Текст книги "Лекарь (СИ)"

Автор книги: Таня Смитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 33 страниц)

Глава 9

Глава 50.

«Почему Тихон не может быть таким, как все? – размышлял Женька, уныло плетясь вдоль ночных улиц. – ну, или почти таким,» – поправил он себя, неожиданно вспомнив о собственной необычности.

Потеря вещей настолько подкосила великолепного Прохора, что тот на мгновение вышел из привычного отрешенного образа и некоторое время весьма виртуозно выражал негодование, знакомя Женьку с новинками русского мата. Варвар в первую минуту тоже немного загрустил о пропаже, однако и здесь его внутренний оптимист отыскал массу жирных плюсов.

«Может быть теперь ученый мир оставит Прохора-Тихона в покое и даст ему возможность обустроить свой быт и наладить обычную жизнь рядового гражданина?» – думал Женька, не будучи осведомлен до конца об опасных задумках влиятельных и могущественных. Тихон однажды в мутных выражениях познакомил приземленного бродягу с основными тенденциями, но вся информация надежно растворилась в незамутненных Женькиных мозгах, не найдя там солидной опоры. Сейчас их путь был неясен и пролегал там, куда падал взор. Занятые каждый своими мыслями, они не заметили, как оказались на самой окраине города 22, неподалеку от знакомых склонов.

«Начнем с начала, Женя? – пробормотал немного успокоившийся Тихон, – наше бегство не вызовет эйфории у господина Бражникова, ровно, как не родит и безмерной грусти. Он достиг цели и наверняка не станет тянуть с реализацией. В сумке были все мои записи, а также та полезная информация, что хранилась некогда в волшебных коробках. Теперь дело недолгого времени вновь запустить установку, но теперь с куда большей эффективностью. Женя, я устал. Все, к чему бы не прикасались мои руки, превращается в угрозу всему живому. Фил был тысячу раз прав, называя меня идиотом. И еще он очень недоумевал, чем я мог вызвать в другом человеке столько теплоты и искренней любви? Я неудачник, Женя, пора это признать»

Самобичевание Тихона звучало настолько нехарактерно, что Женька даже растерялся. Он никогда не считал Тихона Русакова неудачником. Эгоистом – иногда, самовлюбленным сибаритом – время от времени, чертовым везунчиком – постоянно. Но «неудачник» было не то понятие, которое раскрывало бы истинное лицо гениального ученого.

«Прекращай, Тихон, – безразлично пробормотал Женька, всматриваясь в темноту, – лучше посмотри, что там валяется, на склоне?»

На склоне, действительно, темнел какой-то неопознанный предмет, очертаниями и размерами очень напоминающий потерянную кожаную сумку. Тихон резво подскочил, забыв про душевные терзания, и в два прыжка оказался возле загадочной находки.

«Женя, – негромко проговорил он, поднимая ее с земли, – это она. Но какого черта она делает здесь, в паре десятков километров от места трагедии?»

В волнении он вытряхнул содержимое драгоценной находки прямо на землю и принялся ворошить скомканное тряпье. Женька следил за меняющимся выражением на утонченном небритом лице, и ему можно было уже не озвучивать тот очевидный факт, что тетрадка с записями в сумке отсутствует.

«Она пропала, – все же счел необходимым уточнить Тихон, – но все же это странно. Зачем Мартыну совершать столько лишних движений, возвращая сумку за пределы города? Кроме той тетрадки, в ней нет ничего ценного, ну разве что ее принадлежность к давно исчезнувшему модному бренду. Но это только повод сохранить ее, как исторический артефакт. Что скажешь, друг Женя?»

Но Женька настолько потерялся в событиях, что смог только невнятно развести руками и озвучить самое очевидное:

«Что тут скажешь, Тихон. Сумка с нами, давай порадуемся хотя бы этому»

Предаться восторгам им помешал шум, возникший на вершине склона, и мелькающий свет поисковых фонарей. В считанные минуты невезучие скитальцы были окружены плотным кольцом бойцов охранения и повалены на землю.

«Молчать и не двигаться!» – рявкнули сверху.

Женька послушно замер, косясь на своего приятеля, который тоже решил воспользоваться дельным советом. Вести беседу в подобном положении желания не возникало тоже, и под дружное пыхтение исполнительных вояк оба бродяги беззвучно были транспортированы в крытую машину. Женька пытался по внешнему шуму определить, куда в этот раз несет их нелегкая, и не определил. С ними сидел один из охранников, упрямо сохраняющий молчание и внимательно изучающий истоптанный пол кибитки. Тихон даже не пытался наладить с ним контакт, и даже старался как можно реже смотреть в его сторону, выражая тем самым высшую степень презрения. Машина внезапно остановилась, и суровый страж жестом предложил пассажирам выметаться прочь. Спорить с отрядом охранения было бессмысленно, вступать с ними же в открытые пререкания и лезть на рожон граничило с безумием, и Женька послушно спрыгнул на землю, припоминая покойного Захара.

Варвар не успел как следует рассмотреть высокое здание, возле которого им предлагалось сделать привал, поскольку ему на голову был наброшен синтетический мешок, отдающий химическими реактивами. По всей вероятности, Тихона постигла та же судьба, поскольку до Женьки донесся его негромкий неразборчивый голос, выражавший явное недовольство. После весьма утомительного, но недолгого пути их втолкнули в какую-то дверь, и Женька получил возможность познакомится с обстановкой воочию. Конечной точкой их маршрута стал просторный светлый кабинет с массивным столом и резным старинным креслом, в котором Женька не с первого раза разглядел маленького тщедушного человечка, показавшегося ему смутно знакомым. Человечек при виде вошедших, тут же оторвался от изучения каких-то бумаг и откинулся в глубоком кресле.

«Ну, что, Прохор, – вместо приветствия сухо проговорил он, – все дорожки ведут к свиданию, как пелось когда-то в старой песенке.»

Фривольный тон хозяина не смог обмануть насторожившегося Женьку. Тщедушный человечек источал злобу, нетерпение и искреннее любопытство, которое никак не мог скрыть за небрежностью жестов.

«Так вот ты какой, Прохор Моськин, – издевательски протянул он, подходя вплотную к Тихону. – а я тебя знаю. Это же ты помогал толстому недоумку устранять неполадки в работе моего приспособления. Согласись, весьма любопытная разработка, ты не находишь? Однако она не идет ни в какие сравнения с твоими изобретениями, Прохор Моськин. Я уже познакомился с некоторыми твоими исканиями. Ты чертовски умный. И тупой одновременно. Ты же не хочешь сотрудничества со мной? Нет? И ни с кем не хочешь? В том твоя ошибка, Прохор. Быть одиночкой всегда нелегко. Быть гением-одиночкой невыносимо.»

Руки Тихона были туго стянуты за спиной, а его голова надежно спрятана под непроницаемым мешком, однако даже такой, беспомощный и безопасный, Тихон вызывал у человечка тревогу. В тощем хозяине Женька узнал того невнятного типа, что напрашивался на общение после взрыва трансформаторной будки, он же приказал невменяемой Соне приглядывать за Женькой в квартире, он же считался самым могущественным человеком в текущем отрезке времени и носил имя Игнат Бражников.

Тихон продолжал сохранять молчание, а Игнат, немного приободрившись, продолжил начатую мысль.

«Прохор, я предлагаю тебе дружбу, – разоткровенничался Бражников, – от такого не отказываются, поверь. Посмотри на себя, Прохор. Ты, несмотря на свою гениальность, был и остаешься никем. Однажды случайный барыга, решивший отметить удачную сделку в вокзальном кабаке, снял на ночь проститутку, которую нашел там же. И в результате пьяной оргии на свет появился ты. Все твое детство и часть юности прошло за вонючими стенами того же кабака, где ты изо всех сил пытался не сдохнуть с голоду. Потом случилась эпидемия, ты обратился в тварь, но это не существенно, Прохор. Тогда это даже приветствовалось. Я никому не расскажу о твоих играх с законом на том этапе жизни. И спустя пять лет ты снова объявился, но теперь уже в образе ученого. Весьма неплохого, я бы сказал. Вероятно, у тебя были хорошие учителя, но о том мои источники не упомянули. Да оно и не нужно. Я сам узнаю все из первых уст, так сказать. Поведай мне, Прохор, как ты умудрился, живя в клоаке и имея чудовищную наследственность, сделать такие потрясающие открытия? Говори, не стесняйся.»

Женька, широко распахнув глаза, слушал откровения господина Бражникова, и не верил ни одному его слову. Источники, к которым обращался Игнат, безбожно наврали ему, выставив его Тихона в таком неприглядном свете. С его наследственностью было все в порядке, а его матушка была уважаемой женщиной, доброй и порядочной. Не говоря уже об отце, талантливом враче и удачливом бизнесмене. Тихон молча сжимал кулаки за спиной и никак не реагировал на невнятные инсинуации. Все же он добровольно натянул на себя отвратительную личину маргинала Моськина и создал ему имя.

Игнат оказался на редкость терпеливым и, полюбовавшись на молчаливого собеседника в ожидании ответа, запел снова.

«Ну что ж, это твое право, Моськин. Сейчас ты молод и силен, но придет время, когда ты будешь остро нуждаться в верных друзьях, теплом доме и стабильном доходе. Сейчас ты живешь, где придется, питаясь самым дешевым концентратом. Если ты сломишь свое непонятное мне упрямство, я дам тебе все, чего ты лишен, и немного больше. Ты сможешь носить настоящие вещи из натуральных материалов и есть вкуснейшую пищу, о существовании которой даже не догадываешься. И законники никогда не встанут на твоем пути. Подумай. Взамен этих преференций я предлагаю помочь мне, обнародовать свои разработки и перестать валять дурака.»

Игнат медленно подошел к Тихону и осторожно провел раскрытой ладонью по оборванным тряпкам, выполняющим роль одежды упрямого ученого. Тихон ощутимо напрягся, интуитивно отступив назад, а Бражников, не обращая внимания на столь красноречивую реакцию, так же не торопясь, стянул с головы молчаливого собеседника непроницаемый мешок.

«Ты очень изменился за годы скитаний, – задумчиво пробормотал Игнат, вглядываясь в тонкие красивые черты, – подростком ты был весьма посредственен. Видишь, мне даже не пришлось покидать эти стены, чтобы разузнать о тебе все, что необходимо, Прохор Степанович Моськин. Иди, подумай над моим предложением.»

Место, где предлагалось господину Моськину обдумывать выгодные предложения, выглядело карцером, да по сути и было им. За все время аудиенции, господин Бражников ни разу даже не взглянул в сторону верного спутника гениального маргинала, поскольку считал, что отлично разбирается в людях. Невзрачный Женька не вызвал у Игната никаких эмоций и был включен им в ряды туповатого Тараса, безымянного подельника и иже с ними. Поэтому и в подземелье Женька отправился вместе с Тихоном, чему тот не переставал радоваться до тех пор, пока за ними не захлопнулась железная дверь.

«Что дальше? – прохрипел Тихон, когда за дверью стихли шаги их тюремщиков, – давай, Женька, сыпь идеями. Мои мозги отказываются рождать умные мысли. И любые другие тоже.»

Женька присел на ледяной цементный пол и, косясь на приятеля, едва слышно пробормотал:

«Зато теперь я знаю, кто ты такой, Прохор Степанович. А кстати, почему ты остановился именно на этом невзрачном типе? Что мешало тебе подыскать более приличный прообраз?»

«Я и сам не знал, кто он такой, – просто отозвался Тихон, опуская голову, – по криминальным сводкам он не проходил, коммуналку не задерживал, я посчитал, что этого достаточно. К тому же, выбор у меня был не слишком большой. Моськин хотя бы был тощим и белобрысым, поэтому у много значимого Игната и не вызвал много сомнений. Хрен с ним, Женька. Что будем дальше делать мы? Как нам выбраться из этого мешка?»

Женькины дальнейшие планы оставались туманными. Он не имел представления о запасах терпения и выдержки всемогущего воротилы, поэтому о сроках их пребывания в застенках не предполагал даже вариантов. Последний же вопрос и вовсе повис в воздухе. Судя по внушительного вида помещению, а также предпринятым по пути мерам предосторожности, бункер охранялся ревностно и шансов на побег не оставлял.

«Развязать тебе руки, Тихон? – озвучил Женька самое очевидное и решаемое, – или ты так и будешь сохранять гордую неприкосновенность?»

Тихон негромко усмехнулся и неловко протянул из-за спины покрасневшие кисти стянутых рук. Женька принялся колдовать над замысловатым узлом, почему-то припоминая странную гибель деревенского бандюгана, угрожавшего ему ножом и требующего расплаты. Тихон терпеливо ждал, сохраняя полную неподвижность.

«Как ты думаешь, куда делась Соня? – вне всякой связи с происходящим пробормотал Тихон, когда его запястья оказались на свободе, – это же дочка Игната, помнишь? Кстати, было странно увидеть ее снова с тобой там, на склоне. Где ты с ней пересекся?»

Обстоятельства встречи с невнятной девчонкой вновь вернули Женьке депрессивное настроение. Он отчетливо увидел перед собой страшный могильный холм и недовольно поморщился.

«Я не знаю, откуда она всегда берется, и, если честно, не сильно удивлюсь, если завтра утром ее заторможенная мордочка будет маячить прямо здесь,» – проговорил он и закрыл тему.

Глава 51.

Вопреки Женькиным ожиданиям, ни назавтра, ни через день Сонина рожица так нигде и не появилась, так же как не появились наши строгие тюремщики, стремящиеся узнать вердикт капризного ученого. Трое суток мы с Женькой проторчали в полной изоляции от внешнего мира, обходясь короткими фразами, не содержащими никакой смысловой нагрузки. Мы оба опасались вести задушевные беседы, помня о всемогуществе господина Бражникова и его неумеренном любопытстве. Женьке казалось, что в подобном молчании прошла целая вечность, и от тоски он то и дело принимался нарезать круги по нашей неуютной келье. Мне не было нужды расспрашивать Женьку о его соображениях, поскольку я всегда мог узнать новости из первоисточника. Однако, даже сходя с ума от неизвестности, я ограничивал себя в подобных фокусах. После того несанкционированного проникновения в Женькино сознание, у меня больше не возникало желания копаться в его чересчур откровенных мыслях, от которых становилось неловко. Ожидая моего ответа, господин бизнесмен видно решил создать мне самые жесткие условия, после пребывания в которых мое решение станет очевидным. На четвертые сутки от голода перед моими глазами плясали разноцветные пятна, а тело отказывалось выполнять самые необходимые команды. В нашем милом закутке не предполагалось так же наличия самых элементарных удобств в виде какой-нибудь раковины с холодной водой и подобия сортира. Впрочем, последняя примета цивилизации вряд ли пригодилась бы нам, учитывая щедрость господина тюремщика. Мне нестерпимо хотелось пить, а за горсть концентрата я продал бы душу, однако врожденная гордость не позволяла мне идти на уступки. Неделю спустя Женька предпочел не подниматься с ледяного пола, продолжая безвольно валяться у стены, и я с тревогой заметил в нем первые признаки обезвоживания. Его речь стала невнятной, а дыхание едва протискивалось сквозь плотно сомкнутые посиневшие губы.

Вскочив на ноги, я решительно заколотил в массивную железную дверь, призывая своих тюремщиков.

«Откройте! Я согласен!»

Словно по волшебству, тяжелая дверь распахнулась, и на моем пороге появились безликие серые фигуры, в сопровождении которых мне предлагалось покинуть стены темницы. Женька, шатаясь и вздыхая, плелся сбоку, останавливаясь каждые несколько метров и переводя дыхание. Пока мы поднимались по полутемной лестнице, нам на глаза попалось несколько хитрых приспособлений, снабжающих обитателей огромного здания чистой питьевой водой. Я внимательно следил за тем, чтобы Женька не воспользовался этими благами цивилизации, и некоторое время у меня получалось сдерживать его порывы. Однако возле одного устройства я отвлекся и спустя минуту расслышал характерные звуки. Несчастный брат наглотался воды и теперь его выворачивало наизнанку. Наши сопровождающие в замешательстве замерли, не зная, что предпринять, а я, движимый неведомым инстинктом, просто обхватил извивающегося Женьку сильными руками, от волнения не придумав другого способа экстренной помощи. Женька, изрыгнув незначительную порцию воды, безвольно повис в моих руках, восстанавливая дыхание. Мне были необходимы соответствующие компоненты, чтобы составить для Женьки грамотное лекарство, но все, что я мог сделать прямо сейчас, было моими попытками не позволить ему свалиться на пол, в лужу собственной блевотины. Мой невоздержанный приятель некоторое время поболтался в ласковых объятиях, после чего уверенно вывернулся и с непониманием уставился на меня.

«Отпусти меня, Прохор, – вполне разборчиво изрек он, – дальше я сам.»

Его молниеносное восстановление из умирающих немного смутило меня, но я, не придав этому большого значения, нехотя выпустил Женьку на волю и продолжил путь.

Могущественный Игнат ждал меня в своем кабинете, вальяжно развалившись в своем дорогущем кресле. Увидев его тщедушную тушку, старательно демонстрирующую вселенское превосходство, я не сдержал усмешки. Перед моими глазами возник Фил, встречающий меня в моей потусторонней резиденции. Вот в ком действительно жило врожденное могущество и самодостаточность. Даже за гранью Фил умудрялся сохранять достоинство, не прилагая к этому никаких усилий. Игнат, уловив оттенки моего настроения, разом подобрался и, натянув на рожу гневливое выражение, сухо бросил:

«Итак, что ты надумал, Великий Прохор?»

Его интонация немного не дотягивала до того эффекта, на который была рассчитана, но я был невзыскателен. Согласно кивнув в такт его издевкам, я смиренно озвучил свое видение ситуации.

«Я согласен, Игнат. Но у меня есть несколько условий, обязательных к исполнению. – я тоже мог быть резким, и господин Бражников это отчетливо уловил. – вы не при каких обстоятельствах не должны отыгрываться на Евгении и манипулировать мной, используя этого человека. Он не имеет никакого отношения ни к науке, ни ко мне. Если подобное повториться хотя бы однажды, я разрываю с вами все договоры. Это первое условие. И еще. Мне должны быть доступны возможности свободного перемещения в пределах города, без каких-либо ограничений. Если я почувствую за собой слежку, контроль или что-то подобное, я так же отказываюсь от любых совместных проектов. Я не преступник, чтобы меня содержали в клетке. Это все.»

Выслушав мои невнятные тезисы, Бражников от души заржал, хлопая себя по коленкам и утирая слезы счастья. У меня не было времени подготовить что-то более внушительное, однако эти пункты я считал основными и отступать от них не желал.

«Так и быть, – наигранно важно проговорил Игнат, – добрый дядюшка Гудвин принимает твои условия, железный идиот! Возвращайся с миром и к завтрашнему утру готовься к великим свершениям!»

«Что за странные условия, Тиша? – проговорил Женька едва мы оказались в обещанных Игнатом апартаментах, – мне казалось, Бражников и не заметил моего присутствия. Да и с чего он бы манипулировал тобой, используя меня? Ты мог бы попросить вечную молодость, власть над миром и кусочек торта, по-моему, Игнат согласился бы и на это.»

Условия были вполне обычными. При всей своей самоуверенности и мега возможностях господин Бражников не остановиться ни перед чем, с носорожьей грацией ломясь к выбранной цели. Даже сейчас я сомневался в его искренности. А что касается вечной молодости, то я охотно бы поменял свою на возможность состариться и умереть за пару месяцев.

На следующее утро я, как и обещал, появился на пороге величественного кабинета, свершать великие дела. Бражников, не здороваясь, потянул меня по широкому коридору, знакомя с территорией. Те секретные лаборатории, что взлетели на воздух моими стараниями, как выяснилось, давно требовали реконструкции, и я своими действиями только ускорил процесс. Единственно, чем остался недоволен Игнат, была необходимость вкладываться в ремонт поврежденных установок. Но и в том прагматичный босс сумел отыскать свои плюсы.

«Я усовершенствовал коробки, – доверительно прижимаясь ко мне, поведал большой босс. Он с радостью отечески приобнял бы меня за плечи, но, к сожалению, при его росте он мог бы только обхватить меня за пояс, чего я, разумеется, ему не позволил. – теперь радиус их воздействия увеличен, а мощность раздачи препарата превышает прежние показатели в пять раз. Ваша задача, Прохор, в свою очередь, усовершенствовать вашу формулу и направить ее воздействие на неокрепшие умы сограждан. Дурак Мартын думал, что таким образом у соотечественников вырабатывается иммунитет к пагубному вирусу. Но в чем-то он, действительно, прав. Дикое создание не сможет стать еще более диким, вы согласны со мной, Моськин?»

Я не был согласен с Игнатом, но мне нужно было время для обдумывания ситуации. В конце концов, мелькнула малодушная мысль, в целом мире у меня нет никого, ради кого я бы бодался с одержимым фанатиком. Никого, кроме Женьки, но ему я выговорил относительно безопасные преференции.

Через здание Центра была проложена секретная тропа, прямиком ведущая к первой секретной лаборатории, в которой отныне предписывалось трудиться мне. Теперь вместо одинокой кельи с ведущей коробкой нашему взору были представлены несколько помещений, усовершенствованных по последнему слову техники. А именно до краев уставленных прозрачными стеллажами с множеством пузырьков. В них, как я понял, хранились те самые ингредиенты, сочетание которых мне предлагалось совершенствовать. Прошлым вечером мы с Женькой немного поболтали о развитии образования и общем уровне науки и пришли к выводу, что граждане и без чарующей установки скоро сравняются в развитии с первобытными людьми. Интеллектуальные показатели взрослого развитого индивидуума в этом временном отрезке могли поспорить с умственным развитием семиклассника моего времени. Неудивительно, что я, со своим полученным в начале века высшим медицинским образованием, считался сейчас многогранным гением.

«Приступайте, Моськин – вернул меня к реальности Бражников, – от ваших стараний и результатов зависит ваше благополучие.»

Я согласно кивнул и приступил к обязанностям, в этот раз решив все сделать так, как надо.

«Пусть подавятся, – озлобленно думал я, смешивая препараты, – на кой черт Бражникову приспичило возиться с сонмищем неадекватных тел, способных только глупо щерится в ответ на любые фразы? Он просил результатов, будут ему результаты, пусть потом не обижается!»

Мои секретные разработки по изготовлению нового состава заняли у меня считанные минуты, однако я не спешил запускать установку, все еще отыскивая в себе остатки гуманизма. Мир катился в ад и без нашего вмешательства. Сейчас никто не зарабатывал деньги привычным способом, производя, торгуя, предоставляя услуги. Сейчас граждане начинали свой день с очередей за концентрированным порошком, стекаясь за ним в центры выдачи, после чего расползались по норам, жрать добычу и ждать следующего похода за жрачкой. За какие-то полгода люди превратились в зомби по доброй воле, и я не мог их за то винить. Отряды охранения свято охраняли неизвестно кого от любых посягательств на проявление активности и самостоятельности. Эпидемия закончилась, а коллективное безумие только набирало обороты. Возможно от наших экспериментов появиться какой-нибудь практический толк.

Проводя в лаборатории весь световой день, я без проблем добирался до апартаментов и обнаруживал там живого и невредимого Женьку. Ему, как обычно, места в секретных подвалах не нашлось, и он привычно просиживал в полной прострации целые дни.

«Как работа, Прохор?» – равнодушно протянул он, избегая моего прямого внимания. Мои ответы не сильно интересовали его, и мне было понятно, что он не одобряет моего выбора. Игнат не обманул нас, ежедневно снабжая нормальными продуктами питания, о которых мы оба уже успели забыть. Вместо моих оборванных тряпок на мне красовался темно-синий деловой костюм, сшитый из добротной шерстяной ткани с малой долей синтетики. Что-то подобное я носил, работая в «РусФарме» жизнь назад. Женьке достались красивые строгие брюки и темная рубашка, которые ему бесконечно нравились. Похоже, это было единственное, вызвавшее симпатию в правильном Женьке. Однажды он не выдержал и гневно прошипел мне:

«Лучше бы мы скитались по полям, Тиша, подыхая от голода, чем заниматься тем, чем мы занимаемся!»

Мне откровенно надоели его кривляния, и я, тоже не удержав эмоции, отозвался, составив ответ из непечатных фраз:

«Ты ничем не занимаешься, любезный! Твоя совесть должна оставаться девственно чистой! И потом, тебе никто не запрещает снова скитаться по полям,» – неосторожно добавил я, обрывая разговор.

Я был уверен, что щепетильный приятель покинет меня в тот же вечер, однако прошел день, за ним еще, а мой Женька продолжал сидеть в комнате, разглядывая из окна красивые виды.

«Я уйду, Тихон, – сказал он, когда наш последний разговор надежно растворился в моей памяти. – я больше не могу потворствовать преступлениям. То, что делаешь ТЫ, недопустимо, Тиша.»

К слову, я ничего не делал. Больше ничего. Установка исправно гудела, раздавая содержимое контейнеров на бесконечное количество километров, я следил за ее работой, а Игнат, время от времени навещавший меня, рассказывал мне новости.

«Прохор! – то и дело восклицал он, прерывая поток пугающих фактов, – я не минуты не жалею, что включил тебя в штат. Ты гений, дружище, настоящий гений. Ты заслуживаешь всего самого лучшего, что в моих возможностях тебе предоставить. Показатели грамотности населения снизились почти на пятьдесят процентов, а знание точных наук свелось к нулю. Это прорыв, Прохор!»

Последние данные вызвали у меня оторопь. Мне было непонятно, что именно вызывает у Бражникова такие неподдельные восторги.

«Да как же ты не понимаешь? – сокрушался он, – я скоро смогу управлять этим быдлом, не ведая преград. Что может быть податливее тупого стада, Прохор? Только еще более тупое стадо. Это же незаменимые исполнители чужой воли, они не станут выяснять причины и копаться в морали. Я сказал – они сделали. Это ли не прекрасно?!»

От подобных откровений я похолодел, только что осознав, что натворил. В моих обновленных препаратах не было значительных изменений. Я для вида поковырялся в разноцветных порошках, запустив практически идентичные по своему составу снадобья, искренне рассчитывая, что дело ограничится бессмысленными улыбками граждан и всплеском неконтролируемых эмоций, чаще положительных. Но то ли мощность установки повлияла на результат, то ли исходный материал для исследований претерпел изменения, но итог получился откровенно пугающим. Мы с Женькой жили в Центре уже больше двух месяцев, и за это короткое время данные, озвучиваемые Бражниковым, стремительно неслись к образовательному вакууму среди населения. Народ тупел, а негодяй Игнат уже не таясь, делился со мной планами по переустройству мира. Я несколько раз пытался внести изменения в уже существующие формулы, снижая долю активных компонентов, однако все, что я делал, только рождало эйфорию у Игната, выдавая устрашающие данные. В конце концов, наплевав на корпоративную этику и подписанные соглашения, я запустил через установку обычные витамины, совершенно безвредные и в какой-то степени, приносящие пользу. В таком режиме установка молотила неделю, возвращая к разумной жизни мирных обывателей. Так думал я, с тревогой ожидая поступления новых данных. Когда в самом конце трудовой недели ко мне ворвался Игнат, я приготовился к раздаче слонов и даже прорепетировал про себя ответную речь, однако, судя по всему, Игнат обнаружил для себя новые поводы для радости.

«Довольно, Прохор! – провозгласил он, – я добился потрясающих показателей. За последние три дня горожане потеряли способность к аналитическому мышлению, сохраняя в себе навыки подчиняться приказам из вне. Их эмоциональный порог равен нулю, а значит, приказы не вызовут у них волну недовольства. Сделаем перерыв, дружище. Пусть чудо-техника отдохнет!»

Я послушно вырубил гудящее чудовище и растянулся в кресле, предвкушая заслуженный отдых. Сегодня я обрадую не в меру чувствительного Женьку, погасив, наконец, в его измученной сомнениями душе, оправданные тревоги. Так думал я, поднимаясь по длинной лестнице в наши апартаменты.

«Все кончено, Женя! – торжественно изрек я, появляясь в дверях, – ты можешь теперь спокойно выдохнуть!»

Однако радостные вести остались за гранью понимания моего эмоционального друга, поскольку комната была пуста.

Глава 52.

Игры, затеянные Бражниковым и легко подхваченные Тихоном, вызвали в Женьке волну негодования. Правда, поначалу эта волна не торопилась топить в своих потоках честную душу Варвара. Он откровенно наслаждался предоставленными Игнатом нормальными человеческими условиями житья, которые искренне считал для себя уже недоступными. Вкусная еда, красивая целая одежда и чистая постель вызывали у Женьки настоящий восторг, которым он не уставал делиться с занятым другом. Тот, в свою очередь доносил до сознания приятеля итоги начавшейся работы над новыми установками. В первые дни Женьке был не до конца ясен весь глубинный смысл этой суперсекретной работы, и он даже немного гордился своим талантливым братом. Однако со временем до него стала доходить опасная составляющая проводимых экспериментов, а когда Тихон неосторожно пересказал содержание одного из отчетов господина Бражникова, Женька испугался.

«Неугомонный Тихон снова взялся за свое, – вертелась неотвязная мысль, – в этот раз его амбиции превысили все допустимые пределы, и этот Бражников еще! Мало ему могущества!»

Добираться до сознания упрямого брата и взывать его к идеям гуманистических ценностей Женька не рисковал, поскольку даже не представлял себе какими словами доносить до ученого осла прописные истины. Женька снова чувствовал себя неловко в компании одержимых фанатиков, как про себя он называл Бражникова и Моськина. В какой-то момент мысль о собственной причастности к творившимся противоправным деяниям перевесила здравый смысл, и Женька покинул Центр. Варвар все еще очень отдаленно представлял себе степень разрушительной мощи секретной установки, поэтому сомневался в правильности своего выбора, однако присутствие во всем этом господина бизнесмена, делало всю задумку в целом априори преступной.

Его никто не останавливал, не спрашивал о цели появления в длинных коридорах, не просил предъявить метрические данные. Женька без проблем вышел на улицу и с наслаждением вдохнул свежий осенний воздух. Подаренная Игнатом рубашка и красивые брюки мало спасали Женьку от резко наступивших осенних холодов, однако возвращаться обратно тоже не возникало желания. Улицы были пусты и безмолвны, но это обстоятельство нисколько не удивило Женьку. Те два месяца, просиженные под светлыми сводами теплой горницы, он только и делал, что пялился на улицу, разглядывая окрестности. Самое оживленное время, по его наблюдениям, приходилось на раннее утро, когда многочисленные граждане сосредоточенно двигались в сторону Центров выдачи концентрата. К обеду оживление сходило на нет, и улицы погружались в дремоту. Вечерами никто не появлялся на улицах, кроме, пожалуй, бойцов охраны. И Женька немало удивился, когда, пройдя пару кварталов, наткнулся на одинокого прохожего, сосредоточенно и торопливо двигающегося по своим делам. Женька настолько соскучился по простому человеческому общению, что не удержался и окликнул незнакомца.