Текст книги "Гадюки в сиропе или Научи меня любить (СИ)"

Автор книги: Тильда Лоренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 47 страниц)

– Что

то мне подсказывает, что это – то самое желание.

– Какое? – засмеялась Люси.

– То самое, – многозначительно произнесла Саманта, заговорщицки подмигивая своей подруге. – Помнишь, ты говорила, что хочешь с кем

то гулять по городу. Пить коктейль из одного стакана, целоваться… Короче говоря, ты хочешь, чтобы у тебя появился парень!

– Точно, – согласилась она. – Так все и есть.

Саманта порывисто обняла её и прошептала тихо:

– Не сомневайся, найдет тебя твое счастье. А не найдет, так я сама найду самого классного парня, притащу его к тебе. Ты мне только скажи, кто в твоем понятии – классный, и я начну искать.

– Описать тебе свой идеал?

– Да.

– У меня его нет. Для меня не так важна внешность, гораздо важнее, чтобы интересы у нас совпадали, и мы не уставали друг от друга, находясь рядом.

– Так не интересно, – надув губы, произнесла Саманта. – Мой парень обязательно должен быть красавчиком.

– Внешность – это не все.

– Но все равно приятно, когда рядом с тобой идет симпатичный молодой человек. Так?

– Так.

– А какое у тебя понятие о красавчиках?

– Мне нравятся брюнеты, – протянула Люси, стараясь припомнить свои предпочтения во внешности. – Не важно, крашеные у них волосы или от природы такие. Кстати, волосы мне нравятся длинные. Короткие стрижки не люблю. Еще мне нравятся глаза светлые. Зеленые, голубые, серые… Карие не очень нравятся, хотя, когда влюбляешься в человека, цвет волос и глаз объекта любви волнует меньше всего. Любишь ведь именно человека в целом, а не какие

то мелочи, что составляют его внешний облик. Хочу, чтобы был выше меня. Это обязательное условие, потому что, вполне возможно, в дальнейшем я буду носить каблуки.

– Туфли на умопомрачительной шпильке, – перебила её Саманта.

– Мне не пойдут. Я и так высокая.

– Ты – шикарная, – заявила Сэм, ни на секунду не сомневаясь в правдивости своих слов.

Она искренне считала, что у Люси потрясающая внешность, которой не стоит стесняться. Наоборот показывать надо, чтобы все ценители прекрасного пребывали в восторге неописуемом.

– Спасибо.

– И это не шутка! Так вот, наденешь ты туфли на шпильке и короткое красное платье, а рядом с тобой будет вышагивать он. Прекрасный, высокий брюнет со светлыми глазами… Дальше?

– И шикарной улыбкой? – неуверенно добавила Люси, словно сама этого желания стеснялась.

– И с шикарной улыбкой, – кивнула Саманта.

– Вот и все пока, – подвела итог Лайтвуд. – Я представляю его только в общих чертах, а в целом – сказать сложно.

– Выпьем за то, чтобы абстрактный образ перестал быть абстрактным образом и, наконец, обрел черты реального человека! – выдала тост подруга, поднимая вверх стакан с апельсиновым соком.

– Выпьем! – отозвалась Люси.

Через четыре месяца она встретила Дитриха…

Воспоминания её теперь перенеслись во времена занятий в секции по фигурному катанию.

Первый выход на лед, первые удачно сделанные элементы, первые похвалы от тренера.

Люси вспоминала, с каким удовольствием она тогда ходила на тренировки, предвкушая головокружительный успех. Старалась, упорно работала, пыталась успеть везде, как в школе, так и в секции. Везде стремилась к наивысшим оценкам. Ей отчаянно хотелось, чтобы мама хвалила её, чтобы радовалась вместе с ней победам и утешала во время неудач. А еще тогда, в былые годы она предвкушала время, когда появится у нее первый молодой человек. Она будет делиться с мамой своими секретами, а мама будет давать советы. Но ничего подобного не случилось.

Первое, робкое, нежное и совершенно беззащитное чувство Люси Кристина уничтожила своими руками. Сделала это целенаправленно.

Второе чувство, настоящую первую любовь она тоже хотела уничтожить, но это оказалось Кристине Вильямс не под силу.

Чувство оказалось сильнее, чем можно было представить. Тот самый случай, возможно, глупый, когда врастаешь в человека корнями, когда позволяешь ему занять все мысли, завладеть не только телом, но и душой. Хочется подарить ему свое сердце. Вручить из рук в руки и попросить:

– Береги его.

Те самые пресловутые бабочки в животе, что бьют крыльями, не давая спокойно жить. Невозможно пройти мимо, чтобы не задержать свой взгляд на человеке, что неизменно привлекает твое внимание. Хочется прикоснуться к нему, почувствовать, как его пальцы переплетаются с твоими, чувствовать, как по кончикам пальцев будто ток ударяет, стоит только соприкоснуться ими, ощущать тепло его руки в своей ладони.

И совсем не обязательно что

то ему говорить. Не нужно громких слов, признаний и высокопарных речей, чтобы понять, насколько он дорог, и насколько ты дорога этому человеку.

Люси помнила, как шла по коридору, когда они еще не были с Дитрихом парой. Как оборачивалась ему вслед, провожала взглядом до тех пор, пока он не скрывался из поля зрения. Как кусала губы, придумывая повод для разговора, но так и не решилась к нему подойти.

В первую их встречу, она болтала без умолку, как заведенная. Что было совсем не свойственно ей. За этой пустой болтовней она пыталась скрыть свою неуверенность. Понимала по его лицу, что разговор его утомляет, но все равно не могла заставить себя закрыть рот. Ей казалось, что как только она замолчит, он уйдет, а потом их дороги разойдутся. Они попали в разные классы, а потому возможности пообщаться в дальнейшем не намечалось. Выпускники этого годы были не особо дружны между собой. Старательно делали вид, что не замечают друг друга. И никаких попыток к сближению не предпринимали. Стоит ли? Если на протяжении прошлых лет особой дружбы не наблюдалось, то теперь она и подавно не нужна. Все равно совсем скоро расставаться. А школьная дружба… Она не имеет ценности. Она существует ровно до тех пор, пока не закончится школьный бал, и выпускники не разойдутся по домам. В последний раз соберутся вместе, а потом вычеркнут всех одноклассников из своей жизни.

Тогда еще Паркер на её голову свалился со своим поцелуем.

Девушке показалось, что на мгновение в глазах новенького промелькнуло разочарование, словно он уже все про нее понял. И навесил ярлык «дешевка». Она ценила Эшли, но в тот момент готова была его убить. Мало того, что в школе поцеловал, а тут каждый второй не упустит возможности посмотреть на шоу «директриса в ярости», потому с удовольствием доложит Кристине об этом поцелуе, так еще и на глазах у человека, который… В следующий же момент она обрывала свои размышления. Тогда она даже не смела надеяться на продолжение истории с Ланцем. Ей казалось, что все закончится в тот же день, когда началось, и ничего у них не будет.

Странно, но она сумела перебороть в себе природную скованность. Заставила себя отбросить сомнения и хотя бы попытаться что

то в жизни изменить. Удивительно, но у нее получилось.

Теплых воспоминаний о событиях недалекого прошлого оказалось гораздо больше, чем о детстве. Люси много думала именно о Дитрихе, а не о том, что было до него.

Поцелуй в щеку, когда она стояла на пороге его дома.

Свидание на катке до момента появления Кристины.

Поцелуй в коридоре школы…

Прогулки по улицам, когда Дитрих держал её за руку так крепко, словно никогда в жизни не отпустит, даже, если кто

то рискнет и попробует забрать её.

Его слова, когда Кристина оттолкнула Люси.

«Захотите забрать, я не отдам», – произнес он тогда…

Потом много всего произошло. Но эти слова намертво врезались ей в память.

«Не отдавай, – хотелось сказать ей сейчас. – Не отдавай меня смерти».

Но, увы, здесь, Дитрих был бессилен.

– Я и так умираю, – произнесла она.

Каждое слово давалось ей все труднее и труднее, а крови было все больше и больше. Она уже стекала по подбородку, запачкала воротничок форменной рубашки.

– Но ты же обещала, – растерянно лепетал Ланц. – Ты обещала, что всегда будешь со мной. Что никогда меня не оставишь. Ты говорила, что мы всегда будем вместе, и все у нас будет хорошо. Ты обещала, что мы поженимся, и ты родишь мне ребенка…

– У тебя все обязательно будет хорошо.

– Без тебя не будет.

– Будет, – повторила она, стараясь придать голосу больше уверенности.

Но голос предательски дрожал, все время срывался в странный хрип. Люси отчаянно хваталась за жизнь. Ей ещё столько нужно было сказать Дитриху.

А тело становилось ватным. Девушка уже почти ничего не чувствовала. Только странное спокойствие. Свет, что манил её к себе, становился ярче, а воспоминания начинали меркнуть, будто кто

то старательно размывал их, как художник размывает краски на холсте, стараясь сделать их бледнее, показать лишь контур, а не все изображение.

Ланц уже не сдерживался. По лицу его текли слезы.

– Не плачь, – шепнула она ему. – Не плачь, пожалуйста. Слезы тебе не к лицу…

Она провела ослабевшей рукой по еще щеке, в попытке стереть слезы. Размазала их сильнее. Сил уже совсем не осталось, и она прикрыла глаза, чтобы больше не шокировать Дитриха своим мученическим выражением лица. Не хотелось, чтобы, глядя ей в глаза, он видел ту боль и страдания, что в них сейчас отражались. Люси Лайтвуд не боялась физической боли. В её памяти до сих пор были живы воспоминания об уроке, что преподал ей Макс. Тогда она научилась терпеть боль, тогда она научилась держать эмоции при себе, чтобы не досаждать дорогим ей людям и не радовать врагов.

– Поцелуй меня на прощание, – прошелестел её голос.

Он был уже совсем тихим. Последнее, что Люси почувствовала – это мягкое прикосновение чужих губ к своим, а потом свет принял её в свои объятия…

Она уже не слышала крик Ланца, звавшего её.

«Я всегда буду с тобой. Я стану твоим ангелом

хранителем. Я люблю тебя, Дитрих…»

Глава 16. Боль потери.

Кап

кап

кап…

Кап

кап…

Кап.

Одна за другой слезинки падали на подоконник, но Аманда этого не замечала. Она стояла у окна, глядела на свое отражение в стекле пустыми глазами, плакала, время от времени поднося ко рту начатую бутылку водки. Она ненавидела этот напиток, его вкус вызывал отторжение. Слишком крепкий, противно воняющий спиртом без каких

либо ароматических примесей. Он скребет по горлу, как ошалевшая кошка, что выпускает когти по поводу и без повода. Когда ей вздумается, вопреки здравой логике.

Кап…

Очередная слеза сорвалась с ресниц. Аманда стерла её рукавом, не замечая того, что на белоснежной манжете появились неэстетичные черные полосы от туши и подводки, и щеки теперь выглядят не лучшим образом, на них тонкая сеточка сероватых струек. Все та же тушь, размытая слезами.

Тупая боль, что никак не желает оставить в покое, вольготно расположилась в её сердце. Заняла вакантное место, да так и осталась. Не хотела уходить.

Аманда сделала ещё один глоток прямо из горлышка и с сомнением покосилась на бутылку. Алкоголя оставалось совсем немного, на донышке. Девушка и помыслить не могла, что поллитровка уйдет за считанные минуты. Час, самое большее. Но, на самом деле, огненная жидкость улетела за полчаса. Это был своего рода рекорд.

Грант ненавидела спиртное, всегда относилась к нему с подозрением. Нередко становилась свидетельницей того, что алкоголь творит с людьми, во что он их превращает. Особенно, если не соблюдать правила приличия и не сказать себе вовремя «стоп». Многие не умели говорить, что приводило к плачевным результатам.

Тот, кто буквально недавно держал себя в руках, под действием горячительной жидкости превращался в человека без принципов, опустившегося, болтающего глупости, а иногда и откровенно нарывающегося на скандал. Распускающего руки. Где

то Аманда слышала, что есть четыре стадии опьянения. Она не помнила точно все их названия, но в память врезалось «свинья». Самая последняя стадия, когда никакого самоконтроля не остается, человек забывает обо всем и ведет себя, как форменная скотина. Раньше Аманде было противно думать о таких людях, не говоря уже о том, чтобы начинать с ними общение. Она шарахалась от тех, кто не умел держать себя в руках и злоупотреблял выпивкой, старалась проводить, как можно меньше времени в компании таких людей, а по возможности – свести общение на нет. Когда ей это не удавалось, Аманда обычно срывалась, высказывая в лицо навязчивым типам все, что о них думает.

Однажды подобная прямолинейность сыграла с ней злую шутку. Грант поскандалила с одним человеком из своего окружения. Оскорбила знакомую, заявив, что та ведет себя, как дешевая потаскуха, едва ли не предлагая себя всем окружающим. Та девушка, на самом деле, выпила больше, чем следовало. Её развезло от нескольких бокалов шампанского так, будто она чистый спирт глотала. Молодой организм, не привыкший к большому количеству алкоголя, не мог справиться с такой нагрузкой. Опьянение наступило почти моментально. Она перестала себя контролировать, даже умудрилась залезть на стол и попыталась исполнить стриптиз, а потом увидела Аманду, стоявшую в дверном проеме, осеклась. Создавалось впечатление, что она на стену наткнулась. Аманда смотрела на нее, сузив глаза, в которых открытым текстом читалось презрение, и ничего кроме.

– Потаскуха, – выплюнула Аманда с ненавистью. – Никакого понятия о чести и достоинстве. Никакого самоуважения. Детка, сколько тебе лет, что ты хлещешь алкоголь лошадиными дозами? Ведешь себя так, будто родилась в семье деградантов. А ведь вырастили тебя достойные люди. Так по какому праву ты честь своей семьи позоришь? Дешевая сучка, слова доброго не стоящая.

Грант некоторое время продолжала стоять в дверях, все так же улыбаясь, а потом развернулась, чтобы уйти, попутно отметив, как самопровозглашенная звезда эротического танца, растерялась и вся её бравада исчезла. Ничего не осталось.

На лице удивленно распахнутые глаза, а губы подрагивают. Она мучительно подбирает слова, но ничего не может сказать в ответ. Потому что Аманда права. Она поступила неподобающе, а Грант поставила её на место.

Однако пьяный человек редко принимает критику в свой адрес со спокойным сердцем. Чаще возникает потребность в отмщении. Хочется увидеть своего обидчика на коленях. Поверженным, угнетенным, растерянным, с расширенными от страха зрачками. В тот момент в душе девушки клокотала ярость. Схватившись за нож, несостоявшаяся звезда вечера кинулась на Аманду.

Грант резко обернулась и успела вовремя отшатнуться. Униженная и оскорбленная замахнулась, стремясь ударить лезвием в шею Аманде, но та увернулась, а потом неожиданно сделала то, чего от нее никто не ожидал. Схватилась голой рукой за лезвие, словно совсем не боялась боли. Разумеется, острый металл рассек кожу, побежала кровь, но Грант не обратила никакого внимания на свою рану. Обидчица безвольно разжала руку, выпуская рукоятку, и посмотрела на Грант безумными глазами. Это было слишком пугающе. Даже устрашающе. Аманда, не обращая внимания на боль, ухмылялась во весь рот, при этом глаза… Её глаза были практически пустыми, будто она совсем ничего не чувствует. Она, на самом деле, тогда почти ничего не чувствовала. Нож. Снова нож. Это была единственная мысль, что жила у нее в голове. Как и тогда, под дождем.

Аманда находилась на грани. Она готова была растерзать того, кто вновь посмел угрожать ей ножом.

– Ты сумасшедшая, – шептала тогда девушка, едва ли не на глазах трезвея. – Я боюсь тебя.

Аманда посмотрела на нее удивленно, метнула нож в стену. Он попал прямо в центр репродукции картины Ван Гога «Подсолнухи», висевшей на стене. Грант развернулась и пошла к выходу, не попрощавшись с хозяином дома. Вслед её доносился удивленный шепот. Громко говорить никто не решился.

Аманда не была сумасшедшей. Просто на этот раз, столкнувшись лицом к лицу с опасностью, поняла: плакать бесполезно. Страх в глазах жертвы всегда лишь раззадоривает маньяков, в то время, как ледяное спокойствие и игра на равных выводят из равновесия. Многим становится не по себе, и они сами отступают, опасаясь достойного сопротивления.

Люди, по натуре своей – трусливы. Они лицемеры, которые только и могут примерять на себя разные маски, редко приоткрывая завесу тайны и обнажая свою истинную натуру. Все стремятся к хорошей жизни. Все добры и открыты лишь до тех пор, пока не добьются успеха, и он не застит им глаза.

Когда появляется убеждение в собственной гениальности – отмирает человечность.

Сострадание? Желание помогать другим? О, нет! О подобных вещах они не слышали. А, если и довелось услышать, то они предусмотрительно заткнули уши, чтобы не поддаться этому глупому призыву – помогать другим. В жизни ведь стоит думать только о себе любимых, не так ли?

Аманда усмехнулась, заливая в рот остатки огненной жидкости.

Сегодня она в очередной раз убедилась в том, что люди – просто безмозглые твари, равнодушные к чужому горю. Они топтали тех, кто слабее, только бы спастись самим, они готовы были разорвать тех, кто становился у них на пути. Бежали, толкались, кричали. Они не желали принять смерть с достоинством. Аманда и сама не хотела умирать, но в тот момент инстинкт самосохранения уснул глубоким сном, стоило только увидеть, как он падает. А потом лежит там, на лакированном паркете, в луже собственной крови. Не дышит, ничего не говорит. Жизнь уходит из его тела. Точнее, уже ушла, и даже пульс на шее не бьется. Его лицо, такое же, как у нее, только обрамленное светлыми волосами, искажено мученической гримасой. А волосы слиплись от крови. Мерзкая бордовая корка, совсем не гармонирующая по цвету со светлыми волосами. Широко открытые глаза смотрят в потолок, а изо рта вытекает слюна, смешанная с кровью. Это было ужасно. Дико. Страшно.

Аманда смотрела на своего брата и никак не могла понять, что же произошло. Умом понимала, но отказывалась верить. Все это казалось нелепой постановкой, которая вскоре закончится, а актеры, изображавшие убитых учеников, поднимутся с пола, смоют с себя грим. И все снова станет хорошо.

Да только никто не спешил подниматься и говорить, что это – розыгрыш. Все было явью.

Она помнила, как опустилась на колени рядом с телом брата, как долго сжимала в руке его ладонь, будто надеялась, что он вот

вот откроет глаза и скажет ей что

нибудь ободряющее. Все наладится, мир заиграет яркими красками. Но Эштон молчал, а бордовое пятно под его головой становилось все больше и больше.

Кто

то потряс её за плечо, попытался оторвать от близнеца, кричал, что ей нужно думать о себе, а не о трупе, но Аманда и слушать не хотела.

Труп? Где они его видят? Это же не труп. Это Эштон. Её родной брат. Вторая половина её души. Человек, ближе которого нет и не было на этом свете.

– Дура! – прикрикнул кто

то на нее, но она не обратила внимания на это оскорбление.

Все так же продолжала стоять посреди коридора на коленях, прижимая к груди ладонь Эштона. Она была совсем холодной, тело быстро остывало. Практически мгновенно.

Аманда в тот момент ничего не чувствовала. Она ничего не видела и не слышала. Мир, в котором она прожила семнадцать лет, раскололся на мелкие кусочки. Аманда ощущала, как вместе с Эштоном отмирает и половина её души. Выгорает дотла. Ей казалось в тот момент, что вокруг мир застыл, ничего нет. Время остановилось, и больше никогда не возобновит свой ход, так навсегда останется в этом дне.

Она так и не смогла заплакать в школе. К горлу подступал комок, желудок противно скрутило, словно вот

вот вырвет, но слез не было. Только пустота в душе. А ещё гнев на тех, кто бежал по коридору, пытаясь спастись, создавая давку. Не люди… Человеческая масса. Толпа, что способна все смести на своем пути, но мыслить логически никогда не умела. Они все боятся смерти, бегут, стараясь вырваться из цепких лап, но она все равно забирает себе кого

то. Ей недостаточно одной

двух жертв.

Она экстазирует, чувствуя боль окружающих людей. Вдыхая запах их крови. Упивается беспомощностью. Приходит внезапно, когда совсем не ждешь её.

Аманда, во всяком случае, не ждала. Её смерть так и не осмелилась предъявить свои права. Покружилась рядом, но в итоге отступила, решив, что стоит дать девушке шанс, посмотреть, как она построит дальнейшую жизнь. В её объятия неожиданно попал Эштон, который никому ничего плохого не сделал. В данный момент Аманда была уверена на сто процентов в том, что умереть следовало ей, а не её близнецу. Он, видимо, считал иначе.

Ведь это именно он оттолкнул её к стене. Аманда хотела заорать на него, возмутиться, обвинить в том, что он сошел с ума, если позволяет себе поднимать руку на сестру. Его поступок казался тогда непомерной глупостью. Эштон ничего не сказал, просто толкнул сестру, она не удержалась на каблуках, отлетела к стене, едва не подвернув ногу. Только открыла рот, чтобы возмутиться, как прогремел первый выстрел, и тут же коридор заполнился визгом, мигом впавших в истерику девушек, какими

то глупыми возгласами, призывавшими к порядку, которые, естественно, никто не слушал.

На время Аманда выпала из действительности. Она пребывала в прострации. Жалась к стене, слыша, будто через вату, как бьются стекла, почувствовала какое

то жжение в руке, но совсем не придала этому значения. Гораздо позже поняла, что осколок, отлетевший слишком далеко, вонзился ей в руку и разрезал кожу. Тогда Аманда ничего не могла понять, все смешалось в единое пятно, без разграничений, где и что.

Мозг отключился. Он отказывался принимать информацию о том, что творится вокруг. Возможно, свою роль сыграл предыдущий опыт нахождения в стрессовой ситуации, и теперь Аманда не поддавалась общей панике, она вообще ничего не замечала. Обстрел казался ей глупой постановкой, что вскоре закончится. И им скажут, что это была ложная тревога, ничего страшного не произошло. Похвалят тех, кто сохранил спокойствие и действовал согласно инструкции. Пожурят тех, кто, наплевав на технику безопасности, бежал вперед, не разбирая дороги, отшвыривая тех, кто путался под ногами, затаптывая, а не помогая более слабым.

Но ничего подобного не происходило… Выстрелы продолжались, люди превращались в бешеных собак, неорганизованное стадо, становясь ещё более уязвимыми.

Всё закончилось так же внезапно, как и началось. Аманда сначала даже не поверила, что этот ужас остался позади. Она никак не могла заставить себя подняться на ноги. Сначала стояла на коленях у тела брата, чувствуя, что мозги внутри черепной коробки вот

вот взорвутся, когда, наконец, примут информацию, что она осталась в одиночестве. Они и так уже подходили к стадии кипения, и сердце в груди колотилось так, будто собирается вырваться наружу, а в пределах грудной клетки ему ужасно тесно.

Аманда помнила, что её все же стошнило, когда в ноздри пробилась смесь запахов, в равных частях состоявшая из пороха, крови и… свежести. Холодного воздуха, что врывался в помещение из открытого окна. Всё это было как

то неправильно.

На коленях она подползла к окну, выглянула на улицу, но там уже никого не было. Все снова стало безмятежно, как прежде. Обычная улица, лужицы после дождя то тут, то там перемежающие островки серого асфальта.

Колготки у нее оказались порваны на коленях, и на них тоже была кровь. Мельчайшие стеклянные крупинки впивались в кожу, но Аманда и их не замечала. Она по

прежнему была в состоянии шока. Она не осознавала до конца, что же творится вокруг. Защитные барьеры психики не позволяли ей это осознать. Иначе она сошла бы с ума. Одномоментно.

Она вцепилась в подоконник и смотрела вдаль. Словно ждала, что там снова появятся парни с оружием, и на этот раз пуля не пролетит мимо нее, а угодит точно в нее. Но никого не было. Все было тихо и спокойно. Только ветерок гонял по школьному двору какую

то бумажку, подбрасывал её, прижимал к земле, потом снова поднимал… Аманда чувствовала себя этой бумажкой.

Жизнь точно так же играла с ней. Забавлялась, подкидывая все новые и новые испытания, но, так и не придумав награды.

Аманда невольно поежилась от холода. Опираясь ладонями на подоконник, поднялась на ноги и посмотрела по сторонам, с ужасом отмечая, что погибло немало человек. Около десяти, точно. На деле, цифры могли быть гораздо больше, но и это число девушку ужасало. Все тот же тошнотворный запах крови щекотал ноздри.

Грант хотелось сорваться с места и убежать подальше от этого места. Только бы не видеть того кошмара, что развернулся перед ней, но в этот момент она заметила его.

Алик лежал, глядя широко открытыми глазами в потолок. В них застыло удивленное выражение. Будто Эванс хотел спросить, за что же его убивают, но даже рта не успел раскрыть. Ладонь его была прижата к груди. На ткани пиджака было огромное бордовое пятно, пальцы тоже были измазаны кровью. Разумеется, как и любой другой человек, он не хотел умирать, даже не думал о том, что с ним может случиться, когда собирался в школу. Утро его началось так же, как обычно, ничего странного не произошло, никакие знаки судьбы не дали о себе знать.

Он вышел из дома в привычное время, ни на секунду не задержавшись.

Эванс вообще относился к той категории людей, что везде и всегда успевают. Педанты. Они не могут себе позволить бесцельно потратить драгоценные минуты своего свободного времени. Отдыхать они не умеют. Даже, когда они пытаются отдыхать, мозг их работает, стараясь придумать очередной хитроумный план. Но того, что случилось сегодня, он явно не мог предположить, потому и выражение, застывшее на его лице, было удивленным.

Аманда стояла над ним, но никак не могла заставить себя отойти. Почему

то его смерть задела девушку не меньше, чем смерть брата, а, может, даже больше. Поймав себя на этой мысли, Аманда приоткрыла рот. Открытие было шокирующим, она сама не понимала, что с ней происходит. Она его не простила, до сих хранила в душе обиду прошлых лет. То, что он с ней сделал, невозможно было искупить банальным «прости», тут нужно было сделать нечто такое, что способно потрясти до глубины души. Героический поступок, если угодно, а не просто пару ничего не значащих слов произнести.

Разумеется, Алик это понимал, но ради Аманды совершать героический поступки не собирался. Не настолько она его интересовала, чтобы за нее в огонь и в воду бросаться. Она всего

навсего девчонка, которая без своей театральной ипостаси никакого интереса не вызывает. Только, оказавшись на сцене, она приобретала ту самую привлекательность, что принято именовать внутренним светом. Покинув театральную студию, Аманда перестала привлекать к себе внимание.

Эванс преследовал её просто так, ради поддержания себя в тонусе. Ещё ему нравилось доводить девушку до истерики. В открытую Аманда никогда ему гадости не говорила, на крик не срывалась, и по возможности держала себя в руках. Однако кратковременные вспышки её гнева вызывали у Алика ни с чем несравнимый восторг, почти блаженство. Он сам не понимал, почему так реагирует на выпады Аманды. Вроде бы она ему совсем не интересна. Серая, посредственная личность. Точнее, старательно играющая эту роль, а по жизни достаточно бойкая, уверенная в себе, пробивная особа. Но таких людей на свете множество, и не всеми следует увлекаться. Что

то же привлекало Алика.

Он знал, что это не любовь. Любовь не бывает такой. Его чувства – отражение эгоистичных желаний. Стремление прижать человека к земле, растереть его в порошок, а потом посмотреть получится ли у жертвы эксперимента вернуть себе прежний облик, или она навсегда останется в разобранном состоянии. Аманда поражала своей несгибаемостью и практически моментальной регенерацией. Она быстро оправилась, хотя характер закалился. Стал жестче, циничнее. Девушка начала смотреть на жизнь не через искаженную призму, она стала видеть жизнь такой, какой та и была. Без прикрас.

Иногда Эванс ловил себя на мысли, что Аманда должна была родиться мужчиной, лишь по ошибке она появилась на свет в теле женщины. Узнай Аманда о подобных мыслях, долго смеялась бы. Ей нравилось быть женщиной, иной жизни девушка не желала.

Что она чувствовала к Эвансу? Однозначно, ненавидела. Так сильно, что, казалось, эта ненависть легко разрушит девушку изнутри, без особых усилий. Грант неоднократно приходила к такому выводу, а переубедить саму себя не получалось. Все равно она вновь и вновь мысленно возвращалась к тому дню, что перевернул её жизнь, поставив все с ног на голову. За семнадцать лет, что Аманда прожила на свете, тот день был самым ярким воспоминанием. К тому же, принято считать, что плохое всегда запоминается лучше хорошего. Именно оно вызывает в человеке самые сильные эмоции.

Может всколыхнуть душу, заставить пробудиться ото сна, именуемого существованием.

Хорошее – приятно, мило, весело, но, увы, легко стирается из памяти. Счастливые воспоминания редко выходят на первый план. Каждый раз, ругаясь с человеком, мы припоминаем ему давние обиды, а не эпизоды, в которых дружба побеждала все и была жизненно

необходимым элементом.

Аманде нечего было вспомнить об Алике. В хорошем ключе.

Но говорят, что о покойниках либо хорошо, либо никак. Ей оставалось только хранить молчание, ведь ничего хорошего она не могла сказать.

Девушку трясло, она слышала, как стучат её зубы. От холода, да и от страха. Она понимала, что вины её в произошедшем событии нет. Это не она организовала вооруженное нападение. Не она, а кто

то другой. Но все равно было страшно. Аманда так давно хотела смерти Алика, а теперь, когда получила желаемое, осознала, что от случившегося легче не стало. Всё только осложнилось.

Он больше не будет попадаться ей на пути, никогда не заденет очередной колкой репликой, а она никогда не прошипит гадость ему в ответ. Вот он был, а сегодня его уже нет.

Грант присела на корточки рядом с телом Алика. Его она за ладонь потрогать не решилась. Обе они были испачканы кровью. Аманду в очередной раз замутило, желудок снова рванулся к горлу. Подавив рвотный позыв, девушка прикоснулась пальцами к шее, стремясь нащупать пульс. Пульса не было. Эванс точно был мертв. Мэнди и так это понимала, но мозг все равно отказывался принимать во внимание очевидные факты. Она не хотела мириться со сложившейся ситуацией.

Несколько минут она просто смотрела на него, будто ждала, что он поднимется на ноги. Чуда не произошло. Аманда вытянула руку и закрыла ему глаза. Это было самое уместное в той ситуации поведение.

А потом желудок снова скрутило в спазме. Она вскочила с места и, не обращая внимания на боль в коленях, изрезанных стекольной крошкой, бросилась к выходу из коридора. Выскочила в холл, а оттуда на улицу, не обращая внимания на холод. Сейчас она его совсем не чувствовала. Девушку трясло изнутри. Шоковое состояние отпускало, она возвращалась в реальный мир.

Она перегнулась через перила. Её вырвало. Она кашляла и давилась, вновь и вновь вспоминания события недавнего прошлого. В ушах вновь зазвучали крики о помощи, в носу появился ощутимый запах железа. Противный, мерзкий, как будто призрак прошлого, когда она сама истекала кровью. Все воспоминания смешались в тот момент в голове девушки. События не столь отдаленные и события давние, те, что успели покрыться небольшим слоем пыли. Сейчас они были свежи, как никогда, и от этого почему