Текст книги "Лекарь (СИ)"

Автор книги: Таня Смитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 33 страниц)

Наутро Женькина голова звенела и искрилась, стоило ее обладателю сделать хотя бы одно лишнее движение. Дергачев сладко потянулся, распрямляясь после неудобного сна, и виновато поглядел на деда.

«Я прошу прощения, – бормотнул он, – неловко вчера получилось. Я надеюсь, ваши темные гости не слишком обиделись на мое явное к ним невнимание?»

Женька, наученный горьким опытом общения с учеными экспериментами своего брата, давно понял, что хитрый дед, надергав с надгробий всяких корешков, устраивает себе спиритические сеансы, вызывая галлюцинации с помощью чудо травы. Тактичный Дергачев не стал разочаровывать деда научными разоблачениями, и поблагодарив за предоставленный ночлег, медленно поплелся к выходу. Женька надеялся, что бодрящий морозный воздух вернет ему ясность мыслей и свежесть идей.

Глава 20.

Отогревшийся в кладбищенской сторожке Женька почувствовал интерес к жизни и снова отправился к берегу. Дедова веселая трава, кроме разрывающей головной боли, пробудила очередную несбыточную идею, и до самой набережной Женька размышлял над вопросом, где бы ему отыскать смельчака, способного доставить его на большую землю.

«Наверняка, – рассуждал Дергачев, – в этом богом оставленном городе есть профессиональные рыбаки, владеющие какими-нибудь лодками. Может, кто-нибудь согласиться за «здорово живешь» переправить меня к берегам оставленной цивилизации».

Мысли были слишком сырые, не имеющие под собой устойчивой материальной базы, но они были лучше воспоминаний и сожалений, и Женька старательно удерживал каждую из них. На берегу было пустынно и солнечно. Новый день выдался ясным и морозным, разогнавшим всех местных обитателей по домам. Женька снова обошел набережную, без интереса рассматривая грубоватые украшения прибрежных пейзажей. Простоватые нордсвильцы придерживались весьма примитивных решений в благоустройстве своего города. То тут, то там торчали из земли неотесанные пеньки, видимо изображавшие собой парковые скамейки, а возле бревенчатой лестницы художественно топорщилось не спиленными сучками поваленное дерево. Возле этого арт объекта Женька разглядел фигуру какого-то местного, внимательно рассматривающего морские дали. Внешне мужик напоминал тех самых рыбаков, на которых возлагал надежды оптимистичный Женька. Он был высок, крепок, а нескладное грубоватое лицо украшала шикарная окладистая борода непонятного цвета. Женька смело подошел к незнакомцу и вежливо поздоровался.

«Приветствую, – хрипло отозвался мужик и едва заметно усмехнулся.

Как перейти к основной теме беседы скромный Женька отчаянно не знал, и поэтому только в замешательстве переминался с ноги на ногу, поглядывая на равнодушного рыбака.

«Наверно, в этих местах рыбалка хорошая? – наконец исторг из себя Женька и про себя подумал, что суровый мужик сейчас пошлет его лесом и покинет ослепительное общество оборванного бродяги. Однако немногословный собеседник поднял на Женьку мутные глаза и неохотно пробормотал:

«Рыбаки нынче в море уходят, пока лед не встал. С берега ловить, только время терять.»

«Я тоже как-то работал на рыболовецком судне, – издалека начал врать Женька, ловя на себе изумленные мутные взгляды местного, – мы тогда рыбы немеряно поймали тралом. Я бы не отказался снова оказаться на подобном траулере.»

Мужик с недоумением уставился на приставалу, явно не понимая и половины из сбивчивой Женькиной речи. Он сдержанно кивал и только усмехался в бороду. Когда спустя еще пару десятков трогательных историй про разные способы ловли рыбы, Женька наконец-то замолчал, мужик длинно сплюнул на землю и так же хрипло проговорил:

«Ну я за всю жизнь ни одной рыбы не поймал этим, как его, тралом, так что извиняй браток.»

После чего поднялся с насиженного бревна и медленно потянулся наверх, приволокивая ногу. Женька только шумно выдохнул, жалея о потраченном впустую времени.

На следующий день мужик появился снова, но теперь, вместо бесполезного созерцания серых просторов, он внимательно наблюдал за Женькой. Тому некуда было податься, и поэтому варвар вынужденно торчал на берегу, ожидая неизвестно чего. Попав под пристальное внимание псевдорыбака, Женька отчаянно жалел о проявленной откровенности. Вероятно, суровый нордсвилец заподозрил чужака в лихих замыслах, и поставил перед собой цель вывести не в меру разговорчивого скитальца на чистую воду. В течении трех дней абориген нес вахту, сидя на поваленном бревне, исчезая только с наступлением сумерек. Женька больше не делал попыток поддержать беседу, закрепить дружеские отношения, и в целом не проявлял никакой активности, замерзая под ледяным ветром и не ставя больше перед собой никаких задач. Иногда он поднимался в город и бродил по узеньким улочкам, чтобы спустя пару часов снова спуститься к набережной. На четвертый день абориген не ушел, продолжив настороженное сидение на бревне. Когда за горизонтом скрылись последние солнечные лучи, он едва заметным жестом подозвал Женьку и, по-прежнему разглядывая горизонт, хрипло пробубнил:

«Я давно за тобой наблюдаю. Ты чужак в этих краях, и мне непонятно, чего ты задумал.»

На этом мужик решил закончить свое выступление, а Женька, утомившись от бесполезных ожиданий, мгновенно согласился с Хриплым.

«Я хочу уехать с этого чертового города, – признался он, забывая про осторожность, – только не знаю, как. Сюда я попал морем, но сейчас не могу воспользоваться той же дорогой…»

Абориген выслушал Женьку, поднялся, и сделал знак следовать за ним. Выбор у варвара был небольшой, и он послушно потянулся за хромым нордсвильцем. Тот шел неторопливо, но уже через пару десятков шагов обогнал Женьку на значительное расстояние. Запыхавшийся варвар только удивлялся способности местного передвигаться быстро и бесшумно, несмотря на больную ногу. Наконец, пройдя вдоль всего благоустроенного берега, они свернули к бухте, уходящей вглубь нависающих скал. Там, у обрывистого берега качался на волнах тот самый катер, безуспешно разыскиваемый Женькой на протяжении недели.

«Корабль не мой, – честно предупредил абориген, – но и ничей похоже. У местных спрашивал, никто толком ничего не сказал про владельцев. Видать, штормом прибило.»

Женька только присвистнул, в очередной раз поражаясь наивности местных граждан. Там, откуда сбежал Женька, давно бы присвоили бесхозную посудину, оформив левые документы, да еще бы выставили на продажу. Нордсвилец ловко перепрыгнул через наваленные горой прибрежные камни, и по-кошачьи, быстро и бесшумно, проскочил довольно опасный участок, отделяющий относительно ровный берег от импровизированного причала. Перекинув широкую доску на борт, абориген мигом очутился на палубе, вопросительно оглядываясь на своего неуклюжего спутника. Тот не мог продемонстрировать чудеса ловкости по причине весьма громоздкой одежки, невыгодно отличающейся от наряда самого аборигена. Нордсвилец был одет в широкую домотканую куртку, отороченную натуральным серым мехом, и широкие штаны из похожего материала. Женька, собрав в кучу все свое умение преодолевать препятствия, грузно перемахнул через каменную гору и, кое-как уцепившись за выступ, вскарабкался на крутой берег. Приложенные старания лишали его невеликих запасов энергии, и Женьке понадобилось некоторое время, восстановить утраченное. Нордсвилец терпеливо ждал, не спуская с Женьки внимательных глаз. Когда Женька все-таки попал на борт катера, абориген едва заметно выдохнул и принялся ловко подтягивать якорную цепь, не прилагая для этого значительных усилий.

«Куда ты собрался? – завершив манипуляции, поинтересовался нордсвилец»

Его речь была грубой, отрывистой, а голос будто выстудили северные соленые ветра, однако Женьке было приятно слышать в его интонации явную заинтересованность.

«Я хочу попасть на юг», – в тон собеседнику отозвался Женька и замолчал.

«Зачем? – тут же отреагировал тот, – на юге можно нарваться на тварей, куда опаснее диких волков. Там, по рассказам, живут огромные желтые чудовища, с острыми когтями, способные растерзать жертву в считанные секунды»

Женька давно понял, что загадочные нордсвильцы измеряют опасность дикими тварями, и в данном случае речь идет вовсе не о преображенных. На столь разумное предостережение Женька только махнул рукой. Там, куда он собирался попасть, не водились желтые чудовища, в описании которых варвар без труда опознал не то львов, не то тигров. Нордсвилец странно усмехнулся, и уверенно зашагал в рубку, оставив Женьку одного. В поведении аборигена варвар видел много несоответствий. Из того, что стало известно ему о нравах и обычаях местных жителей, Женька делал вывод, что сложные технологии были недоступны горожанам, а самым замысловатым приспособлением, которым пользовались местные, можно было назвать печку, протапливаемую дровами. Ну и, возможно, какие-нибудь простые ткацкие станки, позволяющие создавать весьма неплохие предметы одежды. Откуда огромный нордсвилец осведомлен о способах управления сложной посудиной? О том, что навыки вождения не были для него загадкой, Женька понял, когда катер медленно, но уверенно отчалил от скал и вышел на открытое пространство. В какой-то момент в Женькину голову закралась мысль о группах реагирования, о подосланных шпионах, и о неминуемом наказании за проделки несдержанного брата. Мысль была здравая, но немного несвоевременная, поскольку назад дороги у Женьки не было. Катер бодро уходил от странного Нордсвилла, и очень скоро очертания берега слились с горизонтом. Суровый капитан больше не заводил душевных разговоров, настороженно вглядываясь в горизонт, и вгоняя Женьку в панику.

«Что я наделал?! – запоздало думал Женька, – наверняка, большая земля вычислила нахождение катера по приборам или ультразвуковым картам, и теперь научному сообществу нужно немного набраться терпения, чтобы предать справедливому суду несговорчивых коллег.»

Женька не рассматривал прегрешения одичавшего Тихона как отдельный вид преступления, и честно готовился нести наказание за них двоих.

Через несколько часов непрерывного хода впереди показались неясные контуры какого-то берега, больше напомнившего Женьке тот самый остров. Катер развернулся и, сменив курс, направился к суше.

«Отдохнем немного, – проговорил капитан, сбавляя ход и ставя посудину на якорь. – утром двинемся дальше. На юг, как ты и просил.»

Женька послушно кивнул, глядя, как в сотне метров проступают очертания берега.

«Что это за место? – поинтересовался Женька, чтобы разбавить гнетущее молчание, – это остров?»

«Карты говорят, что остров, – охотно согласился капитан, – но это всего лишь отмель, она необитаема, нет причин знакомиться с ней ближе»

Речь нордсвильца неуловимо изменилась, оставив прежним только хриплый негромкий голос. От наигранной неотесанной простоты произношения не осталось и следа, а лексикон пополнился весьма современными терминами и понятиями.

«Кто вы такой? – не удержался Женька, устав строить предположения, – откуда так хорошо знаете морское дело?»

Капитан только мотнул головой, решив оставить Женькин интерес без внимания. На ночь Женька спустился в тесную каюту, оставляя немногословного попутчика заниматься своими делами. К слову, тот просидел в рубке до рассвета, не меняя позы, и когда с первыми солнечными лучами, Женька пришел пожелать ему доброго утра, капитан неловко встряхнулся, возвращаясь к действительности.

«Приветствую», – прохрипел он и снова погрузился в раздумья.

На третий день пути капитан позвал Женьку в рубку и равнодушно познакомил пассажира с нерадостными перспективами.

«До южных краев нам не дойти, – прохрипел он, – топливо заканчивается, ровно, как и запасы харчей. Придется искать новое место стоянки.»

Запасы харчей представляли собой остатки концентрата, и никак не напоминали нордсвильские разносолы, однако невзыскательного капитана не тревожило скучное однообразие. Он, казалось, и вовсе был равнодушен к пище. За все время хода Женька ни разу не видел, чтобы его попутчик чем-то питался, спал, или как-то проявлял бытовую активность. Он вообще не покидал рубку, вызывая у хозяйственного и аккуратного Женьки множество вопросов.

«Кто вы такой? – снова не выдержал Женька, поднявшись как-то к капитану. – вы же не нордсвилец, так?»

«Так, – сразу же согласился капитан, – разумеется, я не нордсвилец. Мне показалось, ты сразу это понял.»

«Тогда кто ты?»

«Ох, Женька… – невесело рассмеялся капитан, а Женькино сердце пропустило удар, – ты всегда был чрезмерно наблюдательным. Теряешь хватку, приятель.»

Капитан немного помолчал, а потом продолжил, не отрываясь от созерцания бурлящих волн за бортом.

«В тот вечер, когда я выкинул тебя из охотничьей сторожки, опасаясь за свою несдержанность, я внезапно понял, что совершил непростительную ошибку. Я спасал тебя от своей внутренней звериной сущности, тут же подвергая другой опасности. Я совершенно забыл про голодные волчьи стаи, рыскающие по лесу. Я хотел тебя остановить, но тварь, захватившая мое сознание, позволила мне только издать угрожающий рев. Ты ожидаемо сбежал, а мне ничего не оставалось делать, как рвануть за тобой следом. Я не собирался тебя жрать, разумеется. Я хотел в случае необходимости защитить тебя от нападок серых хищников. И нет, они не разорвали меня, как ты понимаешь. Они почти совсем не причинили мне вред, наградив только весьма болезненной царапиной, укусив за ногу. Разорвав их вожака, я решил скрыться с глаз, внушив тебе мысль о своей гибели. Мне нужно было усыпить бдительность нордсвильцев и беспрепятственно покинуть город. Я преступник, Женя. Мои прегрешения огромны, и вряд ли я когда-нибудь сумею отмолить себе прощение. Чтобы обзавестись одеждой, я загрыз местного жителя, неосторожно попавшегося мне на пути. Очевидно горожане списали его гибель на проделки серых стай, но мне до сих пор сняться его глаза, Женька. Моя внутренняя тварь тогда притихла, возвратив мне рассудок, но тем серьезнее мой грех. Я отрастил себе бороду, нарядился в украденный костюм и принял облик благообразного горожанина. Правда я не рискнул появляться в многолюдных местах, ограничивая ареал обитания берегом моря. Я знал, что однажды ты тоже появишься там, в надежде сбежать. Ты раньше делился со мной планами, и мне нужно было только набраться терпения и дождаться тебя. Вот в целом вся история, Женька. Я все еще чудовище, и не гарантирую мирной покладистости на длительное время.»

«Ты поправишься, – машинально проговорил Женька, пытаясь осознать услышанное, – обязательно.»

Глава 21.

Поделившись с Женькой своей невеселой историей, я теперь отчаянно жалел о своем порыве. В мои первоначальные планы входило сохранить инкогнито так долго, насколько это было возможно, и в идеале никогда не раскрывать свою тайну никому. Даже Женьке. Особенно Женьке. Мне без труда удалось провести недалеких жителей провинциального Нордсвилла. Они поверили в мои обстоятельные рассказы о долгих скитаниях в чужих землях по торговым делам и, в свою очередь, поделились со мной шокирующей историей о пришлом колдуне, спалившем полгорода и уничтожившим мирное население в радиусе десяти километров. В их приукрашенной версии я с трудом опознал в герое самого себя, настолько художественно было преподнесено исполнение. Ободрившись успехом, я стал увереннее перемещаться по улицам, но всегда продолжал придерживаться правила не лезть на глаза без особой нужды. Отточив мастерство перевоплощения на наивных нордсвильцах, я искренне рассчитывал сохранить личину торговца-отшельника до возвращения к цивилизованным краям, и возможно, остаться им до конца времен. Однако, Женькино неуемное любопытство, выражавшееся больше в мимике, чем в озвученных вопросах, не оставило мне шансов. Узнав неприглядную правду о любимом брате, Женька замкнулся, и старательно сохранял дистанцию, внимательно отслеживая любое изменение в моем настроении. Я, к счастью, больше не замечал в себе пугающих порывов, ограничиваясь привычным сдержанным недовольством в самых редких случаях. То, что я рассказал Женьке про запасы топлива и провизии, было истиной. Нам негде было пополнить стремительно опустошающиеся топливные баки и коробки с чудовищным концентратом. Патриархальный Нордсвилл остался далеко позади, а в современных условиях топливная заправка требовала множество формальных процедур, подтягивающих за собой неудобные вопросы.

Мы барахтались в суровых северных волнах, подыскивая себе очередной приют, однако видимое глазу пространство, как, впрочем, и ультразвуковые карты, радовать пристанищем не спешили. Женька изредка поднимался ко мне в рубку, замирая в дверях, и отчаянно делал вид, что безумно интересуется панорамой бурного моря. На самом деле в его настороженных проваленных глазах отчетливо читался обыкновенный страх. И что-то подсказывало мне, что этот страх никак не был связан с его собственным благополучием.

«Все нормально, – в который раз отзывался я на его появление, – со мной все в порядке. Я чувствую себя человеком.»

Однако эти бодрые уверения немного грешили против истины. Человеком я себя давно уже не чувствовал. Убийцей – да. Вором – само собой. Уродливой нечистью – разумеется. Всем, чем угодно, кроме человека. И Женька каким-то образом понимал это, улавливая мое состояние одному ему известным способом.

На пятый день наших странствий удача усмехнулась нам двоим и указала на маленький клочок суши, робко обозначившийся впереди.

«Тихон, – беспокойно бормотал Женька, тыча рукой в темнеющую полоску, – рули туда. Может нам повезет, и там нас тоже встретят домашними пирогами!»

Нам не повезло, и пирогами нас никто встречать не собирался. Мало того, неясные очертания пустынного берега никак не желали раскрывать гостеприимные объятия нашей уставшей посудине. Мы сделали несколько кругов вдоль побережья, рассчитывая обнаружить порт или на крайний случай, какую-нибудь пристань. Однако неровная полоса продолжала оставаться дикой и необитаемой.

«Все к лучшему, Тихон, – проговорил Женька, окончательно убедившись в заброшенности побережья, – возможно, мы лишились домашних разносолов, но и группы реагирования тоже не заинтересовались нашим прибытием»

Я бросил якорь в возможной доступности от берега и предложил Женьке обследовать территорию. Пока я изображал в Нордсвилле торгового скитальца, мне удалось раздобыть крохотную лодчонку, выдолбленную из цельного куска дерева твердых пород. Лодочка вмещала одного не слишком крупного пассажира и предназначалась для частных нужд, однако я приспособил ее как плав. средство и включил в спасательное оборудование катера. Усадив слабо сопротивляющегося Женьку в довольно крепкую лодку, я воспользовался преимуществом дикой твари и добрался до берега вплавь, совершенно не ощущая холода.

Берег казался необитаемым только на первый взгляд. Спустя пару километров вглубь побережья мы натолкнулись на весьма современное здание, напоминающее обычный жилой многоквартирный дом. Огороженная территория двора и очертания припаркованных автомобилей только подтвердили возникшую теорию, и вызвали на Женькиной рожице гримасу сожаления.

«Нам не повезло дважды, Тихон, – пробормотал он, кивая на вполне современную архитектуру, – тут живут люди, а значит им наверняка знакомы текущие события. Придется рискнуть.»

Я на всякий случай проверил свой опознавательный чип, и плотнее просунул уродливые лапы в глубокие карманы. С недавних пор я пользовался толстыми перчатками из натуральной кожи, украденными мной с нордсвильского рынка. Однако в нынешних условиях такая непозволительная роскошь могла бы вызвать много вопросов. Вряд ли мы вновь попали в сказочный город, где все еще знают, что такое натуральные продукты.

В сказочный город мы не попали, поскольку невдалеке зазвучали знакомые команды пресловутых групп реагирования. Женька метнулся в какую-то подворотню и, прижавшись к стене, шумно вздохнул.

«Тихон, – проговорил Женька, в замешательстве оглядываясь по сторонам, – как ты думаешь, может все же будет лучше нам вернуться в Нордсвилл? Чем бы он не был. Там, во всяком случае, уничтожают только диких волков»

«Колдунов они там тоже уничтожают, – с сожалением констатировал я, – и что-то подсказывает мне, что милый Нордсвилл мы с тобой уже не отыщем. На картах он не обозначен, да и в целом кажется ненастоящим. Мы снова ошиблись, сбежав оттуда. Ничего не поделаешь, Женя. Покойный Захар убеждал тебя в полном и безоговорочном искоренении вселенского зла. Эпидемия идет на убыль. Тварей больше нет.»

На мои оптимистические слова Женька только вздохнул, не решаясь напомнить мне о моей принадлежности к проклятому виду.

Наше присутствие на пустых улицах могло привлечь ненужное внимание, и мы, собрав все наше отрешенное равнодушие и нацепив его на уставшие рожи, неторопливо двинулись дальше. К счастью, вездесущие борцы за чистоту нации рассеялись в пространстве, и нам ничто не помешало добраться до хлипкого одноэтажного строения, на котором красовалась мутная вывеска «Гостевой дом». Я не был уверен, что господин Свиридов в компании с соратниками одержимого Захара прекратили мои поиски, забыв обо мне навсегда. Наоборот, я ожидал, что мое появление в любом городе вызовет радостную эйфорию и обеспечит мне надежную крышу над головой до конца моей бесконечной жизни. Где-то в глубине души я был готов к такому повороту и даже желал подобного итога. Однако на мои попытки снять нам комнату и тем самым обозначить свое присутствие, Женька в панике замотал головой.

«Не смей, идиот! – срываясь на крик, заговорил он, оттаскивая меня от обшарпанных дверей ночлежки, – пожалуйста, Тихон. Не делай глупости. Я найду нам приют, обещаю, только не лезь никуда. Поклянись мне!»

«Женя, я устал таскать на себе груз вины. Любое зло должно быть наказано, пора покончить с этим», – в эту минуту я был абсолютно искренним и готов был подписаться под каждым своим словом. Однако Женьку своей покаянной речью я не убедил.

«Пожалуйста, Тихон, – бормотал он, волоча меня по дороге, – ты знаешь, что послужило причиной всех твоих преступлений. Ты и так наказан своим вечным уродством и вынужденным одиночеством. Не торопись обвинять себя в том, в чем нет твоей вины. Я помогу тебе.»

Искать съемное жилье в условиях всеобщей настороженности мне казалось бесполезным занятием. Никто из жителей не был согласен предоставлять кров никому, опасаясь заразы, облав и диких штрафов за несоблюдение строгих предписаний. Женька обегал половину города, осторожно выясняя, кто из горожан был готов за любую плату предоставить нам крышу над головой. Оказалось, никто к этому готов не был. На город катилась ночь, захватившая власть зима давала знать о себе ясным морозным небом и пронизывающим ветром, а мы с Женькой продолжали брести по темным закоулкам, рискуя попасться на глаза бойцам охраны. Наконец, пройдя всю цивилизованную часть жилых районов, мы вышли на окраину, к посадкам. Там, по склону пологого оврага росли крохотные частные домики, привычно погруженные в непроглядную тьму. Женька, оставив меня скучать под деревьями, решил предпринять последнюю попытку вызвать у граждан сострадание и готовность принять постояльцев. Спустя целую вечность до меня донеслось негромкое:

«Пойдем, Тихон, я нашел идеальный вариант!»

Идеальным вариантом Женька называл покореженную временем летнюю неотапливаемую кухню, любезно предоставленную нам скрюченной старушкой-хозяйкой, жившей у самого подножия оврага. Она даже не взглянула на своих постояльцев, равнодушно прошамкав в качестве назидания что-то о примерном поведении и отсутствии любого шума.

«Будете безобразничать, вызову похоронную группу!» – многозначительно пообещала она, имея в виду группу охранения.

Женька клятвенно пообещал сохранять полное спокойствие и принялся обустраиваться в нашем новом жилище. Пока он по-хозяйски размещал любезно предоставленную старухой небогатую кухонную утварь, я успел узнать, что город имеет трехзначное цифровое обозначение, является провинциальным и насчитывает чуть больше полумиллиона жителей. Обо всем этом общительный Женька успел выяснить у осторожной хозяйки, привычно представив нас вынужденными переселенцами. Такое уважаемое звание сейчас ни у кого не вызывало много вопросов, поскольку беспокойное население постоянно мигрировало из города в город.

Когда с новосельем было покончено, Женька растянулся на скрипучей койке и негромко поинтересовался, обращаясь в темноту.

«Что дальше, Тихон?»

Я мог бы рассказать ему о своих смелых задумках снова попытаться вывести противоядие, используя его в сугубо личных целях, однако, вспомнив об утерянных записях и снадобьях, только молча пожал плечами. Все мои припасы лекарственных трав остались в нордсвильском лесу, на поле битвы с серой стаей. Не дождавшись моего ответа, Женька приподнялся на узком ложе и протянул мне горсть сухих веточек, извлеченных из кармана.

«Вот, возьми, Тихон, – пробормотал он, – может быть тебе пригодиться состряпать из этого какое-нибудь очередное снадобье»

Запасливый Женька вручил мне собранные с нордсвильского кладбища лекарственные травы и с чувством исполненного долга тут же засопел, утомившись долгой дорогой.

Я не планировал задерживаться в провинциальном трехзначном городе надолго, все еще храня в душе мечту о южном побережье. Однако особые обстоятельства вынуждали меня вносить корректировки в свои планы. Теперь, кроме масштабного розыска моей преступной персоны научными сообществами и силовыми структурами, мне грозило уничтожение со стороны бдительных групп реагирования. Несмотря на бодрые уверения разных информационных средств, в мире все еще возникали очаги массовых заражений, и отряды-чистильщики, как их называли в народе, без стеснения расправлялись с всемирным злом. Женька умолял меня не высовываться, ежедневно запирая меня в тесной клетушке и отправляясь на добычу пропитания. И я был склонен придерживаться его советов и наставлений. Наша хозяйка тоже ежедневно шмыгала мимо летней кухни, так же исчезая на весь день. Нас она никогда не навещала, на лезла с расспросами, и в целом старалась не напоминать о своем присутствии. Это была очень удобная хозяйка. Женька таскал мне местные новости, заботливо отбирая из всех самые позитивные. Однако, с каждым его визитом в большой мир, таких известий становилось все меньше. Последняя новость, рассказанная им, вообще не несла никакого позитива.

«Группы реагирования теперь получили доступ к частным жилым помещениям, – рассказал мне Женька, вернувшись с очередной вылазки, – нам повезло, что домик старухи стоит на самой окраине. Группы шерстят многоэтажки, места массовых скоплений и коттеджные поселки. Я думаю, что про овражное поселение они даже не догадываются»

Овражное поселение было слишком громким определением для десятка разбросанных по склонам домишек, и, возможно, в Женькиных словах была изрядная доля истины.

Мои дни были наполнены пустым созерцанием однообразных пейзажей за низким окошком кухни и механическим подсчетом мельтешений старухи по двору.

Однажды, выпроводив Женьку за харчами, я занял привычный пост у окна, но кроме унылых серых деревьев, так ничего и не увидел. Старуха не появлялась, а ее вечно распахнутая в хату дверь была плотно закрыта. Не имея в своем арсенале других развлечений, я принялся размышлять о причине отсутствия хозяйки, и за этими раздумьями меня застал Женька. Он приволок нам полные карманы сухого концентрата и был невероятно горд добычей. К слову, это была первая удачная вылазка за неделю.

«Пойди к старухе, – попросил я, – пусть нальет стакан кипятка. Эту гадость невозможно жрать на сухую.»

Однако, выполнить мою просьбу Женька не успел, поскольку старуха сама объявилась на нашем пороге. Она настороженно оглядела нашу каморку и, вызывающе подняв острый подбородок, попросила спирта. Мне показалась странной ее просьба, но я не стал вдаваться в подробности и сказал, что спирта нет. У нас действительно не было ничего, что можно было бы назвать лекарствами. Ну, кроме тех засушенных трав, что любезно собрал для меня Женька на нордсвильском кладбище. Старуха молча развернулась и пошлепала обратно, разом став ниже ростом. Теперь просить кипяток было бы невежливо, и мы обошлись сухомяткой. После роскошных нордсвильских харчей, унылые концентраты казались нам отравой, а мысль о скоропалительном отъезде из странного города все чаще получала определение тупой и непродуманной.

«Мы дураки и идиоты, – пробормотал Женька, сплевывая вязкую смесь прямо на пол, – подумаешь, стаи волков! Давай вернемся, Тихон, по ком мы скучали в цивилизованном кошмаре?»

Справедливые рассуждения были вновь прерваны появлением старухи. В этот раз она держалась более приветливо и даже немного заискивающе.

«Сынок, может найдется у вас какая-нибудь ранозаживляющая мазь?» – неожиданно прошамкала она, обращаясь ко мне, и беззубо улыбнулась.

«Что с вами случилось? – хрипло поинтересовался я, продолжая держать морду за домотканым шарфом. Старуха, ни разу не слыша раньше мой голос, вздрогнула и попятилась. Однако, нужда в медицинском вмешательстве остановила ее, и заставила протянуть мне сухую сморщенную ладонь, расчерченную поперек глубокой свежей царапиной. Я уже видел однажды такие увечья. Ими обычно награждали дикие, вступая в неравные схватки с людьми. Старуха видно, что-то прочитала по моим глазам, и мгновенно спрятала руку.

«Поцарапалась о гвоздь,» – бормотнула она и сделала попытку уйти.

«Подождите, – снова прохрипел я, вспоминая о волшебных травах, – принесите мне кипятка, я помогу вам»

«Ты не поможешь ей, – глухо проговорил Женька, едва старуха скрылась за порогом, – ей досталось от твари, теперь дело времени, когда еще одним чудовищем станет больше.»

Я не стал комментировать Женькины наблюдения, и дождавшись свою пациентку, принялся готовить ей лекарство. Старуха выжидательно следила за моими движениями, ворочая мутными пронзительными глазками и размеренно покачивая головой. Когда вода выкипела наполовину, я собрал зеленую жижу в ладонь и обмазал порез. Плотные кожаные перчатки здорово мешали процедурам, но я не находил в себе решимости демонстрировать свое уродство.

«Завтра из ее хаты раздастся визг обращенной твари и соберет к себе взвод чистильщиков, – уныло прокомментировал Женька, когда хозяйка скрылась за дверью, – твое вмешательство бесполезно, Тихон. Этим ты не протопчешь себе дорожку в рай!»

Женькины ремарки пробудили во мне давно забытое бешенство, и я, забывая об осторожности, вскочил на ноги и приподнял над полом диванного критика.

«Заткнись! – прорычал я, стискивая худое Женькино горло, – чтобы сделал ты на моем месте, а, варвар-миротворец?!»