Текст книги "Тайная Миссия (ЛП)"

Автор книги: Уильям Хорвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 34 страниц)

Мольбы и заклинании Комфри были совершенно особыми, придуманными им самим, ведь целителем он стал случайно, в результате стечения обстоятельств. Да и сама Ребекка но придерживалась точности в произносимых ею молитвах, и Роза тоже. Роза жила на Дугах и вообще ни в чем не соблюдала традиций. Может быть, все целители таковы. Но всяком случае у Комфри была плохая память на слова и слабое чувство ритма; он предпочитал разговаривать с Камнем, как если бы это был крот, такой же, как он сам.

– Ну вот, – начал Комфри, – мы подумали, что надо помолиться за Триффана, он очень достойный крот.

– Да, – поддержала его Монди, окинув взглядом махину Камня от низа до самой вершины и почувствовав себя маленькой, как детеныш.

– Меня и раньше беспокоило то, что должно произойти, – продолжал Комфри, – и сейчас беспокоит. Я надеюсь, что Триффан под твоей защитой, и если он нам будет нужен, то скоро вернется.

Комфри поводил рыльцем в разные стороны, словно чуял какой-то запах, но не мог определить, откуда он доносится. Потом пристально посмотрел на Камень. В какой-то момент ему даже почудилось, что на фоне колышущихся ветвей и плывущих над ними серых туч Камень тоже задвигался. Наклонился к западу… Приняв это как намек-указание, Комфри повернулся и двинулся туда, где на западной стороне Леса к площадке примыкали Луга, всего в нескольких кротовьих ярдах от самого Камня. Монди последовала за Комфри, но он не обращал на нее внимании, все время нюхая воздух, словно, словно…

– Это Т-т-триффан, – проговорил Комфри.

– Что он делает? – спросила Монди. – Что он делает?

– Он идет, – ответил Комфри просто, – но ему трудно, он в печали. Вот так.

Он серьезно взглянул на Монди и произнес со спокойной уверенностью, несколько удивленно:

– Триффан возвращается домой! Возвращается!

– Но это же хорошо, Комфри! – воскликнула Монди.

– Нет… это н-н-нехорошо, – твердо возразил Комфри. – Выть беде.

– Когда он придет? – спросила Монди.

– Скоро, – ответил Комфри, поводил рыльцем по сторонам, еще понюхал воздух, несколько раз фыркнул и стал спускаться: при этом рыльце его все время было обращено в сторону Лугов, на запад, – Да, – добавил он, – скоро. Вот-вот.

Однако, когда другие кроты в Данктоне узнали о предчувствии Комфри, «вот-вот» показалось им невероятно долгим сроком.

Несколько часов спустя вея система гудела, обсуждая новость: Комфри возвестил о возвращении Триффана домой, следовательно, так и будет. Скоро. Триффан, молодой крот, который оказал честь системе, сопровождая старого Босвелла в Аффингтон, – Триффан возвращается домой!

Одни кроты немедленно принялись чистить ковры, другие гадали, нашел ли Триффан себе пару (а если нет, то почему), и если нашел, то какие у них малыши. С другой стороны, замечали третьи, Триффан мог стать кротом-летописцем, а те дают обет безбрачия. Однако, если он возвращается домой, он не может быть летописцем, но поскольку у Триффана было твердое намерения стать летописцем, а он им не стал, значит, случилось что-то плохое. Да, случилось что-то плохое. Так эйфория сменилась сомнением, сомнение – беспокойством, а беспокойстве породило многочисленные предположения; обсуждались и оценивались все варианты, что могли произойти под солнцем, и многие из тех, что могли случиться под луной.

Главная проблема заключалась в том, когда он придет. Кроты, ожидавшие, что Триффан появится через несколько часов после сообщения Комфри, вскоре почувствовали разочарование.

Только в одном все были единодушны: Триффана нужно приветствовать, и притом достойно. Это означало, что какой-нибудь крот или несколько кротов должны пойти и встретить его.

Сама Монди выдвинула эту идею и добилась поддержки у Комфри, которого смущало лишь одно: Триффан мог появиться с любой стороны.

– Ты же нюхал воздух, повернувшись носом к западу, когда почувствовал его приближение, – заметила Монди.

– Ах вот как! Разве? Может, так оно и было. Аффингтон и находится на западе или примерно так. Мне к-к-кажется, он придет оттуда.

Потом кроты вспомнили, что единственная дорога, которая приводила в Данктонский Лес и выводила из него, пролегала по коровьему тоннелю под шоссе ревущих сов, уходившему на юго-восток, поэтому двух кротов отправили к самому шоссе. Там они терпеливо ждали. День. Два…

…Пока их не сменили, потом пришли следующие– и зародились сомнения в правильности предсказания Комфри. Во всяком случае, ворчуны стали поговаривать, что чужаки в системе не нужны никому, что один гость означает много гостей, так что приход Триффана, в конце концов, не такое уж желанное событие.

Однако Комфри оставался спокойным и уверенным. Он не сомневался в факте приближения Триффана, но не мог сказать, когда это произойдет. Потом ноябрь сменился декабрем, впереди замаячила радостная перспектива Самой Долгой Ночи, и мысли большинства кротов оказались заняты отнюдь не пророчеством о возвращении Триффана.

Естественно, кто-то надеялся, что он вернется в эту святую ночь, но большинство говорили: «Не рассчитывайте на это; со времени предсказания Комфри прошло уже полтора кротовьих года, и пока что не показалось ни одно рыльце. Да и вряд ли в эти дни вы найдете крота, который пойдет выполнять обязанности встречающего! Только не я! Я уже был там дважды…»

Все это было верно. Многие проделали путь к шоссе ревущих сов и тщетно ждали там на холоде возвращения Триффана. Конечно, это очень почетно – оказаться тем самым кротом, который… но у кротов было много более интересных дел в преддверии Самой Долгой Ночи: нужно было многое приготовить и научить молодежь песням и обрядам.

И Самая Долгая Ночь наступила, а с ней и всеобщее ликование. Обряды начались вскоре после полудня, когда свет стал меркнуть, а кроты поодиночке или парами, а иногда и по трое, пробираться ходами или по поверхности к Камню. Одни шептали молитвы, которые сами сочинили, другие просто смотрели на Камень, который с наступлением темноты стал казаться еще больше, чем был на самом деле.

Многие пришли, чтобы встретиться со старыми друзьями, с которыми не виделись, быть может, больше кротовьего года – потому что кроты любят мир и покой, и никто не станет нарушать уединение другого.

И вот, вокруг болтали, звенел тихий смех, празднующие приходили и уходили, и никто не забывал прошептать имя Линден – имя первой Белой Кротихи. Ее историю всегда вспоминали и повторяли в Самую Долгую Ночь.

Облака на небе разошлись, и показалась луна – слегка в тумане, но ее было прекрасно видно, – хороший знак для будущего цикла времен года! Кроты любят, когда в Самую Долгую Ночь показывается луна.

Комфри в одиночестве подошел к Камню. Сначала его просто не заметили, а когда заметили, не стали окликать, потому что знали, он не любит, чтобы его беспокоили, когда он молится. Когда Комфри закончил молитвы, Монди пожелала ему счастливой Самой Долгой Ночи, быть может, несколько робко, и они очень мило потолкали друг дружку; остальным очень нравилось наблюдать это, так как если существовали два крота, которым следовало бы создать пару, то это были Монди и Комфри.

– Так что, придет Триффан сегодня ночью? – раздался в темноте чей-то голос, осмелившийся задать вопрос, ответ на который жаждали услышать все. Все надеялись, что Триффан придет, но лишь немногие действительно допускали такую возможность, так как в эту Самую Долгую Ночь в воздухе витал дух какой-то незавершенности и ожидания,

– Он совеем близко, – проговорил Комфри, – Я д-думаю, он придет.

– Он очень свирепый? – спросил один из юнцов, Триффан был весьма популярен среди молодежи, о нем рассказывали много легенд.

– Он сильный, – ответил Комфри.

– И свирепый?

– Н-нет, – сказал Комфри, улыбаясь, – Только по отношению к врагам,

– Он умный, ведь правда?

– Да, – ответил Комфри.

– И, уж конечно, красивый? – хихикнула молодая самочка, родившаяся прошлой весной, у которой еще не было пары.,

На это Комфри не отреагировал.

– Мы будем ждать его? – спросил еще кто-то.

– Н-н-нет, Когда ждешь, события очень затягиваются, – объяснил Комфри, – Будем есть вкусную пищу внизу, в общем зале, и рассказывать разные истории, И, может быть, один или двое останутся на поверхности, чтобы встретить Триффана,

Но никто из кротов не захотел в такую ночь остаться, а сам Комфри не мог, потому что ому надо было руководить празднеством,

– Ладно, – сказал он, неохотно позволяя увести себя вниз, – л-л-лучше бы…

Но одна кротиха тихонько отошла от всех и выбралась на поверхность, Она понимала, как Комфри огорчен, что никто не встретит Триффана, если тот придет.

– А где М-м-монди? – позже поинтересовался Комфри, заметив ее отсутствие и опечалившись; в такую ночь, как эта, ему хотелось, чтобы его старая подруга была рядом. Но никто не знал, где Монди.

А на поверхности, у Камня, Монди смотрела, как сгущается темнота, и какое-то время прислушивалась к доносившейся снизу болтовне и смеху пирующих кротов.

Она вздохнула, произнесла одну-две молитвы и подумала, что для Комфри, который так много и самоотверженно отдал Данктонскому Лесу, лучшего подарка, чем прибытие Триффана, быть не может. И все же… Тьма сгущалась, шум пира стихал, кое-кто, особенно юнцы, начал уставать и подумывать о том, что не худо бы вздремнуть, прежде чем пускаться в обратный путь из общего зала в собственную нору – на восток, на запад или на север.

Старая Монди вздохнула, еще раз произнесла про себя молитву и, подумав, что ночь так хороша, как только можно пожелать для Самой Долгой Ночи, двинулась в путь; выйдя из леса, она направилась в сторону Лугов, а потом прямо к шоссе, словно этим она могла ускорить приближение Триффана, если он вообще придет.

Монди добралась до выхода из коровьего тоннеля, откуда, как она рассчитывала, должны были появиться гости (насыпь возвышалась где-то очень высоко), и устроилась ждать, глядя на шоссе, по которому с ревом неслись хищные совы. И сверкающие глаза неслись прямо по краям высоко поднятой над землей дороги, но дым, который они испускали, почти не доходил до живущих под землей кротов. Совы неслись в обоих направлениях, поодиночке, парами устремляясь на юг, куда вела дорога. «Странное занятие, – подумала Монди, – реветь, трястись и заглядывать так далеко».

«Если ты в пути, Триффан из Данктона, пожалуйста, поторопись!» – проговорила она про себя, всматриваясь в тоннель под шоссе, который никак не могли миновать кроты, идущие с запада. Потом Монди улыбнулась, потому что это была прекрасная ночь и самое лучшее время для того, чтобы побыть немного в одиночестве, подумать о прошлом и будущем, которое вот-вот наступит.

– Крот! Это крот! Крот!

Бедняжка Монди задремала и теперь проснулась в испуге, потому что над ней склонился огромный крот-самец и навис очень-очень близко.

За ним виднелись уходящие в высоту ужасающие массы бетона – колонны, подпиравшие место, где носились ревущие совы. Перед Монди была страшная стена, соединявшая колонны, а под ней (так говорили) – тоннель, который вел под шоссе. Монди никогда там не бывала, она никогда не заходила дальше того места, где была сейчас, да ей и не хотелось.

Голос крота-чужака раздался совсем близко, но Монди почти не могла разглядеть того, кому он принадлежал. Звучал голос очень свирепо:

– Крот!

– Привет! – сказала Монди в темноту со всем радушием, на какое была способна.

– И правда крот, – произнес другой голос. – Берегись!

Монди и охнуть не успела, как почувствовала коготь у себя на правом боку и другой на левом и увидела перед собой третьего крота, а еще два появились из выхода тоннеля.

– Что за крот? Слова? Камня? Бродяга? Больной?

Они переговаривались низкими голосами, а потом мягко, но решительно вытолкнули Монди на свет, который лился сверху от проносившихся по шоссе ревущих сов.

– Я была… – начала Монди. Тут она полностью проснулась и, внезапно разозлившись, встряхнулась, глянула на этих кротов, которые ей угрожали, и гордо заявила:

– Я из Данктона! А это значит, что пора тебе убрать, наконец, свои когти с моих боков, юноша!

Рядом раздался басистый смех.

– Юноша – каково, Смитхиллз? – проговорил Скинт. – Она думает, что я юноша!

– Ну и что? – отозвался тот, осторожно подходя сбоку к возмущенной кротихе. – Значит, и я молодой! – Он ухмыльнулся так дружелюбно, как только мог, показывая, что не собирается причинить ей зла.

– Кто вы? – спросила. Монди, и ее голос слегка дрогнул. – И зачем пугаете такую безобидную кротиху, как я?

– Просим прощения, – извинился Скинт, – мы только хотели выяснить, кто вы.

– Выяснить, кто я? – повторила Монди сердито. – Я-то живу тут. А вот кто вы такие?

– Сейчас опасные времена, и тоннели вроде этого могут оказаться ловушкой для неосторожных. Почему ты не сидишь в уютной норе с друзьями, празднуя Самую Долгую Ночь? – спросил тот, кого звали Скинт.

– Я была там, пока не спустилась сюда, – ответила Монди. – Я…– Тут она замолчала, потому что из тоннеля вышли еще несколько кротов и окружили ее. – Я пришла сюда, чтобы приветствовать кое-кого, а не для того, чтобы меня оскорбляли и угрожали мне чужаки!

Один крот, державшийся до сих пор в тени, выступил немного вперед, и Скинт повернулся к нему.

– Говорит, что она из Данктона, – сказал Скинт. – И я склонен ей поверить.

Новый крот рассмеялся глубоким счастливым смехом, и было в этом смехе что-то теплое и внушающее уверенность, что сразу успокоило старую Монди, готовую, если нужно, защищаться от сотни кротов.

– Ладно! – сказала она. – Кто ты?

– Разве ты не узнаешь меня, Монди? Неужели за это время меня совсем забыли?

– Ой! – воскликнула Монди, разволновавшись и оттого внезапно задохнувшись. – Ты…– И она потянулась и дотронулась до него естественно и дружелюбно, словно желая убедиться, что он действительно здесь.

– Это и правда я! – сказал тот, снова рассмеявшись.

– Я надеюсь, что это так, Триффан из Данктона. Ты очень задержался.

– Задержался? – как эхо, отозвался Триффан.

– Задержался? – повторили с удивлением и другие.

– Да, именно так я сказала и именно это имела в виду! Кроты Данктона не шатаются по окрестностям в Самую Долгую Ночь, они выказывают почтение Камню, поедят немного, попоют немного, потом сидят и рассказывают истории. И… – добавила она, угрожающе наступая на Смитхиллза и Скинта, – не пугают таких старых кротих, как я! Ты задержался, Триффан, и тебе лучше поторопиться, потому что к тому времени, как мы туда доберемся, они все заснут.

Монди повела всех по направлению к Лесу, но вдруг остановилась, обернулась и снова посмотрела на Триффана. Ее раздражение, похоже, испарилось. Она опять дотронулась до Триффана с той теплотой, какую его друзья всегда отмечали в нем самом, и проговорила:

– Ни один крот не мог бы стать более желанным гостем в эту ночь, да и в любую другую. Добро пожаловать, Триффан! Твое путешествие было долгим?

– Дольше, чем жизнь крота, – ответил тот. – А Комфри?

– Комфри здоров и ожидает тебя. Он будет очень рад встрече.

– Он догадывается, что я приду?

– Камень объявил ему об этом в ноябре, но, думаю, он знал еще в Ночь Середины Лета. Мы ждали тебя, Триффан, ты нужен нам.

– Мне тоже нужен Комфри и вы все, – ответил Триффан. Потом с улыбкой повернулся к своим друзьям. – Разве я не говорил, что Комфри почует?

– Говорил! – отозвался Спиндл.

– Комфри знал, – подтвердила Монди. – А теперь идите за мной. И чувствуйте себя как дома. В норах Данктона Триффана ждут угощение, песни и друзья!

❦

Вот так случилось, что старая Монди оказалась проводником Триффана и его спутников на последней стадии их пути в Данктон, и происходило это в самые святые часы, сразу после полуночи, в Самую Долгую Ночь, когда весь кротовий мир отмечает начало перехода от тьмы к свету.

Говорят, что, как только они подошли к краю Лугов, Комфри понял, что Триффан вернулся, прервал на середине песню, поднял рыльце к поверхности и тихо сказал:

– Д-д-думаю, вы можете будить молодежь и идти со мной, потому что Триффан, мой брат, пришел.

И Комфри направился к поверхности, а кроты Данктона последовали за ним. Все собрались у Камня, так как слышали доносившиеся с Лугов шаги кротов, и во главе шла Монди, гордая и довольная, потому что понимала, какое счастье она несет Комфри в эту ночь.

– Т-т-триффан? – позвал Комфри, когда его брат вышел из темноты после своего долгого пути. – В самом деле Триффан!

И все кроты, бывшие при этом, тоже залились слезами радости, когда братья, столько лет тосковавшие в разлуке, стали ласково похлопывать друг друга лапами, дружески тереться рыльцами и обмениваться словами любви и радости.

– У тебя появилось несколько новых морщин, да-да! – проговорил Триффан.

– У тебя т-т-тоже! – отвечал Комфри.

И они смеялись, и шутили, и превозносили Камень за то, что с его благословения они вновь вместе.

Когда слова первого приветствия были произнесены, Триффан представил своих спутников.

– Это Спиндл с Семи Холмов, он был мне другом и советчиком в течение всего долгого пути из Аффингтона; а это Скинт, который… – И так были представлены все, один за другим: все надежные, все целые и невредимые, все близкие и верные друзья. Были представлены все, кроме одного крота, который удалился.

Затем наступила другая череда представлений: Комфри познакомил друзей Триффана с присутствующими кротами системы, сказав в заключение:

– И, наконец, последняя, но не менее значительная персона, даже самая важная из всех, – мой дорогой друг Монди, которая встретила вас и привела к нам домой! Вот так! – произнес Комфри, радуясь, что Монди рядом с ним. – Вот так!

И, дотрагиваясь друг до друга, Комфри и Монди смеялись и были похожи на любовную пару, но ведь это была Самая Долгая Ночь, и кроты и кротихи, все вообще, имели право веселиться вовсю и радоваться.

– Если вы все сказали, – заявил Скинт, – мне бы не хотелось показаться невежливым, я приношу поздравления с праздником и все такое, – но нет ли у вас какой-нибудь еды?

Еда! Ее было полно! И песни! Их тоже было очень много! И истории, масса историй, которые надо было рассказать! И опять еда! Много, много, еще и еще!

– Вниз, кроты, все вниз! – крикнул Комфри. – У нас будет такая Самая Долгая Ночь, какую никто не забудет!

А когда они спустились в зал, они увидели, что там уже был один крот, он свернулся в самом удобном уголке и жевал самого сочного червяка в окружении восхищенных юнцов.

– Какое удовольствие и какое еще удовольствие впереди! – воскликнул этот крот, широко и обезоруживающе улыбнувшись. – Я устал и спустился сюда, подумав, что чем раньше я это сделаю, тем лучше, господин! Вот так. Нет лучшей норы, нет лучшей молодежи, и такой бедный крот, как я, редко видел, а тем более ел лучшего червяка в Самую Долгую Ночь, до сих пор этого не бывало никогда!

– Кто это? – спросил Комфри, изумленный поведением этого странного крота.

– Мое имя Мэйуид, и я – самый желанный гость! – заявил Мэйуид, виновато поглядывая на Триффана.

Тут все рассмеялись и велели Мэйуиду оставаться в своем удобном уголке, добавив, что, раз уж он первым съел червя, будет только справедливо, если он расскажет первую историю; Мэйуид вовсе не собирался этого делать, но, если все настаивают, он, пожалуй, попробует; если это их порадует, да, он попробует, попробует!

Вот как получилось, что, когда кроты Данктона и спутники Триффана нашли каждый себе место в дружеской обстановке теплого, битком набитого зала, именно Мэйуид – изгнанник, чудом уцелевший Мэйуид – начал первый рассказ, и начал его традиционно (или почти традиционно):

– От моего сердца, господа и дамы, к вашему сердцу. Говорить я буду и расскажу о том, как бедный крот, некогда тощий, а теперь ставший пожирнее, некогда больной, а теперь поздоровевший, некогда одинокий, а теперь окруженный друзьями, – как этот крот, родившийся на склонах далекого Бакленда, шел дорогами разными и трудными, тайными и необычными, господа и дамы, долго шел к загадочной системе, где он и все мы тоже сейчас находимся, системе, которая расположена здесь и называется Данктон; вот о чем я расскажу своими простыми словами, если вы будете слушать…

– Да! Да! Будем! – засмеялись многие. Одни жевали, другие вздыхали, третьи прижимались к тем, кто им нравился. Комфри улыбался Триффану, а Монди улыбалась им обоим.

– Так вот, милостивые господа (а также не забыть бы и дам), я начинаю…

И Мэйуид был первым в ряду рассказчиков, и едва ли многие системы в кротовьем мире могли похвалиться в эту ночь такими историями, и никто никогда не мог позабыть их.