Текст книги "Тайная Миссия (ЛП)"

Автор книги: Уильям Хорвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)

– Конечно, само собой, господин Скинт! А червяков потом дадите?

– Сколько пожелаешь. А теперь выводи к дереву…

– Сюда, пожалуйста…

– Сюда?

– Да, да, здесь самый быстрый, самый короткий, самый безопасный путь. Уж Мэйуид знает, он все знает, он не подведет…

– Веди нас, Мэйуид! – со смехом сказал Триффан.

После схватки и счастливого спасения он был радостно возбужден. Теперь он был уверен, что Камень их не оставит и дальше.

Вытянувшись в цепочку, они шли за Мэйуидом, который уверенно следовал впереди. Корень или вбитый в землю кол, всеми забытый грот, фальшивая печать на тоннеле, переход от света к тьме – все это служило ему приметами, о которых знал только он. Между тем наверху, над всей территорией Слопсайда, началось избиение, подобного которому еще не знала история народа кротов.

Глава семнадцатая

«Никак нельзя допустить, чтобы они сбежали! Всем нам тогда не сносить головы! Сама Хенбейн здесь, и Уид, и все начальство! Еще никто не видел Феск в такой ярости» – то приближаясь, то отдаляясь, доносились эти тревожные выкрики до притаившегося в корнях дерева маленького отряда. Гвардейские патрули в полной панике обшаривали ходы и переходы Слопсайда в поисках кротов, которые выкрали Брейвиса, а сами как сквозь землю провалились.

До Триффана и остальных то и дело долетали их тяжелые торопливые шаги: гвардейцы вынюхивали следы, не представляя точно, сколько беглецов на самом деле.

Солнце давно взошло, и избиение чистильщиков было почти завершено. Отчаянные крики раздавались все реже, но укрывшимся между корнями одинокого дерева предстояло помнить о них до конца своих дней.

Они вернулись в то же укромное место, откуда Триффан с Мэйуидом отправились освобождать Брейвиса. Там их терпеливо поджидала Виллоу. Она не отходила далеко – всего на несколько шагов, чтобы подкрепиться червяками. За ними никто не погнался: этому помешали устроенный Скинтом и Смитхиллзом обвал и нежелание грайков проникнуть на зараженную территорию Помойной Ямы.

Итак, первая часть плана, связанная с освобождением Брейвиса, можно считать, завершилась благополучно. Однако немедленно бежать дальше они пока не могли: во-первых, слишком устали, а во-вторых, наверху все еще было полно гвардейцев, и им все равно не удалось бы уйти далеко.

Они едва успели примоститься в узких ходах под корнями, как стало совсем светло. В утренней тишине, которую сначала нарушали лишь хлопанье вороньих крыльев и шаги грайков, они услышали, как один за другим из всех ходов Слопсайда полезли чистильщики. Они поверили, что их после успешного завершения работ переводят в другое место. Больные, ослабевшие, отвыкшие от яркого света, они не могли оказать серьезного сопротивления, и вначале грайки расправлялись с ними с легкостью: до беглецов доносилось только тяжелое дыхание опьяненных видом крови убийц.

Однако через какое-то время более сильные и осторожные из находившихся еще под землей, видимо, догадались о том, что происходит наверху. Некоторые пытались спастись бегством, некоторые вступали в неравный бой. Грайков это не застало врасплох: они послали вниз добровольцев, чтобы те выгнали оставшихся на поверхность, а упрямых уничтожили прямо на месте.

Когда в тоннелях не осталось больше никого, началась последняя, самая чудовищная акция. Историки утверждают, что впервые ее осуществила в Роллрайте элдрен Феск: ее жертвами стали сами добровольцы и грайки, несшие патрульную службу в Слопсайде непосредственно перед началом кровопролития. Они, в свою очередь, тоже были уничтожены, словно Хенбейн и ее сподвижники страшились, как заразы, всех, кто был каким-то образом связан со Слопсайдом.

После того как и эта часть операции была завершена, все усилия обозленных и усталых грайков сосредоточились на поисках Брейвиса и его друзей. Снова настала тишина. Беглецы старались не дышать. Съежившись, они замерли под корнями в томительном ожидании. Никто из них не мог предвидеть, как повернутся события в самое ближайшее время.

Солнце уже светило ярко. Черная стая воронья опустилась на землю и начала свой пир. Это зрелище никто из них не забыл. Триффан позаботился об этом: одного за другим он отправлял их на поверхность, чтобы каждый мог увидеть все собственными глазами. Окровавленные тела, распростертые кругом, тут и там мелькающие черные крылья и блестящие изогнутые клювы хищников, а над ними – привлеченные запахом пищи, но отпугиваемые вороньем белые чайки – такая картина предстала перед ними.

Но самое ужасное состояло в другом. Вороны обычно избегают есть мертвых кротов. Поэтому они брезгливо щипали как мертвых, так и умирающих, ибо некоторые были еще живы и стонали. Клюнет – отскочит, потом снова клюнет – так они завершали черное дело, организованное Феск.

А что же Хенбейн? Она не показывалась. Наверняка наблюдала откуда-то, но, видимо, не желала пачкать в крови свои черные коготки. Она предпочла, чтобы грязную работу за нее выполняли другие, – таковы были методы Слова!

Около полудня стервятники вдруг загалдели, вслед за этим беглецы услышали хлопанье тысяч крыльев, на землю пала черная тень, потом она отступила, упала снова и пропала. Стая снялась с места и унеслась прочь.

Стало тихо, только откуда-то с запада до них доносился отчаянный одинокий вопль. С каждой минутой он становился все слабее и слабее. Потом и он прекратился. Тишина. Лишь легкий шорох листвы от внезапно задувшего ветра да редкий зловещий клекот совы и шелест ее крыльев, доносимый старыми корнями дерева. Она забилась в самую гущу кроны, терпеливо ожидая наступления темноты. Уж она-то своего не упустит: под покровом ночи бесшумно скользнет вниз, отыщет и схватит добычу, в которой еще будет теплиться жизнь, и раздерет на куски в своем убежище. Совы не любят мертвечины.

Во второй половине дня до них начали доноситься топот ног в тоннелях Слопсайда и яростный голос элдрен Феск, которая сама стала руководить розыском беглецов. В результате выловили еще нескольких кротов, укрывшихся в отдаленных норах в надежде, что их не найдут. Временами они слышали, как кого-то выволакивали на поверхность, где немедленно приканчивали.

– Свидетелей не оставлять, пленников не брать – они предатели, словоотступники и заслуживают только смерти! – визжала Феск, и грайки с готовностью выполняли ее указание.

Гвардейцы вели поиски усердно, временами они подходили совсем близко к тому месту, где над ними среди корней, ни живые ни мертвые от страха, затаились беглецы. Ближе к вечеру все тоннели были обысканы, а последние чистильщики обнаружены и умерщвлены.

– Я знаю, они где-то здесь! Кругом охрана, и, если бы они побежали, их бы заметили! Я их отыщу! – кричала Феск и снова приказывала искать в самых, казалось бы, невероятных местах.

– Она боится Хенбейн! – шепнул Спиндл. – Я слыхал, Хенбейн и так уже недовольна ходом дел в Бакленде. Многие считают, что всех в Слопсайде надо было уничтожить давным-давно.

– Как же так? – возразил Скинт. – Ведь мы расчистили всю центральную часть и сделали это к назначенному сроку!

Скинт и поныне не переставал испытывать профессиональную гордость за свою работу.

– Они и не собирались использовать тоннели под жилье – ни для гвардейцев, ни для кого-либо другого, – осклабился Мэйуид. – Нет, нет, не этого они добивались!

– Что ты такое несешь? – возмутился Смитхиллз.

– Ничего особенного, господин. Ничего плохого я не хотел сказать.

– Он хотел сказать только одно, – мрачно пояснил Спиндл. – Слопсайд использовали для того, чтобы держать всех чистильщиков под наблюдением в одном месте до тех пор, пока Хенбейн не сочтет, что они ей больше не нужны. К тому же это был удобный способ избавиться от всех неугодных – в том числе и от последователей Камня, таких, как мы. Она ведь и не собиралась делать Слопсайд обитаемым – не так ли, Мэйуид? Правда, нескольких кротов вроде Брейвиса она придерживала или казни в Летнюю Ночь…

– Да, господин, именно так, абсолютно верно! – подтвердил Мэйуид.

Почему же ты нам не сказал об этом раньше? – и один голос возмущенно воскликнули Скинт и Смитхиллз.

– Мэйуид не был уверен, господа мои, – залепетал крот. – Я не хотел врать, а узнал слишком поздно. Мэйуид раскаивается, пожалейте бедного Мэйуида! – И он стал всхлипывать.

Неожиданно они сообразили, что во всем Слопсайде воцарилась странная тишина. Пока они спорили, что-то изменилось. Вдруг повеяло холодом, словно посреди лета снова задул северный ветер.

– Что-то не так, – шепнул Скинт. – Пора нам отсюда уходить, Триффан.

Прежде чем Триффан успел ответить, до них донесся шум многочисленных шагов: сначала тихий, он постепенно становился все громче и стал напоминать топот, который они слышали, когда Уид с охранниками преследовали их в Аффингтоне. Тоннели гудели от грозного топота, временами слышались крики и слова команд. На некоторое время шум стих, но тут же возобновился опять.

Кроты в страхе переглянулись. Один Триффан оставался спокойным.

– Думаю, ими начал руководить кто-то другой – Уид или… или Хенбейн.

Именно об этом подумали и остальные.

– Похоже, что так, – пробормотал Смитхиллз.

Они опасливо посмотрели наверх. Там после жаркого дня солнце склонилось к закату, и всеми овладело неудержимое желание немедленно вылезти на поверхность и бежать прочь.

– Еще не время, – словно угадав их мысли, твердо сказал Триффан. – Они только этого и ждут, особенно Хенбейн. Она рассчитывает нас вспугнуть. Тут нас и сцапают. Наверняка наверху и внизу выставлены наблюдательные посты. Выждем до сумерек. Тогда будет менее опасно двигаться по открытому месту: чайки и грачи нас не заметят.

Триффан внимательно оглядел всех, опасаясь паники. Смитхиллз почесывался, неторопливо посматривая по сторонам; Манро широко улыбался, видимо просто не отдавая себе отчета в степени опасности; Виллоу выглядела сонной и усталой. Временами она поводила носом и пыталась двинуться куда-то, но Скинт удерживал ее подле себя; Брейвис погрузился в медитацию: его рыльце было чуть склонено в сторону, а по боку то и дело пробегала судорога. Он выглядел изможденным и совсем дряхлым. Возле него припал к земле Спиндл. Глаза его были широко открыты, и в них застыла тревога: события этого дня отразились на нем сильнее всего. Мэйуид не переставал бессмысленно улыбаться и яростно расчесывал гнойник на ноге. Он, без сомнения, выглядел наиболее испуганным. Все молчали.

Сам же Триффан был спокоен и решителен, как никогда. Он стремился всеми силами поддержать бодрость духа в своих товарищах, хотя понимал, что долго им здесь не продержаться и что нужно найти подходящий для бегства момент с максимальной точностью – другого шанса у них не будет. Он остался доволен, как они держались, хотя, сами того не сознавая, они сохраняли спокойствие лишь в надежде на него. Скинт и Манро вполне способны вместе с ним в случае необходимости принять бой; Смитхиллз, хоть и больной, тоже отличный боец. Виллоу и Брейвис выглядели плохо: они совсем выбились из сил, но при поддержке и помощи остальных их можно будет спасти. Восьмым был Мэйуид. В таком составе разделяться на две группы не стоило.

– Мэйуида оставьте, милостивый господин, – проговорил тот, словно догадавшись, о чем думает Триффан. – Мэйуид не хочет идти с вами, ему здесь лучше. Он здесь как дома. Тут его никакие грайки не поймают. А если пойдет с вами, то его обязательно схватят и будут мучить, и тогда он… сам не знает, что может сделать…

– Или сказать, – шепнул Скинт.

Все с опаской покосились на Мэйуида.

– Тебе лучше пойти с нами, – спокойно сказал Триффан.

– Но, господин…

– Никаких «но»! Только дрогни – и я тебя сам прикончу! Если тебя схватят, то будут мучить, и ты выложишь все, что о нас знаешь.

– Все, что знаю? Да я ничегошеньки не знаю! Как есть – ничего! Ни имен, ни планов, ни намерений – вообще ничего, поверьте!

– Помните, – продолжал Триффан, – надо двигаться всем вместе, одновременно. Переправляться через поток будем выше по течению. Сколько нам нужно времени, чтобы туда добраться, Мэйуид?

– Весьма польщен, что вы меня спрашиваете, и имею честь сообщить: это расстояние – два взмаха совиных крыльев или сто голубиных, Триффан, господин наш и единственная надежда!

– А в кротовьих шагах? – спросил Смитхиллз.

– В один мах, многоумный господин, нам не пробежать. Можно одолеть в два приема, да только почтенная госпожа Виллоу и Брейвис – уж очень они слабы, хотя в этом нет их вины, разумеется!

– Гвардейцы не будут ожидать, что мы двинемся именно в этом направлении. Если повезет, проскользнем незамеченными, – произнес Триффан, обращаясь главным образом к Скинту. – А заметят – поостерегутся преследовать без сильного прикрытия: испугаются сов, и мы сумеем выиграть время.

Он оглядел маленький отряд, и все подобрались. Они поняли: Триффан уже принял решение; момент побега близок.

– Так, Скинт и Смитхиллз – вы пойдете впереди; Виллоу, Спиндл и Мэйуид – в центре; я с Манро пойдем последними и, если надо, будем подгонять всех вперед.

– Господин! – захныкал было Мэйуид, но Триффан отмахнулся от него: совсем рядом с ними послышался какой-то звук.

– Поднимаемся на поверхность, – тихо произнес Триффан.

Кроме Смитхиллза и Скинта, все посмотрели на него с изумлением. Не раз попадавшие в подобные ситуации бывалые вояки кивнули: они знали, что по верху бежать сподручнее – меньше шансов попасть в ловушку и больше возможностей застать стражей врасплох.

Между тем топот ног неумолимо приближался и потом внезапно затих. Гвардейцы шарили повсюду, их голоса слышались со всех сторон, и Триффану с большим трудом удавалось заставить свой небольшой отряд сохранять спокойствие, не обращаясь в паническое бегство. Казалось, солнце никогда не сядет и темнота не наступит никогда! И все-таки наконец стало смеркаться: стены тоннеля и корни погрузились во мрак; ствол дерева сначала порозовел, и, по мере того как солнце все ниже клонилось к горизонту, сумерки окутали и его. На северо-западе, куда лежал их путь, небо постепенно темнело, создавая столь необходимое им прикрытие…

Совсем рядом раздалось методичное простукивание.

– Посмотрите выше! Этот тоннель мы не проверяли! – услышали они совсем близко холодный, властный голос.

– Это Уид! – шепнул Скинт. – Кажется, они нашли наш ход!

Триффан молча обвел всех взглядом, ободряюще коснулся каждого и кивнул, пропуская вперед Смитхиллза и Скинта. За спинами они слышали шум скребущих землю когтей и тяжелый топот ног.

– Все еще хочешь остаться, Мэйуид? – подмигнув, спросил Скинт.

– Нет! Заберите Мэйуида с собой! – всхлипнул крот.

Каждый занял назначенное ему Триффаном место. Кивнув, Скинт набрал воздуха, вытянул вверх лапу и броском выскочил на поверхность. Торопливо оглядевшись по сторонам, он шепотом сообщил остальным, что все спокойно. Через минуту все были уже наверху под деревом и, определив нужное направление, двинулись к потоку…

Многочисленные легенды донесли до нас описание их отчаянного перехода через усеянное телами погибших пространство над Слопсайдом. Как они двигались короткими перебежками, помогая слабым; как каждый из них действовал согласно разработанному плану; как Манро отбивался от нападавших на них сов; как они наскочили на четверку патрульных – тех самых, что чуть не расправились со Скинтом; как Триффан со Смитхиллзом, защищая других, сумели в этом коротком поединке одержать победу, благодаря помощи все того же неустрашимого Манро, который, спасая других, получил страшный удар и вскоре из-за этого лишился жизни; наконец, как после стычки с охранниками и бегства они замешкались и внезапно заблудились – заблудились и слишком рано повернули на запад. И тогда Мэйуид, этот странный непредсказуемый Мэйуид, забежал вперед и сам вызвался вывести их в нужное место, уверяя, что у него особое чутье; и несмотря на ворчание Смитхиллза и Скинта, которые были убеждены, что он их заведет не туда, Мэйуиду удалось все-таки отыскать нужный поворот и провести их сначала поверху, а потом под землею, пока они внезапно не оказались на берегу шумящего потока.

Удивительно, но первой, кто ступил в воду, была Виллоу. Она объявила, что ей всегда нравилась вода, особенно быстро бегущая. «Водичка чистая, совсем как в моей родной речке», – сказала она, хотя кротам-южанам поток казался черным и опасным.

Она двинулась вперед, а за нею последовал и Скинт. Северянин Смитхиллз остановился посередине и стал помогать остальным. Бедняга Мэйуид совсем ошалел от страха, и Смитхиллзу пришлось перетаскивать его на себе.

Не достиг противоположного берега один лишь Манро. Во время переправы он услышал, что приближаются грайки, вернулся и увлек их за собой в другую сторону. Однако к тому времени, когда ему удалось сбить грайков со следа и он стал переправляться ниже по течению, он совсем обессилел от ран. Его хватило только на то, чтобы кинуться с берега в воду; поток закрутил его, захлестнул и унес прочь. Он был первым, кто отдал жизнь на долгом и тяжком пути Триффана в поисках Безмолвия Камня.

Однако гибель Манро спасла всем жизнь: никто не заметил, где и как они переправились. Грайки в нерешительности топтались на берегу, между тем как вся семерка забилась поглубже в густую траву.

Позднее Триффан со Смитхиллзом отправились на поиски Манро. Поток прибил его бездыханное тело к берегу: Манро лежал, уткнувшись в землю, на которую ему не суждено было ступить живым. Одни говорили, будто Триффан прочел над ним молитву; другие утверждали, что они просто постояли возле него в молчании. Но, пожалуй, лучше всего довериться тому, как описал это верный Спиндл в своих записках: «Мой господин Триффан вместе со Смитхиллзом родом из Грассингтона столкнули тело обратно в поток, и Триффан помолился о том, чтобы сова не нашла его и чтобы тело Манро вынесло в Темзу, а она понесла бы его дальше, в тот край, что зовется Вен, и доблестная добрая душа попала туда прежде них самих».

Как бы там ни было, Триффан и Смитхиллз вернулись, собрали остальных, и все они направились не вниз по склону, что казалось значительно проще, а вверх, к одинокой купе деревьев, известной под именем Хэрроудаун.

Они добрались туда уже глубокой ночью и легли, глядя на север, в темноту долин, и на восток, где остался Бакленд, погруженный во мрак, который изредка прорезывал свет ревущих сов.

Под ними в полном мраке струилась Темза, и тут Триффан вместе со всеми прочел молитву в память о Манро и в благодарность за спасение.

– Некоторое время пробудем здесь, – сказал он затем. – Тут есть свой Камень, и он нас убережет. Мы передохнем, наберемся сил и, когда грайки прекратят поиски, двинемся на север, доберемся до переправы двуногих, а затем…

– А затем? – заторопил его Спиндл.

– Затем пойдем к Данктону. Там нас приютят и подлечат, а дальше Камень укажет нам путь. А сейчас – спать, – обессиленно закончил Триффан. – Спать…

– Нам здесь нельзя застревать надолго, – забеспокоился Спиндл. – Ты же не собираешься это делать, Триффан?

– Ненадолго, совсем ненадолго, – проговорил Триффан, засыпая.

Вслед за ним заснули Виллоу, Мэйуид и Брейвис. Только Спиндл не спал. Он бережно охранял сон Триффана, то и дело бросая тревожные взгляды в сторону Бакленда. Смитхиллз и Скинт стояли на страже, а над Xэрроудауном настала самая глухая пора ночи.

Глава восемнадцатая

Как свидетельствуют исторические хроники народа кротов, нередко обстоятельства времени и места складывались таким образом, что какая-то ранее абсолютно ничем не примечательная точка земной поверхности вдруг оказывалась знаменательной для его дальнейших судеб и с той поры ее назначение бывало вписано в скрижали истории.

Именно таким местом в те июньские дни суждено было стать Хэрроудауну, хотя собравшиеся там кроты об этом тогда и не подозревали. Впрочем, догадываться мог разве что Спиндл, чье долгое пребывание в Священных Норах, а затем постоянное общение с Триффаном обострило его наблюдательность и историческое чутье в то славное и полное опасностей время.

В наши дни, когда все кроты уже знают грамоту, нам трудно даже представить себе, какой переворот в сознании должен был произойти у Спиндла, чтобы он мог мечтать о сочинении записок. Ведь Спиндл был всего лишь скромным служкой, с малых лет воспитанным в убеждении, что писцы – народ особый и что письмо есть таинственное магическое искусство, доступное только избранным. Тем не менее с того самого знаменательного утра, когда они, покинув убежище у Поющего Камня, начали свой путь от Аффингтона, у Спиндла крепла уверенность в необходимости записать все, чему он стал свидетелем, и желание выполнить это самому.

Он не делился своим дерзким намерением с Триффаном, однако не из боязни и не из желания что-либо утаить от друга, а скорее от скромности. К тому же он полагал, что Триффан, будучи сам живым воплощением грядущих перемен, все же не был до конца уверен в успешном исходе своей миссии и потому не считал важным точную и подробную запись всех событий. Спиндла же этот вопрос очень тревожил: он предвидел то, о чем никто, кроме Босвелла, не догадывался: время, когда грамота считалась занятием священным, тайным, когда к посредству ее прибегали лишь для составления манускриптов и схоластических ученых книг, которые обитатели Священных Нор ревниво оберегали от посторонних взглядов, – это время подошло к концу. Весь кротовий мир подвергся суровым переменам; мор сыграл в этом значительно большую роль, чем Камень или Слово, и для того, чтобы будущие поколения узнали истину, нужны были подробные записи событий. Самое большое достоинство Спиндла состояло в том, что он понял: истина не остается таковой на вечные времена, само ее понимание подвержено изменению. Поэтому одиночке не дано запечатлеть ее, лишь впоследствии, много лет спустя после смерти автора, потомки смогут судить о том, насколько эти записи правдивы. Все, что заинтересованный в истине крот способен совершить, – это наблюдать, фиксировать факты и пытаться сохранить их для последующих поколений. Итак, Белый Крот Босвелл поступил как нельзя мудро, избрав Спиндла в спутники Триффану. Едва ли можно было найти другого, более верующего и всею душою преданного делу Триффана, чем Спиндл, с одной стороны, и в то же время более наблюдательного, прошедшего обучение у самого Брейвиса – с другой. Именно школа Брейвиса позволила Спиндлу прийти к выводу, что уничтожение Священных Нор – это вовсе не конец, а всего лишь начало новой эпохи, в которой огромная роль будет отведена не одиночкам, а многим и многим. Именно в Хэрроудауне у Спиндла созрело решение каким-то способом день за днем фиксировать все происходящее.

Вероятно, в давно ушедшие времена Хэрроудаун представлял собою нечто более значительное, чем просто маленькую, открытую всем ветрам рощу вдалеке от проложенных кротами путей. Таким он выглядит теперь. Видимо, что-то о нем было известно и двуногим, потому что они, распахав все вокруг, огородили это место проволокой, предоставив его обитателям спокойно жить своей жизнью.

Но любой крот, по сей день навещающий это место, знает, почему они так поступили: здесь, посреди древних деревьев, лежит небольшой для двуногого, но достаточно большой для крота Камень, а камни двуногие не трогают.

Рощица была маленькая, скудная червяками, да и вообще пустоватая, потому что находилась на возвышенности; со всех сторон ее обдували ветры, пригнувшие к земле дубки и рябины. На северном склоне, спускавшемся к далекой реке, жили барсуки, судя по экскрементам; здесь обитал и лис, хотя они его так и не видели. Кое-где еще виднелись признаки того, что до прихода грайков здесь жили кроты, хотя ходы и норы были почти полностью разрушены. На южной оконечности рощицы на колючках все еще висело несколько жалких, полуистлевших трупов. В большинстве своем это были исхудалые, изможденные тела – останки живших впроголодь и принявших смерть в муках. Когда задувал ветер, он все еще доносил оттуда запах тления, от которого мутило в желудке и делалось тяжко на душе.

В первый же день их пребывания Брейвис повел туда Триффана и Спиндла, чтобы помолиться за замученных; некоторых из них Брейвис знал. Они припали к земле в скорбном молчании. Скинт и Смитхиллз, хоть и не были последователями Камня, отправились вместе с ними и уважительно наблюдали со стороны. Виллоу осталась, где была: ее такие вещи не интересовали; Мэйуид же держался на почтительном расстоянии и следил за ними издали, отворачиваясь всякий раз, как Брейвис произносил священные заклинания, и с опаской озираясь на тихо покоившийся среди деревьев Камень.

– Мэйуиду ведь не обязательно прикасаться к нему, господин? – робко спросил он. Брейвис, обычно немногословный, лишь кивнул в знак согласия.

Спустя несколько дней Скинт и Смитхиллз сняли тела и оттащили их в пшеничное поле. Они вернулись мрачные и раздраженные.

– Не больно-то помог им твой Камень, Брейвис, – вырвалось у Скинта. – Точно так же, как и Слово тем, кто полег в Слопсайде. Не обижайся, но для простых кротов вроде меня и Смитхиллза что Камень, что Слово – все едино. И то и другое – дерьмо!

– Не во власти Камня воспрепятствовать страданиям, – коротко отозвался Брейвис.

– Тогда зачем вся эта чепуха?

– Умно подмечено, строгий господин Скинт! – с восторгом поддержал его Мэйуид. – Я и сам, столько выстрадавший, больной и унижаемый Мэйуид, часто говорил себе то же самое. «Тогда зачем вся эта чепуха?!» Мэйуид с величайшим нетерпением ждет вашего мудрого ответа, многоуважаемый Брейвис.

– Никакого «мудрого ответа» у Брейвиса нет, – устало отозвался тот. – Брейвис знает лишь одно: жизнь тяжела, и тот, кто не может этого осознать, будет только понапрасну тратить свое время в тщетных усилиях исправить то, что исправить не дано. Независимо от Камня и Слова, кроты все равно будут продолжать гибнуть: некоторые в результате жестокой, бессмысленной казни, как безобидные обитатели Хэрроудауна, но в большинстве – просто от болезней и старости. Жизнь тяжела, это правда.

– Гм! – пробурчал Смитхиллз. – Выходит, надо только радоваться за Манро, что он от нее избавился? Раз нам говорят, что жизнь тяжела, выходит, незачем за нее и держаться.

– Согласен! Ваш преданный друг Мэйуид думает в точности так же! – воскликнул Мэйуид. – Интересно, что по этому поводу скажет господин наш, Триффан?

Все дни, пока они были в Хэрроудауне, Триффан говорил совсем мало. Большую часть времени он проводил в размышлениях возле Камня. Его старались не беспокоить. Постоянно при нем находился только Спиндл, да еще изредка он разговаривал с Брейвисом. Остальные относились к его замкнутости с уважением: они понимали, что Триффан готовит себя к предстоящему путешествию.

– Нам нужно успокоиться, отдохнуть, окрепнуть. После этого можно будет двигаться дальше, – сказал он им в самом начале. – Отдыхайте и просто возносите хвалы Камню или Слову – кому хотите – за то, что спаслись. Настанет час – и мы отправимся в дорогу.

В нем появились черты величавости, раньше отсутствовавшие. Возможно, это впечатление возникло из-за того, что физически он выглядел гораздо более мощным и крепким, чем все остальные: одиночное заключение и жизнь в Слопсайде только закалили его. Глаза приняли спокойное, сосредоточенное выражение. Уважение, которое оказывали ему остальные, исходило от ощущения его несгибаемой силы духа, да и просто оттого, что они успели привязаться к нему всем сердцем. Как позднее описывал Спиндл, уже в то время в Триффане чувствовалась некая отстраненность – это удерживало кротов на почтительном от него расстоянии. Что он был посвящен в сан писца, тогда знали лишь Спиндл да Брейвис, однако все понимали: он – сам по себе, у него особое предназначение – и воспринимали его замкнутость и желание уединиться как нечто само собой разумеющееся.

– Найди время для беседы с ними, – сказал ему однажды Спиндл. – Мы живем в тревоге из-за того, что нас ждет. Нам не по себе потому, что могут нагрянуть грайки – мы от них слишком близко.

– Все еще слишком утомлены, чтобы продолжать путь, – отозвался Триффан.

– Тем более, поговори с ними. Побеседуй со Смитхиллзом, с Виллоу, с Мэйуидом, наконец. Его, беднягу, совсем замучили струпья.

– Ничего с ним не сделается, с твоим Мэйуидом, – нетерпеливо бросил Триффан.

Однако вскоре он все же нашел час-другой для разговора с ними всеми. При этом отыскал такие добрые слова, что каждый почувствовал, будто он обращается именно к нему одному. Все они – и верующие, и сомневающиеся, и совсем юные, как Мэйуид, и пожилые, как Виллоу, – тогда собирались вокруг него. Именно один из таких моментов настал и теперь, в июне, как раз перед Самой Короткой Летней Ночью, когда Мэйуид спросил, что думает Триффан о соображениях Брейвиса относительно тяжести жизни.

Возможно, Триффану предстояло еще многому научиться, потому что от него ускользнуло тогда выражение мучительной боли в глазах Мэйуида. И все же его ответ был примечателен, хотя и относился ко всем – и ни к кому в отдельности: Триффан разъяснил слова своего наставника Босвелла.

– Босвелл говорил, – начал он, – что главное для крота – решить, о какой именно жизни идет речь: о реальной, которую он ведет, или о той, какою он ее себе представляет. Да, жизнь тяжела. Если крот не остается все время под землею, опасности подстерегают его на каждом шагу. Но даже если он постоянно будет находиться в своих тоннелях, то и тогда ему не избежать опасностей, быть может, даже более серьезных, чем наверху. Да, жизнь тяжела хотя бы потому, что не вечна: рано или поздно к каждому приходит смерть. Но если видеть смысл жизни лишь в том, как уберечься от гибели, твое существование станет еще более тяжким, даже невыносимым, ибо ты ставишь перед собою задачу невыполнимую. В результате ты начинаешь страшиться самой жизни. Поэтому, приняв истину, что жизнь нелегка, ты делаешь первый шаг к своему освобождению от страха. Но Босвелл прав: познание это дается тяжко.

Триффан умолк. Мэйуид беспокойно завертел рыльцем, словно пытаясь найти обходной путь по сравнительно ровной местности, ухмыльнулся и сделался вдруг необычно серьезным.

– Мэйуид слушает, Мэйуид старается понять, Мэйуид хочет слушать еще, – произнес он и забился в глухую тень, как сделал это при первой встрече.

– Тогда подумай, Мэйуид, вот над чем: пока в тебе сидит страх, не услышать тебе Безмолвия и не увидеть чистого света. Лишь шум и тьма, лишь бесконечные тоннели, из которых нет выхода, будут окружать тебя, и в этих тоннелях ты неминуемо заблудишься, как бы хорош ни был твой нюх.

Мэйуид невольно вздрогнул: именно это ему часто мерещилось во время ночных кошмаров.

– Для некоторых из нас путь к свету и Безмолвию есть путь веры в Камень. Мы сделали свой выбор и стараемся следовать этому пути в меру своих сил. Для писцов – таких, как Брейвис, – этот путь более тяжел и суров; другим легче, но для них дорога к свету будет более длинной. Так говорил мне мой друг Босвелл.