Текст книги "Гадюки в сиропе или Научи меня любить (СИ)"

Автор книги: Тильда Лоренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 47 страниц)

Сломать легче легкого. Особых усилий прилагать не нужно. Она и так надломлена, осталось доломать. Хорошо, что никто об этом не знает, кроме нее самой.

Аманде отчаянно хотелось поверить в такую сказку, как существование любви. Иногда ей хотелось сбросить с себя ту маску, что она успешно носила уже много лет, прижаться к кому

нибудь и прошептать в тишине: «Научи меня любить». Да, именно научи. Потому что без подсказок она легко могла запутаться. Сделать что

то не то. У нее совсем не было опыта в этом деле, а тот, что был, оказался плачевным.

Сексуальный опыт у Аманды уже был, но она предпочитала о нем не вспоминать. Когда в голове всплывали обрывки воспоминаний, ей отчаянно хотелось поскорее от них избавиться. Слишком мрачными они были. Такими, что лучше держаться в стороне от мыслей о том времени. Сейчас, когда прошло чуть больше года, Аманда понимала, что поторопилась с решительными действиями. Ей тогда казалось, что это любовь. На деле оказалось самообманом.

Все было обыденно и приземлено. Ничего выдающегося. Только грубость, в какой

то мере даже невежество по отношению к ней. Пренебрежение.

Парень был старше, опытнее и намного циничнее Аманды, отчего

то вбившей себе в голову мысли о неземной любви, что настигла её в тот момент. Девушка искренне считала, что все будет так, как она себе нафантазировала. Поцелуи, нежные слова, признания в любви. Но ничего этого не было. Сразу после того, как практическая часть действа была завершена, Аманде указали на выход. Она невольно погрузилась сейчас в атмосферу того дня, вспоминала, как судорожно собирала вещи, стараясь не привлекать к себе внимание. Как трясущимися руками застегивала пуговицы, все время путаясь в них, норовила застегнуть их не так, как нужно, а криво. Жутко нервничала. Ещё хотелось плакать, но она душила это желание в зародыше. Она не может позволить себе такую роскошь. Не может разрыдаться на глазах у своего обидчика. У человека, который хотел ударить больнее и растоптать её чувство собственного достоинства. Пусть осознает, что ничего у него не получилось. Аманда не позволит смеяться над ней.

Какой глупой и наивной она тогда была. Совсем ещё ребенок. Не ориентировалась в жизни. Позиционировала себя, как умудренную опытом женщину, на деле же была наивным ребенком, верившим в чистые, бескорыстные чувства, что один человек безвозмездно дарит другому. Ныне появилось осознание правды жизни. Ничто не дается просто так. За все нужно платить. Разве что цена разная. Одно дешево, другое дорого. И не все ей по карману.

Казалось, что любовь Ланца однозначно стоит больше, чем она способна заплатить. Он не обратит на нее внимания. А, если обратит, то особого продолжения эта история не получит. Попробовать стоило, но рассчитывать на успех – вряд ли.

Аманда заранее настраивала себя на поражение. Понимала, что в случае развития событий по иному сценарию, вкус поражения окажется не так горек, а вкус победы гораздо слаже.

Грант давно смирилась с тем, что на любовном фронте она – неудачница. Все её любовные истории обычно заканчиваются не так, как ей хочется. В некоторых случаях они даже не начинаются. И вроде бы есть все предпосылки для счастья. Она красива, умна, молода, и вся жизнь у нее впереди, но почему

то в любви ей не везет. Совсем. Даже капельки везения нет. Она вечно остается не у дел. Все вокруг находят свое счастье, а Аманда так и продолжает придерживаться определенного стиля жизни, именуемого одиночкой. Всячески пытается бравировать этим одиночеством, будто оно её не угнетает, а является чем

то обыденным. Время от времени она даже гордится собой. Такая независимая. Сама по себе. Что хочет, то и делает. Вот только наедине с собой, она могла признаться в истинных чувствах. Ей не нравилось одиночество. Ей надоело быть сильной всегда и везде. Ей хотелось обычного человеческого счастья. И первым шагом на пути к нему должно было стать появление второй половинки.

Банальный самообман. То, чем так старательно занималась в жизни Аманда. Одно время даже получалось верить, потом дала о себе знать тривиальная зависть. Девушке хотелось быть такой же, как все. Ходить на свидания, обмениваться любовными сообщениями, подолгу висеть на телефоне, не решаясь положить трубку первой. Плюшевого медведя, в конце концов, получить, ну или розу в день амура. Но о её существовании никто не вспоминал в праздники. И мишек, и розы она покупала себе сама, а потом говорила, что это от поклонников. При желании, она могла кого угодно склонить на свою сторону, убедить в правдивости своих слов. Ей верили, а Аманда улыбалась, глядя на озадаченных одноклассников, гадавших, откуда у тихони столько подарков.

Никто не отменял правдивости выражения о тихом омуте и его обитателях. Могло случиться так, что это только в школьных декорациях Аманда ведет себя застенчиво и скромно, а за её пределами позволяет себе гораздо больше. Там она чувствует себя свободной, нет никаких ограничений, оттого и поведение иное.

Так и было. Одноклассники не ошибались.

Тем не менее, вопрос о том, кто дарит Аманде розы на день купидона, оставался открытым. Грант хранила это в тайне, все недоумевали. У девушки отлично получалось вводить всех в заблуждение.

Она знала, что у одноклассников сложилось о ней не самое лестное мнение. Но её это мало волновало. Во всяком случае, Аманда пыталась показать, что ей все равно. И публика снова верила. Все же талантом природа Аманду наградила огромным.

Но жизнь в мире вымышленном и мире реальном различается кардинально. Грант понимала, что помимо тех, кто верит в её сказки, есть люди, которые не верят. Она сама – первая в этом списке. Уж она

то знает о себе правду. И эта правда достаточна печальна. Нет у нее никаких ухажеров, нет человека, на которого можно рассчитывать в любой ситуации. Нет того, кого она полюбила бы, и того, кто сможет полюбить её…

В очередной раз кинув горсть крошек голубям, Аманда перелистала книгу, что лежала на коленях. И как такое можно читать? Ужасно. Даже уродливо. Правдиво, да. Этого не отнять, но послевкусие от прочитанного остается мерзкое. Хочется поставить книгу обратно на полку и больше никогда к ней не притрагиваться.

– И снова ты.

Знакомый насмешливый голос. Хрипловатый, даже немного грубый. Он приковывал к себе внимание Аманды каждый раз, когда ей доводилось его слышать.

Девушка никогда не задумывалась о том, может ли голос привлечь внимание. Намного сильнее, чем внешность. Всегда считала себя эстетом, в первую очередь оценивала внешний вид возможных кандидатов на роль своей второй половины, но сейчас её больше всего занимал голос. Внешность Дитриха ей тоже нравилась, но не так сильно.

К своему удивлению девушка поймала себя на мысли, что даже не вздрогнула от этого обращения. Скорее всего, уже просто привыкла к внезапным появлениям Ланца там, где она совсем не ожидала его встретить. Столкнувшись с ним во второй раз, девушка уже ничему не удивлялась, и сейчас тоже приняла эту встречу, как данность. Правда, в первый момент немного растерялась, не зная, что сказать в ответ. Дитрих поставил свой вопрос

утверждение так, будто она преследует его. Но ведь Аманда и мыслей таких не имела. Никого она не преследовала, спонтанно все выходило. Они случайно сталкивались там, где, в принципе, не ожидали друг друга увидеть.

Девушка оторвалась от созерцания носков своих ботильонов, подняла глаза на собеседника. За ту неделю, что они не виделись, Ланц изменился. Причем, Аманда не могла решить на пользу ему эти перемены пошли, или же раньше он выглядел более привлекательным внешне. На самом деле, в нем почти ничего не изменилось, только волосы стали короче раза в три. Теперь они едва прикрывали уши, раньше доходили до середины спины. А еще у Ланца появилась косая челка. Раньше волосы просто спадали на лицо в произвольном порядке, сейчас было понятно, что такая прическа сделана специально. Впрочем, оттенок волос не изменился. Дитрих по

прежнему, красил их в черный цвет. Блондином его Аманда слабо представляла. Ему бы не пошло.

– Все та же Грант. Аманда Грант? – спросил он насмешливым тоном.

– Все тот же доберман? – хмыкнула она, закидывая ногу на ногу и расправляя юбку так, чтобы не было неаккуратных складок. – Со слегка подкорректированной внешностью, – добавила чуть позже, дав знать, что изменения в его прическе отметила. – Почему, кстати, подстригся?

– Захотелось, – равнодушно ответил он.

Несколько секунд решал, нужен ему это разговор, или же можно обойтись без него, ограничившись обменом парой фраз. В итоге остановился на полноценном разговоре.

Присел на край лавочки, немного подвинув вещи Аманды. Она не возражала против такого поворота событий, хотя внутри все сжалось, стало немного не по себе. Казалось, что она дрожит. Правда, причина этой дрожи была непонятна. Девушка была уверена, что влюбленность ничего не меняет в человеке, все остается прежним. Просто появляется убеждение в том, что человек, на которого направлена симпатия, чем

то лучше остальных. Но ведь это не повод переживать? Не повод же? Конечно, нет.

Чем сильнее она себя пыталась убедить в этом, тем яснее осознавала свою влюбленность. Ей не безразличен человек, который сидит рядом. Ей интересно с ним разговаривать, приятно слышать его голос, осознавать, что внимание его целиком и полностью направлено сейчас в её адрес. Ей больно принять к сведению, что он разговаривает с ней не потому, что она ему нравится, и хочется привлечь её внимание. А потому, что он просто видит в толпе знакомое лицо. В городе у него не так много знакомых, она всего лишь одна из их числа, оттого ей и уделяют внимание. Девушку в ней не видят. Она – собеседник, с которым можно переброситься парой слов, обменяться впечатлениями о чем

то, но о чувствах и речи не идет.

– Твоя прежняя прическа нравилась мне сильнее.

– Мне тоже. Но надо что

то менять.

– Почему?

– Люси тоже нравилась моя прежняя прическа.

– Поэтому и подстригся?

– Да.

– Пытаешься вытравить из памяти воспоминания о ней?

– Нет, совсем нет. А у тебя сложилось такое впечатление?

– Есть немного.

– Почему?

– Твои слова натолкнули на такие размышления. Ты же говоришь, что ей нравилось, когда у тебя были длинные волосы, а сейчас ты их намеренно укоротил. Словно хочешь избавиться от воспоминаний о периоде жизни, связанном с Лайтвуд.

– Глупость.

– Правда?

– Да.

– А что тогда не глупость?

– Я сказал, что мне просто захотелось избавиться от длинных волос, что я и сделал. О том, что они нравились Люси, было сказано между делом.

– Не злись. Я не хотела тебя задеть.

– Ты и не задела. Просто сказала глупость.

– Теперь буду знать, и впредь придержу язык за зубами.

Дитрих удивленно посмотрел на свою собеседницу. Это заявление ему совсем не понравилось. Возможно, даже в чем

то разочаровало. Раньше ему казалось, что девушка умеет отстаивать свою точку зрения, сейчас она опровергала это заявление.

– Зачем?

– Чтобы не бесить тебя.

– Думаешь, мы еще встретимся?

– В последнее время мы слишком часто пересекаемся. Все может быть.

– Не стоит ломать себя в угоду другим.

– Это совет?

– Это напутствие.

– То есть, я могу говорить все, что хочу?

– Естественно. Кто тебе запретит?

– Никто, – отозвалась Аманда, поняв, что разговор идет совсем не так, как ей того хотелось.

Грант искренне надеялась на дружескую беседу, выходила перепалка.

Ланца тоже этот разговор не радовал. Никакого трепета от общения с девушкой в душе не зарождалось. Впрочем, трепета и не должно было быть. В общении с ней Дитрих пытался просто отдохнуть душой, понять, что он в этом мире не одинок, есть и другие люди, что успешно (ну, более

менее успешно) справляются со своей потерей. Они оказались в сходной ситуации, и разговоры с Амандой были для парня чем

то вроде службы психологической поддержки, некий клуб помощи. Существует такая практика, когда несколько человек собирается вместе, и потом каждый из них высказывается о своей проблеме, при этом – не обязательно дожидаться реакции на свои слова, достаточно просто осознания того, что кто

то выслушал, разделил страдания.

В какой

то момент он понял, что их взаимопонимание исчезло. Испарилось. И его больше нет. В прошлый раз они практически почувствовали состояние друг друга, а сейчас этого не было. Совсем. Только пустота и чувство легкого разочарования.

Аманда Грант оказалась совсем не той, за кого себя выдавала. А, может, как раз сейчас она и явила миру свое истинное лицо, тогда скрывалась за чужой личиной.

Его не разочаровало это новое лицо, ведь ничего особенного он от девушки и не ждал. Просто не понравилось её желание угодить ему, как только он немного повысил голос и заявил о том, что ему неприятно. Странная логика была у Дитриха. В ней как раз и не было ничего логичного. Дитрих руководствовался в своих рассуждениях чем

то иным, но только не логическим мышлением. Ланц ориентировался, прежде всего, на свои ощущения. Пытался понять: комфортно ему рядом с человеком или лучше держать дистанцию. Как поступить с Амандой, он пока не определился. Близкую дружбу сводить не торопился, опрометчивые решения не были его коньком. Разве что с Люси…

С ней вообще все было иначе. Даже роман вышел странным. Одним словом не определить. Дитрих и не пытался.

Все равно этот эпизод его жизни невозможно было охарактеризовать однозначно. Лайтвуд была слишком хороша. Пожалуй, он её просто не заслужил, потому так просто и распалось их счастье. Всего одна ошибка, всего одна минута, и мир встал с ног на голову. Только казалось, что птица счастья сидит на ладони, как звонкий смех сменился потоком горячих слез, стекающих по щекам.

Почему он подстригся? Этот вопрос пока тоже оставался без ответа. Когда

то он усиленно отращивал длинные волосы, считая, что с ними будет выглядеть гораздо привлекательнее. А утром проснулся с решимостью избавиться от них, тем более его подобная прическа начала утомлять. Не было желания ухаживать за ними, да и в принципе, былые заботы о внешнем виде отошли на второй план. Как назло в памяти то и дело возникали обрывки прошлого, как недогоревшие страницы. Вроде все было охвачено огнем, наблюдаешь и видишь, что ничего не осталось. Но потом огонь гаснет, смотришь на пепелище, а там есть не до конца сгоревшие страницы, они потемнели, но не превратились в пепел, на них даже можно буквы при желании разобрать… Вот такими недогоревшими листами, страницами его истории были воспоминания о прошедших днях. Дитрих вспоминал, как Люси пропускала его волосы сквозь пальцы после того, как они подрались подушками. Глупый, в какой

то степени детский поступок. Сейчас он с трудом помнил, с чего они вообще решили подраться, явно не на почве недовольства друг другом. Просто подурачиться хотели…

Помнил, что все

таки победил. Девушка оказалась на полу. Как часто бывало, когда она находилась рядом с Ланцем, звонко засмеялась. Он смотрел на нее тогда и понимал, что у него с трудом получается отвести взгляд. Точнее, совсем не получается. Хоть он и старается это сделать, все равно, раз за разом, возвращается к созерцанию.

– Какая ерунда, – смеялась она тогда.

– Что именно?

– То, что мы сейчас делаем.

– Ты думаешь, что нельзя иногда впадать в детство?

– Можно. Даже нужно.

Она закинула руки за голову, закрыла глаз и что

то тихо напевала. Это была какая

то странная песня, не похожая на те, что крутят по музыкальным каналам и те, что гуляют по интернету. Кажется, Люси пела колыбельную, но по мотиву сложно было определить. Слова же она произносила так тихо, что разобрать их у Дитриха не получалось. Он прижал подушку к груди, свесился с кровати и наблюдал за девушкой, прикидывая, что она будет делать дальше. На время Люси замолчала. Потом приподняла уголок губ в улыбке. И, не открывая глаз, поинтересовалась:

– Смотришь?

– Да.

– И как?

– Что именно?

– Нравится?

– Здорово.

– Наслаждайся, – отозвалась она.

Дитрих улыбнулся в ответ, хотя понимал, что девушка его улыбку не видит.

Бросив подушку на пол, он тоже переместился туда. Уперся локтем в подушку, вторая ладонь легла Люси на талию. Девушка от его прикосновения вздрогнула. Наверное, никак не могла смириться с подобными отношениями. Отчего

то ей казалось, что она совершает неприемлемые поступки, стеснялась того, что делала, стеснялась того, что говорила Ланцу. Румянец на её щеках стал ещё одним подтверждением догадок об излишней застенчивости.

Легкий румянец окрасил щеки, губы слегка приоткрылись. Ресницы трепетали.

На белоснежной рубашке были расстегнуты верхние пуговицы.

Девушка будто затаила дыхание. Чувствовала себя загнанным зверьком, которого настиг преследователь. Люси знала, что Эшли наградил Дитриха прозвищем доберман, вообще

то не ободряла этого, но не могла не отметить попутно, что Паркер, придумав прозвище, не ошибся. Было в Дитрихе нечто такое… пугающее что ли. Не мистическое или отталкивающее, вовсе нет. Просто иногда он производил двойственное впечатление. С ним хотелось заговорить, но было боязно. Особенно, если он одаривал собеседника своим фирменным, уничтожающим взглядом. Уж это у него получалось отменно.

Лайтвуд сама этого взгляда боялась, оттого на первом этапе и не торопилась к Дитриху приближаться. Не хотелось получить в ответ на свое признание реакцию, которая навсегда отбила бы желание признаваться кому

то в своих чувствах.

Странно, но на нее Ланц никогда так не смотрел. Для нее были иные взгляды. Подобные взгляды ловила на себе только она, и улыбался Дитрих чаще всего именно ей.

И сейчас, лежа на полу, девушка чувствовала изучающий взгляд, скользивший по её лицу. Будто Ланц никогда раньше её не видел, и теперь пытался запомнить каждую черточку, каждую мельчайшую деталь её внешности. От этого становилось немного не по себе. С одной стороны, лестно. С другой – немного неуютно. Будто инфузория под микроскопом, а Дитрих – придирчивый ученый, наблюдающий за ней.

– Все ещё смотришь, – резюмировала она.

– Разумеется.

– А когда перестанешь?

– Когда надоест.

– А когда надоест?

– Честно. Никогда?

– Неужели? – скептически заметила Люси.

Иногда она позволяла себе такие «шалости», одним словом убивала всю романтику подчистую. Ничего не оставалось. Только некое послевкусие разочарования на языке. У многих. Но не у Ланца. Ему это как раз нравилось. Он сам не понимал прелести вечной романтики, оттого некая попытка спустить с небес на землю казалась ему приятным дополнением. Завершающим элементом, как вишенка на торте.

Ему не особо нравилось принимать участие в спорах, но разговоры с Люси обычно и не заканчивались спорами. Просто обмен остротами был чем

то вроде способа всегда держать друг друга в легком напряжении, при этом не скатываясь в выяснения отношений на повышенных тонах. Им нравилось то, что они делали, то, что говорили друг другу. Как это выглядит со стороны, никого не волновало. Ведь это была их жизнь. Их собственная семейная жизнь. Отчего

то Люси особо забавляло слово «семейная». Девушка придерживалась мнения, что в их возрасте семья – слишком громкое слово, хотя слово «любовники» нравилось ей еще меньше. Оно казалось унизительным, даже оскорбительным. Дитрих словам особого значения не придавал. Ведь слова – это всего лишь набор определенных звуков. Не важно, как называются их отношения, важно то, что они чувствуют по отношению друг к другу.

– Могу перестать смотреть.

– Да?

– Да.

Она собиралась ответить что

то, но почувствовала чужое дыхание на своих губах. Запах мятной жвачки, знакомого одеколона и еще чего

то такого волнующего… Люси не могла одним словом выразить все то, что происходило с ней, когда она находилась рядом с Ланцем. В душе у нее была буря эмоций, сумасшедший коктейль, соединивший в себе визуальные образы, тактильные ощущения… Эмоции, чувства, запахи, прикосновения. Она понимала, что рядом с Ланцем теряет контроль над собой. Будто она – не она. Другой человек. Это немного пугало. Люси никак не могла понять, что же с ней происходит.

Ведь и в Паркера она была влюблена, но никогда ничего похожего не испытывала. Может, потому, что та любовь была надуманной? Не любовью даже, а стремлением попасть в поле зрения симпатичного парня, которого половина школы обожает, а вторая ненавидит? Популярность вообще мощный афродизиак. К людям популярным часто тянет лишь потому, что хочется погреться в лучах их славы, отхватить немного себе. Избавиться от комплекса вечной мыши, показать себя во всей красе. Быть может, потому Люси понравился Паркер? Она хотела походить на него, но в тот момент вряд ли решилась бы на шокирующие поступки. Провокационные даже. Она хотела так же прогуливать уроки, говорить всем открыто то, что она думает, носить то, что ей нравится, даже если выбор падет на вещи кислотных оттенков немыслимых фасонов. Ей просто хотелось бунта. Бунта против режима Кристины, а Эшли своим внешним видом наглядно иллюстрировал пример человека, которому наплевать на мнение окружающих. Его вкус многими ставился под сомнение, но самому Эшли нравилось. Остальные могли оставить свое мнение при себе.

Дитрих тоже принадлежал к породе бунтарей. Еще более открытых антагонистов, нежели Паркер. Тот умел приспосабливаться при случае, избегая острых углов, а Дитрих, отличавшийся вспыльчивым характером, шел напролом. Слово «компромисс» было когда

то услышано, но благополучно позабыто. Он не желал идти на уступки, если видел ущемление своих прав. Просто не умел этого делать. Патологическая жажда справедливости, обостренное чувство собственного достоинства. Никому и никогда не позволять вытирать о себя ноги.

Люси это немного настораживало, но в то же время девушка ясно осознавала: именно некая властность притягивает её к Ланцу. Она привыкла жить под каблуком матери. Казалось, что и в ситуации с Дитрихом все повторится в точности. Осознав свои возможности, он тут же начнет её «строить», но ничего подобного не происходило. Ланц не пытался давить на Люси, не навязывал ей свое мнение. Наоборот, стремился подтолкнуть её к мнению, что каждый человек вправе самостоятельно распоряжаться своей судьбой. И она – не исключение. Она не должна складывать руки, ожидая приказов со стороны. Нужно жить своим умом, не в подчинении у кого

то.

Это не могло не радовать.

Люси чувствовала себя оранжерейной розой, которую пересадили в грунт, и теперь она должна приживаться. Цепляться корнями за почву, всеми силами бороться за жизнь, не позволяя малейшим порывам ветра сломить себя. Должна доказать родителям, что они были неправы, и все у их дочери впереди. Она не перечеркнула собственную судьбу, сделав этот выбор. Нет. Разве она одна такая? Опять же нет. Может, официальная статистика об этом умалчивает, но есть и те, кто не просто уходит жить к бой

френду, а еще и замуж выходят в юности. И делают они это по собственному желанию, а не потому, что им указали на дверь «любящие» родственники.

– Люси, открой глаза, – шепнул Ланц.

Девушка послушно взмахнула ресницами. Его лицо было совсем рядом. Глаза в глаза…

Ладонь скользнула чуть выше, сминая ткань тонкой хлопковой рубашки, собирая её некрасивыми складками на талии. Впрочем, этот факт в данную минуту Ланца не волновал.

Он коснулся её губ своими губами. Нежно, заботливо. В тот момент время будто остановилось. Или же просто замедлило свой ход.

Люси провела тыльной стороной ладони по его щеке, чуть

чуть, почти невесомо. Она прижималась к Дитриху, одной рукой обнимала за шею. Дыхания не хватало, казалось воздуха совсем не осталось… Она всегда чувствовала нечто подобное, когда он находился рядом. Некая неловкость, смешанная с ощущением счастья. Охарактеризовать это можно было одним словом – любовь.

Вновь щелкнула застежка заколки. Люси нравилось, когда Дитрих ходил с распущенными волосами. Вот и сейчас она не упустила возможности растрепать его прическу, зарываясь пальцами в волосы. Его дыхание на губах, его прикосновения, его поцелуи… Люси казалось, что она спит и видит самый прекрасный сон в своей жизни.

Он скользнул губами по уголку её губ, по подбородку. Невесомое прикосновение губ к шее заставило Люси на время отвлечься, выпасть из мира грез в мир реальный.

– Что ты делаешь?

– Тебе не нравится?

– Нравится, но твои родители…

– Они тоже были молодыми. Они поймут.

– Ты без комплексов. И без тормозов.

– Но тебе же это нравится.

– О, да, – засмеялась девушка, притягивая Дитриха к себе и целуя.

На этот раз инициатива целиком и полностью принадлежала ей…

Дитрих задумчиво покусывал губы, понимая, что воспоминания в очередной раз пришли не вовремя. Впрочем, они никогда не интересовались его мнением. Приходили тогда, когда считали нужным.

Разумеется, Люси рядом с ним не было. И он вновь почувствовал себя одиноким и потерянным, в душе четко обозначилось одно чувство. Неприятное и мерзкое. Пустота.

Его верная спутница, практически по пятам ходившая, ни на секунду не оставлявшая в покое.

От глаз Аманды не укрылись перемены в настроении собеседника. Она их почувствовала сразу же. Приняла, поняла, но тут же оказалась в тупике. Дитрих сейчас был чернее тучи. И продолжение разговора с ним вряд ли прошло бы в радостном ключе. Он и так не особо доброжелателен был, а когда погружался в воспоминания, так вообще – тушите свет.

– Я не сразу узнал тебя, – поделился Дитрих своими размышлениями.

Старался переключиться на нечто нейтральное. Грант с удовольствием эту инициативу поддержала. У нее не было желания разговаривать на повышенных тонах. Тем более с этим человеком.

– Я настолько изменилась?

– Я привык, что ты всегда в черном.

– Иногда и мне хочется снимать траур.

– Просто так или на то есть причины?

– Я не всегда была такой.

– Неужели?

– Да. Когда я играла в любительском театре, я одевалась намного ярче. Потом…

Аманда замолчала. Она не любила об этом говорить. Да и сложно было поделиться с посторонним человеком своими проблемами. Он ведь ей никто. Ему неинтересна её жизнь.

– Потом, – поторопил девушку Дитрих.

– Потом произошло то, что заставило меня изменить взгляды на жизнь.

– Постыдная тайна? – хмыкнул он.

Девушка пожала плечами, давая понять, что все подозрения могут оставаться на совести Дитриха. Она же не станет вносить ясность.

– Не сказала бы.

– Почему тогда не расскажешь?

– Это касается только меня.

– Конкуренция? – предположил Ланц.

– В каком

то смысле.

– Знакомо.

– Неужели?

– Это ирония или попытка задеть?

– Расценить можно по

разному. У тебя есть выбор, как минимум, из двух вариантов.

– У тебя отвратительный характер. Ни капли женственности и кокетства.

– Я знаю.

– Какие же роли ты могла играть с таким характером? Я не представляю тебя в роли влюбленных девушек, вроде Джульетты. Скорее, тебе подошли бы мужские роли.

– Есть две точки зрения. Когда кажется, что стакан наполовину пуст. И когда кажется, что он наполовину полон. Кто скажет, какая из них правильная?

Аманда впервые за время их разговора позволила себе повернуться к собеседнику, а не рассматривать носки своей обуви. Дитрих казался задумчивым. Его последнее высказывание поставило в тупик. В Аманде жили две противоречивые личности. Одна из них – нежная девушка, не имеющая пороков и грязных пятен на репутации, говорящая возвышенными словами, другая – грубая, наглая, дерзкая. А в каких

то моментах – мерзкая, отталкивающая. Как эти две личности могут уживаться, он пока так и не понял. Это открытие было неожиданным.

– Обе? – предположил Ланц.

– Правильно, – ответила Аманда. – Именно так. Потому и не стоит судить о людях по первому впечатлению. Все равно – вероятность ошибиться слишком высока.

– Тем самым ты хочешь довести до моего сведения знания о том, что способна сыграть любую роль?

– И снова десять из десяти, – отозвалась девушка.

– Понятно, – подвел итог Дитрих. – Но я все равно останусь при своем мнении. Предпочитаю не верить людям на слова. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, не так ли?

– Не верь глазам своим, – пафосно изрекла Аманда, а потом неожиданно засмеялась.

Их разговор можно было охарактеризовать лишь одним словом – странный.

– И почему же?

– Потому что видим мы обычно тоже только то, что хотим видеть.

– Слушай, а, если серьезно, что заставило тебя уйти из театра? Из твоих слов я понял, что актрисой ты была хорошей, и перспективы перед тобой открывались…

– Но дверь захлопнулась прямо перед моим носом в самый ответственный момент. Ты сам назвал причину моего ухода из мира искусства. Конкуренция. Я не смогла с ней справиться, оттого и отказалась от своей мечты. Но у меня осталось то, что никогда не позволит забыть о прошлом. Будет вечно преследовать. Преимущественно, в кошмарных снах.

Произнеся эти слова, Аманда посмотрела на Дитриха с некоторым торжеством во взгляде. Отчего

то ей пришло на ум, что сейчас он обвинит её, скажет, что она слабая, не умеющая справляться с неприятностями самовлюбленная девчонка. Сломалась, как только появились первые трудности, но Ланц молчал, взгляд у него стал ещё более отстраненным, нежели прежде.

Удивительным образом преображалось его лицо, когда Дитрих становился задумчивым. Отчужденное, но в то же время вдохновенное. Аманда подумала, что это все может оказаться лишь игрой её расшалившегося воображения. Ей Ланц нравился любым. Он мог злиться, кричать, он мог убивать своим равнодушием, но она все равно находила его привлекательным. Без вариантов.

Слепая любовь, что не знает границ разумного. Все и сразу. Отдавать себя без остатка, сгорать рядом с человеком… Человеком, которого совсем не знаешь, но к которому тянет невероятно.

Человек, поглощенный первым чувством с головой, не ведает, что творит. На первый план выходят его желания, а разум молчит, ожидая развязки. Хочет знать, чем все закончится, но почему

то не дает советов. Если бы девушки умели влюбляться поверхностно, не видя в каждом парне любовь всей своей жизни, им было бы гораздо проще. Аманде, уж точно.

Но она

то как раз и не умела влюбляться поверхностно. Сейчас она смотрела на Ланца, кусала губы и не знала, как сказать ему о том, что она чувствует. Понимала, что не нужны ему эти чувства, тем не менее, все равно с губ готовы были вот

вот сорваться предательские слова любви. Да и взгляд выдавал её без слов.

Невозможно было не почувствовать то, что таилось во взгляде девушки. Это было очевидно, даже самому не романтичному человеку на земле.

Дитрих не замечал ничего вокруг только потому, что был с головой погружен в свои размышления. Посмотри он в глаза Аманде, понял бы, что она к нему не равнодушна.

Но он не смотрел, и оттого Грант было легче дышать. Не хотела она прямо сейчас открывать ему свою тайну. Тайна казалась постыдной, будто любовь – чувство недостойное, запретное. В какой