Текст книги "Гадюки в сиропе или Научи меня любить (СИ)"

Автор книги: Тильда Лоренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 47 страниц)

Дитрих чувствовал себя не в своей тарелке. Он не рассчитывал на долгий разговор. Мыслей о возможном приглашении в дом у него не возникало. Ланц привык, что Аманда постоянно уходит от разговора. Не удивился бы, поступи она так и сегодня. Но девушка вела себя иначе, не так, как прежде. Будто её подменили.

– Вижу, сомневаешься, – заметила Грант. – В принципе, если не хочешь заходить в дом, можем в саду посидеть. Там есть беседка, так что с матерью моей точно не столкнешься.

– Ну, хорошо, – неожиданно согласился Ланц.

В конце концов, он и так задержался здесь дольше, чем планировал. Дома ему нечего было делать, о своей вылазке Лоту он предупредил, так что переживать по поводу отсутствия сына, она вряд ли станет. Тем более она вместе с мужем собиралась в кинотеатр. Очередная романтическая комедия привлекла её внимание, и Якоб, конечно, любимой жене не отказал.

Даже спустя много лет совместной жизни, они не упускали возможности выбираться спонтанно на свидания. Их сына подобное поведение одновременно умиляло и веселило. Мало он видел семей, где любовь рано или поздно не скатывалась в привычку, и его родители были одним из самых ярких примеров, что когда

либо встречались на жизненном пути. Идеальная любовь, временами казавшаяся ему нереальной.

Аманда не стала настаивать на посиделках в доме. Действительно, отвела Дитриха в сад, где была деревянная беседка. На улице стояла жара, а в беседке неожиданно оказалось прохладно. Немного раздражал запах цветов, густой, временами удушающий. В нем смешались ароматы самых разных представителей флоры, но особенно ярко выделялся на общем фоне аромат роз и жасмина. Запах жасмина Дитрих никогда не любил. Но, в целом, это его не расстраивало. Привыкнув через некоторое время, он практически перестал обращать внимание на цветы, сосредоточившись на обдумывании предстоящего разговора.

Поинтересовавшись, хочет ли он чего

либо, Аманда на время удалилась, оставив Дитриха в одиночестве. Вернулась, неся в руках два стакана колы со льдом.

Во внешнем виде её не произошло никаких перемен. Девушка не стала пользоваться случаем и наводить марафет, в попытке сразить своего собеседника наповал. Решила, что раз он увидел её в домашней обстановке, пусть все останется по

прежнему. Только очки вместо ободка нацепила. В саду было солнечно, и от долгого пребывания на солнце начинало темнеть в глазах, а иногда перед ними и красные пятна плясали. Так что очки были предметом первой необходимости, а не попыткой создать иллюзию загадки.

Девушка поставила перед Ланцем стакан, села напротив, отпивая немного из своего стакана.

– Спасибо, – поблагодарил её Дитрих.

– Не за что. Всего

навсего правила гостеприимства, – отозвалась она. – В общем, сейчас я целиком и полностью в твоем распоряжении. Можем поговорить обо всем, что тебя волнует. Но, как я понимаю, тебя интересует только одно – мое поведение на вчерашнем концерте. Причины, по которым я сделала то, что сделала, там, в коридоре. Правильно?

– Стопроцентное попадание.

– Я знала, что ты не пройдешь мимо этого поступка. Ты склонен все тщательно анализировать. Иногда это хорошо. Иногда лучше не лезть в дебри. Так жить проще.

– Я не стал бы анализировать, если бы это не касалось лично меня.

– Разумно, – отозвалась Аманда. – Хочешь знать, что заставило меня признаться тебе в любви? Не знаю, честно. Сама уже несколько раз пыталась проанализировать свой поступок, но пока так ничего умного и не придумала. Я уже говорила, что любовь для меня – понятие удивительное. Даже загадочное. Мне раньше казалось, что я влюбляюсь в человека, проводила с ним время, и понимала, что не люблю его. Одно время я упиваюсь своим чувством, оно мне кажется огромным, необъятным, но потом я вновь смотрю на объект своей страсти и прихожу к выводу, что ничего не чувствую. У Эштона все так же было. Он всегда искренне верил, что с новой девушкой у него будут крепкие, постоянные отношения, но проходила неделя, и он терял интерес к тем девушкам. Я не особо от него отличаюсь, разве что сроки моей влюбленности чуть больше. Месяцы, а то и годы. Сама знаю, что звучит странно, но ничего поделать не могу. Я влюбляюсь, я охладеваю к человеку, в которого влюбилась. Но, может, это закономерно. Никогда не встречала примеров вечной любви, о которой так любят писать, говорить, петь и снимать фильмы.

– Её и нет, – произнес Ланц. – А, может, есть, но я в нее не верю.

Аманда улыбнулась.

Подумала, что сама себя загнала в ловушку, предложив Дитриху зайти к ней в гости, но вместе с тем испытывала облегчение, как камень с души упал. Действительно, глупо было убегать от разговора, пытаться найти ответы на свои вопросы в бегстве. Проблемы не решались, они так и оставались на месте. Сейчас появилась реальная возможность расставить все точки над i, попытаться систематизировать все события.

Она так часто избегала выяснения отношений, что успела отвыкнуть от цивилизованного разговора. Дитрих видел её спину, стоило только начать разговор о чем

то неприятным, а потом силуэт в отдалении, сейчас девушка решилась на откровенный разговор. Было немного неприятно осознавать: в данный момент они начнут по косточкам разбирать всю ситуацию, в итоге все банально скатится в промывание друг другу мозгов, возможно, в конце Аманда не сдержит слез, а Ланц будет беситься, глядя на эти слезы. Отчего

то разговоры по душам неизменно ассоциировались у девушки со слезами, переживаниями, взаимными упреками. То есть, по сути, мирная ситуация грозила перерасти в скандал, стоит только бросить неосторожно пару слов. Пока Аманда надеялась, что все обойдется, и разговор у них получится цивилизованный. Даже, если очень захочется сказать гадость, она прикусит язык и выдаст очередную улыбку.

– Потому и ставишь мои чувства под сомнения?

– А разве ты сама этого не делаешь?

– Делаю, конечно.

Грант тяжело вздохнула. Понимала, что сама же себе противоречит. Признается в любви, потом заявляет, что в любви не склонна к постоянству, и теперь вновь пытается убедить Ланца в силе своей любви. Странно? Естественно, странно. Но чувства всегда оставались для нее загадкой, никто никогда не рассказывал ей о правилах поведения в таких ситуациях. Аманде предстояло всему научиться на собственном опыте, а не на ошибках прошлых поколений.

Сара не уделяла должного внимания своим детям, потому и о муках первой любви никто их не просвещал. Советов от нее можно было ждать вечность, да так и не дождаться. Не может человек, не знающий любви, пояснить, как вести себя в той или иной ситуации, созданной этим чувством. А Сара любви не знала. Совсем. Может, когда

то теплились в её душе зачатки чувства, но потом, невостребованные, так и сгорели без остатка. Одно равнодушие можно было почувствовать с её стороны, иногда холод, а тепла не было. Всего раз в жизни Аманда почувствовала, что её мать – не робот, а живой человек. Не так давно, в день смерти Эштона. А потом снова появилось отторжение, холод, полное отсутствие эмоций, ничего кроме оценивающих взглядов, да редких замечаний о невыдержанном стиле в одежде, либо неаккуратно нанесенном макияже.

Девушка искренне завидовала тем детям, что общаются с родителями, как с друзьями. У них есть общие интересы, темы для разговоров. Матери с дочерьми – лучшие подружки, что могут делиться одеждой, обувью, косметикой. И откровенничают на разные темы, начиная от модных тенденций, заканчивая темой личной жизни. Да, именно так. Есть же случаи, когда дочери легко делятся со своими мамами любовными переживаниями. Но у Аманды такого никогда не было. Она понимала, что Сара не станет её слушать, а, если станет, то потом от нее не совет последует, а чтение нотаций на тему: «Как не стыдно матери подобные вопросы задавать?». Оттого

то она и старалась избегать общения со старшим поколением. У них было разделение, нейтралитет. Она не трогает родителей, родители не обращаются к ней. Живут на одной территории, но обособленно, как чужие люди. По ощущениям, правда, чужие, только фамилия почему

то одна на всех.

Причем, это у них было в порядке вещей. Точно так же складывались отношения в семье, где воспитывался отец Аманды. Никаких родственных чувств, просто проживание в одном доме. В остальном – никакой теплоты и попыток заботиться о своих близких. Говорят, что все закладывается в детстве. Как воспитывают ребенка, так же и он будет относиться к своим собственным детям. В данном случае теория оказалась верной на все сто процентов, ни одной ошибки. Наверняка, у Эштона все сложилось бы точно так же. Конечно, если бы он вообще женился, а то у него никогда взгляд на одной девушке надолго не задерживался. Быстро вспыхивал, быстро остывал, и так всегда. Ни одного исключения из правил. Глядя на брата, Аманда раз за разом убеждалась в правдивости теории о полигамности мужчин, и нельзя сказать, что это открытие её радовало. Наоборот, девушка огорчалась. При таком раскладе, вероятность встретить единственного и неповторимого, того, что будет рядом с ней всю оставшуюся жизнь, казалась невероятно трудным заданием. Все равно, что один из подвигов Геракла вновь повторить, не имея его исходных данных. Как ни крути, у героя были задатки, позволявшие справиться с заданиями, а вот Аманде не на кого было надеяться.

Она чувствовала себя так, будто живет не потому, что ей это нужно, а для того, чтобы кому

то доказать важность своего существования. Родителям, в первую очередь. Живет так, будто плывет против течения, и её это угнетает, но ничего она не меняет. Наступает на горло собственной песне, не позволяет себе радоваться жизни, и другим вечно портит настроение. О чем ей уже неоднократно говорили. Она не оспаривала, потому как заявления были правдивы, в большинстве случаев. Теперь следовало озадачиться вопросом, отчего она так поступала? На самом деле, ей было неприятно все, что делали её одноклассники, или же она просто хотела быть хорошей девочкой. Настолько хорошей, что при всем желании никто придраться не сможет? Хотелось создать себе определенный имидж, и это получилось отменно. Комар носа не подточит. Вот только стала ли Аманда от этого счастливее? Вряд ли. Точнее, ответ на вопрос очевиден. Нет, нет и ещё раз нет.

Что такое истинное счастье? Аманда могла лишь общими словами ответить на этот вопрос, никакой конкретики, только отвлеченные фразы, которые доводилось слышать ранее, от других людей. Но своего собственного понятия счастья она не имела. Пока не сталкивалась с такими явлениями, что могли бы заставить её сказать фразу: «Я по

настоящему счастлива».

– А, если сама сомневаешься, отчего же я должен верить?

Грант развела руками. Дитрих говорил правильные вещи, его не в чем было упрекнуть. Он совсем не обязан верить, ведь и сама себе она почти не верит. Так, с переменным успехом. Но большую часть времени, только и делает, что сомневается и переливает из пустого в порожнее. Не умеет брать на себя ответственность, да никогда и не пыталась этого делать. Нравилось играть роль самостоятельной особы, что сама решает, как поступить в той или иной ситуации, но сейчас картинка прошлого раскалывалась на мелкие кусочки, как стекло в раме, по которому ударили молотком. Раз, и от цельного стекла осталось мелкое крошево. Точно так же все убеждения Аманды потеряли свою целостность.

– Об этом легко рассуждать. Хуже, когда противоречия раздирают изнутри, и не знаешь, куда податься. Ты, наверняка, успел отметить, что я вела себя достаточно странно, когда мы с тобой пересекались. Нет, первые два раза мне, действительно, было наплевать, потому что тогда я ничего к тебе не испытывала. Когда мы пересеклись в парке, стало немного не по себе. Знаешь, мне было безумно сложно держать себя в руках. Так и хотелось прикоснуться к тебе, или просто сказать что

то нежное, но все время приходилось себя осаживать. Постоянное напряжение и внутренние метания до добра не доводят. Сама об этом знаю прекрасно. К тому же ты говорил о Люси. И да, я понимаю, ты её любил и сейчас любишь, но мне этого слышать не хотелось. Как и все остальные люди, я – эгоистка. Я не могу слушать о том, что мне неприятно. Хотя ты с моим мнением не обязан считаться. Я это тоже понимаю. Позволишь задать тебе вопрос личного характера?

– Насколько личного?

– Очень

очень. Откровенности захотелось.

– Задавай. Посмотрим, захочу ли я на него ответить.

– Хорошо, – протянула Аманда, старательно подбирая слова. Ей не хотелось разрушать то хрупкое равновесие, что возникло между ними сейчас. Наоборот, в компании Дитриха было уютно. Хотелось подольше сохранить это ощущение, не потерять его в самом начале. – Не осуждаю вас с Люси. Даже права на это не имею, знаю. Тем не менее, интересно узнать, почему вы начали жить вместе? На самом деле, этого хотелось?

– Занятный вопрос, – протянул Дитрих после непродолжительной паузы.

– Понятно. Отвечать не станешь.

– Могу и ответить. Ничего криминального там не было.

– О, тогда я жду ответа, – произнесла Аманда.

И, правда, ждала. Ей хотелось узнать подробности той истории. Не только потому, что все еще не давали покоя сплетни, бродившие по школе. Их вторая волна стихла совсем недавно. Все никак не могли смириться с тем, что на похоронах так и не увидели Ланца. Осуждали его, разумеется. Догадывались, конечно, что это из

за его конфликтов с Кристиной, но ведь были и те, кто о противостоянии директора и Дитриха не знали. Они

то и раздували сенсацию о мерзком представителе рода человеческого, что даже на похоронах любимой девушки не появился. Видимо, такая сильная любовь…

Грант знала правду, но никого не переубеждала. Понимала, что смысла в этом все равно нет. Люди, как трепали языками, так и продолжат это делать. Им нравится копаться в чужом грязном белье. Это уже норма жизни такая, без которой жизнь кажется серой и унылой. Без огонька. Всегда нужно кого

то обсуждать, чтобы чувствовать себя лучше, чище, более зрелыми. Выигрышно смотреться на фоне других – это проверенный вариант, неоднократно проверенный, а потому сомнению не подвергается. Никто не хочет быть новатором, идут по протоптанной дорожке. Аманда не одобряла этого поведения, но и осуждать никого не бралась.

С ответом она Дитриха не торопила. Понимала, что разговаривать с ним о Люси, все равно, что идти по тонкому льду. Один неосторожный шаг, и окажешься под водой. И выплыть будет сложно. Быть может, вообще не получится.

Ланц утверждал, что такое явление, как вечная любовь ему не знакома, на деле все обстояло иначе. Аманда чувствовала это. Она была уверена, что несколько месяцев, проведенных рядом с Лайтвуд, для Дитриха значат гораздо больше, чем все семнадцать лет жизни, прожитых без нее. Девушка не ошибалась. Ланц искренне верил, что так все и обстоит. Все, что было «до» и будет «после» не имеют такой ценности, как отношения с Люси. Любовь никогда не забывается, если она была настоящей, а не поверхностной.

– На самом деле, мы даже не думали о начале совместной жизни. Так сложились обстоятельства. Никто нашего мнения не спрашивал, поставили перед фактом. Мы и не стали противиться. На такой эффект никто не рассчитывал, пророчили, что я выставлю Люси на улицу в рекордно

короткие сроки, но я этого не сделал. И родители мои тоже ничего подобного не сделали. Этим разозлили режиссера погорелого театра еще сильнее, чем прежде. Она ведь хотела доказать Люси, что я – ничтожество, которое слова доброго не стоит, тем не менее, ничего у нее не получилось.

– Режиссер? – удивленно переспросила Аманда.

– Из всего контекста ты выхватила только это слово? – усмехнулся Дитрих.

– Нет, нет, – тут же замахала руками Грант. – Все совсем не так. Просто интересно, кто же вам решил помочь в принятии решения.

– Ты сама не догадываешься?

– Думаю, догадываюсь.

– И?

– Директриса?

– Именно. Милейшая женщина по имени Кристина Вильямс, возомнившая себя вершительницей судеб.

– Она выгнала родную дочь из дома?

– Ну, можно и так сказать.

– А отец?

– Что?

– Отец Люси не заступился за дочь? Не стал защищать её? Принял точку зрения жены, как должное?

– Они не живут вместе, развелись давно.

– Ну, ладно, точку зрения бывшей жены. Все равно принял?

– Более того, решил снять с себя ответственность за ребенка.

– Как это?

– Во

первых, поддержал Кристину в её начинаниях, во

вторых, урезал содержание дочери, заявив, что раз она живет со мной, то я и должен её обеспечивать. Там была достаточно неприятная ситуация, о которой не хочется вспоминать. До сих пор при воспоминаниях об этих людях, меня охватывает чувство безграничной ненависти, обоих хочется стереть с лица земли.

– Кое с кем у тебя это взаимно.

– С Кристиной?

– Да, – ответила Аманда. – Именно с ней.

– Ещё как взаимно, – фыркнул Дитрих, откидываясь на спинку скамейки.

Временами ненависть к Кристине в его душе угасала. Не окончательно, разумеется, но и ярким пламенем не полыхала, как бывало ранее, когда они пересекались на территории школы. Но бывали моменты, когда она вновь просыпалась и вспыхивала с новой силой. Дитрих понимал, что и теперь его слова цели не достигнут. Мисс Вильямс, как была непробиваемой, так и осталась. И мнение, по

прежнему, ценит исключительно свое. Чужое её никогда не волновало, и сейчас не волнует. Случай с похоронами окончательно разочаровал Ланца в этой женщине. Он не пришел туда вместе со всеми лишь потому, что не хотел устраивать публичный скандал. Совсем не подходящая обстановка, не то место, где можно перебрасываться оскорблениями со своим оппонентом. Временами казалось, что он и вовсе позабыл об этой женщине, но потом её имя вновь всплывало в разговоре, и Дитрих понимал, что его продолжает трясти, как только он слышит упоминание. Он ненавидит её больше, чем кого

либо, и перед глазами неизменно возникает пелена гнева.

– Почему?

– Об этом лучше у нее спросить.

– Ты не знаешь?

– Догадываюсь, но утверждать не берусь.

– И каковы догадки?

Аманда продолжала задавать вопросы, хотя внутренне не переставала опасаться. Настроение у Ланца портилось. Это было заметно. Кристина Вильямс явно не вызывала у парня положительных эмоций. Только черную ненависть.

– Лицом не вышел, как она сама сказала. А, если серьезно, то… Видимо, ей просто не понравилось то, что я не подстраиваюсь под её желания. Делаю то, что мне нравится. Ей же хочется управлять людьми. Она строила свою дочь, а когда Люси вырвалась из

под контроля, её тут же выбросили на улицу, как нашкодившего щенка. Опьяненная собственным тщеславием, Кристина на многое готова пойти, только бы в очередной раз доказать себе и окружающим свою состоятельность. Она – королева, остальные – подданные. И только в её власти казнить и миловать. Примерно так она рассуждает.

– То есть…

– То есть, она мерзкая баба, о которой мне не хочется говорить, – фыркнул Ланц раздраженно.

– Понятно, – вздохнула Аманда.

– Я обидел тебя своими словами?

– Нет, я была готова к такому повороту.

– Успела так хорошо меня выучить?

– Я сама веду себя не лучше, когда со мной заговаривают на неприятные мне темы. Оттого прекрасно тебя понимаю. Есть такие вещи, о которых говорить не хочется, лучше о них совсем не вспоминать, но это редко удается.

– Хочешь сказать, что мы с тобой похожи?

– В каких

то моментах да. Не во всем, разумеется.

– Занятно, – протянул Дитрих. – Не думаю, что ты на меня похожа. Ты бежишь от своих проблем, а я обычно смотрю в глаза своему противнику, не отводя взгляда. Мне хочется побеждать всегда и во всем, хотя был в моей жизни один эпизод, когда я тоже решил отдать победу без боя. Сейчас жалею.

– Фигурное катание, да?

– Оно.

– И мой театр…

– Да. Именно в этом мы похожи. Ты ушла со сцены, я с катка. Временами я, на самом деле, искренне сожалею о том, что когда

то позволил Марте столкнуть меня с выбранного пути. Ведь я жил фигурным катанием, видел в нем свою судьбу, а в итоге так просто от своей мечты отказался… Стыдно даже вспоминать об этом. Позорная страница моей биографии.

Дитрих сложил руки перед собой, приняв позу прилежного ученика. Смотрел не на Аманду, а мимо нее. Разглядывал её дом. Любопытство все же имело место быть. Одного взгляда на дом достаточно было для того, чтобы понять: материальное состояние Грант несколько выше, чем у него. Можно с уверенностью сказать, что она богатая невеста и завидная партия. Вряд ли миллионерша, но, тем не менее, ни в чем не нуждается и никогда не нуждалась. Странно, что она училась не в какой

то суперпрестижной, дорогой школе, а в самом обычном учебном заведении.

Его поступок не остался незамеченным для Аманды. Она повернула голову, чтобы понять, куда устремлен взгляд Дитриха; поняла, что он все

таки заинтересовался домом, в котором она обитает. Может, просто праздное любопытство, может, размышления о том, почему она ходит в обычную школу, если есть возможность посещать частные учебные заведения. Там и уровень образования выше, и ученики все, как на подбор – дети из богатых семей. У Аманды, конечно, был шанс оказаться в такой школе, но она сама не захотела. Родители не настаивали, да и вообще… Когда она только начинала учиться, родителей вопросы престижа не волновали. Они, как сами говорили, старались быть ближе к народу, вот потому дети и ходили в муниципальное заведение.

Надо сказать, Аманду это не расстраивало, наоборот, она радовалась. В частной школе, скорее всего, оказалась бы в одном классе с кем

то из знакомых, а они не позволили бы ей оставаться в одиночестве, все время приставали с вопросами, доставали глупыми предложениями. Уж лучше тут, где никто её не знает.

– Интересно? – спросила она.

Дитрих отвлекся от своего занятия и посмотрел на девушку.

– Что именно?

– Посмотреть, как я живу.

– Большой дом, – ответил Дитрих, чувствуя себя немного неловко.

Все же его застали не за самым благовидным поступком. Он чувствовал себя глупым, несмышленым ребенком, которого впервые привели в зоопарк, и он с открытым ртом смотрит на животных, что раньше только на картинках видел. В реальности они намного больше, и это слегка пугает.

Дом Грантов его не пугал, но, тем не менее, разглядывал Дитрих его с интересом. Проницательная девушка Аманда не могла не заметить неподдельный интерес Ланца.

– А мое предложение все ещё в силе, – усмехнулась Аманда.

– Какое предложение? – удивился Дитрих, все еще чувствовавший себя неуютно после того, как его поймали на разглядывании чужого жилища.

– Я предлагала тебе зайти в гости. Так вот, если хочешь посмотреть дом, я покажу. А то, что он большой – это, скорее, минус, а не плюс.

– Отчего же?

– Счастья он никому из своих обитателей не принес. Мы живем все вместе, но почему

то я этого совсем не чувствую. Почти не пересекаюсь с родителями в течение дня, даже, когда они дома. Мы не разговариваем, максимум парой слов перебрасываемся. И то, разговоры эти на отвлеченные темы. Скорее, о погоде заговорим, чем о том, что у меня в школе произошло. Мама помешана на моде, постоянно вертится у зеркала, постоянно наведывается в салоны, сидит на диетах. Детей предпочитает не замечать. Отец думает только о работе. Я не разделяю их интересы, в итоге остаюсь невидимкой. Брожу по дому, как призрак, теряясь на его территории. Потому и говорю, что лучше бы ему быть маленьким. Есть подозрение, что в этом случае, мы хотя бы иногда сталкивались нос к носу, и у нас была бы нормальная, среднестатистическая семья. Я хочу теплоты и домашнего уюта, а не постановочной картины: «семейство аристократов, официальный прием». Нож, вилка, накрахмаленные салфетки, свечи… Нет, это эстетично, красиво, но утомляет, когда постоянно происходит одно и то же. Еще бесит, что мы всегда едим в одно и то же время. И не важно, есть у меня аппетит, или же нет. Раз мама сказала, что мы должны садиться за стол, мы это делаем. Бесит меня это показное благополучие.

Дитрих вновь провел параллель между Амандой и Люси. Это уже само собой получалось. У них неожиданно оказалось много общего. Если вдуматься, то здесь

то как раз были противоположные ситуации. Люси находилась под тотальным контролем. За каждым её шагом следили. Как следят за действиями заключенных, что попали в тюрьму по обвинению в особо тяжких преступлениях. Аманду наоборот никто не контролировал, на нее не обращали внимания. Но схожи их ситуации были в одном: обе девушки в итоге чувствовали себя несчастными. Одна от недостатка внимания со стороны родителей, другая от переизбытка.

– Идём? – напомнила Дитриху о своем присутствии собеседница.

Он согласно кивнул. Следовало, конечно, от этой экскурсии отказаться, но ему было интересно посмотреть, в каких условиях обитает Аманда. Иногда по интерьеру можно понять характер человека. Увидеть, что он любит, чего старательно избегает.

На данный момент Дитрих знал об Аманде ничтожно мало. Какие

то крупицы информации. Недостаточно материала, чтобы нарисовать психологический портрет, ни разу не ошибившись.

Это не было новой симпатией. Это был обыкновенный интерес к человеку, что с завидным постоянством появляется у него на пути. Пока все мысли Дитриха крутились в основном вокруг того, что Аманда – интересная личность, загадочная, и ему хочется немного приоткрыть завесу тайны, сорвать покровы. Увидеть её настоящую, а не маску, что так старательно раз за разом ему демонстрировали.

Она одинока, любит черный цвет, слушает темную музыку, а не то, что выбирает большинство её сверстниц. Но при этом интересует её именно музыка, а не музыканты. Их внешность для Аманды вообще никакого значения не имеет. Она оценивает качество звучания, и сладкой внешностью к безголосому коллективу внимание её не привлечь. Странно, но Дитриха это открытие радовало. Он привык, что все девушки, слушавшие мрачную музыку, были падки на внешность исполнителей, а не на тексты их песен. Если бы он сам выступал на сцене, его, наверняка, задевало бы за живое, вызывало отторжение столь поверхностное отношение.

Пожалуй, Аманда даже слишком одинока. У нее совсем нет близких подруг. Ей не с кем делиться переживаниями, она все переосмысливает и переоценивает сама. Живет обособленно, хотя говорят, что жить в обществе, оставаясь свободным от общества – невозможно. Своим существованием Аманда опровергала это заявление.

Дитриху вновь стало жаль её, но он старательно отделывался от чувства жалости. Аманда не давала поводов думать, что нуждается в чьей

то жалости. Немного пооткровенничала с ним, но и только. Она не говорила, что мечтает о сочувствии со стороны. Она слишком любит себя, чтобы однажды взять, да разрыдаться на плече у своего собеседника. Не тот случай, не тот характер. Она, скорее, будет улыбаться. Улыбки будут фальшивыми, но она в этом не признается. Слезы упадут с ресниц в тот момент, когда никого из посторонних людей рядом не останется.

Ланц внимательно разглядывал свою спутницу. Она шла чуть впереди. Наверняка, чувствовала, как он смотрит ей в затылок, но все равно не оборачивалась.

Где

то Дитрих слышал, что все события в истории рано или поздно повторяются. В его личной истории все повторялось ужасающе быстро. Почти так же он прогуливался с Люси по школе. Она его тоже слегка раздражала, а потом…

– О чем задумался? – поинтересовалась Аманда, словно почувствовавшая, что молчание негативно отражается на состоянии Дитриха.

– О пирожных, – сболтнул он, не особо задумываясь, что говорит.

Он, правда, думал о сладком лакомстве. Размышлял, не обнаружит ли однажды Аманду на пороге своего дома с пирожными. Только в руках у нее, наверняка, будет не корзинка, а коробка, перехваченная шелковой лентой, с эмблемой кондитерского дома.

– Ты любишь сладкое?

– Более или менее.

– Это как?

– Раньше очень любил, сейчас склоняюсь к тому, что равнодушен.

– А я вот не люблю. Сахар в любых количествах кажется мне приторным. Хотя, однажды я попробовала кофе с сахаром. Мне понравилось. Даже странно. Всегда считала, что кофе, как, впрочем, и чай с сахаром – моветон.

– Я не пью подслащенные напитки.

– Правильно делаешь. Рафинад забивает весь вкус, – ответила Аманда. – Раз уж мы заговорили о гастрономических предпочтениях, то не могу не упомянуть о том, что не переношу алкоголь. Он не вызывает у меня ничего, кроме отвращения.

– И что же, никогда его не пробовала?

– Пробовала. Мне не понравилось. Кроме того…

Аманда некоторое время колебалась, потом все же продемонстрировала Дитриху свою открытую ладонь. На светлой коже четко была видна бледная полоска. Длинный шрам, оставшийся на память от той вечеринки, где Аманда высказалась о пьяных людях.

– Откуда?

– Одна прекрасная леди, имевшая неосторожность – перебрать с алкоголем, не смогла спокойно выслушать мои упреки. Решила проучить меня, взялась за нож, а я… Я схватилась за лезвие, не думая о том, что делаю. Нужно было что

то сделать, и я сделала первое, что пришло в голову. Вот результат. Правда, та девушка была напугана моим поступком. Сказала даже, что я сумасшедшая. Наверное, в тот момент я так и выглядела. По привычке улыбалась, хотя больно было ужасно.

– Потому и алкоголь не вызывает в памяти приятных ассоциация?

– Некоторые люди не знают меры. Пьют слишком много. В итоге… Итог зачастую бывает плачевным. Наверняка, ты и сам это понимаешь.

– Понимаю, – согласился Ланц, вспоминая собственное состояние после обильных возлияний.

– Приятно иметь дело с человеком, который во всем соглашается со своим собеседником, – усмехнулась Аманда.

– В смысле?

– Сегодня у нас на редкость милое общение. Ты не видишь подвоха в моих словах, я не раздражаю тебя и не болтаю о глупостях. Вот и говорю, что сегодня нам приятно иметь дело друг с другом. Буквально с полуслова собеседника понимаем, – девушка вновь улыбнулась, но быстро погасила улыбку.

Не то, чтобы боялась спугнуть удачу, просто не хотелось в очередной раз создавать впечатление у собеседника, что она с ним заигрывает. В мыслях у нее не было с Ланцем заигрывать. Не сейчас, не сегодня.

Когда

то она слышала разговоры других девушек. Не имея надежды на отношения, они были согласны стать друзьями тем, кто им нравился. Только для того, чтобы быть рядом. Тогда это казалось Аманде унизительным, сейчас она понимала, что сама готова принять условия игры. Подружиться с Ланцем, раз ничего другого он ей предложить не может. Наивно? Глупо? Смешно? Да, пусть так. Но лучше дружба, чем ничего. К тому же, бывают такие моменты, когда дружба ценится гораздо выше любви, и спрос на нее выше. Хорошие друзья на дороге не валяются.

Аманда думала о том, что она пересилит себя. Однажды она научится контролировать свои эмоции, заставит себя переключиться с режима любви на дружбу, перестанет тянуться к этому человеку. Больше всего её угнетала собственная рассеянность и желание прикоснуться к Ланцу. Ненадолго, буквально на пару минут, только бы понять, что он настоящий, не призрак из её мечтаний. Идет рядом с ней, что