Текст книги "Гадюки в сиропе или Научи меня любить (СИ)"

Автор книги: Тильда Лоренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 47 страниц)

то степени, так все и было. Аманда не могла избавиться от ощущения, что эта любовь выйдет ей боком. Никто не научит её любить, Дитрих, возможно, сам того не желая, доломает её окончательно. Она совершенно замкнется в себе, когда получит от него отказ, на том все и закончится.

Все женщины немного сумасбродны, им свойственна некая сумасшедшинка, а временами и отсутствие здравой логики. Они более эмоциональны, а оттого способны совершать такие поступки, что в дальнейшем заставят их пожалеть о своем неумении держать эмоции под контролем.

Рядом с Дитрихом Аманда становилась другой. Не такой, как обычно. Ей не была свойственна порывистость в поступках. Она всегда все тщательно анализировала, теперь же ясно осознавала, что от нее прежней ничего не осталось. Разум не просто говорил, он кричал, что не стоит совершать необдуманные поступки, нужно держать себя в руках, но…

Но она и сама не поняла, когда именно сорвало тормоза, когда здравый смысл капитулировал под натиском чувств. Это было не длительное сражение с самой собой. Это была молниеносная война. Одно мгновение, и она уже оказалась рядом с Дитрихом. Совсем

совсем рядом. Поднялась со скамейки, встала напротив. Наклонилась, опершись с обеих сторон на лавочку. И, ничего не говоря, прижалась к его губам. Как и следовало ожидать, они остались безответными к её действиям. Ланц думал о том, что у девчонки, действительно, не все в порядке с головой, она сама не ведает, что творит. Ему хотелось оттолкнуть её, но он понимал, что не сможет этого сделать. Не потому, что чувства с головой захлестывают, и он получает от поцелуя удовольствие. Нет. Просто понимал, какое у них соотношение сил. Если он сейчас ударит Аманду, она может упасть. Учитывая высоту каблуков, еще и ногу подвернуть. Хорошо, если не сломать…

Аманда чувствовала себя гаже некуда. С самого начала она ни на что не рассчитывала. Четко осознавала, что сейчас все сложится совсем не так, как ей грезилось. Мечты её будут разбиты, а в сердце появится еще одна кровоточащая рана. Как и тогда после ночи, проведенной с самым первым парнем. Когда она чувствовала себя униженной и растоптанной, лихорадочно собирала вещи с пола, опасаясь, что её выставят на улицу сразу же, не позволив даже одеться.

Сейчас она была полностью одета, но все равно чувствовала себя так, будто стоит на витрине магазина полностью обнаженная. Каждый прохожий может увидеть её в столь неприглядном виде, а особенно невоспитанные даже пальцем показать.

Дитрих вел себя, как ледяная статуя. Никакого отклика, только безграничное равнодушие, которое способно заморозить даже все костры ада.

Но вместе с тем, Аманда упивалась чувством собственного триумфа. Она поцеловала его. Она поняла, каково это – целоваться именно с ним, а не с кем

то посторонним. Кровь быстрее бежала по венам. Адреналин скользил по ней, как пузырьки в шампанском, пьянил не хуже. Ведь всем известно коварство данного напитка. Он кажется легким, сладкий вкус ошибочно наводит на мысли о лимонаде, и человек, обманувшись, выпивает больше, чем положено. А оно потом ударяет в голову. Так же и любовь. Кажется, что все под контролем, но на деле все обстоит иначе.

Она убивает здравый смысл, выворачивает человека наизнанку, заставляя его меняться. Лишь некоторым, особо стойким людям удается сохранить себя и не раствориться в любимом человеке.

«Дура, дура, дура», – отчаянно билась в её голове мысль.

«Знаю», – равнодушно отвечала Аманда.

Поняв, что Ланц все же пытается оттолкнуть её от себя, она отстранилась от его губ. Несколько секунд смотрела на него так, будто не узнавала. В глазах её отражался страх. Она думала лишь о том, как отреагирует Дитрих на её поступок. А потом решила, что лучше ей этого не знать. Подхватив сумку, она побежала к выходу из парка. Слышала, как каблуки вновь стучат по асфальту. Невольно вспоминала тот день, когда убегала от своих преследователей. Знала, что этот поступок ещё более глуп, чем предыдущий. Захочет Дитрих её догнать – догонит в считанные минуты, но он не догонял. Даже не собирался этого делать.

– Зачем ты это сделала? – крикнул он ей вослед.

Конечно, Аманда не ответила. Прижав сумку к груди, она бежала вперед, стараясь избавиться от чувства, что её вновь унизили. Только на этот раз виновных не было. Она сама себя и унизила, продемонстрировав самую большую слабость из всех возможных. Слабость, заключенную в формулировке «быть влюбленной девушкой».

Глава 21. Вкус поцелуя на губах.

Он чувствовал себя так, будто его пыльным мешком по голове приложили. И теперь он не знает, что делать. Как вернуть ситуацию на первоначальный уровень, когда все ещё было не столь запущенно, и хоть какие

то проблески логического мышления давали о себе знать? Ныне его жизнь напоминала собой театр абсурда. Все окончательно смешалось, и разобраться в сложившейся ситуации при всем желании не получалось.

Аманда так внезапно сорвалась с места, будто за ней бежало стадо голодных волков, готовых на все, только бы дорваться до своей жертвы и растерзать её на мелкие кусочки. Дитрих смотрел ей вослед, но не спешил догонять. Сначала хотел догнать её, встряхнуть хорошенько, спросить, что на нее нашло, но потом отказался от этой идеи. Следовало привести свои мысли в порядок. Потом докапываться до истины. Она, как известно, чаще всего, лежит на поверхности. Копать не нужно, все и так понятно. Совершая этот поступок, Аманда, наверняка, знала, что делает. Не могла же она спонтанно решиться на поцелуй с едва знакомым человеком? Или могла?

Весь оставшийся день Дитрих только тем и был озадачен. Ему хотелось поговорить с Амандой, понять, чем она руководствовалась в своих поступках. Почему поступала именно так, а не иначе. Разобраться, что за человек встретился на его пути. Чем больше он узнавал о ней, тем сильнее запутывался. Не понимал, какая она, на самом деле. Сложно было разобраться в этом. Девушке нравилось, что имя её окутано тайной, и окружающие знают о ней ничтожно мало. Биографию можно придумать, – какую угодно. Как чистый лист. Что хочется, то и пиши, только не забывай о связи с реальностью. Не стоит говорить, что поклонники пачками к ногам валятся, если сама ни разу в жизни на свидание не ходила. Все равно рано или поздно обман откроется, и тогда будет уже не до смеха. Вопрос престижа станет еще более острым, чем ранее, до обнародования не самых правдивых фактов. Если часто врешь, рано или поздно привыкаешь к этому. Желание приукрасить событие становится навязчивой идеей, едва ли не стилем жизни. Когда утопаешь во лжи, рано или поздно попадаешь в глупое положение.

К вечеру Ланц настолько себя накрутил, что готов был головой об стенку побиться, только бы избавиться от мыслей о дневном инциденте.

Не придумав ничего лучше, он вбил имя своей собеседницы в поисковик. Гугл выдал ему несколько ссылок. Криминальная хроника, в которой рассказывалось о нападении на девушку. Далее шло описание того, что, собственно, произошло, а еще фотографии потерпевшей. События почти годичной давности. Чуть меньше года… На фотографии он с трудом узнал свою знакомую. Тогда она еще была блондинкой, но не цвет волос вводил в заблуждение, а её общий вид.

В подробностях было расписано, какие именно травмы получила девушка… Читать было противно. Он понимал, что это как

то глупо, даже малодушно – отзываться в подобном тоне о чужих травмах, но его, на самом деле, не отпускало чувство омерзения. Ланц никогда не относил себя к любителям кровавых подробностей, оттого репортаж с места событий действовал на него угнетающе.

Вместе с омерзением, появилась жалость. И ощущение, что его вываляли в чужой грязи. Будто это он был виновен в неприятностях Аманды. Удивительное чувство.

Особо выделил строку, в которой упоминалось средство нанесения телесных повреждений. Нож… Появилось чувство дежавю. Невольно в очередной раз он провел параллель между Люси и Амандой. Вспомнил, что видел шрам на теле Люси. Спросил, откуда. И получил в ответ откровенный рассказ о делишках Макса, решившего развлечься подобным образом. Тогда Дитриху хотелось найти этого самого Макса, собственноручно его задушить. Естественно, все так и осталось в планах.

Теперь выяснилось, что Аманда тоже пострадала от ножа.

Но у меня осталось то, что никогда не позволит забыть о прошлом. Будет вечно преследовать. Преимущественно, в кошмарных снах.

Зазвучал в ушах голос девушки. О чем она говорила? Сейчас у Ланца не осталось сомнений. Грант говорила о своих шрамах. Она могла их свести, но запомнила надолго. Боль физическая забывается уже на следующий день, душевная остается надолго. В особо запущенных случаях – навсегда.

Захлопнув крышку ноутбука, Дитрих распахнул настежь окно, впуская в комнату свежий воздух, наполненный ароматом цветов, распустившихся в эту пору. Он стоял, держась ладонями за подоконник, закрыл глаза. Ему хотелось отвлечься от своих мыслей, забыть обо всем навсегда. Обо всем, что произошло в его жизни сразу после переезда в Лондон. Почему

то снова вспомнилась та девушка из летнего лагеря, которую он когда

то целовал на поляне. Воспоминание было ярким и красочным. Он помнил, как смешно краснели у нее кончики ушей. Не щеки, а именно кончики ушей. В тот самый момент, когда он позволил себе немного вольности, положил руку ей на колено. Помнил, как она замерла, когда он позволил себе снять с нее очки. Без них она беззащитной смотрелась, будто ледяные шипы начали подтаивать, а за ними не было ничего. Роза с обломанными шипами.

Теперь Ланц вновь вернулся мысленно к тому поцелую. Начало многое проясняться. Он вспомнил, что это именно он таскался за девушкой, а не она за ним. У них было взаимной симпатии, они просто коротали вместе время. Оттого и поцелуй с ней казался пресным, не так, как с Люси… Дитрих скрипнул зубами. Снова Люси. Снова она. О чем бы он ни думал, какую бы девушку не представлял, все равно неизбежно возвращался к Лайтвуд.

Это уже начинало напоминать паранойю.

Теперь место девушки из лагеря заняла в его мыслях Аманда. Поцеловала его внезапно, сама проявила инициативу, наплевав на правило, гласившее, что «леди не должны шевелиться». Ей надоело ждать первого шага? Но, разве ей, действительно, нужен был первый шаг с его стороны?

Она же совсем не глупая девушка. Должна понимать, что в его сердце сейчас нет места для кого

то, кроме Люси. Слишком мало времени прошло, он не сможет забыть её за столь короткий промежуток времени. Неизвестно, сможет ли вообще…

Из плена мрачных мыслей Дитриха вырвал резкий звук, будто кто

то ударил по струнам. Он распахнул глаза и осмотрелся по сторонам, стараясь найти источник звука. Неудивительно, что нарушитель спокойствия оказался в соседнем дворе. Паркер в очередной раз нашел себе занятие по душе. Именно он и играл на гитаре. Дитрих только открыл рот, чтобы начать возмущаться, но тут в голову закралась мысль, что музыка всегда отвлекала его от грустных мыслей. Кто сказал, что сейчас у него это не получится? Ланц присел на подоконник и принялся наблюдать за соседом. Неизвестно, понял тот или нет, что за ним наблюдают, но, тем не менее, играть не прекратил. Ланц с удивлением отметил, что играет

то Эшли замечательно, не просто бездумно щиплет несчастные струны, а вполне профессионально обращается с инструментом. Играл Паркер тяжелый рок, что не особо вязалось с его внешним видом. Будто диссонанс какой

то возникал между обликом гитариста и музыкой, которую он предпочитал играть.

Любовь к побрякушкам у Паркера никуда не делась. Теперь, с наступлением теплых дней, когда можно было носить вещи с коротким рукавом, стало заметно, что Эшли еще и браслет носит. Широченный, серебряный браслет, и на пальцах у него были кольца. Где

то Дитрих слышал, что играть на гитаре, когда на руках есть украшения, неудобно. Они все время будут цепляться за струны, а это, конечно, качество игры не улучшит, да и травму вполне реально получить. Но Паркер своей игрой это заявление опровергал. Ему ничто не мешало.

Он еще и петь умудрялся. Пел неплохо, но голос у него был не настолько низкий, как у певца, исполнявшего оригинал. К тому же произношение было не особенно чистым, уж Дитрих

то это хорошо понимал, ведь исполнял Паркер песню его любимой группы. В результате получалось у Эшли нечто среднее между песней и детской считалочкой. В целом же, представление впечатляло. Дитрих проникся этим исполнением.

– Не знал, что ты еще и на гитаре бренчать умеешь, – не удержался он от комментария.

Паркер оторвался от своего интересного занятия, повертел в руках медиатор, потом соизволил все

таки посмотреть на своего соседа.

– Бренчать? – переспросил недовольно.

– Ага.

– Хорошо, что ты наверху находишься.

– А иначе?

– А иначе тебе бы прилетело.

– За что? – удивленно выдал Дитрих. – Я же тебе почти комплимент сделал. Сказал, что ты умеешь бренчать, а не насилуешь несчастный инструмент.

– Пф… Без тебя я не знал, что умею играть, – хмыкнул Эшли. – И да, на будущее. Я играю, я не бренчу. Это гитара, а не русская балалайка. Вон на балалайке бренчат.

– Какой ты все

таки дотошный.

– Я просто не люблю, когда о деле моей жизни отзываются в подобном тоне.

– О деле жизни? – брови Ланца удивленно поползли вверх. – Игра на гитаре – это дело твоей жизни?

– Это так смешно? – растерял заряд позитива Паркер, превратившись в ежа колючками наружу. Не приближайся, иначе будет больно.

– Несколько неожиданно.

– Ну, ты же не мое доверенное лицо, чтобы я обо всем отчитывался перед тобой. Верно?

– Паркер, ты сегодня не с той ноги встал?

– С той, – хмыкнул Эшли, продолжая время от времени проводить медиатором по струнам.

– А ещё ты фальшивишь, – вновь отпустил колкость в адрес Паркера Дитрих.

Эшли стал чернее тучи.

– В каких именно моментах?

– Голос не подходит.

– Ты в этом смысле, – протянул Паркер. – Если дело только в голосе, то это не проблема, петь все равно не мне. Да и ко всему прочему, я играл для себя, а не для публики. Кстати, не хочешь заплатить за представление?

Он испытывающе посмотрел на Ланца. Тот недоуменно моргнул. Любовь Паркера к деньгам переходила все границы. Точнее, не так. Она просто не знала границ. Почти все разговоры на отвлеченные темы Эшли рано или поздно сводил к теме денег.

– Нет.

– Ну и ладно, – довольно быстро сдался Паркер. – За просмотр денег не берут.

– Ты давно играешь? – сменил тему Дитрих.

– Года два точно, – задумчиво протянул сосед. – Может, чуть больше. А что?

– Круто играешь.

– Спасибо, сам знаю.

– Самоуверенный, по самое не могу.

– А как иначе? – Паркер отложил гитару в сторону, а медиатор засунул в карман джинсов. – Сам себя не похвалишь, никто не похвалит. Только и остается, что самому в хвалебных одах соловьем разливаться.

– А, правда, почему – дело жизни?

Дитрих заинтересовался. В данный момент он понял одну простую вещь: он совершенно ничего о соседе не знает, хотя вроде другом его считает. Эшли осведомлен о его жизни, почти каждый шаг Дитриха знает, об увлечениях наслышан, а сам практически ничего не рассказывает о себе, отделывается общими фразами. Раньше Ланцу как

то и в голову не приходило интересоваться увлечениями Эшли. Ему бы и сейчас не пришло, если бы не одно но… Его безграничная любовь к тяжелой музыке, которая, как оказалось, и Эшли стороной не обошла. Но, если Ланц только слушал, то Паркер еще и участие в её создании принимал. Пусть и играл сейчас чужую музыку, тем не менее, отлично же играл.

– Потому что я не отказался бы зарабатывать на жизнь таким образом, – отделался коротким ответом Эшли.

Он попытался найти удобное положение, пересесть так, чтобы видеть собеседника, при этом не задирать голову вверх. В итоге кое

как примостился на перилах, теперь можно было смотреть на Дитриха, и не цепляться каждый раз за ограждение, чтобы не сверзнуться вниз от неосторожного движения.

Настроение у него, правда, было не очень. Слова Дитриха на время выбили его из колеи. Хотелось, на самом деле, запустить гитарой в окно, да и сбить Ланца с подоконника, чтобы больше под руку ничего не ляпнул.

– Ты хочешь быть музыкантом?

Отчего

то это заявление Дитриха поставило в тупик. Эшли казался ему куда более приземленным, трезво глядящим на жизнь человеком. Уж от него Дитрих точно не ожидал таких откровений.

– Это плохо? – вопросом на вопрос ответил Паркер.

– Это нестабильно.

– И снова спасибо, добрый человек, что открыл мне глаза.

– То есть, ты сам все знаешь?

– Конечно, знаю.

– Но все равно хочешь быть музыкантом?

– Я умею делать ещё что

то?

Дитрих многозначительно хмыкнул, что Паркеру совершенно не понравилось. За этим хмыканьем могло последовать, что угодно. И вряд ли озвученные мысли Ланца пришлись бы ему по душе.

– Думаю, умеешь.

– И?

– Убирать в квартире и совращать невинных девчонок. Почему бы тебе не пойти работать в агентство по предоставлению эскорт

услуг или в службу наемной рабочей силы? Будешь, например, дворецким. Слуги станут, как шелковые ходить… А лучше совмести оба своих таланта. Убирай квартиры и оказывай услуги сексуального характера своим клиенткам. Уверен, милые дамы в возрасте…

– Дитрих, спустись вниз на пару минут, – нежно улыбнувшись, попросил Эшли.

В улыбке было море сахара, но прозвучало это так, будто Паркер вот

вот его придушит. Странно, но в данный момент Дитриху эта перепалка с соседом доставляла удовольствие. Хотя бы потому, что помогала отвлекаться от мыслей о личной жизни, скатившейся в беспросветное, унылое действо.

– Зачем? – осторожно поинтересовался главный клоун местного цирка.

– Хочу дать автограф на память.

– В смысле?

– В смысле, мечтаю оставить отпечаток гитары на твоем лице, – фыркнул Паркер, выстукивая пальцами неровный ритм на перекладине.

Потянулся к бутылке с минералкой, стоявшей неподалеку, открутил пробку и сделал пару глотков.

– Гитару сломать не боишься?

– Искусство требует жертв.

– Жертва – это я?

– Моя гитара. Не думаю, что ты сильно пострадаешь.

– Почему?

– Дуракам всегда везет, – усмехнулся Эшли.

– Ты точно встал не с той ноги.

– Выбор

то небольшой. Или с правой, или с левой. Я обычно встаю с обеих. Так что теория твоя – ошибочна. Все у меня прекрасно, если бы еще всякие придурки, обитающие по соседству, настроение не портили…

– Тебя так задели мои слова о бренчании? Или о фальши?

– Да.

– Прости.

– Прощаю, – отозвался Паркер.

– И все

таки, ты слишком серьезно относишься к столь поверхностному делу.

Дитрих понял, что сказал глупость, когда Паркер вновь одарил его красноречивым взглядом. В этом взгляде явно не пожелание счастья и здоровья читалось.

Эшли и сам понимал, что музыка – дело ненадежное, как, впрочем, и популярность, с ней связанная. Любое искусство – это, прежде всего, риск. Ставки всегда высоки. Варианта развития событий только два. Либо человек становится любимцем богини удачи, и в этом случае, ждет его головокружительный взлет, поклонники, благосостояние. Либо так всю жизнь и прозябает в неизвестности, не зная, куда себя пристроить. Жестокая правда жизни состояла в том, что Паркер, действительно, ничего, кроме игры на гитаре, не умел. Ему хотелось заниматься именно музыкой, да только вот жизнь пока диктовала свои условия, и с ними приходилось мириться.

С раннего детства Эшли был уверен в том, что нужно долго и упорно учиться, прежде чем он станет успешным человеком. Без высшего образования ему везде закрыта дорога. Теперь же перед ним нарисовались привлекательные перспективы, и он не знал, как поступить. То ли рискнуть, пойти ва

банк, поставив все на карту, то ли продолжать идти проверенным путем, каким идут миллионы людей во всем мире: сделать выбор в пользу высшего образования, а о своей мечте позабыть на неопределенный срок. Этот поступок казался предательством по отношению к самому себе, но в то же время давал уверенность в завтрашнем дне, а не размытые перспективы, которые могла предложить Паркеру попытка реализоваться на творческом поприще.

Разумеется, никто его с руками отрывать не собирался. Не так уж и востребован он был. Все его навыки и умения неизменно ставились под сомнение, сотрудничество никто не предлагал. Долгое время Эшли был рад откликнуться на любое предложение, но предложений не было. Он успокаивал себя тем, что их нет пока. Потом обязательно появятся. Главное – верить и не опускать руки при малейших неприятностях. Ведь все когда

то начинали с малого, не сразу же достигли высот музыкального Олимпа.

Внешность Паркера тоже на руку ему не играла. Её считали излишне смазливой, а потому неподходящей для гитариста группы, играющей тяжелую музыку. Так однажды открытым текстом и заявили, что внешность у него слишком приторная. Мужчины, играющие рок, должны быть более брутальными, а не такими, как он. Паркер заносчиво фыркнул, отреагировал на это заявление вполне закономерно. Показал знатоку и ценителю брутальных музыкантов неприличный жест, после чего удалился. Неимоверно глупо по его мнению, было судить о человеке по внешности, а не по навыкам и умениям. В конце концов, не важно, кто делает музыку. Важно, как её делают. И тут фактор внешности не то, что на второй, на сто второй план может отойти. Внешность музыкантов в деле создания мелодии – все равно, что балерина, исполняющая роль седьмого лебедя у пятого пруда. Однако, Паркера, несмотря на эти заявления, так никто всерьез и не воспринимал. Он оставался всего лишь смазливым школьником, носившим на себе кучу ненужных украшений. Надо заметить, украшения ему тоже особой мужественности не придавали.

Тем не менее, девчонки к нему липли постоянно, буквально пачками к его ногам падали. Жаль, что этот факт не мог убедить всех окружающих в том, что появление подобного музыканта в группе слушателей не оттолкнет, скорее, привлечет немалую аудиторию.

Скептиков всегда хватало. Так что Паркеру ничего не оставалось, кроме как работать, работать и ещё раз работать, доказывая свою состоятельность на музыкальном поприще. Все свое свободное время он посвящал занятиям музыкой, надеясь, что однажды его старания оценят по заслугам. И удача ему улыбнулась.

На последнее заявление Дитриха он никак отвечать не стал. Вновь вернулся к своему занятию, взяв в руки гитару. Вытащил из кармана медиатор. Некоторое время задумчиво покусывал губу, думая, стоит ли играть по второму кругу ту же мелодию, или пора сменить репертуар. Желание исполнять эту песню исчезло после того, как Дитрих заявил о фальши в исполнении. Паркеру всегда казалось, что у него получается неплохо, теперь выяснилось, что он фальшивит.

– А хочешь я спою, как надо? – поинтересовался Дитрих.

– Ты? Споешь?

– Ну, да.

– Ты петь

то умеешь?

– И получше, чем некоторые, – фыркнул Ланц, уязвленный заявлением соседа.

До этого дня никто и никогда не ставил под сомнение его вокальные способности. Все знали, что поет он невероятно сильным, чистым, хорошо поставленным голосом.

– Тогда спой, – усмехнулся Эшли.

– Подожди, сейчас спущусь.

Дитрих захлопнул окно, сбежал вниз по лестнице, и через некоторое время появился на улице.

– Играй вступление, – практически приказным тоном выдал.

Паркер это заметил, но не стал спорить с Ланцем. Ему, в сущности, наплевать было на то, как и что петь. Его больше интересовал процесс игры. Если Дитриху хочется похвастаться своими вокальными данными, пусть поет.

Когда Дитрих запел, Паркеру все же пришлось признать, что его исполнение слегка хромало именно в плане несоответствия голоса. А еще, как бы хорошо он не разговаривал по

немецки, но акцент у него был. Слушая свое собственное исполнение, он этого, конечно, не замечал, но теперь, услышав исполнение Дитриха понял, что ему явно еще нужно учиться произношению. И вообще лучше не пытаться исполнять песни на иностранном языке, некоторые слова он произносит так, что невозможно разобрать, что же именно он хотел сказать. Вроде текст знает, но выговор все равно хромает.

– Здорово, – произнес Паркер, когда Ланц замолчал.

– Согласен с тобой, коллега, – усмехнулся Дитрих.

– Ты, как я посмотрю, тоже ложной скромностью не страдаешь.

– Нет. Не имею такой дурной привычки.

– Ты где

то учился петь? Или природные данные?

– Природные, – ответил Ланц, облокотившись на забор. – Музыкальную школу не посещал, да и желания такого никогда не было. Тут в чем ещё дело… Моя любимая группа, песни заслушаны до дыр. Я тебе и посреди ночи спою, если меня попросить. За то время, что слушаю их, успел все слова выучить, интонации вокалиста. В общем, исполнить эту песню для меня легче легкого. Интересно, отчего ты вдруг за их репертуар взялся. На то есть какие

то причины?

– Ищу общие темы для разговоров с тобой, – хмыкнул Эшли.

– Ой, как лестно.

– А, если серьезно, то просто оттачиваю навыки. Хочу доказать кое

кому, что я достоин большего.

– И кому?

– Явно не школьному окружению.

– Это и так понятно. Все давно уяснили, что школа тебя не интересует. Тем более, интересно узнать, в какие дебри тебя занесло.

– В «Dark Side», – произнес Паркер почти равнодушно.

Дитрих посмотрел на него удивленно, моргнул пару раз. Потом потрясенно выдал:

– Ничего себе.

– Что? – удивился Эшли.

– Те самые «Dark Side», о которых я подумал?

– Ну, да.

– И ты так просто об этом говоришь?

– Да, – ответил Паркер. – Просто говорю. А что должен делать?

– Это же офигенно, – выдал Ланц. – Я бы точно не был таким равнодушным, если бы меня позвали играть в эту группу. Они же… Они же… Они же охренительно круты! Если честно, я слабо представляю, где ты мог с ними пересечься, но, если ты, действительно, будешь играть с ними, то это потрясающе.

– В том

то и дело, что пока я с ними не играю. Я – сессионщик.

– Кто?

– Сессионный музыкант, – популярно объяснил Эшли. – То есть не на постоянной основе, а так время от времени. В общем, пока я только помогаю им записать новый альбом, что будет потом – не знаю. Ты же знаешь, что школу я практически не посещаю? Знаешь, конечно. Привык к тому, что меня почти никогда на уроках не бывает. Так вот, раньше я играл в одной, не особо известной группе. Тем не менее, относился к этому занятию – серьезнее не бывает, что шло в ущерб моей учебе. Всегда перед человеком ставится выбор, и выбрать можно только одно. Я делал ставку на музыку, а не на учебу. Потому

то и говорю, что это дело моей жизни. Так однажды и познакомился с участниками «Dark Side». От них как раз ушел их постоянный гитарист. Они увидели мое выступление, предложили стать их сессионным музыкантом. Я согласился и о решении своем не жалею. Единственное, что меня бесит, так это некоторые личности, заявляющие, что «ребенок в группе им не нужен».

Последние слова Паркер произнес с ехидцей в голосе. Стало понятно, что эти слова были сказаны кем

то в его адрес, и ребенком назвали именно Паркера. Нужно было подбодрить друга, сказать что

то обнадеживающее, но у Ланца ничего не получалось. Хотелось расхохотаться, услышав данное заявление.

– В связи с чем ребенок

то?

– В связи с возрастом, конечно.

– Может, тебе как

то попытаться доказать им обратное? – предположил Дитрих.

– Как? Да и что это изменит?

– Не знаю. Наверное, ничего, – согласился Ланц. – Единственное, чего понять не могу: какое отношение к музыке имеет возраст человека, который её исполняет?

– Ты не один такой, – обнадежил его Паркер. – Я тоже не имею представления. Впрочем, оставлю это на совести недовольных. Жизнь слишком коротка, чтобы думать о таких мелочах.

– Что ты планируешь делать?

– Доказывать, что я – лучший, – ответил Эшли. – В депрессию точно впадать не собираюсь.

– Ты надеешься войти в состав группы?

– Надеюсь. И не перестану надеяться никогда. Даже, если укажут на дверь, разобью палатку у входа в студию звукозаписи и буду цепляться к каждому из них, пока они не скажут, что я официально принят в состав группы.

– Хочется верить, что до палаточного городка дело не дойдет, – вздохнул Ланц, представив Паркера, разбивающим палатку. Хорошо, если голодовку не объявит.

– Мне тоже хочется, но в жизни разное бывает, – протянул Эшли, хватая с перил кожаную куртку. – Прошу прощения, но вынужден откланяться. У меня репетиция через час.

– Удачи, – пожелал Ланц от чистого сердца.

– Спасибо, – улыбнулся в ответ Паркер.

Дитрих остался наедине с самим собой. Некоторое время он еще стоял на месте, глядя вслед удалявшемуся соседу.

Странно было думать об Эшли, как о музыканте. А в перспективе, как о знаменитом музыканте, тем более играющем в такой группе. Его внешний вид, на самом деле, не особо вписывался в концепцию группы, в которой он намеревался играть. Как балерина рядом с рокерами. Нет, в принципе, Ланца не волновало, как музыканты выглядят. Он был простым слушателем, в мир музыки не совался, и не собирался в дальнейшем этого делать. Но рассуждать о музыкантах легко, когда их не знаешь. Паркера же он знал, даже другом считал. Однако и из солидарности не мог представить того на сцене. Явно же выбивается из общего строя. Эшли Паркер и «Dark Side» – это, как Пэрис Хилтон, решившая спеть на одной сцене с группой «Kiss».

О существовании «Dark Side» Дитрих узнал не так давно. Он вообще не особо жаловал англоязычную музыку. Тем не менее, переехать в страну и даже не полюбопытствовать, что творится здесь в музыкальной среде, он не мог. Его не привлекал соул, джаз, и уж тем более – поп. Дитрих всегда слушал исключительно тяжелую музыку, и своих пристрастий не скрывал. Так в один из дней Гугл и поведал ему о существовании группы, игравшей тяжелый рок. К группе Дитрих отнесся скептически, заранее решив для себя, что ему не понравится. Прослушал пару треков и понял, что втянулся. Потом неожиданно пришло осознание, что о них он уже слышал, даже видеть их доводилось. Правда, не на концертах, а на майке у одного из одноклассников. Тот давно и прочно слушал хард

рокеров, оттого и с творчеством «Dark Side» был знаком. Они отличались эпатажным поведением, наносили на лица грим, тексты их песен были насквозь пропитаны чем

то таким… унынием что ли, но Дитриху все равно нравилось. И он продолжал слушать, даже не догадываясь о том, что рядом, в соседнем доме, живет один из них. Отчего

то в будущем Паркера, как звезды, Ланц не сомневался. Хотелось поинтересоваться у Керри, знает ли она о том, чем занимается в свободное время её любовь. Наверняка же, знает. Но почему

то Дитриху об этом не сказала. Может, не было подходящего момента, чтобы похвастаться? Или не считала, что этим стоит хвалиться? В любом случае, удивился Дитрих не на шутку. Мало того, что узнал об увлечении соседа игрой на гитаре, так и еще об его участии в жизни одной из любимых групп услышал. День открытий какой

то получился.