Текст книги "Лекарь (СИ)"

Автор книги: Таня Смитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 33 страниц)

После чего с силой отшвырнул его в сторону и пнул лапой. Женька тут же подскочил и вместо того, чтобы отвесить мне сдачи, заполошно пробормотал:

«Пожалуйста, успокойся. Тихон, приди в себя. Хрен с ней, с бабкой! Пусть делает, что хочет, ты сам не забывай о группах реагирования.»

Разбуженная во мне тварь не желала прислушиваться к голосу разума, и продолжала бушевать.

Я не стал озвучивать все мысли, толпившиеся в голове, а решил ограничиться очередным пинком, адресованным беспокойному брату.

«Отвали от меня, – рявкнул я напоследок и наконец, затих. Тварь медленно успокаивалась, складывая оружие, и вскоре меня терзали знакомые муки раскаяния.

«Прости меня, Женя, – пробормотал я, – мое поведение недопустимо.»

Вопреки Женькиным прогнозам, наутро из бабкиной хаты ничего не доносилось, а ближе к обеду, живая и невредимая, хозяйка помахивала перемотанной клешней, снова обивая наш порог. На этот раз она пришла к нам не одна. Рядом топталась в смущении невысокая тетка, искоса поглядывая в мою сторону и все порываясь уйти. Бабка то и дело хватала ее за руку, и видно собиралась с мыслями, чтобы озвучить, наконец, причину своего появления. Мне надоело наблюдать эти многозначительные кривляния, и я, постояв немного в дверях, развернулся, чтобы уйти.

«Подождите, – раздалось за моей спиной, – мне говорили, вы знаете толк в медицине. Мне нужен ваш совет, доктор.»

Так высокопарно меня давно уже никто не называл. Последнее мое звание, подаренное мне вспыльчивым воякой, носило весьма презрительный оттенок, и мне неожиданно стало любопытно, что хочет сейчас от меня вежливая незнакомка.

В нынешних суровых реалиях все мало-мальски значимые медицинские учреждения переквалифицировались в научные лаборатории, поднявшись на борьбу с мировой катастрофой. Те, кто нуждался в лечении, были вынуждены обращаться к знахарям и целителям, поэтому мои профессиональные рекомендации были восприняты нежданной гостьей как истина в первой инстанции. Она долго благодарила меня за оказанное внимание и обещала приходить еще.

С этого дня началась моя врачебная практика. К нашему порогу потянулись занедужившие граждане, таща свои проблемы и щедро делясь наболевшим со странным доктором, замотанным до самых глаз в шерстяные тряпки. В течение двух недель я отвечал на многочисленные вопросы, выслушивал бесконечно повторяющиеся жалобы, и раздавал весьма грамотные советы, приводя в восторг своих скромных посетителей. Женька настороженно относился к моим деяниям, видя в том очередной подвох. Его вечная тревожность вызывала во мне только снисходительное хмыканье, а осознание собственной нужности возвращало уверенность и радость бытия.

Пациенты тянулись ко мне нескончаемой вереницей, развлекая меня трогательными историями о вывихнутых лапах и свернутых шеях. Я, с почтительным вниманием поддерживал с ними светские диалоги, вырастая в своих собственных глазах. Больные благодарили меня горстками сухой дряни, аккуратно завернутой в обрывки бумаги, иногда разбавляя подношения подарками в виде бытовой утвари. Когда количество ложек, чашек и синтетических цветастых тряпок превысило опасный уровень и завалило все горизонтальные поверхности в нашей комнате, я решил прикрыть лавочку. Женька, узнав о моем плане, только облегченно вздохнул.

«Ты здорово рискуешь, принимая у нас незнакомцев, – проговорил он, – они, хоть и выглядят как неотесанная деревенщина, но наблюдательности им не занимать. Твоя замотанная рожа могла бы вызвать интерес не только у слабого пола»

Здесь я с удовольствием согласился бы с благосклонным братом. Вот только у прекрасных дам я больше не вызывал никаких эмоций, кроме благодарности за изящно срезанный мозоль, или грамотно вправленную клешню. А что касается остальных, тем было откровенно насрать, кто именно вылечит им геморрой. Среди моих пациентов не нашлось ни одного, кто явился бы сторонником политических и научных дрязг.

Выпроводив за порог всех своих пациентов, я откровенно заскучал. Моя прерванная карьера вынудила Женьку снова бродить по окрестностям, воруя харчи, и собирать местные новости. А я продолжил свое бездумное сидение у окна. Паника в городе, вызванная больше деятельностью групп реагирования, чем проделками тварей, совершенно не касалась сонных окраин, и мое настороженное оцепенение постепенно сменилось привычным безразличием и отрешенностью. Если не смотреть в зеркало слишком часто, думал я, можно представить, что все позади, а дальше меня ожидает размеренная полуголодная жизнь, без тревог и потрясений. Однажды мое одиночество было разбавлено появлением очередного пациента, видимо не осведомленного о прекращении практики.

«Здесь, что ли, доктор живет?» – просунул в дверь нечесаную голову нежданный посетитель.

Я коротко кивнул и с любопытством уставился на визитера. На вид ему было около сорока, но нелепый наряд из рваной нейлоновой куртки и застиранных штанов неопределенного цвета прибавляли ему добрый десяток лет. Мужик неловко протиснулся внутрь и грузно рухнул на мою койку. Хозяйка не стала баловать нас разнообразием мебели, и мне приходилось вести прием, пользуясь тем, что имелось в наличии.

«Ты и правда доктор?» – еще раз уточнил мужик, рассматривая мою замотанную рожу. Я снова кивнул и приготовился выслушивать его жалобы. Однако осторожный гость не торопился делиться сокровенным, готовя для меня новые вопросы.

«А в какой области ты специализируешься?» – выяснял подробности моей биографии настырный мужик.

Я рассказал ему, что имею высшее медицинское образование, знаю фармацию и хирургию, разбираюсь в неврологии, а также владею навыками составления препаратов растительного происхождения. Мужик важно кивал, не сводя с меня почтительного взгляда. Мне, в целом, были безразличны его оценочные суждения, но его искренний интерес располагал и подталкивал к откровенности. Я коротко рассказал ему об обширной практике и все же решил выяснить, что привело его ко мне. Пациент долго собирался с мыслями, и, наконец, решился. Он медленно поднялся с моей койки и, подойдя вплотную, заговорчески прошептал:

«Тут вот какое дело, приятель. Я, знаешь ли сам и не пришел бы к тебе. Вот только один человек уж больно заинтересован в том, чтобы все были здоровы, счастливы и благополучны. Ну он – то и уговорил меня заняться этим вопросом.»

Странные слова посетителя настораживали, но мне было интересно дослушать до конца его загадочные откровения.

«Так значит ты и есть фармацевт, хирург, невролог и ученый, который разбирается в химических снадобьях, так? – с этими словами визитер резко сдернул с меня домотканый шарф и удовлетворенно кивнул, рассматривая мою рожу. – я так и думал, Прохор Степанович. Извиняй приятель, тебе придется пройти со мной.»

От неожиданности я не сразу подобрал подходящие случаю слова, продолжая молча пялится на визитера. Выходит, Женькины опасения были справедливы, мелькнула случайная мысль, и следом за ней я ощутил весьма болезненный укол в плечо, любезно предоставленный мне вежливым посетителем. Перед моими глазами замелькали темные пятна, контуры предметов потеряли четкость, и я безвольно и неловко рухнул на пол, выпадая из реальности.

Глава 22.

Сознание возвращалось ко мне постепенно, короткими эпизодами, наполненными фантастическими картинками. Я видел себя то в центре цветущего луга, освещенного ярким солнечным цветом, то проваливался в глубокие снежные сугробы, то стремительно несся по тугой трассе на своем верном «монстре», оставившим меня много лет назад. Потом картинки разбавились осознанием неудобной позы, которую я, как ни старался, никак не мог изменить. Я распахнул глаза и с неудовольствием обнаружил, что ни луга с цветами, ни тугой трассы поблизости не было. Я сидел на бетонном ледяном полу, крепко прикрученный к стене короткой цепью, создававшей мне неудобства. Меня окружали скучные бетонные стены и низкий потолок с узким зарешеченным окошком, сквозь которое проникал тусклый дневной свет. О назначении этого нелепого помещения я мог только догадываться, и первое, что пришло в мою гудящую голову, была мысль о промышленном складе. Мысль не стала приоритетной, и вскоре ушла, сменившись другой, более актуальной. То, что осталось в моей памяти до погружения в нирвану, говорило мне о серьезности намерений моих похитителей, о решительности их идей, и о моей незавидной участи. Я мог бесконечно долго перебирать варианты причин моего похищения. Люди Свиридова, равно как и соратники убиенного Захара в равной степени могли интересоваться моей тоскливой персоной. К ним могли легко присоединиться борцы за чистоту нации, и в самом невероятном случае, ими могли стать мстительные нордсвильцы, выследившие меня в моем спонтанном пути. Размышления прервались острой необходимостью изменить позу, в которой застало меня мое пробуждение. Я неловко приподнялся на ноги, больно выворачивая скрученные конечности, и попытался немного пройтись. Прогулка не обещала быть длительной и приятной, однако и того, что мне удалось, вполне хватало восстановить кровообращение. В окошке стремительно темнело, а сквозь бетонные стены начинал просачиваться холод. Моя невосприимчивая шкура позволяла мне продержаться в ледяном мешке значительное время, однако я не был уверен, что она спасет меня от длительного сидения на бетонном полу. Лапы нестерпимо болели, однако я был готов потерпеть, лишь бы не видеться со своими тюремщиками. Которые, к слову не спешили радовать меня своим обществом, сохраняя интригу. Пока у меня оставалась возможность, я рассматривал темницу, отыскивая в ней приметы, выдающие ее назначение. В наступавших сумерках я едва смог разглядеть дверь, слившуюся с серой стеной, и ржавую трубу, протянувшуюся вдоль потолка. Это были все ориентиры, и они мне не говорили ровным счетом ничего. Махнув рукой на все предпринятые попытки, я снова присел, ежась от холода. Вероятно, мое беспамятство длилось дольше, чем я думал, поскольку я откровенно замерз и изрядно проголодался, прохлаждаясь под низкими сводами. Неожиданно до моего слуха донесся едва уловимый звук, в котором я с отвращением узнал поступь своих завоевателей. Мне не хотелось заводить долгих бесед, и в целом, я не был настроен на свидание, однако шаги приближались, а вместе с ними неотвратимо близилась нежеланная встреча. За дверью что-то зашуршало, и вскоре серое полотно нешироко приоткрылось, впуская посетителя. К этому моменту в каморке полностью наступила ночь, окошко слилось с темным потолком, и я не рассмотрел своего гостя. Тот, не тратя усилия на торжественную часть, торопливо подошел ко мне и деловито звякнул моей цепью, возясь с замком. Когда оковы спали, визитер резко рванул меня за лапу, приподнимая с пола.

«Шевелись, Прохор Степанович, – раздался в темноте знакомый голос, – у нас не так много времени.»

«Возможно, мое заточение повлияло на восприятие, и я стал принимать желаемое за действительное», – подумалось мне, когда я наощупь брел к темному провалу приоткрытой двери. Когда страшный подвал остался позади, поменявшись на непроглядный коридор с такими же бетонными стенами, я рискнул поинтересоваться у своего провожатого:

«Где мы и куда направляемся?»

«Слишком много вопросов, Прохор Степанович, – нервно отозвался тот, – я не готов пока озвучить ответ ни на один из них. Наберись терпения, мой дорогой!»

Мы шли довольно долго, я успел заскучать от долгой дороги, и когда где-то впереди показался тусклый отсвет выхода, мной овладела пугающая мысль избавиться от сопровождающего и рвануть на свет. Я старательно гнал ее из головы, однако она продолжала расти и крепнуть.

«Не вздумай, – донеслось до меня из темноты, – ты и так наделал глупостей больше, чем следовало.»

Я подивился способности моего попутчика читать мысли и подумал о своем последнем свидании с барышней, в красках воскрешая в памяти самые интимные нюансы.

«Прекрати, Прохор Степанович! – тут же отозвался попутчик, – не пытайся казаться хуже, чем ты есть. К тому же мы почти пришли.»

С этими словами мой спутник распахнул еще одну дверь и грубо втолкнул меня в еще одну каморку, мало чем отличающуюся от предыдущей. За тем исключением, что в ней, кажется присутствовала мебель. Провожатый тщательно закрыл за собой дверь и повозившись в кармане, щелкнул фонариком. С непривычки меня ослепило, а перед глазами запрыгали веселые черные клочки. Проморгавшись, я с изумлением уставился на своего тюремщика, в котором опознал своего родного брата Женьку.

«Как тебе удалось меня отыскать? – вместо тысячи слов благодарности прохрипел я, – и все же, где мы?»

«Говори, как можно тише, Тихон, – прошипел он, странно хмурясь. – и не делай лишних движений. Я возможно, расскажу тебе о текущих событиях чуть позже. А сейчас, прошу последний раз, сядь и не двигайся. А главное, не издавай звуки, Тихон, это в целях твоей безопасности!»

Загрузив меня распоряжениями, Женька погасил фонарик и скрылся за дверью, вновь оставляя меня в полной темноте и одиночестве. Я пошарил лапами по стене, отыскивая место для посадки, и послушно присел на такой же ледяной бетонный пол, расслабленно откидываясь на спину. Сейчас я почувствовал себя в относительной безопасности, во всяком случае, обозленный и резкий Женька виделся мне менее опасным, чем все мои возможные преследователи вместе взятые.

Просидев рекордно долгое время в полной тишине и неподвижности, я почуял настоятельную необходимость размяться, и сделал попытку встать. Одновременно с моими намерениями дверь приоткрылась, и на пороге вновь показался Женька. В этот раз он вернулся не с пустыми руками. Аккуратно опустив на пол свою непонятную ношу, Женька негромко вздохнул и присел рядом со мной, все так же освещая пространство маленьким фонариком.

«Нам придется побыть здесь некоторое время, – пробормотал он, едва шевеля губами, – ни о чем пока меня не спрашивай, Тихон. Но слушай то, что я буду говорить тебе.»

Голос Женьки нисколько не напоминал мне его обычный, мягкий и немного напевный, выдававший в нем уроженца южных краев. Сейчас он звучал глухо и отрывисто, а сам Женька буквально излучал неприкрытую ненависть. На кого она распространялась, я никак не мог сообразить, но то, что это была именно она, угадывалось без слов.

То, что приволок Женька с собой, оказалось довольно вместительной кожаной сумкой, очень похожей на мою, оставленную в столичных высотках месяца четыре назад. Брат не позволял мне даже притронуться к ноше, тщательно охраняя добытое добро. В полном молчании мы просидели с ним до рассвета, а с наступлением утра я разглядел на осунувшейся Женькиной рожице небольшую ссадину.

«Где это тебя угораздило? – прошипел я, помня о предостережении.

«Нигде, – грубо бросил Женька, не удостаивая меня вниманием, – помолчи, очень тебя прошу!»

Брат больше не исчезал, проводя с моей компании все дни, и все также не подпуская меня к сумке. Наконец, по прошествии недели или около того, Женька снова скрылся за дверью, а когда вернулся, то жестом приказал мне подниматься.

«Уходим, Тихон, – прошептал он, пристально глядя на мою рожу, – и да, не забудь вещи.»

Для чего он вводил все эти ограничения, я так и не понял, но, не желая бесить и без того нервного приятеля, я поднялся, и протянул лапу к кожаной сумке. Сумка и в самом деле оказалась моей. С ней я прошел несколько тысяч километров и почти за полсотни лет сумел привыкнуть к неизменной своей ноше. Каким образом она оказалась сейчас у Женьки было самой загадочной загадкой из всех остальных. Даже обнаружение места моего вынужденного заточения я мог объяснить простой Женькиной наблюдательностью. Брат, видимо стал свидетелем моего похищения и выследил дорогу до подвала. Это-то как раз вопросов у меня не вызывало. После пункта о внезапно обретенной сумке, меня мучили вопросы о нашем таинственном перемещении по бетонным коробкам и обязательном молчании, и неподвижности в течении нескольких часов подряд.

Женька вел меня по заброшенным промышленным зонам, уверенно перелезая через бетонные заборы, и минуя полуразрушенные своды покинутых цехов. Наконец, наш замысловатый путь завершился возле насквозь проржавевшей двери, ведущей в некое подобие погреба. Женька решительно потянул на себя дырявую створку и шмыгнул на едва держащуюся лестницу, ведущую в подземелье. Он молча скатился до самого низа, и свернув в полутемный коридорчик, направился дальше, уводя меня от дневного света. Наконец перед нами выросла еще одна дверь, маленькая и относительно крепкая. За ней обнаружилась тесная комнатка, без окон, где, по всей видимости предстояло пожить нам некоторое время.

«Располагайся, Тихон, – наконец проговорил Женька, возвращая себе прежнюю интонацию, – теперь это твой дом. Ну и мой, по всей вероятности. Согласен, комфорта тут маловато, но согласись, это лучшее место, учитывая сложившиеся обстоятельства.»

Я осторожно поставил сумку на железную панцирную сетку и вопросительно уставился на брата.

«Может сейчас ты объяснишь мне, что означали твои военно-патриотические игры? – не сдержал я любопытства»

«Это не игры, Тихон, – неожиданно серьезно проговорил он. – мне бы не хотелось бы возвращаться к этим событиям, но ты должен их знать. Господин Свиридов, как оказалось, не так прост, каким мог показаться в первую встречу. За ним стоит столичный центр по чрезвычайным исследованиям, и это они вынуждены отправлять ему ежедневные отчеты по разработке новых препаратов. Иван Иванович немного поторопился, раскрывая тебе тайные цели Центра, о чем сейчас отчаянно жалеет. Все то время, пока мы прохлаждались на необитаемом острове, а после устрашали Нордсвилл своим пребыванием, он не переставал искать тебя. Я не могу сказать с уверенностью, что для него было приоритетней – уничтожить тебя, или снова включить в рабочую группу. Одно могу сказать наверняка – ты по-прежнему нужен ему. Ему повезло, своей безудержной медицинской деятельностью ты обозначил свое пребывание, и Свиридов немедленно воспользовался этим. Он отправил своего человека, но не учел твоего нового облика и открывшихся вместе с ним возможностей. То снадобье, которое привез тебе в подарок твой нежданный пациент, было рассчитано на людей. На тварь оно подействовало особым образом. Тебе несказанно повезло, Тихон, что я вовремя вернулся и застал вас до того, как на подмогу к твоему гостю подтянулось подкрепление.»

Женька надолго замолчал, заставляя меня снова озвучить свои вопросы.

«За время моих скитаний по городу в поисках жратвы, – задумчиво продолжил Женька, – я отыскал немало заброшек, и всерьез подумывал перебраться в одну из них. Чтобы спрятать тебя, я выбрал самую дальнюю и неприметную из всех. Когда группа поддержки людей Свиридова, почуяв неладное, подтянулась к летней кухне, мы с тобой были уже далеко. Снадобье действовало именно так, как рассчитывал господин Свиридов. Ты полностью подчинялся командам, только исходили они от меня. Мне пришлось привязать тебя, чтобы ты не наделал глупостей снова, Тихон. Ну а потом, я продолжил свои, как ты их назвал, военно-патриотические игры, чтобы запутать следы. И еще мне удалось стащить твою сумку, которую Свиридов, видимо, берёг нежнее и бережнее, самого дорогого из всего сущего. Там все твои реактивы и записи. Я не знаю, как эта сумка оказалась у твоего гостя. Скорей всего, он хотел, чтобы ты, не отходя от кассы, вновь принялся за разработки. А может хотел надавить на больное, взяв ее в заложники. Кто знает… он теперь вряд ли расскажет о своих планах.»

«Не расскажет? – тупо повторил я, и нехорошее предчувствие заворочалось в моей голове, – почему?»

«Ты придушил его, – просто отозвался Женька и скривился от отвращения, – ты сделал это в тот момент, когда гость всадил тебе сыворотку. Я успел насладиться зрелищем. А еще я успел спасти тебя от расправы. Справедливой расправы, Тихон. Скажи мне, что заставляет меня тоже становиться преступником, покрывая твои грехи? И если ты сделаешь это убедительно, я и дальше буду зарывать твое дерьмо, скрывая тебя от закона. Но если твои слова не достигнут моего понимания, нам придется расстаться, дружище.»

Я молча слушал Женьку, не находя не только убедительных слов, но и просто любых слов, способных оправдать мои поступки. Я не помнил ни минуты из того, о чем говорил мне Женька, но и того, что я слышал, было достаточно, чтобы самому сдаться в руки правосудия.

«Зря ты притащил меня сюда, Женя, – наконец прохрипел я, глядя на свои изуродованные лапы. – и да, ты прав, я не знаю таких слов.»

Женька негромко усмехнулся и, оставив на койке небольшой сверток с концентратом, вышел за дверь.

Глава 23.

Заброшка, которую Женька отыскал для Тихона, располагалась недалеко от берега и была идеальным местом для незаметного существования в течение довольно длительного времени. Группы реагирования никогда не появлялись в подобного рода местах, слепо исполняя приказы высокого начальства. Очередное Женькино смелое решение оставить Тихона самому разгребать наваленные проблемы стало неактуальным, стоило Дергачеву переступить порог погреба. В его крови продолжал бушевать огонь справедливости и гуманизма, однако с каждым шагом желание вернуться к несчастной твари становилось все отчетливее. Женька еще долго перемалывал только что озвученные Тихону условия, и не заметил, как очутился у самого моря, нехотя выбрасывающего тяжелые волны на галечный берег. Женька присел на сырой валун и закрыл глаза. Все, что происходило сейчас с ним, казалось ему больным кошмаром, но что сделать для того, чтобы проснуться, Женька придумать не мог.

«Скучаем, мил человек? – вывел Женьку из состояния горестных раздумий знакомый голос. – чего пригорюнился, аль беда какая случилась?»

Дергачев поднял голову и в изумлении уставился на старого знакомца, втихую балующегося спиритическими сеансами. Кладбищенский сторож понимающе усмехнулся, и легко присел рядом, как будто такие вечерние встречи были самым обычным делом.

«Вы как тут?» – пробормотал Женька, тут же расставаясь с мыслью о призрачности загадочного Нордсвилла.

«Пришел, что ж удивительного? – просто отозвался дед и тяжко вздохнул. Весь его вид говорил Женьке, что пришел дед не просто так, что с ним тоже случилась какая-то беда, и что прямо сейчас Женька станет свидетелем новой страшилки, и возможно с участием темных дедовых приятелей. Однако дед продолжал сохранять интригу, и не торопился расставаться со своими тайнами. К Дергачеву снова вернулась мысль о странном Нордсвилле, и он, не удержавшись, озвучил ее кладбищенскому сторожу.

«А что, Нордсвилл и правда существует? – поинтересовался нетактичный Женька, а дед только качнул головой.

«А почему бы ему не существовать? – обыденно пробормотал он, выныривая из тягостных раздумий, – существует же ваш дикий мир, так почему бы не быть Нордсвиллу? Я помню еще те времена, когда вместо большого города на его месте ютилось всего пара– тройка избушек. Я тогда вернулся с западных склонов, да и остался там. Много лет я прожил, не покидая тех земель, я не сторонник долгих скитаний.»

Дед замолчал снова, погружаясь в воспоминания.

«Нордсвилл считался самым зажиточным городом, – наконец озвучил дед спустя продолжительную паузу, – да только видать, недолго ему осталось. Дикие твари совсем одолели, пробираясь к самым домам и уничтожая случайных прохожих. Нет против них управы, сколько ни бейся!»

В словах деда звучало столько отчаяния, что добросердечный Женька сам проникся посторонней бедой.

«Неужели ничего не помогает? – изумился он, – ведь это всего лишь волки, они грозные и опасные, но это только животные. Взрослое население города вполне смогло бы справиться с напастью, устроив пару тройку хороших облав.»

На эти вполне справедливые замечания сторож с нордсвильского кладбища только пожал плечами.

«Так-то оно так, мил человек, да и не так. Против этих зверюг даже я оказался бессилен, – грустно поведал дед сокровенное, а Женька весело рассмеялся, неожиданно вспомнив дедову траву. Учитывая почтенный возраст древнего старца, а также его невеликую комплекцию, вряд ли он вообще смог бы оказать должное сопротивление грозной напасти.

Дед мельком взглянул на веселящегося Женьку и назидательно проговорил:

«Зря смеешься, мил человек. Думаешь, я старый и хилый? Ладно, это твое право. Да вот только когда ты в последний раз вспоминал про свои обмороженные кровавые лапы, а, мил человек?»

Дед говорил, не меняя интонации и тональности, однако Женька отчетливо уловил досаду и обиду, прозвучавшую между строк. В самом деле, с той самой веселой ночки, проведенной в кладбищенской сторожке, Женька ни разу и не глянул на некогда израненные ступни, навсегда забывая о терзающей боли. До этого дня другие заботы занимали лидирующие строчки, и мешали оценить собственное здоровье.

«А ведь и правда, – потерянно проговорил Дергачев, уставясь на совершенно целые и здоровые стопы. – я и не заметил. Не до того как-то было. Но спасибо, если вы приложили к этому руку. Как вы это сделали?»

Но скромняга сторож не пожелал делиться рецептами. Вместо этого он достал из кармана знакомый пучок растений и с сомнением принялся рассматривать его сморщенные ингредиенты.

«Ты вот не веришь моим словам, мил человек, – наконец проговорил он, – тогда погляди, что творится нынче на улицах Нордсвилла»

С этими словами странный Женькин собеседник принялся проводить таинственные манипуляции, в результате которых от скрюченного пучочка повалил густой белый дым, мягко обвалакивая Женькино сознание.

«Опять дед за свое, – решил Женька, с интересом вглядываясь в размытую картинку, внезапно проявившуюся в белых клубах. Изображение было нечетким, смазанным, однако, чем сильнее клубился дым, тем ярче виделось изображение. Вскоре вниманию бродяги предстала весьма пугающая сцена, включающая в себя эпизоды нордсвильских улочек и колышущегося серого моря, в котором изумленный Женька узнал страшную стаю. Стая медленно и целенаправленно текла к одному из нордсвильских домов, просачиваясь внутрь. Картинка была без аудио сопровождения, однако и того, что она транслировала, вполне хватало, чтобы вызвать ужас и панику.

«Что это? – прошептал Женька, выныривая из густых клубов. – как вы это делаете?»

Похоже, эта фраза легко заняла бы первое место в конкурсе самых популярных фраз в разговоре со сторожем.

«Тут надо бы спросить, не «как», а для «чего», мил человек. – сокрушенно и внезапно равнодушно отозвался дед. – да только вот в этом нет больше проку. Я и не рассчитывал, что ты сможешь помочь в нордсвильской напасти. Хоть в тебе и есть знание. Но, видно, я ошибся, мил человек, ты не тот, кто мог бы нам помочь»

Дед снова замолчал, а обескураженный Женька задумался над его словами, произнесенными с отчетливым разочарованием. О каком знании говорил полусумасшедший кладбищенский сторож? Почему он увидел в неприметном Женьке источник избавления от серых стай? Женька не был даже охотником, не говоря уже об обладании особыми навыками в борьбе с природными катаклизмами. В конце концов, Женька пришел к выводу, что дед попросту свихнулся от своих народных зелий и сейчас просто теряет связь с реальностью. Дергачев хотел было откланяться и уже поднялся, чтобы уйти, но в тот же момент за его спиной раздались тяжелая решительная поступь. От нордсвильской напасти, так виртуозно преподнесенной загадочным дедом, Женьку перебросило в реальность, и он с тоской подумал о полуночных рейдах групп реагирования. Сейчас он корил себя за неосмотрительность, за излишнее любопытство и мечтал оказаться прямо сейчас в ржавой заброшке своего обезображенного брата. «Впрочем, с этими мечтами, скорей всего придется расстаться,» – с горечью подумал Женька, опасаясь ненароком выдать убежище своего личного чудовища.

Шаги замерли и остановились совсем близко. Женька мог без труда различить хриплое дыхание и негромкое фырканье, в котором узнал отличительные признаки присутствия твари. Не успев придумать, что было бы предпочтительнее, визит силовиков или появление диких, Женька смело развернулся, приготовившись принять бой. Однако, к его великому облегчению, тварь оказалась хорошо ему знакомой и не вызвала много опасений. Вероятно, Тихон, истосковавшись в одиночестве, решил предпринять весьма смелую попытку ночной прогулки.

«Возвращайся обратно, – прошипел ему Женька, в тайне опасаясь ночных облав, – ты чего тут?»

Однако Тихон, периодически теряя способность внятно излагать мысли, только визгливо фыркнул, отступая в тень. Дед, молча и без особого интереса наблюдая эту сцену, продолжал извлекать из пучочка белый дым, видимо делая это автоматически. Дым разрастался, захватывая собой часть побережья, однако больше он ничего не демонстрировал, а только мешал нормально дышать и бесполезно набивался в легкие. Тихон, тоже попав под влияния чудо-травы, отчетливо фыркнул снова, и неожиданно внятно произнес:

«Что ты тут делаешь, Женька? Сам говорил не бродить по ночам, тем более, вездесущие группы могут ради разнообразия заглянуть и в наши богом забытые края.»

Женька хотел было рассказать Тихону о внезапной встрече, и собрался представить ему старого знакомого, но, обернувшись, с изумлением воткнулся взглядом в совершенно пустой валун, на котором минуту назад сидел кладбищенский дед.

«В Нордсвилле совсем беда,» – только и сумел пробормотать он, и понимая, что несет ерунду, потерянно замолчал.

Тихон снова негромко усмехнулся и уверенно ухватил Женьку сильной рукой.

«Уходим, Женя,» – пробормотал он и направился в сторону своей заброшки. Женька послушно поволокся следом, косясь на сильную ладонь, сжимающую его плечо. В ней не было ничего особенного, ладонь как ладонь, но Дергачев никак не мог отвязаться от мысли, что выглядит она весьма необычно. Он уже привык к кривым отросшим когтям и искривленным уродливым пальцам, и поэтому сейчас не с первого раза сообразил, что не видит перед собой ни когтей, ни искривленных пальцев. Осененный внезапной мыслью, Женька резко затормозил, и развернув к себе лицом своего попутчика, изумленно уставился на едва различимые в темноте тонкие и правильные черты, которые уже начал забывать.

«Что с тобой? – проговорил Тихон и осекся на полуслове, прислушиваясь к своему голосу. В нем сейчас не было пугающей хрипоты, визгливых нот, и в целом он звучал тихо и приятно, так, звучал всю его долгую жизнь до момента обращения.

В Женькиной голове мелькнула мысль о дедовой траве, но мгновенно пропала, поскольку Тихон тоже почувствовал внезапные изменения. Он недоверчиво рассмотрел тонкие аккуратные пальцы, ощупал обросшее лицо и, не произнося ни слова, рванул к своей заброшке.