не смеются. А если и смеются, то над тем, что вовсе не смешно.

– Вот оно что! – протянул Триффан и подумал, что действительно, в обществе грайков, которых он встречал в Аффингтоне, да и тех, кто находился вчера в зале, веселого было явно маловато.

– А вы сами откуда будете? – спросил Пенниворт.

– Из Файфилда, – быстро ответил Спиндл, поскольку Триффан не торопился с ответом. Спиндл успел заметить, что Триффану не хочется, видимо, придерживаться заготовленной легенды и говорить неправду. Если принять во внимание, как тщательно они продумывали свою версию, это было что-то новое. В своих предположениях Спиндл оказался прав: пережитое там, в центральном зале, наложило глубокий отпечаток на характер Триффана. Он сделался более собранным, более уверенным в себе – будто открыл для себя нечто чрезвычайно важное, о чем ему надлежит помнить всегда.

– Файфилд – это ведь где-то к северу? – спросил Пенниворт.

– К северо-востоку, – поправил Триффан.

– Говорят, хорошее поселение.

Триффан снова промолчал, и Спиндлу пришлось подтвердить это вместо него.

– А вы откуда? – спросил Триффан.

– Из маленькой системы, что к югу отсюда. Возле Бассета.

– И она тоже? – кивнув в сторону кротихи, продолжал расспросы Триффан.

– Да, она моя сестра.

Триффан не мог скрыть удивления: она выглядела намного старше.

– Другого помета, но от одних родителей! – быстро откликнулся Пенниворт, будто читая его мысли. – Оба умерли во время мора, который был у нас перед последней Самой Долгой Ночью. И вот она – ее, между прочим, зовут Тайм – меня вырастила. Сейчас она болеет, и я ухаживаю за ней. Когда пришли грайки, мы затаились. Но потом в феврале нас затопило, и пришлось отправиться на поиски пристанища. Встретили других таких же, как мы, пошли вместе, потом напоролись на грайков. Сражались. Двоих они убили. Могли бы убить и нас, но не стали, а привели сюда. Мы уже давно здесь. Тайм заболела, но лекарей к ней не допускают. Говорят, не приведут, пока она не пройдет обряд посвящения и не воспримет Слово. Но я ее знаю. Она этого не сделает. Никогда – пока жива. Ни за что.

Пенниворт поглядел на сестру. Она лежала с закрытыми глазами, рот ее был полуоткрыт, она тяжело, прерывисто дышала. Мех ее свалялся, бескровные лапки – одна подвернутая под бок, другая вытянутая – не двигались. Временами она слабо постанывала.

– Прямо не знаю что делать, – прошептал Пенниворт. В его глазах стояли слезы. Он говорил торопливо: видно было, что последнее время ему не с кем было поделиться своими тревогами и хотелось выговориться. – Не знаю, что с нею стряслось. Все началось после прихода грайков.

– Куда же вы направлялись?

– На поиски Камня, которого она могла бы коснуться. Возле Бассета таких нет, но я подумал, может, где-нибудь и найдем… Точно я не знал, куда идти. А теперь они нас уже не выпустят.

Триффан снова взглянул на кротиху. Но как только он попытался подойти ближе, Пенниворт воинственно шагнул ему навстречу, сурово посмотрел на него и спросил:

– Ты не словопоклонник? Не сочти за оскорбление. Но если это так, то лучше не прикасайся к моей сестре!

– Я уже сказал, что нет, – успокоил его Триффан.

Тайм в полузабытье неловко повернулась, и Триффан учуял тяжелый запах болезни, но это не вызвало у него отвращения. Он вспомнил слова Босвелла: «Непременный долг писца есть любовь. Люби слабого сильнее, чем сильного; люби больного больше, чем здорового. Этому трудно научиться, Триффан, это дается годами упорного самовоспитания, ибо любой крот, естественно, тянется к свету и ему мнится, что света больше в здоровом и сильном; больных же обычно избегают из боязни, что мрак, в котором те существуют, перекинется и на них. Научись любить их и видеть в них свет. Если ты преуспеешь в этом, то их свет засияет и в твоем сердце и будет озарять твой путь».

Триффан всматривался в лежавшую перед ним Тайм и не видел ни малейшего проблеска света – он уловил одно лишь страдание, запах болезни и близкой смерти. Но тут на какое-то мгновение Триффан ощутил себя частью матери своей, Ребекки, которая сама была целительницей. И тогда, позабыв и о показном равнодушии, с которым держался до сих пор, и о том, что может привлечь внимание стражей, он шагнул вперед. Пенниворт после минутного колебания отодвинулся в сторону.

Спиндл стал рядом с Триффаном.

– Ты можешь ей чем-нибудь помочь? – шепнул он. – Она, как видно, благочестива и добра.

Но к этому моменту Триффан, низко склонившись, уже возложил на Тайм свои лапы и замер в позе наивысшей сосредоточенности, как и подобало его сану писца. Когда Триффан прикоснулся к боку Тайм, он вдруг сотрясся всем телом, словно принимая в себя ее болезнь. Он чувствовал ее страдания так же остро, как муки того крота, что погиб накануне. «Неужто целитель всегда так мучается? – мелькнула у него мысль. – Неужели именно это состояние переживает всякий раз его брат – целитель Комфри?»

– Я помню благословение, которое в подобных случаях произносила моя мать, – сказал он, обернувшись к Пенниворту.

– Здесь это запрещено! Они не позволят! – проговорил тот, испуганно косясь в сторону стражей. И действительно, издали наблюдавший за ними Алдер теперь направлялся прямо к ним.

– Алдер идет! – шепнул Спиндл.

Но Триффан не обратил на это никакого внимания. К изумлению Спиндла, подошедший страж был настроен отнюдь не враждебно.

– Можешь попробовать ее вылечить, если хочешь, – сказал он вполне миролюбиво. – Похоже, у нее осложнение после чумы. Мы с самого начала не хотели ее сюда приводить. Но раз уж так вышло… – Алдер пожал плечами: – Старинный способ наложения лап пока еще никому не вредил. Я не собираюсь на тебя доносить.

С этими словами он отошел и стал что-то говорить другому стражу. По обрывкам их разговора было ясно, что тот не одобряет попыток лечения, какими бы методами, старыми или новыми, оно ни осуществлялось.

Когда Триффан вновь повернулся к больной, то обнаружил рядом с нею Спиндла. На его остренькой мордочке было написано трогательное участие.

Как раз в этот момент, видимо почувствовав присутствие постороннего, Тайм открыла глаза и увидела перед собою именно его, Спиндла. Она была слишком слаба и не сделала попытки отстраниться от чужого.

– Все будет хорошо! Мой друг тебе поможет, – прошептал Спиндл. Она попыталась что-то сказать, но Спиндл мягко остановил ее: – Не надо ничего говорить! Сейчас, сейчас! Мой друг… он знает что делать. – И Спиндл умоляюще взглянул на Триффана.

Камень наделил всех кротов равной способностью исцелять, но мало кто сознает это, а когда сознает, то не придает этому большого значения.

До сей поры Триффан если и дотрагивался до кого-либо, то единственно с целью выразить свое расположение. Только сейчас он понял, какая сосредоточенность и уверенность требуется от врачевателя и каких усилий это стоит.

Когда лапы Триффана коснулись больной, его губы как бы сами собою стали произносить слова о семи кротах, семи Великих Книгах, семи Камнях Покоя…

Камень являет свою благодать всегда неожиданно; так случилось и теперь: Триффан вдруг ощутил в себе его свет и его силу. Можно полагать, что именно с этого момента началась та его деятельность, для которой вся его предыдущая жизнь служила лишь предварительным этапом.

Его больше не волновало присутствие посторонних и их отношение к происходившему; он перестал шептать, как делал совсем недавно, говоря с Пеннивортом. Громко и отчетливо он стал нараспев читать заклинание целителя, которому его научила Ребекка:

Да пребудет с тобою Камень,

И да станет тебе хорошо и всемеро лучше,

И да обоймет тебя тепло Камня…

Его голос мощно зазвучал под сводами норы, и всем стало ясно, что они наблюдают нечто значительное и необычное. Стражи тревожно переглянулись: одно дело – простое знахарство, но ведь тут явно происходило что-то другое… Маррам двинулся в их сторону с очевидным намерением положить этому конец.

…И да обоймет тебя тепло Камня,

И да укроет он тебя своею тенью,

Всю тебя – от макушки до пяток

Свет его – дабы крепкой стала…

– Стражник опять идет сюда! – вскрикнул Пенниворт и невольно придвинулся ближе к сестре, собираясь, видимо, защищаться до последнего. Однако помыслы Триффана были сосредоточены только на Тайм. Он продолжал читать заклинание. Более того, его голос зазвучал еще громче; казалось, от него дрожат своды:

Свет его – дабы крепкой стала,

Любовь его – дабы зрячей стала,

И да станет тебе хорошо и всемеро лучше…

– Алдер! Он обращается к Камню! – с ужасом закричал Маррам.

– Да-да, я слышу… слышу! – отозвался Алдер, но в голосе его прозвучала радость, и он не двинулся с места.

– Надо его остановить! – крикнул Маррам и заспешил к ним. Однако, когда он подбежал к Триффану, его лапы лишь беспомощно заколотили по воздуху, словно перед ним внезапно возникла стена – стена света, которую не в силах были пробить когти зла.

Триффан же вовсе не замечал его присутствия: его лапы покоились на больной; от затрачиваемых усилий он был весь в поту. Свет и тьма окружали его; здоровье и болезнь сошлись в поединке. Теперь эту болезнь ощущали все присутствовавшие: возникло такое чувство, будто они сами ее наслали и только вместе способны ее изгнать.

– Помогите мне! – вдруг вскричал Триффан. – Вы все должны помочь!

Его голос громким эхом раскатился по тоннелям. В нем потонули и протесты Маррама, и опасения Пенниворта. Кроты беспомощно столпились за спиною Триффана, не отрывая взгляда от Тайм. Ее стала бить дрожь, и она заметалась. Триффан крепко держал ее, словно силился не дать ей уйти во мрак.

– Помогите же! – крикнул он снова и вдруг отчаянно, будто поняв, что сам слабеет и не справляется, стал шептать: – Семь кротов идут, семь книг несут… Семь, семь, семь!

– Спиндл, – торопливо произнес он затем, – нам нужен еще кто-нибудь! Одного не хватает! Вместе с Тайм нас здесь только шестеро! Помоги! Ну, помогай же!

Когда растерявшийся Спиндл вытянул лапу и коснулся тела больной, а все остальные последовали его примеру, Триффан с тяжким вздохом сказал:

– Не получается! Нужен седьмой!

Теперь они все склонились над Тайм, положив на нее свои лапы.

– Триффан, здесь нас только пятеро, понимаешь? Пятеро! – зашептал Спиндл.

– Нет, шестеро: ты, я, Пенниворт, два стража и сама Тайм! Но нужно, чтоб было семь!